Это был старый страшный сон про волка. Но в то же время он был прекрасен. В нем исполнялось мое самое заветное желание. С нами больше не было Магдалины, и виновата в этом была не я. Мама тоже больше не хотела с нами жить. Она осталась лежать рядом с пустой коляской. А у отца было полное ведро яблок. Я думала, он заранее знал, что произойдет, иначе положил бы в ведро овощи и картофель.

Просыпаясь, я чувствовала себя очень легко, несмотря на то что вскоре понимала: это произошло не на самом деле. Но именно это и было круто. Я знала, что желать людям смерти – один из самых страшных грехов. За это однажды придется расплачиваться бесконечной болью.

До скончания веков, говорила мама, сотни маленьких чертей будут терзать мою плоть калеными щипцами, отрывая крохотные кусочки, чтобы ее хватило навечно.

Мама показывала мне картинки, на которых это было изображено. Но раз это просто сон, я не виновата и это не грех.

Проснувшись этим утром, я также почувствовала легкость. Мне казалось, что день будет особенным. Поначалу я даже думала, что случилось чудо. Но чуда не произошло, просто все изменилось.

Во второй половине дня мама отправилась за покупками. Меня она послала наверх – присматривать за Магдалиной. Я, как обычно, застыла рядом с ее постелью, думая, что она спит. Но, когда закрылась входная дверь, сестра открыла глаза и спросила:

– Ты мне почитаешь?

Магдалина впервые обратилась ко мне. Она вообще редко разговаривала, и то лишь с матерью. Иногда я даже думала, что моя сестра вообще не умеет говорить. Я не знала, что ей ответить.

– Ты глухая или не понимаешь по-немецки? – поинтересовалась Магдалина.

– А что я должна ответить?

– Ничего, почитай мне, – потребовала она.

Я не знала, что сказала бы на это мама.

– Думаю, это слишком утомительно, – наконец нашлась я.

– Для тебя или для меня? – уточнила Магдалина. – Сказать, что я думаю? Ты вообще не умеешь читать.

Я растерялась и перестала подбирать слова.

– Еще как умею! Даже лучше, чем мама. Я читаю громко и отчетливо, не глотаю звуки. И ударение ставлю правильно – так говорит учительница. Остальные в классе читают хуже, чем я.

– Я поверю тебе только тогда, когда сама это услышу, – заявила Магдалина. – А может, ты не хочешь читать, потому что терпеть меня не можешь? Признайся. Я знаю, меня все здесь ненавидят. Но это ничего. Я тоже всех ненавижу. Как думаешь, почему я до сих пор молчала? Потому что я не разговариваю с идиотами. Берегу силы для людей, которые могут сказать что-то членораздельное.

Тогда я взяла Библию, лежавшую на ночном столике, открыла ее в том месте, которое часто читала мама, – об одном из чудес, сотворенном Спасителем. Не знаю, мучили ли меня угрызения совести из-за того, что Магдалина догадалась о моем отношении к ней. А может быть, мне хотелось доказать ей, что я действительно хорошо читаю? Или же я испытывала гордость от того, что она со мной заговорила.

Я очень старалась. Сестра слушала, закрыв глаза. А затем потребовала:

– А теперь про Магдалину, которая омыла Ему ноги и вытерла их своими волосами. Я больше всего люблю это место.

Когда я прочитала и об этом, она негромко сказала:

– А мне вот не повезло.

Я не поняла, что она имеет в виду. И Магдалина пояснила:

– Ну, у нашего Иисуса ведь нет одежд, только маленькая тряпочка на животе. Как думаешь, мы можем что-нибудь на Него надеть? Если ты снимешь Его со шкафа и принесешь сюда, мы сможем попробовать это сделать. Мы возьмем платок… Я омою Ему ноги, а затем вытру их своими волосами. Это ведь должно помочь.

– Но у тебя слишком короткие волосы, – возразила я.

Магдалина пожала плечами.

– Значит, просто нужно будет поднести Его поближе. Я всегда хотела это сделать. Принесешь Его сюда? Или ты боишься, что мама застукает тебя на лестнице?

Я не боялась мамы. Мне просто не хотелось, чтобы Магдалина напрасно надеялась.

– Он не сможет тебе помочь, – пояснила я сестре. – Он всего лишь деревянный. И к тому же Магдалина, о которой написано в Библии, не была больна. Она была грешницей.

– Я тоже могу грешить, – заявила моя сестра. – Сказать грязное слово? – И, прежде чем я успела возразить, выпалила: – Жопа! Теперь ты принесешь Его?

И я пошла вниз. Внезапно мне стало ужасно жаль Магдалину. Думаю, в тот день я впервые поняла, что моя сестра – обычный ребенок. Только очень больной, который может умереть в любую секунду. Она никогда не сможет вести нормальную жизнь. Но Магдалина умела говорить, как я, думать и чувствовать, как я.

Я поднесла крест к ее постели. Затем взяла папин платок (он был достаточно большой), повязала Ему его на шею, а Магдалина потерла его между пальцами. Потом я принесла из ванной стакан воды, и Магдалина омыла Ему ноги. Я держала крест у ее головы, чтобы она смогла вытереть Его волосами. Но ноги деревянного Иисуса оставались влажными. Магдалина не хотела, чтобы я вытирала его платком.

– Тогда может не подействовать, – сказала она.

Отнеся распятие на место, я спросила, где она слышала грязные слова.

– В больнице, – ответила сестра. – Люди там знают много грязных слов. И когда думают, что ты спишь, произносят их. Не врачи, а пациенты. Многие больные становятся злыми. Я ведь обычно лежу в палате с взрослыми. А они ругаются, клянут все на свете, потому что не хотят умирать.

На миг она умолкла, а затем медленно заговорила снова:

– Мне больше не хочется ездить в Эппендорф. Хотя иногда там довольно мило, не так скучно, как здесь. Там есть игры. Когда я могу сидеть в постели, медсестра приводит детей и они со мной играют. Маме это не нравится, но она не осмеливается возражать. Один раз медсестра отчитала ее. Мама сказала, что мне нельзя играть, потому что я должна отдыхать. И тогда медсестра заявила: «Настанет день, и она будет отдыхать сколько угодно. А до тех пор пусть играет, пока ей хочется». Мертвецы чернеют, ты об этом знала? А потом в них заводятся черви и они сгнивают.

Произнося все это, Магдалина не смотрела на меня. Она рисовала пальцем круги на простыне и продолжала рассказывать:

– Однажды со мной в палате лежала девушка, ей было уже восемнадцать. Она объяснила мне все это. У нее тоже была лейкемия, но ей лечение не помогало. Да и донора костного мозга для нее не нашли. Она сказала, что не боится смерти. А я боюсь.

Моя сестра продолжала рисовать круги на простыне, однако на этот раз подняла голову и посмотрела мне в лицо.

– Не смерти, – пояснила она, – умирать не страшно. Возможно, даже лучше, когда ты уже мертв и у тебя ничего не болит. Но… я не хочу почернеть. Не хочу, чтобы во мне завелись черви. Ты хотя бы представляешь, какое это уродство? Я просила маму, чтобы она меня сожгла. Так многие поступают. И это не очень дорого стоит. Но мама не согласилась. «Все должно вернуться в землю», – так она сказала. Спасителя ведь тоже не сжигали…

Магдалина снова замолчала, закрыв глаза. Я думала, что она устала от разговора. Она действительно устала, но очень хотела сообщить мне что-то еще. Только не была уверена, что мне можно доверять.

– То, что я сейчас тебе скажу, ты, конечно же, можешь рассказать маме, – начала моя сестра. – Я Его ненавижу! Надеюсь, теперь, когда у Него намокли ноги, Он сгниет. Ведь дерево тоже гниет. Поэтому я и хотела Его омыть. Только поэтому. Не думай, что я надеюсь, будто Он вылечит мое сердце. Они рассказывают эту чушь, просто чтобы я заткнулась и делала, что мне велено. Но я больше не хочу им подчиняться. Ты расскажешь маме?

Я покачала головой.

– Значит, мы теперь подруги, да? – спросила Магдалина.

– Мы ведь сестры, – сказала я. – Это больше, чем подруги.

– Нет, – возразила Магдалина. – Подруги любят друг друга, а сестры не всегда.

– Но ты мне нравишься, – произнесла я.

Она поморщилась. Это было похоже на улыбку. Думаю, Магдалина знала, что я солгала. Но в тот миг она действительно мне нравилась. Я сказала об этом, а она спросила:

– Думаешь, мы сможем иногда вместе играть?

– Не знаю. А во что?

– Знаешь такую игру: я вижу что-то, чего не видишь ты? Для нее не нужно напрягаться и можно играть, даже лежа в постели.

Она объяснила мне правила, и мы немного поиграли. В спальне особо не на что было смотреть, и нам быстро наскучило. Мы использовали все предметы по три раза, а затем Магдалина предложила:

– А еще мы можем поиграть в желания. Я сама придумала эту игру. Она очень легкая. Нужно просто сказать, чего ты желаешь. Но это должны быть вещи, которые можно купить. Ну, то есть не «много друзей» и тому подобное. Потом нужно перечислить, что ты будешь с этим делать. Давай я начну, а ты послушаешь.

Первым делом Магдалина упомянула телевизор – она видела его в больнице. Она собиралась смотреть телевизор с утра и до вечера. Кроме того, моя сестра хотела, чтобы у нее было радио, проигрыватель и много пластинок.

– Только чтобы стерео! – заявила она. – Мне очень нравится музыка, настоящая музыка.

– Может быть, попросить папу, чтобы он купил радиоприемник? Есть совсем маленькие, их легко можно спрятать.

Магдалина покачала головой.

– Это ничего не даст. Даже если папа купит радиоприемник, где я буду его прятать? Не успеем мы оглянуться, как мама его сожжет. Кроме того, я не думаю, что папа согласится. Может быть, он выполнил бы твою просьбу, но не мою. Ради меня он и пальцем не шевельнет. Он хочет, чтобы я умерла.

– Неправда! – воскликнула я.

– Правда, – отозвалась моя сестра. – Когда я умру, отец сможет спать с мамой. Все мужчины спят со своими женами. Им это нравится. Я слышала об этом в больнице. Как-то один мужчина спросил у врача, когда его жена вернется домой и можно ли ему будет с ней спать. У его жены был инфаркт. И врач сказал, что некоторое время придется потерпеть. Тот мужчина был очень разочарован. Отец тоже разочарован. Поэтому он невыносим.

Что ж, Магдалина была не так уж неправа. Иногда отец действительно бывал невыносимым. Он изливал свой гнев на маму: кричал на нее, когда вечером она ставила перед ним на стол еду. Один раз он швырнул в нее тарелку с супом.

– Эту жратву можешь отнести в гостиную! Господь ведь непритязателен. А я за свои деньги хочу есть как следует.

Потом отец побежал наверх и закрылся в ванной. Когда чуть позже я захотела в туалет и постучала в двери, он накричал на меня:

– Иди в сад! Я не могу сейчас открыть дверь! Я как раз пытаюсь оторвать себе хозяйство. На это потребуется время. Оно чертовски крепко держится.

Но я все равно любила отца. И Магдалину с этого дня тоже. Мне не хотелось, чтобы она почернела и в ней завелись черви. Это казалось мне таким же отвратительным, как и ей. Я подумала, что для нее было бы лучше, если бы мой сон сбылся. Быть проглоченной волком – это, наверное, не слишком больно и к тому же быстро.

В ту ночь мне снова приснился этот сон. Он был немного не таким, как в первый раз. После того как волк съел Магдалину, он стал медленно приближаться ко мне, а не побежал обратно к ящику, как в первый раз. Он стоял и смотрел на меня. С его морды стекала кровь моей сестры. Вдруг волк ткнулся носом мне в живот. Я подумала, что он съест и меня, но потом поняла, что он ко мне ластится.

А затем случилось нечто странное – его нос растворился у меня в животе. И это было вообще не больно. Не было мне больно и тогда, когда внутри меня растворилось остальное – лапы, туловище и в конце концов – огромный хвост. С моим животом все было в порядке, в нем не было дырки. Это я знала точно.

Несколько недель тому назад я услышала на школьном дворе, как две девочки говорили о человеке, который по ночам превращался в волка и пожирал людей. Днем это был самый обыкновенный мужчина. Он очень старался быть милым и добрым, всем помогал, и люди его любили. Его ужасно мучила совесть из-за того, что он каждую ночь превращается в монстра. Но мужчина ничего не мог с этим поделать.

Наверное, со мной было то же самое, и отец давно об этом знал. Он стоял рядом и все видел, а когда все закончилось, сказал очень серьезно:

– Не волнуйся. От меня никто ничего не узнает. Я так и думал, что однажды это случится. Помнишь, в твой день рождения я сказал тебе, что ты, должно быть, голодна как волк? Я уже тогда предполагал, что ты превратишься в зверя и убьешь ее, прежде чем она отнимет твою жизнь.

В этом месте я проснулась. Я чувствовала себя сильной, как монстр, о котором говорили девочки на школьном дворе. Спустя несколько минут я осознала, что обмочилась, и мне стало так стыдно, что я расплакалась. Отец проснулся, подошел ко мне, ощупал простыню и произнес:

– Ничего страшного, Кора. Это может случиться с каждым.

Моя ночная рубашка и постельное белье – все было мокрым. Отец помог мне раздеться, а потом разрешил лечь в его кровать, потому что в комнате было очень холодно.

Несколько минут Рудольф Гровиан чувствовал себя обманутым. Он не знал, как относиться к показаниям Коры Бендер. Судя по всему, Вернер Хос тоже был растерян и словно зачарованный ловил каждое ее слово.

Взор Коры затуманился. Дрожащими губами она бормотала что-то о стене в мозгу и о зверях в животе: у одной – рак с острыми клешнями, а у другой – волк, пожирающий детей и заползающий в нее. Волк возвращался к ребенку в живот. Но боли не было. Ее и не могло быть, потому что ребенок сам был зверем. Это был ужасный ребенок. Он мочился в постель, чтобы быть рядом с отцом. Заколол Спасителя, не желающего гнить: шесть или семь раз вонзил в него нож, которым режут лимоны! А Спаситель посмотрел на ребенка. И сказал: «Это моя кровь, пролитая за ваши грехи». И почувствовав на лице Его кровь, ребенок стал свободным, избавился от проклятия, произнесенного архангелом.

Почувствовав кровь Спасителя на груди и животе, ребенок осознал, что Джонни никогда не был ангелом… Друг называл его Бёкки. Это был сатана. Он искусил женщину, превратившись в змея. А когда она уже лежала на земле, пришел Тигр. В животе у женщины не осталось для него места, и тогда он засунул хвост ей в рот. А когда она укусила его, нанес ей удар.

У него были хрустальные лапы, в которых преломлялся яркий свет… А затем наступила тьма, великое забытье. И забытье это было смертью. А смерть была сном. Сон же оказался за стеной в мозгу. Все было очень просто, нужно только понять.

Теперь Кора поняла. Теперь она осознала все, увидела взаимосвязь. Теперь она понимала даже, почему ей было не по себе, когда Гереон перед этим выкуривал сигарету. Окурок лежал в пепельнице. Он выключал свет и призывал песню…

Кора говорила слишком тихо, однако Рудольф Гровиан, который сидел ближе к ней, все понял и чувствовал себя просто ужасно: беспомощным, неуверенным в себе, переутомленным и даже разгневанным. Он готов был предположить, что она нарочно устроила эту сцену, чтобы достичь своей цели, а именно – чтобы ее оставили в покое. Однако на сто процентов он уверен не был.

«Это моя кровь», – вспоминал он, а еще: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят!» Рудольфу хотелось выругаться. Спаситель и нож, которым режут лимоны. Сатана в образе любовника. Религиозная чушь! Если то, что Кора рассказывала о своем детстве, правда, то это нужно принять во внимание, и еще многое другое. Не стоит удивляться, если в следующий раз она расскажет, будто ангел Господень велел ей убивать мужчин, целующих своих жен у всех на виду.

Рудольф поднял руку – он хотел подать Хосу знак, чтобы тот прервал допрос. Однако Кора вдруг очнулась, села прямо и спокойным, ровным голосом произнесла:

– Извините, я немного отвлеклась. Мы с вами говорили о Франки, не так ли? Франки – это имя. Не знаю, где я его слышала. Оно только что пришло мне на ум. Так называл его тот парень из Кельна.

Она кивнула, словно подтверждая свои слова, и продолжила:

– Теперь я вспомнила, как звали его друзей. Не тех, из Кельна, а двух других, что были вместе с нами в подвале. Конечно же, я не знаю их настоящих имен. Знаю только, как они себя называли: Бёкки и Тигр.

Кора негромко рассмеялась, смущенно пожала плечами и добавила:

– Звучит по-дурацки, понимаю, но это то, что я услышала в Кельне, когда Франки и другой мужчина говорили о них.

Рудольф Гровиан не знал, как к этому относиться. Она снова была абсолютно вменяема. И его подозрения в притворстве полностью развеялись. С какой стати Коре Бендер прерывать удачное представление? Значит, у нее действительно был нервный срыв. И, возможно, уже второй за сегодняшний день. Во время первого у нее в руках оказался нож…

Рудольф не мог заставить себя остановить ее, не понимал, во что он может и должен верить. Кора ровным голосом рассказала о нескольких днях, проведенных в Кельне. Об отчаянной попытке вернуть Хорсти (он же Джонни, он же Георг и Франки). О том, как он отшил ее, равнодушно и безжалостно. О том, как ей помогли его друзья, эта молодая пара. Очень милые, чуткие люди, они старались поддержать ее. Завтра она обязательно вспомнит, как их звали. Сегодня же у нее с именами не ладится, и это, наверное, можно понять – день был ужасный.

Уже перевалило за полночь, когда на одном из письменных столов зазвонил телефон. Услышав этот звук, все трое вздрогнули. Кора продолжала говорить и вдруг посреди фразы умолкла. Испытывая явное облегчение, Вернер Хос снял трубку и коротко произнес:

– Да.

Послушал несколько секунд, а затем бросил на Рудольфа Гровиана странный взгляд.

Кора тоже испытала облегчение благодаря этому перерыву. Она наблюдала за тем, как шеф тянется к трубке. Короткая передышка, чтобы разобраться с деталями. В ее мозгу царил кошмар. Стена рушилась. В некоторых местах уже зияли широкие трещины, сквозь которые что-то проглядывало. Белый холл с инкрустированным маленькими зелеными камешками полом, лестница и картина с пятнами должны были оставаться за стеной. И это был только затакт. В конце лестницы находилась комната, в ней мерцал яркий свет…

Кора не рухнула туда, но, бросив взгляд, увидела белый порошок на тыльной стороне ладони. Надкушенный лимон. Хрустальную лапу. Бёкки и Тигра. Это было жестоко и в то же время смешно. Удивительно, что шеф не расхохотался.

Съежившись от страха и тревоги, Кора рассматривала его лицо. Сначала на нем промелькнуло удивление, затем – удовлетворение. Его голос растекся по комнате.

– Это не обязательно, – произнес шеф. – Достаточно будет, если вы приедете в первой половине дня. Например, в десять? – Он снова послушал и даже улыбнулся. – Да, хорошо, если для вас это так важно. Для меня это уже не первая бессонная ночь.

Повесив трубку, шеф многозначительно и виновато кивнул, сначала мужчине в спортивном костюме, потом ей, Коре. В его улыбке сквозило сочувствие. Он показал пальцем на телефон.

– Молодая супружеская пара? – переспросил шеф. – Друзья Георга Франкенберга? – Вздохнув, он протяжно произнес: – Госпожа Бендер!

А затем покровительственным тоном продолжил:

– Почему вы не сказали нам, что ваша тетя живет в Кельне? В декабре, пять лет тому назад, вы бежали к ней. Не было никакой молодой супружеской пары. Это ваша тетя только что звонила, госпожа Бендер.

Кора покачала головой. Лучше бы она этого не делала. Она почувствовала, как из стены выпадают новые куски. Споткнувшись о них, Кора скатилась на несколько ступенек вниз. Уцепиться было не за что, несмотря на то, что она хваталась за Маргрет, крича:

– Нет! Это неправда! Моя тетя не имеет к этому никакого отношения. Она тут ни при чем. Я вспомнила имена тех людей. Женщину звали Алиса. А мужчину… Подождите, сейчас я вспомню. Его звали… Это был… Вот черт! Черт побери, куда же подевалось его имя? Оно только что крутилось у меня в голове. Он… Он собирался открыть свое дело, уйти «на вольные хлеба», он рассказывал мне об этом.

«Вот черт!» – подумал и Рудольф Гровиан. На большее у него не хватило сил. Винфрид Майльхофер и Алиса Вингер, озеро… А Кора продолжала кричать:

– Да и что мне было делать у тети? Вы действительно думаете, что я позвонила бы женщине, которую едва знала, и попросила бы ее о помощи?

– Да, – произнес Рудольф; его голос звучал сдавленно от разочарования и досады. – И это не просто мое мнение. Мне только что рассказала об этом ваша тетя. Итак, возникает вопрос, где вы на самом деле слышали имена Франки, Бёкки и Тигр. Их произнес не какой-то мифический мужчина из Кельна. Вы слышали их краем уха сегодня у озера. Я прав?

Кора уставилась на него, сосредоточенно наморщив лоб. Казалось, она действительно старательно размышляла над заданным ей вопросом. Но ничего не ответила. Да в этом и не было необходимости. Снова одни неизвестные. Он попался на ее удочку как последний идиот! И почему, черт побери? Потому что она рассказала ему именно то, что он считал рациональным объяснением – красивую любовную историю с трагическим концом. Вздохнув, Рудольф махнул рукой.

– Заканчиваем.

– Нет! – Кора с трудом удержалась на стуле, вцепившись обеими руками в спинку. – Я не смогу пережить все это снова. Закончим сейчас.

– Нет, – сказал Рудольф, на этот раз решительно. – На сегодня с меня хватит. Я позову коллег, и они устроят вас на ночлег. Сон пойдет вам на пользу. Вы ведь только что говорили, что очень устали.

– Это я просто так сказала. Я совершенно не устала, – заявила Кора и тут же спросила: – А зачем звонила Маргрет?

– Она хочет с нами поговорить, – отозвался Рудольф, понимая, что сейчас самое время побеседовать с кем-нибудь из членов семьи Коры Бендер. – И это настолько важно, что она не может ждать до завтра. Она уже едет сюда.

– Вы должны ее прогнать! – взмолилась Кора. – С ней вы только время зря потеряете. Маргрет ничего не сможет вам сказать. Никто ничего не сможет вам сказать, кроме меня.

Рудольф Гровиан печально улыбнулся.

– Полагаю, вы за сегодняшний день сказали уже достаточно. Теперь дня три придется все это разгребать. Посмотрим, сможет ли ваша тетя нам помочь.

Кора снова покачала головой, на этот раз сильнее. И скатилась еще на несколько ступеней вниз.

– Она не сможет прояснить ситуацию! Я ничего ей не рассказывала. Я никому ничего не рассказывала! Мне было стыдно… Вы не имеете права задавать вопросы Маргрет! Говорю вам: она ничего не знает!

Кора вскочила со стула. Ее мозг соскользнул по оставшимся ступеням и нырнул прямо в подрагивающий свет. Она заморгала и взмолилась:

– Оставьте Маргрет в покое! Она не сделала ничего дурного. Никто не сделал ничего дурного, только я. Я убийца, поверьте мне. Я лишила жизни невинное дитя. И Франки! Его, конечно, тоже. Но я просто обязана была убить его, потому что он…

Кора сбилась, забормотала, отчаянно жестикулируя, словно только так могла подчеркнуть истинность своих утверждений и заставить шефа уделить ей еще пару минут.

– Он… Он не знал, как быть. Я сказала, что ему следует быть осторожным. Но он не стал меня слушать. Я сказала ему, что он должен прекратить. Но он не слушал… Вы знаете, что он сделал?

Конечно же, Рудольф Гровиан этого не знал, но довольно живо себе представлял. По всей видимости, она пытается вернуть разговор к своей беременности и выкидышу. Однако то, что последовало за этим, никак не вязалось с предыдущей историей.

– Он набросился на нее, – задыхаясь, прохрипела Кора и часто заморгала. – Он целовал ее. И бил. То целовал, то бил. А потом закричал: «Боже! Боже! Боже!» Он был ненормальным, а я нет. Он бил ее до тех пор, пока она не умерла. Я услышала, как хрустнули ее ребра. Это было ужасно. Я хотела ей помочь, но его приятель крепко держал меня за голову и совал мне в рот свое хозяйство. Я укусила его, и…

Свет снова мигнул, а затем погас. Кора не знала, что делать дальше. Шеф изумленно таращился на нее. Мужчина в спортивном костюме вскочил, в два прыжка оказался у двери и покинул комнату. Диктофон все еще работал, записывая каждое слово.

– Позовите его обратно! – закричала Кора. – Сейчас никому нельзя уходить. Не оставляйте меня одну! Пожалуйста! Я этого не вынесу. Помогите мне! Ради бога, помогите мне! Вытащите меня отсюда. Я не могу находиться в подвале. Я ничего не вижу. Включите свет. Этим вы мне поможете!

Все расплылось у нее перед глазами. Шеф стоял, не двигаясь с места. Он должен был что-то сделать, хоть что-нибудь. Взять ее за руку, удержать, отвести обратно к лестнице. Или хотя бы снова включить свет, чтобы она сама могла найти ступеньки. В комнате было очень темно, лишь несколько зеленых, синих, красных и желтых молний метались, разрывая темноту.

– Отпустите! – хрипела Кора. – Слезай с нее, оставь ее в покое! Прекратите! Прекратите, свиньи! Отпустите меня!

Рудольф Гровиан замер. То, о чем говорила Кора, чертовски напоминало изнасилование, а то, о чем она бормотала прежде, было похоже на убийство. Она упоминала о второй девушке, которая оказалась настолько глупа, что присоединилась к ним. По всей видимости, она не была вымышленным персонажем, как он предполагал прежде.

Одной рукой Кора размахивала возле своего живота, другой – перед лицом, словно отталкивая что-то от себя. При этом ее тело сотрясали рвотные позывы. Рудольф не сомневался: сейчас она снова переживала то, о чем пыталась ему рассказать.

Он видел, как Кора подняла другую руку, словно пытаясь от чего-то защититься. Затем схватилась за голову и закричала:

– Нет!

Она зашаталась, и ее перекошенное, опухшее лицо вдруг расслабилось. Но Рудольф оказался рядом с ней недостаточно быстро. Ему нужно было пройти всего два шага, и все же Кора упала на пол прежде, чем он успел ее подхватить.

Все произошло слишком стремительно. Рудольф ударил себя кулаком по ноге. Ему хотелось бы стукнуть себя по голове или пнуть под зад. Он не вызвал врача, несмотря на следы побоев на ее лице, несмотря на слова Винфрида Майльхофера:

– Я думал, он забьет ее насмерть.

«Кровоизлияние в мозг», – пронеслось у Рудольфа в голове. И он наконец опустился рядом с Корой на колени и приподнял ее голову. Не осознавая, что делает, он зашептал:

– Ну же, девочка, поднимайся. Не надо так со мной. Ну же. Ну же! С тобой ведь все было в порядке.

На лбу у Коры виднелось красное пятно размером с ладонь. Дрожащими пальцами Рудольф убрал волосы, ища другие раны и прекрасно зная, что ничего не увидит.

Но он все же заметил вмятину в лобной кости, белый зигзагообразный шрам у линии роста волос. Кора дышала поверхностно, но ровно. Рудольф поднял ее левое веко, именно в тот момент, когда Вернер Хос снова вошел в комнату. За ним следовали двое коллег, которые должны были присматривать за Корой остаток ночи. Хос сразу же схватился за телефон.

– Она рухнула на пол, – беспомощно произнес Рудольф Гровиан. – Я отреагировал слишком поздно.

Спустя десять минут прибыл вызванный Вернером Хосом врач. Эти минуты показались Рудольфу адом. Несмотря на то что Кора пришла в себя еще до того, как Хос положил трубку, в ней словно угасли жизненные силы. Она позволила поднять себя с пола и посадить на стул. А когда Рудольф попытался положить руку ей на плечо и что-то сказать, слабо отмахнулась от него и всхлипнула:

– Уходите. Почему вы не остановились? Почему не помогли мне? Это вы во всем виноваты.

А затем, обернувшись к Берренрату, спросила:

– Вы не могли бы вышвырнуть его вон? Он сводит меня с ума. Этот человек сломал мою стену. Я не вынесу этого кошмара.

Рудольф Гровиан понял, что должен выйти, иначе она не успокоится. Вернер Хос последовал за ним в коридор. Он несколько раз откашлялся, а затем поинтересовался:

– Как это случилось?

– Как-как, – сердито пробормотал Рудольф. – Она же сказала: я сломал ее стену.

Хос помолчал несколько секунд, а потом спросил:

– А что вы думаете о ее рассказе?

– Пока не знаю. Ну, из пальца она его не высосала. Я еще ни разу не видел, чтобы от вранья люди падали в обморок.

– Я тоже, – поежился Хос. – Хотя готов был поклясться, что она развела нас по всем правилам.

Появился врач, избавив Рудольфа Гровиана от ответа. Они вошли в комнату втроем. Кора по-прежнему сидела на стуле. Берренрат стоял рядом, положив руку ей на плечо. Было непонятно, какую поддержку он пытается ей оказать, физическую или моральную.

Но поддержка Коре Бендер, по всей видимости, была не нужна. Едва заметив вновь прибывших, она вышла из состояния апатии и принялась протестовать против медицинского осмотра. Ее голос звучал слабо, но Кора заявила, что с ней все в порядке, все просто отлично. У нее не болит голова, и укол ей не нужен.

Врач проверил ее рефлексы. Он долго вглядывался в ее зрачки, после чего диагностировал обыкновенный приступ слабости, а затем настойчиво заговорил с ней. Инъекция пойдет ей на пользу. Улучшит кровообращение. Безобидное тонизирующее средство, которое снова поставит ее на ноги.

Кора истерически расхохоталась. Она скрестила руки на груди.

– Не утруждайте себя. Я знаю, чего вы хотите. Вам нужно добраться до моих вен.

И вдруг она протянула ему обе ладони.

– Прошу вас. Выберите себе вену, если найдете. Хотите взять мою кровь на анализ? Сделайте это, иначе у вас будут неприятности. Кто знает, чем я сегодня с утра закинулась?

Врач постучал по сгибам ее локтей, а затем решил брать кровь с тыльной стороны руки. Он сказал что-то о жесткой коже, о том, что он никогда еще не видел таких шрамов.

Несмотря на то что Рудольф Гровиан внимательно слушал врача, он испытывал слишком большое облегчение и не мог сразу же сделать выводы. А полчаса спустя он сидел напротив ее тети.

Для Маргрет Рош этот бой был трудным. Быть настойчивой, хотя речь шла о том, о чем она предпочла бы вообще не слышать. Не позволить от себя отделаться, звонить снова и снова, пока ее наконец не соединили.

Маргрет настояла на том, чтобы ей позволили увидеться с племянницей. Рудольф Гровиан пообещал устроить это чуть позже. Сейчас Кора Бендер находилась в одной из соседних комнат. Вместе с ней был врач, а также Берренрат, которого она сама попросила остаться:

– Полагаю, что кто-то из вас должен меня охранять. Вы не будете настолько любезны, чтобы занять этот пост? Среди всего этого сброда вы один похожи на человека.

Вернер Хос еще раз заварил свежий кофе. Две чашки Рудольф Гровиан взял с собой в кабинет, куда провел Маргрет Рош. Она показалась ему растерянной, но очень решительной. Довольно привлекательная особа. Немного за пятьдесят, среднего роста, крепкого телосложения. Густые волосы такого же цвета, как у ее племянницы, с рыжеватым отливом. В чертах лица также просматривалось фамильное сходство.

На самый важный вопрос, а именно наблюдались ли когда-либо у Коры признаки душевного расстройства, Маргрет Рош энергично покачала головой. И прежде чем приступить к даче показаний, в свою очередь задала вопрос.

Рудольфу нечего было скрывать. Он описал случившееся с помощью нескольких скупых фраз. Маргрет слушала его с каменным лицом. Когда он умолк, появились первые ответы.

Имя Георг Франкенберг ни о чем ей не говорило. Имена Хорсти и Франки вызывали лишь недоумение. А вот Джонни – другое дело. Кора говорила о нем, один-единственный раз. Она назвала его архангелом, изгоняющим людей из рая.

– И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги.

«Друг называл его Бёкки, – вспомнил Рудольф Гровиан. – Это был сатана. Он искусил женщину, превратившись в змея. А затем пришел Тигр. У него были хрустальные лапы».

Конечно же, это походило на безумие. Но шрам у Коры на лбу он видел собственными глазами. А еще она упоминала о пепельнице. Не нужно иметь богатую фантазию, чтобы представить, что произошло в этом подвале. Девушка, которой поход на дискотеку приходилось оправдывать разговором с Богом, наверняка была прекрасно знакома с библейскими историями.

Каким именно было прозвище Джонни, когда Кора Бендер с ним познакомилась, и что именно она пережила, ее тетя не знала. Тем не менее косвенно она подтвердила лепет племянницы, равно как и четко произнесенные слова.

Это произошло пять лет тому назад. В мае Маргрет Рош позвонил брат. Он беспокоился о своей дочери, полагая, что она попала в дурную компанию.

– Я не восприняла его слова всерьез, – сказала Маргрет. – В доме, где телевизор считают подарком дьявола, любой молодой человек вызовет подозрения.

Однако, судя по всему, опасения брата оказались не беспочвенными. В августе Кора пропала, и три месяца от нее не было ни слуху, ни духу. И только в ноябре к Вильгельму явился врач.

По его словам, Кору нашли несколько недель назад где-то на обочине. С ней ужасно обошлись, и какое-то время она находилась без сознания. Позже она рассказала, что попала под машину. Однако на основании полученных травм врач предположил, что ее выбросили на дорогу на ходу.

Рудольф Гровиан почувствовал некоторое облегчение. Дальнейший рассказ Маргрет Рош тоже прекрасно вписывался в общую картину. Она говорила о травме. Что бы ни сделали с ее племянницей, Кора отказывалась это обсуждать. Судя по всему, попытку самоубийства можно было отнести к разряду фантазий, беременность тоже. Рудольф попытался в этом разобраться.

– Ваша племянница неоднократно утверждала, что убила невинное дитя.

Маргрет Рош нервно рассмеялась.

– Этого не могло быть. У нее не было ребенка.

– Я имел в виду беременность, – произнес он.

– Думаете, она сделала аборт? – Маргрет Рош покачала головой. – Даже представить себе такое не могу. Кто угодно, только не Кора.

– У нее мог случиться выкидыш, – предположил Рудольф. – Если над ней поиздевались, это было бы неудивительно. Известно ли вам имя врача, который лечил тогда вашу племянницу?

– Нет. Не знаю я и того, в какой клинике она находилась.

– Она говорила, что лечилась не в клинике…

Маргрет Рош печально рассмеялась, перебив его.

– Она говорила! Не слушайте Кору. Она полностью вытеснила эту историю из своего сознания. Вы знаете, что такое психологическая травма?

Рудольф вспомнил о стене в мозгу, которую сломал своими вопросами, и коротко кивнул. А Маргрет Рош продолжила:

– Хорошо, тогда призовите на помощь рассудок. Я знаю множество врачей, в том числе и волонтеров. Но среди них нет никого, кто подобрал бы на обочине тяжело раненную девушку и взял бы ее к себе домой. Это было бы безответственно. Не знаю, почему Кора вам это рассказала. Может быть, ей хочется, чтобы такой человек существовал. Кто-то, кто позаботился о ней. На самом деле она всегда была предоставлена сама себе.

Это было вполне логично. Следующий вопрос был вызван замечанием врача об исколотых руках.

– Ваша племянница когда-нибудь принимала наркотики?

Прошло несколько секунд, прежде чем Маргрет Рош нерешительно кивнула.

– Да, героин, но недолго. Должно быть, это случилось в тот же период. Полагаю, наркотики давал ей Джонни, чтобы подчинить ее себе. Сама Кора ничего себе не колола. Она не знала, как это делается.

Маргрет Рош вздохнула.

– Когда Кора приехала ко мне, она была в жутком состоянии. Она думала, что у нее ломка, но это было не так. Ей снились жуткие кошмары. Всегда около двух часов ночи, хоть часы сверяй. Я регулярно давала ей резедорм. Однако с таким же успехом я могла бы давать Коре глюкозу. Ровно без пяти два моя племянница садилась на диване, начинала махать руками и орать во все горло: «Прекратите! Перестаньте, свиньи!» При этом она спала, и разбудить ее мне не удавалось. Когда я заговаривала с ней на эту тему, она начинала бормотать что-то про подвал, червей, тигров и баранов.

Рудольф Гровиан слушал Маргрет с интересом, чувствуя, как с его души падают все новые и новые камни. Бёкки и Тигр – этих имен Кора тете не называла. Одно дело довести молодую женщину своими вопросами до безумия, и совсем другое – подвести ее к точке, когда воспоминания всплывают наружу и наконец-то объясняют мотивы.

– Я несколько раз просила Кору, чтобы она обратилась к врачу, – продолжала тетя. – Но она отказывалась, а заставлять ее я не хотела. Однако ей нужна была помощь. В конце концов я стала подмешивать ей в еду тимолептики. Через несколько месяцев состояние Коры улучшилось, она стала спокойно спать по ночам и окрепла.

Несколько секунд Маргрет Рош помолчала, а затем поинтересовалась:

– Она ведь не узна́ет о том, что я вам здесь рассказала? Если вы скажете ей, что я проинформировала вас насчет героина, Кора закроется, можете не сомневаться. Для нее важнее всего держать прошлое под замком. Лучше вообще не говорить ей об этом. Да и зачем ее обвинять? Это было давно, в самом начале истории. Может быть, я сумею уговорить ее рассказать вам и окончание. Не знаю, что она помнит. Но попробовать стоит. Вы позволите мне с ней поговорить?

Рудольф кивнул, снова пообещал Маргрет это устроить и стал постепенно продвигаться дальше. Родительский дом, детство… Он хотел получить подтверждение того, что мать Коры Бендер была религиозной фанатичкой, а отец не мог противиться этому безумию. Может быть, ему удастся получить еще какое-то объяснение тому, что творится в подсознании Коры. Возможно, ее изнасиловали в детстве?

Но едва Рудольф задал первые вопросы о детстве Коры Бендер, как с ее тетей произошла странная метаморфоза. Готовность помочь улетучилась, как дым.

– По этому поводу я мало что могу сказать. Я почти не общалась с семьей брата. Мне не удалось урезонить невестку. Когда я приезжала к ним в гости, Кора производила на меня впечатление нормального ребенка. Мать не давала ей продохнуть, но Кора умудрялась ей противостоять. Кто-то, возможно, сломался бы под постоянным давлением, но Кора… Как бы поточнее выразиться? Она становилась сильнее. Кора была очень развитой для своего возраста, смышленой и ответственной. Она рано взяла на себя обязанности по дому. Не потому, что от нее этого требовали, а потому что она видела: мать не справляется. Можно было бы сказать, что моя племянница рано повзрослела.

А что насчет супружеских обязанностей? Ведь последствия налицо: мокрая постель в девять лет, а в девятнадцать – героин! Маргрет знала, что дети, с которыми дурно обращаются, часто заканчивают именно так. Теперь ее брат уже старик, изможденный и уставший от жизни. Иногда он звонит ей: «Как там Кора?» И радуется, услышав: «У нее все в порядке».

Маргрет Рош просидела у Рудольфа Гровиана почти целый час. Он так и не узнал о том, что происходило у Коры в голове. Даже имя «Магдалина» произнесено не было. Наконец прозвучал вопрос:

– Когда же я смогу увидеть племянницу?

Рудольф поднялся.

– Я узнаю, как продвигаются дела у моих коллег.

Коллеги стояли в коридоре. Ему захотелось посмотреть, в каком состоянии находится Кора Бендер. Когда Рудольф вошел в комнату, она снова сидела прямо. Берренрат стоял у окна и беседовал с врачом. Выражение его лица напомнило Рудольфу слова Винфрида Майльхофера о божественном судие.

Можно себе представить, какое впечатление создалось у врача при виде женщины, лежащей на полу без сознания, с разбитым лицом. Полиция и ее суровые методы допроса…

– Ваша тетя хочет вас видеть, госпожа Бендер, – произнес Рудольф.

Она уставилась на полицейского так, словно пыталась просверлить взглядом дырку у него в мозгу.

– Ей нужен покой! – запротестовал врач.

– Чушь, – возразила Кора. – Только что вы сказали, что ваше средство поставит меня на ноги. Так и произошло. Я никогда в жизни не чувствовала себя бодрее. – И она посмотрела на Рудольфа Гровиана. – Что вам рассказала Маргрет?

– Я приведу ее, – только и ответил он.

Через две минуты Рудольф вернулся. За ним по пятам следовала Маргрет Рош. Он жестом попросил Берренрата и врача выйти из комнаты. А сам остался, стараясь не привлекать к себе внимания и молча наблюдая за происходящим. Маргрет Рош остановилась посреди комнаты, и Рудольф увидел панику на лице Коры Бендер и услышал ее хриплый, приглушенный голос:

– Что ты ему рассказала?

– Ничего, – солгала ей тетка. – Не беспокойся. Я приехала, чтобы тебя навестить. Ведь ты-то, к сожалению, завтра ко мне не приедешь. Я так тебя ждала. Как малыш?

Маргрет вела себя так, словно сидела у постели больной, у которой сломана нога. Но недоверие Коры Бендер было не так-то легко развеять.

– Хорошо. Ты правда ничего ему не сказала?

– Нет. А что такого я могла сказать?

– Откуда я знаю? В такой ситуации люди несут всякий бред. Я вот тоже наговорила с три короба. О Спасителе, о кающейся Магдалине, и все в этом духе.

Маргрет Рош покачала головой.

– Нет, я не сказала ни слова.

От облегчения Кора Бендер обмякла и сменила тему разговора. Рудольф даже не пытался угадать, позволила ли она убедить себя или же просто преследовала некую цель. Ее голос звучал подавлено, но искренне, соответствуя поведению у озера. Берренрат рассказал ему о том, как она тревожилась за здоровье ребенка.

– Гереон тебе звонил? – поинтересовалась Кора.

Маргрет Рош кивнула, и племянница спросила:

– Как он? Он что-нибудь говорил о своей руке? Я ударила его ножом, два раза, кажется. Один из санитаров наложил ему повязку. Она получилась довольно большая, на все предплечье. Надеюсь, Гереон сможет трудиться. Сейчас в фирме столько работы, Манни Вебер один не справится. А на старика не стоит надеяться. Ты же знаешь, какой он: говорит много, но не отличит шуруповерта от трубных клещей.

Ее тетя снова кивнула, закусила губу и наконец-то перевела разговор на случившееся – по крайней мере, попыталась это сделать.

– Тебе что-нибудь нужно? Может быть, пригласить адвоката?

Кора Бендер махнула рукой.

– Да брось. Но ты могла бы привезти мне кое-что. Одежду и средства гигиены. Ну, ты поняла…

Внезапно Маргрет Рош вышла из себя.

– Нет, не поняла! Что обычно приносят, когда человека сажают в тюрьму? Это же не отпуск, Кора. Сделай одолжение, расскажи этим людям правду. Забудь о других. Подумай о себе. Расскажи им, что произошло пять лет назад. Расскажи, почему ты ушла из дома в августе. Они поймут. Расскажи им все.

– Я уже рассказала, – заявила Кора.

– Я тебе не верю, – отозвалась тетя.

Кора равнодушно пожала плечами.

– Тогда оставь меня в покое. Представь себе, что мама оказалась права и я умерла.

Пару секунд она помолчала, а затем негромко спросила:

– Ты поговоришь с моим отцом? Все равно он обо всем узнает. Будет лучше, если о случившемся ему расскажешь ты. Только, пожалуйства, поделикатнее. Скажи ему, что со мной все в порядке. Я не хочу, чтобы он волновался. И пусть не приезжает сюда. Я не хочу этого.

Маргрет Рош только кивнула в ответ и с тоской покосилась на дверь. Рудольф Гровиан вывел ее в коридор, поблагодарил за то, что она пришла, что помогла ему. Он говорил вполне серьезно. Джонни, героин, ужасная обстановка дома – с этим уже можно работать. И нельзя забывать о второй девушке…

Диалог между тетей и племянницей был достаточно содержательным: он дал понять Рудольфу, что в этой семье принято вытеснять проблемы. «Поговорим-ка сначала о погоде…»

Он был почти уверен в том, что Маргрет Рош могла бы рассказать ему еще кое-что. По крайней мере, сказать пару слов о Спасителе, о кающейся Магдалине и обо всей этой чепухе. Поражал тот факт, что для Коры Бендер было очень важно убедиться в том, что ее тетя ничего ему не сказала. Несмотря на то что сама рассказала уже немало.

Нет, мысленно поправил себя Рудольф. Она говорила только о распятии. Он отчетливо помнил, как изменилось лицо Коры, когда она упомянула о Спасителе и о кающейся Магдалине. И как провернула отвлекающий маневр, попросив воду для кофе.

Рудольф не слишком хорошо знал Библию и задумался, какое значение может иметь второстепенный библейский персонаж. Георг Франкенберг через пять лет после появления в роли сатаны вдруг превратился в Спасителя… Однако размышлять об этом не было смысла.

Травма! Он затронул ее – ничего не подозревая и даже не догадываясь об этом. Не его это дело – копаться в психологических проблемах. Пусть этим занимаются врачи. Как-то он уже наступил дважды на одни и те же грабли. Больше этого не повторится. Нужно уметь вовремя подвести черту. А он уже дошел до нее. По крайней мере, так ему казалось.