Рудольф Гровиан начинал злиться – не на Кору Бендер, а на себя. В голове у него пронеслось предупреждение Маргрет Рош: Кора закроется, можете не сомневаться. Проклятье! Он подошел к делу не с той стороны. Но можно ведь просунуть ногу в закрывающуюся дверь. Некоторое время Рудольф ходил вокруг да около, но верного тона подобрать не смог. Упомянув о визите Маргрет, он всего лишь закрыл дверь на несколько дополнительных замков.

На вопрос, о чем именно солгала ему Маргрет Рош и что такое ужасное она украла, Кора ответила:

– Разбирайтесь сами, это ваша работа. Вам за это платят.

Рудольф вернулся к главному вопросу. Если Джонни действительно существовал, то, может быть, его настоящее имя – Георг Франкенберг? На это Кора не ответила, и он вынужден был снова ей пригрозить, хоть и не хотел этого делать.

– Госпожа Бендер, в таком случае мне все же придется поговорить с вашим отцом.

Она улыбнулась.

– Лучше поговорите с мамой. Она считает, что не способна лгать, потому что триста раз прочла Библию. Только смотрите, не забудьте подложить под колени что-нибудь мягкое.

Она сделала глоток кофе, решительно поставила чашку на стол, подняла голову и посмотрела на Рудольфа:

– На этом все, верно? Можно мне переодеться, прежде чем вы повезете меня к судье? Моя одежда пропиталась по́том. Я в ней спала и носила ее вчера целый день. И еще мне хотелось бы почистить зубы.

В этот миг ему стало бесконечно жаль ее. Кора всю жизнь была предоставлена самой себе. Почему она должна ему верить? Да и какую помощь он может ей предложить? Отправить ее на несколько лет за решетку? И тогда Рудольф произнес, так безучастно, как только мог:

– Ваши вещи еще не доставили, госпожа Бендер. Мы попросили вашего мужа привезти вам что-нибудь, но он до сих пор не приехал.

Кора равнодушно пожала плечами.

– Он и не приедет. Я ведь просила, чтобы это сделала моя тетя.

Полчаса спустя приехала Маргрет. За это время Рудольф трижды пытался получить информацию у Коры. Как звали вторую девушку? Сначала он задал этот вопрос спокойным тоном. Кора ответила:

– Спросите у моей мамы. Но можете и с отцом поговорить. Если вы расскажете ему, что меня изнасиловали, в то время как вторую девушку убивали, его это очень обрадует.

Повторяя вопрос, Рудольф был более настойчив. Кора посмотрела на Вернера Хоса и поинтересовалась:

– Вашему шефу нужен слуховой аппарат или до него туго доходит? Мне кажется, у него заело пластинку.

В третий раз Рудольф Гровиан почти умолял ее. А Кора посмотрела на кофеварку и спросила:

– Вы притащили ее из дома, потому что она устарела? Вы что, не можете купить себе новую? Кофеварки не так уж дорого стоят. Есть такие, которые как следует кипятят воду. Я себе такую приобрела. Кофе в ней гораздо вкуснее. Мне будет ее не хватать. Как вы думаете, мне разрешат взять к себе в камеру кофеварку? Тогда я попрошу, чтобы ее привезли. Если заглянете ко мне в гости, угощу вас чашечкой кофе. Вы ведь будете навещать меня, правда? Мы сядем за стол и будем рассказывать друг другу безумные истории. Посмотрим, у кого из нас лучше получится.

Испытание оказалось непростым, и Рудольф испытал облегчение, когда в дверь наконец постучали и в кабинет вошла Маргрет Рош. Она собрала небольшой чемодан. Вернер Хос изучил его содержимое. Там было не много вещей: две ночные рубашки, умывальные принадлежности, две блузки, две простые юбки, несколько комплектов нижнего белья, две пары чулок, туфли на невысоких каблуках и фотография ребенка в рамке.

Мирный снимок, сделанный на террасе. Малыш сидит на полу, положив ручку на игрушечный зеленый трактор, и щурится от вспышки.

Кора махнула рукой, когда Вернер Хос положил фотографию к остальным вещам. Лицо ее застыло, голос звучал сурово, а взгляд, который она бросила на тетку, обдавал арктическим холодом:

– Забери это обратно!

Маргрет Рош, которая во время первой встречи показалась Рудольфу энергичной и решительной, сейчас выглядела растерянной и почему-то испуганной.

– Зачем же? Я думала, что ты захочешь иметь при себе фотографию сына. Это ведь разрешено, правда?

Произнося последнюю фразу, Маргрет с отчаянием посмотрела на Гровиана. Тот лишь кивнул в ответ.

– Не надо, – отозвалась Кора. – Забери ее обратно.

Тетя, словно испуганный ребенок, взяла фотографию, лежавшую поверх блузок, и положила ее в сумочку.

– Ты принесла мне таблетки? – спросила Кора.

Маргрет Рош кивнула и опустила руку в сумку, а когда вынула ее оттуда, в ней была зажата коробка с медикаментами. И Рудольфу Гровиану показалось, что он понимает, почему не сумел просунуть ногу в захлопывающуюся дверь.

– Это запрещено, – произнес он.

– Но Коре нужны лекарства! – возразила Маргрет Рош. – У нее часто болит голова: это последствия тяжелой черепно-мозговой травмы. Она ведь рассказывала вам вчера о несчастном случае.

Рудольф отметил, что последние два слова она подчеркнула. Он взял коробочку у Маргрет из рук.

– Я отдам это специалистам. Когда вашей племяннице понадобятся таблетки, она их получит. В необходимом количестве.

Маргрет Рош сделала шаг вперед, словно хотела обнять Кору.

– Не сто́ит, – лениво отозвалась та. – Будет лучше, если ты сделаешь вид, будто я умерла. Тебе ведь не обязательно видеть для этого мой труп, правда? А если труп все же понадобится, сходи в морг, там их много.

Рудольфу Гровиану показалось, что ее голос сочится ненавистью. Реакция тетки была соответствующей: Маргрет Рош судорожно сглотнула, опустила руки, развернулась и не попрощавшись пошла к выходу. Секунду спустя дверь за ней захлопнулась. Кивнув, Рудольф велел Вернеру Хосу также покинуть комнату. Оставшись с Корой наедине, он предпринял последнюю попытку.

– Итак, теперь мы с вами одни, госпожа Бендер. И побеседуем наконец как взрослые разумные люди. На озере у вас ничего не вышло. С таблетками тоже номер не пройдет. Ни о чем другом вам сейчас даже думать не стоит. Забегать вперед я вам не позволю. Так что лучше бегите назад.

Кора не отреагировала на его слова.

– Тяжелая черепно-мозговая травма, – медленно повторил Рудольф. – У вас на лбу внушительный шрам. Похоже, задета кость. Я еще ночью это заметил. Прежде чем упасть в обморок, вы говорили о хрустальной лапе и о том, как это было ужасно, когда перед сном ваш муж выкуривал сигарету. Потому что с пепельницы все и началось. Так что не надо рассказывать мне, что вас сбила машина.

Кора усмехнулась.

– Вам я вообще ничего больше не стану рассказывать. Думаю, если я расскажу кое-что судье, который проверяет законность содержания под стражей, у нас всех останется еще полдня. Кстати, чем, по мнению вашей жены, вы тут занимаетесь? Или у вас нет жены?

– Есть.

– Хорошо. – Кора не просто усмехнулась, она усмехнулась с издевкой. – Тогда, после того как сдадите меня, посади́те ее в машину и отправляйтесь на пикник. Погода просто отличная. Поезжайте на Отто-Майглер-Зе. И господина Хоса с собой возьмите. Он покажет вам интереснейшее место. Кстати, вчера там был убит человек. Представляете, беднягу зарезали, лишь за то, что он обнимался со своей женой и при этом слушал музыку. Просто там оказалась одна тупая корова. Ей это не понравилось, и она слетела с катушек…

Рудольф попытался ее урезонить:

– Госпожа Бендер, можете оставить эти шутки. Откуда у вас этот шрам?

Но вместо ответа Кора нахально воскликнула:

– Отсосите!

Он сделал еще одну попытку сыграть на ее страхах.

– А мне казалось, что вам не нравится оральный секс. Вчера вы на это намекали. Или я вас неправильно понял?

Кора уставилась на него. Ее здоровый глаз напоминал бездну. Рудольфу очень хотелось знать, что же таится в этой бездне, ярость или паника. Несколько секунд он думал, что выбрал правильный тон. А потом Кора постучала себя по голове.

– Вот здесь у меня тоже есть шрам, он еще больше. Хотите взглянуть? Но для этого вам придется приподнять мои волосы. Только смотреть там особо не на что. Его залатали.

– А кто нанес вам эти раны?

Она пожала плечами. Ухмылка вернулась на разбитое лицо.

– Я же вам уже объяснила. Если вы мне не верите, это ваши проблемы. Я ударилась головой о капот автомобиля – больше ничего сказать не могу. Когда это произошло, я была под кайфом. Врач ведь рассказал вам о том, что у меня с руками. И Маргрет тоже наверняка поведала, что происходило со мной в то время. Я кололась.

Вытянув вперед левую руку, Кора показала на локтевой сгиб.

– Я была недостаточно осторожна, не следила за гигиеной. Началось сильное воспаление. Образовались дырки. Видите? Сплошные шрамы.

Она провела по ним пальцем правой руки.

– Я пробовала все, что удавалось достать, – продолжала Кора, – гашиш, кокаин, а в конце концов – героин. – Негромко рассмеявшись, она добавила: – Но не волнуйтесь, вы ничего не упустили. Я уже много лет не принимаю наркотиков. Вчера я была так же трезва, как и вы. И если помоюсь, то и пахнуть буду приятно. Вы покажете мне место, где я смогу переодеться?

Она говорила очень небрежно, в ее голосе слышалась хрипотца.

Рудольф понятия не имел о том, как чувствует себя человек, переживший психологическую травму. Сравнение со стеной казалось ему вполне подходящим. То, что никогда не удавалось ему в отношениях с дочерью, удалось с Корой. Он придерживался выбранной стратегии, демонстрировал спокойствие, уверенность, понимание и терпение. Рудольф представил себе, что стоит у стены, образовавшейся в ее мозгу, а все, что кроется за ней, защищается от его вторжения с помощью зубов и когтей.

– Почему вы сразу не сказали нам, что страдали наркозависимостью?

Кора снова пожала плечами.

– Потому что думала, что вас это не касается. Это было несколько лет тому назад и не имеет к делу никакого отношения. Мой муж ничего об этом не знает. Я надеялась, что и не узнает. Это было задолго до того, как мы познакомились.

– Это было в то время, когда вы встречались с Георгом Франкенбергом? Это он давал вам наркотики?

Кора закатила глаза.

– Кто подозреваемый, я или он? Что вы пытаетесь повесить на эту несчастную свинью? Вы что же, хотите превратить его в преступника? У вас что, в голове не укладывается, что женщина может убить только потому, что ее разозлила громкая музыка? Сказать вам правду? Вообще-то я хотела зарезать блондинку. Мужчине просто не повезло: он лежал сверху.

Рудольф Гровиан улыбнулся.

– И поэтому вы подумали, что он на нее набросился. Вы боялись, что он ее изобьет. Это напомнило вам о том, что произошло тогда, в подвале?

Кора ответила не сразу, а лишь через несколько секунд. Она раздраженно вздохнула, а затем заявила:

– Если вам так уж необходимо придерживаться этой версии, выясняйте сами. Расспросите кого-нибудь, вы ведь это любите. Зачем мне лишать вас удовольствия?

Произнеся последние слова, Кора, не спросив разрешения, подхватила со стола блузку, юбку, комплект нижнего белья и зубную щетку, а затем направилась к двери. Рудольф Гровиан пошел следом за ней. К ним присоединился Вернер Хос. В коридоре Рудольф предпринял еще одну попытку:

– Госпожа Бендер, какой смысл вам упрямиться? Если Георг Франкенберг…

– Это кто здесь упрямится? – перебила его Кора. – Кто угодно, только не я. Мне просто не нравятся ваши вопросы. Вы же видите, что получается. Куча дерьма! Я рассказала вам такую хорошую историю. Вначале она была романтичной, а под конец – и вовсе трогательной. Мертвый ребенок… Мертвые дети – это всегда трогательно, от них никакой грязи. А вот правда грязна. В ней полно червей и личинок, она черна и ужасно воняет. Я не люблю грязи и вони…

– Я тоже, госпожа Бендер. Но правду я люблю. И для вас было бы лучше, если бы вы были с нами откровенны.

Она коротко хохотнула.

– Обо мне не беспокойтесь. Я сама о себе позабочусь. Я с детства к этому привыкла. Я довольно рано ступила на кривую дорожку… В какой-то момент уже невозможно остановиться. Вот вам правда. Никто ничего мне не давал, и уж тем более наркотики. Я сама брала то, что хотела.

Пока Кора – не закрывая двери – мылась и переодевалась, Рудольф – вместе с Вернером Хосом в качестве свидетеля – ожидал, снова и снова прокручивая в голове ночной разговор с Маргрет Рош.

В конце концов он обозвал себя шизофреником: в безобидных фразах ему чудились зашифрованные послания, а изумленная, встревоженная тетушка казалась вестницей смерти. Но даже если у него действительно шизофрения, он просто обязан еще раз внимательно изучить содержимое чемоданчика. Рудольф готов был спорить на что угодно: Кору потому и нельзя было вывести из равновесия, что Маргрет Рош принесла ей не только таблетки. Может быть, коробочка с медикаментами – лишь тонкий ход в шахматной партии, чтобы отвлечь его от бритвы или чего-либо подобного.

Ее мозг все еще напоминал глыбу льда, которую нельзя ни расколоть, ни растопить. Пусть шеф лютует, сколько ему угодно… Кору беспокоило лишь жжение под ребрами. Маргрет не следовало приносить фотографию.

Кора испытала боль, еще раз увидев ребенка, такого веселого и невинного. Этот снимок они сделали совсем недавно. И теперь, взглянув на него, жена Лота превратилась в соляной столб. Внутри у Коры все застыло, она стала такой же твердой и холодной, как ее мама в то время, когда она сидела на кровати с Магдалиной и говорила о грехе, который Господь ей не простил.

Но сын Коры был в надежных руках – за ним присматривали бабушка и дедушка. О том, что это ее свекор и свекровь, она больше не думала. Однажды они наверняка скажут малышу, что его мать умерла. И это будет правдой. Пусть шеф ставит сколько угодно заслонов. Кора знала, что нужно делать. И знала как! Маргрет, похоже, тоже это знала. Она понимала, что в камере не много возможностей и нужно сосредоточиться на чем-то совершенно естественном и безобидном на вид. После смерти обвиняемой расследование прекратится. Зачем копаться в грязи?

По дороге в Брюль они молчали. Вернер Хос вел машину, шеф сидел рядом с Корой на заднем сиденье. Кажется, он наконец-то понял, что, несмотря на угрозы, слезы, мольбы, она будет стоять как скала, даже если он упадет перед ней на колени.

У судьи все прошло на удивление быстро. Шеф спокойным голосом сообщил о том, что вменяется Коре в вину. Она выслушала его с каменным лицом. Судья спросил, не хочет ли она что-нибудь сказать по этому поводу. Кора ответила, что сделала уже достаточно заявлений и не желает повторяться. После чего судья постановил, что ее необходимо поместить в изолятор временного содержания. Еще раз напомнил Коре о ее правах. А потом все закончилось.

Ей предстояло пережить еще одно небольшое потрясение, когда шеф тщательно проверил содержимое ее чемодана. Даже подкладку ощупал. И наконец забрал чулки.

– Что вы себе позволяете? – возмутилась Кора. – Вы не имеете права брать мои вещи.

– Ошибаетесь, – отозвался шеф. – А для того, чтобы носить чулки, еще слишком жарко. Сейчас они вам все равно ни к чему.

После этого он оставил Кору одну.

Обед ей принесли в камеру. Он был довольно неплохим. А по сравнению с тем, что ставила на стол ее мать, и вовсе потрясающим.

Она сбежала оттуда и застряла. Как будто прошлое было единственным смыслом ее жизни и она еще раз отчетливо должна была осознать, каким плохим человеком была. При этом воспоминания, вырывавшиеся на волю до сих пор, были вполне невинными.

Кора регулярно слышала за дверью шорох. Шеф действительно отдал приказ наблюдать за ней. Но если он воображает, что может заставить ее отступить, то его ждет разочарование. Злость, которую она к нему испытывала, была похожа на железный стержень. А голова, все такая же ледяная, рождала кристально ясные мысли. Кора ждала, когда придет следующий, чтобы задать ей несколько вопросов. И долго ей ждать не пришлось.

В понедельник около десяти часов утра ее повели на допрос к прокурору. Он оказался молодым и очень приветливым. Перед ним лежала куча бумаг, которые он хотел с ней обсудить. Он сообщил Коре, что ее заявление не имеет никакой ценности. Он сможет признать его только после того, как она назовет ему имена двух других мужчин. Не дурацкие прозвища вроде Бёкки или Тигра – ему нужны настоящие имена. А также, конечно, имя девушки. Все это в ее же интересах.

Кора едва не рассмеялась. Неужели этот парень воображает, будто знает, что именно в ее интересах?

– Разве господин Гровиан не сообщил вам, что вчера я опровергла всю эту чушь?

Прокурор покачал головой. Кора неуверенно посмотрела на него и вложила в голос все отчаяние, которое была способна продемонстрировать.

– И что же мне сказать судье? Что вы мне посоветуете?

– Правду, – отозвался прокурор.

Кора подавленно кивнула и негромко произнесла:

– Однако она чертовски неубедительна. Я была ужасно зла на ту женщину.

– И чем же она так вас разозлила? – поинтересовался прокурор.

– Вообще-то она не сделала ничего такого, – пробормотала Кора. – Мой муж назвал ее горячей штучкой. «В ней хотя бы есть огонек», – сказал он. Я так старалась, чтобы он был доволен. А потом появляется эта корова и у него глаза вылезают из орбит. И это не в первый раз. Он пялился на нее, когда мы были у озера. А потом читал мне проповеди о том, то я слишком чопорная и строю из себя невесть что. Иногда он хотел того, чего не хотела я. И я представила себе, что ждет меня вечером. Внезапно мне все осточертело, понимаете? У меня появилось желание преподать урок одной из этих проклятых бесстыжих баб. Но до нее мне было не добраться. И тогда я подумала…

Кора смотрела поверх плеча прокурора, на невидимую точку на стене.

– Я подумала: какая разница, кого я убью, ее или мужчину? Ему ведь это тоже нравилось. Все они в каком-то смысле одинаковы. Свиньи.

Прокурор решил, что с него довольно. Он еще раз спросил об ударах, назвав их очень точными. Кора в ответ лишь пожала плечами, и он поинтересовался, откуда у нее шрамы на голове. Она повторила то, что рассказывала шефу: мол, накачавшись под завязку героином, попала под машину. Никакого доброго самаритянина не существовало, пьяного врача за рулем она выдумала. Лечили ее в районной больнице в Дюльмене.

Произнося это, Кора невольно улыбнулась. Она не была уверена даже в том, существовала ли в Дюльмене районная больница. В Дюльмене родился и вырос Манни Вебер, там до сих пор жила его бабушка. Год назад он попросил у Коры несколько дней неоплачиваемого отпуска. Мол, его бабушка упала и лежит в больнице с переломом шейки бедра. В какой именно – этого он не сказал.

Прокурор сохранял серьезность.

– Мы это проверим.

Кора подумала, что теперь он наконец-то даст ей подписать признание. Но нет. Прокурор заявил, что придется все запротоколировать заново. Нужно подождать, пока проверят ее слова. Тогда она сможет сделать признание и подписать его.

Вскоре после полудня Кора снова оказалась в камере. Полдня она размышляла о том, как же покончить с этой драмой. Наконец ей пришла в голову идея с бумажными платками. У нее не было бумажных платков, но их наверняка принесут, если она попросит. Бумажные платки так же безопасны, как и отдых у озера. Когда Коре принесли ужин, она изложила свою просьбу.

– У вас насморк? – поинтересовалась охранница.

Кора кивнула и шмыгнула носом. Охранница сказала:

– Сейчас принесу вам парочку, – и вышла из камеры.

Кора немного поела. Она чувствовала себя довольно хорошо, но аппетита у нее не было. Отставив поднос в сторону, она опустилась на колени рядом с кроватью и сложила руки для молитвы.

Кора сделала это впервые за долгое время, и это оказалось возможным только потому, что в камере не было креста. Просить прощения у невидимого Спасителя за последний совершенный грех было не так уж сложно. При этом перед глазами Коры стояло окровавленное лицо мужчины. Георг Франкенберг! Его взгляд… Он простил ее, она была в этом уверена.

В глубине души она все еще твердо верила в то, что, убив его, поступила правильно. Должно быть, это было безумием. «Франки, – подумала Кора. – Любящий муж! Женился три недели назад». Тройка – магическое число. Кора осознала это внезапно, но не сразу поняла, что же такого примечательного в тройке. А когда до нее дошло…

Три креста на Голгофе. Двое мужчин, которые распяли Спасителя, заслуживали смерти. А тот, что был в середине, смерти не заслуживал.

Осознание обожгло ее, словно каленым железом, впилось между лопаток и сдавило, поползло по затылку, вонзилось в мозг и заставило замерзший комок растаять. Как она могла забыть об этом хотя бы на миг? Спаситель был безупречен, чист и невинен, насколько это вообще возможно для человека. Несколько минут Кора дрожала, словно в лихорадке. Как будто над ней стоял отец: Что произошло, Кора? Что ты натворила? А над его головой парил крест с невинным человеком…

Кора наконец смогла подняться с пола и поползла к умывальнику. Когда немного позже пришли за подносом, она все еще мыла руки и уже забыла о бумажных платках. Охранница тоже о них забыла.

Оставшуюся часть воскресенья Рудольф Гровиан провел у озера Отто-Майглер-Зе. Не потому, что решил последовать совету Коры Бендер, и поехал он туда не с женой. Когда Рудольф сел в машину, Мехтхильда была уже на пути в Кельн. Она ждала мужа к обеду и, конечно же, надеялась, что он поедет с ней. Но мысль о том, чтобы провести несколько бесполезных часов в квартире вместе с дочерью, в то время как он еще даже не был на месте преступления…

Вот только смотреть там было не на что. Бессмысленно было сидеть на солнце и наслаждаться природой и свежим воздухом. Рудольф был подавлен. Он колебался между собственной убежденностью и мнением, которого придерживался Вернер Хос, будто Джонни, Тигр и Бёкки не имели к Георгу Франкенбергу никакого отношения.

Рудольф сидел на вытоптанном газоне, наблюдая за полуголыми людьми – молодыми и старыми, мужчинами, женщинами и детьми. Пожилая пара пошла к воде, держась за руки. Мужчина, наверное, был уже на пенсии. Рудольф не помнил, когда последний раз держал Мехтхильду за руку. Раньше они часто говорили о том, что будут делать, когда дочь станет жить отдельно: на выходные поедут куда глаза глядят, а затем отправятся на пару дней в Шварцвальд или на Северное море. Однако до сих пор из их замыслов ничего не вышло.

Чуть в стороне от Рудольфа мужчина играл в мяч с маленьким мальчиком. Малыш, который был немного старше его внука, неловко пнул мячик в его сторону. Рудольф подхватил его и бросил обратно. Мальчик расхохотался, и Гровиан подумал, что его внук скоро перестанет смеяться. А может быть и нет!

Можно было предположить, что Марита с сыном захотят вернуться к ним, если брак его дочери действительно закончится разводом – отрезвляющая мысль, вытеснявшая остальное на задний план. И тогда прощай, домашнее спокойствие. Нет, Рудольф был не против кубиков в гостиной, не против детского смеха или плача, но спокойные вечера на диване останутся в прошлом.

Он вспомнил, как было раньше. На столе в гостиной стояли лак для ногтей, помада, лежала тушь для ресниц и всякое другое дерьмо, которым Марита мазала себе лицо. Рудольф сто, тысячу раз требовал, чтобы она наносила боевую раскраску в ванной. Но нет! Там, видите ли, слишком тусклый свет. А Мехтхильда говорила:

– Да оставь ты ее в покое, Руди. Разве это так уж необходимо: каждый вечер повторять одно и то же?

Спустя полчаса он сидел в квартире дочери, исполненный решимости спасти то, что еще можно было спасти. Зятя дома не оказалось, а все попытки Рудольфа блокировались словами:

– Не лезь в это, Руди! Ты понятия не имеешь, о чем идет речь.

Мехтхильда держала внука на коленях, время от времени произнося:

– Да, но как же…

Больше она ничего не говорила. Как все будет, Марита уже продумала. О возвращении домой не могло быть и речи. Променять просторную квартиру на комнату в родительском доме, возможности большого города на мелкобуржуазную удушливую атмосферу – нет, этого она не хотела. Деньги тоже не проблема. Конечно же, Петер должен платить им алименты. Три тысячи в месяц, именно такую сумму ожидала от него Марита.

– Бывают алименты и поменьше, – произнес Рудольф Гровиан.

– А бывают и побольше, – возразила ему дочь. – Да еще с его-то доходом! Он хотя бы будет знать, ради чего пашет.

После этого она забыла о присутствии отца и снова переключилась на мать. Речь шла об ужасном пренебрежении, о непреодолимых противоречиях, о мужчине, в голове у которого одни биты и байты, ОЗУ и ПЗУ, интернет и прочая ерунда, с которым даже поговорить уже нельзя нормально, не говоря уже о том, чтобы провести вечер на дискотеке.

– Так и бывает, когда мужчина работает и хочет чего-то добиться в своей профессии, – вяло произнесла Мехтхильда. – Женщине приходится с этим мириться. Зато потом можно будет наслаждаться жизнью.

Да, пеленки, кастрюли, а для разнообразия – раз в неделю «развивашка» для двухлеток. Рудольф Гровиан не выдержал. Он привык проводить параллели, но на этот раз их не было. Его дочь и Кора Бендер были словно день и ночь, огонь и вода. Одной не нужны были его советы, она не хотела даже знать, что он об этом думает. Не лезь в это, Руди! И что делать мужчине, если в частной жизни ему постоянно ставят палки в колеса? Остается только с головой погрузиться в работу.

Рудольф так и сделал – утром в понедельник, ровно в восемь. Вечером он имел продолжительную беседу с прокурором и ко вторнику собрал достаточно информации, чтобы еще раз ткнуть Кору носом в ее ложь и немного поцарапать возведенную ею стену. Осторожность, внимание… Он бросил вызов ей, а она – ему. Она согрешила, теперь его ход. Она перед ним в долгу.

Когда Рудольф вошел в камеру, день клонился к вечеру. Увидев, как испугалась Кора при его появлении, он тоже почувствовал страх. За эти два дня она превратилась в тугой комок, не способный ни на что реагировать.

Начал Рудольф с районной больницы в Дюльмене. Ему пришлось сделать всего один звонок и немного подождать у телефона.

С отцом Георга Франкенберга он поговорил лично – вчера днем. Ута Франкенберг была еще не готова давать показания, и его к ней не пустили. Но в любом случае она вряд ли смогла бы ему что-нибудь рассказать, ведь они с Франкенбергом познакомились всего за полгода до свадьбы.

– К тому же я не думаю, – слабо улыбнувшись, сказал Рудольф, – что он рассказывал жене о своих похождениях.

Он вспомнил слова окружного прокурора:

– При всем уважении к вашему усердию, господин Гровиан, я вынужден настоятельно просить вас проводить расследование не столь однобоко. Давайте исходить из того, что обвиняемая действительно не была знакома со своей жертвой.

Кора Бендер должна была знать Георга Франкенберга! За последние два дня Рудольф обнаружил кое-что, свидетельствовавшее в пользу этого. Называть это доказательствами было бы преувеличением. Фактами – может быть. И к числу этих фактов относится труп девушки.

Он действительно существовал, и у покойной были сломаны два ребра! Сообщений об исчезновении в Буххольце в то время не было. Но Кора ведь говорила, что прежде ту девушку у них в городке не видела. Сообщение об исчезновении могло быть где угодно. В Люнебурге была лишь запись о неизвестной мертвой девушке – пятнадцати, максимум двадцати лет.

В августе пять лет тому назад ее останки нашли неподалеку от военного полигона на Люнебургской пустоши. Она была без одежды! Не обнаружили ничего, что помогло бы опознать тело. Пытались давать объявления в газеты – безуспешно. Коллеги Рудольфа, занимавшиеся этим делом, решили, что девушка путешествовала автостопом. Но если учесть, что Кора Бендер и ее тетушка, всегда готовая прийти на помощь, врали напропалую, то вполне можно было предположить, что речь идет о девушке из подвала. Не нужно было отличаться богатой фантазией, достаточно было разбираться в человеческой психологии, обладать интуицией и хорошей памятью, цеплявшейся за оброненные ненароком фразы и в решающий момент придававшей им правильное значение.

Предположим, что Кора Бендер еще в мае, а не в августе, согласилась прокатиться на машине с Джонни и его маленьким толстым дружком. Тогда все складывалось. Рудольфу почему-то казалось странным, что Кора с тетей так настаивали на том, что это произошло в августе.

Он собирался обратиться в Федеральное ведомство уголовной полиции – попросить проверить все случаи исчезновения людей за то время, о котором идет речь. Если бы им было известно имя мертвой девушки, было бы гораздо проще.

От Винфрида Майльхофера Рудольф узнал в понедельник утром два имени: Оттмар Деннер и Ганс Бёккель.

– Вам эти имена о чем-нибудь говорят, госпожа Бендер?

Кора покачала головой. Рудольф продолжал улыбаться. Главное – демонстрировать дружелюбие и отгадать загадку: почему и она, и ее тетя причиной всех бед считали август. Потому что они знали о том, что труп найден! Рудольф готов был спорить на что угодно, что прав. Потому что Кора Бендер не хотела, чтобы ее с этим связали, потому что они с Маргрет Рош боялись последствий, если связь всплывет… Потому что… Если… И сотня вопросительных знаков…

– А мне говорят! – заявил он. – Ганс Бёккель – это Бёкки. Оттмара Деннера могли называть Тигром. Деннер был композитором в маленькой группе, так мне сказали. А композиторы любят возносить себя на пьедестал. Одна из песен называется «Song of Tiger». Помните? Вы назвали ее своей.

Прокурор высмеял его. Бёкки и Тигр, что за чушь! Это такая же ложь, как и о районной больнице в Дюльмене. А Кора снова лишь покачала головой. Рудольф не смущаясь продолжал:

– Меня заинтересовало то, что Оттмар Деннер родом из Бонна. Он учился в Кельне вместе с Георгом Франкенбергом и во время учебы жил дома. В указанное время он водил серебристый фольксваген Golf GTI, номера, что логично, начинались с BN. Сейчас мы пытаемся найти его нынешний адрес. Похоже, что он уехал за границу – по программе помощи развивающимся странам.

Рудольф разговаривал с родителями Оттмара Деннера всего несколько часов тому назад. И не получил никакой информации. Они заявили, что не знают, где сейчас находится их сын – в Гане, Судане или Чаде. Просьбу о фотографии тоже отклонили. Зачем она ему понадобилась? В чем обвиняют Оттмара Деннера? Собеседник Рудольфа был невысоким, коренастым и энергичным. Он хорошо знал свои права, равно как и права своего сына.

Рудольф Гровиан подумал, что мог бы разложить перед Корой несколько фотографий – пять, шесть, может быть, семь. Он мог бы попросить ее показать толстяка. Осечка! Судя по ее состоянию, она просто качала бы головой над каждой фотографией.

О Гансе Бёккеле ничего узнать не удалось. Рудольф Гровиан полагал, что именно Бёккель был родом из Северной Германии. Но если Ганс Бёккель и был когда-либо связан с домом в Гамбурге, то зарегистрирован он был в другом месте. Он мог и не учиться с Франкенбергом. Никого с таким именем в списках студентов не было.

Зато было заявление отца Георга Франкенберга – с матерью Рудольф Гровиан поговорить не смог, она испытала сильнейшее потрясение. Профессору Йоханнесу Франкенбергу названные имена ничего не говорили. Увлечение музыкой было лишь кратким эпизодом, прихотью, продолжавшейся пару недель. Георг быстро понял, что время ему слишком дорого.

В мае пять лет тому назад Георг Франкенберг находился дома, в личной клинике отца, где лечил перелом руки. Он сломал руку шестнадцатого мая, об этом свидетельствовали записи в журнале. В тот самый день, когда Кора Бендер – если исходить из ее первой версии, которую подтверждал найденный труп, – встретилась с ним в забегаловке в Буххольце.

По словам его отца, Георг приехал домой на выходные, вечером в пятницу, а утром в субботу упал и получил перелом. Однако ему повезло, перелом был несложным, и от их дома до частной клиники отца было рукой подать. Даже врача вызывать не пришлось.

Прокурор решил, что показаний профессора Йоганнеса Франкенберга вполне достаточно. Рудольф Гровиан думал иначе. Дата, указанная в журнале, не давала ему покоя. Документы можно подтасовать, особенно если ты главврач в собственной клинике и знаешь, что сын вляпался в дерьмо. Именно шестнадцатого мая! Другая дата Рудольфа не насторожила бы. Но…

– Профессор Франкенберг – уважаемый человек, – сказал он Коре. – Опровергнуть его слова будет не так-то просто. Нам остается только надеяться, что Оттмар Деннер и Ганс Бёккель подтвердят ваши слова, когда мы найдем их обоих.

До сих пор Кора молча слушала, мысленно посылая шефа к черту и втайне поражаясь его упрямству. Он ничего не боялся, ни перед чем не останавливался, даже перед тем, чтобы побеспокоить отца убитого.

Когда шеф заговорил о серебристом фольксвагене Golf GTI, в душе у Коры всколыхнулась волна паники. Но она быстро успокоилась. Скорее всего, это случайное совпадение. Ничего удивительного в том, что друг Джонни водил такой же автомобиль, как и друг Георга Франкенберга. Просто эта марка популярна среди молодых людей. Шеф смотрел на Кору внимательно, выжидая.

– Никто ничего вам не подтвердит, – отозвалась она. – Я все выдумала.

Рудольф Гровиан вот уже два дня не слышал ее голоса. В его воспоминаниях он был жестким, враждебным, равнодушным. Хриплое, совершенно лишенное эмоций звучание и сутулая, задумчивая фигура словно предупреждали его об опасности.

Он задумчиво покачал головой.

– Нет, госпожа Бендер, вымышленные персонажи не бросают трупы неподалеку от военного полигона. Я нашел девушку, которая была в подвале вместе с вами. Мертвую девушку с двумя сломанными ребрами. Вы ведь слышали, как они хрустели.

Это он приберегал напоследок – выстрел наугад, на тот случай, если она не поддастся. Это могло оказаться всего лишь петардой. Если все действительно произошло в августе, а не в мае… найденное тело не имело никакого значения. Однако, судя по реакции Коры Бендер, это была не петарда, а сигнальная ракета. Кора мгновенно ожила. Рудольф заметил, что она тяжело задышала, прежде чем выпалить:

– Да оставьте вы меня в покое! Задумайтесь на минутку. Там стоял такой грохот, что я ничего не могла услышать, даже если бы все было так, как я вам рассказала. А это было не так. Но, допустим, я сказала правду. В подвале было пять человек и играла музыка. Не знаю, как хрустят ломающиеся ребра, но этот звук не может быть настолько громким.

Пальцы у нее задрожали. Она вцепилась левой рукой в правую. Этот жест Рудольфу запомнился еще с первой ночи. Первые признаки беды. Или – если судить по опыту общения с ней – предвестники правды, с которой Кора не хотела сталкиваться лицом к лицу. Рудольф стал предельно внимательным, одновременно предостерегающе подняв палец: «Перестань, Руди. Оставь это врачам». Его сердце гулко застучало.

– Вы… – прошипела Кора.

Казалось, она не может подобрать подходящее слово или же оно кажется ей слишком невыразительным. Наконец она поинтересовалась:

– Кстати, как по-вашему, то, что вы делаете, – это нормально? Мечетесь, пристаете к отцу убитого. Бесстыдство! Бедняге и так, должно быть, нелегко. У него еще есть дети?

Рудольф покачал головой, наблюдая за тем, как меняется ее мимика, как она трет и мнет руки. Голос ее надломился, плечи и голова поникли.

– Вы должны оставить его в покое. Что сделано, то сделано. Никому не станет лучше, если вы выясните, что девушка умерла. Ладно, она умерла. Но я не имею к этому отношения. На моей совести смерть только одного человека.

Когда Кора снова подняла голову и посмотрела ему в глаза, по спине у Рудольфа побежали мурашки. Было в ее взгляде что-то такое… Ему понадобилось несколько секунд, чтобы определить, что же это. И удалось ему это только потому, что ее слова усилили впечатление. Безумие!

– Ни в чем не повинный мужчина, – произнесла Кора. – И он не восстанет на третий день. Он почернеет, в нем заведутся черви, а затем он сгниет. Если вам обязательно донимать его отца, то скажите, пусть кремирует тело. Скажете? Вы должны это сделать. И еще – пообещайте мне кое-что. Если однажды меня настигнет смерть, я не хочу, чтобы меня кремировали. Позаботьтесь об этом. Я хочу, чтобы моя могила была анонимной. Или бросьте меня у учебного полигона. Просто положите рядом с той девушкой.

«Учебный полигон», – повторил про себя Рудольф. Он выразился иначе. Но давить на Кору не стал. Ему по-прежнему было не по себе от ее взгляда. Быть этого не может! Кора полностью себя контролировала. До полудня в воскресенье она была взволнована, временами растеряна и придавлена гнетом совершенного убийства, исполнена решимости смириться с последствиями, но не безумна. Неужели она сошла с ума за два дня? Нет, это невозможно. Просто ее силы исчерпались.

Рудольф сменил тему – заговорил о ее ребенке в надежде на то, что сумеет пробудить в ней нечто вроде желания бороться. У нее двухлетний сын! Не думает ли она, что такому малышу нужна мама?

– Кому нужна такая мама? – возразила Кора.

– Никому, – отозвался он. – Никому не нужны также черви и волчьи или тигриные хвосты в животе. Мне очень жаль, госпожа Бендер. Я надеялся, что мы с вами сможем поговорить как два здравомыслящих человека. Но если вы не можете или не хотите со мной разговаривать, я это пойму. Возможно, я не тот человек, с которым стоит делиться своими проблемами. Этим должны заниматься специалисты. В ближайшее время к вам, наверное, кто-то заглянет.

– Что это значит? – поинтересовалась Кора. И прежде чем он успел ей ответить, запальчиво произнесла: – Я не хочу иметь ничего общего со специалистами! Только не навязывайте мне встречу с психиатром. Знаете, что я вам скажу: если он сюда войдет…

Что произойдет в этом случае, Кора не объяснила. Оборвав себя на середине фразы, она провела тыльной стороной ладони по лбу и улыбнулась:

– Ах, и почему я волнуюсь? Я ведь не обязана ни с кем разговаривать. Особенно с психиатром. Послушайте: если вам так хочется, вы можете прислать сюда хоть дюжину людей в белых халатах. Скажите им, пусть возьмут с собой игральные карты, чтобы нам не пришлось скучать.

Во время этой вспышки с него словно упали оковы. Рудольф вел себя все так же приветливо, поинтересовался, с кем она предпочла бы побеседовать, с мужчиной или женщиной. Он мог бы похлопотать. Кора ему не ответила.

Он хотел уже попрощаться и направился к двери со словами:

– Я не могу воспрепятствовать привлечению к делу эксперта в области психиатрии. Таково решение прокурора. И я считаю, что это правильно.

И тут лед окончательно тронулся.

– Вы так считаете! – зашипела Кора, преграждая ему дорогу. – Для вас все средства хороши. Сначала вы давите на меня, заводя речь о моей семье, а теперь пугаете этим проклятым экспертом. Неужели вы думаете, что ему удастся вытащить из меня больше, чем вам? Я знаю, что вы хотите услышать. Пожалуйста, как вам угодно. Сэкономим пару марок государству. Ведь эксперту нужно платить, и его почасовая оплата наверняка повыше, чем у электромонтера. Не хочу, чтобы мне потом сказали, будто из-за меня возникли лишние расходы.

– Вы не обязаны ничего мне говорить, госпожа Бендер.

Она топнула ногой.

– А я хочу обо всем рассказать, черт вас дери! Теперь я желаю, чтобы вы меня выслушали. Будете записывать или запомните? Отец Франки вам не солгал. Я познакомилась с его сыном не в мае, а позже. Может быть, в августе, точно не помню. Я уже некоторое время сидела на игле, постоянно была под кайфом и не смотрела на календарь.

Она потянула носом, коснулась век кончиками пальцев.

– Может быть, у вас найдутся для меня бумажные платки? Я уже просила об этом охранницу, но она забыла. Может быть, я должна заплатить? Но у меня нет с собой денег.

Рудольф порылся в карманах, нашел начатую упаковку салфеток и протянул ее Коре. Она извлекла одну салфетку, промокнула глаза, затем тщательно сложила ее и спрятала обратно в пакетик. А потом улыбнулась ему:

– Спасибо. Извините меня, если я слишком громко кричала. Я не хотела. Ах, глупости, конечно же, хотела. Во всем виновато это ужасное чувство, когда ты не желаешь выносить на всеобщее обозрение собственное дерьмо. А его огромная куча, предупреждаю.

Он тоже улыбнулся.

– Я уверен, что видал и побольше.

Она пожала плечами.

– Может быть. Ну а я – нет. – Кора расправила плечи. – Итак, – начала она, – возможно, это было в августе. Сначала я сказала, что все случилось в мае, потому что мне было стыдно. Я поехала с ним в первый же вечер, вцепилась в него, как репей. У него была дурь и достаточно денег, чтобы регулярно меня ею снабжать. И мне уже не нужно было заботиться об этом самой. Я сделала это добровольно. Но через несколько недель он захотел, чтобы я спала и с его друзьями.

Кора с горечью рассмеялась.

– И я это сделала. Я делала все, что он от меня требовал. Ему хотелось смотреть на меня, вместе с той девушкой. Не знаю, как ее звали, правда. Но это и не важно. Эту тупую корову он привез с собой. Он не причинял ей вреда. Не бил ее, это точно. Просто мне хотелось, чтобы он это сделал. Он был по уши в нее влюблен и хотел показать ей, какой он крутой парень: может делать со мной все, что вздумается.

– Это тоже было в августе?

Она покачала головой.

– Нет, в октябре.

– А где вы были все это время? Дома вас не было.

Кора снова покачала головой.

– То здесь, то там. В Гамбурге, Бремене, часто ночевала на улице. Иногда он давал мне деньги, чтобы снять комнату. Приходил на выходных, и мы колесили вместе. А один раз отвез меня в тот крутой дом. Это было тем вечером, когда все случилось.

– А что именно случилось?

Рудольф не знал, можно ли ей верить. Кора говорила спокойно и сдержанно, даже с оттенком безысходности в голосе. И все это звучало вполне правдоподобно.

– Я забеременела от него. И он сказал, что, если я буду его слушаться, он приведет хорошего врача, который все исправит. Я немного поплакала, но понимала, что это бесполезно. Поэтому в конце концов уступила.

Кора снова хохотнула; впрочем, это больше напоминало всхлип. Ее затравленный взгляд перебегал по крохотной комнате. Кора несколько раз провела рукой по лбу.

– Знаете, как я себя чувствовала? Лежу я на полу, а они оба на меня взбираются. А эта шлюха сидит с ним на диване и требует, чтобы я сделала это еще раз, с обоими одновременно… – Она издала звук, как будто ее затошнило, и помолчала несколько секунд. – Она говорила: «Не порть нам веселье, сокровище». А потом сказала одному из парней: «Дай ей немного, это расслабляет».

Кора встряхнулась, затем ее взгляд наконец-то остановился на лице Рудольфа. Ее голос снова звучал твердо и сдержанно.

– Они накачали меня под завязку. Я думала, что они решили меня убить, и сопротивлялась. Тогда они стали бить меня – пинать ногами, по голове и в живот. И тут у меня началось кровотечение. Наверное, тогда они испугались и свалили. Все. А меня оставили. Каким-то образом мне удалось выбраться на улицу. И я попала под машину. Единственное, в чем мне тогда повезло: мужчина, который меня сбил, был врачом. Он увидел, что у меня случился выкидыш. Понял, что я под кайфом… Но теперь действительно хватит. Иначе вы, чего доброго, опять спросите, как его звали. Но имени его вы не узнаете.

– Почему же, госпожа Бендер? Ведь этот человек ни в чем не виноват. И, судя по всему, сейчас он – единственный, кто сможет подтвердить ваши слова.

Она снова посмотрела мимо Рудольфа, на стену, и пробормотала:

– Он этого не сделает. Скажет, что никогда меня не видел.

– Почему?

– Потому что он – свинья. Он лапал меня, а я не понимала, что происходит, думала, что он меня осматривает. Один раз я проснулась среди ночи, а он онанировал рядом со мной. А перед этим трогал меня. Хотите еще что-нибудь узнать?

Рудольф увидел, как ее пальцы сжались на маленькой упаковке с платками, как заблестели глаза Коры.

– Он старый похотливый козел, – выдавила она из себя. – Когда он находился в комнате, пахло по́том… Вот что я вам скажу. Если мне еще раз придется взглянуть в лицо этой свинье – а мне придется это сделать, если я назову его имя, – то я заколю его точно так же, как и Франки. И даже если в зале суда будет полно полицейских, никто не сможет мне помешать. А теперь оставьте меня в покое.

Она отвернулась, прижав руку к стене и пряча лицо. Кора плакала. Рудольф впервые видел ее слезы. Он машинально положил руку ей на плечо, испытывая естественную потребность сделать или сказать что-то, что утешило бы ее. Она сбросила его руку и всхлипнула.

– Валите отсюда, а? Вы даже представить себе не можете, что со мной происходит, когда я с вами разговариваю. Все возвращается. Оживает. Я этого не выдержу… А теперь уходите наконец. Исчезните. И оставьте моего отца в покое. Он старик, он болен. Он… Он не сделал мне ничего плохого. Он ведь не виноват, что у него были определенные потребности. Во всем виновата я одна.