Свита Эльяди Энера сопроводила Саммара и его спутников до южной границы Рымана.

– Ты думаешь, Годэлиск еще там? – время от времени спрашивала Дарина. – Все-таки больше месяца прошло, а мы обещали через пару недель возвратиться.

– Слушай, он не самый близкий твой друг, но ты можешь прекратить? – в какой-то момент не выдержал обычно молчаливый Гыд. – Если тебе так не терпится в Харад, думаю, Саммар не будет возражать – как выйдем на большак, так и разворачивай к горам!

– Давайте вы за Саммара не будете ничего решать, – сказал Саммар. – Никто никуда ничего не развернет. Это понятно?

Оба спорщика рявкнули:

– Да!

– И спрашивать об одном и том же никто не будет. Это тоже понятно?

Шелест улыбнулся, покосившись на Рину. Его улыбка была скрыта темной тенью на лице и не была видна никому. Иначе, скорее всего, девушка заставила бы монаха отвечать за ее появление. Дарина ехала, надувшись от обиды и сжав губы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не дать воли злым словам.

По ее мнению, эта поездка была лишена всякого смысла. Лишний крюк, пустое метание между княжествами.

И все это в преддверии войны, которой еще не видел свет.

Вот нечем больше заняться, кроме как терять время!

Кроме того, Потлов в позднюю осень был действительно невыносим. Особенно неприветлив к путешественникам. Размокшие от нескончаемой череды дождей дороги, тоскливо тянущиеся в бесконечные дали унылые пустые поля, ветер, пронизывающий до костей. В одночасье на ясное небо могли набежать тучи, и оттуда мог зарядить проливной дождь вперемешку со снегом.

Но именно эти явные знаки, которые говорили Дарине, что в избушку берегини возвращаться не стоит, Саммару говорили об обратном. Он думал, что именно промозглость потловского края удержит эльфа в доме Оденсе до их возвращения.

Юного на вид эльфа и харадца, перешагнувшего пятидесятилетний рубеж, связывали десятилетия дружбы, закаленной в битвах и дворцовых интригах. Целая жизнь, по сути. Саммар не мог оставить его и не вернуться. Потому что знал, что Годэлиск по отношению к нему повел бы себя точно так же.

Жизнь научила его ценить тех, кто способен на верность. Ценить больше, чем деньги, присягу или собственную безопасность.

– Мы оставили ему лошадь и деньги. Он знал, что мы поедем в Харад. Так зачем тогда тащиться на болота? – снова начинала Дарина, устраиваясь на ночлег во время очередного привала. – Он наверняка уже давно сидит где-нибудь в придорожной корчме в Предгорье или вообще окопался в Рейге и строчит мемуары.

– А если нет? – начинал спорить Гыд. – Ты бы хотела, чтобы тебя вот так бросили на болотах и забыли?

– С таким жеребцом, как у него, и деньгами? Конечно, я была бы обеими руками «за». Отдохнула хотя бы немного от ваших физиономий.

– То есть вот так? С удовольствием, оказывается? И тебе доставило бы удовольствие валяться с развороченной грудью в доме у бабы, которой мышиный помет с полки счищать и то приятней, чем лечить тебя? – ехидничал Гыд.

– О-о-о! – закатывала к небу глаза Рина. – Я тебя умоляю! Хуже от этого твоему распрекрасному эльфу не сделалось!

Саммар засмеялся, поглаживая бороду. Он подмигнул Шелесту и, вроде бы обращаясь к Гыду, отпустил в адрес Дарины очередную шпильку:

– Гыд, ругаетесь вы так жарко – ну чисто молодожены! Может, пора поженить уже?

– Вот еще, – фыркнула Рина, – размечтались. Я уже дважды замужем была, и мне там, откровенно говоря, совершенно не понравилось. Дайте женщине пожить спокойно.

– Да я рылом не вышел, – сверкнул белоснежными зубами Гыд. – Где уж мне! Дарина у нас – особа, от которой давеча сам его светлость Энер глаз не отводил.

– Его высочество, – машинально поправил Шелест.

– Да хоть как! Если б он на нее не пялился, думаю, телепались бы мы от самого Латфора верхом, никто бы нас сюда переместить и не подумал.

– Ой, Гыд, если тебя кто послушает, разве скажет, что ты умный? – Рина закатила глаза к небу. – Ну при чем тут это? Во-первых, на кого принцу пялиться-то в лагере было? Там из всего женского многообразия только моя одна-разъединственная персона и была представлена! На тебя он должен был любоваться, что ли? Во-вторых…

– А ты никак ревнуешь? – Саммар перебил ее, подмигивая Гыду.

Девушка перевела взгляд с одного улыбающегося во весь рот харадца на другого и вдруг неожиданно устало произнесла:

– Да ну вас, пустобрехи. Меня ревновать дело пустое. Тот, кому я нужна, мне безразличен, а кто нужен мне – тому я, как мертвому припарка… И потом, принц?.. Ну представь только – принц и я. Смешно же!

Саммар не стал говорить, что он в курсе ее тщательно скрываемых отношений с Ольмом, а он, как ни крути, как раз принц.

Дарина тем временем продолжала:

– Так что хочешь – ревнуй, хочешь – нет, а картину мира в моем случае не подправишь… И переправиться нам помогли не из-за меня совсем.

– Ага, из-за меня, наверное, – не унимался Гыд, не способный уследить за ее столь быстро меняющимся настроением и вовремя замолчать.

– Из-за Шелеста, конечно, – буркнула в ответ девушка. – Ты серьезно, что ли, этого не понял?

– Из-за Шелеста? – искренне поразился Гыд. И тут же расстроился: – Ну, как обычно, все мимо меня. Потому что они узнали, что он из Хальмгардов, что ли?

Саммар вздохнул:

– Гыд, ты так быстро соображаешь во время боя, что вот такие моменты меня, откровенно тебе скажу, в тупик ставят.

– Он просто не обращает внимания на то, что не касается его лично, – заметил Шелест. И добавил: – Это не самое плохое качество.

Гыд, исподлобья прищурившись, глядел то на одного мужчину, то на другого:

– Ну, соблаговолит ли кто-нибудь объяснить, в чем мой промах?

– Телепортера Шелест починил. Тот лихоманку поймал здесь как раз, на болотах, а она на жар с бредом щедра. Из-за которых их лагерь метало то в Латфор, то в тьмутаракань. Монах наш телепортера вылечил, вот и все, – вставила свои пять копеек Дарина. – Так что тут ничего личного. Нет ни толики симпатии ко мне или особого почтения к его, – она махнула рукой на Шелеста, – родословной в целом. Своей помощью долг отдали они нам, и все.

– Что еще за телепортер? – нахмурился Гыд.

– Ну это как тот лесной человек – помнишь задохлика, что нас к знахарке вел? Только ему проходы в пространстве использовать не приходится, потому что он сам – портал, – гордо объяснила Дарина. На самом деле она произнесла заученную фразу, услышанную от принца Эльяди. – Если телепортер сильный, он может с собой еще кого-нибудь прихватить. Если очень сильный, то и целый лагерь ему перетаскивать не в тягость. Ну а если бред у него – то все к этому бреду привязаны оказаться могут.

– Ничего не понял, – честно признался Гыд. – Это как?

– Это вот так: ты подумай, почему мы сами идем быстрее, чем когда с задохликом или с лагерем принца-неудачника?

– Ну… – протянул Гыд. Он передернул плечами – тут ответ был на поверхности, и к чему все эти вопросы, было непонятно. Гыд нахмурился. – Это или магия, или они короткую дорогу знают.

– Ты же сказал, что не понимаешь? – всплеснула руками Дарина. Теперь настала ее очередь искренне удивляться.

– Ну да. Я не понимаю, как они это делают?

Шелест посмотрел в сторону Саммара:

– И у тебя еще возникают вопросы по поводу Гыда? Он хочет с первой секунды понять суть процессов, которые не понимают те, кто занимается ими всю жизнь. Конечно, он будет быстро соображать в бою. Про бой-то он уже все понял.

– Ну, что я говорила? – торжествующе произнесла Рина, когда они через несколько дней вошли в избушку, прячущуюся среди туманов и болот.

В хате было пусто. Так пусто, как бывает, когда в доме уже некоторое время никто не живет. Все прибрано по дальним местам, хозяин вещей знает, что они ему если и понадобятся, то очень не скоро. И нет еще беспорядка, который оставляют после себя случайные визитеры, неравнодушные к чужому добру.

– М-да, – протянул Саммар. – А я-то все утро надеялся перекусить чем-нибудь вкусным.

– Оторопь берет просто, когда я думаю, на что ты способен ради еды, – отпустила шуточку Дарина. – Припереться на болота ради пары блинов… – Она сокрушенно покачала головой, потом рассмеялась собственной шутке, но, быстро посерьезнев, спросила: – Так что делаем дальше? Выбираемся из этих дебрей на большак?

– Думаю, да, – ответил Саммар. – Может, нагоним их.

Дарина поморщилась:

– Их? Думаешь, они вместе уехали?

Саммар пожал плечами.

Тут подал голос Гыд, присевший в углу на лавку:

– А что, если задохлика найти и до Предгорий махнуть сразу? Отсюда до них сколько – шесть дней пути? Семь? Так далеко Годэ уйти не сумел бы. А мы его обгоним и встретим.

– Да с чего вы оба вообще взяли, что Годэ в харадскую сторону двинулся? Так уверены, главное, оба…

Мужчины переглянулись, а потом воззрились на Дарину с нескрываемым удивлением. Саммар фыркнул:

– А куда ему еще идти? Обратно в Потлов, к князю Всемиру, за второй Звездой? Или в Княжград?

– А может, он за нами в Латфор поперся?

– Зачем? – Саммар покачал головой. – Мы Ольма и без него проводили. Так что нет у него никаких дел в той стороне, кроме как нас найти. А нас там нет – это он точно знал.

– Так пойдем в ближайшую деревню, чтоб нам местного задохлика подогнали. Он нам путь сократит. И мы Годэ перехватим и в Харад двинем, – подытожил Гыд.

– Не нравится мне это, – бормотала Дарина, пересекая поляну в направлении, где на ее границе маячила фигура Шелеста. – Сначала сюда гребли через все эти деревеньки, теперь еще промеж этих Хвостов плутать… А хвосты, если подумать, растут не то чтобы из спины, вот как бы нам прямо под тем самым хвостом не оказаться…

Через несколько часов в лесу Рина уже ругалась в полный голос. Ее лошадь провалилась передней ногой в топь, и девушка чуть сама не свалилась в грязь, перелетев через шею. Из одной деревни селяне их послали за чудо-проводником в другую, из второй – в третью, а там удивленно развели руками: дескать, что здесь искать того, чего отродясь в этих местах не водилось.

В конце концов Саммару указали в сторону болот. Проводник приходит оттуда, туда и уходит. И больше никто ничего не знает. Сами-то селяне его не жаловали, зная о таинственной вражде между берегиней и лесным человеком. Как и бывает во время вражды, если любишь кого-то – берешь его сторону и начинаешь плевать в спину его соперника. А к Оденсе во всех близлежащих деревнях относились как к родной, и, следовательно, плевали на всех лесных людей.

– Харадцы, эй, харадцы! – услышал Саммар, когда они в третий раз за день выезжали за околицу очередной деревни. Он обернулся.

В их сторону, опираясь на палку, ковыляла древняя старуха. Добротная и чистая одежда, красиво повязанный новый платок на голове говорили о том, что семья долгожительницы о ней заботится и уважает, а не стремится избавиться от ее присутствия, засунув подальше на полати, как ненужную старую прялку.

– Здорова будь, мать, – пробасил Саммар. – Чего тебе?

– Нелюдь ищете, я слыхала? Так ежели действительно нужон он – то в лес-то не суйтесь.

– Это еще почему? – удивленно усмехнулся Саммар. – Просвети-ка, мать, а то я что-то не пойму.

– Не пройдете – дождей было много, утопнете, если сунетесь. А вот если на берег Бура выйдете и будете его держаться, а потом на правый Хвост свернете – то в самый раз попадете к лесолюдам. Там тоже заболоченных мест немало встречается, но все же пробраться можно. – Старуха смотрела на харадца снизу вверх, подслеповато моргая.

Путники переглянулись.

– Спасибо, – поклонился в седле Саммар. Он бросил быстрый взгляд на Шелеста, будто желая узнать его мнение – лукавит старушенция, отправляя их по ложному следу, или говорит правду.

– Да что там спасибо! – Старуха положила сухонькую морщинистую руку на перекладину самого крайнего в деревне забора. – Вы не утопнете – вон она мне и благодарность будет.

– Как так? – спросила Дарина.

– А вот так. – Старуха повернулась, чтобы идти обратно. Погоня за этой четверкой порядком утомила ее. Она хотела сделать доброе дело, а ей, похоже, не поверили. Старушка насупилась и решила уйти не попрощавшись.

– Почему вы решили нам помочь? – спросил Шелест.

– Так что ж тут удивительного? Вы же харадцы! – Старуха говорила, удаляясь от них. – Как вам не помочь? Зять мой, дочерин сын, харадец был, и внуки, выходит, тоже были харадцами. Дочка моя счастлива с ним была, ох как счастлива. Если б им кто помог, как я вам сейчас, – может, они бы и выжили. И дочь моя с ума бы не сошла, счастья в мире прибавилось бы. И мне бы так горько не было бы. Матери же есть у вас – вот я им-то и помогаю.

– Благодарствую, мать! – крикнул ей вслед Саммар.

– Спасибо, – произнес Шелест. Он поглядел на Саммара. – Дарина-то в конечном итоге права была. Зря крюк сделали. По берегу Бура к проводнику пробираться – время потратим больше, чем выиграем.

– На большак, значит? – спросил Гыд.

Саммар медленно кивнул. Все ждали злорадных слов Дарины, но она молчала.

Пауза, повисшая над шедшими бок о бок людьми, затягивалась. Первым не выдержал Гыд. Он шутливо толкнул Рину в бок:

– Чего ты задумалась? Слова про счастье с харадцем проняли?

– А? – нахмурилась оторванная от своих мыслей девушка.

– Я говорю, задумалась о том, чтобы следующий раз не промахнуться и за харадца замуж выйти?

– Ты это к чему?

– Ну вот старушка же сказала, что дочка ее очень счастлива была с харадцем…

– Так счастлива, что с ума сошла, – невесело усмехнулась девушка. Она посмотрела на обросшую вихрами чернявую гриву Гыда. – А чего это ты со мной женихаешься со вчерашнего дня?

Прислушавшийся к их разговору Саммар засмеялся.

– Это ты зря, – продолжала девушка, не дожидаясь ответа, совершенно серьезно, – я-то тебя постарше буду. И по званию, и по годам.

Гыд почему-то покраснел и пробормотал:

– Чего ты, я же шучу…

– Да ты не тушуйся, Гыд, – снова раскатился смех Саммара, – ну и не надейся заранее, конечно. Точно тебе говорю: за харадца она замуж не пойдет.

– Да я вообще замуж не собираюсь! – Дарина беспомощно посмотрела на Шелеста, словно призывая его быть свидетелем нелепости ситуации. – Что они ко мне привязались с этим треклятым замужеством?

– Вот видишь, Гыд, она вообще не собирается замуж, а за харадца особенно. Думаешь, почему она столько лет сама по себе живет? Знает, что, если с харадцем свяжется, обратного пути не будет. Этот брак будет нерушим и вечен. И сбежать не получится.

– Я просто пошутил, – снова произнес Гыд.

– Странные какие-то шутки, – передернула плечами Дарина. – Если бы у меня настроение было чуть порадужней, двинула б тебя как следует и потом смотрела, как ты такой юмор оцениваешь.

– Странно, старуха не сказала почти ничего – и столько боли, – произнес Шелест, не обращавший на пустые перепалки товарищей никакого внимания. – Целая жизнь в нескольких словах.

– И то хорошо, что хоть несколько слов осталось. От многих жизней остается только имя на могильном камне. А больше и сказать нечего, потому что не было ничего. И самого человека словно и не было, – ответил на его замечание Саммар.

– Похожего на сотни других и от этого такого безликого. – Шелест поправил начавший было сползать край капюшона.

– Завел свою нудную шарманку? – стрельнула в монаха глазами девушка и обратилась к Саммару: – Ну что, мы по большаку до Предгорий или в Рыман свернем?

– А зачем нам в Рыман? – не понял Саммар.

– Ну как же, – девушка с совершенно невинным видом распахнула глаза и картинно захлопала ресницами, – а вдруг у тебя в голове зреет очередной грандиозный план продвижения в Харад? Этот был через Нижний Потлов, а тот, что зреет, – потянется через Рыман. Ты только подумай: а вдруг эльфа потянуло выздоравливать на отваре из рыманского окуня?

– М-да, – Шелест покачал головой, – не забудет она тебе этот крюк как пить дать еще долго. А я еще удивлялся, что все так тихо прошло и Дарина не припомнила тебе последнюю промашку и то, что именно ты повинен во всех наших неудачах.

– Смотри! – Дарина замерла на краю обрыва. Ее лошадь шевелила ушами, словно прислушиваясь к словам наездницы. – Снова идут. Видишь?

Рука девушки указывала на противоположный берег.

– Беженцы, – тихо произнес монах.

– Беженцы, – согласилась Рина.

– Что-то много на этот раз. – Гыд, нахмурившись, закусил губу. Он лежал на крупе лошади, подняв ноги на седло. Лошадь шла шагом, и от этого Гыд покачивался, словно в лодке, с боку на бок.

– Эти не такие оборванные, как те, что мы видели вчера, заметил? – спросила Рина Саммара.

– Раньше успели уйти, – пожал плечами Саммар. – Вот и вся тайна. Эти уезжали, хоть и в спешке, но собрав скарб, а те – убегали. Чувствуешь разницу?

– Жалко, – односложно выразил свои чувства Гыд.

– Те, кто на оккупированной территории остался, их еще жальче. Не успели сбежать… – Саммар сокрушенно вздохнул. – Никогда нельзя оставаться на оккупированной территории. Выбираться нужно любой ценой.

– Да, Удматор зверь, – начал было Гыд, но бородач его тут же прервал:

– Удматор… – Он послал презрительный плевок куда-то в сторону Удматории. – При чем тут Удматор? В любой войне, кто бы ни пришел, никогда нельзя оставаться в оккупации. Для пришлых ты удобный заложник-раб, для своих – предатель, которому не преминут припомнить его поступок и спросить за него. От войны лучше вообще держаться подальше.

– Кто бы говорил, – хмыкнула Рина. – Сам далеко держишься?

– Так я не про себя – про них. – Саммар махнул в сторону тянущихся друг за другом обозов. – Про таких вот, как они. Мирное население во время войны – оно как стадо овец, которое никак в толк не возьмет, что пастуха загрызли волки.

– И вскоре клыки сомкнутся на их незащищенных глотках, – услышал Саммар подытоживающие слова Шелеста.

– Ты думаешь, люди не понимают, что происходит на самом деле, – Гыд подъехал к бородачу поближе, – потому и не торопятся удрать от приближающейся линии фронта?

Саммар передернул плечами:

– Не то что не торопятся – некоторые вообще не собираются никуда уезжать. Потому что для них это именно «уехать», а никак не «спастись». А у них, знаешь ли, планы – грибов там насолить, крышу поправить, свадьбу сыграть… Уезжать они как раз и не планировали. Так что никакая война в их жизнь не вписывается. Вот они и пытаются от нее отмахнуться.

Шелест вздохнул:

– Многие считают, что это их вообще никак не касается. Что война – это дело военных и, раз они этим не занимаются, их это никак и не коснется. Что она где-то далеко.

– Годэлиск сейчас сказал бы, что это потому, что люди верят в свое бессмертие. Что могут убить кого угодно, но в то, что их самих могут запросто порешить, они не верят до самого последнего момента, – хмыкнул Саммар. – Потому любая война им побоку и важней охранять запасы на зиму от возможных мародеров, чем спасать свою жизнь.

– Как глупо, – пробормотала Рина. – Ты был прав, как овцы…

– Никогда об этом не задумывался, – сказал Гыд. Он поморщился, словно раздосадованный собственными мыслями. – Мне мирное население всегда как-то мешало. Путаются под ногами, кричат, на линию огня могут вылезти ни с того ни с сего.

– Это потому что тебе прикрываться ими как живым щитом не приходило в голову.

Гыд чуть нахмурился в ответ на слова, сказанные Шелестом:

– Так неудобно же… Что за щит за такой – тяжелый, движения стесняет… Это же как камень таскать. Да и орать будет все время. Или плакать.

– Ой, Гыд… – только и смог произнести Саммар, покачав головой.

Их дорога вилась по берегу реки, и в том же направлении двигалась по другой стороне колонна беженцев.

– Мы ведь быстрее их едем, что ж эта людская лента никак не заканчивается?

– Интересно, из какого они города? – вместо ответа проговорил Шелест. Он вглядывался в бредущих за телегами людей, размышляя, какая из частей Озерного края попала на этот раз под пяту Удматора.

– С берегов Вейерсдаля, скорее всего. Удматорцам сейчас там укрепиться как раз самое оно, перед тем как лед встанет. Ни к Лоне, ни к Освиге и тем более ниже – к Харивайду они сейчас войска перебрасывать не станут.

– Думаешь? – Монах чуть придержал лошадь, чтобы та шла с жеребцом Саммара шаг в шаг. – А вдруг эти беженцы с берегов Освиге двигаются? И если новые части из Удматории…

Саммар отрицательно покачал головой:

– Удматорцы укреплялись по берегам Вейерсдаля в занятых населенных пунктах и в ими же построенных новых форт-постах. Скопление их войск говорило о том, что они только и ждут, когда встанет лед, чтобы двинуть свои части на Ольмхольм. Остров в фактической блокаде будет уже три месяца как, а запасы урожаем этого года не пополнялись, так что сам понимаешь… Я не сомневаюсь, что духом защитники Озерного края сильны, но физические силы будут подорваны, и сопротивление, боюсь, будет если и яростным, то недолгим. Удматорцы тоже верят в это. Ольмхольм – их цель, и они будут добиваться захвата его в первую очередь.

– Ты так говоришь, потому что тебе уже пятьдесят лет, – вдруг произнесла Дарина.

Брови Саммара взлетели на лоб.

– Вот уж новость! Что это за заявление?

Дарина чуть сощурилась, словно пытаясь что-то разглядеть вдали, а потом перевела взгляд на Саммара.

– Потому что основательно подходишь уже ко всему. Одну ногу поднимаешь тогда, когда вторая уверенно стоит на земле. – Девушка потерла тыльной стороной ладони лоб. – И думаешь, что все так же страхуются. Прыгнуть боишься. А по мне, так я бы войска на Лоне как раз двинула.

– В первую очередь? – Шелест повернул к девушке голову. Колыхнулось под тканью капюшона черное марево. – Ну и что это за стратегия у тебя получится? Между Харадскими горами и Лоне зажаты войска окажутся, с одной стороны войска Озерного края, с другой – харадцы, а отступать некуда.

– Поэтому и не в первую очередь, – спокойно выслушав монаха, продолжила свою мысль Рина, – а сейчас. Именно когда все думают, что моей тактической целью является желание удержать позиции и укрепиться на завоеванных рубежах. Окопаться вокруг Вейерсдаля. Именно сейчас я бы двинула новые части, прибывшие из Удматории, на Лоне. Громобой уже завалило, а чего харадцев бояться, если через перевал дороги нет? Судостроительные верфи сосредоточены по берегам Лоне. Без кораблей Озерный край – всего лишь заключенная на разобщенных островах группа людей.

– Это точно, – поддакнул Гыд. – Я тоже так считаю.

– А то, что беженцы со стороны Освиге двигаются, это не обязательно из-за того, что там бои начались. Может, с Ольмхольма пришли водным путем через Гри, а может, с межозерных равнин люди снялись, заслышав, как удматорская армия ведет себя близ столицы их края. – Дарина поправила на плече плащ.

Шелест посмотрел на Саммара. Тот только молчал и хмурился. Тогда монах тяжко вздохнул:

– А я пока ничего не буду думать. По крайней мере, до тех пор, пока не узнаю, из какого города все эти люди.

Они миновали Рыман, обойдя его стороной.

Очень скоро дорога, вьющаяся вдоль холодного Бура, то покрывавшегося серой хрупкостью первого льда, то вновь ломающего его, вышла на каменистые высокие скалы. Иной раз с одной стороны в небо шла отвесная стена, а с другой такая же стена уходила вниз, и сверху близко было небо с нависшими облаками, а снизу пенилась вода, разбивая о камни в крошку лед.

Предгорья были уже совсем близко.

Ни на одном постоялом дворе никто златовласого эльфа припомнить не мог. Хотя, может быть, вспоминать тем, у кого спрашивали, было недосуг. Слишком много работы прибавилось им за последнее время.

Все постоялые дворы были забиты под завязку, и работающим там людям было просто не до того, чтобы отвлекаться на воспоминания.

Еще совсем недавно все было иначе. Не было ни столпотворения на основных переездах, ни телег, которые из-за нехватки места оставались на ночь за оградой постоялых дворов, ни оборванных людей, которые ночевали под ними, потому что не могли заплатить за постой. До того как завалило снегами перевал Громобой, большинство тех, кто вырывался из окружения, уходили в Харад именно через него. Первая волна беженцев не коснулась Потлова.

Теперь, когда перевал стал непроходимым, а надежда на то, что удматорская армия будет разбита подоспевшими союзниками, таяла, тем, кто не хотел участвовать в войне, приходилось пересекать территорию Потлова. Того самого государства, которое не пришло на помощь их стране.

Беженцев в Потлове не любили. Бегущие из Озерного края редко решались надолго остановиться там. А уж конечной целью и своим пристанищем признать, на это нужна была либо глупая отвага, либо крайнее отчаяние.

Может, оттого и не любили в Потлове таких вынужденных переселенцев? Именно потому, что из всей массы у них оседали либо зарвавшиеся глупцы, либо обнищавшие в край бедолаги? Мало того что они вносили столько суеты в принятый испокон веков на равнинах уклад, так еще были опасны – того гляди потянут свои истощавшие ручонки ко всему, что плохо лежит.

А обозы беженцев все шли и шли мимо деревень и городов Потлова, и не было им конца и края.

– Все спросить хочу, о чем с тобой принц-неудачник всю ночь разговаривал? – Гыд чистил тушку вяленой рыбины. Перед ним на столе уже возвышалась горка тонких шкурок.

Рина закашлялась и некоторое время не могла произнести ничего вразумительного. Саммар залпом осушил свою кружку и с грохотом поставил ее на столешницу. Он крякнул, а перебиравший четки Шелест тихо произнес:

– Ого…

– Однако, – пробормотал Саммар. Он вытер бороду и усы и подпер подбородок кулаком, приготовившись выслушать рассказ Дарина.

– У тебя, значит, свои собственные переговоры шли, параллельно с нашими?

Девушка, прекратив кашлять, поднялась на ноги. Она ударила ладонью по столу и, наклонившись через стол, угрожающе зашипела на Гыда:

– Если ты еще раз сунешь нос не в свое дело, я тебя придушу! Ты понял?

Гыд замер, выдерживая ее взгляд, не прекращая, впрочем, при этом отделять куски рыбьего мяса от хребта.

– А чего ты так завелась? Я все ждал, когда ты сама рассказывать начнешь – и на тебе, ты все молчишь и молчишь. – Он жевал, наблюдая, как сменяются краски на лице девушки. Дарина, покрасневшая пару секунд назад, резко побледнела. – Вы все ходили вдоль реки: туда, сюда… Ну и обратно. И по моим наблюдениям, ничего такого, о чем нельзя рассказать, не происходило, только слова, одни слова…

Шелест положил руки в неизменных перчатках на стол. Камни четок глухо звякали друг о друга, опускаясь на деревянную поверхность.

В придорожной корчме, которую они выбрали для недолгого привала, в этот утренний час было тихо. Дочери хозяина сновали мимо них, занося с улицы привезенные отцом продукты. Их мать, сидя на крыльце, чистила одного за другим окуней. Их потроха тут же съедали набежавшие со всей округи многочисленные кошки. Иной раз они устраивали возню за брошенную щедрой рукой хозяйки совсем уж мелкую рыбку. Служанка-чернавка мыла пол, передвигаясь со своим ведром из одного угла корчмы в другой. Она шмыгала носом, кожа ее рук покраснела от холодной воды.

Когда Дарина первый раз стукнула по столу, все женщины как по команде посмотрели в сторону путников, но почти тут же снова занялись своими делами. Ссорой, возникшей за кружкой пива, здесь сложно было кого-то удивить.

Монах, передвигая камешки кончиками пальцев, сложил четки в замысловатую фигуру.

– Значит, было много слов? – Он сделал паузу. Рина все еще не произнесла ни слова, чтобы объяснить причину своих прогулок под луной. – И о чем?

– Ни о чем, – процедила сквозь зубы девушка. Ее глаза метали молнии. – Почему вы думаете, что все вокруг обязательно касается вас и ваших государственных планов?

Саммар хмыкнул, потом притянул к себе через стол кружку Дарины, из которой давно уже никто не пил. Пиво нагревалось, и это был непорядок.

– В такой обстановке, как сейчас, – глубокомысленно изрек он после первого глотка, – твой разговор с первым лицом другого государства, и не факт, что дружески настроенного, касается всех.

– Не касается, – отрезала девушка. Она еще раз звонко хлопнула ладонью по столу, а потом резко развернулась и вышла из корчмы.

– Пошла обижаться, – прокомментировал Гыд.

Шелест передвинул несколько камешков, и очертания фигуры из четок изменились.

– Не понимаю, почему она делает из этого тайну. Все, о чем они говорили, касалось только их двоих.

Саммар посмотрел на Шелеста, и его бровь поползла вверх:

– Ты знал?

Монах кивнул и откинулся на спинку стула:

– Даже если бы я сам не слышал их разговор, то все равно узнал бы о нем из мучительных и непрекращающихся мыслей Гыда за последние пару дней.

– Узнал из моих мыслей? – Гыд перестал жевать и перевел взгляд с Шелеста на Саммара.

Бородач отмахнулся.

– Ты во сне разговариваешь. Он это имел в виду. – Потом подмигнул Шелесту: – Похоже, я единственный, кто в ту ночь спал.

Шелест пожал плечами:

– Ты не много потерял.

– Нет, подождите, – не успокаивался Гыд. Его брови вновь нахмурились, выражая непонимание, – как это – он сам слышал? Он же в палатке всю ночь сидел. Я точно знаю.

– У меня хороший слух, – бросил Шелест.

– У монахов очень хороший слух, – подтвердил Саммар.

– Да я даже со своего места ни одного слова не поймал! А я насколько ближе подобрался!

– С чего ты вообще решил за Риной шпионить? – постарался несколько изменить направление разговора Саммар.

– Она пошла умываться к реке, долго не возвращалась, и он начал беспокоиться, – объяснил монах за Гыда.

– Да. Чужой лагерь – мало ли что с ней могло приключиться, – насупился тот.

– «Мало ли», – передразнил его Саммар. – Я бы скорее поверил, что ты за лагерь переживаешь, чем за Рину. От нее порой больше урона, чем от целого отряда харадцев. Если хочешь знать мое мнение, – нездоровое любопытство у тебя к ее персоне последнее время.

– Что? – возмутился Гыд. – Да я…

Саммар поднял свою огромную пятерню, пресекая поток возможных слов:

– Ты прекрасно знаешь Рину. Если поднапряжешься, сможешь даже понять, что и почему она делает. Она не лукавит. Никогда. В отличие от тебя. Для чего ты сейчас вот так открыл то, что она хотела утаить?

– Я не знал, о чем был их разговор! Что, если бы он попросил ее об услуге? И предложил достойную оплату? Что, если бы она согласилась шпионить для Вильярда? – пытался защититься Гыд. – А он на чьей стороне, пока не понятно. Могло статься, что таким образом…

Саммар качал головой на протяжении всей речи Гыда и снова перебил его на полуслове:

– Нет, я вижу тебя насквозь, Гыд. Профессионализм Дарины интересовал тебя в последнюю очередь. Ты привык к ней. Слишком сильно привязался. И это уже не дружба. Для тебя стала важна ее верность, и совсем не верность присяге. И это плохо.

Теперь пришла очередь Гыда краснеть, а Саммар продолжал говорить, не обращая внимания на заливающую лицо его младшего товарища пунцовую краску.

– Ты пытаешься контролировать ее действия там, где твой контроль вообще никогда не был нужен. О чем говорит потеря доверия, для которой не было никаких причин, а, Шелест? Как ты думаешь? Уж не о ревности ли?

Не дожидаясь его вердикта, Гыд вскочил и вылетел из-за стола. Саммар проводил его взглядом, не предпринимая попытки остановить. Все, что могло внести разлад между идущими рядом с ним, могло ударить самому Саммару в спину. Вот он и размышлял, чем может обернуться для них всех то, что Гыд обнаружил в Дарине помимо боевого еще и женское начало.

Влюбленный мужчина опасен. А влюбленный харадец вдвойне. А уж изначально обреченный ревновать…

Шелест молчал, снова сооружая из четок очередной узор.

– Так о чем принц-неудачник разглагольствовал с нашей Дариной? – спросил бородач, нарушив молчание.

Шелест сначала пожал плечами, потом его капюшон развернулся прямо в сторону Саммара. Саммар тут же почувствовал холод.

«Никак к этому не привыкну», – пронеслось в его голове.

«И не надо», – услышал он в ответ от Шелеста. Слова, минуя слух, возникали прямо в мозгу. Через мгновение Саммар уже видел картину, развернувшуюся совсем недавно на берегах латфорской речушки. Он видел все так, как будто сам был там.

«Меня волновали картины, развешанные на стенах шатра, – звучал голос монаха, – я не мог уснуть, пытаясь понять, что с ними не так. Дарина прошла мимо меня, но я не обратил внимания на ее дальнейшее отсутствие, пока не забеспокоился Гыд. Его мысли словно стучали у меня в висках, заглушая мои собственные. Он мешал мне. Но именно из-за него я и отвлекся на Дарину и принца. И зря, кстати. Ровным счетом ничего интересного. Для меня, я имею в виду.

Он долго говорил о себе, о своей семье, о детстве, потом спрашивал о том, что повлияло на ее судьбу. Как ни странно, на это ушло несколько часов. Что можно было описать в нескольких словах, они растянули на длинный детальный разговор. Мне было так скучно, что я чуть не заснул. Лишь Гыд мешал провалиться в сон своим занудным беспокойством. И картины… Там было не все так просто с этими картинами. Потом я понял…»

«Постой, так принц говорил с Дариной о своей жизни? Он действительно рассказал ей все?»

«Тебя интересует, насколько версия, изложенная его высочеством Эльяди, расходится с официальной?»

«Да какая там официальная версия! Все, что известно о Небывалом королевстве, похоже скорее на сказку-страшилку, чем на историю государства».

«У тебя просто не было доступа к латфорской библиотеке».

Саммар фыркнул:

«Скорее, у меня не было времени на латфорскую библиотеку. И желания в ней копаться – тоже».

«Потому ты и считаешь Вильярд сказочным. Что ж тут удивительного? К слову сказать, лет сто назад не было никакого Небывалого королевства. Вильярд был самым обычным государством. Не сказать чтобы большим или слишком просвещенным. Торговали они направо и налево; временами воевали, как и все – с переменным успехом… В общем, все как у всех».

«Подожди, как это? Не может быть, чтобы всего сто лет прошло, его никто не помнит – так, как будто и не было никогда никакого Вильярда!»

«А что тут странного? Люди помнят только то, что касается их самих. Или то, что стоит помнить. Что выгодно, понимаешь? А для чего хранить память о стране, за считаные годы погрязшей в пучине бедствий? Люди чурались ее. Называли проклятой – так же, как и самого правителя. Тийчин Энер V Проклятый – ничего себе имечко, а? И это еще при жизни монарха. Он, кстати, и был отцом принца-неудачника».

«Выходит, прозвище прилипло к Эльяди не только из-за физической немощи?»

Монах отрицательно покачал головой:

«Не только. Все события, относящиеся к его молодости, носят признаки тотальной неудачи. Ну а назвать обстоятельства, при которых Эльяди Энеру достался трон, трагическими – так это, по сути, вообще ничего не сказать».

«Странно, принц – и не везет?»

«Ты действительно думаешь, что это странно?» – усмехнулся монах, и Саммар очень пожалел, что тот имеет сейчас доступ к его мыслям. Памятуя о происхождении самого Шелеста, он бы никогда не произнес ничего подобного вслух. Принц-монах – прямо скажем, везения тут тоже не много.

Чтобы перевести тему разговора, харадец быстренько выудил из своей памяти вопрос, не касающийся монаха лично:

«И он плакался Дарине? Воспоминания давно минувших лет… Я не думал, что он настолько стар. Сколько ему?»

«Не то чтобы плакался… Может быть, она ему понравилась, может, просто хотелось поговорить – я не знаю. А сколько ему лет… Если я скажу, ты все равно не поверишь».

Бородач нахмурился:

«Почему? Даже если он стар… У нас в Хараде тоже полно долгожителей. И если поискать, можно найти тех, кто выглядит получше его в свои преклонные годы».

Саммар почувствовал, что его собеседник улыбнулся. Обмен мыслями был единственной возможностью уловить эмоциональное состояние монаха, обычно надежно укрытое темной завесой.

«Вот именно, ты сам сказал – преклонных. А Эльяди Энеру не столько лет, сколько он прожил».

У Саммара округлились глаза:

«Да ладно! Ты хочешь сказать, что он…»

В уме харадец мгновенно перебрал все возможные варианты. Монах намекал на то, что обсуждаемый принц ни много ни мало – не человек. Но тот, кого видел на переговорах Саммар, не был похож ни на одну известную ему нелюдь.

«Кто он?»

«Эльф».

Харадец возмущенно хлопнул ладонью по столу:

«Да какой он эльф? Я что, по-твоему, мало эльфов повидал за свою жизнь?»

«Ну, значит, и полукровок ты тоже повидал немало. Или я ошибаюсь?»

«Ах вот как, – сразу стушевался харадец. – Мне в голову и не пришло бы. Разве только полукровка…. Этих я и правда почти не встречал. Возможно, потому что они свое происхождение афишировать не любят. Недоэльфы, недолюди… Ни та ни другая раса за своих не принимает. Грустно».

«Да, – подытожил беззвучную беседу монах. – А в этом конкретном случае грустна вся история».

Обозы, обозы…

Очень часто беженцы сбивались в большие группы. Так было проще защититься в пути от лихих людей. Проще не сбиться с пути, свернув на перекрестке не на ту развилку. Да и вообще, сообща было не так страшно пробираться по незнакомой местности.

– Это уже третья колонна за сегодняшний день, – ворчал Саммар.

Беженцы раздражали его не потому, что не к месту проснулись потловские корни, которые он унаследовал от своего отца. А потому что все эти обозы задерживали их продвижение к цели.

Дело было в том, что Шелест считал необходимым спешиваться и выяснять у каждого встречного, откуда он и куда направляется и что сейчас творится на оставленных им землях. И все эти расспросы занимали приличное время, потому что Шелест не изменял своим привычкам и был обстоятелен и дотошен в выяснении деталей.

В основном люди, бегущие из Озерного края, не уходили от разговора. Кроме возможности пожаловаться на жестокую судьбину срабатывала привитая за много лет на родине привычка быть откровенными с монахами.

И даже когда обозленные тяжелой дорогой и лишениями люди не желали общаться с незнакомцами, он ехал на небольшом удалении от них и, стараясь не выдать своего вмешательства, подслушивал их мысли.

– Гарияр, с южного берега Хо, мясорубка у нас там…

– Мы с Вейерсдаля, с севера, не знаю, как сумели вырваться. Наверное, Создатель с нами был, потому что чудом, только чудом живы остались…

– Ондулон, северный Харивайд, нет больше нашего города…

– Шайе, это на побережье Гри, слыхали?

Названия деревень и городов Озерного края множились. Полыхали войной западные берега двух самых больших озер. Как и предполагал Шелест, части хальмгардских войск, защищавших их, оставили свои позиции на континенте и отступили на острова. Удматорцами была занята вся территория между Вейерсдалем, Хо и Лоне.

Захлопнуть капкан вокруг Вейерсдаля им мешало другое озеро, вытянутое параллельно ему, – Гри. Оно естественной преградой встало на пути, защищая с запада и севера отступивших сюда хальмгардцев. На полоске земли между двумя озерами сконцентрировались воинские части, вытесненные с севера.

Что творилось на юге, монах не знал – среди встреченных не было ни одного южанина.

– А вас не тревожит, что в Харад разом направилось столько народа? – обратился Шелест сразу ко всем.

– Если это их не тревожит, – Гыд кивнул в сторону предполагаемых переселенцев, надвигающихся со стороны Потлова, – чего уж… Харад суровый край. Он, как крупное сито, отсеивает все мелкое, и чтобы удержаться там, нужно представлять собой что-то. Быть кем-то.

– Тут знаешь как, – произнесла Рина, – они бегут не всегда из тех соображений, что воевать не хотят. Иные своих близких спасают. Иной раз просто не в состоянии себя защитить. Как трусливые зайцы. А слабых духом или телом горы не любят.

– Такие и не дойдут, – заметил Саммар. – Дорога не из легких.

Монах согласно кивал:

– Но все же, столько инакомыслящих разом… Вы не боитесь, что они собьются в стаи и начнут создавать свой собственный Потлов или Озерный край уже на территории Харада?

Гыд с Риной переглянулись, девушка недоуменно пожала плечами. Ни один явно не верил в серьезность опасности, о которой говорил Шелест.

Саммар долго смотрел перед собой, потом со вздохом произнес:

– Вот вроде вы с Ольмаром и братья, а ему никогда не пришло бы в голову спросить что-либо подобное. А все потому, что ты большую часть жизни провел в Латфоре, а он столько же – в Хараде.

– А еще я монах, а он – принц? – с сарказмом спросил Шелест. Подобный тон можно было услышать от него крайне редко, поэтому все воззрились на него с любопытством.

«Ага, – пронеслось в голове у Саммара, – значит, хоть ты и монах, а все же заедает, что венценосный родитель спихнул тебя от себя подальше…»

«И чего ты это вслух не скажешь? – возмутился тут же в его голове Шелест. – Забыл, что я слышу все, о чем ты думаешь?»

Бородач покраснел, однако, покосившись на монаха, тихо пробормотал:

– На чужой роток не накинешь платок. – И добавил уже про себя: – «А ты еще не привык, что обнаруживаешь для себя нечто нелицеприятное, залезая в чужую голову?»

– Дело не в воспитании, – продолжал бородач. – Ему есть с чем сравнивать – он видел проявление абсолютной свободы. А ты нет. На ее фоне любой общественный строй, в основе которого лежит несправедливость, угнетение, выглядит особенно уродливо. Вновь прибывшие осознают это и не будут упорствовать в своих привычках.

– Не бывает абсолютной свободы, – вдруг произнесла Рина. – Абсолютной свободой обладает только Создатель.

– Философия, – ответил монах. – Рассуждения отошли от реальности.

– Дуреем мы все от этого бесконечного Потлова, – подал голос долго молчавший Гыд. – Оттого монах ехидничает, а Рина в философию подалась.

– Ты вообще мое имя произносить не смей, – огрызнулась девушка, полыхнув в его сторону огнем глаз.

– Давай скажу, как я понимаю… – Саммар пожевал губами, подбирая слова. – Только ты терминами не начинай сыпать сразу же, пойми сначала, что я сказать хочу.

Он посмотрел на Шелеста, а тот в знак согласия наклонил укрытую капюшоном голову.

– Свобода – это когда живешь так, как хочется. Делаешь то, что считаешь нужным. Идешь к своей цели, не отвлекаясь на чужое мнение и чужие желания.

– Но ты же все равно зависишь от чего-то, – вмешалась Дарина. – Нужно добывать себе еду, заниматься домом, чтобы он не рухнул на твою голову во время зимней непогоды. Это забирает время и уводит от цели. О чем тут еще говорить?

– То, что ты сейчас сказала, это условия самой жизни на земле. Самые первые и самые примитивные. – Голос Шелеста звучал вновь тихо и невыразительно. – Только при условии их выполнения возможно существование наших тел. Тут действительно не о чем разглагольствовать.

– Вот, а все остальное время ты свободен. Для своих размышлений, своих чувств и действий, – продолжил свою мысль Саммар.

– Звучит как-то безответственно, – не мог не заметить монах.

– Только звучит. Но на деле наоборот. Если над тобой не довлеет чья-либо воля, то не на кого перекладывать ответственность за собственную жизнь, некого винить в неудачах. Понимаешь? Тем, кто привык жить в государстве, сложно перестроиться.

– Потому так ценно становится все, чего добился сам, – сделал вывод Шелест. – Отсюда и их чувство собственного достоинства. Они уважают себя за свою силу. И считают достойными уважения тех, кто живет рядом. Да, действительно, у многих мировоззрение будет подорвано основательно.

– Если нормальные – приспособятся. – Уверенность, сквозящая в словах Дарины, была безусловной.

– А если нет? Тебе их не жаль? Едут с семьями, детьми…

– Если нет – ну так что ж, они и на родине не выжили бы. Но только обычно людям меняться в эту сторону не так уж и сложно. Приятно даже, хоть и непривычно. Раз! – и оказывается, нужно сделать несколько усилий, и уже есть за что себя уважать, раз! – и ты уже не даешь никому вытереть об себя ноги. Зря вы тут рассуждаете! – Дарина пришпорила лошадь и ускакала вперед от кавалькады, всем видом показывая, насколько ей надоели разговоры ни о чем.

– А вот тебя, как одного из Хальмгардов, не беспокоит, что население вместо того, чтобы защищать свою землю, бежит в поисках убежища в других странах?

– Странно слышать такой вопрос от харадца, – заметил монах. Он тоже было собрался пуститься вскачь, но его остановил возглас Саммара:

– Смотри-ка! Ты тему не переводи, ваше высочество монах! Или ты только от других ответа требуешь? А сам от оного уходишь?

– Я? А как ты хочешь, чтобы я тебе ответил? Да, я не осуждаю их. Они крестьяне, и я считаю, что это не их дело. Мне стыдно, что мы оказались не в состоянии защитить народ. Озерный край всегда славился своей сильной армией.

Следующие путники, встреченные ими у Предгорий, заставили Шелеста помрачнеть:

– Ты знаешь, откуда они? – спросил монах, когда их группа отъехала от обедавших вокруг костра крестьян.

– Нет, – ответил на вопрос Саммар. – Но я думаю, ты меня сейчас просветишь.

– Они из Лапок.

– Откуда? Из Лапок? – Физиономия Гыда удивленно сморщилась. – Это же вроде не Озерный край? – Он обернулся через плечо и вопросительно посмотрел на монаха. – Или вы их успели у Потлова отжать?

– Да если б нужны были эти Лапки Доноварру, он бы их выкупил. Без войны бы обошлось. – Саммар с досадой плюнул на землю. Он помрачнел вслед за монахом. – Это даже не то что не Озерный край, а уже как бы Межбрежный Потлов.

От упоминания Потлова у старшего харадца вдруг предательски заныло сердце. Вспомнилась молоденькая княжна, для которой носиться по Веньевергскому замку и падать с лестниц куда привычней, чем чинно вышагивать с задранным к высоким потолкам носом. Ему стало жаль ее задора и молодости, яркой зелени глаз, которые скоро покроются скорбными слезами.

Ее отца – обстоятельного Всемира, хлебосольного соседа и заботливого отца своей нации, в истории запомнят лишь как глупого, недальновидного политика, собственноручно отправившего страну на эшафот.

Возможно, его вздернут на городской площади. Свои же. С недальновидными правителями такое частенько случается.

А что станет с ней? С золотом волос, со всеми веснушками и теплыми искорками в глазах? Неужели ей суждено разделить судьбу большинства потловских девушек, попавших в полон?

Или ей повезет и пленят рыжие кудри какого-нибудь военачальника, который не бросит ее после на растерзание остальным?

– Может, тогда просто переселенцы, не беженцы? Переезжают себе тихо и спокойно повыше в горы… – тем временем размышлял вслух Гыд.

Рина покусывала рукоять своего хлыста.

– Не похожи они на счастливых переселенцев. Даже на несчастных не похожи. Слишком потерянные. А значит, скоро за Лапками потянутся всевозможные Прижмурки, Косорыльца и Лисьи Морды. М-да, вот тебе и согласный на все ради мира Потлов.

Шелест кивнул:

– Похоже, Всемир Потловский перехитрил сам себя. – В его голосе слышалась грусть. – Война сожгла уже границу Потлова. В скором времени он заполыхает целиком.

Люди затевали очередную войну. Одни шли убивать других, те были не против убить вновь прибывших.

Полыхала из-за этой ненависти земля Озерного края на востоке, а ветер с Харадских гор бежал стороной. Он знал свою силу. Он мог одним сильным порывом сбить пламя, а мог раздуть его, сделав больше, и погнать куда вздумается.

Со стороны могло показаться, что ветер раздумывает, как ему поступить. Но на самом деле он не хотел ни того ни другого – он был ветром с Харада, и ему милей всего было свободно лететь с гор, по равнинам, до самого далекого берега океана.