После школы мы с Китти обустраиваемся на кухне, потому что там самый хороший свет. Я приношу свои колонки и включаю «Сестер Эндрюс», чтобы настроиться на нужный лад. Китти расстилает полотенце и выкладывает на него всю косметику, шпильки и лак для волос.

Я смотрю на пачку одноразовых накладных ресниц.

– Где ты их достала?

– Бриэль стащила их у сестры и поделилась со мной.

– Китти!

– Она и не заметит! У нее их тонны!

– Нельзя просто так брать чужие вещи.

– Я и не брала, Бриэль взяла. К тому же я все равно не могу их вернуть. Хочешь, чтобы я их тебе наклеила или нет?

Я колеблюсь.

– Ты хотя бы знаешь как?

– Да, я много раз видела, как это делает ее сестра. – Китти берет ресницы у меня из рук. – Но если не хочешь, чтобы я их тебе приклеила, ладно, я сохраню их для себя.

– Ну… ладно, давай. Но больше не воруй! – хмурюсь я. – Эй, а мои вещи вы тоже берете?

Если подумать, я уже несколько месяцев не видела мою шапочку с кошачьими ушами.

– Тихо, не отвлекай меня, – говорит она.

Прическа занимает больше всего времени. Мы с Китти посмотрели бесчисленное множество видеоуроков, чтобы понять, каким образом делаются «победные роллы». Здесь нужно много начесов, лака для волос и бигуди. И шпильки. Много шпилек.

Я внимательно смотрю на себя в зеркало.

– Тебе не кажется, что прическа выглядят немного… тяжелой?

– В каком смысле тяжелой?

– Такое впечатление, что у меня на голове плюшка с корицей.

Китти подносит планшет мне к лицу.

– Да, как и у этой девушки. Такая уж прическа. Нельзя отклоняться от оригинала. Если мы сгладим образ, он не подойдет к теме вечера, и никто вообще не поймет, что у тебя на голове.

Я медленно киваю. Она права.

– К тому же я иду к мисс Ротшильд дрессировать Джейми. У меня нет времени начинать все сначала.

Для губ мы добились идеального вишневого цвета, смешав две красные помады, кирпичную и оттенка «пожарная машина», а сверху закрепили ярко-розовой пудрой. Я выгляжу так, будто поцеловала вишневый пирог.

Я промокаю губы, когда Китти спрашивает:

– Этот милашка, Джон Амбар Макэндрюс, заедет за тобой, или вы встретитесь в доме престарелых?

Я предупреждающе машу салфеткой у нее перед лицом.

– Он за мной заедет, так что веди себя хорошо. И он не милашка.

– По сравнению с Питером он милашка, – говорит Китти.

– Давай честно. Они оба миловидные. Питер тоже не качок в татуировках. Кстати, он очень тщеславный.

Каждый раз, когда мы проходим мимо окна или стеклянной двери, Питер смотрит на свое отражение.

– Ладно, а Джон тщеславный?

– Нет, я так не думаю.

– Хм.

– Китти, не устраивай соревнование «Джон против Питера». Не важно, кто симпатичнее.

Китти продолжает, будто меня и не слышала.

– У Питера машина круче. Что водит Джонни? Какой-нибудь внедорожник? Что толку от внедорожника? Они только бензин жрут.

– Справедливости ради замечу, что у него гибрид.

– А тебе нравится его защищать.

– Он мой друг.

– Ну а Питер – мой! – заявляет она.

Одеться оказалось непросто, но я наслаждаюсь каждым шагом. Мне нравится предвкушение, ожидание вечера. Я медленно надеваю чулки со швом, чтобы не сделать зацепку. У меня уходит вечность на то, чтобы выровнять швы по задней линии ног. Потом платье: синее, с узором из белых веточек и ягод и с прозрачными короткими рукавами. И, наконец, обувь. Громоздкие красные туфли на каблуках с бантиком на носке и ремешком на лодыжке.

Все вместе смотрится великолепно, и я должна признать, что Китти была права насчет победного ролла у меня на голове. Чего-то меньшего было бы недостаточно.

Когда я собираюсь выходить, папа начинает суетиться, восторгаясь моим шикарным видом, и делает миллион фотографий, которые отсылает Марго. Она сразу же звонит нам по видеочату, чтобы увидеть все своими глазами.

– Обязательно сфотографируйся вместе со Сторми, – просит Марго. – Я хочу посмотреть на ее сексуальный наряд.

– Он не такой уж и сексуальный, – отвечаю я. – Она сшила его сама, по выкройке платья сороковых годов.

– Уверена, она найдет способ сделать его сексуальным, – говорит Марго. – А что наденет Джон Макларен?

– Понятия не имею. Он сказал, что это сюрприз.

– Хм, – произносит она. Это очень многозначительное «хм», но я его игнорирую.

Когда папа делает последние снимки на крыльце, к нам подходит мисс Ротшильд.

– Ты потрясающе выглядишь, Лара Джин! – восхищается она.

– Да, не правда ли? – говорит папа нежно.

– Боже, обожаю сороковые! – восклицает мисс Ротшильд.

– Вы видели документальный фильм Кена Бернса «Война»? – спрашивает ее папа. – Если вам интересна Вторая мировая, то он обязателен к просмотру.

– Посмотрите как-нибудь вместе! – предлагает Китти, и мисс Ротшильд стреляет в нее предупреждающим взглядом.

– Он есть у вас на DVD? – спрашивает она папу.

Китти пылает от волнения.

– Конечно, можете взять в любое время, – предлагает папа, как всегда, не понимая намеков, и Китти хмурится, а потом у нее чуть не отваливается челюсть.

Я поворачиваюсь посмотреть, что она увидела. По улице едет красный «Мустанг»-кабриолет с опущенным верхом, за рулем сидит Джон Макларен.

От этого зрелища у меня тоже отваливается челюсть. Джон при полном параде: бежевая рубашка с коричневым галстуком, коричневые слаксы, коричневый ремень и шляпа. Волосы разделены пробором. Он выглядит лихо, как настоящий солдат. Он улыбается мне и машет.

– Ух ты! – выдыхаю я.

– Вот уж точно! – соглашается мисс Ротшильд, выпучив глаза вместе со мной.

Папа и документальный фильм Кена Берна забыты. Мы все пялимся на Джона в этой форме, в этой машине. Как будто я его выдумала. Он паркует машину напротив дома, и мы все бежим к нему.

– Чья это машина? – хочет знать Китти.

– Папина, – отвечает Джон. – Я ее одолжил. Мне пришлось пообещать парковаться как можно дальше от других машин, так что, надеюсь, у тебя удобные туфли, Лара Джин. – Парень замолкает и осматривает меня с головы до ног. – Ого! Ты выглядишь потрясающе, – он показывает на мою плюшку с корицей. – А твоя прическа такая… аутентичная!

– Так и есть! – Я осторожно ее трогаю.

Внезапно я смущаюсь из-за своей прически и красной помады.

– Да! Круто, выглядит очень достоверно.

– И ты тоже, – говорю я.

– Можно мне посидеть в машине? – встревает Китти, ее рука уже на пассажирской дверце.

– Конечно, – отвечает Джон и вылезает из машины. – Но разве ты не хочешь сесть на водительское место?

Китти быстро кивает. Мисс Ротшильд тоже залезает в машину, и папа их фотографирует. Китти позирует, небрежно положив одну руку на руль.

Мы с Джоном стоим в стороне.

– Где ты раздобыл эту форму?

– Заказал через Интернет. – Он хмурится. – Я правильно надел шляпу? Тебе не кажется, что она слишком маленькая для моей головы?

– Вовсе нет. Думаю, она сидит именно так, как должна.

Я тронута тем, что он приложил столько усилий, специально заказал форму. Мало парней на такое способны.

– Сторми с ума сойдет, когда тебя увидит.

Джон смотрит на меня.

– Ну а ты? Тебе нравится?

Я краснею.

– Да. По-моему, ты выглядишь… потрясно.

Оказалось, что Марго, как всегда, была права. Сторми укоротила подол платья, и теперь оно намного выше колена.

– У меня все еще есть, чем похвастаться, – торжествует она, кокетливо крутясь. – Ноги – моя лучшая часть тела, благодаря урокам верховой езды, что я брала в юности.

Немного декольте она тоже продемонстрировала.

Седой мужчина, приехавший из Фернклифа, смотрит на Сторми оценивающим взглядом, и та делает вид, что не замечает его, а сама хлопает ресницами и кладет одну руку на бедро. Наверное, это тот самый милый вдовец, о котором она говорила.

Я фотографирую Сторми за пианино и сразу отправляю фотографию Марго, которая отвечает улыбающимся смайликом и двумя поднятыми вверх большими пальцами.

Я украшаю зал американским флагом, глядя, как Джон под руководством Сторми двигает стол ближе к центру комнаты. Алисия робко подходит ко мне, и мы смотрим на него вместе.

– Ты должна с ним встречаться.

– Алисия, говорю же, я только что рассталась с парнем, – шепчу я ей.

Я не могу отвести глаз от Джона в форме и с пробором.

– Что ж, вот тебе новый. Жизнь коротка.

Впервые Алисия и Сторми на одной стороне.

Сторми поправляет Джону галстук и шляпу. Она даже облизывает палец и пытается пригладить ему волосы, но тот уворачивается. Он ловит мой взгляд и делает испуганное лицо, как бы молящее: «Помоги мне!»

– Спаси его, – говорит Алисия. – Я закончу украшать стол. Моя выставка про лагеря интернированных уже готова.

Она устанавливает экспозицию у входа, чтобы это было первым, что увидят гости.

Я бегу к Джону и Сторми. Сторми мне улыбается.

– Она похожа на куклу, не так ли? – подмигивает она правнуку и уходит.

С серьезным лицом Джон говорит:

– Лара Джин, ты настоящая кукла.

Я смеюсь и касаюсь макушки.

– Кукла с плюшкой на голове.

Гости начинают прибывать, хотя до семи часов еще есть время. Я заметила, что пожилые люди, как правило, всегда приходят заранее. Нужно еще подключить музыку. Сторми говорит, что музыка на вечеринке – это самое важное, потому что она задает настроение в ту же минуту, как гость заходит. У меня начинают пульсировать нервы. Столько еще нужно сделать!

– Ладно, мне надо закончить приготовления.

– Скажи, чем тебе помочь, – говорит Джон. – Я твой заместитель командующего на этой тусовке. В сороковые уже было слово «тусовка»?

– Вполне возможно! – смеюсь я и быстро говорю: – Хорошо, установи мои колонки и плеер. Они в сумке у стола с напитками. И зайди за миссис Тэйлор в 5А. Я обещала ей сопровождающего.

Джон салютует мне и убегает. По позвоночнику пробегает дрожь, словно пузырьки газировки. Сегодняшний вечер я запомню навсегда.

Проходит полтора часа, и Кристал Клемонс, дама с этажа Сторми, учит всех танцевать свинг. Разумеется, Сторми впереди, отжигает во всю мощь. Я повторяю движения, стоя у стола с напитками: раз-два, три-четыре, пять-шесть. До этого я танцевала с мистером Моралесом, но только один раз, потому что женщины бросали на меня грозные взгляды за то, что я заняла видного мужчину в хорошей форме. В домах для престарелых большой дефицит мужчин, поэтому партнеров для танца хватало не всем, их вдвое меньше. Я слышала, как некоторые женщины перешептывались, что со стороны джентльмена очень грубо не танцевать, когда дамы томятся без партнеров, и укоризненно смотрели на бедного Джона.

Джон стоит у другого края стола, пьет колу и качает головой в такт музыке. Я была так занята, бегая повсюду, что мы почти не разговаривали. Я наклоняюсь над столом и кричу:

– Тебе весело?!

Он кивает. Потом внезапно ставит стакан, так сильно, что стол трясется, и я подпрыгиваю.

– Ладно! – вздыхает парень. – Сейчас или никогда. Умирать, так с песней!

– Что?

– Давай потанцуем, – говорит Джон.

Я застенчиво отвечаю:

– Джон, если ты не хочешь, мы вовсе не обязаны танцевать.

– Нет, я хочу. Не зря же я брал у Сторми уроки свинга.

Я смотрю на него во все глаза.

– Когда ты брал у Сторми уроки свинга?

– Об этом не волнуйся, – отвечает он. – Просто потанцуй со мной.

– Что ж… У тебя остались военные облигации? – смеюсь я.

Джон достает одну из кармана брюк и шлепает ее на стол с напитками. Затем он берет меня за руку и ведет в центр танцпола, как солдат, отправляющийся на поле битвы. Он излучает мрачную сосредоточенность. Джон делает знак мистеру Моралесу, который был назначен ответственным за музыку, потому что он единственный, кто смог разобраться в моем телефоне. Из колонок вырывается «В настроении» Гленна Миллера.

Джон решительно мне кивает.

– Ну, давай.

И потом мы танцуем. Рок-степ, шаг в сторону, вместе, шаг в сторону, повтор. Рок-степ, раз-два-три, раз-два-три. Мы миллион раз наступаем друг другу на ноги, но Джон закручивает меня – поворот, поворот, и наши лица горят, и мы оба смеемся. Когда песня заканчивается, он притягивает меня к себе и в качестве финального штриха откидывает назад. Все аплодируют. Мистер Моралес кричит:

– Ура молодым!

Джон берет меня и поднимает в воздух, как будто мы фигуристы, и толпа ликует. Я улыбаюсь так сильно, что боюсь, что разорвется лицо.

После вечеринки Джон помогает мне убрать украшения и все упаковать. Он идет на парковку с двумя огромными коробками, а я задерживаюсь, чтобы со всеми попрощаться и удостовериться, что мы ничего не забыли. Я до сих пор нахожусь под действием адреналина. Вечеринка прошла очень хорошо, и Джанетт осталась ужасно довольна. Она подошла, сжала мои плечи и сказала: «Я горжусь тобой, Лара Джин». А потом был танец с Джоном… Тринадцатилетняя версия меня умерла бы на месте. Шестнадцатилетняя версия меня плывет по коридору дома престарелых, как будто во сне.

Я выхожу из главного входа, когда вижу Женевьеву и Питера, они приближаются, держась за руки, и я будто оказываюсь в машине времени, и прошлого года никогда не было. Нас никогда не было.

Они все ближе. До них остается метра три, и я замираю на месте. Неужели мне не сбежать от них? От этого унижения и очередного проигрыша? Я так увлеклась военной вечеринкой и Джоном, что совсем забыла об игре. Какие у меня есть варианты? Если я развернусь и побегу обратно в дом престарелых, Женевьева просто будет ждать меня на парковке всю ночь. Вот и все, я снова кролик под ее когтистой лапой. Как обычно, она победит.

А потом становится поздно. Меня замечают. Питер резко отпускает руку Женевьевы.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он меня. – И что это за макияж?

Он показывает на мои глаза и губы.

Мои щеки горят. Я игнорирую вопрос о макияже и просто говорю:

– Я здесь работаю, забыл? Я знаю, зачем ты здесь, Женевьева. Спасибо тебе, Питер, что помог ей меня выследить. Ты настоящий друг.

– Кави, я здесь не затем, чтобы помочь ей вывести тебя из игры. Я даже не знал, что ты здесь будешь. Говорю же, я плевать хотел на эту игру! – Он поворачивается к Женевьеве и говорит обвиняющим тоном: – Ты же сказала, тебе нужно забрать что-то для друга твоей бабушки.

– Так и есть, – отвечает она. – Это просто чудесное совпадение. Полагаю, я выиграла, да?

Она такая самодовольная, так уверена в себе и своей победе надо мной.

– Ты меня еще не осалила.

Может, убежать внутрь? Сторми разрешит мне остаться на ночь, если потребуется.

И вдруг кабриолет «Мустанг» Джона с ревом врывается на парковку.

– Привет, ребят! – кричит он, и Питер с Женевьевой разевают рты.

Только тогда я понимаю, как странно мы, должно быть, смотримся вместе: Джон в своей форме Второй мировой войны и в стильной шляпе, и я, с победным роллом и красной помадой.

Питер сморит на него.

– Что ты здесь делаешь?

– Здесь живет моя прабабушка. Сторми, – беспечным тоном сообщает Джон. – Ты мог о ней слышать. Она подруга Лары Джин.

– Он бы все равно не запомнил, – говорю я.

Питер хмурится, и я вижу, что я права. Это в его стиле.

– А что за наряды? – спрашивает он грубо.

– Военная вечеринка, – улыбаясь, отвечает Джон. – Очень эксклюзивная, только для ВИП-персон. Простите, ребят.

Затем он театрально приподнимает шляпу, от чего Питер приходит в бешенство, а я, в свою очередь, радуюсь.

– Что еще за военная вечеринка? – спрашивает меня Питер.

Джон с наслаждением вытягивает руку на спинку пассажирского сиденья!

– В память о Второй мировой войне.

– Я не тебя спрашивал, а ее, – взрывается Питер и смотрит на меня суровым взглядом. – Это свидание? Ты с ним на свидании? И чья, черт возьми, это машина?

Прежде чем я успеваю ответить, Женевьева делает движение в мою сторону, и я отскакиваю. Я бегу за колонну.

– Не будь ребенком, Лара Джин! – насмешливо тянет она. – Просто смирись, что ты проиграла, а я выиграла!

Я выглядываю из-за колонны, и Джон бросает на меня взгляд – взгляд, который говорит: «Залезай!» Я быстро киваю. Затем он открывает пассажирскую дверцу, и я несусь к нему сломя голову. Я едва успеваю закрыть за собой дверь, как он трогается с места. Питера и Женевьеву обдает пылью.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть. Питер уставился нам вслед с открытым ртом. Он ревнует, и я рада.

– Спасибо, что спас меня, – говорю я, пытаясь отдышаться, сердце бешено бьется в груди.

Джон внимательно смотрит вперед, у него на лице широкая улыбка.

– Обращайся.

Мы останавливаемся на светофоре, он поворачивает голову и смотрит на меня, а потом мы смотрим друг на друга и начинаем смеяться как сумасшедшие, и мне снова не хватает воздуха.

– Ты видела выражение его лица? – задыхается Джон, опуская голову на руль.

– Это классика!

– Как в кино! – Он улыбается мне, ликуя, его голубые глаза горят.

– Совсем как в кино, – соглашаюсь я, откидывая голову на сиденье и глядя на луну такими широкими глазами, что становится больно.

Я сижу в красном «Мустанге»-кабриолете рядом с парнем в форме, и ночной воздух обволакивает мою кожу холодным шелком, на небе светят звезды, и я счастлива. По тому как Джон все еще улыбается самому себе, я знаю, что он тоже. На один вечер нам удалось притвориться. Забыть Питера и Женевьеву. Загорается зеленый свет, и я высоко поднимаю руки:

– Гони, Джонни! – кричу я, он резко срывается с места, и я визжу.

Какое-то время мы катаемся по округе, а на следующем светофоре Джон останавливается и обнимает меня за плечи, притягивая поближе к себе.

– Так это делалось в пятидесятые? – спрашивает он, одна рука на руле, другая – у меня на плечах.

Мое сердце снова набирает обороты.

– Ну, если быть точными, мы одеты по моде сороковых…

И тут он меня целует. Его губы теплые и уверенные, и я закрываю глаза.

Через секунду он отстраняется, смотрит на меня и говорит, наполовину серьезно, наполовину шутя:

– Лучше, чем в первый раз?

Я ошарашена. Теперь на нем следы моей помады. Я протягиваю руку и вытираю его губы. Загорается зеленый, но мы не двигаемся с места. Джон пристально смотрит на меня. Кто-то за нами начинает сигналить.

– Зеленый…

Он не шевелится, не сводит с меня глаз.

– Ответь на вопрос.

– Лучше.

Джон давит на газ, и мы снова едем. Я все еще не могу дышать. Я кричу ветру:

– Хочу посмотреть, как ты выступаешь на Модели ООН!

Джон смеется.

– Что? Зачем?

– Думаю, это увлекательное зрелище. Могу поспорить, ты в этом… хорош. Знаешь, по-моему, из всех нас ты особенно изменился.

– Как?

– Ты был немного тихоней. Закрытым. Теперь ты такой уверенный.

– Я все еще нервничаю, Лара Джин.

У Джона на лбу прядь волос, чуб, который никак не хочет лежать ровно. И эта упрямая прядь заставляет мое сердце сжиматься.