В обед у нас проходит собрание одиннадцатых классов в актовом зале. На сцене, президент нашего класса Рина Патель выступает с презентацией о состоянии дел студенческого совета по вопросу собранных денег на выпускной и предложению для поездки в старшем классе. Я глубоко сползла в своем кресле, испытывая облегчение от передышки, – никто не смотрит на меня, не шепчется и не осуждает.

Она кликает на последний слайд, и вот тут происходит это. Из динамиков вырывается «Me So Horny» и на экране проектора вспыхивает видео со мной, со мной и Питером. Кто-то взял видео с инстаграмма Anonybitch и наложил на него свой собственный саундтрек. Кроме того, его отредактировали таким образом, что я подтанцовываю вверх-вниз на коленях Питера на утроенной скорости в такт музыке.

О нет, нет, нет, нет. Пожалуйста, нет.

Все происходит одновременно. Народ визжит, истерически хохочет, показывает и издает: «О-о!». Мистер Васкес подскакивает, чтобы отсоединить проектор, а затем Питер выбегает на сцену и выхватывает микрофон из руки потрясенной Рины.

– Кто бы ни сделал это, он – кусок отбросов. И не то, чтобы это чье-то собачье дело, но мы с Ларой Джин не занимались сексом в гидромассажной ванне.

В моих ушах звенит, народ поворачивается на своих креслах, чтобы посмотреть на меня, а затем разворачивается обратно к сцене.

– Мы всего лишь целовались, так что отвалите! – Мистер Васкес, куратор одиннадцатых классов, пытается выхватить микрофон у Питера, но Питеру удается сохранить над ним контроль. Он держит микрофон высоко и кричит: – Я найду того, кто это сделал и надеру ему задницу! – В потасовке он роняет микрофон. Народ смеется и подбадривает. Питер спрыгивает со сцены и судорожно осматривает зрительный зал. Он ищет меня. 

Потом собрание прекращается и все направляются к выходу, но я остаюсь сидеть на своем месте. Подходит Крис и находит меня, лицо ее сияет. Она хватает меня за плечи.

– Ммм, с ума сойти! Он, блин, дважды выругался! 

Я все еще в состоянии шока, наверное. Видео со мной и Питером, такое сексуальное и откровенное, только что было на экране проектора, и все его видели. Мистер Васкес, семидесятилетний мистер Глиб, который даже не знает, что такое инстаграм. Единственный страстный поцелуй в моей жизни, и все его видели.

Крис трясет меня за плечи.

– Лара Джин! Ты в порядке? – я молча киваю, и она отпускает меня. – Он действительно надерет задницу тому, кто это сделал? Хотелось бы на это посмотреть! – Она фыркает и откидывает назад голову, словно дикий пони. – Я имею в виду, парень идиот, если он хоть на одну секунду поверил, что это не Джен разместила видео. То есть, вау, он действительно ослеплен, понимаешь? – Крис останавливается и рассматривает мое лицо. – Ты точно в порядке? 

– Все видели нас.

– Да уж… это отстой. Уверена, это дело рук Джен. Она, должно быть, поручила одному из своих миньонов подсунуть его Рине в PowerPoint. – Крис с отвращением покачивает головой. – Она такая сучка. Хотя я рада, что Питер внес ясность. Как бы мне того не хотелось, но надо отдать ему должное, это был рыцарский поступок. Ни один парень никогда не заступался за меня.

Я знаю, она думает о том парне из девятого класса, – том, который рассказал всем, что у него с Крис был секс в раздевалке. А я думаю о миссис Дюваль и о том, что она сказала раньше. Она, наверное, отнесла бы Крис к распутным девушкам, которые спят с кем попало, к девушкам, которые не «лучше этого». Она была бы неправа. Все мы одинаковы.

***

После уроков я выхожу из класса, когда телефон вибрирует в сумочке. Это Питер.

«Я освободился условно-досрочно. Встретимся у моей машины!»

Я мчусь на парковку, где Питер ждет меня в машине с включенным обогревом. Улыбаясь мне, он говорит:

– Разве ты не собираешься поцеловать своего мужчину? Я только что вышел из тюрьмы.

– Питер! Это не шутка. Ты отстранен от уроков?

Он ухмыляется.

– Не-а. С помощь лестных слов я избежал этого. Директор Лохлен любит меня. Но все равно, это могло произойти. Если бы это был кто-нибудь другой…

Ох, Питер.

– Пожалуйста, не хвастайся передо мной прямо сейчас.

– Когда я вышел из кабинета Лохлена, меня ждала толпа десятиклассниц и приветствовала овациями. Они были такие: «Кавински, ты такой романтичный», – он улюлюкает, и я стреляю в него взглядом. Он привлекает меня к себе. – Эй, они знают, что я занят. Есть только одна девушка, которую я хочу видеть в бикини Амишей.

Я смеюсь, ничего не могу с собой поделать. Питер обожает внимание, и я не хочу быть очередной девушкой, оказывающей ему его, но иногда он делает это очень тяжелой задачей. Кроме того, в некотором роде это было романтично.

Он целует меня в щеку, водя носом по моему лицу.

– Разве я не говорил тебе, что позабочусь об этом, Кави?

– Говорил, – признаю я, поглаживая его волосы.

– Так что, неплохо я поработал?

– Да. – Вот все, что нужно, чтобы сделать его счастливым, – сказать ему, что он славно потрудился. Он улыбается всю дорогу домой. Но я все еще об этом думаю.

Я отказалась идти на вечеринку по лакроссу сегодня вечером, на которую должна была пойти с Питером. Я объясняю это тем, что мне нужно подготовиться к завтрашней встрече с Джанетт, но мы оба знаем, что дело не только в этом. Он мог бы подловить меня на этом, напомнить, что мы обещали всегда говорить друг другу правду, но не делает этого. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, что мне просто нужно на некоторое время зарыться в свою маленькую хоббитскую нору, и когда буду готова, я снова вылезу, и со мной все будет в порядке.

В тот вечер я пеку сахарные печенья с глазурью из эггнога и корицы, они – словно признание в любви во рту. Когда я пеку, это успокаивает меня, стабилизирует. Вот что я делаю, когда мне не хочется ни о чем сильно думать. Это занятие, которое требует от вас очень мало, – вы просто следуете инструкции, а потом, в конце, что-то создаете. От ингредиентов до самого десерта. Это подобно волшебству. Щелк – и  бесподобность.

После полуночи, положив печенье на охлаждающую подставку и надев кошачью пижаму, я забираюсь в кровать, чтобы почитать, когда раздается стук в окошко. Я думаю, что это Крис, и иду к окну, проверить и посмотреть, заперла ли я его, но это не она – это Питер! Я приоткрываю окно.

– Боже мой, Питер! Что ты здесь делаешь? – шепчу я с бешено колотящимся сердцем. – Папа дома!

Питер забирается внутрь. На нем дутый жилет и синяя шапочка на голове. Сняв шапку, он улыбается и говорит:

– Ш-ш-ш. Ты его разбудишь.

Я подбегаю к двери и запираю ее.

– Питер! Ты не можешь быть здесь! – Я одновременно ощущаю панику и возбуждение. Не знаю, был ли когда-нибудь раньше в моей комнате парень, кроме Джоша, а это было сто лет назад.

Питер уже снимает обувь.

– Просто позволь мне остаться  на несколько минут.

Я скрещиваю руки на груди, поскольку на мне нет лифчика, и спрашиваю:

– Если всего на несколько минут, то зачем ты снимаешь ботинки?

Он увиливает от вопроса. Плюхнувшись на кровать, он говорит:

– Эй, а почему ты не носишь свое амишское бикини? Оно такое сексуальное. – Я собираюсь шлепнуть его по голове, но он хватает меня за талию и прижимает к себе. Он зарывается лицом в мой живот, как маленький мальчик. Его голос глухой, когда он произносит, – Мне жаль, что все это происходит из-за меня.

Я прикасаюсь к его макушке; на ощупь его волосы мягкие и шелковистые.

– Все хорошо, Питер. Я знаю, что это не твоя вина. – Я бросаю взгляд на освещенный луной будильник. – Ты можешь остаться на пятнадцать минут, но потом ты должен уйти. – Питер кивает и отпускает меня. Я сажусь на кровать рядом с ним и кладу голову на его плечо. Надеюсь, что минуты будут тянуться медленно.

– Как прошла вечеринка?

– Скучно без тебя.

– Лжец.

Он смеется легким смехом.

– Что ты испекла вечером?

– Откуда ты знаешь, что я пекла?

Питер вдыхает мой аромат.

– Ты пахнешь сахаром и сливочным маслом.

– Сахарное печенье с глазурью из эггнога.

– Можно я возьму немного с собой?

Я киваю, и мы облокачиваемся спинами о стену. Он обхватывает меня рукой, надежной и уверенной.

– Осталось двенадцать минут, – говорю я в его плечо, и скорее чувствую, чем вижу его улыбку.

– Тогда давай сделаем их приятными. – Мы начинаем целоваться, и я определенно никогда прежде не целовалась с парнем в постели. Это совершенно новое. Сомневаюсь, что буду в состоянии снова думать о своей кровати как раньше. Между поцелуями он спрашивает, – Сколько у меня осталось времени?

Я поглядываю на часы.

– Семь минут. – Может быть, мне следует добавить еще пять…

– Тогда можем мы прилечь? – предлагает он.

Я толкаю его в плечо.

– Питер!

– Я просто хочу побыть с тобой немного! Если бы я собирался  попытаться сделать что-то еще, мне бы потребовалось больше семи минут, поверь мне.

Так что мы ложимся, моя спина у его груди, он же свернулся вокруг меня, обхватив меня руками. Он прижался подбородком к ложбинке между моей шеей и плечом. Это могло бы стать моим любимым занятием из всех, которыми мы когда-либо занимались. Мне настолько сильно это нравиться, что приходится напоминать себе оставаться бодрствующей, чтобы мы не заснули. Мне хочется закрыть глаза, но я продолжаю смотреть на часы.

– Обниматься, блин, лучше всего, – вздыхает он, и лучше бы он этого не говорил, поскольку это заставляет меня задуматься о том, сколько раз он, должно быть, обнимал так же Женевьеву.

На пятнадцатиминутной отметке я так быстро сажусь, что он подпрыгивает. Я похлопываю его по плечу.

– Пора уходить, приятель.

Он надувает губы.

– Ну же, Кави!

Я качаю головой, оставаясь непреклонной.

«Если бы ты не заставил меня подумать о Женевьеве, то я дала бы тебе еще пять минут».

После того, как я выпроваживаю Питера с пакетиком печенья, я ложусь на кровать, закрываю глаза и представляю, что его руки все еще вокруг меня, и засыпаю с этой мыслью.