Правила: ваш дом – безопасная зона. Школа находится в безопасной зоне, а вот парковка – нет. Как только ты переступишь за дверь, начинается честная игра. Ты выбываешь, если тебя выбили касанием в две руки.

И если ты не исполнишь желание, то поплатишься жизнью. Женевьева объявляет последнюю часть и от нее меня бросает в дрожь. Тревор Пайк содрогается и говорит:

– Девушки – страшные.

– Нет, девушки в их семье страшные, – поправляет Питер, показывая на Крис и Женевьеву. Они обе улыбаются, и в их улыбках я вижу семейное сходство. Бросив на меня косой взгляд, Питер с надеждой добавляет: – Но ты не страшная. Ты милая, правда? 

Внезапно я припоминаю кое-что, что сказала мне Сторми. «Не позволяй ему стать слишком уверенным в тебе». Питер во мне очень уж уверен. Настолько уверен, насколько только может быть человек.

– Я тоже могу быть страшной, – спокойно отвечаю я, и он бледнеет. Всем остальным я говорю, – Давайте просто повеселимся.

– О-о, это будет весело, – уверяет меня Джон. Он надевает свою кепку Ориолс на голову и тянет козырек вниз. – Игра началась. – Он ловит мой взгляд. – Если ты считала, что я был хорош в «Модели ООН», подожди, пока не увидишь мои навыки Нулевой видимости 30. 

Я прохожу вместе со всеми к их машинам, и слышу, как Питер говорит Женевьеве попросить Крис подвезти ее, от чего они обе отказываются.

– Разбирайтесь сами, – поизносит Питер. – Я остаюсь со своей девушкой.

Женевьева закатывает глаза, а Крис постанывает.

– Уф. Хорошо. – Она говорит Женевьеве. – Садись.

Автомобиль Крис выезжает с подъездной дорожки, когда Джон спрашивает Питера:

– А кто твоя девушка?

У меня внутри все падает.

– Кави. – Питер бросает на него недоумевающий взгляд. – Ты не знал? Странно.

Теперь они оба смотрят на меня. Питер в растерянности, но Джон понял все, чем бы это «все» ни было.

Мне следовало рассказать ему. Почему же я этого не сделала?

***

Вскоре после этого все, за исключением Питера, уходят.

– Итак, мы собираемся об этом поговорить? – спрашивает он, следуя за мной на кухню. У меня в руках мусорный мешок со всеми обертками от мороженого и Капри Санс, и я отказалась от его предложения отнести пакет вниз. Я чуть не спотыкаюсь, спускаясь с мешком по лестнице, но мне плевать.

– Конечно, давай поговорим. – Я оборачиваюсь и подхожу к нему, размахивая мусорным мешком. Он с испугом поднимает руки вверх. – Зачем ты привез Женевьеву?

Питер морщится.

– Уф, Кави, прости.

– Ты тусовался с ней? Вот почему ты не приехал пораньше, чтобы помочь мне все приготовить?

Он медлит с ответом.

– Да, я был с ней. Она позвонила мне вся в слезах, поэтому я поехал к ней, а потом просто не мог оставить ее одну… и привез сюда.

В слезах? Я никогда не видела ее плачущей. Она не плакала даже когда умерла ее кошка Королева Елизавета. Должно быть, она притворялась, чтобы заставить Питера остаться.

– Ты просто не мог оставить ее?

– Нет, – отвечает он. – Прямо сейчас, она переживает хреновые времена. Я просто пытаюсь оказать ей поддержку. Как друг. Вот и все!

– Боже, она действительно знает, как воздействовать на тебя, Питер!

– Это не так.

– Это всегда так. Она дергает за ниточки, а ты просто… – Я болтаю руками и головой, как марионетка.

Питер хмурится.

– Это было зло.

– Что ж, прямо сейчас я чувствую себя злой. Так что остерегайся.

– Но ты не злая. Обычно.

– Почему ты не можешь мне просто рассказать?  Ты же знаешь, я никому не скажу. Мне действительно хочется это понять, Питер.

– Потому что не мне об этом рассказывать. Не пытайся заставить меня, потому что я не могу.

– Она делает все это, чтобы тобой манипулировать. Вот что она делает. – Я слышу ревность в своем голосе, и я ненавижу это, ненавижу. Это не я.

Он вздыхает.

– Между нами ничего не происходит. Ей просто нужен друг.

– У нее много друзей.

– Ей нужен старый друг.

Я качаю головой. Он не понимает. Девушки понимают друг друга так, как никогда не поймут парни. Вот откуда я знаю, что это просто еще одна из ее игр. Появиться сегодня в моем доме – просто еще один из ее способов показать надо мной свое превосходство.

Затем Питер говорит:

– Кстати, о старых друзьях. Я не знал, что вы с Маклареном были такими закадычными приятелями.

Я краснею.

– Я говорила тебе, что мы были друзьями по переписке.

Приподняв брови, он спрашивает:

– Вы друзья по переписке, но он не знает, что мы вместе?

– Эта тема никогда не всплывала!

Погодите-ка – это я должна сейчас злиться на него, а не наоборот. Каким-то образом весь этот разговор перевернулся в обратную сторону, и теперь я – та, кто оправдывается.

– Итак, в тот день, когда ты пошла на ту штуку «Модели ООН» несколько месяцев назад, я спросил тебя, видела ли ты Макларена и ты ответила нет. Но сегодня он поднял эту тему, и ты, безусловно, видела его там. Не так ли?

Я сглатываю.  

– Когда это ты превратился в обвинителя? Уф. Я видела его там, но мы даже не разговаривали; я просто вручила ему записку…

– Записку? Ты передала ему записку?

– Она была не от меня – она была от другой страны, для «Модели ООН». – Питер открывает рот, чтобы задать еще один вопрос, но я быстро добавляю: – Я просто не упомянула об этом, поскольку ничего не произошло.

Он скептически спрашивает:

– Итак, ты хочешь, чтобы я был честен с тобой, но сама не хочешь быть честной со мной?

– Все было не так! – кричу я. Что здесь вообще происходит? Как наша ссора так быстро стала настолько крупной?

С минуту никто из нас ничего не говорит. Затем он спокойно интересуется:

– Ты хочешь расстаться?

Расстаться?

– Нет. – Внезапно я ощущаю себя дрожащей, словно могу расплакаться. – А ты?

– Нет! 

– Ты первый спросил!

– Вот и все. Никто из нас не хочет расставаться, так что мы просто будем продолжать дальше встречаться. – Питер опускается на стул у кухонного стола и кладет на него голову.

Я сижу напротив него. Кажется, он так далеко от меня. Мне очень хочется протянуть руку и коснуться его волос, пригладить их, сделать так, чтобы эта ссора закончилась и осталась позади.

Он поднимает голову, его глаза огромные и печальные.

– Теперь мы можем обняться?

Дрожа, я киваю, и мы оба встаем, я обхватываю его руками за пояс. Он крепко прижимает меня к себе. Его голос звучит приглушенно у моего плеча, когда он спрашивает:

– Мы можем больше никогда не ссориться?

Я смеюсь неуверенным дребезжащим смехом, испытывая облегчение и дрожь.

– Да, пожалуйста.

А затем он целует меня, его губы такие настойчивые, будто он ищет некое заверение, своего рода обещание, которое могу дать только я. В ответ я целую его – да, я обещаю, обещаю, обещаю, мы больше не будем ссориться. Я начинаю терять равновесие, и его руки крепко смыкаются вокруг меня, и он целует меня, пока у меня не перехватывает дыхание.