После школы мы с Китти разбиваем лагерь на кухне, где освещение более яркое. Я спускаю вниз свой динамик и включаю «Andrews Sisters», чтобы привести нас в нужное расположение духа. Китти кладет полотенце и раскладывает всю мою косметику, заколки, лак для волос.

Я поднимаю пакетик с накладными ресницами.

– Откуда ты их взяла?

– Брилль украла их у своей сестры и дала мне одну упаковку.

– Китти!

– Она не заметит. У нее их куча!

– Нельзя просто так брать чужие вещи.

– Я не брала, Брилль взяла. В любом случае, я не могу вернуть их сейчас. Ты хочешь, чтобы я наклеила их тебе или нет?

Я колеблюсь.

– А ты хоть знаешь, как?

– Ага, я много раз наблюдала, как ее сестра их клеит. – Китти берет ресницы из моей руки. – Если не хочешь их использовать, отлично. Я приберегу их для себя.

– Ну… хорошо. Но больше никакого воровства. – Я хмурюсь. – Эй, а вы, ребята, когда-нибудь брали мои вещи? – Если вникнуть, то я уже несколько месяцев не видела своей бини с вязаными кошачьими ушками.

– Шшш, больше никаких разговоров, – говорит она.

Больше всего времени уходит на волосы. Мы с Китти просмотрели бесчисленное количество обучающих уроков по созданию причесок, чтобы понять логистику «виктори ролз». Тут понадобится куча начёсов, спрея для волос и бигуди. И заколок. Много заколок.

Я смотрюсь на себя в зеркало.

– Тебе не кажется, что мои волосы выглядят немного… тяжелыми?

– Что ты имеешь в виду под «тяжелыми»?

– Они выглядят так, будто у меня на голове булочка с корицей.

Китти сует мне в лицо айпад.

– Ага, как и у этой девушки. Вот, посмотри. Прическа должна выглядеть настоящей. Если мы упростим ее, то она не будет соответствовать теме, и никто не поймет, что ты задумала. – Я медленно киваю, она попала в точку. – Кроме того, я собираюсь к мисс Ротшильд дрессировать Джейми. У меня нет времени начинать все заново.

Чтобы накрасить мне губы, мы достигаем идеального вишнево-красного цвета, смешав два разных оттенка красного – кирпичный и пожарной машины – с ярко-розовой пудрой для закрепления. Я выгляжу так, словно поцеловала вишневый пирог.

Я промокаю губы, когда Китти спрашивает:

– Этот красавчик, Джон Амбер Макэндрюс, заедет за тобой, или ты встречаешься с ним в доме престарелых?

Я предостерегающе машу ей в лицо салфеткой.

– Он заедет за мной, и лучше бы тебе быть милой. К тому же, он не красавчик.

– По сравнению с Питером,он красавчик, – утверждает Китти.

– Давай будем честными. Они оба миловидные. Не то, чтобы у Питера были тату или огромные мышцы. По правде говоря, он очень самовлюбленный. – Мы никогда не проходили мимо окна или стеклянной двери без того, чтобы Питер не посмотрелся в них.

– Ну, а Джон самовлюбленный?

– Нет, я так не думаю.  

– Хм.

– Китти, прекрати устраивать это соревнование Джон против Питера. Неважно, кто симпатичнее.

Китти продолжает, будто не слышала меня.

– У Питера автомобиль гораздо лучше. На чем ездит Джонни-бой, на скучном внедорожнике? Зачем нужен внедорожник? Все, что они делают, так это жрут бензин.

– Честно говоря, я думаю, что это гибрид.

– А ты не прочь его позащищать.

– Он мой друг!

– Что ж, а Питер – мой, – парирует она.

***

Одеваться – это сложный процесс, и я наслаждаюсь каждым его этапом. Вся суть в предвкушении, надежде на вечер. Я медленно надеваю чулки со швом, надеясь, что мне  не придется в них бегать. Уходит целая вечность, чтобы расположить швы прямо по центру сзади каждой ноги. Затем платье – темно-синее, с рисунком из белых веточек и маленьких ягодок падуба-остролиста, и с легкими короткими рукавами. Последними идут туфли. Громоздкие красные туфли на высоком каблуке с бантиком на носке и ремешком на лодыжке.

Все вместе смотрится здорово, и я должна признать, что Китти была права насчет «виктори ролз» на голове. Что-то меньшее не подошло бы.

Когда я выхожу, папа устраивает большой ажиотаж по поводу того, как великолепно я выгляжу, и делает примерно миллион фотографий, которые сразу же отправляет Марго. Она тут же выходит в видео-чат, чтобы увидеть все своими глазами.

– Постарайся сделать фотографию вас со Сторми вместе, – настаивает Марго. – Мне хочется увидеть, какой сексуальный наряд на ней будет.

– Он на самом деле не такой уж сексуальный, – отвечаю я. – Она сшила его сама по выкройкам платьев 1940-х.

– Уверена, она найдет способ привнести сексуальности, – говорит Марго. – А что наденет Джон Макларен?

– Без понятия. Он сказал, что это сюрприз.

– Хм, – произносит она. Это очень двусмысленное «хм», и я его игнорирую. 

Папа делает последний снимок меня на крыльце, когда подходит мисс Ротшильд.

– Ты выглядишь потрясающе, Лара Джин, – говорит она.

– Правда ведь, не так ли? – с любовью произносит он.

– Боже, я обожаю сороковые, – продолжает она.

– Ты видела документальный фильм Кена Бернса «Война»? – интересуется у нее папа. – Если у тебя есть интерес ко Второй Мировой войне, то его нужно обязательно посмотреть.

– Вы должны посмотреть его вместе, – подпевает Китти, и мисс Ротшильд стреляет в нее предостерегающим взглядом.

– Он есть у тебя на DVD? – спрашивает она папу. Китти светится от возбуждения.

– Конечно, ты можешь взять его в любое время, – отвечает папа, как всегда ничего не замечающий, и Китти хмурится, а потом у нее открывается рот.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, на что она смотрит, и это – красный кабриолет Мустанг, едущий по нашей улице с опущенным верхом, за рулем которого восседает Джон Макларен.

При виде него у меня отвисает челюсть. Он в полном обмундировании: желтовато-коричневая рубашка с желтовато-коричневым галстуком, в желтовато-коричневых брюках с желтовато-коричневым поясом и шляпе. Его волосы уложены на боковой пробор. Он выглядит лихо, как настоящий солдат. Он улыбается и машет мне рукой.

– Вау, – выдыхаю я. 

– Точно – вау, – соглашается мисс Ротшильд, выпучив глаза рядом со мной. Папа с его DVD-диском Кена Бернса забыты; мы все пялимся на Джона в этой форме, в этой машине. Такое чувство, будто я его придумала. Он паркует автомобиль перед домом и мы все бросаемся к нему.

– Чья это машина? – требует Китти.

– Моего отца, – отвечает Джон. – Я ее одолжил. Правда, пришлось пообещать парковаться очень далеко от всех других автомобилей, так что, я надеюсь, у тебя удобная обувь, Лара Джин… – Он замолкает и рассматривает меня сверху донизу. – Вау. Ты выглядишь бесподобно. – Он жестом показывает на мою булочку с корицей. – Серьезно, твои волосы выглядят такими… настоящими.

– Они настоящие! – Я осторожно прикасаюсь к ним, и внезапно чувствую себя неловко из-за булочки с корицей на голове и красной помады.

– Знаю, я имею в виду, они выглядят аутентичными.

– Так же, как и ты, – подмечаю я.

– Я могу сесть в нее? – встревает Китти, ее рука на двери с пассажирской стороны.

– Конечно, – отвечает Джон. Он вылезает из машины. – Но разве ты не хочешь посидеть на месте водителя?

Китти быстро кивает. Мисс Ротшильд тоже забирается в автомобиль, и папа фотографирует их вместе. Китти позирует, небрежно положив одну руку на руль.

Мы с Джоном отходим в сторону, и я спрашиваю его:

– Где ты вообще достал эту форму? 

– Заказал на eBay. – Он хмурится. – Я правильно надел эту шапку? Как считаешь, она не слишком мала для моей головы?

– Ни в коем случае. Я думаю, она выглядит именно так, как должна выглядеть.  – Я тронута тем, что он не поленился и заказал для этого форму. Не могу себе представить много парней, которые сделали бы такое. – Сторми обалдеет, когда тебя увидит.

Он изучает мое лицо.

– А что насчет тебя? Тебе нравится?

Я краснею.

– Да. Я думаю, что ты выглядишь… супер.

***

Марго, как всегда, оказывается права. Сторми укоротила подол платья – теперь оно выше колена.

– У меня все еще есть ноги, – торжествует она, вертясь. – Моя лучшая деталь, благодаря всей той верховой езде, которой я занималась, будучи девушкой. – Она также немного демонстрирует ложбинку между грудей.

Седовласый мужчина, который приехал сюда в фургоне из Фенклиффа, бросает на нее оценивающий взгляд, но Сторми делает вид, что не замечает его, без конца хлопая ресницами и прихорашиваясь, положив одну руку на бедро. Это, должно быть, и есть тот красивый мужчина, про которого говорила мне Сторми.

Я фотографирую ее у фортепиано и сразу же отправляю фото Марго, которая в ответ присылает улыбающийся смайлик и два больших пальца вверх.

Я устанавливаю в центре американский флаг, наблюдая, как Джон, под руководством Сторми, передвигает стол ближе к центру комнаты, когда рядом со мной незаметно садится Алисия, и потом мы уже наблюдаем за ним вдвоем. 

– Тебе следует с ним встречаться.

– Алисия, я же говорила, что только что разорвала отношения, – шепчу я в ответ. В этой форме и с этим пробором, я не могу отвести от него глаз.

– Ну, так начни новые. Жизнь коротка. – В кои-то веки Алисия и Сторми в чем-то согласны.

Сейчас Сторми поправляет Джону галстук и его маленькую шапку. Она даже облизывает палец, пытаясь пригладить ему волосы, но он уклоняется. Наши взгляды встречаются, и он делает безумное лицо, словно моля: Помоги мне.

– Спаси его, – говорит Алисия. – Я закончу со столом. Моя экспозиция лагеря для интернированных уже готова. – Она установила ее у дверей, так что это первое, что бросается в глаза при входе.

Я спешу к Джону со Сторми. Сторми радостно мне улыбается.

– Разве она не выглядит точно как куколка. – Она неспешно уходит.

С серьезным лицом Джон говорит:

– Лара Джин, ты точно как куколка.

Я хихикаю и прикасаюсь к макушке.

– Куколка с булочкой с корицей на голове.

Народ начинает заполнять комнату, хотя нет еще и семи. Я заметила, что старики, как правило, склонны приходить пораньше. Мне еще нужно подготовить музыку. Сторми говорит, что когда устраиваешь вечеринку, музыка, безусловно, является первым пунктом на повестке дня, поскольку она создает настроение в ту секунду, когда гость входит в помещение. Я чувствую, как мои нервы начинают пульсировать. Еще так много осталось сделать. 

– Мне лучше закончить приготовления.

– Скажи, что нужно делать, – говорит Джон. – Я – твой заместитель командующего на этой тусовке. Интересно, люди говорили «тусовка» в сороковых?

Я смеюсь.

– Возможно! – И торопливо добавляю, – Хорошо, ты бы не мог установить динамики и iPod? Они в сумке у стола с закусками. И ты можешь зайти за миссис Тейлор из 5А? Я обещала ей сопровождающего.

Джон салютует мне и убегает. По позвоночнику, подобно пузырькам в газировке, вверх и вниз проходит дрожь. Сегодня будет незабываемая ночь!

***

Мы уже тут полтора часа, и Кристалл Клемонс, дама с этажа Сторми, ведет всех в медленном шаге танцевального урока по свингу. Конечно же, Сторми впереди, изо всех сил исполняя рок-степ. Я тоже двигаюсь у стола с закусками: раз-два, три-четыре, пять-шесть. Ранее я танцевала с мистером Моралесом, но только один раз, поскольку женщины пилили меня глазами за то, что я заняла годного крепкого мужчину. Мужчины в домах престарелых в дефиците, так что мужчин-партнеров по танцам не хватает, их вдвое меньше. Я слышала, как несколько женщин перешептывались о том, как грубо со стороны джентльмена не танцевать, когда дамы остаются без партнеров, и многозначительно поглядывали на бедного Джона.

Джон стоит на другом конце стола, попивая колу и кивая головой в такт музыке. Я была настолько занята, бегая туда-сюда, что нам почти не удалось пообщаться. Я наклоняюсь над столом и кричу:

– Веселишься?

Он кивает. Затем он, совершенно неожиданно, с грохотом ставит свой стакан на стол, да так сильно, что стол сотрясается, а я подпрыгиваю.

– Ладно, – произносит он. – Победить или умереть. День «Д».

– Что?

– Давай потанцуем, – говорит Джон.

Я робко отвечаю:

– Мы не обязательно должны это делать, если ты не хочешь, Джон.

– Нет, я хочу. Я ведь не зря брал у Сторми танцевальные уроки по свингу.

У меня округляются глаза.

– Когда ты брал танцевальные уроки по свингу у Сторми?

– Не думай об этом, – говорит он. – Просто потанцуй со мной.

– Что ж… а у тебя остались военные облигации? – шучу я.

Джон выуживает одну из кармана брюк и со стуком кладет ее на стол с закусками. Затем хватает меня за руку и ведет в центр танцпола, словно солдат, идущий на поле боя.  Он – само олицетворение мрачной сосредоточенности. Он подает сигнал мистеру Моралесу, который командует музыкой, поскольку является единственным, кто может разобраться в моем телефоне. Из динамиков с ревом вырывается «IntheMood» Гленна Миллера.

Джон решительно мне кивает.

– Давай сделаем это.

И потом мы танцуем. Рок-степ, в сторону, вместе, в сторону, повтор. Рок-степ, раз-два-три, раз-два-три. Мы наступаем друг другу на ноги бессчетное количество раз, но он вертит меня туда-сюда – кружит, кружит – наши лица разрумяниваются, и мы оба смеемся. Когда песня заканчивается, он привлекает меня к себе, а потом откидывает назад в последний раз. Все аплодируют. Мистер Моралес кричит:

– За молодых!

Джон хватает меня и поднимает в воздух, будто мы танцоры на льду, и толпа взрывается аплодисментами. Я так сильно улыбаюсь, что, кажется, мое лицо может рассыпаться.

***

Позже, Джон помогает мне снять украшения и все упаковать. Он выходит на стоянку с двумя огромными коробками, а я остаюсь, чтобы со всеми попрощаться и убедиться, что мы все собрали. Я все еще чувствую себя отчасти возбужденной из-за вечера. Вечеринка прошла настолько хорошо, что Джанетт осталась очень довольной. Она подошла, сжала мои плечи и сказала:

– Я горжусь тобой, Лара Джин.

А потом танец с Джоном… Тринадцатилетняя, я умерла бы. Шестнадцатилетняя, я плыву по коридору дома престарелых, ощущая себя, словно во сне.  

Я выплываю из входной двери, когда вижу Женевьеву под ручку с Питером, и такое чувство, словно мы в машине времени, и прошлого года никогда не было. Нас никогда не было.

Они приближаются. Сейчас они в десяти футах от меня, и я застываю на месте. Неужели отсюда нет никакого выхода? От этого унижения, от очередного проигрыша? Я так увлеклась вечеринкой «Организация досуга войск» и Джоном, что совершенно забыла об игре. Какие у меня есть варианты? Если я повернусь и побегу обратно в дом престарелых, она просто будет ждать меня на стоянке всю ночь. Вот так, я снова превратилась в кролика под ее лапой. Вот так просто, она выигрывает.   

А потом стало слишком поздно. Они меня заметили. Питер сбрасывает руку Женевьевы.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он меня. – И что это за макияж? – Он жестом показывает на мои глаза, на мои губы.

Мои щеки горят. Я игнорирую замечание насчет своего макияжа и просто говорю:

– Я здесь работаю, помнишь? И знаю, почему ты здесь, Женевьева. Питер, спасибо большое, что помогаешь ей убрать меня. Ты, действительно, надежный и смелый парень.

– Кави, я пришел сюда не для того, чтобы помогать ей выбить тебя из игры. Я даже не знал, что ты будешь здесь. Я же говорил, мне плевать на эту игру! – Он поворачивается к Женевьеве и спрашивает ее осуждающе, – Ты сказала, что тебе нужно кое-что забрать у бабушкиной подруги.

– Да, – отвечает она. – Это просто удивительное совпадение. Полагаю, я выиграла, не так ли?

Она такая самодовольная, такая уверенная в себе и в своей победе надо мной.

– Ты меня еще не выбила. – Следует ли мне просто забежать обратно внутрь? Сторми позволила бы мне переночевать, если бы мне понадобилось. 

И как раз в это время со стоянки с ревом подъезжает красный Мустанг Джона.

– Привет, ребята, – приветствует Джон, и челюсти Питера с Джен отпадают. И только тогда я думаю, как, должно быть, странно мы смотримся вместе: Джон – в своей форме времен Второй Мировой войны с изящной маленькой шапочкой, и я – с прической «виктори ролз» и красной помадой.

Питер пристально разглядывает его.

– Что ты здесь делаешь?

Джон беспечно отвечает:

– Моя прабабушка живет здесь. Сторми. Возможно, ты слышал о ней. Она подруга Лары Джин.

– Уверена, он бы не запомнил, – говорю я.

Питер хмурится, глядя на меня, и я знаю, что он не помнит. Как это на него похоже.

– А что за наряды? – интересуется он хриплым голосом.

– Вечеринка «Организация досуга войск», – отвечает Джон. – Очень привилегированная. Только для VIP-персон – извините, ребята. – Затем он касается своей шапки в знак приветствия, что, могу сказать, злит Питера, что, в свою очередь, заставляет меня радоваться.

– Что, черт возьми, такое вечеринка «Организация досуга войск»? – спрашивает меня Питер.   

Джон с наслаждением протягивает руку на пассажирское сиденье.

– Это со Второй Мировой войны.

– Я не тебя спрашивал, я спрашивал ее, – рявкает Питер. Он смотрит на меня суровым взглядом. – Это свидание? Ты с ним на свидании? И чья, черт возьми, это машина?

Прежде чем я успеваю ответить, Женевьева делает шаг в мою сторону, от чего я уклоняюсь. Я забегаю за колонну.

– Не будь ребенком, Лара Джин, – произносит она. – Просто признай, что ты проиграла, а я выиграла!

Я выглядываю из-за колонны, и Джон бросает на меня взгляд – взгляд, который говорит: «Садись». Я быстро киваю. Затем он распахивает пассажирскую дверь, и я бегу к ней так быстро, как только могу. Я едва успеваю закрыть дверь, как он отъезжает, а Питер с Джен остаются стоять в нашей пыли.

Я оборачиваюсь на них. Питер пристально глядит нам вслед, раскрыв рот. Он ревнует, и я рада.

– Спасибо, что спас, – говорю я, все еще пытаясь отдышаться. Мое сердце так сильно бьется в груди.

Джон смотрит прямо перед собой с широкой улыбкой на лице.

– Не за что. 

Мы останавливаемся на светофоре, и он поворачивает голову и смотрит на меня, а затем мы смотрим друг на друга и смеемся как сумасшедшие, и у меня снова перехватывает дыхание.

– Ты видела, какие у них были лица? – спрашивает Джон, тяжело дыша, опуская голову на руль.

– Эта было классно!

– Как в кино! – Он улыбается мне, его ликующие, голубые глаза сияют.

– Прямо как в кино, – соглашаюсь я, откидываюсь головой на спинку сиденья и смотрю на луну, раскрыв глаза настолько широко, что даже больно. Я, в красном Мустанге-кабриолете, сижу рядом с парнем в военной форме, ночной воздух ощущаетсяна коже, как прохладный шелк, а на небе – бесконечные звезды, и я счастлива. По тому, как Джон все еще улыбается про себя, я знаю, что он – тоже. Мы должны сыграть в игру «притворись кем-то» этой ночью. Бог с ними, с Питером и Женевьевой. Загорается зеленый свет, и я вскидываю руки в воздух.

– Гони, Джонни! – кричу я, и он дает полный ход так, что я вскрикиваю. 

Мы немного катаемся, и на следующем светофоре он тормозит и обнимает меня одной рукой, привлекая меня ближе к себе.

– Разве не так они это делали в пятидесятые? – спрашивает он, одна его рука на руле, а другая обнимает меня за плечи.

Частота ударов моего сердца вновь подлетает.

– Ну, с формальной точки зрения, мы одеты для сороковых… – и потом он меня целует. Его губы на моих – теплые и упругие, мои глаза с трепетом закрываются.

Когда он всего лишь на толику отстраняется, то глядит на меня и спрашивает, наполовину в шутку, наполовину в серьез:

– Лучше, чем в первый раз?

Я ошеломлена. Теперь у него на лице немного моей помады. Я протягиваю руку и вытираю ее. Загорается зеленый свет, мы не двигаемся; он по-прежнему смотрит на меня. Кто-то позади нас сигналит.

– Зеленый свет.

Он не двигается с места и продолжает смотреть на меня.

– Сначала ответь.

– Лучше. – Джон давит ногой на газ, и мы опять трогаемся. Я все еще задыхаюсь. Я кричу навстречу ветру, – Однажды я хочу увидеть тебя, выступающим с речью на «Модели ООН»!

Джон смеется.

– Что? Почему?

– Думаю, ее стоило бы посмотреть. Уверена, ты был бы… великолепен. Знаешь, из всех нас, мне кажется, ты изменился больше всех.

– Как?

– Раньше ты был каким-то спокойным. В своих собственных мыслях. Теперь ты такой уверенный в себе.

– Я все еще нервничаю, Лара Джин. – У Джона на лбу небольшая прядь, маленькая прядь волос, которая никак не хочет лежать; она такая непослушная. Именно эта прядь больше всего остального заставляет мое сердце сжиматься.