На следующее утро я одеваюсь в школу с особой тщательностью. Крис сказала, что мне следует сделать акцент на том, что подразумевает наряд типа смотрите-на-меня. Марго же посоветовала мне быть выше всего этого, а значит надеть что-то такое же зрелое, как юбка-карандаш или, может быть, мой зеленый вельветовый пиджак. Но моя интуиция подсказывает мне слиться, слиться, слиться. Огромный свитер, который больше похож на одеяло. Леггинсы. Коричневые сапоги Марго. Если бы я могла носить бейсболку в школе, то надела бы, но головные уборы носить не разрешается.

Я делаю себе миску хлопьев с ломтиками банана, но могу проглотить только несколько ложек. Я слишком нервничаю. Марго замечает и засовывает плитку с кешью в мою сумку на потом. Мне повезло, что она все еще здесь, чтобы позаботиться обо мне. Завтра она уезжает обратно в Шотландию.

Папа ощупывает мой лоб.

– Ты заболела? Вчера вечером ты тоже почти ничего не съела за ужином.

Я качаю головой.

– Наверное, просто спазмы. У меня скоро начнутся месячные. – Следует только произнести волшебное слово «месячные», и я знаю, что дальше он давить не будет.

– А-а, – протягивает он, кивая головой с видом знатока. – После того, как у тебя в животе будет немного еды, прими два ибупрофена, чтобы он был у тебя в организме.

– Поняла, – отвечаю я. Мне стыдно за ложь, но она крошечная, да и для его же блага. Он не должен узнать об этом видео, никогда.

Питер подъезжает к нашему дому в кои-то веки вовремя. Он на самом деле придерживается нашего договора. Марго провожает меня до двери и говорит:

– Просто держи голову высоко, ладно? Ты ничего плохого не сделала.

Как только я сажусь в машину, Питер наклоняется и целует меня в губы, что все еще ощущается как-то удивительно. Я так застигнута врасплох, что случайно кашляю ему в рот.

– Прости, – говорю я.

– Не беспокойся, – отвечает он, как всегда дружелюбно. Он кладет руку на спинку моего сиденья, сдавая назад, а затем бросает мне свой телефон. – Проверь Anonybitch.

Я открываю его Инстаграм и перехожу на страницу Anonybitch.  И вижу запись, которая была ниже нашей – изображение парня в отключке, с пенисами, нарисованными перманентным маркером по всему лицу. Теперь оно на первом месте новостной ленты. Я ахаю. Видео в гидромассажной ванне исчезло!

– Питер, как ты это сделал?

Питер усмехается горделивой усмешкой.

– Прошлой ночью я написал сообщение Anonybitch и сказал им убрать это дерьмо, иначе мы подадим на них в суд. Я сообщил им, что мой дядя юрист и мы оба с тобой – несовершеннолетние. – Он сжимает мою коленку.

– Твой дядя, правда, юрист?

– Нет. Он владеет пиццерией в Нью-Джерси. – Мы оба смеемся, и это ощущается таким облегчением. – Послушай, не беспокойся ни о чем сегодня. Если кто-нибудь что-нибудь тебе скажет, я надеру ему задницу.

– Мне просто хотелось бы знать, кто это сделал. Я могла поклясться, что мы были одни в ту ночь.

Питер качает головой.

– Мы же не сделали ничего такого плохого! Я имею в виду, кого заботит, целовались мы в этом чертовом джакузи или нет? Какая разница, занимались ли мы там сексом? – Я хмурюсь, и он быстро добавляет, – знаю, знаю. Ты не хочешь, чтобы люди думали, что мы сделали что-то, чего мы не делали. Мы определенно этого не делали, и именно это я и сказал той сучке Anonybitch.  

– Для парней и девушек это по-разному, Питер.

– Знаю. Не злись. Я собираюсь выяснить, кто это сделал. – Он смотрит прямо перед собой, такой серьезный и непохожий сам на себя, и из-за всех его хороших намерений его профиль выглядит как-то благородно.

О, Питер, почему ты такой красивый! Если бы ты не был таким красавцем, то я никогда бы не забралась к тебе в ту горячую ванну. Это все ты виноват. За исключением того, что нет. Ведь я – та, кто снял свои носки и туфли, и забралась в нее. Я тоже этого хотела. Я просто ценю, что он воспринимает все настолько серьезно, что написал электронное письмо от нашего имени. Знаю, что Женевьеву подобная ситуация ничуть бы не беспокоила – у нее никогда не было проблем с ППИ (публичным проявлением интереса) или нахождением в центре внимания. Но меня это беспокоит, очень беспокоит.

Он поворачивает голову и смотрит на меня, изучая мои глаза, мое лицо.

– Ты же не жалеешь об этом, Лара Джин, правда?

Я качаю головой.

– Нет, не жалею. – Он улыбается мне так нежно, что я не могу не улыбнуться ему в ответ. – Спасибо, что заставил их убрать видео ради меня.

– Нас, – поправляет он. – Я сделал это ради нас. – Он переплетает наши пальцы. – Это ты и я, малыш. – Я сжимаю пальцы вокруг его. Если мы будем просто достаточно крепко держаться, то все будет хорошо.

***

Когда мы идем по коридору вместе, девушки перешептываются. Парни посмеиваются. Один парень из команды по лакроссу подбегает и пытается дать «пять» Питеру, который с рычанием отпихивает его в сторону.

Когда я стою одна у своего шкафчика и меняю книги, ко мне подходит Лукас.

– Я не буду ходить вокруг да около, – говорит он. – А просто спрошу. Девушка на видео действительно ты?

Я делаю глубокий успокаивающий вдох.

– Я. – Лукас тихо присвистывает.

– Вот черт.

– Ага.

– Так… вы, ребята…

– Нет, мы определенно нет. Мы – нет.

– А почему нет?

Вопрос меня смущает, хотя и знаю, что у меня нет никаких причин смущаться. Просто у меня никогда раньше не было случая говорить о своей сексуальной жизни, потому что, кому вообще могло прийти в голову спросить меня что-нибудь об этом?

– Мы – нет, потому что нет. За этим не кроется никаких грандиозных причин, кроме как той, что я еще не готова и не знаю, готов ли он. Мы даже не говорили об этом.

– Ну, не похоже, что он девственник. Как ни старайся проявить фантазию. – Для выразительности, Лукас широко распахивает свои небесно-голубые глаза. – Знаю, ты невинна, Лара Джин, но Кавински – определенно, нет. Я говорю это тебе как парень. 

– Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне, – отвечаю я, хотя сама задаюсь вопросом и беспокоюсь об этом. У нас с Питером однажды был разговор о том, должны ли парень с девушкой, которые долгое время встречаются, по умолчанию заниматься сексом, но я не помню, ответил ли он вообще, каково его мнение. Мне следовало слушать лучше. – Слушай, только потому что он и Женевьева занимались этим как… как бешеные кролики или типа того…, – Лукас посмеивается над этим, и я щипаю его. – Только потому, что они этим занимались, не значит, что и мы автоматически это делаем, или даже что он автоматически этого хочет. – Я права?

– Он определенно хочет.

Заглатываю воздух.

– Что ж, очень жаль, так грустно, если это так. Но, честно говоря, я не думаю, что так и есть. – И в эту самую минуту я решаю, что у нас с Питером будут отношения, эквивалентные «грудинке медленного приготовления». Неторопливые и постепенные. С течением времени, наши чувства друг к другу станут более интимными. Я уверенно добавляю, – то, что происходит между мной и Питером, совершенно отличается от того, чем они были с Женевьевой. Или того, что между ними было. Без разницы. Суть в том, что не стоит сравнивать отношения, хорошо? – И неважно, что я сама постоянно занимаюсь этим в своей голове.

***

На уроке французского я слышу, как Эмили Нуссбаум шепчет Женевьеве:

– Если окажется, что она беременна, как думаешь, Кавински заплатит за аборт?

Женевьева шепчет в ответ:

– Ни за что. Он слишком скуп. Может быть, половину. – И все смеются.

Мое лицо горит от унижения. Мне хочется крикнуть им: «У нас не было секса! Мы – грудинка! Но это только доставило бы им больше удовольствия – то, что они вывели меня из себя. Во всяком случае, так бы сказала Марго. Так что я поднимаю свой подбородок еще выше, так высоко как могу, настолько высоко, что болит шея.

Может быть, Джен действительно это сделала. Возможно, она и в самом деле так сильно меня ненавидит.

По пути на следующий урок меня перехватает миссис Давенпорт. Она обхватывает меня рукой и говорит:

– Лара Джин, как ты держишься?

Знаю, она не волнуется за меня, не совсем. Ей просто хочется посплетничать. Она – самая большая сплетница среди всех учителей, а может, даже и учеников. Что ж, я не собираюсь быть пищей для преподавательской комнаты отдыха.

– Отлично, – радостно отвечаю я. Подбородок вверх, подбородок вверх.

– Я видела видео, – шепчет она, взгляд мечется по сторонам, высматривая, слушает ли нас кто-нибудь. – О тебе с Питером в гидромассажной ванне.

У меня так крепко сжимается челюсть, что болят зубы.

– Ты, должно быть, очень расстроена из-за комментариев, и я тебя не виню. – Миссис Давенпорт действительно необходимо заняться своей жизнью, если все, чем она занималась  во время зимних каникул – это просматривала инстаграм старшеклассников!

– Дети могут быть очень жестокими. Поверь мне, я знаю это из личного опыта. Я не намного вас старше, ребята.

– Я действительно в порядке, но спасибо, что поинтересовались. – Здесь нечего смотреть, народ. Продолжайте двигаться.  

Миссис Давенпорт выпячивает нижнюю губу.

– Ну, если тебе нужно будет с кем-то поговорить, ты знаешь, что я всегда тебя выслушаю. Позволь мне быть полезной. Приходи потусоваться со мной в любое время, я подпишу тебе разрешение пропустить урок. 

– Спасибо, миссис Давенпорт. – Я выскальзываю из-под ее руки.

По дороге на английский меня останавливает Миссис Дюваль, школьный методист-консультант.

– Лара Джин, – начинает она, а потом колеблется. – Ты такая умная талантливая девушка. Ты не из того типа девушек, которые бывают вовлечены в подобного рода ситуации. Мне не хочется видеть тебя сбившейся с правильного пути.

Я чувствую, как слезы подступают к горлу, пробиваясь наружу. Я уважаю миссис Дюваль. Мне хочется, чтобы она хорошо обо мне думала. Все, что я могу сделать – это кивнуть.

Она ласково приподнимает мой подбородок. Ее духи источают аромат высушенных лепестков роз. Она пожилая женщина и работает в школе целую вечность. Миссис Дюваль по-настоящему заботится об учащихся. Она – та, к кому бывшие ученики приходят навестить и поздороваться, когда приезжают домой из колледжа на зимние каникулы.

– Сейчас самое время взяться за учебу и серьезно отнестись к своему будущему, а не к драме средней школы. Не давай колледжам повода отказать тебе, хорошо?

Я снова киваю.

– Хорошая девочка, – говорит она. – Я знаю, что ты лучше, чем это.

Слова эхом раздаются в моих ушах: «Лучше, чем это». Лучше, чем что? Чем кто?

***

Во время обеда я скрываюсь в женском туалете, чтобы мне не пришлось ни с кем говорить. И, конечно же, там, перед зеркалом, стоит Женевьева и наносит легкими мазками бальзам для губ. Ее взгляд встречается в зеркале с моим.

– Приветик. – То, как она произносит – приветик. Настолько самодовольно, настолько уверенно в себе.

– Это была ты? – Мой голос отдается эхом от стен. 

Рука Женевьевы застывает. Затем она приходит в себя, и закручивает обратно верх бальзама для губ.

– Что я?

– Ты отправила то видео Anonybitch?

– Нет, – насмехается она. Ее рот изгибается вправо, крохотное подергивание. И в этот момент я понимаю, что она лжет. Я много раз видела, как она лгала матери, и знаю, что ее выдает. Но даже несмотря на то, что я подозревала это, а может даже в глубине души была уверена в этом, от этого подтверждения у меня перехватывает дыхание.

– Я знаю, что мы больше не друзья, но мы были ими. Ты знаешь моих сестер, моего папу. Ты знаешь меня. И ты знала, как сильно это меня ранит. – Я сжимаю кулаки, чтобы удержаться от слез. – Как ты могла такое сделать?

– Лара Джин, мне жаль, что это случилось с тобой, но честно, это была не я. – Она пожимает плечами с псевдосочувствием, и вот опять – уголок ее рта изгибается вверх.

– Это была ты. Я это знаю. Как только Питер узнает…

Она приподнимает одну бровь.

– Он что? Надерет мне задницу?

Я настолько зла, что у меня трясутся руки.

– Нет, потому что ты девушка. Но он также тебя не простит. Я рада, что ты это сделала, если это докажет ему, какой ты человек на самом деле.

– Он точно знает, какой я человек. И знаешь что? Он все еще любит меня, сильнее, чем ты когда-либо будешь ему нравиться. Увидишь. – С этими словами она разворачивается на каблуках и уходит. 

И вот тогда меня осеняет. Она ревнует. Ко мне. Ей невыносимо, что Питер со мной, а не с ней. Что ж, она только что сыграла саму себя, поскольку когда Питер узнает, что она – та, кто сделал это с нами, он никогда больше не посмотрит на нее так, как прежде.

***

По окончании уроков я мчусь на парковку, где Питер с включенным обогревом ждет меня в своей машине. Как только я открываю дверцу со стороны пассажирского сиденья, то задыхаясь, выпаливаю:

– Это была Женевьева! – Я забираюсь внутрь. – Это она отправила видео Anonybitch. Она только что мне призналась!

Он серьезно спрашивает меня:

– Она сказала, что сняла видео? Она произнесла именно эти слова?

– Ну… нет. – Какие были ее точные слова? Я ушла с таким чувством, будто она призналась, но теперь, прокручивая разговор в своей голове, понимаю, что фактически она в этом не созналась. – Она не созналась в этом как в таковом, но практически это сделала. Она проделала ту штуку со своим ртом! – Я изгибаю вверх уголок рта. – Видишь? Это ее выдает!

Он приподнимает бровь.

– Да ладно, Кави.

– Питер!

– Ладно, хорошо. Я поговорю с ней. – Он заводит машину.

Я почти уверена, что знаю ответ на свой вопрос, но все же должна его задать.

– Кто-нибудь из учителей сказал тебе что-нибудь про видео? Может быть, тренер Уайт?

– Нет. А что? Тебе кто-то что-то сказал?

Вот о чем говорила Марго, этот двойной стандарт. Мальчишки есть мальчишки, а девочки должны проявлять заботу – о своем теле, о своем будущем, обо всем том, по чему люди судят о нас. Неожиданно я спрашиваю его:

– Когда ты собираешься поговорить с Женевьевой?

– Я пойду туда сегодня вечером.

– Ты пойдешь к ней домой? – повторяю я.

– Ну, да. Я  должен видеть ее лицо, чтобы знать, действительно ли она врет или нет. Я проверю эту «выдающую черту», от которой ты так возбуждена.

***

Питер голоден, поэтому мы останавливаемся и покупаем по пути гамбургеры и молочные коктейли. Когда я, наконец, приезжаю домой, меня ждут Марго и Китти.

– Расскажи нам все, – говорит Марго, вручая мне чашку какао. Я проверяю, положила ли она туда мини маршмеллоу – она положила.  

– Питер все уладил? – хочет знать Китти.

– Да! Он заставил Anonybitch убрать видео. Он сказал им, что у него есть дядя, который является превосходным адвокатом, хотя в действительности он владеет пиццерией в Нью-Джерси.

Марго улыбается на это. А затем ее лицо становится серьезным.

– Народ в школе был ужасным?

Я беспечно отвечаю:

– Неа, вообще-то, все было не так плохо. – Я ощущаю нарастающую гордость за то что перед сестрами смогла сделать вид, что все в порядке. – Но я почти уверена, что знаю, кто это сделал.

– Кто? – произносят они хором.

– Женевьева, как и сказала Крис. Я столкнулась с ней в туалете, и она это отрицала, но потом она сделала ту штуку, которую она проделывает со своими губами, когда лжет. – Я им демонстрирую. – Гоу-гоу, ты помнишь эту штуку? 

– Думаю, что да! – отвечает она, но я вижу, что она не помнит. – Что сказал Питер, когда ты сообщила ему, что это была Женевьева? Он же поверил тебе, да?

– Не совсем, – увиливаю я, дуя на горячее какао. – Я имею в виду, он сказал, что собирается с ней поговорить и докопаться до истины.

Марго хмурится. 

– Он должен поддерживать тебя, несмотря ни на что.

– Он поддерживает, Гоу-гоу! – Я хватаю ее за руку и переплетаю наши пальцы. – Он сделал вот так. Он сказал: «Это ты и я, малыш». Это было очень романтично!

Она хихикает.

– Ты безнадежна. Никогда не меняйся.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты завтра не уезжала, – вздыхаю я. Я уже тоскую по ней. Пребывание Марго здесь, с ее суждениями и мудрыми советами, заставляет меня чувствовать себя в безопасности. Это придает мне силы.

– Лара Джин, ты победишь, – говорит она, и я внимательно прислушиваюсь, тщательно выискивая какие-нибудь сомнения или неискренность, любой намек, что она говорит это только для того, чтобы меня поддержать. Но нет ни одного. Только уверенность.