На рассвете останавливаемся в Green River. Любопытное местечко – память о том, как заселялся Запад. История расцвета и упадка. Судьба тысяч других заброшенных селений, разбросанных по горам и прериям США. Когда-то важный полустанок, где поезда, везущие переселенцев на Запад, заправлялись водой и углем, теперь это городок – типичное придорожное захолустье с двумя стратегическими заездами с магистрали на единственную городскую улицу. На одном въезде расположена заправка; на другом – несколько мотелей для любителей дальних дорог и ютовских пейзажей. Совсем недалеко от этого места находится знаменитый горный парк Моаб, и, похоже, только его близость не дает Зеленой Речке стать городом-призраком, каких немало на американских просторах.

Все население автобуса сбитой кавалькадой направляется в туалет. Туалеты на дорогах Америки редко стоят отдельно. Они либо на заправках, либо в придорожных кафе. Как правило, где есть одно, есть и другое. Рациональность прежде всего. Зайдя в магазинчик, чтобы пройти к туалету, редко кто удержится, чтобы не купить какую-нибудь муть. Никто из моих попутчиков не удерживается – все выходят кто с кофе, кто с орешками, кто с шоколадкой – и меня это искренне удивляет. Бедные заробитчане с сомнительным легальным статусом, а денег на всякую ерунду не жалеют. Я лично ничего не покупаю. Запах мутного кофейного пойла отталкивает, а съеденный ночью бутерброд еще не переварился.

– Хочешь? – протягивает мне свой бургер моя перуанская соседка.

– Нет-нет, – отрицательно мотаю головой. – Я не хочу!

Улыбаюсь, чтобы не обидеть. Соседка озадачена. Консультируется с родственницами. Те неодобрительно качают головами. «Они же не видели, что я ночью ела», – догадываюсь я. Думают, наверное, что голодаю… Смешно. «Тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать», – вспоминаю своих сельских родичей, вырастивших меня. Улыбаюсь. Хоть украинской крови во мне практически нет, повадки прижились: пока соседи спали, я поедала съестные запасы.

Снова едем. Автобус погружается в сладкий рассветный сон, а я принимаюсь за работу. Поглотив еще пару бутербродиков для энергетической зарядки, готовлюсь к тесту. Франкфуртская школа. Диалектика просвещения Хоркхаймера и Адорно и одноразмерный человек Маркузе. Потеря здравого смысла как следствие иррациональной веры в прогресс. Обесчеловечивание человека инструментальной рациональностью. Уничтожение свободы через отрицание сомнения. И все это о западном мире. Отрываюсь от книжки, смотрю в окно. Почему все эти книги я читаю только сейчас? Почему я ничего не знала о них раньше? Почему этих авторов изучают в Штатах, несмотря на то, что именно Штаты они критикуют беспощаднее сего? Сам себя отвечаю на вопрос. Для воспитания элит, способных думать. Принимать нестандартные решения. Запрещать глупо. Тогда почему этих авторов не изучают у нас? Размышляю, глядя в окно на желто-красный горизонт Юты.

Еще одна большая остановка – мы в Glenwood Springs. Это уже Колорадо, и здесь меня снова пытаются накормить. Силы кормильцев укреплены. Помочь сердобольным южанкам берется народный лидер Сомбреро. Его жесты, в отличие от непонятных слов, красноречивы. «Надо кушать», – показывал он руками, и автобусное собрание одобрительно кивает: «Дда!» После съеденных на рассвете бутербродов кушать я решительно не хочу, но объяснить свое нежелание по-испански не умею. Обессиленная давлением противника, на чьей стороне численное и моральное превосходство, сдаюсь. К народной радости, принимаю кусок какого-то гамбургера и под одобрительный гул засовываю его себе внутрь. Как я объясню этим добрым людям, переживающим по поводу моих воображаемых страданий, что ночью я тайком от всех пожирала бутерброды? Представляю на месте моих попутчиков свою родню из деревни. Нет никаких сомнений, что они поступили бы точно так же. Разве что вместо гамбургера накормили бы домашней котлетой или колбасой. Не оставили бы голодной городскую дурочку. То, что я именно так выгляжу в глазах моих новых друзей, я не сомневаюсь. С книгой в руках и неумением изъясняться по-испански, в их представлении я наверняка кажусь недотепой, не умеющей жить.

Отойдя в сторонку от своих сердобольных попутчиков, делюсь наблюдениями с Лешкой. Удача – он позвонил как раз во время остановки. У меня девять – у Лешки восемь. Собирается на работу. Желаю удачи и прошу сразу же позвонить. Наверное, нужно сказать, что переживаю, но не могу. Ощущение, что все получится. К тому же по мере приближения к Денверу краски калифорнийских эмоций тускнеют. В фокус возвращается моя жизнь: учеба, профессора, друзья, книги. Переключаюсь на другую волну.

По моим подсчетам, перевал мы должны были бы проехать в полдень. Но на подъеме нас неожиданно накрывает снежная буря. Дороги практически не видно. Моя соседка сжимается, тревожно всматриваясь в непроницательную пелену. В автобусе уже не так холодно, как ночью, но девчушку трясет, как на зимнем ветру. Снова накрываю ее пледом. Мне невыносимо жаль этого ребенка. Найдут ли она в Каролине то, что ищет? А мы? Какая длинная дорога… Какие тяжелые мысли…

* * *

Чтобы выбраться из Денвера, нужно перескочить с одного автовокзала на другой. Спрашиваю у прохожих, как лучше добраться в Болдер и вижу, что люди шарахаются от меня. Возвращаюсь в здание автовокзала – здесь, слава Богу, он не под охраной – направляюсь в туалет. Господи! Ну и видок у меня! Не удивительно, что я вызываю брезгливые чувства у добропорядочных буржуинов. Жвачки нет, но есть остатки бутерброда. Запихиваю себе в рот, жую – все же запаха меньше. Впрочем, вонь не только изо рта. Снимаю пропитанную потом футболку. Хорошо, что есть чем сменить. Переодеваюсь. Рубашка мятая, но чистая. Хорошо. Смотрю на свое помятое отражение в зеркале. Волосы перехватываю резинкой, приглаживаю ладонями, намоченными водой. Умываюсь. Уже не так плохо. Можно в путь. Снова выхожу на улицу, снова к прохожим. Оказывается, до следующего вокзала совсем недалеко. Три квартала пешком, потом пару остановок на бесплатном трамвае, курсирующем вокруг огромного торгового центра, раскинувшегося вдоль главного авеню Денвера.

Смотрю в окно трамвая, с трудом сдерживая слезы умиления. Я снова в моем любимом Колорадо. И пусть у меня нет денег. Пусть я не знаю, чего ждать от завтрашнего дня. Но я вырвалась из потусторонности, из которой, как мне казалось, выхода нет. Я вижу солнце, опускающееся за горы. Оно завтра снова взойдет. И будет новый день. Со свежим горным воздухом, а не затхлостью лас-вегасских подвалов. Все еще будет. Я верю.

Чистый вокзал. Люди в костюмах, возвращающиеся с офисов в свои съемные апартаменты в окрестностях Денвера. Мало кто из молодых специалистов, рассаживающихся вокруг меня, имеют свои дома – пусть даже купленные в кредит. Многие отдают займы, взятые на учебу. Тысячи тысяч. Только один семестр обучения в моем университете с учетом проживания и прочих расходов обойдется не менее пяти десятков тысяч. А сколько их, этих семестров? Правда, если ты резидент штата, оплата за учебу будет значительно дешевле, но ведь еда и проживание в цене никак не упадут.

К окончанию университета большинство студентов в огромных долгах. А еще нужно найти работу. О высокооплачиваемой должности, которой хватит и на долги, и на выплату процентов по кредиту за собственное жилище, свежеиспеченный выпускник можно только мечтать. Если ты, конечно, не учился на экономического факультете какого-нибудь престижного вуза. За такими гоняется работодатель. Есть и другие привилегированные секты – врачи, юристы. Но подавляющему обладателей свежих дипломов долго придется приспосабливаться к взрослой жизни – с долгами, безработицей и прочими прелестями эпохи глобальных сетей. Золотое время беби-бума в прошлом. Что бы там ни говорили иноземные революционеры, рассказывающие о бессмертном величии США, рассуждения на эту тему местных жителей имеют гораздо большую ценность. Родину они свою, конечно, очень любят, но степень их раздражения по поводу уровня жизни растет пропорционально снижению последнего.

До Болдера добираюсь около десяти. До своего апартамента иду пешком – благо одна из сумок на колесах. Во-первых, недалеко. Во-вторых, безопасно. В-третьих, на полпути есть магазинчик, и он закрывается только в одиннадцать. Ухватив бутылочку М., бреду по направлению к студенческим жилищам. Смотрю на окна Паоло – не спит. Улыбаюсь, предвкушая завтрашнюю встречу. Хорошо было бы прямо сейчас, но не могу – сеанс скайп-связи с Лешкой.

Наша первая скайп-сешн Калифорния-Колорадо. Впереди их будет сотни, а пока, бросив у порога пожитки, несусь подключать к интернет-проводу свой ни разу не открытый в автобусе лэптоп. Есть контакт! Звонок. Лешка берет трубку сразу. Ждал.

– Ну, как ты?? – одновременно спрашиваем мы и смеемся этой скайп-толкучке.

– Ты первый! – командую я.

– Ладно, – не сопротивляется Лешка.

– Судя о тому, что ты в комнате, а не на улице, тебя не выгнали, да? – возбужденно хихикаю. – Как прошла встреча с менеджером?

– Да нормально. Она сказала, что, поскольку главный квартиросъемщик Ади, то это его проблемы. За квартиру отвечает он.

– Ади? А что это за имя такое? Он откуда?

– Из Индонезии. В Штатах давно, уже гражданин. От него ушла жена, она была домохозяйкой, и по американским законам он ее теперь должен содержать. А там еще дети. Короче, денег бедняге не хватает, вот и приходится комнаты сдавать.

– Ну, и хорошо, что приходится, – смеюсь. – Нам это на руку. До сих пор не могу поверить в это чудо – что мы так быстро и так хорошо сняли жилье. Так как вы с ним договорились по деньгам? Сколько он взял денег в залог?

– Семьсот. Стоимость комнаты. В общем, стандартно.

– А как второй сосед?

– Да я с этим Дереком толком и не пообщался. «Хай!» – «Хай!», на этом и закончили – убежал на работу. Ади сказал, что Дерек очень много работает, часто внеурочные, поэтому видеться мы будем редко, причем наверняка в туалете – мы делим ванную.

Лешка усмехается.

– Ты же говорил, что он дизайнер? Почему внеурочные?

Лешка не знает. Пока не знает. Потому как работает в этой системе всего один день. Не пройдет и недели, как он поймет: Голливуд – это сплошные сверхурочные. Бесконечные сдачи проектов и жесткие дедлайны.

– Ну, ладно, хватит уже о квартире! – командую я. – Давай вываливай о главном! Как там в студии? – Спрашиваю и чувствую, как замирает сердце.

– Тяжеловато, – неуверенно сообщает Лешка, и сердце мое летит камнем вниз.

– Как тяжеловато? Чего?

– Они работают в других программах. Делают то же, что делаю я, но в другой программе. Я когда по телефону разговаривал, сказал, что в ней работал. Но на самом деле не работал никогда – ночью перед поездкой разбирался. В принципе, сложного ничего нет, но надо набить руку. А когда идет проект, то руку набивать некогда – нужно давать результат. Пока я вроде справляюсь, но Майкл говорит, что на следующей неделе начнется жара… – Лешка замолкает, морщась. Нервничает.

– Да ладно тебе! Никуда ты не денешься. Сможешь! – командую я и неожиданно наталкиваюсь на сопротивление.

– Белка! – обрывает меня Лешка, превращаясь в угрюмого Медведя. – Это дело случая. Могу не смочь. Все может быть.

Он подавлен, и меня это злит.

– Слушай, прекрати. Мы ехали-ехали, доехали, и теперь все будет хорошо! – Всем видом даю понять, что возражений не принимаю. Лешка качает головой. Он тоже дает понять…

– Ладно, посмотрим. Сегодня не уволили, и ладно. Значит, день не зря прожит. А там видно будет. Как ты? Как доехала?

Голос Лешки смягчается. Свирепый Медведь превращается в ласкового Мишутку.

– Ой… – тоже смягчаюсь я. – Да доехала как-то, и слава Богу. Как ты говоришь, день прожит…

– Ну, хорошо, что все хорошо, – закругляет разговор Лешка. – Давай, ложись спать, а я еще поколдую в компьютере. Поразбираюсь с программой.

– Ладно, – не упорствую я. – Удачи тебе. Позвони завтра, как проснешься – я уже не буду спать. У меня же время на час вперед.

– Хорошо, позвоню. Спи спокойно.

Вспышка черного поля, Лешки в кадре больше нет. Странное ощущение. Вот он есть, и вот его нет. Есть и нет. Так есть или нет? Отгоняю ненужные мысли…

Принимаю душ, откупориваю вино. Не включая свет, усаживаюсь на диван под окно и смотрю в окно – на горы. Они совсем рядом – полчаса ходьбы. Время от времени оттуда приходят медведи и горные львы. А на оленей вообще редко кто обернется, встретив на улице. Райское место. Повезло, что приняли в эту программу. Документы я подавала в четыре университета, но полную финансовую поддержку – стипендию и возможность на полставки преподавать – предложили только здесь. Соглашаясь, я не понимала, насколько будет чудесно. Теперь понимаю. Смотрю в окно и радуюсь возвращению. Это очень странно. Лешка остался там, а мне все равно неплохо… Наверное, потому, что все как-то утряслось и концы сошлись с концами. Кто мог поверить в это еще неделю назад? Блаженно улыбаюсь. Над горами горят звезды, но они здесь совсем другие – не такие, как в пустыне. Далекие и холодные. Среди них ярким светом выделяется только одна. Та самая, которой я загадывала, чтобы Лешка нашел работу. «Спасибо, звездочка, – шепчу я ей, поднося к стеклу бокал. – Спасибо! Все будет хорошо, правда?»