Свист присел на скамью, что стояла у входа в одну из разоренных хижин. Бережно положил ушибленную руку на колени, при каждом движении предплечье отдавалась острой болью. Свисту оставалось только удивиться тому, как он не замечал этого во время боя.

Выживших дикарей сгоняли в центр деревни, привязывая к необструганным стволам деревьев, специально сваленным для этого дела на опушке. Одного из чудом уцелевших шаманов били у подножия пирамиды. Не меньше полудюжины мужчин всеми силами старались вышибить дух из разрисованного тела. Они мстили ему за свой страх, который тот внушал им прежде. Поодаль какой‑то пузатый дикарь, поспешно стерев знак змея со лба, пытался договориться с Грозовиком, предлагая тому какие‑то ценности и свою дочь в обмен на заступничество длинноволосого воина. Со стороны реки тянуло черным дымом – это догорала большая, крытая осокой, хижина.

Оказалось, что битву пережило почти восемь десятков дикарей, в массе своей женщины и дети, да еще несколько седобородых стариков, что в ужасе закрывали бритые головы тонкими морщинистыми руками, но случались и крепкие мужчины. Свист смотрел на уцелевших свидетелей битвы, и устыдился собственной радости победы. Змеепоклонники затравленно жались друг к дружке, боязливо косясь на оцепление из воинов Света, что окружили пленников, держа оружие наперевес.

От пирамиды, в сопровождении двух паладинов, а так же Пластуна и Скальника, шел воевода. Засунув пальцы за пояс, он с явным удовлетворением поглядывал вокруг – на дела рук своих, и находил их удовлетворительными.

Светляк, заведующий часовыми, что стерегли пленных, шагнул навстречу Ореху.

— Всех, кто выжил, и может держаться на ногах, мы собрали здесь. Еще с десяток получивших несерьезные ранения мы положили вон в той хибаре, — он указал на приземистое жилище. – Остальных добили.

— Я хотел отправить всех раненных еретиков во Свет, но он мне не дал, — быстро вставил Светолюб, затягивая потуже повязку на бедре. В его голосе слышались осуждающие нотки.

— С ними я разберусь позже. Этих вот, — Орех мотнул головой в сторону пленных, — увязать, да так, чтобы мужчины рядом друг с другом не оказались, и пускай прямо тут и ночуют. Да, и бадью с водой кто‑нибудь пускай поставит, ежели пить запросят – не отказывайте.

Он повернулся к Пластуну.

— Что у нас?

— Восемь погибли, еще дюжина ранены, двое из них тяжело. Ну и Терновник…

— Что с ним?

— Лежит, бормочет что‑то – не разобрать, иногда в судорогах бьется. Я его осмотрел, но ран никаких не обнаружил.

— Это шаман, мразь, его подкосил. Я сам видел, — вставил Светоч, поправив нож на поясе. – Терновник на него бросился, когда мы с той стороны к пирамиде подходили, а шаман этот как‑то на него посмотрел, и парень наш прямо там и слег.

И добавил после небольшой паузы.

— За это, я шаманскую голову над входом вон в ту хижину повесил. Он теперь всегда улыбается – красиво вышло.

— Вот значит, — снова заговорил глава разведчиков. – Складарь, я ему в помощь Пробоя дал, как раз занят учетом всего, что у дикарей было.

Орех кивнул.

— Светоч, Светолюб, вы распорядитесь ужином для наших людей. Светляк остается присматривать за пленниками. Пластун и, — Орех повысил голос, — Свист, со мной!

Свист тяжело поднялся со скамьи и слегка прихрамывая, направился за воеводой.

Когда они остались втроем, Орех спросил.

— До хранилища мерцал Складарь еще не добрался?

— Нет, — Пластун отвел глаза – было видно, что он стыдится своего поступка, — я не сказал ему, где Великий Жрец хранил их. Подумал, что может быть ты первый…

— Спасибо тебе.

Они обогнули пирамиду и приблизились к приземистому строению – тому самому, где Пластун стянул когда‑то расшитый ягдташ с мерцалами. Немного дальше, в тени раскидистых деревьев пряталось жилище Говорящего с Богами.

У занавешенного входа в хранилище стоял Дрозд.

— Еще я подумал, что стоит перестраховаться, — пожал плечами Пластун.

— Все парень, ты можешь отдохнуть и поесть, — сказал Орех, — Потом вернешься сюда и снова заступишь на пост.

Дрозд без лишних слов отправился туда, где воины Дома разжигали костры.

Орех откинул полог и осторожно заглянул в сумрак хранилища. Постояв немного на пороге, он отступил на шаг.

— Что‑нибудь не так? – спросил Свист, видя беспокойство Ореха.

— Я чувствую что‑то, — с явственным напряжением в голосе ответил воевода и нахмурился.

Пластун только плечами пожал.

Свист снял винтовку с плеча и стволом отодвинул тяжелую рогожу, закрывавшую обзор. Сперва он ничего не заметил, только темень лишенного окон помещения, но потом в спертом воздухе начали плавать раскаленные нити, извиваясь и закручиваясь в спирали. Выглядели они категорически подозрительно.

— Видишь? – спросил воевода.

Свист кивнул.

— Да что там такое? – раздосадовано всплеснул руками Пластун.

Он дернулся было зайти внутрь, но Свист и Орех разом удержали его.

Воевода бросил хмурый взгляд через плечо.

— Лучше пусть кто‑нибудь другой первым войдет туда, — сказал он, что‑то прикидывая в уме.

Мужчины переглянулись.

— Пробой, — принял решение Орех. – Пускай отвлечется от складарского крючкотворства.

— Я его звать не буду, — непреклонным тоном заявил Свист, мигом ухватив суть воеводской задумки.

— Да зачем его звать? – разозлился Пластун. – Я сам войду туда и все проверю.

— Стой! – рявкнул Орех. – Если там какая‑то ловушка, а я почти в этом уверен, то пускай она сработает на ком‑то менее важном для нашей миссии, чем ты. Пробой же, будем смотреть правде в глаза, довольно бестолковый субчик.

— Ты меряешь наших братьев по их толковости?

— А ты нет? Каждый достоин того отношения к себе, которое заработал своими делами. Пробой пока только языком горазд молоть, да поклоны сотнями бить.

— Пускай будет Пробой, — неожиданно согласился Пластун. – Я сам его приведу.

Разведчик быстро развернулся на каблуках и отправился на поиски.

— В последнее время я слишком часто стал забывать, как же крепко Ведун промыл им всем мозги, в частности Пластуну, а забывать об этом не следует. Ой, как не следует, — обращаясь к небу, сообщил Орех.

Вскоре вернулся Пластун, выглядевший мрачнее тучи. Он привел с собой Пробоя, по обыкновению державшегося отстраненно и немного надменно, подражая Ведуну.

— Брат Пластун сказал мне, что вам срочно понадобилась моя помощь, — важно сказал бритоголовый охотник.

Орех предпочел не заметить его снисходительного тона.

— Мы решили отметить тебя, как достойно сражавшегося воина Света, — Орех отступил от входа в строение, — и разрешить именно тебе быть первым, кто узнает дикарские тайны.

— Какие еще у них могут быть тайны? – фыркнул Пробой, приняв похвалу от воеводы как нечто само собой разумеющееся.

Он склонил блестящую от пота макушку, когда проходил под пологом и смело шагнул в темноту. Несколько секунд ничего не происходило, и Пробой успел добраться до заваленного пустыми контейнерами стола, как вдруг ослепительная вспышка и рев пламени заставил охотников врассыпную броситься прочь от дверей хранилища.

Огненный вал бушевал внутри постройки, испепеляя все, что находилось внутри. Наружу повалил жирный, черный дым.

Орех поднялся на ноги, отряхивая голову от сыпавшегося сверху пепла.

— Так я и знал! – от досады он наподдал теплой стене ботинком. – Не даст нам их колдунишка взять главные трофеи.

Он зло поглядел на своих людей, бегущих с разных концов деревни, желая узнать, что такого стряслось, и откуда дым.

Первым прибежал один из троицы паладинов.

— Что стряслось? – Светляк видя, что никакой явной угрозы нет, засунул свой топор в петлю на ремне.

— Змеепоклонники нам последний сюрприз устроили, — вместо Ореха ответил Пластун.

— Там Пробой сгорел, — хмуро добавил воевода.

Светляк ничего не ответил, только заглянул внутрь хранилища, где медленно гасло пламя, пожрав все, что могло гореть, оставив только черный от копоти камень стен.

— А что там было?

— Здесь дикари хранили добытые ими мерцала. Они, точнее наверняка это был их Великий Жрец, установили какую‑то ловушку, очевидно для того, чтобы нам не достались собранные племенем богатства.

Тем временем вокруг них собрались все воины Света, не занятые в дозорах или другой работой. Особенно Свист отметил второго паладина, Светолюба, вставшего рядом со своим товарищем.

— Раньше завтрашнего утра туда все равно опасно соваться, — подытожил Орех. – Идите, занимайтесь своими делами.

— Орех, я думал сказать об этом позже, но раз такое случилось, — он указал на дым. – Ждать не приходится.

— Говори, — ровным тоном разрешил Орех.

— Мы должны предать священному огню всех выживших дикарей!

— Зачем!? – одновременно изумились Орех и Свист.

— А зачем мы вообще пришли в эту Светом забытую дыру?! – вопросом на вопрос ответил паладин. – Наша великая цель – искоренить ересь и темные суеверия, прекратить отправление мерзких ритуалов, и положить конец вере в пресмыкающегося гада.

— Мы уже все прекратили. В живых не осталось ни одного шамана, Великий Жрец превратился в груду кровавых лохмотьев, а на площади остались только безвредные останки гадоверского племени.

— Они поклонялись змее, тем самым совершая преступление перед лицом Светоносца, оскорбляя его каждый раз, когда возносили молитвы нечестивой твари.

Свист подумал, что паладин не раз репетировал эту речь, а возможно даже и не сам ее придумал.

— Мы должны наказать их за все тяжкие грехи, что они совершили!

— Нет, мы не будем убивать этих людей только потому, что тебе это взбрело в голову, — Скальник шагнул вперед.

Он сложил руки на груди, с вызовом глядя на Светолюба. Чувство вражды по отношению к сторонникам Ведуна взяло верх над свойственной ему жестокостью.

— Тебя никто не спрашивает, неверующий, — последнее слово Светолюб буквально выплюнул, вложив в него столько презрения, сколько нашлось в его душе.

— Иди, помолись огоньку, который пожирает твоего дружка Пробоя, — усмехнулся Скальник. – Очень смешно выходит: опаленный Светом опалился. Скорее даже обуглился.

Он расхохотался, не весело, но зло.

Светолюб сжал кулаки и дернулся было к обидчику, но наткнулся на взгляд Ореха, словно на стену налетел.

— Каждого десятого, — бесцветно сообщил воевода. – Можете казнить каждого десятого.

Посчитав конфликт исчерпанным, паладины и те, кто придерживался их мнения отправились к центру деревни – считать. Пластун оказался среди них.

— Присматривай за тылами, Скальник, — провожая ушедших соратников взглядом, посоветовал Орех. – Эти так запросто обид не прощают.

— Пускай они присматривают за своими. Светлячки просто еще не знают некоторых черт моего чудного характера.

Он скорчил презрительную гримасу, и ушел куда‑то к северной границе поселения.

Оставшись вдвоем с Орехом, Свист спросил:

— Почему ты вдруг решил заступиться за гадоверов?

— А зачем их убивать? Тем более по такому… сомнительному поводу.

— А как же слабость, которая наказуема?

— Все верно. Мы и так наказали их, теперь проявим милосердие. Если хотя бы один гадовер по собственной воле переметнется к нам – наша победа будет еще более полна и значима. Да и лишние люди нам не помешают.

— Почему же тогда согласился на компромисс – каждого десятого?

— Потому как жизни парочки бритоголовых дикарей стоят меньше, чем согласие в наших рядах. Не разреши я им эту ритуальную казнь – такой поворот событий мог бы вбить клин между теми, кто верит в Светоносца и нами, — он обвел рукой окрестности. – А это совсем не то место, где можно безнаказанно предаваться раздору и междоусобицам.

— Будь тут Ведун, он бы наверняка пошел бы до конца.

— Ты ошибаешься. Ведун поторговался бы немного, но мы бы сошлись примерно на той же цене.

— Почему?

— Потому, что он хорошо понимает необходимость, хотя бы на время войны, нашего единства.

Свист подумал немного, и кивком выразил свое согласие.

— А почему он не пошел с нами? Когда Ведун читал напутственную проповедь, оно у него как‑то само собой выходило, что ему лучше остаться в Доме, с женщинами и неспособными к походу.

— Ведун сам не горел страстным желанием лезть в душные заросли, полагая себя слишком ценным для общины, чтобы подвергаться сколь‑либо реальной опасности. Я же подыграл ему, окончательно убедив в том, что мы и сами справимся. Сам понимаешь, присутствие здесь Ведуна нам совсем ни к чему.

Орех разгладил усы.

— Пойдем‑ка, проследим, как бы они лишнего не учудили.

На площади перед пирамидой возвышались восемь деревянных столбов, наскоро вкопанных в землю. У подножия каждого из них кучей были свалены хворост и промасленная ветошь.

Солнце уже успело спрятаться за горами, и городище народа змея медленно окутывали сумерки.

Орех посчитал количество столбов.

— Я же сказал – каждого десятого, — строго обратился он к Светляку.

— Еще несколько дикарей вышли к границе деревни буквально час назад. Дозорные скрутили их быстро и без шума, ты как раз был занят, и я решил не отрывать тебя по таким пустякам. Если считать вместе с ними, то мы как раз и взяли каждого десятого.

Свист, осторонь наблюдавший за тем, как возводят столбы и сносят к ним хворост, отметил, что Светляк – единственный из верных Светоносцу, кто никак не учавствовал в приготовлениях к казни. Паладин все время крутился возле Ореха, изо всех сил изображая занятость.

Вскоре, когда на небе стали видны звезды и плотный мрак сомкнулся вокруг каменного круга, к пирамиде стали сходиться люди. Пленников оставили как есть, под присмотром одного только Скальника, но им и так было видно все, что происходит у пирамиды.

Трое паладинов поднялись по ступеням лестницы, что вела к вершине храма змеепоклонников, став так, что всем собравшимся было хорошо их видно. Свист поглядел на них и понял, как неловко чувствует себя Светляк. Он то и дело отводил глаза, стараясь не глядеть на людей.

— Воины Света, — громко возвестил Светолюб, подражая ведунским интонациям, — волею Светоносца, и только благодаря его помощи мы одержали победу. Свет рассеял тьму!

Захватчики потрясали оружием, одобрительно крича; кто‑то несколько раз пальнул в воздух.

— Теперь мы должны отблагодарить нашего пресветлого создателя за то, что он провел нас через эти проклятые чащи и уберег самых верных из своих слуг от смерти. Дома мы бы поднесли ему мерцала в знак нашей признательности и покорности.

Толпа выразила согласие.

Свист пристальнее вгляделся в лицо паладина и неожиданно попятился – сквозь простоватые черты Светолюба то и дело проступали острые скулы Ведуна, его точеный нос и волевой подбородок. Главный жрец Светоносца говорил сейчас устами своего слуги.

— Но в этот раз у нас есть нечто особенное!

Ведун–Светолюб взмахнул рукой, и толпа расступилась, пропуская Пластуна, ведущего за собой вереницу пленных дикарей.

— Пускай же нечестивые души этих еретиков станут нашим ответом на Его милость. Боль их тел очистит скверну и изгонит тьму. Предадим же гадоверов святому пламени!

Крики одобрения не были столь единодушны, как прежде.

Светляк тихо приказал своим товарищам приступать к делу. Те подчинились, и принялись по одному привязывать дикарей к столбам. Один из бритоголовых, улучив момент, боднул Светляка в грудь и попытался убежать, но был быстро пойман и возвращен на место, потеряв по дороге несколько зубов.

Наконец все пленники вытянулись вдоль древесных стволов, вздернув над головой привязанные к стальному костылю руки. Свист, наблюдавший за работой паладинов, внезапно отвлекся, обратив внимание на странный звук – назойливый речитатив, слышавшийся откуда‑то позади.

Десятник отошел от соратников и прислушался.

Пленные дикари, те, что милостью Ореха избежали костра, в один голос твердили что‑то себе под нос. Свист сделал еще несколько шагов…

— Великий Змей, прими нас. Великий Змей, возьми наши души. Великий Змей, пускай, наша смерть будет угодна тебе. Великий Змей, отведи нас на небо. Великий Змей, прими нас, — твердили они раз за разом, понемногу повышая голос.

Ночь дрогнула над скорбным собранием побежденных, сгустилась темнота, свиваясь кольцами упругого тела. По мере того, как все громче слышалась молитва змеепоклонников, тварь, рожденная их общими усилиями, обретала форму и плоть.

Свист в страхе попятился и, зацепившись каблуком за подвернувшийся под ногу камень, уселся прямо в пыль.

Видимый только охотнику, Змей пролетел над головами победителей и принялся виться вокруг столбов с теми, кому была уготована мучительная смерть. С каждым новым витком страх и отчаяние покидали взошедших на костер. Вот уже и их голоса присоединились к общей мольбе.

— Что за отвратительное богохульство позволяют себе эти еретики? – расслышал, наконец молитву, один из пресветлой троицы.

— Ответим им праведными словами! – закричал Ведун устами своего слуги.

— Свет, разгоняющий тьму, оградитель от тьмы! – начали молитву паладины.

— Благодарим тебя, наш сияющий заступник, — подхватили сразу несколько воинов.

— Нет тьмы! – громче всех проревел один из водоносов.

Великий Змей, рожденный своими почитателями, яростно зашипел и отпрянул, когда деревня озарилась нестерпимо ярким светом, но быстро оправился и снова бросился к приговоренным – это молитва дикарей стала громче.

— Нет тьмы! – словно пушечный выстрел прогремело под ночным небом.

Еще одна вспышка отбросила гигантского змея куда‑то в темноту

— Змей, возьми наши души. Великий Змей, пускай наша смерть будет угодна тебе, — Свисту казалось, что сама земля и низкое небо повторяют эти слова вслед за обреченными людьми.

Змей вырос до невозможных размеров, окрасив чешую багрянцем отчаяния своих последователей. Огромной клыкастой пастью, которой не бывает у простых змей, он принялся пожирать купол Света, укрывший пирамиду и площадь у ее основания.

— Есть только Свет!

В одночасье все голоса пришельцев слились в один — голос Ведуна. Купол выбросил острые шипы, сверкающие так ярко, что у Свиста заслезились глаза. Шипы пронзили кроваво–красное тело и растворились в нем.

Слова молитв слились в единый неразборчивый, оглушающе громкий рокот, заставивший десятника вжаться в стену хижины и закрыть руками уши. Купол взорвался, выстрелив в небо лучом чистого Света. Горящая колонна уперлась в звездный небосвод, обвитая гигантским чудовищем.

Внезапно раздался сухой звук выстрела, чудом услышанный в молитвенной какофонии. Разом смолкли все слова, оборвалась речь, люди притихли, тяжело переводя дыхание.

Скальник ударом сапога опрокинул ближайшего дикаря.

— А ну рот закрыл, а то язык вырежу! – пообещал он, и пленник хорошо его понял.

Щелкнул затвор винтовки.

— Развели тут, — он сплюнул, — тошно от вас.

Две сотни ошалевших глаз смотрели на охотника, будто видели его в первый раз. Победители и побежденные – все разглядывали Скальника.

— Поджигайте уже, что ли, — поежившись, сказал он, чувствуя на себе всеобщее внимание.

От этих его слов оцепенение спало: факелы ткнулись в хворост, и дикарские женщины как по команде зарыдали. Никто более не произнес ни слова.

Свист не заметил, как рядом оказался Орех, протянувший ему руку, желая помочь подняться.

— Ты видел? – хриплым шепотом спросил десятник.

Орех кивнул и разгладил усы дрожащей рукой. Потрясенные недавним зрелищем, мужчины присели на скамью. Вскоре истошно завопили дикари, заживо пожираемые огнем. Их боль громко приветствовали люди Света.

— Что это было? – Свист отвернулся от пламени.

— Не знаю.

Орех задумчиво покачал головой.

— Как думаешь, Пластун тоже видел это? – Свист особенно выделил последнее слово.

— Наверняка. Он ведь тоже носит в себе мерцало.

— Так что, выходит и Великий Змей и Светоносец существуют на самом деле? Вы, то есть мы, ошибались, считая их пустыми сказками?

— Вера творит чудеса, — пожал плечами Орех, а потом добавил. – По принципу взаимности.

С того самого момента как война против дикарей стала делом решенным, Свист представлял себе этот день – день победы. Почему‑то победа должна была звучать трубами и пахнуть лепестками роз, вперемешку с порохом салютов. Десятник видел множество счастливых лиц, все поздравляли друг дружку, и само собой выходило, что с завтрашнего дня жизнь непременно изменится к лучшему.

В реальности все оказалось совсем по–иному: ночной ветер понемногу уносил тошнотворный запах горелой человечины, где‑то в толпе пленных захлебывался плачем ребенок. У костров сидели воины Светоносца и молча ели, изредка перебрасываясь короткими репликами. А его самого одолевало чувство глубокого разочарования и опустошенности.

Сперва Скальник хотел заставить нескольких пленных готовить победителям ужин, но паладины наотрез отказались принимать безблагодатную пищу еретиков, и под страхом кровопролития запретили другим это делать. Пришлось воинам давиться принесенными с собой пайками. Орех куда‑то запропастился, прихватив с собой Желтого Кота и провожатого из местных. Что он хотел найти в разоренной деревне, Свист понять никак не мог.

Десятник махнул рукой на ужин, казавшийся ему безвкусным, и пошел проверять часовых.