Пасмурный полдень собрал под серым небом всех, кто жил в Рассветном Храме. Люди вышли на площадь, рассевшись на поваленных колоннах и каменных монолитах. Они ждали.

Поодаль высилась куча дров и хвороста, предназначенная гореть ночью в ритуальных целях. Возле поленницы несли стражу двое паладинов, прятавшие лица в тени капюшонов, а вот винтовки они держали наперевес, открыто, не таясь. Свист узнал того, что замер правее – это был Светляк. Вокруг Ореха плотной группой собрались те, кто до сих пор считал его своим лидером.

Ведун занял место на большом камне, по своему обыкновению старясь быть выше остальных. Он махнул рукой и водоносы, в последнее время чаще выполняющие обязанности тюремщиков и конвоиров, вывели из‑за камней связанного Скальника.

Обвиняемого поставили на колени перед возвышением так, чтобы всем было хорошо его видно. Когда люди притихли, Ведун начал свою речь:

— Скальник, ты обвиняешься в грехе неверия, что повлек за собой твою одержимость демоном. Признаешь ли ты себя виновным?

— Нет, — громко ответил тот.

— Ты отрицаешь свою вину по всем пунктам? – спросил Ведун.

Скальник колебался.

— Ты веришь в Свет, подателя жизни и заступника? Веришь, что только в его власти жизнь и смерть? Веришь, что он создатель твой, кому ты должен поклоняться, и кого обязан любить? Веришь, что твоя душа и помыслы должны принадлежать ему, и только ему?

«Скажи да», — молил Свист, не открывая рта, — «Ну хотя бы кивни, чего тебе стоит».

Нужно было Скальнику оказаться на пороге смерти, что бы молодой десятник понял, как дорог ему человек, стоявший сейчас под серым, неживым небом. Свисту было глубоко плевать на скотский характер, жестокость и упрямство Скальника, ведь в первую очередь он был ему другом, а порядочной сволочью и самодуром – уже потом.

Обвиняемый затравленно оглядел толпу, ища сочувствия.

— Ты признаешь, что вел себя как слабовольный глупец, не желающий видеть очевидную истину, отрицающий святую правду? Ты признаешь, что все те богохульные речи, что ты осмелился произнести ранее, не более чем плод твоего хилого разума?

Свист сжал кулаки – Ведун откровенно провоцировал Скальника, играя на его гордыне.

— Готов ли ты искупить свою вину послушанием, работой на благо паствы Его? Готов ли ты раскаяться и…

— Да что б тебя об землю сплющило! – заорал Скальник, захлебываясь ненавистью. – Что б тебя черви заживо выели, ублюдок!

Удар под ребра прервал гневную тираду и бросил Скальника на колени. Свист дернулся, как будто ударили его самого и Орех, по–своему истолковавший этот жест, придержал его за локоть.

— Демон, — сокрушенно сказал Ведун и повысил голос. – Наш брат одержим сильным, очень сильным демоном!

Ведун дал людям повздыхать и поужасаться вволю.

— У нас нет выбора, — Ведун сокрушенно понурил плечи, словно взвалив на себя неподъемный груз. – Мы не сможем изгнать это порождение ночи из Скальника. Единственное, что нам остается – это спасти его душу, очистив благословенным огнем.

Видать, все было спланировано заранее. Гиганты–водоносы подхватили бешено ревущего Скальника и потащили к поленнице. Светолюб рванул винтовку с плеча, и несколько человек в толпе так же достали оружие. Светопоклонники приветствовали решение жреца, громко прославляя Ведуна и желая скорейшей расправы над одержимым.

— Не дергайтесь, иначе нас перестреляют, — очень тихо сказал Орех, но все, кто был рядом, расслышали каждое слово. – Мы ничего не можем поделать.

Свиста била мелкая дрожь, от чувства собственного бессилия у него свело зубы, а в глазах потемнело.

— Пламя – живое проявление Света, уничтожит демона, засевшего в этом человеке и перед лицом смерти Скальник, наконец, обретет свободу!

Голос Ведуна лился отовсюду, будто каждый камень вторил его словам. Свист вспомнил, как корчились в огне восемь змееверов, и внезапная дурнота одолела его.

Скальник пытался освободиться, вырывая руки из суставов и захлебываясь выступившей на губах пеной. Его ругань, крики и проклятия слились в неразборчивый, полный отчаяния вой. Удар прикладом выбил дух из приговоренного, и тот бессильно затих, повалившись на кучу хвороста, только надсадно дышал, пуская кровавые пузыри.

Светолюб поднял над головой незажженный факел, палку с промасленным квачом на конце, и повернулся лицом к Ведуну.

— Свет, благослови наше деяние, во славу Твою! — Ведун простер руку, словно желая коснуться промасленной ветоши, дотянуться кончиками пальцев через разделяющее их пространство. Факел вспыхнул сам собой, закоптил и уронил на землю раскаленные капли.

Паладин обошел поленницу кругом, поджигая сухие дрова сразу с нескольких сторон.

— Изыди! – приказ Ведуна пронесся над площадью.

Крик человека, чье тело медленно пожиралось огнем, заглушил редкие крики радости кого‑то из светопоклонников. Огромное ревущее пламя поднялось над площадью, а в самом его центре истошно вопил Скальник.

Один выстрел, практически не слышный за воплем агонии, разом оборвал крик, а вместе с ним и жизнь осужденного. Светляк, прозванный Змеерезом за свирепость и кровожадность в бою с врагами Светоносца, опустил свою винтовку.

— Демон покинул его тело, — он обратился к толпе. – Нечисть растворилась в святом пламени, я видел это. Скальник умер свободным.

Он говорил веско и уверенно, но Свист приметил, как дрожит его указательный палец на спусковом крючке. Все, включая Ведуна и двух других паладинов, оторопело уставились на Змеереза.

Жрец оказался первым, кто справился с недоумением.

— Светляк проявил милосердие к своему ближнему там, где мы оказались недостаточно прозорливы, — сказал Ведун, и одобрения в его голосе было много меньше, нежели раздражения.

Словно актер, внезапно вспомнивший слова свей роли, вперед шагнул Светоч.

— Ведун, сегодня ты совершил великое дело – ты изгнал ужасное создание из нашего Храма! Ты уберег нас всех от неминуемой беды!

Он опустился на колени, и принявшие Свет последовали его примеру. Свист глянул на Ореха: тот стоял с таким выражением сосредоточенного лица, как будто обозревал поле грядущей битвы.

— Но нам нечем отблагодарить тебя, повелитель, прости нас, — паладин сокрушенно склонил вихрастую голову.

— Отчего же нечем?! – раздался громкий голос.

Все как один повернули головы. Со стороны леса двигался небольшой отряд во главе с Пластуном. Свист даже с такого расстояния смог увидеть, почувствовать три мерцала, спрятанных в поясной сумке охотника.

— Пластун! – жрец радостно взмахнул рукой. – Удачен ли был твой поход?

Со стороны это смотрелось так, словно встретились два старых друга. Если бы не коленопреклоненная толпа, обугленный труп Скальника и черный, смрадный дым, медленно тянущийся к северу.

Пришлый отряд замер в нескольких шагах, но сам Пластун прошел дальше, обняв Светолюба и вынув из сумки два мерцала.

— Вот, брат мой, отблагодари нашего владыку за труды его.

До рези в глазах, до скрежета зубовного Свист вглядывался в лицо бывшего учителя. Он чувствовал, как Пластун изменился, только не мог понять, в чем состоит подмена, но остро понимал: это уже другой человек. Складка в углу ожесточившегося рта, хрипотца в голосе и колючий взгляд, от которого мороз по коже.

— Повелитель, разреши нам возблагодарить тебя, — паладин повернулся к жрецу, вытянув руки с зажатыми в них мерцалами.

Ведун прикрыл глаза.

Уже давно Свист не отделял то, что показывало ему мерцало от собственных органов чувств, понимая, что видит все, как оно есть на самом деле, только немного с другой стороны. Вот и теперь десятник дрогнул, когда из‑за спины Ведуна медленно словно водоросли, потревоженные слабым речным течением, поднялись светящиеся щупальца. Зрелище оказалось завораживающим. Но вот щупальца потеряли прозрачность, налились тяжелой синевой и распахнули на концах жадные воронки ртов. Спустя мгновения змеевидные отростки потянулись к подношению, принюхались, покружили вокруг и принялись всасывать искристое дыхание мерцал, выпивая саму их жизнь. Свист услышал где‑то на границе сознания крик, будто мерцающие сферы были разумными и не желали становиться частью Ведуна.

Светопоклонники увидели лишь то, как мерцала, превратившись в сверкающий лазурью туман, исчезли.

— Отец наш, Приносящий Свет! – в благоговейном трепете паладин простерся ниц, уткнувшись лбом в землю.

«Если хорошо приглядеться, то можно заметить притаившегося среди камней суфлера, который подсказывает им слова», — успел удивиться своим мыслям Свист.

Ведун взирал на людей, изобразив на лице доброжелательную улыбку, но потом опустил глаза, и на лицо его легла тень печали.

— Мой народ, возлюбленные мои дети, — говорил он неспешно, вкладывая максимальное значение в каждое слово, и слова эти достигали своей цели, — сегодня мы потеряли одного из нас. После войны с дикарями мы не можем позволить себе такого расточительства.

Он продолжал.

— Виноват ли Скальник в той участи, которая его постигла? – он выдержал паузу и сам ответил на свой вопрос, сокрушенно опустив голову. – Да. Покуда вера не сильна в душе человека, он уязвим к порче ночных созданий. Как ваш покровитель, я не имею права рисковать вашими жизнями! С этого дня в лес могут уходить только те, кто доказал силу своей веры, ведь даже паладин не способен вовремя распознать одержимость демоном.

И вновь он не дал возразить тем, у кого возражения могли бы найтись.

— Свет обеспечит нас всем, что может понадобиться, или что‑то изменилось?

Орех и Зодчий молчали, напряженно вглядываясь в лицо Ведуна. Свист подумал, раз они не спешат встревать, то и ему лучше держать язык за зубами.

Видя, что никто не спешит спорить с ним, а большинство как обычно ловит каждое его слово, жрец развивал свою мысль дальше.

— Мы должны молиться и крепнуть в вере, жертвуя собой ради высших целей. С прискорбием я признаю, что высшая цель может потребовать от нас такой вот жертвы, — усталым жестом, нехотя, будто через силу, он указал на пламя, стонущее под ударами ветра.

— Мы готовы, наш пастырь!

Из толпы вышла Арахна: капюшон застиранной робы был откинут, и Свист мог видеть неравномерно выбритый череп; девушка заметно исхудала, на ее некогда миловидном личике залегли густые тени.

— Дай знак, и я войду в огонь во имя Света!

Толпа вздохнула от страха и восхищения, а Тетка Гроза умиленно расплакалась.

— Истовость твоей веры достойна подражания, — лицо Ведуна смягчилось, — но оставим этот подвиг на будущее.

Свист облегченно выдохнул.

— Дети мои, сегодня мы сделали великое дело! Теперь же мы должны вернуться под защиту Рассветного Храма и предаться благочестивым молитвам. Ступайте.

Свист сам чуть было не сделал шаг в сторону Дома, столь властным и повелительным был голос жреца.

Ведун спустился на землю и пошел к Храму в сопровождении Пластуна, толпа перед ними почтительно расступалась, кто‑то даже кланялся. Когда жрец отошел достаточно далеко, люди с охоткой принялись обсуждать произошедшее и возносить руки к невидимому за облаками солнцу.

Кто‑то тронул Свиста за плечо.

— Ты слышал? – горячно зашептал Дрозд. – Нужно сейчас же, что‑то предпринять, нужно…

— Что нужно? – угрюмо спросил Свист, искоса глядя на Ореха, который что‑то быстро говорил Зодчему.

— Ты слышал то же, что и я? – уточнил Дрозд.

— Ну да…

Дрозд ничего не сказал, просто скрипнул зубами и отошел, попросив у одного из вернувшихся добытчиков флягу с водой, что бы утолить жажду.

Люди не спешили расходиться, будто и вправду хотели, возможно, в последний раз, подышать лесным воздухом, почувствовать прикосновение ветра на коже.

— Стой! – закричал Светолюб.

Свист оглянулся: Дрозд со всех ног несся к опушке, крепко зажав в руке плоскую флягу в камуфлированном чехле.

— Стой, именем Света!

Светолюб ругнулся сквозь зубы и снял с плеча винтовку.

— Ты, что сдурел? – Змеерез встал перед собратом, загородив собой убегавшего юношу.

— Уйдет же, — сокрушался Светолюб.

Змеерез мельком глянул через плечо – Дрозд успел скрыться в зарослях.

— Ну и пускай, он сам так решил.

— Щенок он, сам за себя решать, — отмахнулся паладин, — Вы двое, за мной!

В сопровождении двух охотников из тех, что вернулись с Пластуном, он побежал догонять беглеца.

«Ай да Дрозд, дурень отчаянный», — восхитился Свист, а потом и вовсе пожалел, что не сбежал вместе с ним.

Орех тронул его за плечо.

— Пойдем, — он глянул в сторону, туда, где скрылись поимщики. – Не догонят они его.

— Думаешь?

— Этот уже если чего себе решил, то его и водоносам не подвинуть. Лес он хорошо знает, ноги у него легкие, так что не беспокойся за него. Пойдем.

Свист выждал момент, пока рядом не окажется лишних ушей, и собирался уже было, задать мучавший его вопрос, но воевода заговорил первым.

— Завтра, в крайнем случае, через пару дней. Нужно хорошо подготовиться, и тогда мы уйдем. Здесь нам более делать нечего.

Он разгладил усы.

— Ты же, надеюсь, не собираешься наделать глупостей?

— Ты о чем?

— Мстить за Скальника.

— А что, не стоит? – разозлился Свист.

— Стоит, еще как, но всему свое время. Покамест мы в меньшинстве, — он косо глянул в сторону светопоклонников, поднимавшихся по веревочной лестнице, — и, считай, без оружия.

— Мы столько ждали не пойми чего, все тянули и рассуждали, и вот результат – Скальника сожгли как ненужную кучу тряпья.

Свист чувствовал, как гнев и ярость набирают силу, заставляя его выплевывать слова, словно ругательства.

— Успокойся, — устало сказал Орех, — ни к чему терять голову.

И Свист, как бывало много раз, после этих его слов успокоился, злость схлынула, оставив только чувство усталости.

— Орех, давай скорее уже, — попросил он.

— Не подавай виду, и все у нас получится. Ступай.

Куда бы ни пошел Свист, он всюду слышал, как люди обсуждают смерть Скальника. Кто‑то шептался по темным углам, другие напротив, говорили громко и уверенно. Но все в один голос костерили покойного, награждая его эпитетами один хуже другого. Охотник пытался уйти подальше, не желая слышать того, как его соплеменники радуются смерти одного из них, но одиночество угнетало его еще больше, и тогда он снова возвращался. Вот так и бродил неприкаянный по галереям и лестницам, пока не вышел в освещенную Жаровней трапезную.

Справа от входа, в дальнем углу сидел Шип, опершись локтями о столешницу, и меланхолично разглядывал почти пустую столовую. Поодаль, незнакомая Свисту женщина громыхала черпаком в большой кастрюле, подчищая остатки завтрака. Женщина поставила перед Шипом полную супа миску, накрытую большим куском темного хлеба, глянула искоса и поспешила вернуться к своим делам.

— Привет! Ты чего тут один?

Свист хлопнул Шипа по плечу, и тот вздрогнул от прикосновения.

— Привет, — он уставился на Свиста, не зная, что ему сказать.

— Как твои успехи? Многих новеньких привел?

Свист уселся на скамью, рядом с обедавшим охотником.

— В этот раз только один, но… Свист, а ты не боишься так запросто со мной разговаривать? – выпалил Шип.

— Чего? – брови бывшего десятника поползли на лоб. – С какого демона бы мне тебя бояться?

— Ну, — замялся Шип, озираясь. – Другие боятся.

Свист вопросительно поглядел на собеседника – не понимаю мол, объясни.

— Я один хожу по лесу, новичков по норам ищу. Пастырь Ведун сказал, что у меня редкий дар – я невосприимчив к порче, и она никак на меня не влияет. Но другие, — он глянул на женщину, возившуюся с мисками и поварешками, — другие боятся, думают, что от меня скверна может на них перекинуться. Один раз чуть не побили, когда я на ужин заявился, пришлось есть у себя на койке.

— Чушь какая, — покачал головой Свист.

— И ничего не чушь! – Шип уронил ложку в суп, забрызгав столешницу, — я бы на их месте тоже так поступал бы… просто очень обидно, что я не на их месте. Даже поговорить не с кем.

— Если вдруг захочется перекинуться парой слов — приходи, я скверны не боюсь, — он встал. – Бывай, Шип, удачи тебе.

Тот ничего не ответил, только устало мотнул головой и снова наклонился над своей тарелкой. Свист, снова оказавшийся наедине со своими мыслями и накатывающей тоской, готов был вновь пуститься в бесцельное блуждание по Рассветному Храму, но прямо у выхода его поджидал бледный как смерть Светляк.

Паладин кашлянул в кулак, опасливо огляделся. Когда он заговорил, голос его дрогнул.

— Прости меня, — Светляк избегал смотреть охотнику в глаза.

— За что?

— Я не смог уберечь Скальника от смерти, хотя видит Свет, должен был.

Свист пожал плечами, но видя, что паладин не на шутку удручен все же, сказал:

— Ты сделал все, что мог, твоей вины в случившемся нет, — а потом добавил. — Спасибо тебе, Змеерез.

— За что? – на этот раз удивляться пришлось ему.

Свист замялся, подыскивая слова.

— Ты облегчил страдания Скальника.

Паладин ничего не ответил, только отвернулся.

— Я не это хотел тебе сказать, — он еще раз огляделся, — послезавтра я дежурю в сторожке всю ночь, меня сменят только через час после рассвета.

Охотник вскинулся, сверля взглядом паладина.

— Возьмете меня с собой? – напрямик спросил Змеерез.

— Змеерез, то есть Светляк… я не знаю, о чем ты, — сбивчиво начал Свист.

— Мое дело – сообщить, — несколько разочарованно, пожал плечами Змеерез. – Мне пора.

Свист смотрел в спину уходящего паладина со смешанными чувствами, а затем опрометью бросился бежать вверх по лестнице.

— Вот точно так и сказал? – уточнил Орех.

В этот раз комната воеводы больше походила на склад или захламленный чулан, чем на жилое помещение.

— Слово в слово.

Орех присел на туго набитый вещмешок, и задумчиво подпер голову кулаком.

— Он знает и хочет помочь, — воевода поскреб подбородок, — или же это ловушка Ведуна, и все мы отправимся вслед за Скальником.

Свист молчал, опасаясь вмешиваться в рассуждения воеводы.

— Возможно, Ведуну нужен формальный повод, чтобы обвинить всех нас в ереси или даже одержимости демонами, да и избавиться разом от всех неугодных. Значит, будем действовать осторожно.

Орех поднялся.

— С другой стороны, что нам терять, а, Свист? Скальник уже отправился на зуб к Светоносцу, я вот что‑то не горю желанием.

— Что ты имеешь в виду, говоря про зубы Светоносца? – уточнил он.

— Да все просто – ведь сожжение Скальника это не столько казнь сама по себе, сколько жертвоприношение. Сетопоклонники отдали врага своего бога ему же в жертву, желая наперед задобрить. В этом вопросе наши соплеменники ни в чем не отличаются от дикарей, делавших кровавые подношения Великому Змею и убивавших ради его благосклонности.

Охотник что‑то неразборчиво фыркнул себе под нос.

— Знаешь, Орех, если бы я верил в Светоносца, я бы увидел в смерти Скальника некий знак.

— С чего бы это? – искренне удивился усач.

— Вспомни, кому первому пришла в голову идея жечь врагов? Вспомни тот дождливый день, когда вы собирались поджарить двух дикарских дозорных.

Орех скривился и отвернулся.

— Оставшееся время потрать с толком, — сказал он, не поворачивая головы, – собери вещи, но только самое необходимое, и так придется многое на себе тащить, а уж если за нами снарядят погоню, так и подавно тяжело придется. Ночевать можешь в соседнем зале, там спят Крепыш и Сукоруб с Енотом.

— Думаешь, все так плохо может кончиться?

— Кончиться может по–всякому, но лучше держаться вместе, а то мало ли кто захочет прийти к тебе ночью и устроить богословский диспут.

Свист вышел в коридор, заглянул в зал, где при свете тусклой лампы негромко беседовал Сукоруб с Крепышом, и вдруг заметно приободрился. Ближайшее будущее виделось яснее, пускай им и предстояла опасная авантюра, могущая закончиться так скверно, что Свисту и думать‑то про такое не хотелось. Он уже видел себя на солнечной тропе, идущим к Новому Дому. Вроде как даже дышать стало легче.

Несколько позже он упаковывал свой рюкзак, потроша так долго служивший ему, сундук. По всему выходило, что многое придется оставить. Он взял в руки старенькую подзорную трубу, покрутил ее и так и эдак. Толку от нее уже не было никакого, хлам одним словом, но вот не хотел он оставлять ее. Поколебавшись немного, Свист завернул полемоскоп в чистую рубашку и сунул ее на дно рюкзака.

Присев на кровать он подумал, что при удачном исходе дела сюда ему больше не будет дороги. Именно в это мгновение опостылевший Дом показался ему донельзя родным. Даже прощаться с ним расхотелось. От мыслей о Доме и тех временах, что он прожил тут, вполне счастливо прожил, надо сказать, Свист перешел к Пластуну. Он чувствовал свою вину перед охотником: порой ему казалось, что он предал своего наставника, приняв другую сторону.

Свист тяжело вздохнул и продолжил сборы.