Это было самое красивое время суток, которое себе можно только представить летом на Балтийском море. Паром пробирался между десятков, а может быть, и сотен мелких островков у побережья Швеции, а закатное солнце окрашивало всю картину в очень мягкий оранжевый цвет. От этого островки казались сказочными видениями. Островки были разными: большинство из них были совершенно необитаемыми, а на некоторых стояли летние домики. Чем дальше паром уходил от берега, тем меньше островков с домиками им попадалось на пути.

Раньше ей непременно захотелось бы очутиться на таком островке с маленьким домиком и пожить там хотя бы месяц-другой. Она вставала бы рано утром, плавала в море и весь день провожала бы глазами гордо шествовавшие мимо лайнеры и паромы. Но это раньше. Теперь, похоже, Людмила Волкова разлюбила море. Может быть, со временем это и пройдет, но пока она точно бы ни за что не согласилась на домик у моря. Слишком много морской воды случилось в ее жизни за последнее время.

Она почувствовала, что Андрей Потоцкий, который стоял совсем недалеко на палубе парома, наблюдает сейчас не за морем, а за ней и, кажется, догадывается, о чем она думает.

* * *

...Еще один человек в этот момент рассматривал гладь Балтийского моря, жмурясь с довольным видом на солнце. Настроение у Эрика Густавссона, находившегося сейчас в стокгольмском порту, в первый раз за последние дни было приподнятым. Его план сработал.

Русская парочка не так давно благополучно отчалила от шведского берега на пароме и через пару часов должна была прибыть в Хельсинки. Уже здесь, в порту, ребятам Густавссона удалось отсечь от Потоцкого и его спутницы двух надоедливых американцев, которые намеревались шмыгнуть за русскими на паром. Шведский тролль радостно ухмыльнулся.

Во-первых, у американцев теперь не будет никаких сомнений, что девицу у них из-под носа увел непонятно откуда нарисовавшийся русский, так что всякие подозрения в адрес Международного бюро научно-технических исследований и лично герра Густавссона с их стороны исключаются. Он бы и рад был помочь Дядюшке Сэму, однако в дело вмешались непредвиденные обстоятельства, скорее всего русская разведка. Что ж тут поделаешь...

Во-вторых, сам американский «хвост» был теперь надежно изолирован в полицейском участке Стокгольма как минимум часа на два. Американцев задержали при посадке на паром, потому что полиция вовремя получила наводку от своей агентуры о том, что на судно попытаются пробраться два террориста. Знаковое слово террор подействовало безотказно. Главное, оно гарантировало, что разбираться с подозреваемыми будут долго и вдумчиво – хотя бы потому, что сигнал тревоги поступил от проверенного агента (тут уж тролль постарался), потом какое-то время уйдет на выяснение отношений с американским посольством... Все это значило, что американцы уже никак не смогут предупредить своих сотрудников в Хельсинки о том, что русская девица пропала из их поля зрения, пока паром будет бороздить Балтийское море. Когда янки поймут, что к чему, будет уже поздно. И встречать парочку в столице Финляндии будут только люди Густавссона. Впрочем, янки до конца так ничего и не поймут, они наверняка решат, что проделки с полицией – дело рук русской разведки.

Итак, русская парочка – на пароме, с которого она никуда в море не денется. Цэрэушники – в стокгольмском полицейском участке. А сам он, Эрик Густавссон, находящийся вне всяких подозрений, держит ситуацию под полным своим контролем. Потихоньку все встает на свои места, подумал шведский тролль. Теперь нужно наверстывать время, его слишком много было потеряно во время этой игры в прятки. Теперь нужно как можно быстрее начать работу с русской девицей. Долгие хлопоты должны окупиться немалой прибылью.

* * *

...Было странно, что она так и не спросила его, что с ними будет дальше и куда они направляются на этот раз. В последний раз она спросила его об этом, когда они ехали на автомобиле из Осло в Стокгольм.

– Что дальше? – сказала она. Он посмотрел на нее, оторвавшись от дороги, и пожал плечами.

– Буду думать, – ответил он.

И тогда она решила больше не задавать вопросов. В конце концов, он сам все решает и он один знает, как им быть дальше. И очень хорошо, что она теперь может больше об этом не думать.

Ей запомнилась эта долгая поездка. Она знала, что дальше, в конце пути, все будет хорошо. И она могла спокойно рассматривать проплывающие мимо леса и небольшие уютные городки.

* * *

...Людмила обернулась. Потоцкий по-прежнему стоял позади нее и молчал.

– Скажи, сколько времени у нас еще есть?

Потоцкий внимательно посмотрел на нее. Странно, она не спросила, сколько еще времени у них до Хельсинки. Она спросила, сколько времени у них еще есть. Он посмотрел на часы и слегка прищурился.

– Минут сорок, не больше.

– Пойдем в каюту. – Она взяла его за руку и сильно потянула за собой.

* * *

– Ты сошла с ума, – успел он только шепнуть ей.

– Не беспокойся. Это не благодарность за мое спасение. Это совсем другое. И давай не тратить времени на разговоры. Ты сказал, что у нас его совсем нет.

Какое-то время их не было на Земле. Где они были эти полчаса, так и останется неизвестным, – где-то в ином измерении, между небом и землей, а может быть, где-то еще.

* * *

...Пока она одевалась, он с удивлением привыкал к новой реальности. Для Потоцкого это был неожиданный вираж. Людмила Волкова в его сознании занимала совершенно особое место. Он разгадывал ее еще там, в Москве, потом в городке Тутаеве, а потом снова в Москве шаг за шагом, словно археолог, который очищает неизвестную еще ему статую от наносного песка и хлама. Он создавал ее портрет сантиметр за сантиметром. И ему казалось до сих пор, что даже теперь она была еще далеко не совсем видна и понятна ему.

* * *

Чем больше он узнавал о ней, тем меньше воспринимал как некую обычную земную женщину. Все началось с того момента, когда его наконец допустили в святая святых таинственного банка «Феникс». С этого самого времени его представления о Людмиле Волковой как о рыжеволосой красавице-модели рассыпались раз и навсегда.

С помощью консультантов, которых ему дали в банке, а точнее было бы сказать – в одном из институтов, входивших в структуру «Феникса», он получил первое представление о тех проектах, связанных с компьютерными программами, которыми здесь занимались. Если бы не серьезные ученые мужи, которые помогали ему освоиться с этой информацией, он бы решил, что попал в общество сумасшедших писателей-фантастов. Программы, позволявшие компьютерам взаимодействовать с человеком без каких-либо датчиков или проводов. Программы, создававшие общее информационное поле между искусственным интеллектом машины и человеческим сознанием. На их фоне программы, способные работать как оружие – например, входя в глобальные сети, адресно обрушивать в заданных масштабах те или иные финансовые рынки или проекты, касавшиеся взаимодействия космических аппаратов и наземных вооружений, – выглядели не столь уж фантастичными и эффектными. И наконец, венец компьютерного создания – программа под кодовым наименованием «Серый кардинал». За всеми этими проектами стоял некий гениальный программист, которым, как выяснилось, была двадцатипятилетняя Людмила Волкова. Она казалась не женщиной, не человеком даже, а некоей секретной сверхтехнологией государственного значения.

– Впрочем, программистом в точном смысле этого слова назвать эту девушку нельзя, – объяснил ему один из консультантов-академиков.

– Понимаю, – нагло соврал тогда Потоцкий, и академик посмотрел на него с явным недоверием.

– У нее удивительная интуиция, которая опережает знание сразу по нескольким базовым научным направлениям, – на всякий случай постарался пояснить академик. – Мозг ее способен подвергать эти прорывы немедленному анализу, оперативно обобщать выводы и выдавать совершенно неожиданный результат... Примерно ясно, о чем идет речь?

– Ну да, – кивнул Потоцкий и покраснел.

* * *

Несколько дней он честно посвятил тому, чтобы попытаться понять смысл главной программы, которая называлась «Серый кардинал». Насколько он догадывался, именно она считалась у седых академиков приоритетной. Она была основана на возможностях, которые открывались при взаимодействии искусственного и человеческого интеллектов. Образно говоря, получалось, что человек мог в процессе этого контакта позаимствовать кое-какие оперативные способности компьютерного мозга, в том числе возможности мгновенной обработки огромного количества информации. В свою очередь, в компьютере теперь можно было создать нечто вроде матрицы, которая объединяла в себе уже и те данные и установки, которые поступали из человеческого мозга. А дальше эта матрица могла взаимодействовать с другим человеческим сознанием, подвергая его неслыханной обработке... Собственно, дальше в представлении Потоцкого начиналась уже форменная чертовщина, разобраться в которой он все равно бы не успел до конца своей жизни, даже если бы и прожил до ста лет.

Честно говоря, ему вполне хватило раздумий только об одном изучавшемся в этом центре «Феникса» явлении, а именно – эффекте сотой обезьяны. Несмотря на такое экстравагантное название, речь шла, как оказалось, о серьезном научном термине. Ученым было известно, что если в любой животной популяции – например, среди обезьян в таком-то регионе – какое-то критическое число особей выучивается открывать бутылки с молоком или, скажем, мыть посуду, то это умение мгновенно распространяется по всем другим стаям, которые не могли иметь никакого физического контакта с этими «продвинутыми» обезьянами. И это возможно не только в животном мире. Такие же явления наблюдаются при воздействии на кристаллы в одном регионе, а последствия этого воздействия могут сказаться на таких же кристаллах совершенно в иных местах.

Похоже, одним из направлений «Серого кардинала» была попытка распространить такую способность на компьютеры...

* * *

– Тебе было хорошо? – спросила Людмила.

– Я буду помнить тебя всегда, – сказал Потоцкий. Он глянул на часы. Им нужно было теперь торопиться.