Стоя на крыльце, Мария наблюдала за тем, как к ней приближается Бешеный Пес. Она неодобрительно поджала губы.

Все в нем просто кричало о его любви к бродяжничеству, начиная с обшарпанных кончиков его ковбойских сапог и кончая залихватски заломленной черной шляпой. Он шел медленно, вразвалочку, засунув руки в карманы. Словно ему все равно, придет ли он куда-то вовремя или, точнее, придет ли вообще. И смотрел он на нее довольно нагло. Она даже почувствовала, как под его взглядом у нее вдруг начали покалывать щеки. Своим поведением он бросал вызов всем людям тяжелого труда вообще.

Скрестив руки на груди, она вперила в него взгляд, словно заставляя его идти быстрее. А он, наоборот, замедлил шаг. Она увидела, как засияла его белозубая улыбка под тенью шляпы.

– В каком вы напряжении, мисс Трокмортон, – лениво отметил он, остановившись у самого дома. Он даже поставил сапог на нижнюю ступеньку, да еще со стуком, отозвавшимся дрожью по всему позвоночнику Марии так, что у нее началась мигрень.

Она стиснула зубы и строго взглянула на него:

– Я удивлена, что вам знакомо слово «напряжение», мистер Стоун.

Он сдвинул шляпу на затылок и ухмыльнулся:

– Разве не так называется жилище индейцев?

Она с шумом выдохнула. Так ей и надо! Зачем она заговорила с ним! Нагнувшись, она подняла с крыльца корзинку и молоток. Гордо подняв голову, сошла вниз и прошла мимо него, не удостоив даже мимолетным взглядом.

– Идите за мной.

Он подождал полных десять секунд и двинулся за ней.

Она слышала его шаги у себя за спиной: сухие осенние листья хрустели и потрескивали у него под сапогами. Каждый хруст сломанного сучка или шуршание сухого листа ощущался ею как пощечина.

Трудно поверить, что ее отец нанял такого... бродягу и он будет жить с ними. В их доме. Мария стиснула зубы. «Проклятие, проклятие», – повторяла она в такт шагам, в такт биению своего сердца. Надо от него избавиться. Сейчас же. У нее уже созрел идеальный план. Совершенно очевидно, что у него нет никаких обязательств или привязанностей, что он никогда не остается слишком Долго на одном месте, что он человек, который не любит трудиться. Все, что ей надо сделать, – заставить его работать, причем дать ему непосильную работу, и с восходом солнца он уберется.

Она остановилась у огромного дерева грецкого ореха позади бани и, круто повернувшись, приготовилась к бою. От неожиданности мистер Стоун налетел на нее. Мария удивленно вскрикнула и, уронив корзинку, начала падать. В ту же секунду он подхватил ее и крепко прижал к себе.

– Эй, не падать, – пробормотал он.

И перехватил взгляд Марии. Она затаила дыхание и смотрела на него не моргая. При ближайшем рассмотрении у него веселое лицо и смеющиеся глаза. Такие лица обычно привлекают женщин, а глаза неожиданно вызывают доверие. Один раз она уже доверилась таким глазам.

Поспешно отпрянув, она отступила, желая находиться как можно дальше от него.

– Не смейте никогда ко мне прикасаться.

– Тогда держитесь от меня подальше. Когда женщина бросается мне на шею, я обычно ее ловлю.

Краска залила лицо Марии.

– Я не бросалась вам на шею.

– Ладно. Вы просто на меня набросились.

Мария почувствовала, что теряет над собой контроль. Крошечная пружинка страха начала распрямляться у нее в желудке. Она абсолютно неправильно реагирует на мистера Стоуна. Она же собиралась его игнорировать, а не шутки шутить.

Закусив губу, она отвернулась и сосредоточила свое внимание на зеленых орехах в траве у ног. Почувствовав, что обрела спокойствие, она нагнулась и подняла с земли орех. Медленно и ровно дыша, она повернулась к нему:

– Это грецкие орехи.

– Ну, разве не замечательно!

Она не отреагировала на его явно ехидное замечание.

– Я хочу, чтобы вы как следует, потрясли дерево, чтобы на землю упало как можно больше орехов. Потом разбейте скорлупу молотком, извлеките ядра и сложите их вон в ту корзинку.

– По-моему, все очень легко.

– Для такого... умельца, как вы, – не сомневаюсь. – Еле заметно кивнув головой, она подобрала юбки и пошла обратно к дому. На каждом шагу она подавляла в себе желание обернуться, чтобы посмотреть, что он делает. «Вот так, – подумала она, – поколи орехи в течение десяти часов, и посмотрим, останешься ли ты здесь до утра».

– Хорошо спалось, мистер Стоун?

Резкий голос пробился сквозь приятную дремоту.

Бешеный Пес вздрогнул. Черт! Он открыл один глаз. На него сверху вниз явно недовольным взглядом смотрели карие глаза. Впрочем, взгляд хозяйки его не удивил: едва ли она умеет смотреть по-другому.

– Привет, мисс Трокмортон, – потянулся он, окончательно просыпаясь.

Шурша блеклыми юбками, она наклонилась над корзиной, на дне которой лежала горстка очищенных орехов. Когда она обернулась к нему, ее бледное лицо выражало полное недоумение.

– И, по-вашему, они очищены?

– Неочищенными их не назовешь, – пожал он плечами.

Она протянула ему ладонь, на которой лежал один орех, покрытый остатками скорлупы.

– На орехе осталась скорлупа.

– А что, по-вашему, я должен делать? Отсосать ее?

– Не употребляйте при мне таких выражений!

– Я сказал сосать, а не... – Мистер Стоун!

Он не удержался от смеха.

– Я сделал все, что мог. И спал недолго. – Он протянул к ней поцарапанные руки: – И вот доказательство.

Она лишь мельком взглянула на его руки и снова посмотрела ему в лицо.

– Полагаю, вы скоро уйдете...

У него дрогнули губы. Он вдруг все понял. Старая дева все сделала нарочно. Она знала, что колоть и чистить орехи – нелегкий труд, и догадалась, что он из тех, кто не любит тяжелой работы.

Ему бы рассердиться, но он неожиданно почувствовал к ней уважение. Она все хорошо продумала, и ее план сработал. После того, что сейчас произошло, он не сможет взять несколько баксов с профессора и убраться отсюда куда подальше. Но даже чистые простыни не стоили того, чтобы так вкалывать. Его большой палец гудел от боли, будто по нему проехала груженая телега, а руки ныли с. плеча до запястья. Да, он уйдет, она может не сомневаться. Но прежде он немного поиздевается над этой училкой.

– Не-а. А куда мне идти?

– Куда угодно.

Он непринужденно поднялся и приблизился к ней, Она не шевельнулась, не отступила назад, хотя ей очень хотелось. Он понял это по тому, как затрепетали ее ноздри, и как она чуть-чуть отклонилась назад.

Он почувствовал в ней страх, и он придал ему смелости. На ринге происходило именно так. Он вдруг ощутил прилив бодрости.

– А если мне здесь нравится?

– Я вам... заплачу.

Он сдвинул на затылок шляпу и внимательно оглядел ее с головы до ног: сначала его взгляд остановился на ее бледном суровом лице, потом скользнул вниз по округлостям, которые она пыталась скрыть под бесформенным коричневым платьем. Воробышек неплохо сложен, подумал он. А уж в женских округлостях Бешеный Пес знал толк. Сдерживая улыбку, он еще раз посмотрел ей в лицо.

– Чем будете платить?

Она взглянула на него с нескрываемой ненавистью:

– Деньгами.

Он поднял одну бровь:

– Из тех, что вы отложили на случай, если вам придется откупаться от бродяг?

– Шестнадцать долларов. Наличными.

Бешеный Пес ухмыльнулся. Надо же! Неплохие деньги за то, что он практически ничего не сделал. На них он может довольно долго продержаться.

Она увидела, что он колеблется, и победоносно улыбнулась:

– Я знала, что вас заинтересует мое предложение. «Вот проклятие, – подумал он, – не смей улыбаться, Стоун».

– Такой человек, как вы, не может надолго удержаться на ферме.

Ах, вот в чем дело! Похоже на вызов.

– Черт, – вырвалось у него. Он хотел уйти. Действительно хотел. Но она сама сделала его уход невозможным.

Бешеный Пес гордился всего двумя вещами на свете. Он никогда не уклонялся от боя и не позволял никому приказывать ему, куда он должен идти. А теперь мисс Заносчивость вызвала его на бой и сказала, куда идти.

– Нет, – тихо ответил он, – я предпочитаю заработать то, что предлагалось в объявлении.

Улыбка исчезла с ее лица.

– Но…

– Никаких «но». Я остаюсь.

– Значит, мне не повезло, что вы именно здесь решили честно заработать.

– Где-то я же должен начинать.

Она подняла корзинку. Сунув в нее молоток, она посмотрела на него таким кислым взглядом, от которого свернулось бы молоко.

– Ужин через час. Я оставлю его на вашем крыльце.

– Что? Меня не пригласят к столу?

– Вряд ли.

– Знаете, как-то не по-соседски, дорогуша. Я начинаю думать, что мне здесь не рады.

Прижав к себе корзинку и гордо подняв голову, она прошествовала мимо него в направлении дома.

– А я начинаю думать, что вы глупы.

Ее слова донеслись до него сквозь шуршание юбок. Он расхохотался.

Мария посмотрела на варившиеся в бульоне тефтели, и у нее появилось непреодолимое желание схватить чугунную кастрюлю и вывалить все ее содержимое на пол. С преувеличенным спокойствием она взяла шумовку и стала вылавливать тефтели из бульона. Потом налила в кипящий бульон мучную заправку и стала медленно помешивать загустевший соус.

Услышав шаркающие шаги отца, спускавшегося по лестнице, она выпрямилась.

– Добрый вечер, Мария.

Она вывалила тефтели в соус и начала накрывать на стол.

– Привет, папа. – В руках она держала две тарелки. Расе сел на свое обычное место за столом.

– Чем-то замечательно пахнет.

– Тефтели в пряном соусе.

– А, вот в чем дело. – Он оглядел стол и нахмурился: – Ты не поставила прибор для молодого мистера Стоуна.

Она хотела возразить, что мистер Стоун в том же возрасте, что и она, но воздержалась и улыбнулась.

– Мистер Стоун с нами не ужинает. Я оставила у него на крыльце корзинку с холодным цыпленком.

– А почему ему захотелось ужинать в одиночестве? – Мария налила два стакана молока.

– Возможно, он хочет попрактиковаться в том, как пользоваться вилкой.

Расе неодобрительно поцокал языком:

– Не очень-то милосердно с твоей стороны, Мария.

– Зато у тебя милосердия хватит на нас обоих, – парировала Мария, насаживая кусок тефтели на вилку.

Расе положил свою вилку на тарелку. Мария напряглась, чувствуя на себе взгляд отца. «Никаких эмоций, Мария. Никаких».

– Перемены – часть жизни, Мария.

– Так же как стихийные бедствия…– Расе фыркнул:

– Бешеного Пса вряд ли можно назвать стихийным бедствием.

– Ты не видел, как он чистил орехи.

– Дай человеку шанс, Мария.

Она повернулась к отцу, гневно сощурив глаза:

– Тебе не следовало бы так говорить. Я уже один раз давала шанс.

Лицо Расса стало печальным, в глазах появилась тоска.

– Ах, Мария...

– Не смотри на меня так.

– Тебе уже не шестнадцать.

Мария запаниковала, потеряв над собой контроль. Вскочив и крепко сжав кулаки, чтобы унять дрожь, она крикнула:

– Я не хочу сейчас говорить о прошлом.

– Конечно, не хочешь. И никогда не хотела.

Она отвернулась к плите, которой, когда-то радовалась и гордилась ее мать.

– И никогда не захочу.

Она попыталась придать своему голосу твердость, но все, что ей удалось, – слабая мольба.

– Ладно, садись за стол.

Она постаралась успокоиться и, отойдя от плиты, села за стол.

– Просто не упоминай опять имени мистера Стоуна. Я хочу спокойно поужинать.

Наступила обычная для них тишина, прерываемая лишь тихим сопением Расса и звяканьем столового серебра о тарелки.

Не съев и половины того, что она себе положила, Мария откинулась на спинку стула.

– Ужин очень вкусный, – тихо проронил Расе. Подавленное настроение отца ее удивило. Сегодня Расе выглядел невероятно печально, его некогда живые глаза стали тусклыми и слезились. Наверняка он опять думает о ее матери.

Как бы ей хотелось сейчас приласкать его, объяснить, что она понимает его печаль. Но она уже много лет не позволяла себе ничего подобного. Она даже не знала, что ему сказать. И почему-то всякий раз, когда она хотела с ним сблизиться, она делала или говорила не то. И так происходило всегда. При жизни матери она даже не замечала, как плохо она ведет себя с отцом, и постепенно они все больше отдалялись друг от друга. Хорошо бы изменить создавшееся положение. Но как?..

Расе поднялся из-за стола:

– Пойду наверх и почитаю. Я уже дошел до середины трактата профессора Миттльбаума.

– Ну и как он? Интересный?

Расе улыбнулся, демонстрируя слабую имитацию своей прежней улыбки.

– Его сведения, кажется, подтверждают мою теорию, что раскопки надо начинать именно в Пайк-Пике.

– Как же здорово!

– Да, – задумчиво ответил отец. – Может, когда-нибудь мы отправимся туда вместе.

Он попытался, чтобы в его голосе прозвучала надежда, но его старания оказались напрасными. И неудивительно. Он слишком часто повторял эти слова, и они всякий раз пронзали ее в самое сердце. Она снова разочаровала своего отца, снова покинула его в беде, поняла она. Они оба знали, что она не поедет с ним в Колорадо. Она уже многие годы вообще не покидала ферму.

– Что ж, увидимся утром.

– Хорошо. Я приготовила длинный список дел для мистера Стоуна. Если он все еще будет здесь.

– Будет.

– А я сомневаюсь, но пусть отработает те деньги, которые ты обещал ему платить. Неизвестно, надолго ли он у нас останется.

– А с чего он должен будет начать? Ты уже решила?

– Нет пока. Надо покрасить крыльцо... и яблоки, наверно, уже поспели.

– Яблоки? И он должен будет собирать их по твоему методу?

Критика отца задела ее.

– А что плохого в моем методе?

– Ничего. – Расе устало улыбнулся. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Расе. Увидимся в пять двадцать.

– В пять двадцать. – Его передернуло. – Господи, как же я ненавижу вставать так рано!

Знакомая жалоба отца вызвала у Марии улыбку. Как только он ушел, она начала убирать со стола и ставить грязную посуду на край раковины.

«Может, когда-нибудь мы отправимся туда вместе».

Она стала смотреть в окно, стараясь унять боль. Сквозь освещенную луной темноту, опустившуюся на ферму, она увидела забор.

Когда-то, много лет назад, она не боялась покидать ферму. Она без всякого страха выбегала за ворота и весело смеялась всю дорогу до поезда. В шестнадцать лет она была полна жизни и огня. И ничего не боялась. Почему она вдруг вспомнила о тех днях? Почему память так неожиданно вернула ее в то время? Но она знала ответ. Все из-за него. Он напомнил ей о прошлом, которое она хотела забыть. Из-за него ей пришлось снова пережить те чувства, которые она не хотела переживать, думать о том, о чем мечтала забыть.

– Черт бы его побрал, – прошептала она. Пятнадцать лет ушло на то, чтобы ее жизнь стала надежно защищенной от тревог, чтобы ее сердце и душу ничто не волновало. И вот появился мистер Стоун и захотел все изменить. Она ему не позволит. Слишком много положено труда, чтобы все забыть. Никчемному бродяге не удастся заставить ее снова вернуться в прошлое. Надо как можно скорее от него избавиться.

Бешеный Пес поставил тарелку, встал и потянулся. На землю спустилась прохладная осенняя ночь, наполненная ароматами зреющих фруктов и опавших листьев, В черном бархате неба мерцали мириады звезд.

Господи, как же хорошо! У него теперь есть место, где спать, чистые волосы и сытый желудок. Чего еще желать человеку?

Он заметил какое-то движение и медленно опустил руки. За окном в темноте прорисовывались контуры островерхого амбара. Рядом, словно часовой, стояло огромное дерево, ветви которого отражались на фоне звездного неба. Снова какое-то движение насторожило его. Он скорее его почувствовал, чем увидел.

Все кругом тихо. Не было даже легкого ветерка. Бешеный Пес расслабился и разжал кулаки. Слишком много провел он ночей на дороге, прислушиваясь к малейшим признакам опасности, поэтому и сейчас ему кажется угроза там, где нет ничего, кроме тишины и покоя.

Он поднял пустую тарелку и подошел к двери. Осторожно повернув дверную ручку, он открыл дверь. Из окна дома на него упал луч света, который согрел его.

Он увидел, что Мария стоит у раковины и смотрит в окно. Ее глаза оставались сухими, но у него возникло странное чувство, что она на грани слез. Погруженная в свои мысли, она даже не заметила, как он вошел в кухню.

Бешеный Пес проследил за взглядом Марии и нахмурился. За окном виднелись в сгустившемся мраке обширные поля и белый штакетник забора. Куда она смотрит? Он стал ее разглядывать. Она уже не казалась такой напряженной, как при разговоре с ним. Ее фигура немного обмякла. Из тугого пучка выбились завитки каштановых волос, прикрыв бледную кожу шеи. Она так крепко держала края раковины, что костяшки ее рук побелели.

Она напомнила ему женщину, которую он знал в юности. Этта Барнс. У нее на войне погиб муж, и она уже никогда не будет прежней. Бесцветная кожа и глаза, потерявшие свой блеск. А иногда, когда Бешеный Пес заставал ее врасплох, в ее глазах стояли слезы.

Но Мария Трокмортон – сдержанная и рассудительная старая дева. Какую она могла пережить потерю, если провела всю жизнь на своей ферме? Ему скорее показалось, что она печальна. Какие неприятности могли произойти в ее упорядоченной жизни? Наверное, по ошибке посадила петунии в цветнике для роз.

Он кашлянул. Она вздрогнула и обернулась:

– Мистер Стоун?

– Извините, – мягко произнес он. – Я не хотел вас напугать.

– Ничего. – Нервным движением руки она отвела с лица прядь волос. – Я просто размечталась. Не очень-то стоящее занятие, не так ли?

– Не знаю. Я мечтаю все время.

Выражение ее лица вдруг изменилось, и она снова стала чопорной. Бешеному Псу показалось, что температура на кухне упала на двадцать градусов.

– Я так и думала.

Они долго молча смотрели друг на друга. Бешеный Пес не знал, что ей сказать. Ее глаза снова смотрели строго, но он не забыл, какая в них светилась теплота, когда она призналась, что мечтает. Интересно, подумал он, что за женщина скрывается под бесформенной коричневой одеждой?

– Завтрак в пять двадцать, – наконец сказала она. – Не опаздывайте.

– В пять двадцать? Не в пять пятнадцать или в пять тридцать, а именно в пять двадцать. Звучит по-военному.

– Я так привыкла. Если вам не нравится... – она запнулась и посмотрела на него с надеждой, – вы знаете, где находится дверь.

– Я просто пытаюсь наладить дружеские отношения.

– Вряд ли мне нужен такой друг, как вы.

– Как знать! – Он посмотрел на нее пристально. – Может быть, я как раз тот, кто вам нужен.

– Идите спать, мистер Стоун. Завтра у вас длинный день.

Ее слова прозвучали холодно и твердо, но он почувствовал в ее голосе скрытую дрожь, которая его заинтриговала. Она будто изо всех сил старалась оставаться холодной и отчужденной, будто что-то скрывала.

– Доброй ночи, мисс Трокмортон. Увидимся завтра в пять девятнадцать.

– Доброй ночи, мистер Стоун. Я надеюсь, что вообще вас не увижу.

Джейк стоял у забора, вглядываясь в погруженные в темноту поля. Фермерский дом белел, словно верхушка небольшого холма. Из трубы вился дымок, наполняя ночной воздух едким запахом. Окна приветливо светились красновато-золотистым светом. В груди у Джейка защемило. Дом напомнил ему о другом доме, о другом времени, когда он еще не был ни голодным, ни одиноким, ни бесприютным, когда никто перед ним не захлопывал двери. Он закрыл глаза. Отзвуки мелодичного голоса преследовали его. Он почувствовал, что его глаза наполняются слезами. Она возненавидела бы его за то, кем он стал, за то, что он делает.

«Ты зря теряешь время, Джейкоб. Никого нельзя заставить любить себя...»

Если бы можно было объяснить, что не этого он хотел, не за этим пришел сюда, но он не мог лгать самому себе. Даже в длинные холодные ночи, когда приходилось ночевать, где попало, он совершенно точно знал, почему преследует Бешеного Пса. Но знал также, что то, чего он хотел, – всего лишь его фантазия, которой никогда не суждено сбыться. Кончится тем, что ему снова станет больно. От такой мысли у него начинало дрожать все внутри. Он уже много лет старался убедить себя, что ему все равно, что незачем верить в чудеса или счастливый конец, но все напрасно. Внутренний голос, постоянно бередивший его душу, убеждал его не сдаваться. Его мать и дедушка сотни раз пытались заставить его смириться с правдой, и сотни раз им ничего не удавалось. Втайне он не переставал мечтать об этом. А теперь его мечта начинала тускнеть. Ее притупили холодные ночи, до одури жаркие дни и постоянное одиночество.

Он снова посмотрел на дом. Его вид – такой теплый, приветливый и домашний – перевернул что-то в его душе. Он хотел снова жить в таком месте и чтобы кто-нибудь сказал, что ему здесь очень рады.

Он крепко сжал веки, пытаясь вести себя по-взрослому и не заплакать. Но голод, одиночество и страх, которые неизменно рождала жизнь на дорогах, постепенно убивали его. Он старался не думать о том, что может заболеть и умереть в одиночестве, или попадет под поезд, или замерзнет зимой на морозе. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь сел рядом и убрал с его глаз слишком длинные волосы или потрогал его лоб, когда он чувствовал себя больным. Если бы он мог вернуть мать...

По щекам Джейка потекли горячие слезы, но он их не замечал. Они так же привычны, как трусость, которая заставляла его преследовать Бешеного Пса, но ничего не предпринимать. Он так устал, пытаясь быть сильным...

Опустив голову, он отвернулся от дома, пробудившего в нем слишком много воспоминаний. Где-то вдалеке завыла собака, но звук очень быстро растворился в ночном воздухе. В темноте он пробрался к амбару. Под ногами то и дело с хрустом ломались сучки, шуршали сухие листья. Но кроме негромкого ржания лошади на пастбище, все вокруг оставалось тихо и спокойно.

Проходя мимо яблони, он сорвал несколько яблок и засунул спелые красные плоды в свой мешок. Потом бегом пересек открытое место и скрылся в амбаре. Тяжелая дверь амбара закрылась с шумом. Где-то промычала корова. Пыльная, душная темнота окутала подростка. Двигаясь на ощупь, он нашел приставную лестницу, ведущую на сеновал. Поднявшись по шатким, скрипучим перекладинам, он бросился в мягкое душистое сено.

Улыбнувшись, он вдыхал знакомый аромат трав и ощущал себя в раю. Он ни разу не спал на такой мягкой постели за последние четыре месяца, что преследует Бешеного Пса. Он долго лежал неподвижно и чуть не заснул, но голод дал о себе знать. Пошарив в мешке, он достал яблоки. С жадностью съев три штуки, он опять лег и попытался уснуть.

Спазмы начались неожиданно. Он дополз до окошка амбара, открыл его и высунул голову. Его рвало до тех пор, пока уже нечем было рвать. Дрожа всем телом, он закрыл окно, заполз в угол и скорчился в комок. Слезы жгли ему глаза, смешиваясь с липким потом на лице, к которому пристали соломинки. Кислый запах рвоты повис в пыльном воздухе амбара. Господи, как же он устал...

Закрыв глаза, он начал молиться, чтобы ночь прошла без кошмаров. Ему надо хорошенько выспаться, потому что завтра все начнется сначала. Бешеный Пес покинет замечательную маленькую ферму и направится в какую-нибудь дыру на окраине города. А он пойдет за ним. Больше ему идти некуда.