«Значит, он вас разлюбил?» Анджи всю ночь размышляла над этим вопросом Лорен. Не могла от него отделаться. К утру она не могла думать ни о чем другом.

За все то время, пока рушился их брак, ни один из них не сказал: «Я больше не люблю тебя». Они не хотели больше жить вместе. Но это не значит, что они разлюбили друг друга.

Что, если он все еще любит ее? Или сможет полюбить снова? С того момента, как ей пришла в голову эта мысль, все остальное не имело значения.

Она позвонила Ливви:

— Послушай, мне надо, чтобы ты подменила меня сегодня.

— Сегодня же День благодарения. Почему я должна…

— Я хочу повидаться с Конланом.

— Ладно, приду.

Около полудня Анджи припарковала машину около офиса газеты Конлана. И задумалась над тем, что делает. Она даже не знала, здесь ли он сегодня. Она ничего не знала о его жизни. С чего она решила, что он захочет ее видеть?

Смелее, Анджи.

Она схватила сумочку и вошла в здание.

— Мне нужно встретиться с Конланом Малоуном.

За стойкой оказалась новая секретарша.

— Вы договорились заранее? Мистер Малоун…

Генри Чейс, охранник, проработавший в этом здании столько лет, что и не сосчитать, вышел из угла.

— Анджи, — сказал он, улыбаясь, — давно не виделись.

Она с облегчением вздохнула:

— Привет, Генри.

— Хочешь пройти к нему? — Он махнул рукой. — Пошли.

Анджи последовала за охранником к лифтам, где они и распрощались. На третьем этаже она окунулась в привычную для Конлана атмосферу.

Множество знакомых лиц. Люди поднимали глаза, беспокойно улыбались и бросали взгляды в сторону кабинета Конлана.

Анджи, вздернув подбородок, пошла дальше. Она увидела его сквозь застекленную дверь кабинета.

Он стоял у окна и разговаривал по телефону, одновременно надевая пальто. В этот момент на нее нахлынули воспоминания. Как по утрам он первым делом целовал ее, даже если опаздывал на работу, и как она иногда отталкивала его, потому что ее голова была занята другим.

Она постучала.

Конлан обернулся, увидел ее. Его улыбка медленно погасла, глаза сузились. От гнева? От растерянности? Она не знала.

Он жестом пригласил ее войти, затем сказал в трубку:

— Нет, это нехорошо, Джордж. У нас график. Фотограф уже ждет в машине. Не уходи.

Анджи посмотрела на его стол. Ее фотографий не было.

Конлан положил трубку и обернулся к ней:

— Анджи…

Вопрос «Зачем ты пришла?» не был произнесен, но она услышала его.

— Я была в городе. И подумала, что мы могли бы…

— Неудачное время, Анджи. У меня встреча, — он бросил взгляд на часы, — через семнадцать минут.

Он взял портфель.

Анджи отступила.

Ей хотелось, чтобы он подошел к ней, хоть чуть-чуть подбодрил ее.

— Я должен бежать. Прости. — И он вышел.

Она опустилась на стул около письменного стола, пытаясь справиться с разочарованием.

— Анджи?

Она подняла голову и увидела Дайану Вандербик.

— Дайана, как я рада тебя видеть.

Это было правдой. Дайана и ее муж Джон много лет были их друзьями. Какое-то время после развода Анджи и Конлана Дайана звонила. Анджи никогда не перезванивала.

— Оставь его в покое, ради бога. Он наконец пришел в себя.

Дайана смотрела на Анджи, словно решая, продолжать или нет.

— Тебе действительно недостает его? — спросила она наконец. — Дважды за этот год я видела, как он плачет в кабинете. В первый раз, когда умерла София, и во второй, когда ты решила развестись с ним. — Ее голос стал мягче. — Тогда, с Софией, я подумала, как грустно, что он пришел плакать сюда.

— Не надо, — прошептала Анджи.

— Зачем ты пришла?

— Я думала… — Анджи вдруг вскочила со стула. — Не важно. Мне пора. Я была дурой.

— Оставь его в покое, Анджи. Ты и так причинила ему много боли.

Анджи проснулась. Еще несколько часов она пролежала, свернувшись калачиком, пытаясь привести свои мысли в порядок. Время от времени она понимала, что плачет. Когда раздался стук в дверь, ее подушка была влажной от слез.

Анджи спустилась по лестнице.

Дверь распахнулась. На пороге стояли мама, Мира и Ливви.

— Сегодня начало поста, — сказала мама, — пойдем с нами в церковь.

— Может быть, в следующее воскресенье, — устало отозвалась Анджи. — Я поздно легла вчера и плохо спала.

— Конечно, плохо, — сказала мама.

Анджи знала, что натолкнулась на стену, и знала, что женщины семейства Десариа сделаны из крепкого камня.

— Хорошо.

За пятнадцать минут она приняла душ, оделась, высушила волосы полотенцем. К десяти они влились в шагавшую к церкви толпу.

Окунувшись в холодное декабрьское утро, Анджи ощутила, что вернулась в прошлое. Она снова была девочкой, одетой в белое платье для первой конфирмации… затем невестой в белом подвенечном наряде… женщиной в трауре, оплакивающей смерть отца. Многое в ее жизни случилось здесь, в свете, падавшем сквозь эти витражи.

Она совершала знакомый с детства ритуал: подняться, встать на колени, снова подняться. К завершающей молитве она поняла, что в ней что-то изменилось, встало на место.

Ее вера была с ней все время, текла в ее жилах, ждала ее возвращения. Некое спокойствие снизошло на нее, она почувствовала себя более сильной, более защищенной. После окончания службы Анджи, выйдя на улицу, ощутила холодный свежий воздух. Она взглянула на бледно-голубое небо.

— Анджи, — окликнула ее Мира, — с тобой все в порядке?

Она неожиданно легко улыбнулась в ответ:

— Ты знаешь, да.

Лорен целый день набиралась смелости. К тому времени, как она добралась до района Маунтинэр, ворота были закрыты и здание охраны казалось пустым. Какой-то человек в униформе укреплял рождественские электрические гирлянды на кованой решетке забора.

Похоже, его рассердило ее появление, хотя, возможно, ему просто не нравилась эта работа.

— Я хотела бы увидеть Дэвида Хейнса.

Ворота медленно отворились. Пошел дождь.

Величественный особняк, где жила семья Дэвида, выглядел как рождественская открытка. Большой праздничный дом с зажженными огнями, имитацией свечей на окнах, хвойными ветками над входной дверью. Она направилась к дому.

Дверь открыл мистер Хейнс в брюках цвета хаки с отутюженными стрелками и в белоснежной рубашке. Его волосы, как и загар, были безупречны.

— Привет, Лорен. Не ждал тебя увидеть.

— Я знаю, что уже поздно, сэр. Почти половина восьмого. Мне не удалось дозвониться.

Он улыбнулся:

— Не волнуйся. Дэвид будет рад твоему приходу. Я сейчас позову его.

Большая, прекрасно обставленная комната на первом этаже. Ковры цвета льна, огромный замшевый диван кремового цвета с темно-серыми подушками, кофейный столик из светлого мрамора. За резными деревянными дверцами скрывался огромный экран плазменного телевизора.

Лорен примостилась на краешке дивана. Дэвид вошел в комнату и обнял ее.

Она прижалась к нему. Она бы отдала все, чтобы вернуть то время, когда самым важным было сказать ему, что она очень любит его. Взрослые вечно говорят об ошибках, о расплате за неверный поступок. Жаль, что она пропускала эти разговоры мимо ушей.

— Я люблю тебя, Дэвид. — Она сама услышала нотку отчаяния в своем голосе.

Он нахмурился.

— Ты как-то странно ведешь себя в последнее время, — сказал он, лег на диван и притянул ее к себе.

Она отстранилась:

— Твои родители дома. Мы не можем…

— Только папа. Мама уехала на какой-то сбор средств для своего фонда. — Он повторил свою попытку.

Лорен тихонько оттолкнула его.

— Дэвид. — Казалось, все силы ушли на то, чтобы произнести его имя. На глазах блеснули слезы.

— Что случилось? Ты меня пугаешь. — Он провел рукой по ее лицу, стер слезы. — В первый раз вижу, что ты плачешь.

Она глубоко вздохнула:

— Ты помнишь игру в Лонгвью? В самом начале сезона?

Он явно был озадачен:

— Да.

— Потом мы поехали в заповедник…

— Ну да. В чем дело, Ло?

— Ты был на маминой «эскаладе», — сказала она.

Все происшедшее стояло у нее перед глазами. Как он откинул заднее сиденье и достал бледно-голубой плед и подушку. Все, кроме той принадлежности, которая была нужнее всего. Машина стояла на краю пляжа, а огромная серебряная луна смотрела на них с неба.

Она видела по его лицу, что он начал вспоминать. И мгновенно уловила, когда он понял, в чем дело. От страха его глаза сузились. Он отодвинулся назад, нахмурился:

— Я помню.

— Я беременна.

Он вздохнул, так, что у нее чуть не разбилось сердце, вздох замер в тишине.

— Нет, боже мой, не может быть. Ты уверена?

— Совершенно.

Дэвид был ошеломлен и испуган.

— И что теперь? — Его голос звенел от напряжения.

Она не смотрела на него.

— Не знаю.

— Ты бы не… ты понимаешь.

— Аборт. — Она почувствовала, как внутри нее что-то оборвалось. На глазах выступили слезы, но ей удалось сдержаться и не заплакать. — Наверное, это выход.

— Да, — сказал он слишком быстро. — Я заплачу за это. И поеду вместе с тобой.

Она ощущала себя так, словно медленно уходила под воду.

— Хорошо. — Даже собственный голос доносился до нее словно издалека.

Лорен пыталась не думать о том, куда едет. Дэвид был рядом, его руки крепко держали руль. За целый час они не обмолвились ни словом. Что здесь можно было сказать? Путь в Ванкувер казался бесконечным.

Сквозь тонированное стекло автомобиля она увидела здание клиники. Лорен закрыла глаза, борясь с подступающей паникой. Они припарковались, и тут она ощутила всю тяжесть принятого решения. Несколько минут она не могла заставить себя сдвинуться с места. Дэвид обошел автомобиль и открыл ей дверцу. Она вцепилась в его руку.

Они вместе двинулись по направлению к клинике. Один шаг, другой, еще один — это все, о чем она позволяла себе думать.

Он открыл перед ней дверь.

Приемная была полна женщин — по большей части молодых девушек, которых никто не сопровождал. Лорен подошла к столу, записалась, затем заполнила бумаги. Регистратор просмотрела их.

— Посидите. Мы вас вызовем.

Лорен опустилась на свободный стул. Дэвид сел рядом. Они держались за руки, но не смотрели друг на друга. Лорен боялась, что расплачется, если взглянет на него. Она стала читать брошюру, лежавшую на столе.

«Процедура занимает не больше пятнадцати минут…

…возможность вернуться к работе через сорок восемь часов…

…минимальный дискомфорт…»

Она отложила брошюру. Может быть, она молода, но она понимает, что главное — не боль и не возможность быстро вернуться к работе или длительность «процедуры». Главное — сможет ли она жить с этим?

Она прижала руку к своему еще совершенно плоскому животу. Там, внутри нее, была жизнь. Жизнь.

Лучше не думать так о своей беременности, лучше сделать вид, что пятнадцатиминутная процедура ликвидирует ее проблему. А если нет?

В приемную вошла медсестра. Глядя в список, она прочла несколько имен.

— Лорен. Салли. Жюстин.

Дэвид сжал ее руку:

— Я люблю тебя.

Лорен встала, ее била дрожь. Она бросила последний взгляд на Дэвида и пошла за медсестрой.

— Лорен. Третий кабинет, — сказала медсестра, остановившись у одной из дверей.

Лорен вошла, переоделась в хлопчатобумажный балахон. Металлические шкафчики и блестящие поверхности столов заставили ее зажмуриться от яркого света.

Дверь открылась. Вошел пожилой человек в шапочке, маска висела у него на шее.

— Здравствуйте, Лорен, — сказал он, просматривая ее карту.

Вошла медсестра.

— Здравствуйте, меня зовут Марта. — Она потрепала Лорен по руке. — Через несколько минут все кончится.

Кончится. Несколько минут. Никакого ребенка. Процедура.

И она поняла.

— Я не смогу это сделать, — сказала Лорен, чувствуя, как по щекам бегут слезы. — Я не смогу с этим жить.

Спустя несколько часов Лорен сидела рядом с Дэвидом на кремовом диване. Она держалась за его руку так крепко, что пальцы онемели. Она никак не могла перестать плакать.

— Я думаю, мы поженимся, — сказал он подавленно.

Она повернулась к нему и сжала его в объятиях. Он так старался быть взрослым, но глаза его расширились от страха.

— То, что я беременна, не значит…

Дэвид освободился из ее рук:

— Мама?!

В дверях с коробкой пиццы стояла миссис Хейнс.

— Твой отец думает, что вы могли проголодаться, — сказала она печально, глядя на Дэвида. И заплакала.

Весь этот день Лорен думала, что ничего хуже с ней быть не может. Но вечером, сидя в гостиной, она поняла, что ошибалась. Видеть плачущую миссис Хейнс было невыносимо.

Получалось, будто во всем виновата она одна.

Она знала, что это не так. Они оба зачали этого ребенка.

— У меня есть связи в Лос-Анджелесе и в Сан-Франциско, — сказал мистер Хейнс, проводя рукой по сбившейся прическе. — Превосходные доктора. И умеют молчать.

— Она пыталась, — ответил Дэвид, — в Ванкувере.

— Мы католики, — сказала миссис Хейнс, глядя на Лорен.

Лорен была благодарна и за это.

— Да, — отозвалась она, — и… не только это.

— Я просил Лорен выйти за меня замуж, — сказал Дэвид.

Лорен видела, как он изо всех сил старается быть сильным, и любила его за это. Но она видела также, что он близок к срыву, и ненавидела за это себя. Он сейчас представлял себе все — одно за другим, — от чего ему придется отказаться.

— Вы слишком молоды, чтобы жениться. Скажи им, Анита.

— Мы слишком молоды и чтобы иметь ребенка, — произнес Дэвид. После его слов все снова замолчали.

— Существует такая вещь, как усыновление.

Дэвид поднял голову:

— Действительно, Лорен. Есть люди, которые полюбят этого ребенка.

Надежда, появившаяся в его голосе, добила ее. Глаза наполнились слезами. Она хотела сказать, что сама могла бы полюбить этого ребенка. Своего ребенка. Их ребенка.

— Я позвоню Биллу Толботу, — сказал мистер Хейнс. — Он свяжет меня, с кем нужно. Мы подберем подходящую пару.

Лорен нахмурилась. Он вел себя так, словно решение уже было принято.

Дэвид повернулся к ней. Взял ее руку, крепко сжал.

— Пойдем, Лорен, — наконец сказала миссис Хейнс, вставая.

— Я отвезу ее домой, мам.

— Я отвезу. — Несмотря на слезы, голос миссис Хейнс звучал так решительно, что возражать не приходило в голову.

— Тогда мы поедем все вместе, — отозвался Дэвид, не выпуская руки Лорен.

Они прошли за миссис Хейнс в гараж, где дожидался «кадиллак-эскалада», свидетель их преступления.

Дэвид открыл переднюю дверь. Лорен со вздохом скользнула на сиденье.

— Вы можете высадить меня у супермаркета «Сэйфуэй», — сказала она.

— Да нет, — сдвинув брови, возразила миссис Хейнс.

Дэвид с заднего сиденья указывал дорогу.

Они подъехали к обшарпанному зданию. Дэвид вышел и обошел машину, чтобы выпустить Лорен.

Миссис Хейнс закрыла за ним дверь, затем повернулась к Лорен:

— Ты здесь живешь?

Удивительно, но лицо миссис Хейнс, казалось, смягчилось.

— Дэвид — единственный ребенок, которого я сумела родить, — сказала миссис Хейнс. — Может быть, я любила его слишком сильно. Все, чего я хотела, — это чтобы у него был выбор, которого не было у меня. Если вы поженитесь и оставите ребенка… — Ее голос прервался. — Жить с ребенком без денег и без образования тяжело. Я знаю, как сильно ты любишь Дэвида. И он любит тебя. Настолько, что готов отказаться от своего будущего. Думаю, я могу гордиться им.

Дэвид постучал в стекло:

— Открой дверь, мам.

Лорен услышала то, чего не сказала миссис Хейнс. «Если ты на самом деле любишь Дэвида, не дай ему разрушить свою жизнь». Лорен и сама так думала. Если ради любви к ней он готов от всего отказаться, разве она не должна ради любви к нему не дать ему это сделать?

— Если тебе нужно будет поговорить о чем угодно, всегда, в любое время, приходи ко мне, — сказала миссис Хейнс.

Это предложение удивило Лорен.

— Спасибо.

— Скажи маме, что я позвоню ей завтра.

— Хорошо. — Лорен не хотелось думать об этом разговоре. Она вышла из машины.

Лорен застала мать в гостиной, та сидела на диване и курила. Вид у нее был утомленный.

— Я собиралась поехать с тобой сегодня. — Мать сделала глубокую затяжку. — Побежала к Недди, а «Тайдс» был открыт… — Она посмотрела на Лорен. — Тебе не дать аспирина? Сейчас я…

— Со мной все в порядке.

— Мне очень жаль, Лорен, — сказала мать тихо.

На этот раз Лорен услышала искреннее сожаление в голосе матери.

— Все хорошо. — Она нагнулась и принялась подбирать с пола коробки из-под пиццы и сигаретные пачки. — Похоже, вы с Джейком веселились всю ночь.

Подняв голову, она увидела, что мать плачет. Лорен подошла к ней, встала на колени рядом с диваном.

— Со мной все хорошо, мам. Не плачь.

— Он хочет бросить меня. Вся моя жизнь ничего не стоит.

Это оказалось больнее, чем пощечина. Даже сейчас ее мать думала лишь о себе. Лорен с трудом проглотила вставший в горле комок, отодвинулась от матери и снова принялась за уборку.

— Я не сделала этого, — сказала она.

Мать подняла голову:

— Что? Скажи, что ты пошутила.

— Я не шучу.

На мгновение она ощутила резкую боль в сердце. Хотя она знала, что это невозможно, что это безумие, ей так хотелось, чтобы мать обняла ее, прижала к себе, чего та никогда не делала, и сказала: «Все хорошо, детка».

— Я не смогла. Это я должна расплачиваться за свою ошибку, а не… — Она взглянула на свой живот.

— Ребенок, — холодным тоном произнесла мать. — Ты даже не можешь произнести это слово.

Лорен прикусила губу:

— Я боюсь, мама. Я думала…

— Ты и должна бояться. Посмотри на меня. Посмотри на все это. — Она встала и жестом обвела комнату. — Хочешь ли ты такой жизни? Для этого ли ты училась, как ненормальная? — Она схватила Лорен за плечи и затрясла ее. — Ты будешь как я. Ты этого хочешь? Этого?

Лорен высвободилась.

— Нет, — сказала она тихо.

Мать тяжело вздохнула:

— Если ты не смогла сделать аборт, то как, скажи на милость, ты справишься с материнством? Поезжай завтра снова в клинику. Я поеду с тобой.

Казалось, гнев матери погас. Она отвела прядь волос со лба Лорен, заправила за ухо. Никогда еще она не была так нежна с дочерью. Это было еще хуже, чем если бы она кричала.

— Я не могу.

Мать смотрела на нее глазами, полными слез:

— Что еще я могу сказать? Ты приняла решение. Прекрасно. Я сделала все, что могла. — Она нагнулась и схватила свою сумочку. — Мне нужно выпить.

— Не ходи. Пожалуйста.

Мать направилась к двери. На полпути она обернулась.

Лорен не сдвинулась с места, в ее глазах была отчаянная мольба.

— Мне очень жаль. — И она ушла.

На следующее утро Лорен проснулась от звуков музыки, проникавших сквозь стену. Диск Брюса Спрингстина.

Она медленно поднялась, протирая опухшие глаза.

Очевидно, вечеринка затянулась до утра. Неудивительно, подумала Лорен. Когда узнаешь, что твоя семнадцатилетняя дочь забеременела, только и остается, что устраивать вечеринки.

Лорен, вздохнув, поплелась в ванную и долго стояла под горячим душем. Убрав постель, она надела школьную форму и пошла по коридору.

В гостиной она остановилась. Что-то было не так.

Пепельницы на кофейном столике были пусты. Никаких недопитых стаканов на кухонном столе. Со спинки дивана исчез старый лиловый вязаный плед.

Ушла. Вот так. Даже мать не смогла…

Она услышала звук мотора за окном, хриплый рев «харлей-дэвидсона», который ни с чем не спутаешь.

Лорен подбежала к окну и отдернула штору.

На улице, внизу, мать сидела позади Джейка на мотоцикле. Она смотрела вверх, на Лорен.

Лорен коснулась пальцами стекла:

— Не надо…

Медленно, словно это движение причиняло ей боль, мать помахала на прощание. Мотоцикл с ревом понесся по улице, завернул за угол и исчез из виду.

А Брюс продолжал петь: «Детка, мы рождены, чтобы бежать».

Анджи в третий раз набрала домашний номер Лорен.

Мама вышла из кухни.

— Никто не подходит?

— Да. Пропускать работу не в ее привычках. Я беспокоюсь.

— С девочками ее возраста иногда… Я уверена, ничего не случилось.

— Может быть, заехать к ней?

— Босс не должен появляться сразу же. Она пропустила работу. Ну и что? Придет завтра. — Мама подошла к ней. — Почему бы тебе не поехать со мной? У нас есть вино.

— Давай в другой раз, мама. Я хочу съездить за елкой. Правда, я собиралась уйти пораньше, если ты не против.

— Папа… был бы счастлив видеть, что в коттедже снова готовятся к празднику.

Анджи услышала, как прервался голос матери, и поняла, в чем дело. В первый раз мама будет встречать Рождество без папы. Она обняла мать за талию, притянула ее к себе.

— Спасибо, — шепнула она.

Минуту они постояли обнявшись. Наконец Анджи попрощалась, схватила пальто и ушла из ресторана.

В этот холодный хмурый вечер на городской площади кипела жизнь. Десятки усталых туристов глазели на бесчисленное множество украсивших город белых огоньков. Торжественное зажигание елки было намечено на следующую субботу. Местные газеты сетовали, что город превратился в Диснейленд. Ресторан, очевидно, всю неделю будет забит посетителями.

Когда Анджи добралась до магазина, начался снег. Она быстро вошла внутрь. Здесь была страна рождественских чудес: кругом елки, игрушки и разноцветные гирлянды. Елки сверкали серебряными и золотыми украшениями, каждое было единственным в своем роде, и это напомнило ей о коллекции, которую Конлан собирал для нее много лет, начав с маленькой елочной игрушки, привезенной из Голландии. С тех пор он каждый год дарил ей новую.

— Эй, Анджи, — услышала она веселый голос. Это хозяйка магазина, Тилли, вышла из-за кассы. — Чем я могу тебе помочь?

Анджи огляделась:

— Мне нужны елочные игрушки.

Тилли кивнула:

— Знаешь что, возвращайся через десять минут. У меня будет для тебя елка со скидкой.

— Ну что ты, я не могу…

— А ты за это накормишь нас с Биллом ужином. — Анджи кивнула. Именно так вел дела ее отец. — Я сейчас съезжу за елкой и мгновенно вернусь.

Через час Анджи ехала домой. На крыше машины была закреплена елка, на заднем сиденье лежала коробка с игрушками и груда елочных лампочек.

Она поставила машину у крыльца. Затем постояла под деревом, подняв лицо к небу, ощущая прикосновение снежинок, похожее на поцелуи.

В магазине елка казалась меньше. Анджи достала из гаража пару отцовских рабочих перчаток и принялась отвязывать елку. К тому времени, как цель была достигнута, Анджи два раза упала и вдобавок поцарапала краску на автомобиле. Схватив елку за ствол, она с трудом, шаг за шагом, тащила ее к дому. Она была уже почти у двери, когда подъехала машина.

На нее упал свет фар. Она бросила дерево и выпрямилась. Наверное, это Мира приехала, чтобы помочь.

— Эй, — сказала Анджи, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-то, — ты меня слепишь.

Фары не погасли, но дверца водителя открылась.

— Мира? — Анджи нахмурилась, отступила на шаг. Она сразу поняла, как уединенно живет…

Кто-то бесшумно шагал к ней по снегу.

— Конлан, — выдохнула она.

Он подошел ближе:

— Привет, Анджи.

Она не знала что сказать. Ей хотелось, чтобы говорил он, но он молчал.

— А я как раз собираюсь поставить елку.

— Я вижу.

— Я могу рассчитывать на твою помощь?

— Я лучше посмотрю, как ты с ней справляешься.

— Ты шутишь? Вноси елку.

Он засмеялся, нагнулся и поднял дерево.

Она пошла вперед открывать дверь.

Вместе они поставили елку в крестовину. Когда они закрепили ее, Анджи сказала:

— Я принесу вина, — и поспешила в кухню. Ей было трудно смотреть на него.

Она налила два бокала красного вина и вернулась в гостиную. Он стоял у камина и смотрел на нее. В черном свитере и потертых джинсах он был больше похож на стареющую рок-звезду, чем на первоклассного репортера.

— Ну, — начал он, — я могу тебе сказать, что оказался здесь в поисках информации для материала.

— А я могу тебе сказать, что мне не важно, почему ты здесь.

Они сидели в разных концах комнаты и вели осторожный разговор. Они пили уже третий бокал, когда он спросил:

— Почему ты приходила ко мне на работу?

Как далеко она решится зайти? Она годами говорила Конлану полуправду, стараясь оградить его от плохих новостей.

— Мне не хватает тебя, — сказала она наконец. — А тебе меня?

— Не могу поверить, что ты меня об этом спрашиваешь.

Она вскочила, подошла к нему.

— А тебе? — Она опустилась перед ним на колени. Их лица были так близко, что она видела свое отражение в его синих глазах. — Это сведет меня с ума, — произнесла она, повторив фразу, которую сказала ему в детской несколько долгих месяцев назад.

— А сейчас ты в своем уме?

— Я со многим смирилась.

— Ты пугаешь меня, Анджи, — сказал он негромко. — Ты разбила мне сердце.

Она чуть-чуть наклонилась к нему.

— Не бойся, — прошептала она, протягивая к нему руки.