В понедельник перед Днем благодарения Ронни всерьез занялась поисками помощницы-иностранки. И ей тут же послали первую девушку для беседы-знакомства. Ронни уехала с работы пораньше, для скорости бросила во дворе обычно стоящий в гараже «лексус» и торопливо прошла в дом. Не успела она повесить пальто и наскоро просмотреть почту, как раздался звонок в дверь.

На пороге стояла миловидная бледная рыжеволосая девушка — примерно на полголовы выше Ронни. Девушка смахивала на Валькирию с какой-то картинки, только вид имела вполне миролюбивый и улыбку — добрую. Одновременно она была похожа на актрису, фамилию которой Ронни не могла вспомнить.

— Миссис Гринвуд? Меня зовут Грета. Грета Сигардсон. — У девушки был небольшой характерный акцент.

— Добрый день. Проходите. Вы шведка?

— Да, угадали. Какой у вас чудесный дом! И такой… колоссальный!

Девушка споткнулась на определении явно не потому, что плохо знала английский язык. Ронни рассмеялась. Девушка тоже. Похоже, обе сразу понравились друг другу. Ронни нажала кнопку интеркома и вызвала детей. Когда они прибежали, Ронни познакомила их с Гретой, а сама, извинившись, ушла в свой кабинет — сделать несколько деловых звонков. Вернувшись, она обнаружила, что Грета воистину шведская Мэри Поппинс — троица уже увлеченно играла во что-то.

В этот момент домой вернулся Тайлер — в перепачканной форме сотрудника службы охраны лесов. Видом и одеждой он никак не соответствовал теоретическому образу владельца такого «чудесного и колоссального» дома. У Ронни не было ни малейшей охоты объяснять шведке малоприятные обстоятельства, которые привели к подобному расхождению имиджа и реальности. Тайлер чмокнул Ронни в щеку, взъерошил волосы Криса, наклонился и поцеловал Мередит в лоб. Затем он встретился глазами с Гретой.

— Добрый день, — улыбнулся он, направляясь к холодильнику за апельсиновым соком.

— Дорогой, это Грета, — сказала Ронни. — Ее нам прислало агентство. Она как раз знакомится с детьми.

Тайлер рассеянно пожал руку девушки.

— Добрый день, мистер Гринвуд. — Она зарделась и нервно хихикнула. Тайлер в ответ широко улыбнулся и вышел из комнаты.

У Ронни слегка округлились глаза, когда до нее дошла суть только что разыгравшейся сцены: хорошенькой и молоденькой шведке явно понравился ее муж. Ронни внезапно увидела Тайлера глазами этой девушки: моложавый импозантный мужчина с темновато-песочными волосами а-ля Роберт Редфорд, в ладно сидящей форме, с мужественной двухдневной буроватой щетиной.

Тут Ронни как-то внезапно вспомнилось, что уже семь двадцать и скоро появится следующая кандидатка. Она торопливо спровадила Грету, сухо поблагодарив и пообещав сообщить о своем решении в самое ближайшее время. Когда прибыла очередная «Au-Pair», Тайлер наверху принимал душ. Новая девушка была датчанка — хоть и молоденькая, но среднего роста, пышненькая и кривоногая. Ронни посчитала ее подходящей. Только, на беду, в отличие от Греты общего языка с детьми ей найти не удалось. Ни сразу, ни потом. Окончательно ее судьбу решила одна фраза: «Ах, как мне будет приятно сидеть за рулем вашего „лексуса“!»

Ронни поблагодарила ее и захлопнула дверь за ней так нарочито неловко, что та хорошенько наподдала по жирной датской заднице.

Несколько часов спустя Ронни пришла в спальню. Муж уже лежал в постели и читал книгу. Она представила его в форме, Робертом Редфордом в роли лесничего, и нырнула под одеяло.

Тайлер отложил книгу и закрыл глаза. Час был еще не поздний, однако он ощущал гнетущую усталость. Не столько физическую, сколько душевную. Тут он вдруг почувствовал руку Ронни на своей груди. Рука стала скользить ниже. Тайлер резко открыл глаза. Утренний прилив страсти уже сменился в нем недоверчивой отчужденностью. Тем не менее он попробовал ответить на поцелуи жены. Вышел только конфуз. Тайлер мягко отвел руки Ронни.

— Извини, малыш, я выжат как лимон. Может, завтра утром, — прошептал он и отвернулся к стене.

Она взяла книгу, почитала минуту-другую, потом вскочила с кровати и вышла из спальни.

Тайлер раскаивался в том, что грубо отверг Ронни. Она пойдет в свой офис, поработает за компьютером, потом запрется с вибратором в одной из пяти ванных комнат на первом этаже… Дальше думать не хотелось. Тайлер вспомнил рыжую шведочку и то, как она на него отреагировала — совсем как школьница! Он заметил, что Ронни правильно расценила ее красные щеки и хихиканье и взревновала. Конечно, ему немного польстило, что девятнадцати- или двадцатилетняя хорошенькая девушка сочла его интересным, но ему было решительно наплевать на всяческих девушек — и без того хватало проблем с женой.

На следующий вечер у Тайлера настроение было еще хуже. По возвращении домой он принял душ, заплатил няне, отпустил ее и заперся в своем офисе. Еще один безрезультатный день! Возможно, ему стоит наврать Ронни, что он опять поступил в службу охраны леса, а самому снять под тайный рабочий офис квартирку в Снохомише? Оттуда до леса ближе, там при необходимости можно и ночевать, чтобы избегать ненужных расспросов жены… Скорее всего Ронни даже не уловит разницы. Загвоздка была лишь в том, что он никогда жене не лгал — и ломать традицию не собирался. Правда, частенько он ей не все рассказывал. Но это немножко другое. А вот чтобы лгать — нет, упаси Бог!

После наступления темноты он некоторое время шел вдоль реки и видел все больше и больше признаков близости двуножек. Там и тут были деревянные пещеры — намного больше той, которую он недавно разнес вдребезги. Почти перед каждой деревянной пещерой покорно стояли круглолапые твердошкуры, готовые бежать куда угодно по приказанию их маленьких двуногих владельцев.

Он спустился с гор, дабы узнать побольше о своих врагах, изучить их обычаи и привычки. Ему все было интересно. Убивать двуножек доставляло удовольствие — и знание их обычаев и привычек могло бы еще больше увеличить его власть над ними. У него было подозрение, что двуножек в мире больше мошкары: чем более ровной становилась местность, тем больше двуножек он замечал, а по количеству их скорлупок, бегавших по серым твердым тропам, угадывалось, что где-то дальше должны быть целые рои двуножек.

Горы почти безраздельно принадлежали ему. Зато плоская земля кишела двуножками.

Он несколько раз пересекал серые твердые тропы. Он уже понял, что эти тропы проложены двуножками, чтобы по ним легко бегалось твердошкурам. Так близко от больших поселений двуножек он был впервые и видел бесчисленное количество следов их деятельности. Они не таились и вели себя так беспечно, что он только диву давался: как можно быть такими слабыми существами и ничего не бояться — не прятаться, не оглядываться постоянно по сторонам, не забиваться с темнотой в норки!

Во многих пещерах — деревянных и каменных — вечерами и ночью внутри горел огонь. Двуножки умели держать его в узде. Однако он знал, что огонь иногда вырывается. А иногда ему нарочно дают волю, и он ненасытно сжирает все вокруг.

Это снова и снова напоминало ему о Великом Пламени, во время которого он выжил только случайно, повиснув на скале. В тот день погибло все его племя, его самка, его потомство. Они сгорели в страшных муках на его глазах. Великое Пламя ревел так громко и кровожадно, что заглушал их предсмертные вопли. От прежней жизни ничего не осталось. Только пепел. И ненасытная ярость в душе.

Он прошел много-много гор, пока не оказался здесь. Желание мести по-прежнему жило в нем и не знало угомону. Открытие, что у двуножек вкусное мясо, а убивать их легко и удивительно приятно, привело к тому, что он отныне желал быть поближе к ним — дабы они всегда были под рукой в достаточном количестве.

Совсем рядом, на свободном от леса участке, он увидел очень большую деревянную пещеру. В ней горел огонь, и он услышал в себе голоса нескольких Хранителей Огня, бывших в этой пещере. Рядом с большой пещерой были две поменьше, но оттуда не шло никаких голосов. Три твердошкура стояли возле маленьких пещер. Он подошел к самому большому из трех.

Впервые он мог изучить твердошкура с близкого расстояния. И даже потрогать.

Его кожа оказалась даже более твердой, чем он ожидал. Твердая и холодная. От твердошкура не шло ни единой мысли, поэтому он пришел к убеждению, что это все-таки не живое существо. Когда он потыкал этого незверя в бок, тот слегка закачался. Вверху в его боках были дыры. Однако рука в эти дыры не проходила. Они были прикрыты чем-то жестким — словно воздух превратился в лед.

Он несколько раз трогал этот мерзлый воздух, пытаясь понять, что это такое.

Холодный. Но намного теплее льда. Глядя сквозь этот теплый лед, он увидел, что твердошкур полый, словно кто-то выгрыз ему внутренности. Он помнил, что лед на реке иногда можно пробить кулаком, и ударил по этому замерзшему воздуху. И действительно, теплый лед рассыпался. Неожиданно ему пришло в голову, что дыры, которые есть в деревянных пещерах, прикрыты таким же теплым льдом. Он подошел к небольшой пещере и пригляделся. Да, дыра в ее стене была прикрыта теплым льдом. Он пощупал его, но крушить не стал. Вернувшись к твердошкуру, он сунул руки через разбитый теплый лед в его нутро, схватил и потянул на себя бывший там большой круглый предмет. Тот не поддавался. Он рванул сильнее, и круглый предмет оказался в его руках. Обнюхав, ощупав и попробовав круглый предмет на зуб, он швырнул его обратно в пустое и неинтересное чрево твердошкура. После этого он еще немного послонялся между твердошкурами, затем решил идти дальше.

Но перед уходом вдруг захотелось оставить двуножкам знак, что он был рядом.

У семнадцатилетнего Рики Эллисона перед свиданием была та же проблема, что и у многих его ровесников. Не вовремя вскочивший прыщ. Рики принял душ, принарядился и вернулся в ванную, чтобы хоть как-то замаскировать подлеца. Раньше он выдавил гной, но не очень удачно. Получилось препоганое багровое пятно с более темной дыркой посередине. Теперь Рики, рискуя опоздать на встречу со своей зазнобой, неумело экспериментировал с косметикой из маминых запасов. В разгар именно этого занятия со двора донесся невероятный грохот.

Рики застыл. Ничего подобного он в своей жизни, кажется, не слышал. Оглушительный короткий металлический звон, похожий разве что на звук при лобовом столкновении двух машин. Но громыхнуло не на шоссе, а во дворе! Там, правда, стояли их машины и отцов внедорожник.

Рики выскочил из ванной и вбежал в гостиную, где родители сидели за ужином. Телевизор был включен на полную мощность и гремела музыкальная заставка «Колеса Фортуны».

— Эй, ребята, вы слышали эту фигню? — спросил он своих родителей.

Отец отложил свиную отбивную.

— Что ты говоришь?

— Я спрашиваю, вы слышали эту фигню? — повторил Рики, повышая голос, чтобы перекричать музыку.

— Какую фигню?

— На заднем дворе громыхнуло!

Дональд, его отец, посмотрел на жену:

— Ты слышала что-нибудь?

Марджи, не отрываясь от еды, отрицательно мотнула головой.

Рики решил сам проверить, что произошло на дворе, и щелкнул выключателем в прихожей. Год назад они с отцом установили на двадцатифутовом столбе огромную лампу дневного света. Фотонов она испускала не меньше белого карлика и распугивала своей яркостью оленей, которые повадились объедать растения в саду. Заодно она ярко освещала весь задний двор, включая гараж и сарай.

Ртутная лампа только-только разгоралась, а Рики уже распахнул заднюю дверь, промахнул крыльцо, сделал два шага по ступенькам вниз… и обмер. С отвисшей челюстью он таращился на двор, окончательно залитый ярким светом. Ошеломленный и напуганный, Рики тут же кинулся обратно в дом.

Кто и зачем мог такое учудить? И главное, каким образом? Есть же в мире идиоты…

— Папа, мама! — закричал Рики. — Срочно идите сюда! Тут такая… — Он осекся, чтобы не вылетело неприличное слово.

Дональд и Марджи встревоженно отодвинули тарелки. В голосе сына звучали истерические нотки.

Выйдя на крыльцо, они поняли, отчего он кричал так истошно.

На ярко освещенном заднем дворе на первый взгляд все было как обычно. За исключением «малости»: любовь и гордость Дональда, его могучий «шевроле-тахо» со всеми новейшими прибамбасами, стоял примерно на том же месте, где Дональд его оставил… но только колесами вверх.

В этом положении колеса смотрелись как задубевшие на морозе лапы дохлой таксы.

Рики, Дональд и Марджи несколько секунд стояли словно парализованные от увиденного. Дональд пришел в себя первым и взял на себя командование.

— Сынок, тащи сюда по-быстрому мой «кольт-пайтон». И самый большой фонарь. А ты, Марджи, звони шерифу. Чтоб приезжал, и побыстрее.

Рики обернулся мигом. Дональд сунул внушительных размеров револьвер за пояс. С винтовкой в одной руке и фонарем в другой он стал опасливо продвигаться в сторону перевернутого «тахо».

Фонарь пригодился: под внедорожником было темно. Дональд обошел его вокруг, но ничьих следов не обнаружил. Посветил на ближайшие кусты, словно подозревал за ними затаившихся вандалов. Тут ему пришло в голову, что это может быть дело рук шпаны из школы, где учился Рики.

— Ты на кого-нибудь думаешь? — спросил он сына.

Тот вопрос сразу понял и возмущенно отозвался:

— Нет, это не из школы! Для такого дела нужны две дюжины крепких мужиков!

Дональд недоверчиво повел бровью.

— А кому бы еще?

Тут сам Рики задумался. Нет, он со всеми в школе в хороших отношениях. Были, конечно, всякие контры, но лютых врагов он не имел. Да и внедорожник перевернуть — не из разряда школьных проказ. Хулиганство такого размаха под стать каким-нибудь крутым чокнутым типа байкеров, а с ними он никогда не знался.

— Нет, папа, честное слово — мои знакомые тут ни при чем.

— Ну, тогда я без понятия…

Дональд встал на колени, направил луч фонаря в кабину автомобиля — и впервые выругался. Новый гнусный сюрприз: за вычетом крыши, в кабине ничего не пострадало, но рулевое колесо было вырвано, что называется, с мясом. Какая силища у кого-то! И какая злоба! Ну и сволочи!

Марджи крикнула с крыльца, что дозвонилась шерифу и что его человек уже в пути. Поднимаясь с колен, Дональд углядел поодаль в луче фонаря нечто странное на земле. Система дренажа подъездной дороги работала в общем и целом хорошо. Однако дожди размягчили часть почвы на площадке, где парковались машины. Дональд пригляделся и увидел в этой раскисшей грязи то, от чего у него душа ушла в пятки и заколотилось сердце.

Рики заметил, что на вставшем с земли отце лица нет и его бьет мелкая дрожь. Рики самого прошиб холодный пот: таким он отца никогда не видел!

— Что, что такое?! — испуганно закричал он.

Отец молча направил фонарь на клочок раскисшей земли. Широкий луч высветил четкий отпечаток босой ноги.

Рики присвистнул. Потом выдохнул:

— Боже правый!

Он для сравнения осторожно приставил к следу свой «Рибок» десятого размера.

Его нога, над большим размером которой смеялись одноклассники, смотрелась ножкой младенца.

Не обменявшись больше ни словом, отец и сын побежали к дому — дожидаться полиции за надежными стенами.