Снизу позвонили и доложили о приходе мистера Шнайдера. Профессор Уэйд Фрейзер велел пропустить. Уже несколько лет в университете существовала строгая пропускная система. Ее ввели после инцидента, который только чудом не закончился трагедией. Один студент пришел оспорить «неправильную» оценку своей курсовой по антропологии. Исчерпав словесные аргументы, он вытащил пистолет и трижды пальнул, чтобы нагнать страху на несговорчивого преподавателя. На выстрелы прибежал профессор Уэйд Фрейзер и угомонил психа при помощи гипсового бюста Аристотеля в половину натуральной величины. Мужественное поведение в отчаянной ситуации сделало Фрейзера героем местной прессы. Много шутили насчет эффективности непосредственного контакта аристотелевой логики с головой студента.

Мак видел газетные заметки с фотографией доблестного профессора Фрейзера и теперь сразу же узнал его. Характерная профессорская внешность: бородка с проседью, слегка всклокоченные волосы и совиные глаза — предельно живые и мудрые.

— Спасибо, что согласились поговорить со мной, — улыбнулся Мак, пожимая руку профессору.

И кабинет Фрейзера выглядел очень типично: по трем стенам книжные шкафы до самого потолка, груды книг и бумаг на всех горизонтальных поверхностях за вычетом пола. Нижние стекла окна почти полностью залеплены самоклеющимися цветными листочками для записей. «Вот она, берлога гения!» — уважительно подумал Мак. Его быстрый взгляд уже изучил библиотеку профессора: очень много книг по криптозоологии и паранормальным явлениям, некоторые написаны самим Фрейзером.

На мониторе красовался тот самый бюст Аристотеля в половину натуральной величины — с надколотым затылком.

— Уж не завтрак ли вы мне принесли? — пошутил профессор, указывая на большую коробку, которую детектив зажимал под мышкой. — Ну так чем могу услужить шерифу округа Снохомиш?

— Мне нужен ваш совет.

— А, это всегда пожалуйста. Раздаю советы направо и налево — даже когда не просят.

Профессор Фрейзер сгреб книги и бумаги с одного из стульев и жестом пригласил Мака сесть. Мак садиться не стал — открыл свою коробку и вытащил завернутый в газету тонкий — не более полдюйма — гипсовый слепок следа обычной человеческой ноги.

Профессор Фрейзер водрузил очки на нос, взял слепок и пару секунд вглядывался в него.

— Если я не прав — поправьте, — сказал он с лукавой улыбкой, — но, по-моему, это однозначно человеческий след.

Мак, подыгрывая, помалкивал.

— Так-так-так… — бормотал профессор. — Ихнолог я, конечно, аховый, однако здесь мы явно имеем отпечаток ноги гомо сапиенса… мужской пол… некоторая пронация… аксиальная эверсия. Или, попросту говоря, ваш малый сильно косолап. След оставлен на влажной мягкой почве с арбореальной аккумуляцией, то бишь прелыми листьями. Вероятно, лесной суглинок с наносной подпочвой?

Впечатленный Мак кивнул:

— В самую точку!

Фрейзер продолжал:

— Восемьдесят килограммов, рост примерно метр восемьдесят пять.

Мак покачал головой:

— Извините, профессор, в силу своей работы я более или менее разбираюсь с килограммами, а вот с метрами и сантиметрами не то чтоб очень знаком…

Фрейзер вздохнул: ох уж эта американская школьная система с ее страхом засорить головы ребят «лишними знаниями»!

— Дайте сообразить, — начал профессор. — Итак, вес — сто семьдесят пять фунтов, рост — приблизительно шесть футов. — Профессор посмотрел оценивающим взглядом на Мака, сдвинул очки на лоб и добавил: — У вас проблемы с позвоночником, детектив. Из-за косолапости. Вы неправильно ставите ногу и систематически сдавливаете нервы в поясничном отделе позвоночника. Советую побыстрее обратиться к врачу.

— Хороший у вас глаз, профессор, — сказал Мак. — Могли бы у нас детективом работать.

— Но что-то подсказывает мне, — в тон ему подхватил Фрейзер, — что вы предприняли поездку в неблизкий Эверетт не ради остеопатического диагноза, так?

— И тут угадали, — сказал Мак, забирая у профессора отпечаток своего собственного следа. — А что вы скажете про это?

Мак вынул из своей коробки второй завернутый в газету предмет — много-много больше первого. Когда Мак развернул газету, глаза профессора Фрейзера мгновенно загорелись. Этот слепок был трехдюймовой толщины — в соответствии с глубиной следа.

Вернув очки на переносицу, Фрейзер долго и внимательно рассматривал диковину.

— О-ля-ля, — наконец произнес он, — тут мы, похоже, имеем очень большого мальчика. — Он выудил из-под бумаг на столе небольшую рулетку. — В длину пятьсот двадцать два миллиметра… Да, детектив, мальчик наш очень и очень большой…

Закончив все измерения, Фрейзер еще какое-то время изучал след, потом спросил:

— Слепок делал полицейский эксперт?

— Да, наш человек.

— Снимаю шляпу — у вас хорошие сотрудники, весьма профессиональная работа! — добавил Фрейзер, берясь за лупу. — Очень убедительно. Даже складки на стопе и поры можно различить! Славная работа. — Не отрывая взгляда от слепка, он спросил: — Откуда у вас это?

— Из леса.

Профессор Фрейзер понимающе ухмыльнулся:

— Как у вас деликатно выражаются, «особо секретное расследование»?

— Да, что-то в этом роде.

— А вы молодец — достало смекалки сделать для сравнения слепок собственной ноги.

— Ну да… Так что же это?

— Кто из нас детектив?

— Профессор, давайте не будет играть в эти игры, — сказал Мак. — У вас большой и серьезный опыт. Ваше мнение для меня очень важно.

У Фрейзера действительно был большой и серьезный опыт… в том числе и малоприятный: он однажды откровенно пообщался с человеком, который на самом деле оказался репортером бульварного журнальчика и так переврал его слова, выставив Фрейзера полным дураком, что профессору пришлось долго краснеть перед коллегами и студентами. Но сейчас, имея перед собой самый правдоподобный слепок гигантской ноги, который он когда-либо видел, профессор Фрейзер не мог решить, чему дать волю: недоверчивой осторожности или радостному энтузиазму. Однажды, у канадского озера Питт, был зарисован шестидесятисантиметровый след. Но то была всего лишь зарисовка. Фрейзер имел возможность изучить довольно неплохие боссбургские слепки — хромая правая нога, но ступня «всего лишь» сорок три сантиметра в длину. Детектив принес отменный слепок. След поражал и сохранностью деталей, и размером. И след был подлинный!

— Так что же это, профессор? — повторил свой вопрос Мак Шнайдер. — Фальшивка это или нет?

Почти умоляющие нотки в его голосе растопили сердце профессора. Уже не стараясь держать свой энтузиазм в узде, он сказал:

— Нет, это не фальшивка. На сей счет можете быть спокойны.

— Погодите, почему вы говорите это с такой уверенностью?

Показывая на разные части слепка, Фрейзер принялся объяснять:

— Смотрите, все эти поры, складки, завитки, мозоли, все эти анатомические подробности — к примеру, соотношение размеров всех пальцев ноги — ничто не расходится с наукой. Неисчислимое множество взаимозависящих параметров — и нигде ни единой ошибки. В мире только горстка ученых обладает подобными узкоспециальными знаниями, и я знаю каждого из них. Но они теоретики. Ни один из них не способен сымитировать след подобного безупречного качества. Короче, детектив, перед нами слепок следа реальной ноги неизвестного, но вполне реального бо-о-ольшущего гоминида.

Мак уже знал, что гоминидами ученые называют семейство отряда приматов, к которому относят ископаемых людей — скажем, неандертальцев и питекантропов — и современного человека.

Слова Фрейзера глубоко огорчили Мака. Он довольно искренне надеялся, что профессор признает след фальшивкой. Тогда — гора с плеч и можно будет вернуться к обычной следственной рутине. Увы, с облегчением — полный пролет…

Тяжело вздохнув, Мак задал теперь уже логически неизбежный вопрос:

— Вот вы говорите, «неизвестный гоминид». А… а какой он из себя?

Доктор опять насторожился и ушел в оборону.

— Неизвестный он и есть неизвестный, — сухо сказал он. — Если вы знаете, что такое «гоминид», мне нечего больше прибавить.

Эта внезапная уклончивость взбесила Мака, который не мог опомниться от предыдущего уверенного заявления профессора. Уважаемый ученый, а юлит, как адвокатишка!

— Этот, по-вашему, йети? — рубанул Мак без околичностей.

Профессор Фрейзер вздохнул, вскочил из-за стола, прошел через кабинет и аккуратно закрыл дверь. Возвращаясь, он сказал:

— Ненавижу это название!

— Послушайте, профессор, тут дело нешуточное. В горах бесследно пропадают люди. Поблизости от двух мест происшествия я нашел подобные следы. Необъяснимые следы. Мне как детективу нужно срочно что-то решать: или похерить их из памяти как не идущую к делу чепуху, или отнестись к ним с предельной серьезностью. От этого зависит и стратегия, и тактика следствия!

— М-да… А ваше начальство уже в курсе вашей… теории?

Мак криво усмехнулся:

— В курсе.

Фрейзер заглянул ему в глаза и протянул:

— Так-так… Занятно.

Мак даже привскочил со стула от избытка чувств.

— Вы специалист мирового класса! Выручайте! У меня на одного вас надежда!

Профессор Фрейзер махнул рукой — мол, сидите и не егозите. Он нашарил между книгами начатую бутылочку с соком, сделал пару глотков и сказал с расстановкой:

— Во-первых, строго говоря, в мире вообще не существует специалистов по данному… м-м-м… предмету. Поскольку самого предмета как бы не существует. Есть просто некоторое — и немалое! — число людей, которые всерьез размышляют над тем, каким бы было это существо, если бы оно… имело место быть. Часть энтузиастов обладает образованием в тех областях науки, которые помогают… э-э… размышлениям подобного рода. Большинство — нет. Последнее замечание подводит меня вплотную ко второму пункту моего высказывания. Будучи работником науки, я напрямую завишу от своей ученой репутации. Грубо говоря, именно она меня кормит. Эта репутация создана моими учеными степенями, моими научными заметками и книгами и годами серьезной исследовательской и преподавательской работы. О предмете, который мы обсуждаем, я писал много и часто. Однако я ни разу — ни разу! — ни устно, ни письменно не заявлял, что этот предмет существует. Будучи серьезным и уважаемым профессором и дорожа своей работой в университете, официально я утверждал и утверждаю только одно: существование этого «предмета» теоретически возможно.

Он допил сок и швырнул бутылочку в корзину для мусора.

— Возможно, вас шокирует мое осторожничанье, — продолжал Фрейзер. — Но у меня имеется печальный опыт общения с недобросовестными невежами-журналистами. Они так перекручивают мои слова и такие высказывания вкладывают мне в рот, что перед коллегами неловко. У нас с вами сейчас беседа сугубо доверительная — так сказать, не для протокола. Заранее предупреждаю: все сказанное мной только для ваших ушей — и я не побегу к вашему начальству доказывать, что вы не сумасшедший. Если вам нужен отчаянный эксперт, который не боится сунуть голову в петлю, могу рекомендовать очень компетентного и уважаемого человека в штате Айдахо, тоже профессора. Что до меня, то я, повторяю, буду говорить только для ваших ушей. Если вздумаете ссылаться на меня — я вас никогда не видел и с вами никогда не разговаривал. Словом, я не против помочь следствию — но только поспособствовав, так сказать, вашему личному просвещению. Ни в коем случае не надейтесь, что я решу ваши проблемы. Итак, вы согласны на то, что данный разговор останется между нами?

— Ладно, будь по-вашему.

— Прекрасно. Тогда побеседуем о том, кто оставил этот гигантский след. Это исключительно крупный гоминид, некаталогизированный наукой. Он похож на современного человека — однако не человек. Он похож на человекообразную обезьяну, но таковой не является. Только профан может назвать его особо крупной обезьяной.

— Стало быть — недостающее звено? — сказал Мак.

— Это сомнительный термин, который треплют в бульварной прессе. Ученые давно отказались от него. По своей глубинной сути это абсурдное словосочетание — «недостающее звено». Звено или есть, или его нет. Или все звенья на месте — или не существует никакой цепи! Итак, гоминиды, о которых мы говорим, такие же двуногие прямоходящие существа, как и мы. Но их эволюция с определенного момента пошла независимым путем — отдельным и от нас, и от человекообразных обезьян.

— Получается, что эти гоминиды…

— …наши как бы двоюродные братья. С одной стороны, их разум ближе к человеческому, чем разум прочих высших приматов. С другой стороны, им повезло сохранить и даже усугубить те анатомические особенности человекообразных обезьян, которые делают тех физически могучими. У всех человекообразных обезьян мускулы массивней и плотней наших и соответственно совсем иное соотношение веса и размера тела. Против них гомо сапиенс — хлипкое, в буквальном смысле легковесное существо. Несколько лет назад в газетах шумели о том, как два самца шимпанзе практически разодрали на части взрослого человека. Случайно, не читали?

Мак кивнул — читал и помню.

Фрейзер продолжал:

— В газетах писали, что средний шимпанзе в пять раз сильнее среднего человека. И это абсолютная правда. Эти шимпанзе на пару весили не больше ста пятидесяти фунтов. Но против них человек оказался беспомощен, как котенок! Теперь конкретно про вашего гоминида. Следует помнить, что он всеядный…

Мак перебил профессора:

— Вы думаете — это самец?

— Да, в пользу этого говорит и размер, и характер следа — похоже, он оставлен в разгар охоты. Итак, этот зверочеловек, или, если хотите, человекозверь, не впадает в зимнюю спячку. Насколько нам известно, речью или другой формой общения не владеет — причем оговорку «насколько нам известно» я бы особенно подчеркнул. Скорее всего охотится преимущественно по ночам. — Профессор сделал паузу и прибавил с лукавой улыбкой: — Тщательно избегает контактов с людьми, что говорит о довольно высоком интеллекте.

Мак молча переваривал услышанное. Затем сказал:

— Суммируя все сказанное вами, я делаю неизбежный вывод: это существо не есть плод досужей фантазии. Так?

— Совершенно верно. Наличные окаменелости однозначно подтверждают, что огромный гоминид, известный под именем «гигантопитек», существовал еще совсем недавно — разумеется, по меркам эволюционной истории. Таким образом, вопрос не в том, существовал гигантопитек или нет. Вопрос в том, существует ли он по-прежнему! Ничто не мешает нам предполагать, что такой могучий и умный хищник мог дожить до наших дней. Часть моих коллег считает этого зверя гоминоидом — то есть не более чем высокоразвитой обезьяной. Я — с теми, для кого это гоминид, то есть прямоходящее двуногое существо — совсем как мы.

— Стало быть, гигантопитек — это и есть пресловутый «снежный человек»? — спросил Мак, размышляя вслух.

— Да, есть большой соблазн предположить, что это именно гигантопитек — на взгляд антрополога, уж очень точно все совпадает! По моему убеждению, в самых глухих уголках планеты сохранились несколько колоний гигантопитеков. Изредка мы сталкиваемся с ними или обнаруживаем их следы. Однако наука, детектив Шнайдер, это искусство сомневаться. Мы пока не сунем палец в рану, ни за что в нее не поверим.

Это было сказано с озорной улыбкой. Затем профессор Фрейзер сделал заговорщицкое лицо.

— Коль скоро я уже явил себя безудержным оптимистом в этом вопросе и предельно разоткровенничался, то позволю себе пойти еще дальше: существуют смутные, полумифические данные о том, что эти существа, возможно, имеют своего рода обостренное восприятие электрохимических излучений других живых существ — в том числе и человека. Не исключено, что именно эта способность помогает им так успешно оставаться неуловимыми.

— Вы хотите сказать, что они… экстрасенсы? — Брови Мака недоверчиво взлетели. Впервые он засомневался в научной объективности профессора.

Видя реакцию детектива, Фрейзер сухо пояснил:

— Я предпочитаю термин «экстрасенсорное восприятие». И я употребил слово «возможно». — Сменив гнев на милость, он продолжил более мягким тоном: — Повседневный опыт показывает нам, что любой из нас обладает некоторой способностью читать чужие мысли. Только мы не знаем, каким образом это у нас получается. Уверен, вы можете вспомнить случаи, когда вы и ваш собеседник одновременно произнесли одно и то же слово или подумали одну и ту же мысль — и у обоих было ощущение, что это отнюдь не простое совпадение. Механику подобных «более чем совпадений» мы понимаем далеко не полностью. Но в жизни они происходят снова и снова, и мы не в силах отрицать их существование. Можно предположить, что у гоминидов, о которых мы говорим, в ходе эволюции удачно развивалось именно экстрасенсорное восприятие, так как оно давало им важное преимущество при поиске добычи. То, что кажется нам невероятной, экзотической способностью, в животном царстве почти заурядное дело. Скажем, у акул на нижней челюсти есть рецепторы, улавливающие электроизлучение потенциальной добычи, которая прячется в иле на дне моря. Это научный факт. А если собака угадывает с расстояния в тысячу миль, что ее владелец в опасности, — тут мы решительно не верим, хотя подобных историй задокументировано великое множество. В вопросах эктрасенсорики пока что трудно понять, где кончается наука и начинается фантазия… Но вернемся к вашему следу. Итак, оставил его самец. Рост — десять-одиннадцать футов. Вес — под шестьсот килограммов, то есть он раз в восемь-девять тяжелее шимпанзе, который, как мы помним, справляется со взрослым человеком почти играючи. Словом, если этот зверь имеет дурной характер, то с ним с лесу лучше не встречаться!

— Почему он у вас получился такой тяжелый? — спросил Мак. — Если он выше человека только на четыре или на пять футов, с какой стати ему весить в пять или шесть раз больше?

— А потому, что он не просто выше человека, он крупнее нас во всех трех измерениях. Плюс совсем другая плотность мышц. Мальчик высотой в три фута весит фунтов сорок. А взрослый-«качок», который только вдвое выше, может оказаться в пять-шесть раз тяжелее.

— Ладно, убедили.

Фрейзер взял в руки слепок гигантского следа.

— Обратили внимание на длину пальцев ноги?

Мак кивнул.

— Пальцы исключительной длины. С такими длинными и цепкими пальцами на ногах легко перемещаться по самым крутым склонам. Это явная адаптация к горной среде обитания. Теперь смотрите сюда. Ваш прекрасный слепок однозначно показывает, что у этого зверя есть подъем ступни. Это весьма существенное эволюционное преимущество. Позволяет двигаться быстрее и скоординированнее. И нога меньше устает. Вы, может, сами знаете, какие проблемы у людей с плоскостопием…

Профессор Фрейзер помолчал, затем почти сердитым жестом указал на книжные полки за своей спиной.

— Моя беда в том, что я много и долго размышлял об этом существе — целые книги написал, — но до тех пор, пока вы, детектив Шнайдер, не представите общественности живой экземпляр, до тех пор наш гоминид в глазах науки будет оставаться сказочным существом из мифов разных народов мира, а я буду по-прежнему слыть не совсем серьезным ученым. К сожалению, тысячи и тысячи рассказов и косвенных свидетельств никого не убедили. «Снежный человек» пока что проходит по той же категории, что и инопланетные «зеленые человечки».

— Профессор, меня интересует прежде всего одно: может ли этот гиганто… как его там… быть причиной исчезновения людей?

— Увы, не знаю.

— Были случаи, что они похищали людей?

— Да.

— И убивали?

— Иногда.

— С какой стати?

— Детектив, мы с вами говорим не про фильм «Гарри и Хендерсоны». Реальный гигантопитек — это отнюдь не симпатяга вроде сенбернара, только на двух ногах. По разуму это существо должно быть ближе к человеку, нежели обезьяна. От шимпанзе нас отличает только два процента нашей ДНК, чуть больше — от гориллы. Возможно, по ДНК гигантопитек отличается от нас даже меньше, чем шимпанзе. То есть у него есть желания, потребности, чувства. И соответственно совсем как у людей, шимпанзе и горилл, среди гигантопитеков должны встречаться особи с «отклонениями», то есть с нарушениями в поведении. Гигантопитек — умное и могучее существо. Людей он боится не больше, чем боксер, выступающий в тяжелом весе, грудных детишек. Тот малый, что гуляет в здешних горах, мог обидеться на нас за вторжение на его территорию. И начать активное сопротивление. А может, у этого экземпляра попросту злобный характер. Или, будучи хищником, он вдруг разлакомился на человеческое мясо…

Профессор Фрейзер встал, давая понять, что разговор закончен.

— Разумеется, находка следов может оказаться случайным совпадением, — сказал он, — и объект нашего разговора, возможно, не имеет никакого отношения к исчезновению людей. Словом, на данном этапе можно только гадать.

Пожимая на прощание руку детектива, профессор Фрейзер добавил с улыбкой:

— Но если арестуете этого малого, не забудьте меня известить. У меня к нему куча вопросов.