Сызмала приученный правильно бегать и экономить движения, юноша-индеец в джинсовом полукомбинезоне и сорочке из джинсовой ткани скользил по лесной тропе словно на крыльях, почти не касаясь земли, даром что на его ногах были тяжеленные разношенные ботинки. Юноша был высокий и стройный, длинные черные волосы перехвачены сзади веревочкой в конский хвост. Бежал он через мрачный, полутемный лес, погруженный в такой густой туман, что даже деревья не были различимы с расстояния четырех-пяти ярдов. Сосредоточенное лицо юноши не выдавало того, что происходило в его душе. А в его душе царила жуткая паника: ведь он убегал от неминучей смерти.
За ним, в нескольких десятках ярдах, надежно скрытое туманом, размеренно бухало что-то страшное, что-то бесконечно злое. Порой его громадная тень отражалась на клубах тумана — тень фантастическая, немыслимая и в то же время леденяще ужасная, потому что она была не сама по себе, а принадлежала вполне реальному существу, которое преследовало юношу.
Молодой индеец чувствовал мысли этого существа. А существо угадывало его мысли. Оно играло с человеком. Оно упивалось тем, что может настичь и уничтожить его в любой момент. И юноша понимал: его единственная надежда — держать существо и дальше в полной уверенности, что он в его власти. Пусть оно наслаждается процессом охоты, пусть не торопится и не думает о скором завершении. Но этот лес юноша знает как свои пять пальцев: скоро, скоро деревья расступятся и справа будет просвет, который он даже за туманом не должен пропустить. Туда — и до родного дома уже рукой подать! И если очень-очень повезет, то его дедушка, внутренним голосом давно услышав его испуганные безмолвные вопли о помощи из глубины леса, — его любимый дедушка уже будет стоять на дорожке к дому с ружьем навскидку…
Однако невидимая тварь за его спиной, похоже, угадала эти его мысли и прибавила скорости. На бегу существо теперь крушило ветки. И то, с какой легкостью сучья ломались под исполинской лапищей, помогало отчетливо представить, что будет с шеей юноши, когда существо нагонит его и одним ударом завершит охоту.
Хрусь, хрусь, хрусь…
Ближе, ближе.
Бух, бух, бух…
Все громче, все ближе. И тень уже прямо над ним, и могучее сопение прямо за спиной. Кажется, это дыхание обдает жаром и от него шевелятся волосы на его затылке… Сейчас все кончится, сейчас…
Хрусь, хрусь, хрусь…
«Мамочка! Дедушка!»
Бух, бух, бух…
— Эй, Вождь, с вами все в порядке? Вы там живой? — донесся приглушенный голос.
Стук! Стук! Стук!
Старик индеец резко проснулся, привстал на лежанке, несколько секунд одурело мотал головой. Он был все еще там, с гнусным сапом за спиной, за мгновение перед гибелью — и этот стук в дверь спас его от смерти.
— Эй, Вождь… вы что там — спите? — Молодой, отчасти раздраженный, отчасти обеспокоенный голос. И новый стук в дверь трейлера, еще громче, уже кулаком.
Юный индеец, в мгновение ока превратившийся в древнего старика, осмотрелся более осмысленно. В оконце через занавески лупило ядреное южнокалифорнийское ноябрьское солнце. Старик покряхтел, встал, медленно подошел к двери и открыл ее. Утреннее солнце ударило ему в глаза теперь напрямую и ослепило.
— Ну, слава Богу, наконец-то! А то я уже начал волноваться! — произнес все тот же молодой голос. — С вами все в порядке?
Высокий худой старик в хлопчатобумажной сорочке и джинсах, с длинными черными и по-прежнему густыми волосами, перехваченными резинкой в конский хвост, постепенно проморгался и различил своего двадцатидвухлетнего личного секретаря. За спиной того происходила обычная суета, характерная для многолюдной съемочной площадки блокбастера. Индеец окончательно сориентировался во времени и пространстве: он стоит возле своего трейлера на студии «Парамаунт пикчерз», которая находится в Лос-Анджелесе на Мелроуз-авеню. Отдельный трейлер для отдыха — это потому, что он кинозвезда. И в этом фильме играет одну из главных ролей.
— Вождь, с вами действительно все в порядке? — встревоженно осведомился секретарь. — У вас какой-то странный вид.
— Все о'кей, никаких проблем, — ответил старый индеец. — А что случилось-то?
— Вам пора гримироваться, сэр. Вас ждут через пять минут.
Актер кивнул, вернулся в трейлер, наклонился над умывальником и ополоснул свое изрытое морщинами древнее-предревнее лицо. Больше шестидесяти лет ему снова и снова снится один и тот же кошмар… Шестьдесят с лишком лет! Бывает, не то чтобы заснешь, а просто прикорнешь — и опять гонится за тобой эта гнусная тварь… Иногда поганый сон не повторялся годами, иногда не отпускал неделями. Вот и сейчас пошла черная полоса: последнюю неделю он почти не спал. Отчасти из-за боязни, что кошмар повторится. Отчасти от того, что его поселили в роскошном, но шумном отеле на бульваре Санта-Моника.
С годами сон становился все ярче, все неотличимее от реальности. И — парадокс — во время дневного сна был страшнее, чем ночью. Днем оно практически окончательно его настигало. Теперь он просыпался в самый-рассамый последний момент. Поэтому и было так страшно засыпать: а ну как на этот раз он не успеет выскочить в реальность, а ну как на этот раз оно его таки схватит!..
Тогда, в начале 1945 года, он удрал от него. Возможно, во сне и столько лет спустя ему меньше повезет…
Теперь индеец был стар, и силы подорвал не только возраст, но и две с половиной пачки сигарет в день. Теперь ему от него не убежать даже во сне — и ноги не те, и легкие съедены дымом… Умирать не хотелось — и меньше всего хотелось умереть во сне от лапы или зубов этого зверя. Нет, любая другая смерть — только не эта! Однако на протяжении лет у этого кошмара была своя логика, свое развитие. И престарелый актер понимал, точнее, всем своим существом чувствовал: конец близок. Не уйти!
Он вздрогнул от собственных мыслей и уставился на свое отражение в зеркале над умывальником. Семьдесят девять лет. И он выглядит ни днем моложе…
Индеец вытер руки, достал из гардероба свою куртку из оленьей кожи, выудил из кармана пачку сигарет и закурил. Эта неизменная куртка — с бахромой и стеклярусом — была частью имиджа, который он поддерживал на протяжении многих лет. В ней он появлялся на людях во время съемок или путешествий, потому как Вождь Орлиный Коготь был немыслим в другой одежде. Дома, в южнокалифорнийском городке Юрика, старик Бен Кэмпбелл ходил в самых обычных ветровках и свитерах.
Первая затяжка не принесла облегчения. Ничего не почувствовал. Бен сел на лежанку и задумался. В его голове все решилось само собой, и теперь он только прикидывал, как поделикатнее обрушить эту новость на своего агента. Да, Бен Кэмпбелл собирался серьезно подгадить Орлиному Когтю — и тот, как лицо, сочиненное для публики и потому бессильное, не был способен остановить Бена Кэмпбелла… А Бена Кэмпбелла властно тянула прочь какая-то неведомая сила. Он понимал: так и не получивший ответа вопрос шестилетней давности настиг его и требует ответа. Если не сейчас — то когда же? Однако Бену чудилось, что тут не только прошлое. Тут нечто сегодняшнее, живое. Оно ждет его где-то, манит к себе, требует к себе. И оно как бы присутствует постоянно в самом дальнем и темном углу его подсознания — он словно в неуловимом непрерывном контакте с чем-то далеким. Сколько Бен ни напрягал ум, деталей этого контакта, этого притяжения, этого властного требования он понять не мог. Но так или иначе — в ближайшие минуты будут приняты практические решения, которые в корне изменят его бытие. «Извини, Орлиный Коготь, у Бена Кэмпбелла свои планы…»
Тайлер добрался до редакции «Снохомиш дейли ньюс» в половине одиннадцатого. И с удивлением обнаружил, что там, невзирая на субботний день, царит оживление. После пьянки и ужасов этой ночи Тайлер, как бы восставший от смерти, еще не вполне пришел в себя. На нем была новенькая униформа сотрудника службы охраны лесов. Эту форму он надевал предельно редко, только при крайней необходимости. Сегодня была именно такая необходимость.
Тайлер побрился и старался выглядеть под стать своей новенькой форме. Однако главный редактор Джон Бакстер в момент его расколол. «Ну, роскошно! — подумал он. — Пьянь из лесной конторы явилась разыгрывать из себя детектива!» Джон четырнадцать лет как завязал, но по-прежнему в два счета отличал человека с похмелья от человека после запоя.
— Джон Бакстер, — представился он, пожал Тайлеру руку и вручил ему темно-зеленую папку. — Можете присесть за вон тот стол и сделать выписки, если желаете. Не обижайтесь, но выносить оригиналы за пределы редакции по понятным причинам нельзя.
— Никаких обид, — сказал Тайлер, беря папку. — Я вам только благодарен.
Бакстер ушел за перегородку, а Тайлер присел на виниловую софу в углу редакционной приемной. Не обращая внимания на хождение сотрудников, на их разговоры и смех и близкий стук клавиш пишущих машинок и компьютеров, Тайлер углубился в чтение полученных материалов. Это была подробная запись разговоров автора заметки с начальником исчезнувшего Джо Уайли, а также с помощником снохомишского шерифа по имени Билл Александер. Точные координаты места пропажи Тайлер так и не узнал. Однако примерный район угадывался. Тайлер переписал в свой блокнот имена опрошенных и все фамилии, мелькавшие в разговорах. В материалах имелся домашний телефон Уайли. Это хорошо. Из дома он первым делом позвонит жене исчезнувшего лесного инспектора.
Перед тем как уйти, Тайлер через стекло помахал Бакстеру: мол, спасибо и всего доброго. Тот кивнул в ответ.
Бывалый журналист, Джон Бакстер вдруг почувствовал, что с этим алкашом из службы охраны лесов что-то не так. Испитой, но холеный. И гонор скрытый — мелкому чиновнику не по рылу. К тому же лицо вроде как знакомое. Только где он мог его видеть?
Бакстер скосил глаза на имя, записанное утром на отрывном листке блокнота.
— Тайлер Гринвуд, — прочитал он тихонько вслух. Даже имя казалось знакомым.
Впрочем, Гринвудов на свете миллион. Бог с ним, с этим чудаком. Однако листок с именем Бакстер инстинктивно не выбросил. «Надо бы звякнуть в службу охраны лесов — узнать, чем их заинтересовали эти пропажи. Впрочем, это не к спеху. Гринвуд как пить дать опять объявится. Тогда я и устрою ему проверочку».
Через пять минут после того, как его разбудили, Бен сидел не в кресле гримера, а в электромобиле, который вез его через огромную территорию «Парамаунт пикчерз» к стоянке, где он оставил свой автомобиль. Своему секретарю он наплел, что у него в семье неожиданные неприятности и нужно срочно ехать домой. Тот кликнул режиссера, и Бен повторил свое вранье вторично — с большей убедительностью, уже частично веря в собственную выдумку.
Не без скандальчика и под обещание как можно быстрее вернуться он получил официальное разрешение покинуть съемочную площадку. И только после этого вдруг окончательно осознал, какую лавину событий вызывает своим внезапным решением.
Ни с того ни с сего Бен стал действовать, слепо повинуясь исключительно своему индейскому нутру, — вот уж чего он от себя никогда не ожидал!
Внутренний голос позвал — и он похерил фильм, в котором у него прекрасная роль, едва ли не лучшая в жизни. А что, собственно, произошло? Просто случился очередной сон о событии шестидесятилетней давности. Но Бен почувствовал, что не может больше противиться инстинкту…
«Черт бы побрал мое индейское нутро! Молчало, молчало — и вдруг сказануло!»
Сидя в электромобиле, Бен поневоле перебирал в уме свою голливудскую карьеру, которая нынче, похоже, пришла к концу.
Началось все неожиданно.
В сорок шестом, отслужив на тихоокеанском военном флоте и сойдя с корабля в Сан-Франциско, он отправился не на север калифорнийского округа Гумбольдт, где находились земли его племени, а рванул с группой приятелей, таких же демобилизованных, поглядеть Голливуд.
Однажды вечером он стоял в толпе, ожидавшей появления лимузина Бетти Грейбл и Джун Хавер, — была премьера… да, «Сестричек Долли». И вдруг к нему подходит носастый человечек и протягивает визитную карточку. Мол, я подыскиваю индейцев для съемок. Особенно нужны такие вот — высоченные, статные. Вы не думайте, что я какой-нибудь. Я в бизнесе. Бен слышал полулегендарные рассказы, что вот так же нашли Лану Тернер. Словом, человечку он поверил и, несмотря на подколки друзей, позвонил по стоящему на карточке номеру — и получил работу в массовке. Играл воина-апачи. Его заметили, стали приглашать снова и снова. Через месяц он был воином-шошоном. Потом воином-мускогом — уже на студии «Уорнер бразерс». И режиссерам, и публике племенные тонкости были до лампочки. Краснокожие для белых все на одно лицо. Разве что перьями на голове отличаются. Несмотря на это, Бен искренне радовался: за роскошную по тогдашним временам плату — тридцать пять баксов в день — он скакал на лошади, глотал пыль и живописно умирал от пули Дьюка Уэйна или Уорда Бонда. Чем не жизнь!
Когда Бен снялся в своей первой эпизодической роли и его фамилия должна была появиться в титрах, Эл Левин — тот самый носастый человечек, что рекрутировал его в киноиндустрию, а теперь был его агентом, — решил переименовать Бена: играя такие экзотичные роли, негоже оставаться прозаическим Кэмпбеллом. Необходимо что-то звучное, сугубо индейское. Поскольку Эл связывал смену имени с большими заработками, Бен противиться не стал. В итоге появился Орлиный Коготь. Когда много-много лет спустя другой Бенджамин Кэмпбелл, его полный тезка и тоже индеец (по прозвищу Ночной Скакун), стал первым в истории страны сенатором-индейцем, их никто не путал — все давно забыли, что знакомый всем по экрану Орлиный Коготь прежде звался иначе.
Внешне Бен постарел рано. Ему не было еще и шестидесяти, когда он перешел с ролей отважных воинов на роли умудренных индейских вождей, знахарей и мудрецов. Обходился без грима — тридцать лет курения по три пачки сигарет в день избороздили лицо внушительными морщинами. Элу Левину, его бессменному агенту, в то время стукнул восемьдесят один. И старый лис решил, что подошло время нового витка в карьере его друга и подопечного. Пора Бену величать себя Вождь Орлиный Коготь — что непременно положительно скажется на гонорарах. Это был последний совет Эла — так сказать, его завещание. Потому что через час после ужина, за которым прозвучало это предложение, Эл скончался от инфаркта.
Бена крайне смущала легкость, с какой Эл обращался с индейской культурной традицией: индейцы сами себе имена не присваивают, а называться без права вождем так же неприлично, как белому, не имея диплома, представляться профессором. Однако — отчасти из уважения к памяти покойного советчика, отчасти из вполне шкурных соображений — Бен таки стал представляться вождем. На его памяти индейцы в глазах общества из коварных краснокожих превратились в «коренных американцев» и благородных носителей мудрости веков. Правда, в результате этого положительного сдвига количество индейцев в кинофильмах резко сократилось. Однако Вождь Орлиный Коготь без труда получал роли индейских мудрых старцев. Если такой роли в фильме не было, ее вводили по его «бескорыстной» подсказке — он и как консультант подвизался. Словом, Бен удачно одолел возрастной барьер и продолжал сниматься — иногда получая довольно интересные роли.
Подъезжая к парамаунтовской автостоянке, Бен думал о покойном Эле Левине. Что-то он поделывает сейчас в раю, или в небесной деревне праведных, или куда там попадают славные евреи после смерти? Эла в качестве агента сменил его партнер по фирме Сид. Десять лет назад Сид передал бизнес своему сыну Джею — и тот, хороший парень, не отказался от Бена как от клиента. Да, будет тягостно сообщить Джею о своем поступке: ни с того ни с сего слинял с картины — такого с ним прежде не бывало. Бен вздохнул и покачал головой.
«Ох уж это индейское нутро! Ну, ей-же-ей, не понимаю, что я делаю и зачем…»
Он опять вздохнул и по рассеянности повторил уже вслух:
— Ох уж это индейское нутро…
Сидевший за рулем секретарь переспросил:
— Простите, что вы сказали, сэр?
— А, это просто строка из индейской песни, — отговорился Бен. — Песня о прошлом… и будущем.
Парнишка почтительно улыбнулся:
— Могуче!
Бен покосился на него. Эх, молодо-зелено! Из мамкиного живота в уютный отчий дом, потом хорошая школа, выпускной бал — и работа на киностудии, на фабрике грез. Бен про себя добродушно усмехнулся: дурашка купил за мудрость идиотскую фразу только потому, что ее произнес с умным видом снявшийся в чертовой уйме фильмов древний старик, и к тому же индеец.
Но тут же его поразила другая мысль: а может, это и не чепуха? Может, это «индейское нутро» что-нибудь да и значит?
Он давно чувствовал внутренний конфликт между киношным Орлиным Когтем и подлинным индейцем, принадлежащим племени тснунгве, которое ныне проживает в округе Гумбольдт. Хоть подлинного индейца зовут «скучно» — Бенджамин Кэмпбелл, но только он — настоящий. И вот этот настоящий наконец одолел высосанного из пальца Вождя. И теперь этот настоящий правит жизнью Бена. А Орлиный Коготь волен ехать дальше на сиденье пассажира. Но Бен так отвык руководствоваться в жизни забытыми древними индейскими инстинктами, что теперь ему было боязно. Сам себе не вполне доверял…
Садясь в свой «Крайслер-300» и прощаясь с секретарем, Бен улыбнулся ему с неожиданной теплотой. А ведь наивный мальчишка навел его на правильные мысли! Вот как оно в жизни бывает…
«Ну что ж, тряхнем-ка собственной индейской стариной — есть еще порох в пороховницах!»