Вайолет чувствовала себя дерзкой и раскованной. Она чувствовала страх, пока низкий голос Кита не успокоил ее. Сейчас Кит отличался от того человека, которого она знала, и все же он был ей знаком. Сила его рук. Соблазнительный рот.

Вайолет не могла противиться счастью — счастью быть с Китом.

Вайолет открыла глаза. Кит оторвался от нее для того, чтобы снять брюки, и тут же снова накрыл ее собой, навис над ней, опираясь на руки по обе стороны от ее плеч.

— Ты очень красивая, — сказал он каким-то особенным, низким голосом.

Вайолет смотрела на его обнаженное тело и чувствовала себя беззащитной перед его мужественной силой. Он был худощав и гибок, и мышцы рельефно выделялись на его плечах и груди.

Кит усмехнулся:

— Нравится смотреть на меня?

Она покраснела.

— Разве я смотрю?

— Смотришь. Но в этом нет ничего плохого. Мне тоже нравится смотреть на тебя. Я могу утонуть в твоих глазах навсегда, — сказал Кит. Вайолет смотрела на него как зачарованная. — Я могу сломать эту чертову кровать… — Он издал низкий горловой стон. — Но я намерен поступить так, как подобает, даже если меня это убьет.

Кит не знал, где возьмет волю для того, чтобы остановиться вовремя. Возможно, он почерпнет силы в доверчивой невинности в глазах Вайолет. Может, это будет воспоминание о том, как он нес ее, заболевшую, домой, или память о том ужасе, который увидел в глазах ее дяди, осознавшего, что его племянница дружит с мальчишкой из работного дома.

Но ему бы хотелось верить, что остановило его не одно лишь чувство вины. Он предпочел бы думать, что он научился контролировать себя — научился следовать тому кодексу чести, который когда-то усвоил сам, а теперь проповедовал другим.

Как бы там ни было, он нашел в себе силы оторваться от Вайолет, хотя был возбужден до предела. Ему было больно. Природа пыталась взять над ним верх, и все же он знал, что именно так должен поступить, если ей суждено стать его женщиной. Не тайной любовницей. Его женой.

Он на шаг отошел от кровати и остановился. Он молчал и глубоко дышал, пытаясь сдержаться. Он хотел, чтобы она стала его женой. И его жена не будет обесчещена. Когда он возьмет ее, это будет их первая брачная ночь.

— Ты мне слишком дорога. Невыносимо дорога, — сказал он и в последний раз окинул страдальческим взглядом ее обнаженное тело, тело искусительницы. Он поднял с пола их одежду. — Тебе нужно уехать домой.

— Я не стала бы тебя останавливать, — прошептала она. — Я люблю тебя, Кит. Я хотела показать тебе, что я чувствую.

Он закрыл глаза. Трудно сохранять решимость после такого признания.

— Я поступлю с тобой честно. Я обещал себе в Манкс-Хантли, что не утащу тебя за собой в трясину.

— Сейчас ты не в трясине.

Он открыл глаза и сказал:

— Прошу тебя, не искушай меня. Не требуй от меня большего, чем я могу. Фехтование научило меня владеть своим телом, но оно не научило меня сопротивляться тебе.

— Что ты сейчас намерен делать? — прошептала она, медленно поднимаясь.

Он надел рубашку и помог одеться ей. Он слышал, как тикают часы в прихожей. Когда Вайолет оделась и причесала волосы, он взял ее за руку и повел к двери. Она прижалась к нему.

— Ответь мне, Кит. Что нам делать?

— У нас, фехтовальщиков, есть для этого термин. — Он смотрел на нее с ревностью и тоской. Она даже не представляла себе, чего ему стоило ее отпустить, но он поклялся, что этот раз будет последним. — Это называется сменой противника.

Вайолет распахнула глаза.

— Ты собираешься сразиться с Годфри?

— Один из нас должен уйти.

— Ты его герой, Кит.

Он нахмурился:

— Это ненадолго.

— Меньше всего нам стоит беспокоиться о Годфри, а вот моя тетя не переживет еще одного удара. Она всегда желала мне счастья.

Он взял в ладони ее лицо и поцеловал — нежно и быстро.

— Тогда мне придется ей доказать, что я кое-чего стою. Тебе было бы стыдно стать моей женой?

— Я никогда не стыдилась тебя. И жить без тебя я тоже не смогу. Я скажу ей, как только приеду домой. Я знаю, что могу заставить ее понять. Она стала мягче с тех пор, как умер мой дядя.

— Тогда я беру на себя все остальное.