Через три дня Эмброуз раскрыл тайну Вайолет и Элдберта. Эмброуз заподозрил, что эти двое что-то затевают, и его сильно задело то, что его не позвали. В конце концов, Эмброуз считал себя здесь полноправным хозяином, ведь ему никто не был указом, кроме его матери, которую он боялся до полусмерти, и еще соучеников, чьи постоянные издевательства наполняли его стыдом и злобой.

С ним едва не случился гневный припадок, когда он узнал, что Вайолет и Элдберт не только пробрались на запретную территорию церковного двора, чтобы найти себе там приятеля — мальчишку из работного дома, но и что этот мальчишка взялся учить неповоротливого Элдберта фехтованию. Вайолет сидела на могильной плите — ни одна приличная девочка до такого бы не додумалась — и плела венки из клевера, собранного со склона оврага.

Худой светловолосый мальчик заметил Эмброуза первым. Он враждебно прищурился, словно знал, кто такой Эмброуз, что, наверное, было правдой. Затем он принял воинственную позу, словно собирался вызвать его на дуэль.

— Что ты здесь делаешь? — надменно осведомился у Эмброуза Элдберт — до сих пор он никогда не позволял себе говорить с ним подобным тоном.

Что-то изменилось. Нет. Все изменилось. Вайолет и Элдберт всегда играли только в те игры, которые предлагал Эмброуз. Но сейчас Вайолет плела венок для мальчишки-оборванца, бедняка, ничтожества!

— Что ты делаешь? — воскликнул Эмброуз, выпучив глаза. — Почему ты водишь дружбу с этим…

— Он Рыцарь непобедимого меча, — пояснила Вайолет. — А тебе запрещен вход в это королевство, если ты не поклянешься соблюдать его законы.

— Законы? Законы? Я должен соблюдать законы, установленные нищим? Нищим, который, — лицо Эмброуза побагровело, — носит мои брюки, украденные с бельевой веревки! — Эмброуз чуть было не подпрыгивал от возмущения. — Идите домой вы оба, или я расскажу маме, что вы тут делаете.

— Нет, — в один голос ответили Элдберт и Вайолет.

— А если ты скажешь матери, — добавил Элди, — твой друг попадет в беду.

У Эмброуза едва не отвалилась челюсть, когда он заметил, что нищий мальчишка потянулся за шпагой, лежавшей на могильной плите.

— Элдберт, это же шпага твоего отца! — воскликнул он. — Это…

— Если хочешь быть с нами, тебе придется пообещать хранить нашу тайну, — тихо сказала Вайолет. — Правда, Кит?

Но Эмброуз и Кит ее не слышали. Они смотрели друг другу в глаза. Кто знает, чем бы все это закончилось, если бы не Элдберт.

— Если ты сохранишь нашу тайну, — сказал он, — Кит научит тебя драться, и никто больше никогда тебя не обидит.

— Но я же не смогу носить меч в школу.

— Есть и другие способы постоять за себя.

Эмброуз вернулся на следующий день и принес с собой две рапиры отца.

Тем летом они собирались вместе почти каждый день и, разбиваясь на две команды, искали сокровища по составленным Элдбертом картам. Но единственным настоящим сокровищем, которое они обрели, стала их дружба. Вайолет придумывала зачарованные королевства и рисовала своих друзей, раздражаясь из-за того, что мальчики редко сидели спокойно. Кит учил Эмброуза обращаться с оружием, и еще он учил его драться — как наносить удары и от них уворачиваться. Эти навыки он до совершенства отработал во дворе работного дома. Эмброуз наконец сумел поставить одному мальчишке в школе синяк под глазом и пусть с неохотой, но признался в том, что благодарить за это должен Кита.

«Вот она, наша команда — четверо верных друзей», — удовлетворенно думала Вайолет, сосредоточенно трудясь над эскизами. Пять, если считать мисс Хиггинс, которая проводила с Вайолет еще больше времени с тех пор, как узнала, что ее каменщик в сентябре женится не на ней, а на другой девушке.

Однажды Кит утратил бдительность. Стремясь поразить своих новоиспеченных зрителей собственным мастерством, он так увлекся, что потерял счет времени. Когда гувернантка Вайолет позвала свою подопечную в дом, Кит обнаружил, что сумерки уже наступили, а он собрал с поля всего несколько камней.

Теперь его точно не пустят к туннелю, и он навсегда утратит привилегию пользоваться подземным ходом. А он бы этого не хотел. Не хотел еще и потому, что из-за этого мог потерять общество Вайолет. А он очень дорожил их дружбой.

Сейчас же, чтобы не опоздать во «дворец», ему придется возвращаться лесом. И хорошо бы успеть вернуться до ужина. Хотя ужин — слишком громко сказано. Все, на что он мог рассчитывать, это всего-то на миску отвратительного пойла. Если его отсутствие обнаружат, порки не избежать. И пороть его будут до тех пор, пока вся рубашка не пропитается кровью.

Пробираясь ко «дворцу» по лесу, Кит понял, что за деревьями кто-то есть. Впереди он услышал шепот и замедлил шаги. Нужно спрятаться. И лучше всего в ветвях раскидистого дуба. Оттуда его никто не снимет.

Забравшись на дуб, Кит стал ждать. Вот черт. Он насчитал троих незнакомцев в густом подлеске. Причем, как он понял, охотились не на него.

На тропинку вышел джентльмен средних лет в коротком плаще с тростью под мышкой. Судя по всему, джентльмен наслаждался неспешной прогулкой и понятия не имел о том, что в засаде его поджидают трое. Кит мог бы предупредить, но кто знает, не донесет ли потом этот джентльмен на него надзирателям.

Ему ничего не оставалось, кроме как, скрестив пальцы, наблюдать, как разбойники будут обчищать карманы джентльмена от всего того, что он по глупости прихватил с собой в лес.

«Это не твое дело», — сказал себе Кит.

Трое вышли из укрытия, производя при этом не меньше шума, чем стая диких вепрей. Один ударил джентльмена в живот, другой напал на него со спины. Третий, у которого был мясницкий нож, ударил его по коленям.

«Живого его не оставят», — подумал Кит.

— Эй, свиньи! — крикнул Кит раньше, чем успел осознать глупость своего порыва, и полез в карман за камнями.

Он бросал камни резко и метко. Трое разбойников оказались очень удобными мишенями, когда подняли головы, чтобы разглядеть, где он прячется. Так же поступил и джентльмен, которого собирались ограбить. Но при более пристальном рассмотрении он оказался совсем не таким беспечным и беспомощным, как решил Кит вначале.

Взгляд его словно пригвоздил Кита к месту. Он смотрел на него так, словно узнал. Конечно, сейчас было уже слишком поздно отступать. Придется влезть в драку. Но лучше уж пострадать так, чем позволить, чтобы тебя публично выпороли во дворе работного дома.

Кит встал во весь рост, балансируя на ветке, и приготовился к прыжку. Не успел он спрыгнуть на землю, как заметил серебряную вспышку — это трость джентльмена превратилась в шпагу очень грозного вида.

В сгущающихся сумерках мелькнул клинок, и рука первого грабителя окрасилась в алый цвет. Не прошло и минуты, как разбойники бросились наутек.

— Жалкие трусы! — весело воскликнул Кит. — Дилетанты.

— Верно, — согласился джентльмен.

Чувствуя, как по спине бегут мурашки от страха, Кит все же обернулся, чтобы посмотреть на джентльмена.

— У болванов не было ни шанса. Хорошая работа, мистер.

— Я видел тебя на кладбище, — медленно проговорил джентльмен. — Ты не боишься, что тебя поймают?

Кит покачал головой.

— Как вас зовут? — спросил он.

Словно это имело значение. Словно имело значение хоть что-то, за исключением того, что по милости этого человека он потеряет единственных друзей, которые хоть как-то скрашивают его жалкую жизнь.

— Я капитан…

Не желая слышать больше ни слова, Кит побежал.

* * *

Вайолет чувствовала себя неблагодарной. Сегодня был день ее рождения. Она вошла в гостиную после завтрака и увидела долгожданного учителя танцев.

Дядя откашлялся и сказал:

— Это наш тебе подарок, Вайолет.

— Спасибо, — поблагодарила она и устремила взгляд на окно. Она заметила Элдберта, неуклюже прятавшегося за кустами роз: он делал ей знаки, чтобы она вышла.

— Вайолет, — смущенно начала ее тетя, — ты говорила дяде, что хотела бы брать уроки танцев.

— Я знаю, но… но почему обязательно сегодня, тетя Франческа?

— А почему нет? Ты плохо себя чувствуешь?

— Да, немного.

— Тогда немедленно иди в свою комнату. Не расстраивай маэстро, который проделал такой долгий путь, чтобы тебя порадовать. Доктор Томкинсон сказал в церкви, что…

Вайолет бросилась к двери, пока тетя не передумала. Вайолет любила танцевать. Она действительно мечтала об этих уроках, но сейчас ей было не до того. Она чувствовала себя слишком несчастной, чтобы думать о том, как правильно выполнять танцевальные па.

Кит не появлялся на кладбище вот уже три недели. Она высматривала его в окно каждое утро и каждый вечер, как тогда, когда еще не была до конца уверена в том, что он есть на самом деле. Элдберт каждый день обходил кладбище и даже подходил к кромке леса с подзорной трубой отца, чтобы рассмотреть двор работного дома.

— Ты его видел? — вновь и вновь спрашивала у него Вайолет. Она не могла удержаться от того, чтобы не задать ему этот вопрос и сейчас, хотя знала, что Элдберт сказал бы ей, если бы его увидел.

— Во дворе было слишком много людей, — ответил Элдберт. — Целая вереница экипажей у ворот. Словно там принимают гостей.

Эмброуз презрительно фыркнул.

— Что ты несешь, Элди? Кому захочется гостить в тюрьме?

— Тюрьма? — в ужасе сказала Вайолет. — Я думала, это…

— Ты думала, это дворец? — Эмброуз смотрел на нее с грустной снисходительностью, точно на слабоумную. — Неужели, по-твоему, работный дом должен походить на дворец? Ты еще скажи, что Кит убедил тебя, будто у него каникулы, и поэтому он разгуливает по кладбищу. Он прирожденный врун и хвастун к тому же.

— Он никогда не хвастался, — заметила Вайолет. — И никогда не рассказывал о том, где живет.

Элдберт посмотрел на Эмброуза так, словно хотел предупредить его взглядом, чтобы тот замолчал.

Эмброуз проигнорировал предупреждение:

— Кто, по твоему мнению, попадает в сиротский приют?

— Ну, сироты, конечно. Несчастные дети, такие, как я, потерявшие родителей.

— Случайные дети, — возразил Эмброуз, сложив на груди руки, словно довольный джинн. — Дети преступников, бастарды, сироты. В общем, всякий сброд.

Щеки Элдберта вспыхнули нездоровым румянцем.

— Я тоже сирота. И я, по-твоему, всякий сброд?

Эмброуз через плечо Элдберта посмотрел на Вайолет, которая знала, что ей следует закрыть уши, потому что то, что сейчас будет сказано, не предназначено для ушей леди. Увы, она не могла заставить себя так поступить.

— Водянистая каша на завтрак, обед и ужин, — продолжал свою лекцию Эмброуз. — Продажа в рабство чужакам. Порка. Вот что такое жизнь в работном доме.

— Кит никогда не жаловался нам на то, что голоден, — сказала Вайолет дрожащим голосом. — Ни разу. Он ни разу не попросил у меня еды.

Не просил, это правда. И все же сейчас, когда она об этом сказала, она вспомнила, что Кит никогда не отказывался от бутерброда с ветчиной, если его угощал Элдберт. Тогда она думала, что Кит берет у него бутерброд из вежливости. Почему же ей никогда не приходила в голову мысль, что он голодает?

— Это ты лжешь, Эмброуз, — убежденно заключила Вайолет. — Ты завидуешь Киту с первого дня, как его увидел. Он лучше тебя владеет мечом. Он красивее, благороднее, он смелее тебя, он…

— Он ничего не просит, потому что крадет то, что хочет иметь, — ответил Эмброуз. — Он украл мои штаны. Он нищий, вор и лжец.

Элдберт сжал кулаки, намереваясь хорошенько поколотить Эмброуза.

— Не смотри, Вайолет, — сказал он и словно вырос на добрый фут. — Я отвечу за оскорбление Кита.

Вайолет попыталась бы предотвратить драку, но как раз в это время знакомый голос окликнул ее с края обрыва. Она рассеянно подняла глаза и увидела Уинифред среди деревьев.

Неохотно Вайолет подобрала юбки и направилась к гувернантке.

— Ваш дядя идет, мисс! Он вас всюду ищет! — сказала Уинифред.

Вайолет не было никакого дела до того, что за ее спиной мальчишки сцепились в драке. Ее больше тревожило исчезновение Кита.

Она подошла к Уинифред как раз в тот момент, когда дядя пробрался через заросли к краю оврага и уставился на племянницу и ее гувернантку, словно что-то его настораживало, а он не мог понять, что не так.

— Почему ты гуляешь так близко от кладбища, Вайолет? — требовательным тоном спросил он.

Вайолет не могла ему солгать, тогда как мисс Хиггинс могла, что она и сделала.

— Она услышала, что Элдберт и Эмброуз дерутся, и решила вмешаться.

В любое другое время барон бы ей не поверил, но тут он увидел Элдберта, взбирающегося по склону, мальчик прихрамывал и вытирал разбитый нос.

— Боже, Боже! — воскликнул барон. — Надеюсь, ты дрался не из-за пустяка?

Вайолет прикоснулась к руке дяди.

— Дядя Генри, ты когда-нибудь бывал в работном доме?

Он взглянул на кладбище, а потом позволил Вайолет увести его на тропинку, ведущую к усадебному дому.

— Да, моя дорогая, бывал.

— Там действительно так ужасно, как говорит Эмброуз?

Барон некоторое время колебался с ответом, но он был честным человеком, и Вайолет знала, что он ей не солжет.

— На свете есть мало мест таких же жутких, как работный дом, Вайолет. Печальна участь тех, кто вынужден там жить и зависеть от нашей милости.

— Но с детьми там хорошо обращаются?

— С некоторыми хорошо. С большинством — нет. В одной комнате там спят по двадцать ребят.

— А их бьют?

— Бьют.

— Но почему это нельзя прекратить?

— Приходу нужны деньги для того, чтобы построить приличную школу и больницу, чтобы ухаживать за больными и разделить детей и преступников.

— Я даже не представляла, что так может быть, — в отчаянии сказала Вайолет, устремив взгляд в сторону леса. И тогда неведение уступило место сопереживанию, которое и определило дальнейший ход ее жизни.

Один из надзирателей застал Кита, когда он перелезал через запертые ворота, и дал ему по голове так, что глаза застила красная пелена.

— Итак, мистер Таракан соблаговолил явиться домой и на этот раз воспользовался воротами. Ты попался, Кит. Скоро тебя отправят в тюрьму, мой мальчик, или продадут первому, кто согласится тебя купить. Ты уже почти для этого созрел.

Его высекли в тюремном дворе рано утром. Он прикусил язык, чтобы не кричать. Нельзя подавать дурной пример мальчикам помладше, которых тоже пороли в одно с ним время. Как ни глупо это звучит, но мысль об Элдберте и Вайолет помогала отчасти справиться с болью. Ведь он сам внушил им мысль о собственной неуязвимости. Теперь он точно так же должен обмануть себя.

Удары стали сильнее. Он инстинктивно вывернулся, и его потянули за рубашку. Шов порвался на плече. «К чертям. Вайолет и мисс Хиггинс смутились бы. Не думай о них. Прекрати.

Что ж, меня ждет тюрьма. Я мальчишка из работного дома. Грязный, маленький и нищий. Но Господи, дай мне еще один шанс! Я был рожден от греха, и я не знаю почему, но я знаю, что я хороший. Этого не видно, но я знаю… Хотя я все испортил…»

— Вставай, — приказал хриплый голос откуда-то сверху Киту, и плеснули в лицо грязной водой.

Он закрыл глаза. Сейчас еще лучше. Хорошо, что он не видит лиц и вообще ничего не может видеть…

Лето подходило к концу. Киту исполнилось пятнадцать. Ему казалось, словно смерть ходит за ним по пятам. Каждый день кого-то из приютских мальчишек увозили хоронить. И каждый раз Кит думал, что он будет следующим. Но смерть, видно, махнула на него рукой.

Кит нахмурился, взглянув на свой портрет, лежащий на коленях у Вайолет.

— Перестань меня рисовать.

Она подняла глаза.

— С тобой все в порядке?

— А с чего мне быть не в порядке? — спросил он, кашлянув в кулак.

— У тебя лицо горит. И глаза красные.

— Я здоров. Хватит меня рисовать. Ты всегда делаешь меня похожим на принца или рыцаря. Лучше изобрази меня таким, какой я есть, — нищим голодранцем.

На следующий день надзиратель поставил ему диагноз — корь. Кит хотел бы, чтобы болезнь его убила, но этого не случилось. Он выздоровел раньше, чем его товарищи из работного дома, которые слегли с ним в одно время, но он все еще чувствовал себя отвратительно, когда две недели спустя выбрался на кладбище, желая встретиться со своими друзьями.

— Что с тобой, Кит? — спросила у него Вайолет, когда они вместе наблюдали за тем, как среди деревьев фехтуют Эмброуз с Элдбертом.

Он заметил, что она уронила свой альбом, и почувствовал тревогу. Но еще хуже ему сделалось, когда она встала, устремив на него остекленевший взгляд, и положила руку ему на лицо.

— В чем дело? — Она уронила руку, затем закашлялась и покачнулась.

— О Господи! — воскликнул Кит и позвал Элдберта с Эмброузом.

Мальчики тут же прибежали. Но к тому времени как они подоспели, Вайолет уже трясло. Она закрывала рукой глаза и шептала:

— Почему свет такой яркий? Здесь, внизу, он никогда не бывает таким ярким.

— Что ты с ней сделал, ты, ублюдок? — в панике закричал Эмброуз.

Вайолет покачнулась.

— Я подхватила чуму, — прошептала она. — Я чувствую, что умираю.

Элдберт в страхе смотрел на нее. Эмброуз побледнел и бросился в лес.

— Помоги мне, Элдберт, — попросил Кит.

Бедная Вайолет. Она была такой бледной. Теперь она умрет. И все из-за него. Это он ее заразил.

— Где мисс Хиггинс?

— Я не знаю, — сказал Элдберт, едва успевая за Китом. — Куда ты ее тащишь?

— К ней домой.

— Но они…

— Послушай, ты мог бы по крайней мере взять ее за ноги? Если она умрет, виноват буду я.

— Умрет? Она не может умереть. У меня была корь несколько лет назад, и я выжил. Отец говорил, в нашем приходе опять началась эпидемия кори. Но… Вайолет не может умереть.

Всю оставшуюся жизнь будет Кит помнить эту сцену. Он карабкается по склону оврага с Вайолет на руках. Он бежит по тропинке к ее дому. Дворецкий, стоя у двери, благодарно взглянув на него, забирает у него Вайолет. Барон выскакивает из дома с глазами, горящими гневом, и за спиной у него леди — наверное, его жена — издает вопль отчаяния.

Кит высматривал Вайолет у ее окна, зная, что если она умрет, то по его вине. Они с Элдбертом по очереди дежурили у ворот ее сада до того самого дня, пока она не появилась у окна и слабо не помахала им рукой.

— О черт, — сказал Элдберт, передавая Киту подзорную трубу. — Она жутко выглядит.

Однако Кит так не думал. По его мнению, Вайолет выглядела чудесно, ведь она была жива.

Через неделю Эмброуз подхватил корь. Он сильно кашлял, и его бил озноб, и после этого он обвинил Кита в том, что тот едва не лишил его жизни. Мисс Хиггинс, которая переболела корью несколько лет назад, не заболела.

Их маленькая команда встретилась в последний раз в начале августа, ближе к пяти часам. Им удалось выбраться на кладбище лишь потому, что баронесса поехала вместе с отцом Элдберта проведать больных. Кит смотрел на Вайолет и думал, что даже ее нездоровая бледность не помешает мужчинам в нее влюбляться. Элдберта и Эмброуза отправляли в школу. «У Вайолет скоро не останется друзей», — подумал он.

— Я тоже уезжаю, — сказал Кит.

Она посмотрела на него в немом ужасе.

— Куда?

— Меня продают, — сказал он. — На воротах работного дома висит объявление. Это я говорю на случай, если ты захочешь меня купить.

— Тебя…

Он ненавидел себя за то, что сказал ей правду, даже если сделал это ради нее. Такая девочка, как Вайолет, не должна играть с такими, как он. Она была чересчур наивна, и он бы остался в этом забытом Богом приходе, чтобы оберегать ее, если бы это было в его власти.

— Ты станешь учеником кузнеца или трубочиста, если повезет, — сказал Эмброуз, и в голосе его даже угадывалось нечто вроде сочувствия. — Тебя уже кто-то захотел купить?

Киту очень хотелось разбить самодовольную физиономию Эмброуза об одну из могильных плит, но он сдержался и ответил:

— Вообще-то да. Но это еще не официально. Похоже, меня берет в ученики капитан кавалерии.

На Эмброуза эта новость впечатления не произвела, и он презрительно фыркнул:

— Ты имеешь в виду того старого пьяницу, который считает, что по кладбищу разгуливает призрак его сына?

Кит достал камень из кармана.

— Он сейчас не пьет. — Пусть только Эмброуз попробует сказать, что это не так. — И он знает, что его сын мертв, — его убили на войне.

Вайолет отвернулась со слезами на глазах.

— Когда ты уезжаешь, Кит?

Он подбросил камень и поймал его. В горле встал болезненный ком, и Кит решил, что, наверное, снова заболевает.

— Я не знаю.

— Тебе могло бы меньше повезти, — сказал Элдберт, поправляя очки. — Тебя мог взять в ученики какой-нибудь зубодер. Я бы и сам не отказался пойти в ученики к офицеру. Непросто жить, будучи сыном приходского врача. — Он полез в карман и достал перочинный нож, который, как догадывался Кит, стащил у отца.

— Зачем это? — спросил Эмброуз, насторожившись.

— Для того, чтобы мы скрепили нашу дружбу кровью и поклялись встретиться вновь через десять лет.

— И как мы себя назовем? — спросила Вайолет, подняв глаза на Кита.

Он улыбнулся.

— Окровавленными придурками. — Потом, нахмурившись, повернулся к Элдберту: — Ты же не оставишь на ее руке шрам?

— Не волнуйся, Кит, — сказала Вайолет.

Чувствуя неизъяснимое желание поцеловать ей руку, Кит отвернулся. Слава Богу, что он уезжает.

Они совершили ритуал у мелкого ручья, струившегося между могильными плитами. Эмброуз взвизгнул громче всех, когда проколол себе палец, — но не столько от боли, сколько из-за того, что кровь капнула на его брюки. Его крик встревожил мисс Хиггинс, которая сидела на склоне, и та побежала к ним, огибая надгробия.

— По вашей милости я могу потерять работу. Что вы творите? Вы четверо настоящие маленькие разбойники.

— Пятеро, — пробормотала Вайолет.

На самом деле шестеро, если бы кому-то пришло в голову засчитать ребенка, которого мисс Хиггинс уже носила под сердцем.