Большая часть моей жизни в Африке прошла в негустых зарослях кустарника и в необъятных равнинах высокогорного района, получивших название «Территория белого человека». Однако мне пришлось познакомиться и с джунглями. Я не хотел бы жить в этих темных глубинах, но должен признать, что и они обладают своим очарованием. Истинные джунгли полны таинственности. Это земля вечных сумерек. Здесь живут малорослые лесные жители — пигмеи, обитают странные звери, с которыми не приходится встречаться в открытой местности. Я с радостью сопровождал экспедицию в джунгли, поскольку она таила в себе те же соблазны, что и дом с привидениями. Но еще больше я радовался, когда экспедиция кончалась и я возвращался в Кению.

В тридцатые годы меня выбрали проводником экспедиции в великий лес Итури — обширный район, пересекающий всю северо-восточную часть Бельгийского Конго. Экспедиция была послана Лондонским Кенсингтонским музеем во главе с доктором Р. Аккройдом. В то время очень небольшое число экспедиций отправлялось в Итури, а доктор Аккройд желал привести в Лондон коллекцию флоры и фауны этого района.

Я встретил доктора Аккройда в городе Кампала, расположенном в Уганде, примерно в 180 милях к востоку от границы Бельгийского Конго. Доктор Аккройд произвел на меня очень благоприятное впечатление. Это был мужчина средних лет с приятными манерами, готовый к любым неожиданностям.

Несколько позже он показал себя отличным знатоком природы. Я рассказал ему, что мне уже приходилось бывать в Конго, куда я сопровождал охотников-спортсменов, желавших подстрелить экземпляр небольшого по размерам, но чрезвычайно злобного красного буйвола, обитающего в лесных районах. С самым же лесом Итури я был почти не знаком. Доктор Аккройд слушал меня, кивая головой. Он сказал:

— Предвидя эту возможность, я взял в проводники весьма квалифицированного человека; его фамилия Безеденхоут. Вы, вероятно, слышали о нем. Этот человек впервые заснял диких окапи. Мне удалось связаться с ним, и он согласился провести нас в лес.

Я познакомился с Безеденхоутом днем позже. Это был худой жилистый человек с очень светлыми волосами и необычайно острыми голубыми глазами. Безеденхоут был голландцем, как и мой спутник по сафари в Серенгети-Фурье. Насколько я понял, Безеденхоут вел тяжелую и не слишком респектабельную жизнь. Поговорив с ним, я убедился, что он прекрасно знает лес Итури и может провести нас через него. Я спросил его об известных фотографиях окапи (окапи весьма любопытное животное, состоящее в родстве с жирафом, но гораздо меньше его по размерам и с более короткой шеей). Безеденхоут рассказал мне: чтобы снять окапи, ему пришлось ползти на четвереньках по джунглям, накрывшись шкурой дикого кабана. Во время рассказа он улыбался, и я понял, что он что-то не договаривает. Однако я не стал настаивать, чтобы он вдавался в подробности.

Мы прошли на восток через Уганду и прибыли в расположенную на реке Семилики деревню Мберемюль — ворота в Бельгийское Конго. Оба берега реки охранялись вооруженными туземными солдатами. Наши паспорта проверял бельгийский префект полиции. Когда дело дошло до проверки паспорта Безеденхоута, префект задержался и стал внимательно проверять документ. Я оглянулся на нашего проводника, надеясь, что он объяснит мне странное поведение префекта. Однако он исчез, как клуб дыма. Бельгиец оторвался от паспорта и заявил:

— Этот паспорт поддельный, и я не могу разрешить въезд. Кто этот человек?

Доктор Аккройд описал Безеденхоута, и префект чуть не подпрыгнул со своего стула.

— Да это же один из самых заядлых браконьеров, промышлявших слоновой костью в Африке! — воскликнул он. — Во время своего последнего пребывания на территории Конго он убедил наших туземных солдат дезертировать и участвовать вместе с ним в браконьерской охоте на слонов с помощью винтовок военного образца. Он составил себе целое состояние из добытой слоновой кости. Он заставил своих носильщиков вплавь переправить добытую кость через реку в Уганду. Мы никогда не допустим его въезд в Конго.

Ширина реки Семилики составляет 40 ярдов, глубина ее восемь футов, и она буквально кишит крокодилами, — я никак не мог отнестись с доверием к заявлению префекта. Оба мы — и доктор Аккройд и я — стали просить префекта за Безеденхоута. Мы обещали взять на себя полную ответственность за поведение голландца на бельгийской территории. Доктор Аккройд подчеркнул, что он не сможет собрать коллекцию фауны без помощи Безеденхоута. К счастью, префект не был неблагоразумным человеком и понимал научное значение экспедиции. В конце концов, скрепя сердце, он дал согласие на допуск Безеденхоута на территорию Бельгийского Конго, строго оговорив, что тот будет постоянно находиться под наблюдением доктора Аккройда и покинет территорию страны вместе с нами.

Мы перешли реку. Проходя мимо префекта, Безеденхоут вежливо раскланялся с ним. Затем мы направились в Мбогу, расположенную примерно в пятнадцати милях от границы. Я спросил Безеденхоута, насколько правдива история об охоте на слонов. Он заверил меня, что все это правда.

— Когда я достиг реки Семилики, полиция буквально преследовала меня по пятам, — сказал он. — Крокодилы представляли большую опасность, но, стреляя по воде, мне удалось в течение некоторого времени не подпускать этих зверей к переправе, дав возможность носильщикам перейти через реку.

Безеденхоут, несомненно, был находчивым и решительным человеком. В Мбоге мы наняли 80 носильщиков. Это был очень хороший народ. Мы платили им по франку в сутки (то ecть примерно один пенс английскими деньгами). За эти деньги носильщики должны были нести на голове груз в 40 фунтов от восхода до заката. Разбив лагерь, наиболее опытные охотники производили разведку и докладывали о диких зверях.

Неприятности возникли у нас только один раз, когда люди обнаружили, что для сохранения экземпляров доктор Аккройд везет с собой несколько жбанов с денатуратом. Они вскрыли эти жбаны и устроили благородную пьянку. Двое умерли. С тех пор к денатурату никто не прикасался.

Когда наша экспедиция была полностью укомплектована, мы покинули Мбогу и направились на запад.

Во второй половине дня наш сафари достиг опушки леса. Я был поражен величиной исполинских деревьев. Во влажной тени росли пышные папоротники и целые заросли огромных кустов адиантума, который часто разводится в горшках как комнатное растение. В щелях стволов, покрытых ползучими растениями, тысячами виднелись прекрасные орхидеи всех оттенков — от розового до нежно-белого. На ветвях качались черно-белые обезьяны колиби. Они изучали нас так же, как это делают обезьяны любой породы.

Мы разбили лагерь у чистого прозрачного ручейка, который напоминал мне шотландские горные ручьи с каскадами водопадов. На следующее утро под руководством Безеденхоута мы углубились в лес.

Внутренняя часть леса Итури удивительно свободна от всякого подлеска. Тут нет ни крапивы, ни колючего шиповника. По этому лесу, состоящему из огромных деревьев, можно пройти, как по парку. Верхние ветви образуют очень густые кроны, и света через них проникает так мало, что мелкие растения не могут расти. Мы вспугнули небольшую стайку лесных цесарок, которые взлетели на нижние ветви большого дерева. Птицы сидели настолько высоко, что дробовым ружьем их нельзя было достать. Пару птичек я убил из легкой винтовки и был чрезвычайно удивлен, увидев, что они принадлежат к разновидности, мне неизвестной, хотя по весу и размерам были такими же, как их собратья в Кении.

Лишь через несколько дней, проведенных в лесу Итури, мы встретились с представителями лесного народа — пигмеями. Вообще-то мы знали, что они постоянно следили за нами. Если нам случалось по какой-нибудь причине идти назад по своим следам, мы обнаруживали отпечатки их маленьких ног на наших следах; изредка мы замечали мелькнувшую в темноте леса тень, которую никак нельзя было принять ни за птицу, ни за зверя. Мне показалось, что эти маленькие люди просто пугливы. Однако Безеденхоут объяснил, что пигмеи принимают нас за сборщиков налогов. При колониальном правительстве туземцы облагаются налогами, как и все другие. Однако сбор налогов с этих тенеподобных маленьких людей представляет собой очень трудную задачу. Поскольку у них нет денег, они вносят плату козами.

— Я могу их вызвать, как только пожелаю, — заявил Безеденхоут гордо. — Я единственный человек во всем свете, который может это сделать. — Я — король пигмеев!

Слова его казались величайшим хвастовством, но вскоре я убедился, что это была чистая правда.

Однажды вечером Безеденхоут ушел в кустарник и вернулся с двумя маленькими человечками, вооруженными миниатюрными луками, соразмерными их росту. Их заросшие волосами лица буквально сияли, когда Безеденхоут вспоминал о прежних посещениях леса. Через час десятки пигмеев потоками стали прибывать из леса и присоединяться к группе. Они жали нам руки и плясали, ликуя по случаю того, что Безеденхоут — их божество — вернулся.

Кроме Безеденхоута, мы были первыми белыми людьми, которых многие из них видели. Они толпились вокруг нас, гладили наши руки, щупали одежду. Пигмеи непрерывно задавали нам вопросы, иногда довольно оригинальные. Я вспоминаю, как один старичок спросил меня — снятся ли белым людям сны? Я заверил его, что снятся, и он был очень удивлен.

— Я думал, что мы — единственный народ, которому доступно это, — заявил он.

Как многие первобытные племена, пигмеи с удовольствием встречают охотников, которые могут добыть для них мясо. Старики, которые давно перестали охотиться, попросили меня подстрелить несколько обезьян. Обезьянье мясо — их любимое блюдо. Ветви деревьев настолько густо переплетены, что подстреленная обезьяна часто не падает на землю, а застревает в развилке или сплетении. Молодые пигмеи с большим искусством доставали их. Прежде чем подняться по деревьям, они вглядываются вверх, пока точно не определят место, где застряло убитое животное. После этого ловко взбираются по могучим лозам. Стрелы, выпущенные из маленьких луков пигмеев, не долетали до цели. Время от времени маленькие охотники подкрадывались к группе обезьян, когда те спускались на землю.

Пигмеи не занимаются сельским хозяйством; они добывают себе пищу исключительно охотой и трапперством. Их стрелы отравлены веществом, добытым из сгнивших тел насекомых. По виду яд напоминает желтую горчицу, и хотя он сильно действующий, смертельным не является.

Большая часть добычи ловится при помощи различного рода ловушек. Некоторые части леса представляют собой целую сеть таких ловушек, расставленных на земле и на деревьях. Ловушки, установленные на деревьях, состоят из копий, утяжеленных крупными бревнами и подвешенных к ветвям острием вниз над звериными тропами. Поперек тропы протягивается лоза, которая подсоединяется к копью с помощью хитроумного спускового устройства. Стоит проходящему по тропе животному коснуться лозы, как в него впивается копье. Ловушки на земле представляют собой ямы, покрытые легкими матами из ветвей и листьев. В дно ямы воткнуты заостренные палки, чаще всего отравленные. Если животное наступит на такой мат, оно проваливается и напарывается на палки. Не только слоны и буйволы, но даже пугливые окапи гибнут от этих приспособлений. Ловушки представляют собой постоянную угрозу для охотников, идущих по звериной тропе. Поэтому Безеденхоут, пока мы находились в лесу, взял в проводники нескольких пигмеев.

Пигмеи не убивали животных без разбора или ради спорта. Они ловили столько, сколько им было необходимо для пропитания или обмена. Они смотрят на лес, как другие местные жители смотрят на возделываемые ими поля. Я всегда думал об окапи, как о чрезвычайно редком и самом пугливом животном из всех африканских зверей. И я с удивлением заметил, что пигмеи употребляли мясо этих животных в пищу столь же часто, как мы употребляем конгони или газель Томсона. Я попробовал есть окапи, но вкус их мяса мне не особенно понравился. Наши носильщики с удовольствием ели окапи, так как не отличали это редкое мясо от мяса других часто встречающихся диких животных.

Пигмеи сами изготовляют свои копья и наконечники стрел. В каждой деревне имеется свой собственный кузнец, которому его профессиональное искусство передается по наследству из поколения в поколение. Кузнечные меха делаются из шкуры антилопы. Даже с нехитрыми инструментами кузнец умудряется изготовить удивительно хорошие вещи.

Пигмеи живут маленькими деревнями, рассеянными по всему лесу. Их хижины похожи на пчелиные улья; сделаны они из веток кустарника и листьев. Поскольку рост взрослых пигмеев всего четыре фута, хижины соответствуют этому росту. Настоящие пигмеи, обитатели лесов, редко покидают джунгли, за исключением тех случаев, когда они ведут торговлю с другими племенами, которые живут на территории кустарниковых зарослей на окраине леса Итури. Эти обитатели кустарников несколько большего роста, нежели истинные пигмеи — обитатели лесов, они охотно меняют соль и бананы на мясо и шкуры, которые приносят маленькие лесные охотники.

Безеденхоут рассказал мне, что у пигмеев самые высокие моральные устои из всех народов, с которыми ему приходилось сталкиваться.

— Женщины пигмеев — единственные женщины, независимо от расы черной или белой, которых мне ни разу не удалось соблазнить, — заметил он однажды.

Это было действительно высокой данью моральным устоям маленького народа, поскольку Безеденхоут пользовался славой султана среди женщин. Он был необычайно красивым мужчиной, и его окружал ореол таинственности, который делал Безеденхоута неотразимым. Пигмеи не продают своих женщин другим племенам, а маленькие женщины в буквальном смысле слова предпочитают смерть бесчестью, история, которую я привожу ниже, подтверждает это.

В лесу Итури водится множество слонов, бивни этих слонов очень высокого качества. Здесь слоновая кость отличается особой мягкостью, что значительно повышает ее ценность. В старое время промышленники из различных мест прибывали в Итури за слоновой костью. Это было пестрое сборище. Некоторые были хорошими людьми, а иные немногим отличались от людей, находящихся вне закона. Один из последних, англичанин, блондин, ростом фуюв в шесть, встретил в лесу девушку пигмейку и попытался ее поймать. Девушка бежала, а мужчина ее преследовал. Это была, должно быть, странная картина — крохотная женщина, убегавшая, как напуганный дукер, от возбужденного великана-чужестранца, который вот-вот настигнет ее. Девушка не растерялась и направилась к одной из многочисленных ям-ловушек в лесу. Малютка, весившая не более 75 фунтов, легко пробежала по легкому покрытию, а великан провалился и погиб от ран, нанесенных заостренными палками в яме.

После того как установились дружественные отношения с пигмеями, нам удалось привлечь их в качестве охотников для сбора коллекции доктора Аккройда. Местных жителей всегда удивляет, почему белые люди проходят столь большие расстояния и преодолевают так много трудностей лишь для того, чтобы добыть несколько шкурок змей, млекопитающих, птиц или насекомых? Поскольку местные жители употребляют всех этих животных в пищу, они представляют себе, где можно добыть те или иные экземпляры. Для пигмеев соль — любимое лакомство: в лесной пище ощущается острый недостаток этого вещества. Подарив пигмеям несколько горстей соли, мы тем самым заручились их полной поддержкой. Собравшись вечером вокруг костра, мы объяснили маленьким охотникам, что хотелось бы нам получить, и, судя по их восторженным жестам, можно было считать, что коллекция уже собрана и к ней можно привешивать ярлычки.

Я вскоре обнаружил, что пигмеи буквально загорелись желанием помочь нам. Стоило нам упомянуть то или иное животное, маленькие охотники радостно обещали добыть его, даже если они его ранее не видели и ничего о нем не слышали. При мне был экземпляр книги Роулэнда Уорда «О рекордных трофеях крупных диких зверей». В ней были иллюстрации диких животных всего мира. Я стал перелистывать страницы этой книги, чтобы показать пигмеям, какие нам требуются животные. Маленькие охотники проявляли такую готовность помочь нам, что даже показывали на изображение американского лося и шотландского рогатого оленя, спрашивая при этом, не желаю ли я получить один или два экземпляра этого животного. Кульминационный момент наступил, когда я перевернул страницу с изображением арктического моржа. Самый маленький из охотников пальцем показал на картинку и заявил:

— Мне этот зверь прекрасно знаком, он живет в самой глубине леса и появляется только ночью. Он страшно злой и убивает людей своими огромными бивнями, после чего питается их мясом. Но если вы желаете, я его для вас поймаю.

Исследователи, которые проникали в глубину леса Итури, часто возвращаются, начиненные рассказами, услышанными от пигмеев, о необычайных зверях: от динозавров до медведей-людоедов, которые якобы обитают в джунглях. Я подозреваю, что этих зверей в лесу Итури не больше, чем моржей. Однако до недавнего времени исследователи не верили рассказам пигмеев об окапи, хотя это странное животное нередко встречается в некоторых районах. Определить, насколько правдивы рассказы местных жителей — деликатная и трудная задача.

Хотя моржа пигмеи не добыли, они тем не менее оказали нам большую помощь. Среди добытых экземпляров имелись шкуры окапи и летающей белки. Я проявлял особый интерес к шкуркам выдры — это был прекрасный мех с необычайным пятнистым брюшком. Пигмеи носят эти шкурки в качестве одежды, и ни одна принцесса в мире еще не обладала пелериной из столь красивого меха. Чаще всего шкура снимается с животных при помощи надреза брюшка. Однако пигмеи снимали шкурки выдры, разрезая их на спине, чтобы сохранить красивую пятнистую часть брюшка. Мы поймали несколько таких выдр в пружинные капканы, поставленные у водопадов, куда эти зверьки приходят по вечерам ловить рыбу.

Большинство добытых нами пресмыкающихся были змеи. Маленькие люди приносили пресмыкающихся в корзинках из травы, устанавливая их рядами у входа в укрытие. Одна из наиболее часто встречающихся змей походила по размерам на южноафриканскую гадюку, но красивая, пурпурного оттенка окраска делала ее менее отвратительной. Я выпустил двух из этих рогатых гадюк на пол и стал дразнить их палкой, чтобы увидеть, как они наносят удар. Одна из них отказалась реагировать на палку и попыталась попросту ускользнуть. Но стоило мне только дотронуться до другой, как она в мгновение ока свернулась и нанесла удар. Пигмеи наверняка должны были обладать большим искусством, чтобы живьем ловить этих гадюк без вреда для себя. Кроме того, пигмеи доставили нам много плюющихся кобр. Это гораздо более опасные змеи, чем обычные гадюки. Стоило их подразнить, как они вставали на хвост, раздували капюшон, как делают обычные кобры. Эти ужасные змеи могут пускать струю яда. Попадая на кожу, этот яд особого вреда не причиняет, если на ней нет пореза. Однако змея достаточно умна, чтобы целиться в глаз. Попадание яда в глаза очень болезненно и часто приводит к слепоте. Змея откидывает голову назад и направляет клыки на жертву, затем она быстро сокращает мышцы гланд с ядом, и желтая жидкость двумя тонкими струйками вылетает из клыков. К сожалению, эти гадюки меткие стрелки.

Я произвел некоторые опыты с этими кобрами, прикрыв лицо стеклом. В первый раз змея пускает струйку на девять футов; если подразнить змею вторично, то она бросит яд на пять футов, а в третий раз — небольшую капающую струйку.

Однажды, бродя по джунглям вместе с пигмеями, я увидел, как один из охотников внезапно бросился назад, схватившись рукой за левый глаз. Почти в то же мгновение между папоротниками скользнула зелено-черная тень кобры. Я тут же понял, что случилось. Легконогий охотник, шагая босиком по мягкой земле, попал на плюющуюся кобру еще до того, как змея почуяла его приближение. Испуганная кобра мгновенно встала на хвост и пустила свой яд в маленького охотника, попав ему в левый глаз. Тяжелый на поступь белый человек, возможно, избежал бы этого несчастья, так как змея учуяла бы его приближение и своевременно ускользнула. Я не имел представления о том, как помочь пигмею. Однако его друзья гораздо быстрее меня сообразили что сделать, и применили весьма необычное противоядие: двое из них уложили его на спину и с силой прижали к земле. Его глаз налился кровью, и слезы текли по щекам. Затем, к моему ужасу, другой пигмей помочился прямо в глаз несчастного. После того как эта операция была закончена, пострадавший встал и мы молча вернулись в лагерь. На следующее утро мне сказали, что пострадавшему еще раз сделали такое же вливание ночью. В течение трех дней у него полностью восстановилось зрение. Пигмеи уверяли меня, что без этого лекарства он бы наверняка ослеп. Я могу только предположить, что аммиак и кислота, содержащиеся в моче, оказали желательное лечебное действие.

В сопровождении проводников-пигмеев я совершил несколько выходов в лес. Лес Итури — изумительное место. Огромные лозы и лианы свисают с величественных деревьев, образуя укрытия для летающих белок. Зверьки бросаются сквозь сплетения висячих растений, совершая «прыжки со свистом». Кричащие попугаи поднимаются вверх, используя свои клювы для того, чтобы пробраться сквозь ветви. Красивые птички колибри мелькают в сумерках, ловя миниатюрных насекомых среди пышных орхидей. Огромные бабочки величественно проплывают между стволами деревьев, собираясь десятками на слоновьем помете. Человек может потратить всю свою жизнь, изучая жизнь фауны на одной квадратной миле джунглей.

Мы не полностью зависели от пигмеев в добыче экземпляров, и много охотились сами. Мы обнаружили, что мелких животных и птиц можно выкуривать из сплетений ветвей при помощи дымовых шашек. Кроме того, мы выставляли пружинные капканы для поимки полевок и других мелких грызунов. Однажды в один из капканов попала мамба — одна из самых опасных африканских змей, укус которой смертелен. Мамба — очень тонкая змейка, не толще большого пальца человека в обхвате, и чрезвычайно быстрая. Длина пойманной мамбы достигала 10 футов. Змея охотилась на полевок и попала в капкан. Стремясь освободиться от него, она взрыла землю вокруг и в конце концов попалась еще в два капкана. В результате змея издохла.

Пигмеи принесли нам немало слоновых бивней, снятых со слонов, погибших в ловушках или же умерших естественной смертью. Они просили всего-навсего горсть грубой соли — на пенс соли за клык весом в двадцать и более фунтов. Мне стало понятно, почему охотники, промышлявшие слоновой костью, добивались такого успеха — они пользовались услугами жителей леса.

Я собрал довольно большую кучу слоновой кости. Когда мы покидали лес, я зарыл бивни, надеясь возвратиться за ними, но когда я позже попросил лицензию на вывоз слоновой кости, бельгийский чиновник сказал, что мне потребуется патент на торговлю слоновой костью стоимостью в 25 тысяч франков. Этот патент достать нелегко. Чиновник посоветовал мне забыть о слоновой кости, что я и сделал.

Мне никогда не приходилось охотиться на окапи, а я хотел добыть трофеи для доктора Аккройда, в особенности потому, что шкурки, доставляемые пигмеями, были сильно порезаны. Жители джунглей смотрят на окапи, как на обычное животное, и мало обращают внимания на то, как снимается с него шкура. Однако Безеденхоут заверял меня, что окапи очень пугливое животное, и добыть его почти невозможно.

— Думаю, что ни одному белому человеку еще не удавалось застрелить окапи, — сказал он мне. — Охотники, которые возвращаются с шкурами окапи, получают их от пигмеев. Даже пигмеям в редких случаях удается подкрасться к окапи. Обычно они находят животных в своих ловушках. Бродя по лесу с пигмеями, я заметил естественный выход соли и по следам определил, что ночью там бывает немало животных. Я сказал носильщикам, чтобы они построили мне на дереве махан над этим местом, и в тот же вечер устроился в нем. Москиты превратили махан в камеру пыток. Эти зловредные насекомые обладают каким-то особым умением обнаружить даже скрытого человека. Их постоянный металлический писк действовал на нервы, почти с такой же силой, как и их укусы.

Когда поднялась луна, к соли подошло стадо слонов Слоны меня не интересовали. Долговязый молодой самец отошел от стада и побрел к дереву, на котором я сидел. Он стал тереться своим плечом о ствол дерева, по-видимому стремясь отделаться от досаждавшего ему клеща. Все дерево тряслось от каждого движения огромного животного, и мой махан стал потихоньку расшатываться. Мне вовсе не улыбалась перспектива приземлиться на спину животного, поэтому я дал выстрел в воздух, надеясь спугнуть его. Стадо дышало со свистом. После моего выстрела все смолкло. Даже лягушки в ближайшем болоте моментально перестали квакать. Однако стадо не обратилось в паническое бегство, как я того ожидал, а некоторое время стояло, застыв по стойке «смирно». Нег сомнения в том, что эти слоны еще не слышали ружейного выстрела и, по-видимому, пытались определить характер звука. Вдруг они повернули и медленно, в полном безмолвии ушли в лес.

До самого рассвета меня продолжали донимать москиты. После проведенного опыта я решил отказаться от охоты в лесу Итури, оставив это занятие для пигмеев.

Жители Северного Конго мне очень понравились. Это — добродушный народ, с которым легко иметь дело. Местные жители, с которыми мы встречались, не желали зла никому, кроме сборщиков налогов, и они много времени тратили на то, чтобы убить этих чиновников при помощи черной магии. Однако черная магия не помогала, иначе не осталось бы ни одного сборщика налогов.

Когда доктор Аккройд закончил свою работу, мы покинули лес Итури, направившись на северо-восток к Касиньи на западном берегу озера Альберта. Там мы сели на пароход, доставивший нас через озеро в Бутиабу — город, расположенный на восточном берегу. Здесь группа разделилась: доктор Аккройд и я вернулись в Найроби, а Безеденхоуг отправился по собственным делам.

Безеденхоуг был одним из самых необычных людей, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться в Африке. Он был умен и безжалостен и, возможно, достиг бы большой власти, если бы стремился к этому. Но этот человек не находил счастья, если на долгое время покидал джунгли и своих пигмеев. Безеденхоут рассказал мне, что он однажды сопровождал графа с графиней через леса Игури, и графиня в него влюбилась. Однажды вечером она пришла к Безеденхоуту и уговаривала его бежать с ней.

— Мы можем проводить зиму в Ривьере, а лето — переезжая из столицы в столицу, — говорила она. — Я очень богата, и ты ни в чем не будешь нуждаться.

Безеденхоут тщательно обдумал предложение, но в конце концов отказался.

— А что мне делать на Ривьере? — спросил он меня, — там ведь даже охотиться нельзя!

Мне было легко понять его.

В течение многих последующих лет у охотников, приезжающих из Конго, я постоянно спрашивал о Безеденхоуте. Однако он, по-видимому, исчез. Если он жив, я уверен, что он находится в глубине великого леса Итури со своими обожаемыми пигмеями.