Глава 3
Город, на который работали эти двое людей, был поделен географически на пять отдельных районов.
Центр города, Айсола – остров, из-за того, что слово "Айсола" на итальянском означает "остров". По устоявшемуся обычаю весь город называют "Айсола", даже не смотря на то, что остальные четыре района получили свои собственные и более оригинальные названия.
Риверхед получил свое имя из-за голландцев, но не совсем. Когда-то землей в тех краях владел голландский купец по имени Райерхёрт и её называли "Фермы Райерхёрта", что в конечном итоге сократилось и выродилось до "Риверхеда".
Никто не знал, почему беспорядочный и шумный Калмз Поинт назвали именно так. Возможно однажды, когда здесь еще были британцы, он действительно был тихим, пасторальным местом. В наши дни в некоторых уголках Калмз Поинта ношение золотой цепочки может стоить вам жизни.
Маджеста свое название, безо всякого сомнения, получила от британцев. Имя оглашалось со всей властью, великолепием, размахом и благородством суверенности. Происходило оно от староанглийского слова maieste, от старофранцузского majeste, от латинского m;jest;s, что по сути было длительным топтанием на месте.
Беттаун назвали в честь королевы-девственницы Елизаветы, но без сомнения сделал это шепелявый представитель Британии. Наверняка подразумевалось название Бесстаун.
Айсола была сердцем города.
Некоторые её жители считали Айсолу сердцем целой вселенной. Такое мнение делало весомый вклад в их репутацию невежды. Даже живущие в других районах, с трепетом относились к Айсоле, неизменно называя его Городом, словно сами они жили на отшибе посреди пшеничных полей.
Но ни в одной части города не было пшеничных полей.
Зато банков была чертова тьма.
В Айсоле находилось 856 банков.
В Маджесте было 296 банков.
В Калмз Поинте было 249 банков
В Риверхеде было 127 банков.
А в Беттауне было 56 банков.
Итого получалось 1584 банка, более четверти от общего количества банков в штате. В четверг утром 3 ноября в каждое головное отделение всех банков города из 87-го участка была направлена листовка с запросом информации о жертве убийства, Элизабет Тёрнер, которая могла работать кассиром какое-то время в течение последних трёх лет. Фотография и описание сопровождали листовку, вместе с номером социальной защиты, полученным детективами от "Санкоаст Федерел" из Лос Анджелеса, где Элизабет работала перед тем, как отправилась на восток.
В пятницу утром 4 ноября позвонил управляющий главного отделения "Фёрст Фиделити Траст" с Беверли-стрит в центральной части города.
Не позднее, чем через двадцать минут Карелла и Браун были в его офисе.
* * *
Арнольд Холберри оказался человеком, страдающим от "летней" простуды. Он считал нелепостью заболеть летней простудой, когда за окном 4 ноября.
"Ненавижу эту погоду", – сообщил он детективам и высморкался. За окнами его офиса ноябрь притворялся июнем. "Уже должна была наступить осень", – сказал Холберри. – "Первый осенний день выпал на 21 сентября. Мы уже в последней четверти года», – сказал он. "Зимнее солнцестояние почти на носу. Никто и предположить не мог такой погоды. Такая погода в это время года опасна для человечества". Он снова высморкался.
Это был опрятный мужчина, слегка за пятьдесят, с седеющими висками, седыми усами под носом, который сейчас стал очень красным. Бутылочка с таблетками от простуды стояла на его столе. Также на его столе лежала пачка носовых платков. Он выглядел совершенно несчастным, но сказал детективам, что желает выделить им столько времени, сколько будет необходимо. Он довольно хорошо помнил Элизабет Тёрнер и она ему чрезмерно нравилась.
– Как долго она работала здесь, мистер Холберри? – спросил Браун.
– Почти два года. Раньше она жила в Калифорнии, оттуда пришли превосходные рекомендации. Что сказать – чудесный человек во всем. Мне было жаль, что она уходит от нас.
– Когда это было? – спросил Карелла.
Он боялся заразиться простудой от Холберри. Не хотелось приносить простуду в дом к детям именно сейчас, когда вот-вот должны были начаться праздничные дни. День Благодарения наступит всего через несколько недель, а там и до Рождества рукой подать. Он и не заметил, как тело его приняло в кресле глухо оборонительную позу. Он сидел, полностью откинувшись назад, скрестив руки на груди. Каждый раз, когда Холберри сморкался, Карелла отшатывался так, словно целая батарея ядерных ракет вылетала из своих бункеров, целясь в его уязвимую голову.
– В феврале, – сказал Холберри.
– В феврале прошлого года?
– Да.
– Когда именно в феврале? – спросил Браун.
– Четвертого февраля, – сказал Холберри, достал носовой платок и снова высморкался. – Эти пилюли совсем не работают. Ничего не помогает, когда у вас простуда вроде этой.
Карелла надеялся, что он не чихнет.
– Мы дали ей превосходные рекомендации, – сказал Холберри.
– Она ушла на другую работу, правда? – спросил Браун.
– Да.
– Здесь в городе?
– Нет. В Вашингтоне, округ Колумбия.
Детективы обменялись взглядами. Они подумали о том, что она уехала в Вашингтон в феврале, а затем снова оказалась здесь в октябре – уже мертвой.
– Вы знали о том, что она вернулась сюда? – задал вопрос Браун.
– Джентльмены, я не знал, что она вернулась, пока не получил Ваш запрос. Вы не представляете, как сильно я был потрясен, – он покачал головой. – Лизи была такой… доброй, благородной, учтивой… изящной личностью, да именно изящной. Как подумаешь, что её жизнь была завершена насилием…
Он снова покачал головой.
– Вы говорили, что она была застрелена?
– Застрелена, да, – ответил Карелла.
– Невообразимо.
Cестра Элизабет употребила то же слово.
– Мистер Холберри, – сказал Браун, – мы беседовали с администратором её дома и со многими соседями и все они говорили, что она жила одна…
– Я, право, не мог знать об этом, – сказал Холберри.
– Они отзывались о ней как об очень закрытой личности, говорили, что редко видели её с какими-либо друзьями, мужчинами или женщинами…
– Ну, я и об этом ничего не мог знать, – сказал Холберри. – Здесь в банке она, безусловно, была общительной и дружелюбной. Я бы сказал даже компанейской.
– Вы не были с ней знакомы вне работы, так ведь, сэр? – спросил Карелла.
– Нет-нет. Это было бы неприемлемо, знаете ли. Но… джентльмены, право, сложно описать Лизи тому, кто не был с ней знаком. Она была просто… непостижимой личностью. Всегда доброжелательна для всех, всегда улыбка на лице. Она была докой в своей работе, никогда ни на что не жаловалась, ей по силам было абсолютно любое дело. Когда она сообщила мне, что уезжает в Вашингтон, я был расстроен. В самом деле. Она могла далеко продвинуться в этом банке. Достаточно далеко. Извините меня, – сказал он и снова высморкался, Карелла снова отшатнулся.
– Вы говорите, что она просила рекомендации, – сказал Браун.
– Да. Она действительно загодя сообщила мне о том, что ищет работу где-то в другом месте. Не в её натуре было врать о чем угодно. Она была несчастлива здесь по ее словам, и она…
– Несчастлива, но почему? – сразу же спросил Карелла.
– Ей казалось, что она продвигается по службе недостаточно быстро. Я говорил, что на это требуется время, мы все наблюдали за ней, и мы понимали, каким ценным работником она была… но, видите ли, ей предложили быть помощником менеджера в Вашингтоне и могу понять, как заманчиво это выглядело для неё.
– Какой банк сделал предложение?
– "Юнион Сейвинг энд Траст".
– Вы не узнавали, какое именно отделение?
– Нет, к сожалению.
– Но то, что она ушла в феврале прошлого года ради того, чтобы стать помощником менеджера в "Юнион Сейвинг энд Траст" в Вашингтоне, основывается лишь на Вашем предположении?
– Ну да. Конечно. Именно это я и сказал, так ведь?
– Я имею в виду, – сказал Карелла, – есть ли у Вас информация, что она действительно получила предложенное ей место работы?
– Я никак не мог об этом знать. Я лишь предполагаю…
– Просто понимаете, сэр, она оказалась в этом городе девять месяцев спустя…
– О да, я вижу, куда Вы клоните. Сожалею, но я не знаю. Лишь предполагаю… В самом деле не знаю. Возможно, она была несчастлива в Вашингтоне. Возможно, она возвращалась сюда… Я не знаю, – он сделал паузу. – Этот город умеет заманивать людей обратно.
Раздался чих.
Карелле захотелось убежать в подземный бункер.
Холберри схватил носовой платок.
Карелла сжался в кресле.
Но чиха не произошло. Холберри высморкался.
– Простите, – сказал он.
– Вы знали, где она проживала, когда работала здесь? – спросил Браун.
– Уверен, что у нас есть её адрес в архивах, – сказал Холберри и поднял трубку телефона. – Мисс Конвэй, не могли бы Вы принести личное дело Элизабет Тёрнер? Будьте так добры! – он положил трубку на место. – Это не займет много времени, – сказал он.
Карелла знал, что Браун имел в виду.
В этом городе новые телефонные книги выпускались каждый год в первый день сентября. Из опыта прошлых расследований детективы знали, что обновление списка номеров заканчивалось 15 июня. Если новый телефон к этой дате не был установлен, его не было и в обновленном списке от 1 сентября. Имя Элизабет, адрес и номер, тем не менее, были в новом справочнике, когда её сестра приехала 27 октября, не смотря на то, что сама Элизабет покинула город 4 февраля. Что могло значить, что уезжая из города, она или сохранила за собой свою старую квартиру и номер телефона или…
Дверь в офис Холберри открылась.
Вошла женщина и положила архивную папку на его стол.
Он её открыл. Начал перелистывать документы, останавливаясь, чтобы высморкаться и продолжая начатое.
"Да, вот он", – сказал он и поднял глаза. – "Дочестер Авеню, 1224"
Это значило, что Элизабет Тёрнер сняла новую квартиру, вернувшись в город в какой-то промежуток времени до 15 июня, то есть до закрытия обновления списка телефонных номеров. На коробке с молоком в её холодильнике была дата продажи – 1 октября. В этом городе допустимый срок хранения молока в магазине был 8-10 дней. Она должна была приобрести его в период между 22 сентября и 1 октября. 29 октября администратор на Амброз 804 рассказал Индж Тёрнер, что не видел её сестру последние три или четыре недели. Что почти соответствовало истине. Она упаковала сумки и убежала, может ненадолго, а может – навсегда, где-то в начале октября.
Но почему?
И куда?
"Большое Вам спасибо, сэр, – сказал Карелла, – Вы нам очень помогли".
Холберри поднялся и протянул руку.
Карелле показалось, что он пожал руку зараженного чумой..
* * *
В городе хватало парков, неравномерно освещаемых после захода солнца, что делало их первоклассным местом для любого преступника, желающего избавиться от трупа. То, что этот конкретный парк, расположенный через дорогу от строения 87-го участка, был выбран из множества других, давало детективам определенную пищу для размышлений. Это выглядело или полным нахальством, или чистым безумием.
Элизабет Тёрнер обнаружили голой в парке на другой стороне улицы.
Элизабет Тёрнер работала в банке в Лос Анджелесе, затем в этом городе и оставила работу здесь, чтобы получить место в еще одном банке в Вашингтоне.
Специализацией Глухого были банки.
Что-то висело в воздухе.
И оно могло пахнуть Глухим.
Что-то было и в почте, оно прибыло в комнату детективов после полудня в пятницу, в тот момент, когда Карелла говорил по телефону с управляющим главного отделения "Юнион Сейвингс энд Траст" в Вашингтоне.
Увидев белый конверт в руке сержанта Мёрчисона, Карелла почти утратил нить разговора. На Мёрчисоне был голубой шерстяной свитер с длинными рукавами, четкий знак, что "бабье" лето осталось позади. За окнами участка хмурилось серое небо и дул пронизывающий ветер. Синоптики обещали дождь. Дерьмовый ноябрь наконец-то наступил. И пришло письмо от Глухого, если это, конечно, было от него. На лице у Мёрчисона читалось уверенность, что это так.
– … можно сказать, конфликт личностей.
– Простите, сэр, – сказал Карелла, – что Вы подразуме…?
– Я говорю, что можно описать расхождения между мисс Тёрнер и миссис Хатчет как конфликт личностей.
– А миссис Хатчет, как я понимаю, управляющая в «Юнион Сейвингс энд Траст»?
– Да, в нашем отделении на Шестнадцатой Улице.
– И, кроме того, она была непосредственным руководителем у мисс Тёрнер?
– Именно так.
Мёрчисон стоял и размахивал конвертом перед лицом Кареллы. Тот прикрыв рот рукой, сказал: "Спасибо, Дейв".
– Это снова он, – прошептал Мёрчисон.
Карелла недовольно кивнул. С конверта на него смотрело его имя. "Почему я?" – крутилось у него в голове.
– Я опознал печатную машинку, – снова прошептал Мёрчисон
Карелла снова кивнул. Мёрчисон продолжал без дела слоняться вокруг, сгорая от любопытства о содержимом конверта. Карелла сказал в трубку: "О каком конфликте личностей Вы говорите, мистер Рэндольф?"
– Ну… Мисс Тёрнер была очень мягким человеком, знаете ли, доброжелательным, уживчивым, очень, так сказать, непохожим на миссис Хатчет во всех отношениях. Миссис Хатчет – человек… хм… может, агрессивный? Соперничающий? Резкий? Колючий? Хорошая, наверно, характеристика?
Карелла был уверен, что Рэндольф улыбнулся.
– Как бы там ни было, – сказал Рэндольф, – сразу стало понятно, что мисс Тёрнер и она не уживутся вместе. Это был просто вопрос времени, когда напряжение между ними дойдет до предела, вот и всё.
– И как долго это длилось?
– Дольше, чем обычно. Мисс Тёрнер известила нас в апреле.
– Ушла с работы в апреле?
– Нет. Сказала, что уходит. Предупредила за две недели до ухода.
– А ушла когда?
– В начале мая.
– Значит, она пробыла в Вашингтоне три месяца.
– Да. Ну, на самом деле, немного меньше. Она приступила к работе 7 февраля. Фактически то был своеобразный рекорд. За последние восемнадцать месяцев у нас под руководством миссис Хатчет работало девять помощников управляющего.
– Просто голубая мечта эта Ваша миссис Хатчет.
– Она невестка одного из членов правления.
– Вот как, – сказал Карелла.
– Да, – холодно подтвердил Рэндольф.
– И то была единственная причина для Элизабет Тернер, чтобы оставить работу? Конфликт личностей с миссис Хатчет?
– Ну, мистер Карелла, боюсь, Вы просто не знаете миссис Хатчет, чтобы представить себе весь ужас конфликта с ней.
– Теперь понимаю.
– Да, – снова холодно произнес Рэндольф.
– Большое Вам спасибо, мистер Рэндольф, – сказал Карелла, – Благодарю, что уделили мне время.
– Не за что, – ответил Рэндольф и повесил трубку.
Карелла положил трубку на место и посмотрел на белый конверт. Мёрчисон по-прежнему стоял возле стола.
– Открой его в конце концов, – сказал Мёрчисон, – это не бомба.
– Откуда ты знаешь? – сказал Карелла и подтолкнул конверт карандашом.
Внезапно его посетила мысль, что Глухой был чем-то вроде вставного номера для копов из 87-го, чем-то нарушающим монотонность рутинной работы. Глухой появлялся снова, и цирк возвращался в город. С легким потрясением приходило осознание того, что сам он не был защищен от чувства волнения, навеянного Глухим.
Мёрчисон был прав. Бомбы не было. Вместо неё было следующее:
И вдруг за окном пошел дождь.
* * *
Дождь барабанил в окна бара на Джефферсон Авеню примерно в трех с половиной милях от здания участка. Высокий светловолосый мужчина со слуховым аппаратом в правом ухе только что сообщил Наоми, что он коп. Ни много, ни мало, а полицейский детектив. Она не знала, принимают ли теперь глухих на работу в полицейский департамент. Все дело в антидискриминационных законах, наверное. Они позволяют нанимать на работу кого угодно. Скоро, должно быть, появятся детективы-карлики. Хотя необязательно слуховой аппарат обозначал, что человек был глухим. Глухим, как холодный камень. Но она по-прежнему думала, что потерю слуха в любой степени можно считать физическим пороком и нужно быть очень обходительной, задавая вопрос, как человек со слуховым аппаратом мог успешно пройти медосмотр, который, как ей казалось, был обязателен для приема на работу в полицейском департаменте.
Он хорошо выглядел.
Как для полицейского.
– Так как тебя зовут? – спросила она.
– Стив, – ответил он.
– Стив, а дальше?
– Карелла, – сказал он, – Стив Карелла.
– В самом деле? – удивилась она, – итальянец?
– Да, – сказал он.
– Я тоже, – сказала Наоми, – наполовину.
– А что с другой половиной?
– Тигрица, – сказала она, ухмыльнулась и затем подняла стакан. Она пила кока-колу с газировкой, что, как ей казалось, выглядело изысканно. Она соблазнительно поглядывала на него через ободок стакана, точно как было написано в одном из женских журналов, откуда она также случайно узнала о способе получения множественных оргазмов.
На самом деле она была наполовину итальянка, наполовину еврейка, что объясняло её черные волосы и голубые глаза. Вздернутый кончик носа был ирландским безо всякой на то заслуги её родителей. Настоящим отцом этого носа являлся доктор Стэнли Горовиц, сделавший свою работу три года назад, когда Наоми было двадцать два. Тогда она поинтересовалась также, можно ли сделать что-нибудь с её буферами, но он улыбнулся и ответил, что этот её отдел не нуждается ни в какой помощи. По её мнению то была чистая правда.
На ней была голубая нейлоновая блузка с глубоким вырезом, представляющая её грудь в выгодном свете и, кроме того, повторяющая цвет её глаз. Она заметила, как глаза глухого – как он сказал его имя? – блуждали по вырезу блузки, изредка пробегаясь и по её ножкам. У неё были красивые ножки. Чтобы подчеркнуть красивый изгиб ноги она носила туфли на высоком каблуке, с ремешком на лодыжке. К тому же, высокий каблук эффектно приподнимал её зад, хотя этого не было заметно, когда она сидела. Синие туфли и дымчато-голубые чулки. Сексуально. Она чувствовала себя сексуальной. Сейчас её ноги были скрещены, темно-синяя юбка забрана вверх, обнажая одно колено.
– Прости, как ты сказал, тебя зовут? – спросила она.
– Стив Карелла, – ответил он.
– Я так увлеклась мыслью о твоем итальянском происхождении, – сказала она, закатывая глаза, – что я…
– Многие люди забывает итальянские фамилии, – сказал он.
– Да, но мне определенно не следовало этого делать, – сказала Наоми. – Девичья фамилия моей мамы была Джамбольё.
– А у тебя какая фамилия? – спросил он.
– Шнайдер, – она сделала паузу и сказала. – Потому вторая половина – еврейская.
Она ожидала какую-то реакцию. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Хорошо. На самом деле ей нравилось быть Еврейской Девочкой из Большого Города. Было нечто особенное в еврейских девочках, живущих в этом городе: отточенная осанка, живость языка, интеллект, осведомленность, что переплелись между собой умно и стильно. И если кому-то не нравилось, что она еврейка, хотя бы и наполовину, тогда – пока-прощай, приятно было познакомиться. Похоже, ему это нравилось. По крайней мере, он продолжал пялиться на её блузку. И посматривать на её сексуальные ножки в дымчато-голубых чулках.
– Так, где ты, говоришь, работаешь?
– На окраине, – сказал он, – в 87-ом участке. Прямо через дорогу от Гровер-Парка.
– Дрянной там райончик, правда?
– Да уж, не самый лучший, – сказал он и улыбнулся.
– У вас должно быть полно дел?
– Время от времени, – ответил он.
– Что у вас там? Куча убийств и тому подобного?
– Убийства, вооруженные налеты, квартирные кражи, поджоги, уличные ограбления… что не назовешь – всё бывает.
– Захватывает, наверное, не смотря ни на что, – сказала Наоми. В одном женском журнале она прочитала, что нужно проявлять интерес к работе мужчины. Это было трудно сделать, болтая с дантистом, например. Но полицейская работа действительно захватывала, потому прямо сейчас ей не нужно было изображать мнимое эмоциональное участие, например, в левом боковом моляре.
– Прямо сейчас вы работаете на чем-то интересным? – спросила она.
– У нас умышленное убийство случилось двадцать второго числа, – ответил он. – мертвая женщина в парке, примерно твоего возраста.
– О Боже! – воскликнула Наоми.
– Её застрелили выстрелом в затылок. Абсолютно голая, ни клочка одежды на ней.
– О боже! – снова воскликнула Наоми.
– Пока немного зацепок, но мы работает над этим.
– Думаю, вы видите там много подобного.
– Это правда.
Она подняла стакан, приложилась к своей кока-коле с содовой, посматривая на него через ободок и снова поставила стакан на барную стойку, но уже пустым. В пять тридцать пополудни люди только начинали набиваться в бар. Впереди был долгий уикенд. Она забежала сразу после работы, надеясь подцепить кого-то интересного. Этот однозначно выглядел интересным; раньше она никогда не встречала настоящего детектива. И хорошенького к тому же. Труп голой женщины в парке – как Вам это нравится?
– Может еще разок? – спросил он.
– О, спасибо, – сказала она. – Это К.К. с газировкой.
Она ожидала какую-то реакцию. Обычно, когда говоришь К.К. и газировка какому-то зануде, он спрашивает: "Что такое К.К.?" Этот же – и глазом не моргнул. Или он знал, что такое К.К. или был достаточно умен, чтобы притвориться знающим. Ей нравились умные мужчины. Ей также нравились красивые мужчины. Бывают такие мужчины, что когда просыпаешься на следующее утро, думаешь, что не стоило даже принимать душ ради них.
Он сделал знак бармену, указывающий, что нужна еще одна порция и затем вновь повернулся к ней, улыбаясь. У него была приятная улыбка. Музыкальный автомат проигрывал новый сингл МакКартни. Дождь стучал в оконное стекло.
Было уютно и тепло и удобно в переполненном баре: гул разговоров, звон кубиков льда в стаканах, музыка из автомата, нервный смешок влюбленных в себя женщин Большого Города.
– Какой работой ты занимаешься? – спросил он.
– Я работаю на Си-би-эс.
Обычно люди были под впечатлением, когда она говорила, что работает в Си-би-эс. И хотя она была всего лишь секретарем в приемной, название сети все еще впечатляло. Но на его лице снова ничего не отразилось. Он был очень крут, этот тип, хорошо одетый, красивый, с чувством абсолютной уверенности в себе. Может, он уже все это видел и через все проходил, этот субчик? Это казалось возбуждающим.
Хотя, может быть, ей сейчас и было необходимо возбуждение.
Утром, собираясь на работу, она одела нижнее белье, заказанное у "Викториаз Сикрит". Голубое, как её, блузка. Каркасный лифчик с получашечками, предназначенный для глубокого декольте, трусики-стринги с кружевным верхом и хлопковой клиновой вставкой, пояс для чулков с V-образными кружевными полосками. Сидя за столом в холле с сексуальным бельем под юбкой и блузкой, она думала, как заскочит в какой-нибудь бар после работы в поисках возбуждения. "Си-би-эс", – говорила она, – "доброе утро!" А под одеждой у неё пряталось кружевное белье.
– На самом деле я всего лишь секретарь в приемной, – сказала она, и подумала, зачем созналась в этом. – Но я действительно встречаю там кучу актеров и прочих. Кто приходит делать шоу, понимаешь?
– Угу, – сказал он.
– Это чертовски скучная работа, – сказала она и снова подумала, зачем она это ему рассказывает.
– Угу, – сказал он.
– В конечном счете я планирую заняться издательской деятельностью.
– В конечном счете я планирую заняться сексом с тобой, – сказал он.
В обычных условиях она сказала бы: "Пошел на фиг, подонок, усек?" Но он так пристально смотрел на нее, без тени улыбки на лице, и казался таким… уверенным, что на мгновение она потерялась с ответом. Ей внезапно показалось, что если скажи она ему исчезнуть и он арестует её за что-нибудь. А за что, она не могла даже вообразить. Кроме того, было такое чувство, будто он в точности знает, что на ней одето под юбкой и блузкой. Этому не было объяснения. Казалось, он обладает рентгеновским зрением, как Супермен. Она начала кивать даже раньше, чем сама осознала это. Она продолжала кивать, надеясь, что её лицо говорит: "О , да ты умник?" Она не знала, что говорило её лицо. Она просто продолжала кивать.
– А ты чертовски уверен в себе, не так ли? – спросила она.
– Да, – ответил он.
– Прийти в бар, подсесть к красивой девушке…
– К тебе, – сказал он.
– Думаешь, все, что тебе осталось сделать…
– Да, – сказал он.
– А ты немногословный, – сказала она. Её сердце сильно заколотилось.
– Да, – сказал он.
– Ммм, – промычала она, продолжая кивать.
Запись в автомате сменилась. Что-то из репертуара Стоунз. На мгновение установилась полная тишина, когда, казалось, все разговоры вокруг них прекратились, как-будто заговорил Э.Ф. Хаттон. А потом где-то в баре засмеялась женщина – голос Мика Джаггера прорезался через возобновленный гул, и Наоми лениво покрутила пальцем в стакане, переворачивая кубики льда. Интересно, нравится ли ему сексуальное белье? Большинству мужчин нравится. Она представляла как он разрывает её блузку и бюстгальтер, становится на колени перед ней, чтобы поцеловать её в то место, где треугольник из хлопка прикрывает промежность, его большие руки обвили подвязки чулок на бедрах. Она даже почувствовала натяжение на повязках чулок.
– Так… это… где ты живешь, Стив? – спросила она. – Возле участка?
– Не важно, где живу я, – сказал он, – мы отправимся к тебе.
– О, уже мы? – сказала она и вопросительно выгнула бровь. Она осознала, что начала покачивать ногой. Приложившись к напитку на этот раз она смотрела в стакан, а не поверх ободка.
– Наоми, – сказал он, – мы…
– Спорим, ты не сможешь даже произнести это по буквам, – сказала она, – Н-а-о-м-и.
В её журналах считалось хорошей идеей заставить мужчину громко произнести твое имя по буквам. Таким образом, он запомнит его. Но выходило так, будто он даже не услышал её, будто её заявление было слишком смехотворным, чтобы удостаивать его ответом.
– Мы собираемся, – повторил он, делая ударение на первое слово, из-за того, что она его перебила, – пойти к тебе на квартиру, где бы она не находилась, и мы собираемся провести там весь уик-энд.
– Так вот что… что ты замышляешь, – сказала она.
Неожиданно она осознала, что её трусики стали влажными.
– Откуда ты знаешь, что я не замужем? – спросила она.
– А ты замужем?
– Нет, – сказала она. – Откуда ты знаешь, что я не живу с кем-то еще?
– А ты живешь с кем-то?
– Нет, но…
– Допивай свой напиток, Наоми!
– Слушай, мне не нравятся мужчины, которые ведут себя так резко, я не шучу!
– Разве? – сказал он, улыбаясь.
– Нет, не нравятся.
– Нравятся, – сказал он.
– Все ли детективы ведут себя так резко? – спросила она.
– Я не знаю, как ведут себя все детективы, – ответил он.
– Потому как понимаешь, ты реально ведешь себя очень резко, Стив. Обычно я не люблю этого, знаешь ли. Когда мужчина ведет себя так резко.
– Даю тебе 60 секунд, чтобы ты допила свой напиток, – сказал он.
"Боже, я промокла до нитки," – подумала она и прикинула не начались ли у неё внезапно месячные.
– А ты женат? – спросила она.
– Нет, – сказал он и откатил рукав куртки. На руке у него был золотой "Ролекс". В голове у нее пронеслась мысль о том, как это детектив может себе позволить золотой "Ролекс".
– Шестьдесят секунд, – сказал он. – Начиная с этого момента.
– А что если я не закончу через шестьдесят секунд?
– Ты проиграешь, – просто ответил он.
Она не подняла стакан.
– Пятьдесят пять секунд, – сказал он.
Она заглянула ему в лицо и потянулась к стакану.
– Я пью это, потому, что я хочу, – сказала она, а не потому, что ты смотришь на свои часы.
– Пятьдесят секунд.
Она умышленно пила очень медленно и вдруг ей подумалось, что она вообще не сможет допить этот чертов напиток ни за какое время. А еще она стала вспоминать, заправила ли постель утром.
– Сорок секунд, – сказал он.
– Ты реально нечто, знаешь это? – сказала она и на этот раз сделала глоток побольше.
– Ровно через тридцать восемь секунд…. – продолжал он.
– Ты носишь "пушку"? – спросила она.
– Осталось тридцать пять секунд…
– Просто я боюсь все эти "пушки".
– Тридцать секунд…
– Что это, обратный отсчет? – спросила она, но сделала еще один большой глоток.
– Двадцать шесть секунд…
– Ты очень нервируешь меня, понимаешь? – сказала она.
– Двадцать секунд…
– Заставляешь меня…
– Пятнадцать…
– Притормози, а?
– Ровно через двенадцать секунд…
– Я захлебнусь этим, – сказала она.
– Десять секунд…
– Господи!
– Мы с тобой… восемь секунд… собираемся … пять секунд… выйти отсюда… две секунды…
– Хорошо, я уже справилась! – сказала она и плюхнула пустой стакан на барную стойку .
Их взгляды встретились.
– Хорошо, – сказал он и улыбнулся.
* * *
В коробочке для шитья она нашла ленточки. Это он попросил у нее ленточки. В тот момент она отдала бы ему все. Шелковые ленточки. На её правом запястье – красная. Голубая – на левом. Розовые ленточки – на лодыжках. Она распласталась с раздвинутыми ногами на своей огромной кровати, запястья и лодыжки были привязаны к перекладинам у изголовья и ногах. На ней все еще оставались туфли на высоком каблуке, дымчато-голубые чулки и пояс с подвязками. Лифчик и трусики он с неё снял. И так она лежала: открытая и обнаженная, ожидая всего, что он надумает делать дальше, желая исполнить все, что ему взбредет в голову…
Раздеваясь, он положил свою кобуру и "пушку" на кресло в другом конце комнаты. В шутку она сказала ему: "дайте мне взглянуть на Ваш жетон" – так говорил любой житель этого города, когда-то кто-то стучался в двери посреди ночи и представлялся копом. Он посмотрел на неё, не улыбаясь. "Вот мой жетон, детка", – сказал он и расстегнул ширинку. В ту минуту она поняла, что попала в беду. Она просто не знала, какой большой была беда. Она посмотрела ему ниже пояса и сказала: "О, малыш, у меня беда", и нервно засмеялась, словно школьница. Внезапно она оказалась в его объятьях, их губы встретились и она потерялась, она чувствовала, что потерялась.
С тех пор как он привязал её к кровати прошло четыре часа
Часы на комоде показывали теперь десять часов пополудни.
Не смотря на её протест, что люди в доме напротив могли увидеть их, он настоял на том, чтобы занавески на окнах были подняты. В доме напротив горели огни. Над домом чернела ночь. Интересно, видел ли кто-нибудь из дома напротив, как она лежит, привязанная к кровати шелковыми ленточками? Она вновь сочилась внизу, до головокружения желая его, и представляла, как кто-то смотрит на неё из дома напротив. Это заводило еще сильнее.
Она наблюдала, как он подошел к креслу, поднял кобуру и вытащил из неё револьвер. Широкие, загорелые плечи, узкая талия, отпечатки её ногтей по-прежнему заметные на заднице, где она впивалась в него. Тогда в баре она описывала ему себя как наполовину тигрицу, но это было нечто, чего она от себя никогда не ожидала даже после того, как узнала всё о множественных оргазмах. Сегодня вечером… Господи Иисусе! Заплыв через её собственный океан. Всё ещё мокрая от его и своих собственных соков, все еще желающая продолжения.
Он приблизился к кровати с оружием в руке.
– В доме грабитель? – спросила она улыбаясь.
Он не улыбнулся в ответ.
– Урок, – сказал он.
– Оно заряжено? – спросила Наоми. Она смотрела на член, а не на револьвер, хотя по правде оружие пугало её. Она никогда не любила оружие. Но она продолжала все также соблазнительно, как ей казалось, улыбаться. Она извилась на кровати, перекрутив шелковые ленточки.
– Не заряжено, – сказал он и, открыв щелчком барабан, показал ей. – "Кольт Детектив Спешиал", курносый.
– Прямо как я, – сказала она. – Тебе нравится мой нос?
– Ты готова к уроку? – спросил он.
– О Боже, – сказала она раскрывая глаза и ладони связанных рук в притворном испуге. – Еще один урок?
Револьвер был не заряжен, она больше не боялась и была готова играть в любую предложенную ним игру.
– Только, если ты готова к нему, – сказал он.
– Я готова ко всему, что у тебя есть, – ответил она.
– Урок комбинаций и перестановок, – сказал он и неожиданно раскрыл левую руку. На ладони лежал револьверный патрон. – Вуаля! Шесть пустых камор в…
– У меня есть одна пустая камора прямо сейчас, – сказала она.
– … в барабане револьвера.
– Давай же, заполни её, – продолжала она.
– И один патрон в левой руке.
Он показал ей патрон с пулей.
– Я засовываю его в барабан…
– Засунь что-нибудь в меня, пожалуйста!
– … и теперь у нас одна заряженная камора и пять пустых. Вопрос: какие шансы, на то, что патрон станет напротив ствола, когда я прекращу вращать барабан?
Он начал вращать барабан медленно и лениво. "Есть идеи?" – сказал он.
– Один к пяти, – сказала она, – Давай же, трахни меня!
– Один к пяти, правильно, – сказал он и сел на край кровати, удерживая ствол револьвера напротив её бедра с внутренней стороны.
– Осторожнее с этим, – сказала она.
Он улыбнулся. Его палец находился внутри защитной скобы курка.
– В самом деле, – сказала она. – Теперь там есть пуля.
– Да, я знаю.
– Ну так… знаешь что… убери эту штуку оттуда, ладно? – Она выгнулась на кровати. Холодный ствол снова коснулся её бедра. – Ну же, Стив!
– Сейчас мы сыграем в маленькую Русскую рулетку, – сказал он, улыбаясь.
– Черта с два! – вырвалось у неё.
Но она была привязана к кровати.
Внезапно он поднялся на ноги. Стоя рядом с кроватью, глядя вниз на неё, он начал вращать барабан. Все вращал и вращал. Улыбаясь.
– Ну же, Стив, – сказала она, – ты меня пугаешь!
– Нечего бояться, – сказал он. – Шансы один к пяти.
Он остановил барабан.
Снова присел на краешек кровати.
Посмотрел на неё.
Посмотрел на револьвер.
А затем осторожно поместил ствол револьвера в ложбинку её шеи.
Она сглотнула, ужаснулась и стала дергать головой. Металл, прижатый к телу обжигал холодом.
– Эй, послушай, – сказала она, и он нажал на курок.
Тишина оглушала.
Она лежала обливаясь потом, прерывисто дыша, уверенная в том, что он нажмет на курок еще раз. Шансы были один к пяти. Сколько раз он мог бы …?
– Она деревянная, – сказал он. – Пуля в револьвере. Ты была в безопасности.
Он отнял ствол от её горла.
Она облегченно вздохнула.
И осознала, как сильно она взмокла.
И посмотрела на него.
Его эрекция была просто чудовищной.
– Тебе не следовало так меня пугать, – сказала она.
Её тело трепетало каждой клеточкой.
– Я могу делать с тобой всё, что хочу, – сказал он.
– Нет, не можешь.
– Я владею тобой, – сказал он.
– Нет, не владеешь, – прошептала она.
Но тем не менее она натянула удерживающие её ленточки, чтобы пошире раздвинуть ноги, когда он снова взобрался на неё.
Они не выходили из квартиры весь уик-энд.
Она не знала, что с ней произошло, ничего подобного в её жизни ранее не случалось.
Он ушел рано утром в понедельник, обещая позвонить ей в ближайшее время.
Сразу после его ухода, она оделась так, как он ей приказал.
Немного позднее, сидя за столом в приемной Си-би-эс, она была без трусиков под юбкой и без бюстгальтера под блузкой.
"Си-би-эс, доброе утро", – говорила она в трубку телефона.
И томилась за ним.
