Ни Карелле, ни Брауну не хотелось работать на Рождество.

Оба сознательно решили работать в смену с «четырех-до-полуночи» в канун Рождества так, чтобы у них получилось провести праздничный день в кругу своих семей. Но примерно в семь вечера человек по имени Чарли Хенкинс опрометчиво ограбил супермаркет Грубера и при этом убил двух женщин. У Кареллы с Брауном перехватило дыхание, когда позвонил какой-то безумный патрульный и сказал, что он только что подстрелил Санту. Официально дело закреплялось за ними, и вот почему в десять часов рождественского утра они проводили допрос Хенкинса в палате Больницы Святого Иуды.

«Я невинная жертва», – сказал Хенкинс.

Браун подумал, что он и в самом деле выглядел невинно. В белой больничной пижаме, с перевязанным плечом, мигающими голубыми глазами, округлым брюшком под одеялом он напоминал старого Святого Николая без бороды, прилегшего для долгой зимней спячки.

– Это другой Санта Клаус сделал, – сказал Хенкинс

– Какой такой «другой Санта Клаус»? – не понял Карелла

– Артур Дритс, – ответил Хенкинс.

Карелла посмотрел на Брауна.

– Давай-ка проясним один момент, – сказал Карелла.

– Я невинная жертва, – снова сказал Хенкинс.

– Чем ты занимался в наряде Санта Клауса? – спросил Карелла.

– Я направлялся в сиротский приют, чтобы сделать детишкам сюрприз.

– Какой сиротский приют? – спросил Браун. – У нас там нет никаких приютов для сирот.

– Я думал, что там есть такой приют.

– Ты шел с оружием в приют?

– Пушка не моя, офицеры, – сказал Хенкинс.

– А чья?

– Санты, – сказал Хенкинс. – Другого Санты.

– Давай-ка проясним один момент, – снова сказал Карелла. В этот раз он опять испытывал затруднения с ясностью. Он знал только, что Хенкинс вышел из магазина Грубера с мешком, набитым пакетами на молнии, в которых по подсчетам, сделанным перед передачей денег в канцелярию, было восемьсот тысяч двести пятьдесят два доллара наличными и множество персональных чеков. У Хенкинса было оружие – идентифицированное и помеченное как револьвер 32 калибра модели «Смит и Вессон Регьюлейшн Полис». Подходящий к револьверу глушитель был найден в офисе кассира у тела одной из жертв, женщины по имени Хелен Руджиеро, у которой в сумочке случайно обнаружилось четыре пакетика с марихуаной. Патрульный прокричал дежурное предупреждение и подстрелил Хенкинса. Теперь патрульный находился в штаб-квартире в центре города, где заполнял бумаги с пояснениями того, почему он, во-первых, достал свой служебный револьвер, а, во-вторых, зачем открыл огонь.

– Дайте мне все объяснить, – сказал Хенкинс.

Браун знал, что Чарли собирается бессовестно лгать.

– Я зашел в супермаркет Грубера, чтобы воспользоваться удобствами.

– Какими удобствами?

– Я поднялся на шестой этаж, чтобы отлить.

– А потом?

– Столкнулся с Дритсом в мужском туалете.

– Артуром Дритсом.

– Артуром Дритсом, с которым мы давно знакомы.

– Ага, продолжай, – сказал Браун.

– Дритс был одет как Санта Клаус. И к тому же у него была пушка, которую вы приписываете мне.

– А как оружие оказалось у тебя?

– Дритс мне отдал его.

– Зачем?

– Он сказал «Счастливого Рождества», и вручил мне его.

– А ты взял.

– Это был подарок.

– Поэтому, когда ты вышел из магазина, у тебя было оружие…

– Именно.

– И ты вытащил его.

– Только для того, чтобы отдать его офицеру полиции, потому как к тому времени у меня появился подозрения.

– Какого рода подозрения?

– Кто знает, может, эта пушка замешана в каком-то преступлении?

– Да, действительно, кто знает? – сказал Браун.

– Откуда у тебя взялся мешок с деньгами? – спросил Карелла.

– Он был у пуэрториканца.

– Какого пуэрториканца?

– Того, что торговал наручными часами. В мешке он держал свои часы. Когда он бросил мне мешок, часы и деньги высыпались из него.

– Выходит, что оружие принадлежало Дритсу, а мешок – пуэрториканцу.

– Тебе дошло, наконец, – сказал Хенкинс. – Я невинная жертва.

Карелла снова посмотрел на Брауна.

– В городе много дикарей, – сказал Хенкинс. – Видели бы вы всех этих людей, дерущихся за деньги! – Он потряс головой. – И это в канун Рождества!

– Давай-ка поговорим об этом персонаже, Артуре Дритсе, – сказал Браун.

– Да, сэр, – сказал Хенкинс.

– Говоришь, что он был твоим другом?

– Просто знакомым, сэр, – ответил Хенкинс.

Из этих «сэр» Браун понял, что докопался до чего-то важного.

– Говоришь, что знаком с ним очень давно.

– Да, сэр.

– Как давно?

– Ну, около четырех-пяти лет.

– И ты случайно столкнулся с ним в мужской уборной в магазине Грубера.

– Именно так все и было, сэр, – сказал Хенкинс. – Клянусь глазами своей мамы.

– Не примешивай свою мать сюда, – сказал Браун.

– Моя мама уже умерла, – сказал Хенкинс.

– Итак, у нас два человека в офисе кассира, – сказал Браун. – Убитые из оружия, которое было у тебя в руках.

– Пушка Дритса.

– С кем ты познакомился очень давно.

– Четыре или пять лет назад.

– Где? – спросил Браун.

– Что где, сэр?

– Где ты с ним познакомился?

– Ну, сэр, это не так уж просто вспомнить.

– Попытайся.

– Реально не могу сказать.

Браун посмотрел на Кареллу.

– Понимаешь, – подключился Карела, – мы здесь толкуем о двойном предумышленном убийстве? Плюс еще…

– Дритс должно быть и убил тех двоих, – сказал Хенкинс.

– Где ты познакомился с этим Дритсом? – спросил Карелла. – Если он, конечно, существует…

Хенкинс задумался.

– Забудь, – сказал Браун Карелле и повернулся к Хенкинсу. – Вы арестованы, мистер Хенкинс. Вы обвиняетесь в двойном убийстве и вооруженном ограблении. Согласно постановлению Высшего Суда в деле Миранда-Эскобедо…

– Эй-эй, подождите минутку, – сказал Хенкинс. – Я гребанная невинная жертва в этом деле!

– Это были Дритс и пуэрториканец, правильно? – спросил Карелла.

– Дритс дал мне пушку. Не знаю, где пуэрториканец достал все эти деньги, за которые дрались те животные.

– Где ты встретил его? – спросил Браун.

– На тротуаре, на выходе из магазина. Он врезался в меня…

– Не пуэрториканца! – крикнул Браун. – Дритса! Где, мать твою, ты встретил его?

– Я вам сказал один раз, скажу еще. Я отливал в мужской уборной, когда Дритс…

– В самый первый раз! – закричал Браун. – Где ты встретил его в самый первый раз?

– Ну…

– Поторопись, – сказал Браун. – Меня ждет Рождество.

– В Каслвью, так годится? – сказал Хенкинс.

– Ты сидел в Каслвью?

– Немного.

– Сколько?

– Мне дали «двадцатку».

– За что?

– Ну… Как-то вечером мне захотелось пить.

– Что это значит?

– Я зашел в этот ликеро-водочный магазин.

– Где?

– В Калмз Поинт.

– И?

– Попросил у парнишки бутылку «Гордона»

– И?

– Он не захотел дать мне её.

– И что?

– Мне пришлось уговорить его.

– Как ты уговаривал его? С помощью оружия?

– Ну, думаю, вы могли бы назвать это оружием.

– А как бы ты мог назвать это?

– Думаю, что я мог бы назвать это оружием.

– Как судья называл это?

– Ну, оружием.

– Значит, это было вооруженное ограбление.

– Они так и говорили.

– И тебе дали за него «двадцатку».

– Я отсидел только восемь.

– Итак, теперь ты снова взялся за старое, ага?

– Говорю же вам, это была пушка Дритса. Должно быть, Дритс и пристрелил тех двух леди. Если б я знал, что эта пушка была «горячей», я бы никогда не взял её.

– Кто тебе сказал, что это были леди? – спросил Браун.

– Что?

– Кто тебе сказал, что двое убитых в офисе кассира были женщинами?

Хенкингс заморгал.

– Хочешь рассказать нам об этом?

В комнате стало тихо. Детективы ожидали.

– Деннис должно быть застрелил тех двух леди, – сказал Хенкинс.

– Что за Деннис?

– Деннис Дав. Он, должно быть, зашел в офис кассира и пристрелил тех двух леди. Меня и близко не было там, когда происходило ограбление. Я ожидал на первом этаже. Я даже не знал, что происходит ограбление. Все, что мне было нужно сделать – дождаться Денниса и забрать пушку с мешком…

– Минуточку, – сказал Карелла, – давай-ка проясним один момент, – он снова испытывал проблемы с ясностью.

– Деннис попросил оказать ему одну услугу, вот и всё. – Его мигающие голубые глаза неистово метались из стороны в сторону. – Он попросил меня подождать на лестнице внизу и забрать этот мешок, чтобы я отнес его в сиротский приют…

– Снова этот приют, – сказал Браун.

– и отдать его маленьким ребятишкам в канун Рождества.

– А что с оружием?

– Я не знаю, откуда оно у Дритса. Может он тоже участвовал. Он ведь бывший зек, понимаете? – сказал Хенкинс и пожал плечами.

– И поэтому он сидел в Каслвью? За вооруженное ограбление?

– Нет, он долбил детей.

– Что ты имеешь в виду.

– Педофил, понимаете?

– Совратитель детей?

– Ага. – Хенкинс снова пожал плечами.

– Но ты думаешь, что он участвовал в ограблении с Давом, да?

– Должен был, а вы так не думаете? – сказал Хенкинс. – Иначе откуда у него пушка?

– Но ты был на первом этаже.

– Верно.

– Не где-нибудь рядом с офисом кассира.

– Верно.

– Офис кассира на шестом этаже, – сказал Браун.

– И мужская уборная там же, – добавил Карелла.

– Совпадение, абсолютное совпадение, – сказал Хенкинс.

– Чушь собачья, абсолютная чушь собачья! – сказал Браун

– Кто такой этот Деннис Дав? – спросил Карелла.

– Парень, которого я встретил незадолго до этого. Попросил меня оказать ему услугу под Рождество.

– Это его полное имя? Деннис Дав?

– Да, насколько я знаю.

– Где он живет?

– Я не знаю.

– Как он выглядит?

– Высокий блондин, – сказал Хенкинс. – Носит слуховой аппарат.

Оба детектива одновременно посмотрели друг на друга.

– А незадолго до этого когда? – спросил Браун.

– Что? – переспросил Хенкинс.

– Когда вы познакомились?

– В октябре. Когда Лиззи вводила нас в курс дела.

– Кто эта Лиззи? – спросил Карелла. У него было гнетущее предчувствие, что Хенкинс говорил не о Лиззи Борден.

– Одна телка, которую он потрахивал. Сходила с ума от него. Она когда-то работал в магазине Грубера. Я и не знал, что они планировали. Я был там только потому, что они попросили оказать им услугу, понимаете? Как бы там ни было…

– А как фамилия этой Лиззи? – спросил Карелла.

– Тёрнер, – ответил Хенкинс.

* * *

Вот как вывернулось это дело.

И куда оно их привело.

Они не знали, куда оно привело их.

Выходит, что Глухой стоял за этим вооруженным ограблением супермаркета Грубера. И выходит, что Элизабет Тёрнер работала у Грубера и состояла в интимных отношениях с Глухим. Они проверят, работала ли она в офисе кассира, что было весьма вероятно, учитывая ее предыдущее место работы. Они не знали, как она познакомилась с Глухим. Было известно наверняка, что Хенкинс нагло врал о своем участии в ограблении: оружие было только у него в руках, и только его отпечатки были обнаружены на нем. Но было непонятно, говорил ли он правду о человеке по имени Деннис Дав, чье описание подходило Глухому. При этом Хенкинс явно не мог выдумать имя Лиззи Тёрнер из ничего. И в ночь её убийства человека, по описанию похожего на Глухого, видели несущим женщину, похожую на описание Элизабет Тёрнер. В этом, казалось, был смысл. Какой-то смысл…

Но как ограбление магазина Грубера соотносилось с записками, которые присылал им Глухой?

По их мнению – никак.

Две дубинки для ночного патрулирования.

Три пары наручников.

Четыре полицейские фуражки.

Пять раций.

Шесть полицейских жетонов.

Семь листовок о розыске.

Восемь черных лошадей.

Девять патрульных машин.

Десять форм отчетов детективов.

Одиннадцать револьверов «Детектив Спешиал».

Двенадцать жареных поросят.

А затем, в одиннадцать часов рождественского утра, в то время, когда Карела печатал отчет о допросе Хенкинса, а Браун общался с исполнительным офицером по условно-досрочному освобождению в поисках последнего адреса Артура Дритса, к деревянной перегородке, отделявшей коридор от комнаты детективов, подошел мальчик из службы доставки. В руках у него была посылка, обернутая зеленой бумагой. Посылка была довольно объемной, так что ему было трудно держать её обеими руками.

– Детектив Стивен Луис Карелла здесь? – спросил посыльный.

– Я Карелла, – сказал Карелла.

– Флорист Ди Фиоре, – сказал посыльный.

– Входи, – сказал Карелла.

– Ну… может кто-нибудь поможет мне здесь с задвижкой? – спросил посыльный.

Карелла помог открыть задвижку. Посыльный с большим трудом занес посылку в комнату детективов, осмотрелся вокруг в поисках подходящего для нее места и поставил ее на пустой стол Дженеро. Карелла задумался, стоит ли ему дать чаевые парню. Затем порылся в кармане и вручил ему четвертак.

– Может, еще и разменяете? – спросил посыльный. – Счастливого Рождества, – добавил он кисло, и вышел из комнаты.

Карелла разорвал зеленую оберточную бумагу.

Его глазам предстало то, что показалось ему похожим на грушевое дерево. Он не знал, было ли это настоящее грушевое дерево, но на всех ветках висели груши. То были ненастоящие груши, но выглядели они как настоящие. Маленькие деревянные груши, развешенные по всему дереву.

Кроме того на дереве висел конверт.

Адресованный детективу Стивену Луису Карелле.

Карелла разорвал его.

Внутри на карточке была надпись:

«В первый день Рождества

Мой любимый прислал мне

Куропатку на грушевом дереве».

(Куплет из песни «Двенадцать дней Рождества»)

Карелла осмотрел дерево в поисках куропатки.

Маленький сверток из фольги висел на одной из веток. Карелла развернул сверток. Внутри находилось нечто, украшенное перьями. То была не куропатка, но казалось чем-то похожим на птицу. Нечто, густо обклеенное перьями. Похожими на куриные. Но не цыпленок – слишком малО для цыпленка. Карелла пригляделся внимательнее.

Нечто оказалось отрезанным человеческим ухом.

Карелла сразу же бросил его.

* * *

26 декабря на второй день Рождества две тяжелые полицейские дубинки прибыли в комнату детективов. Завернутые в поздравительную бумагу, адресованы они были Карелле.

Двое детективов рассматривали эти дубинки.

Они не выглядели как новые. На обоих были царапины и потертости.

«И все же он мог просто купить их», – сказал Клинг.

В этом городе офицер полиции сам отвечал за приобретение любой части своей экипировки, которую он носил или надевал, за исключением жетона, достающегося бесплатно вместе с должностью. Булавка для крепления жетона к форме все же обходилась ему в 50 центов. На форму каждому полицейскому ежегодно выделяли 370 долларов. Свое оружие он покупал сам – обычно это был Кольт 0.38 или Смит и Вессон такого же калибра – как и патроны к оружию – 6 в барабане и 12 на поясе, и свой собственный свисток, который в наши дни продается за 2 доллара. Он также сам покупал себе обувь. За год пеший патрульный мог сносить не менее двух пар обуви. Тяжелая деревянная дубинка длиной два фута обходилась полицейскому в 2 доллара и 50 центов, плюс еще 40 центов за кожаную перевязь. Короткая резиновая дубинка стоила 3 доллара и 50 центов и опять таки плюс 40 центов за перевязь. Наручники сейчас продаются по 25 доларов за пару.

Большинство полицейских покупали свое обмудирование в Бюро Полицейской Экипировки в центре города возле Полицейской Академии, но магазины с полицейским барахлом были по всему городу. Сам Клинг носил «Детектив Спешл», приобретенный в одном из таких магазинов. Для покупки револьвера ему пришлось предъявить свое удостоверение личности, но когда он был еще патрульным, он купил форму и даже наручники, и никто даже не поинтересовался спросить его имя. В данный момент на нем красовался один из галстуков, подаренных ему Эйлин Бёрк к Рождеству. То был ослепительный галстук, но никто не рассматривал его. Они все по-прежнему изучали дубинки.

– Лучше проверить их на предмет скрытых отпечатков, – сказал Майер.

– Не будет никаких отпечатков, – сказал Браун.

– Я не могу понять, – сказал Карелла. – Он присылает нам записку с двумя изображениями тяжелой дубинки, а затем присылает сами дубинки. А вы понимаете?

Он спрашивал у всех, но ответил только Хос.

– Он спятил, – сказал он. – В его действиях и не должно быть смысла.

– Выходит, что завтра мы получим три пары наручников, так ведь? А послезавтра…

– Давайте посмотрим, что произойдет завтра, – сказал Майер.

* * *

27 декабря они вышли на Артура Дритса.

Карелла и Браун беседовали с ним в комнате для допросов.

Дритс уже бывал внутри комнаты для допросов. Он знал, что зеркало перед ним – одностороннее и скорее всего кто-то сидит в смежной комнате, следя за каждым его движением. На самом деле в смежной комнате никого не было.

Браун перешел сразу к делу.

– Что ты делал в отделе супермаркета Грубера в тот вечер, когда произошло ограбление?

– Первый раз слышу о каком-то ограблении, – сказал Дритс.

– Не читаешь газеты? – спросил Карелла.

– Не слишком часто, – ответил Дритс.

Единственным, что он читал в газетах, были рекламные объявления о продаже детской одежды, с изображениями маленьких девочек в коротких платьицах.

– Смотришь телевизор? – спросил Браун.

– У меня нет телевизора, – ответил Дритс.

– Так ты не знаешь, что Грубер ограбили в канун Рождества, правильно?

– Вы мне об этом сказали всего минуту назад.

– Знаешь кого-то по имени Элизабет Тёрнер?

– Нет.

– Она работала в офисе кассира у Грубера.

Эту информацию им уже подтвердил менеджер по персоналу. Элизабет Тёрнер приступила к работе у них 8 августа и уволилась 7 октября – за семнадцать дней до своего убийства.

– Никогда не слышал о ней.

– Как насчет имени Деннис Дав?

– О нем тоже не слышал.

– Чарли Хэнкинс?

Дритс моргнул.

– Горячо?

– Да.

– Познакомились с ним в Каслвью, так ведь?

– Ага.

– Где ты мотал срок за изнасилование первой степени.

– Так они сказали.

– Встречался с ним после отсидки?

– Нет.

– А как насчет кануна Рождества? Ты видел Хэнкинса в канун Рождества?

– Нет.

– Посещал ли ты мужскую уборную на шестом этаже супермаркета Грубера в канун Рождества?

– Да, но… – сказал Дритс, заметно удивляясь.

– Ты видел Санта Клауса в мужской уборной?

– Да, но…

– Он был похож на Хэнкинса?

– Нет, он был похож на Санта Клауса.

– То был Хэнкинс.

– Одурачили меня, – пробормотал Дритс.

– Что ты делал в мужской уборной супермаркета Грубера? – спросил Браун.

– Умывался. Этот мужик вышел из будки, тамошней кабинки, он был одет в такой же костюм Санты как у меня. Я чуть не обделался.

– На тебе тоже был костюм Санты? – спросил Карелла.

– Да, конечно.

– Это была часть твоей работы?

– Конечно.

Детективы переглянулись. Они считали, что Хэнкинс лгал о Дритсе в костюме Санты, но теперь…

– В ограблении должно было быть два парня в костюме Санта Клауса?

– Что? – не понял Дритс.

– Какого хера ты там делал в костюме Санта Клауса? – не выдержал Браун.

– Я работал на супермаркет, – ответил Дритс. – Я был Санта Клаусом супермаркета.

Оба детектива уставились на него.

– Я был очень хорошим Сантой, – сказал Дритс с достоинством.

– И ты никогда не слышал ни о ком по имени Элизабет Тёрнер? Не встречался с ней?

– Никогда.

– Или с человеком по имени Деннис Дав?

– Никогда.

– Ты давал какой-нибудь револьвер Чарли Хэнкинсу в уборной супермаркета Грубер?

– Я не давал ему ничего. Я даже не знал, что то был Хэнкинс пока вы мне об этом не сказали. Я удивился, увидев еще одного мужика в костюме Санты, вот и всё. Он тоже выглядел удивленным и сразу же убежал.

– А ты что сделал?

– Вытер лицо, нацепил назад бороду и ушел из магазина.

– Куда?

– Домой.

– Куда домой?

– Я живу в отеле на Вэйверли.

– Ты был на улице, когда подстрелили Хэнкинса?

– Я и не знал, что Хэнкинса подстрелили.

– И не видел перестрелки, ага?

– Нет.

– А что ты видел? Когда вышел из супермаркета?

– Кто бы вспомнил за меня, что я видел? Людей. Я видел людей.

– Кого? Каких людей?

– Людей. Какой-то тип продавал часы, другой – шарфы, еще был какой-то тип не все дома из Армии Спасения.

– Что ты имеешь в виду под «не все дома»?

– Чокнутый, понимаете? Он такой говорит мне: Сюда!

– Что он тебе говорит?

– Сюда!

– С-л-ю-д-а?

– Нет: «с-ю-д-а», мне кажется, хотя с этими чокнутыми кто может знать наверняка?

– Сюда? К чему это он?

– Я не знаю.

– А как думаешь?

– Думаю, что он просто чокнутый. Он спросил меня, где сумка.

– Как он выглядел? – сразу же спросил Карелла.

– Высокий парень в форме Армии Спасения. Не все дома.

– Какого цвета волосы?

– Не знаю, он был в шапке.

– У него был слуховой аппарат?

– У него были теплые наушники.

Карелла тяжело вздохнул. Браун – тоже.

– Ладно, держи нос по ветру, – сказал Браун.

– Я могу идти? – спросил Дритс.

– Почему нет? – сказал Браун. – Ты что-то натворил?

– Нет-нет, – отозвался Дритс.

– Смотри, чтобы не натворил, – сказал Карелла.

* * *

После полудня были доставлены три пары наручников

Они уже успели расспросить Джорджа Ди Фиоре, владельца «Флористы Ди Фиоре» о человеке, заказавшем грушевое дерево, и он рассказал, что справедливости ради это была ненастоящая груша, а «Фикус Бенджамина», но когда пришел человек и заказал грушевое дерево, у них они уже закончились. Ди Фиоре также рассказал, что этот человек лично выбирал маленькие деревянные груши и собственными руками прикрепил к дереву открытку и маленький сверток. Ди Фиоре не знал, что было в свертке, и посчитал неуместным задавать вопросы. Карелле хотелось спросить у Ди Фиоре – что по-итальянски обозначало «в цветах» – выбрал ли он себе занятие из-за фамилии или нет? У него был знакомый мануальный терапевт по фамилии Хэндс (англ. Руки) Вместо этого он спросил, как выглядел покупатель грушевого дерева.

– Высокий блондин со слуховым аппаратом, – ответил Ди Фиоре.

Теперь три пары наручников.

Выглядели они как совершенно новые.

Их могли купить, как снова предположил Клинг, в любом городском магазине полицейского снабжения.

Было 27 декабря, третий день Рождества, и три пары наручников.

Завтра, Карелла знал наверняка, появятся четыре полицейских фуражки.

* * *

И они появились.

Прибыли доставкой от «Юнайтед Парсел», упакованные в коробку и завернутые в праздничную рождественскую бумагу.

Фуражки определенно были не новыми.

Внутренние ободки были засаленными, а кожаные козырьки – потрескались от времени. Более того, на них были прикреплены полицейские жетоны. И в отличие от картинок, полученных ранее, на этих жетонах имелись личные номера.

Это были четыре разных номера.

Карелла позвонил Маллени в отдел по персоналу и попросил его идентифицировать эти жетоны.

«Это снова Коппола?» – спросил Маллени.

Вернувшись на линию, Маллени рассказал Карелле, что эти жетоны и, предположительно фуражки, на которых они находились, принадлежали четырем разным офицерам четырех разных участков. Карелла записал их имена, а затем обзвонил все участки. Дежурный сержант в приемной каждого участка сообщил Карелле, что, мол, да, в самом деле, такой-то и такой-то офицер работает в этом участке, но он или в случае с женщиной – она, не сообщали о потере его или её фуражки. Один сержант поинтересовался, не шутит ли Карелла. Карелла сказал, что, по его мнению, это не было шуткой.

Но если это не шутка, тогда, черт возьми, что же это было?

Карелла проворчал что-то неразборчивое и взял в руки одну из фуражек.

Мужчина или женщина, что носили её, страдали от перхоти.

* * *

– Это полицейские рации, – сказал Мисколо. – Стандартного образца.

Мисколо был полицейским клерком, а не детективом, но здесь и без детектива было заметно, что все рации, доставленные «Юнайтед Парсел» на пятый день рождества, 29 декабря, помечены пластиковой лентой с буквами. На каждой рации было две полоски такой ленты. Первая – одинакова у всех. На ней было написано:

ВЕРНУТЬ НА БАЗУ ДЛЯ ЗАРЯДКИ

Надпись на второй полоске у всех была разной:

СОБСТВЕННОСТЬ 21 УЧАСТКА

СОБСТВЕННОСТЬ 12 УЧАСТКА

СОБСТВЕННОСТЬ 61 УЧАСТКА

СОБСТВЕННОСТЬ МИДТАУН ИСТ

СОБСТВЕННОСТЬ 83 УЧАСТКА

Пять разных раций из пяти разных участков.

– Их украли из пяти разных участков, – сказал Мисколо. – Этот человек проникает в полицейские участки по всему городу.

* * *

Шесть полицейских жетонов, появившиеся в пятницу 30 декабря на шестой день Рождества, точно также принадлежали шести разным участкам. Никто из офицеров не заявлял о пропаже или краже своего жетона. Копам совсем не по душе признаваться, что кто-то слямзил их чертову бляху. Более того, эти шесть участков, из которых похитили жетоны – а Карелла уже был уверен, что их похитили – не были теми участками, из которых выкрали рации или фуражки. Короче говоря, кто-то проник в пятнадцать участков – четыре фуражки, пять раций и шесть жетонов для общего числа пятнадцать – и стащил полицейскую экипировку прямо из под носа этой самой полиции. В одной только Исоле располагалось двенадцать полицейских участков. Какая-то полицейская экипировка была украдена из участков Калмз Поинта и Маджесты. Ничего не было украдено из Бестауна или Риверхеда. Но кто-то основательно постарался, даже если предположить, что ни дубинки, ни наручники не были украдены таким же образом, что в сумме доводило количество участков с дырявой системой безопасности до целых двадцати четырех.

Для чего? – размышлял Карелла.

Что будет в конце?

* * *

Седьмой день Рождества выпадал в канун Нового Года, и это была суббота.

Самые настоящие листовки о розыске прибыли вместе с утренней почтой.

И самое настоящее отключение электричества случилось в 15-30, за пятнадцать минут до окончания смены «с восьми до четырех». Это был бы не предновогодний вечер, если бы не произошло хоть что-нибудь, задержавшее на работе сменяющихся детективов. Детективы дневной смены, жаждущие поскорее покинуть к чертям этот участок и начать праздновать, знали, что каким-то образом электроснабжающая «Большая Исольская Компания Света и Электропитания». в очередной раз налажала, и до четырех часов уже не получиться закончить всю бумажную работу. Но чего они не знали, так это то, что данная электрокомпания в этот раз была совершенно невиновна.

Причиной отключения питания был Гофер Нельсон.

Отключение длилось ровно одну минуту.

Гофер вызвал его, клацнув выключатель, обозначенный на схеме «План композитной платы питания», переданной Глухим. Эта схема была одной из четырех, полученных от Глухого, который объяснил, что достал их очень давно, когда планировал поместить бомбу под кровать мэра. Гофер удивлялся, зачем Глухой планировал такие странные дела, но вслух он ничего не сказал. Деньги платились приличные.

На первой схеме стояла печать «Собственность Большой Исольской Компании Света». На ней было показано расположение всех подстанций в районе верхней Исолы. Территория, на которой находился 87-участок, была обозначена как «Гровер Северный». На эту подстанцию с каких-то трансформаторных станций общей системы электропередачи заходили высоковольтные линии, также называемые «фидерами».

Вторая схема с такой же печатью носила название «Системные Узлы» и представляла собой увеличенную схему системы фидеров, запитывающих любую подстанцию. Подстанция на первой карте имела название «№4 Фуллер». Найдя её на более подробной схеме, Гоферу и Глухому удалось выяснить обозначение для соответствующего фидера: «85RL9».

Что привело их к третьей схеме, озаглавленной просто «85RL9», с припиской «Районная Подстанция Гровер Северный». То была довольно длинная и узкая диаграмма маршрута кабелей, или фидеров, проходивших под городскими улицами, с нанесенными номерами люков, дающих доступ непосредственно к этим кабелям. Ближайший 87-ому участку люк был в трёх кварталах на пересечении Гровер Авеню и Фуллер Стрит. На схеме «План композитной платы питания» он обозначался как «R2147-120’ESC-CENT».

Люк находился в ста двадцати футах на восток от южного конца Фуллера, посредине улице, прямо перед статуей Джона Г. Фуллера, знаменитого воздухоплавателя. Кабели располагались на глубине пяти футов от поверхности, защищенные трехсотфунтовой крышкой люка. Гофер установил предупреждающий знак, поднял ломиком крышку люка, спустился вниз, нашел коробку с выключателем, открыл её, а затем спустя минуту, закрыл. Огни в здании 87-го участка погасли ровно на это время, впрочем, как и в прилегающих к нему зданиях. Но Гоферу для своего дела этого времени было вполне достаточно.

Было 16-15, когда он появился у стола дежурного сержанта, одетый в униформу с эмблемой «БИКСиЭ». Предъявив свое фальшивое удостоверение, Гофер сообщил, что пришел сюда из-за сбоя электроснабжения. Сержант посмотрел на этого маленького паренька с порослью каштановых усов и в голубой бейсболке, а затем сообщил, что не было никакого реального сбоя, просто где-то около минуты не было света и всё. Гофер ответил: «Где-то около минуты у нас считается сбоем».

«И чего же ты хочешь сделать?» – спросил сержант. Он думал о том, какую грандиозную попойку устаривает сегодня вечером сержант из 88-го и надеялся, что успеет попасть туда в самый её разгар. Он сменится без четверти двенадцать. Плюс пятнадцать минут на переодевание и еще полчаса на дорогу через город…

– Я должен установить регистратор напряжения на вашу линию, – сказал Гофер.

– Что за суматоха? – спросил сержант. – У нас уже есть свет, так ведь?

– Пока что? – ответил Гофер. – Хотите, чтобы он вырубился, когда у вас здесь окажется какой-то головорез?

Дежурному сержанту не хотелось, чтобы свет погас, даже если у них будет какой-нибудь мошенник. Сержант уже представлял себе как оденет на голову веселый колпак и будет дудеть в трубу.

«Это у тебя регистратор напряжения там?» – спросил он, внимательно рассматривая из-за стола деревянный ящик у ног Гофера.

Ящик был размером с небольшой чемодан. И выглядел как увеличенная версия коробка, в котором можно переносить роликовые коньки, с металлическими гранями, ручкой и застежками на крышке. Но на одной стороне ящика был прямоугольный циферблат с тремя зонами: желтой, красной и зеленой. Желтая зона, нанесенная левее всех, была помечена металлической биркой «60 вольт». Зеленая зона по центру циферблата обозначалась похожей биркой, но с надписью «120 вольт». На бирке под красной зоной с правого края была надпись: «200 вольт». За стеклом циферблата находилась стрелка, а под ним – три вращающиеся ручки.

– А это для чего? – спросил сержант.

– В нем есть кассета с магнитной лентой и диаграммная бумага, – ответил Гофер. – Он отслеживает входящее напряжение, фиксируя появление скачков и флуктуации напряжения в…

– Прости, что спросил, – сказал сержант. – Иди, делай свою работу.

Гофер зашагал по окованным ступенькам, ведущим в комнату детективов.

В деревянной коробке не было никакой диаграммной бумаги или кассеты с магнитной пленкой.

Циферблат был вполне настоящим – Гофер снял его с рабочего регистратора напряжения – но он ни к чему не подсоединялся, а ручки под ним, используемые на оригинальном регистраторе для калибровки, здесь были совершенно нефункциональными.

Внутри коробки был таймер с циферблатом, рассчитанным на семь дней. Обычно такой таймер использовался для программирования систем отопления, кондиционирования воздуха или вентиляции, а так же насосов, электроосвещения, моторов и другого оборудования с питанием от одной до трёх фаз. Семь наборов реле, снабженных таймером, позволяли пользователю настроить программу включения/отключения на каждый день недели. Таймер выглядел следующим образом:

Когда отодвигаешь крышку влево можно прочитать значения на табло:

Было 31 декабря, суббота. Таймер уже был запрограммирован на следующий вторник, и это будет 5 января. Время на таймере – 20-15, в этот момент на провода будет подано какое-то напряжение.

Сейчас же провода были не под напряжением.

Внутри коробки находился пятифунтовый заряд динамита. И пластиковый пакет с черным порошком. Один из проводов из клеммы был заземлен к корпусу, другой – свободно болтался вокруг первого. В 20-15 следующего вторника, когда сработавший таймер включит подачу питания, электроразряд между двумя проводами подожжет черный порошок, а затем и шнур, ведущий к заряду динамита. Всё что сейчас нужно было сделать Гоферу – просто подключить свой фальшивый регистратор напряжения в обычную 110-вольтовую розетку и установить текущее время.

Остальное случится само по себе.

В комнате детективов шло обсуждение листовок о розыске, полученных вместе с сегодняшней почтой.

– Они должно быть самые настоящие, – сказал О`Брайен.

– Он мог раздобыть их на почте, – сказал Фудживара.

– Отличная публика, не так ли? – сказал Уиллис. – Изнасилование, поджог, вооруженный налет, похищение людей…

– Ты ведь не думаешь, что он указывает нам на них,правда?

– Указывает на кого?

– На тех, кто поработал вместе с ним в супермаркете «Грубера».

– Что на самом деле он делает, – сказал О`Брайен, – так это – сообщает нам, что может проникнуть в любую чертову комнату детективов в этом городе и сделать там, все, что ему, черт подери, захочется!

– При условии, что он выкрал их из участков, – сказал Фудживара.

– Именно там он их и взял, можешь не сомневаться, – сказал Уиллис.

Гофер остановился у разделителя на входе в комнату детективов.

– Электрокомпания, – сказал он. – Нужно установить регистратор напряжения на вашу линию.

– Входи, – сказал О`Брайен.

– Где у вас электрощит? – спросил Гофер.

– Кто его знает? – сказал Уиллис.

Гоферу ни к чему было определять место нахождения электрощита. Нужен был повод, чтобы хорошенько осмотреть место. Он пристроил коробок возле одного из столов и начал бродить по помещению. В комнате было полно розеток, но для размещения зажигательных смесей требовалось особое место.

– Здесь что? – спросил он, дергая ручку двери.

– Чулан, – ответил Фудживара.

Одинокая лампочка с цепочкой и без плафона висела в чулане. Гофер потянул за цепочку. Лампочка на 40 Ватт. Удивительно, как эти ребята могут здесь что-либо рассмотреть.

– Не возражаете, если я закурю? – спросил он.

– Если только не устроишь нам здесь пожар, – сказал О`Брайен.

Гофер засмеялся.

Он осмотрел чулан на предмет наличия розетки. Обычно в чуланах не делают розетки, но в некоторых зданиях старой постройки имели обыкновение разделять стенами одну большую комнату в совершенно произвольном порядке. Гофер нашел двойную розетку на задней стене чулана. Отлично. Можно запитать коробку прямо здесь, где находилась масса легкогорючего барахла. Если как следует распалить его с помощью зажигательных смесей, то можно получить небольшой костер ровно за минуту. Старое дерево по всей комнате. Ох, это будет чудный пожарище!

– Я на минуту, – сказал Гофер. – У вас есть пепельница?

– Сбивай пепел прямо на пол, – сказал О`Брайен.

Полторы минуты ушло у Гофера на то, чтобы перенести коробку в чулан, поставить её на полку у задней стены и включить в розетку.

Три минуты ушло на то, чтобы выставить на таймере текущее время, сверенное по настенным часам в комнате детективов.

– Я должен принести сюда еще кое-что, – сказал Гофер. – Кое-какие химикаты для осушения воздуха в чулане. Иначе регистратор не сможет дать нам точные данные. Я сложу их на полках, не на проходе.

Он спустился по ступенькам за своими зажигательными смесями.

Гофер сложил свои три невинно выглядевшие картонные коробки в чулане, по одной на трех полках над ящиком. Во время работы он прислушивался к разговорам детективов.

– Так зачем, он пытается сообщить нам, что может пробраться в любой участок? – сказал Фудживара. – Если именно это он пытается сказать.

– Потому что он чокнутый, – сказал Уиллис.

* * *

За последние несколько лет это превратилось в ритуал. В канун Нового Года перед тем, как отправиться на какую-то вечеринку, Карелла и Тедди занимались любовью. И когда они снова возвращались домой, уже в новом году, то снова занимались любовью.

Однажды когда-то очень давно один детектив шотландского происхождения рассказывал Карелле, что в северной части Великой Британии обычай первовхождения в первый день Нового Года все еще в почете. Кто-нибудь темноглазый и темноволосый – скорее всего из-за того, что в незапамятные времена враги Британии были светлоглазыми и рыжеволосыми – приносит символический подарок, обычно кусочек угля или щепотку соли на порог дружеского дома. Принесший подарок и является первым, кто войдет в дом в Новом Году: отсюда и первовхождение. Его или её подарок это – пожелание здоровья и достатка в наступающем году.

Карелла не знал, правильно ли он запомнил эту историю и правду ли рассказал ему тот шотландец. И все же надеялся, что никто не будет шутить, когда речь идет об обычае. Ему понравилась эта история и ему хотелось верить, что подобный обычай в самом деле существует. В мире, где слишком много людей приносит смерть, было утешением знать, что в какой-то деревушке где-то на севере в первый день нового года кто-то приходил с даром жизни: с кусочком угля для печи, со щепоткой соли для горшка. В каком-то смысле, обычай рассказанный шотландцем, был новым подтверждением жизни.

Для Кареллы занятие любовью было таким же подтверждением жизни.

Он беззаветно любил эту женщину.

Эта женщина была всей его жизнью.

И сжимая её в своих объятиях в первый день Нового Года, – темноглазую и темноволосую, никаких врагов в этой постели – он мысленно желал ей всего наилучшего, что может быть в жизни.

Но первый день Нового Года был к тому же восьмым днем Рождества.

И кто-то придет, принося с собой известия о смерти.