Если человек совершал вооруженные налеты, то переехав в другой штат, скорее всего, продолжит заниматься этой своей карьерой. Он не станет вдруг продавцом подержанных авто, например, или телевизионным продюсером, как бы ни были схожи с преступниками эти двое профессионалов. Вместо этого, он приобретет себе «чистый ствол» (что легко устроить в любом городе США), найдет какой-нибудь семейную бакалейную лавку и ограбит в один прекрасный вечер. Если хозяева умны и отзывчивы, они передадут кассу прямо в его ожидающие руки и будут молиться, чтобы он сразу же свалил. Если же хозяевам покажется, что вооруженный преступник в их магазине задевает их лично, как и сам факт преступления, они могут сдуру сопротивляться вторжению на их территорию. И в этом случае рискуют потерять нечто большее, чем наличка из кассового аппарата. Вооруженный налетчик не потому вооружен, что состоит членом в Национальной Стрелковой Ассоциации. Он вооружен, потому что знает: если его поймают на горячем, ему светит двадцать лет. И он вполне готов и частенько даже страстно желает воспользоваться своим пистолетом. В Америке самая свежая цифра по ежегодному количеству смертей, вызванных огнестрельным оружием, колеблется в районе тридцати четырех тысяч по всей стране, находясь на втором месте после количества жертв ДТП. Это – огромное количество смертей. Иногда Карелла задумывался: когда члены НСА в очередной раз с упоением расстреливали оленя, молились ли они беззвучно за всех тех убитых?

Элизабет Тёрнер работала в банке в Лос Анджелесе. Работала в банке в этом городе, и кроме того – в банке в Вашингтоне. Порядочные граждане, вроде преступников, в большинстве случаев не будут менять род своих занятий после переезда из одного штата в другой. Разве не вероятным, или даже не обязательным было предположение, что по возвращению сюда Элизабет стала искать себе работу в каком-то другом банке?

Детективы знали, что в этом штате все работодатели должны были заполнять "Форму Программы Регистрации Работников №2", представляющую собой ежеквартальный отчет о доходах, отсылаемый в Департамент Налогообложения и Финансов этого штата 30 апреля, 31 июля, 31 октября и 31 января. В данной форме содержались имя каждого работника и номер социальной защиты вкупе с их валовым доходом за квартал. У детективов имелся номер социальной защиты, принадлежавший Элизабет Тёрнер. Было известно, что она уволилась с работы в Вашингтоне 1 мая. В дальнейшем, 25 октября она была найдена мертвой в Гровер-Парке. Разве не было вероятным, что после её возвращения одна или две "Формы ПРР№2" могли оказаться заполненными? Карелла позвонил по междугородной связи и поговорил с человеком по фамилии Калпеппер. Калпеппер пообещал перезвонить, как только закончит проверку всех "Форм ПРР №2", заполненных 31 июля и 31 октября.

Он перезвонил только 11 ноября, в тускло серую, сырую и холодную пятницу. К тому времени делу уже исполнилось 17 дней. Калпеппер сказал Карелле, что не обнаружил ни одной формы от 31 июля, сообщающей о доходах Элизабет Тёрнер за прошедший квартал.

– А что там с формами за 31 октября? – поинтересовался Карелла.

– Они еще не обработаны.

– Разве у вас там нет компьютера?

– Для этих ежеквартальных форм – нет, – сказал Калпеппер.

– Так… И когда вы думаете, они будут обработаны?

– Когда мы до них доберемся.

– А когда это случится?

– Когда мы до них доберемся, – сказал Калпеппер снова. – Где-то примерно перед следующей датой заполнения формы.

– Вы имеете в виду в январе? В следующем году?

– Формы ПРР №2 заполняются 31 января, это правда.

– У нас тут умышленное убийство, – сказал Карелла. – Я пытаюсь выяснить, где работала эта девушка. Вы можете как-то ускорить процесс?

– Было бы легче, если б эти формы заполнялись от имени работника, – сказал Калпеппер, – или хотя бы по номеру социальной защиты. Но это не так. Они заполняются от имени работодателя. Вы не представляете, сколько времени у нас ушло на то, чтобы проверить все июльские формы в поисках вашей Элизабет Тёрнер. А они были уже обработаны.

Карелла знал совершенно точно, сколько времени это заняло. Он сделал запрос шесть дней назад.

– Но послушайте, – сказал он, – для нас очень важно выяснить, где…

– Мне очень жаль, – перебил его Калпеппер. – Я проверю все формы от 31 октября, когда они будут обработаны и это все, чем я могу помочь.

– Хорошо, спасибо, – сказал Карелла и повесил трубку.

Какое-то время он сидел, уставившись на свою печатную машинку, потом загрузил в нее форму дополнительного отчета отдела детективов. Он успел уже напечатать почти целую страницу, когда из канцелярии пришел Альф Мисколо. В его руке был простой белый конверт. На конверте стояла дата отправки – 10 ноября. Как и другие четыре, предшествующие этому письму, оно было адресовано детективу Стивену Луису Карелле. Имя было аккуратно напечатано на лицевой стороне конверта с помощью печатной машинки.

– Я думал, может быть, он забыл про нас, – сказал Мисколо.

– Не с нашим счастьем, – сказал Карелла и разорвал клапан конверта.

Такой же белый лист бумаги внутри. И в нем вклейка:

– На мой взгляд, это похоже на четыре полицейские фуражки.

– Да, – сказал Карелла.

– Думаешь, он полицейский? – спросил Мисколо.

– Нет, не думаю.

– Так почему он шлет нам картинки всего этого полицейского дерьма? Рации, жетоны, наручники? Полицейские фуражки? – он покачал головой. – Мне не по душе чья-то идея присылать нам картинки полицейских принадлежностей. Это просто жуть.

Мисколо не был красивым мужчиной: массивный нос, кустистые брови и, кроме того, прослойка жира на шее создавала впечатление, что голова покоится прямо на плечах. Но обычно лицо его было живым, и в темных глазах плясали искорки, особо заметные, когда он отчаянно вставал на защиту совершенно отвратительного кофе, сваренного им лично у себя в конторке. Сейчас всего этого не наблюдалось, и он безутешно рассматривал лист бумаги в руке у Кареллы.

Полицейский участок был священным местом для людей вроде Мисколо и Кареллы. Что бы ни происходило где-то там на улицах, оно могло попасть в здание участка только в наручниках. Хотя однажды – они оба хорошо помнили об этом – женщина с "пушкой" и бутылкой нитроглицерина держала в заложниках эту самую комнату так много часов, что можно было сбиться со счета. Но, не смотря ни на что, подавляющее большинство считали участок замком, как британский шахтер – свою обветшалую сырую хижину. Мисколо был необычайно взволнован тем, что кто-то пользовался полицейским снаряжением для совершения всего, что он, черт побери, задумал совершить. У него было такое чувство, будто бы он забрел в грязный туалет метро и обнаружил на одной из раковин полотенце с монограммой своей жены.

Он знал, что было, так сказать, объявлено в других четырех письмах, если слово "объявлено" здесь корректно. Все письма бок о бок висели на доске объявлений в комнате детективов в том порядке, в каком они были получены:

Восемь черных лошадей.

Пять раций.

Три пары наручников.

Шесть полицейских жетонов.

А теперь еще и это.

Четыре полицейские фуражки.

Если отбросить лошадей, то казалось, будто кто-то по кусочкам собрал полицейского.

– Они все имеют отношение к полицейским, понимаешь? – сказал Мисколо. – Кроме лошадей.

– Полицейские ездят верхом в этом городе, – возразил ему Карелла.

– У значков на тех фуражках нет номеров, видишь? Вероятно, он откуда-то вырезал картинку и сделал ксерокопию.

– А на картинке с жетонами, тем не менее, номер имеется.

– Предполагаешь, что это – настоящий жетон?

– Не знаю.

– Потому что отксерить в наши дни можно практически всё, – сказал Мисколо. – Кладешь что-нибудь на стекло, накрываешь крышкой, нажимаешь кнопочку и получаешь отличное изображение своего предмета.

– Да, – сказал Карелла.

– А если он – настоящий… откуда его взяли? – поинтересовался Мисколо.

– Может, мне следует это выяснить, – сказал Карелла. – Беда в том…

– Да, я знаю. Ты почувствуешь себя тупаком.

– Я в том смысле, что мы получаем эти тупые письма…

– Знаю…

– Я звоню в отдел кадров, интересуясь, не терял ли какой-нибудь коп жетон с номером семьдесят девять…

– Ты почувствуешь себя тупаком.

– Да, именно так мы себя и будем чувствовать, – согласился Карелла.

– Не нравится мне это парень, ох, и не нравится же он мне, – сказал Мисколо и посмотрел на картинку с четырьмя фуражками. – И все же, что он пытается нам сообщить?

– Я не знаю, – сказал Карелла и тяжело вздохнул.

– Хочешь чашечку кофе? – спросил Мисколо.

– Спасибо, но не сейчас, – сказал Карелла.

– Как знаешь, – Мисколо пожал плечами и покинул комнату детективов.

Дождь молотил по окнам.

Карелле подумалось, что надо бы позвонить в отдел кадров и проверить жетон с номером семьдесят девять.

Он взглянул на форму, вставленную в печатную машинку. Когда-то нужно было пользоваться калькой, чтобы получить две, три или даже четыре копии. А сейчас просто спускаешься в холл и просишь Мисколо отксерить для тебя несколько копий. Именно так Глухой, а это должен быть Глухой, получил ксерокопии картинок, впоследствии отправленных в участок. Форма в заполненном виде вместе с ошибками, исправлениями и прочим выглядела так:

Вот и все, что он наработал.

Он собирался закинуть дело Элизабет Тёрнер в "Открытые дела". Открытое. Эвфемизм для "зашедшего в тупик". Дело, ожидающее чуда. Открытое. Спустя много лет, благодаря невероятной улыбке фортуны, они, возможно, арестуют человека, оставляющего очередной труп женщины еще в одном парке, который сознается в первом убийстве, а может быть, и в дюжине других, более ранних.

Он снова посмотрел на форму.

Посмотрел на самое свежее сообщение Глухого.

Четыре полицейских фуражки.

Под фуражками нет лиц.

Безымянные фуражки.

Форма из печатной машинки Кареллы готовилась быть вброшенной в бескрайнюю безымянность папки открытых дел, еще одна бумажка в лабиринте информации, подтверждающей неэффективность полиции в городе, где совершалось слишком много убийств. Папка открытых дел была разверстой пастью, проглатывающей жертв. А вместе с ними – их мучителей.

Причастность безымянных фуражек Глухого и надвигающаяся безымянность формы в печатной машинке неожиданно разозлили его. Вполне возможно, что не было вообще никакой связи между Элизабет Тёрнер и Глухим. Поиск такой связи наверняка мог быть очень затратным по времени, а в долгой перспективе – возможно даже глупым. Но её нашли мертвой в парке через дорогу. И на сегодняшний день пришло пять писем от Глухого, и если это не он ковырялся у них в глазу, по крайней мере, было очень на него похоже. Забросишь труп Элизабет Тёрнер в папку открытых дел, и, значит, забросишь туда и Глухого.

Карелла вырвал дополнительный отчет из печатной машинки.

Он отнес самое свежее письмо Глухого к доске объявлений и собирался было приколоть его к другим, когда неожиданно ему пришло в голову, что возможно имеет смысл рассматривать послания в числовом, а не хронологическом порядке.

Он начал перемещать их, выстраивая на доске в одну горизонтальную линию.

Три пары наручников. Четыре полицейские фуражки. Пять раций. Шесть полицейских жетонов. Восемь черных лошадей.

"Ну и что с того?" – подумал он.

В них по-прежнему не было смысла.

Даже не осознавая, как близко он подошел, как минимум, к началу разгадки, Карелла вернулся к себе за стол и, просмотрев список телефонных номеров полицейского департамента, набрал номер отдела кадров, расположенного в центре города на Хай Стрит.

– Отдел кадров, сержант Маллени, – ответил голос в трубке.

– Детектив Карелла из 87-го, мне нужно имя и адрес возможного офицера полиции.

– Возможного офицера? – переспросил Маллени.

– Да, всё, что у меня есть, это номер его жетона.

– И что это за номер?

– Семьдесят девять.

– Ты, должно быть, шутишь, – сказал Маллени.

– Что ты имеешь в виду?

– Семьдесят девять? Ты знаешь, до каких номеров мы уже дошли? Даже не спрашивай. Знаешь ли ты, как много полицейских прошло через систему с начала запуска полицейского департамента? И не спрашивай.

– Как бы там ни было, проверь его, хорошо?

– Этот парень, должно быть, шутит, – сказал Маллени сам себе. – Откуда ты взял этот номер?

– С изображения жетона.

– Изображение жетона?

– Да.

– И там на картинке написано семьдесят девять?

– Да.

– Какой у тебя номер, Коппола?

– Семь-один-четыре-пять-шесть-три-два. И меня зовут Карелла.

– Твой номер может подсказать порядок цифр нынешних номеров. Так ты хочешь, чтобы я проверил жетон какого-то парня, который под стол пешком ходил, когда здесь еще жили грёбанные голландцы?

– Просто сделай мне одолжение, хорошо? Мы тут работаем над умышленным убийством.

– Я и не удивлен. Парень с номером жетона семьдесят девять умер три столетия назад, как минимум. Побудешь на линии, хорошо?

Карелла подождал.

Маллени вернулся примерно через пять минут.

– Действующего жетона за номером семьдесят девять нет, – сказал он. – Как только что я выяснил.

– А что насчет архивных записей?

– До Генри Гудзона мы не проверяли, – сказал Маллени.

– Проверь архивные записи, – раздраженно сказал Карелла. – У нас тут чертовое умышленное убийство!

– Смотри, чтобы у тебя задницу не разорвало от злости, Коппола, – сказал Маллени и снова отложил трубку.

Карелла ожидал.

Вернувшись, Маллени сказал: "У меня есть номер жетона, выданного в 1858 году. В то время в городе было восемьсот тысяч жителей, а полицейских – четырнадцать тысяч. Тебе, несомненно, будет интересно узнать, что в те дни полицейский департамент также отвечал и за уборку улиц".

– А что изменилось? – сказал Карелла.

– Ничего, – сказал Маллени. – Тебе нужно имя того парня?

– Будь так добр, – сказал Карелла.

– Ангус МакФерсон, – сообщил Маллени. – Умер в 1872. Тебе, несомненно, будет интересно узнать, что тогда в городе было уже 1,4 миллиона жителей, а полицейских – восемнадцать тысяч. Кроме того, появился департамент по уборке улиц. Копам уже не надо было швырять лопатой конский навоз. Все, о чем они беспокоились было: как не получить пулю. Что, в общем-то и случилось с этим парнем, МакФерсоном. Где ты нашел картинку с жетоном? В антикварной лавке?

– Я бы и сам не удивился, – сказал Карелла. – Большое тебе спасибо, Маллени.

* * *

Он сообщил Чарли Хенкинсу, что его зовут Дэннис Дав и попросил для краткости звать его просто "Дэн". Чарли не понимал, что слова den dove были шведскими. Шведское слово "den" соответствовало английскому определенному артиклю "the", а слово "dove" ("голубь" на английском) не относилось к белой птице мира. Это слово даже произносилось иначе, чем на английском языке. По-шведски "dove" значило "глухой человек". Следовательно, Дэн Дав значило Глухой.

– Чего я по-прежнему не могу понять, – сказал Чарли, – так это, почему ты хочешь сделать всё в канун Рождества? Я в том смысле, что обстановка точно такая же, как и в любой другой вечер. Деньги вечером остаются в хранилище, когда бы мы к ним не подобрались.

– Да, но я хочу провернуть всё именно в этот вечер, – сказал Глухой.

Чарли почесал голову. Он не был выдающимся представителем человечества, в принципе, как и большинство других вооруженных налетчиков. Глухой выбрал Чарли из-за того, что тот знал как обращаться с оружием и не боялся этого делать. И в самом деле, Чарли отсидел большой срок в тюрьме Каслвью из-за применения оружия при ограблении ликероводочного магазина. Хозяин магазина теперь на всю оставшуюся жизнь прикован к инвалидному креслу – мелочь, которая нисколечко не беспокоила Чарли. И вот как Чарли в этом поучаствовал: ему пришлось подстрелить хозяина магазина, когда тот потянулся за оружием, спрятанным под прилавком. Чарли не принял во внимание то, что два копа, патрулирующих улицу на машине, услышат выстрелы и уже через три минуты наденут на него наручники. Это был большой облом. Промедление смерти подобно, человек человеку волк и как пришло, так и ушло. Чарли знал все поговорки и хитрости своего ремесла и усвоил несколько новых во время отсидки. Любой человек узнавал пару-тройку хитростей в тюряге. Глухой считал Чарли идеально подходящим для осуществления своего плана. У Чарли были голубые глаза и небольшое круглое брюшко.

– Что я обычно люблю делать под Рождество, – сказал Чарли, – так это – смотреть телик. Под Рождество готовят много эксклюзивов. На прошлое Рождество я смотрел Перри Комо по телику. Ты знал, что раньше он работал парикмахером? Мой кузен Энди раньше тоже работал парикмахером, до того, как занялся квартирными кражами. Перри Комо не занимается кражами.

– Ты будешь дома в семь-тридцать, – сказал Глухой. – Можешь смотреть телевизор хоть всю ночь напролет.

– Я вхожу в четверть седьмого, да? – спросил Чарли.

– В четверть седьмого уже в хранилище, – сказал Глухой.

– Да, конечно, я об этом и говорил, – он снова почесал голову. – Ты уверен, что Лизи дала тебе правильные номера?

– Несомненно.

– Я имел в виду комбинации.

– Я понял, о чем ты. Номера абсолютно верные.

– И на внешней двери есть маленькая кнопочная панель, верно? – сказал Чарли.

– Да. Она встроена в стену справа от двери.

– Дверь стальная, да?

– Стальная.

– А за ней еще одна.

– Да, с другой панелью и вторым набором цифр.

– А внутри – сейф еще с одним набором цифр.

– Да.

– У них там прямо грёбанный Форт Нокс! – сказал Чарли.

– Не совсем, – улыбнулся Глухой.

– Но все же. Три набора номеров.

– Не переживай об этих номерах, – сказал Глухой. – На самом деле ты успеешь заучить их задолго до того, как они тебе понадобятся.

– Да, – неуверенно сказал Чарли.

– До того, как мы приступим к делу, ты будешь знать их также хорошо, как своё имя.

– Ну да, – сказал Чарли.

– Тебя это напрягает? Заучивать цифры?

– Нет, нет, я просто не хочу, чтобы что-то пошло не так, вот и всё.

– Всё пройдет как надо, если мы подготовимся к любым неожиданностям. Конечно же, возможно ты забудешь эти комбинации даже после того, как повторишь их тысячу раз. Но это не вероятно.

– Я даже не знаю, что значит это слово «вероятно», – сказал Чарли.

– Возможность – это когда что-то способно случится или состояться в соответствии проверенным фактам, законам или обстоятельствам. А вероятность, в свою очередь, – когда, что-то ожидаемо случится или станет реальным. Чтобы объяснить доступнее…

– Да, пожалуйста, – сказал Чарли.

– Возможно, что наше предрождественское приключение пойдет совершенно наперекосяк, в случае чего, мы оба проведем массу времени за решеткой. Но, тем не менее, вероятно, что все пройдет, как запланировано и мы выйдем из нашего приключения богаче на полмиллиона долларов.

– Которые мы разделим на три части, правильно? – сказал Чарли. – Тебе, мне и Лизи.

– Да, на троих, – подтвердил Глухой.

Чарли кивнул, но вид у него был озабоченный.

– Всего две телки внутри хранилища, да? – спросил он.

– Да. Всего две: кассир и её помощник.

– И ты хочешь, чтобы я позаботился о них обоих, да?

– Незамедлительно. Сразу как окажешься в хранилище.

– Ну, это – самая легкая часть – позаботиться о них, – сказал Чарли.

– А какая самая трудная? – спросил Глухой.

– Ну… заучить комбинации, я думаю. Ты же знаешь, там восемнадцать цифр. По шесть на каждой панели.

– Ты выучишь их, не переживай. Тебе не надо думать о них, как об одном наборе из восемнадцати цифр. Будет легче запомнить, представляя их в виде трех отдельных наборов из шести.

– Ага.

– Три отдельные и конкретные комбинации.

– Ага.

– На самом деле, – сказал Глухой, улыбаясь, – комбинации – отличный способ понять разницу между возможностью и вероятностью.

Чарли тупо уставился на него.

– Давай начнем с чего-нибудь попроще, – сказал Глухой. – Возьмем две цифры. Сколько существует возможных комбинаций этих двух цифр?

– Две? – неуверенно спросил Чарли.

– Именно. Если эти числа – один и два, можно их расположить в последовательности один-два и два-один. Никаких других возможных способов нет без вступления в противоречие установленным фактам, законам или обстоятельствам. А теперь добавим еще одно число. Число три. У нас теперь три числа. Один, два и три. Сколько комбинаций можно составить из этих чисел?

– Проще простого, – сказал Чарли, – три.

– Неправильно. Их можно расположить в шесть разных комбинаций. Вот как, – сказал он, взял карандаш и положил блокнот на стол. Быстро двигая карандашом, он изобразил все возможные комбинации из цифр один, два и три:

1-2-3

1-3-2

2-1-3

2-3-1

3-1-2

3-2-1

– Эй, как же это? – воскликнул Чарли.

– Чтобы подсчитать количество возможных способов расположения любого количества чисел, нужно умножить высшее число на то, что идет ниже, а затем результат умножить на следующее нижнее число и так далее. К примеру у нас есть три числа: один, два и три. Все просто: мы умножаем три на два и получаем шесть. Умножаем шесть на один и снова получаем шесть. Правильный ответ – шесть. И как мы только что увидели, на самом деле существует шесть возможных способов расположения этих трех чисел.

– Я никогда не был силен в арифметике, – сказал Чарли.

– Когда у тебя становится больше чисел, то все гораздо сложнее, – сказал Глухой. К примеру на тех цифровых панелях за каждой дверью есть девять цифр. Представляешь сколько существует возможных комбинаций для этих девяти цифр?

И снова Чарли тупо уставился на него.

– Хорошо, – сказал Глухой, – проведем умножение. Девять умножить на восемь, умножить на семь, потом на шесть, на пять, на четыре и так далее до единицы. Девятью восемь равно семьдесят два. Семьдесят два умножить на семь равно пятьсот четыре. пятьсот четыре умножить на шесть равно три тысячи двадцать четыре. И так далее. Если перемножить все до конца, окажется, что существует триста шестьдесят две тысячи восемьсот восемьдесят возможных комбинаций из девяти цифр. Ответь же мне: существует ли вероятность – шанс – что кто-нибудь случайно угадает комбинацию цифр, открывающую наружную дверь? А другую комбинацию из шести цифр для внутренней двери? А еще третью комбинацию для самого сейфа?

– Нет никакого способа посчитать это, – сказал Чарли, покачивая головой.

– Есть, конечно, но на это может уйти вечность. Вот почему были придуманы кодовые замки.

– Вот почему была придумана Лизи, ты хотел сказать.

– Да, безусловно, – сказал Глухой, улыбаясь. – Для того, чтобы снабдить нас комбинациями.

– За что она и получает третью часть добычи, – сказал Чарли обеспокоенно. – Думаешь, это справедливо?

– Справедливо что?

– Что она получает треть.

– Без неё мы бы вообще не занимались этим.

– Да, точно, – сказал Чарли, – только не мы, а я.

– Я знаю.

– Ага, но ты только что сказал "мы бы занимались"…

– Один из нас должен оставаться снаружи, – сказал Глухой. – Ты это знаешь. – Он сделал паузу, а затем спросил – Ты бы предпочел, чтобы я был внутри?

– Ну, думаю, я лучше выгляжу в этой роли, – сказал Чарли.

– Именно.

– И все же.

– В чем дело, Чарли? – сказал Глухой. – Расскажи мне все, что тебя беспокоит. Не хочу никаких проблем ни сейчас, ни когда-то потом.

– Ладно, вот что меня беспокоит, – сказал Чарли. – Я в одиночку иду в хранилище с пушкой. Я в одиночку должен позаботиться о тех двух телках внутри. Ты ожидаешь снаружи, а Лизи вообще нет нигде поблизости. Ладно, это была твоя идея, весь план ограбления. Я не в претензии на твою долю, зная, что ты единственный, кто проиграет, если тебя схватят с награбленным в то время как я уже буду дома на свободе. Но с чего это Лизи обламывается целая треть, когда все, что она сделала – просто принесла нам схему?

– И комбинации.

– Ага, пусть так, и комбинации.

– Без которых, вообще не было бы никакого дела.

– Тут вопрос только в справедливости, вот и всё, – сказал Чарли. – Мы с тобой берем на себя самый большой риск.

– В известной степени, – мягко сказал Глухой, – именно ты берешь на себя самый большой риск.

– Вот спасибо тебе, – сказал Чарли, – Я рад, что ты так сказал, реально рад. Но это твое дело, по справедливости. И ты тоже рискуешь. Это Лизи ничем не рискует.

– Может быть, ты и прав.

– Думаю, что прав.

– Я поговорю с ней. Что бы ты ей предложил, Чарли?

– Ну, в хранилище лежат пятьсот кусков, предположительно пятьсот, не важно…

– Может, даже больше.

– Так я думаю, что если мы отдаем Лизи сто тысяч за подготовку, то остальное поделим с тобой пополам.

– Я расскажу тебе, что сделаю я, – сказал Глухой, – по справедливости.

– По справедливости.

– Мы отдаем Лизи ровно сто тысяч, как ты и предлагаешь. Но себе я возьму только сто пятьдесят, а ты забираешь львиную долю – двести пятьдесят тысяч.

– Эй, нет, я ничего подобного не предлагал! – сказал Чарли.

– Так будет справедливо, Чарли.

– Ну, – сказал Чарли.

– Так тебя устраивает?

– Ну, если устраивает тебя.

– Меня вполне устраивает.

– Потому как мне не хочется ничего говорит типа, что меня разыскивают в двух штатах за убийство, понимаешь о чем я?

– Я как раз знаю, о чем ты. И я ценю это.

– А я тоже ценю то, что делаешь ты, тот жест, что ты только что сделал. Я реально ценю это, Дэн.

– Хорошо. Так мы договорились?

– Я не мог быть счастливее, – сказал Чарли и снова принял обеспокоенный вид.

– Что на этот раз? – спросил Глухой.

– Думаешь, она смирится с этим? Лизи?

– О, конечно же смирится!

– Я тоже надеюсь. Не хотелось бы, чтоб она настучала на нас из-за того, что не получила свою ожидаемую долю.

– Нет, не волнуйся об этом, Чарли.

– Кстати, где она? – спросил Чарли. – Она будет здесь, когда мы пойдем проворачивать все это дерьмо?

– Она уже сделала свою работу, – сказал Глухой. – Она больше не нужна.

Он посмотрел на Чарли думая, может ли тот хотя бы подозревать, что как только он вынесет наличные из хранилища, его работа будет закончена и также отпадет надобность и в нем самом.

– А сейчас, – сказал Глухой, – комбинации.

– Ага, эти грёбанные комбинации, – проворчал Чарли.

– Думай о них, как о трёх наборах цифр, Чарли, забудь, что вместе это восемнадцать цифр.

– Ага, хорошо.

– Можешь сказать мне первую комбинацию? Шесть цифр для внешней двери?

– Семь-шесть-один, три-два…

– Неправильно.

– Семь-шесть-один..

– Да?

– Три-два…

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Три-два…

– Нет, там два-три.

– Ах, да. Два-три, ага. Два-три-восемь.

– А внутренняя дверь?

– Девять-два-четыре, три-восемь-пять.

– Верно. А сейф?

– Два-четыре-семь, четыре-шесть-три.

– Отлично, Чарли. Давай снова пройдемся с начала.

– Семь-шесть-один. Два-три-восемь.

– Еще раз.

– Семь-шесть-один, два-три-восемь.

– Еще раз.

– Семь-шесть-один, два-три-восемь.

– А внутренняя дверь?

– Девять-два-четыре…