Колин мог бы очутиться в номере отеля в мгновение ока. Он знал, что у него была в запасе сила. Его тело буквально гудело энергией, и он понимал, что это благодаря времени, проведенному с Селеной. Мир возможностей, любви и жизни манил его как маяк, взывал к нему. Но он мог лишь отвернуться.

Он гадал, почему не злится на нее. Она отворачивалась от того, что поколения виккан искали всю свою жизнь. А когда находили, образованная связь могла длиться столетия. И его ранило в самое сердце то, что она хотела отказаться от этого — и отказаться от него.

Колин шел по холодной улице. Ночь была на удивление ясной, и хоть в Чикаго никогда полностью не темнело, было что-то успокаивающее в плавном танце снежинок. Зима обещала быть холодной, и хоть Колин тяготел к северному климату, он все равно задумался, что возможно в этот раз стоит найти работу в другом регионе.

Перемена места казалась заманчивой. Он думал о теплых песках и голубых небесах, местах, где температура колебалась всего на несколько градусов. Мысль казалась приятной, пока он не осознал, что рядом не будет Селены. Колин резко развернулся и впечатал кулак в почтовый ящик. Вспышка боли оказалась яркой, острой и внезапной. Он хотел другого, но это намного лучше его чувств в данный момент.

Часть его хотела вернуться и наорать на Селену. Спорить, уговаривать, даже подкупать и умолять, если придется. И уже почти развернувшись, Колин заставил себя идти дальше. Он не раз оставлял позади невинных, которых не мог спасти. Он терял товарищей и друзей, которых считал своей семьей. Он родился во времена, когда война была естественным положением вещей, а потеря служила доказательством, что ты все еще способен что-то чувствовать.

Но ничто не ощущалось как это.

Прошлые потери были сравнимы с чувством, как будто тебя лишили конечности. В этот раз он потерял самого себя. И никогда еще он не чувствовал себя таким старым. Он нашел свой отель, поднялся в номер и начал собирать вещи. Ему надо убраться из Чикаго. Черт, да ему надо убраться из Соединенных Штатов.