* * *

Под дождем, истекая кровью, лежал юноша в ярко-красной нейлоновой куртке с надписью «Королевская гвардия». Юношу звали Энди — это имя было аккуратно вышито черными нитками на груди, над самым сердцем. Энди.

Его ранили десять минут назад. Нож вошел в тело немного ниже грудной клетки и с силой вспорол живую плоть, оставив широкий надрез. Энди лежал на тротуаре, а мартовский дождь хлестал его по куртке, и хлестал его по телу, и смывал кровь, что лила из открытой раны. Он испытал мучительную боль, когда нож вошел в тело, а потом, когда его выдернули, — внезапное облегчение. Он услышал чей-то голос: «Вот тебе, Король!», потом звук торопливых шагов сквозь шепот дождя, а потом он рухнул на тротуар, зажав рану, стремясь остановить кровотечение.

Он попытался было крикнуть: «На помощь!», но голоса не было. Он не знал, почему не было голоса, и почему дождь вдруг стал таким сильным, и почему в его теле оказалась открытая рана, из которой красными каплями высачивалась жизнь. Было полдвенадцатого ночи, но он не знал, который час.

Было и еще одно — то, чего он не знал.

Он не знал, что умирает. Лежа на тротуаре, истекая кровью, он думал только: «Жаркое было дело. Ловко они меня окрутили», но ему было невдомёк, что он умирает. Узнай он об этом, он бы испугался. Но он лежал в неведении, а кровь все текла и текла, и он хотел позвать на помощь, но звуки застряли в горле.

Издали, с другого конца длинного проулка, до него доносился шорох автомобильных шин, почти бесшумно шуршащих по омытому дождем асфальту. Лежа лицом на тротуаре, Энди мог видеть вдали, на другом конце проулка, всплески неоновых огней, которые расцвечивали мостовую красными и зелеными пятнами, блиставшими в дождевых струях.

Ему хотелось знать, сердится ли Лаура.

Он пошел было за пачкой сигарет, сказал ей, что через минуту вернется, а сбежавши вниз, увидел, что лавка уже закрыта. Он знал, что Альфредо в соседнем квартале работает по крайней мере до двух ночи, побежал по проулку и тут-то попал в засаду.

Откуда-то очень издалека доносились едва различимые звуки музыки, И ему захотелось знать, танцует ли сейчас Лаура, скучает ли она по нему. Может, она решила, что он уже не вернется. Может, не стала больше танцевать и пошла домой. Он представил себе ее лицо, карие глаза и черные как смоль волосы, и, представив ее себе, он немного позабыл о своей боли, забыл, что из его тела хлещет кровь.

На другом конце проулка послышались шаги. Он оторвал щеку от тротуара и стал вглядываться в темноту, попытался крикнуть, но в горле у него лишь мягко забулькала кровь.

По проулку спускался человек. Он еще не видел Энди. Он шел, потом остановился, прислонившись к стене каменного дома, и опять продолжил путь. Увидев Энди, он подошел к нему и долго-долго молча смотрел на него, а минуты все текли и текли. Потом он спросил:

— Ты что же это, а, дружище?

Энди не мог ему ответить и едва ли мог пошевельнуться. Он слегка приподнял голову, посмотрел на человека, уловил в напоенном дождем воздухе тошнотный запах алкоголя и понял, что человек этот пьян. Он не ощутил особой тревоги. Он не знал, что умирает, и только почувствовал лёгкое разочарование оттого, что человек, нашедший его, был пьян. Человек расплылся в улыбке.

— Т-ты что, растянулся, что ли, д-д-дружище? — спросил он. — Н-небось надрался, как и я. — Он осклабился, казалось, вспомнив, зачем он впервые пришел сюда, и пробормотал: — Н-не уходи. Я еще п-п-приду.

Пошатываясь, человек поплелся дальше. Энди слышал его шаги, потом услышал как человек налетел на мусорный бак, невнятно выругался, а затем равномерный стрекот дождя поглотил все другие звуки. Энди ждал, когда, он вернется обратно.

Когда человек вернулся, он присел на корточки возле Энди и стал изучать его с достоинством пьяницы.

— Т-ты здесь з-з-застудишься, — сказал он. — Что же это ты, а? В-в-вроде лежишь тут под дождем?..

Энди не мог ответить. Человек тщетно пытался остановить свой взгляд на его лице. Брызги дождя плясали вокруг них.

— Я р-р-раздобыл бутылочку. Вот, — сказал человек и вытащил бутылку из внутреннего кармана пиджака. Он откупорил ее и протянул Энди. — Д-да ты бери! — сказал человек. Он все еще рассматривал Энди. — Бери! — Но Энди не пошевельнулся, и он сказал: — П-п-плевать, я и сам в-в-вы-пью. — Он поднес бутылку к губам, запрокинул голову, а потом вытер рот тыльной стороной руки. — Уж б-больно ты молодой, тебе рано. И не стыдно, а? Напился и валяешься здесь в луже! П-п-постыдил-ся бы! Пойду позову фараона.

Энди кивнул головой.

— Да, — попытался сказать он. — Да, позови. Пожалуйста. Позови.

— Что, не по нутру, а? — продолжал пьяный. — Не хочешь, чтобы фараон нашел тебя здесь п-п-пьяного и мокрого, а? О'кей, парень! Сейчас легко отсюда смыться. — Он встал на ноги. — Н-н-на этот раз тебе повезло, — проговорил он. Выписывая вензеля, он пошел прочь и чуть не поскользнулся. — До скорого, дружище, — сказал он.

* * *

Энди лежал и думал: «Лаура, Лаура, ты сейчас танцуешь?» Внезапно в проулке появилась парочка. Они оба бежали по мостовой, удирая от дождя: юноша схватил девушку под локоть, а она держала газету над головой, чтобы не испортить прическу. Энди лежал, съежившись, на мостовой и смотрел, как они со смехом пробежали мимо него и нырнули в какой-то проем футах в десяти от него.

— Ну и дождище! — сказал юноша. — Утонуть можно.

— Мне надо домой, — сказала девушка. — Уже поздно, Фредди.

— Еще есть время, — ответил Фредди. — Не будут же твои поднимать шум, если ты чуть-чуть задержишься. Да еще при такой погоде.

— Темно, — сказала девушка и прыснула.

— Ага, — ответил юноша низким голосом.

Наступило долгое молчание. Потом девушка сказала: «Ох!» — только одно словечко, но Энди понял, что ее поцеловали, и внезапно ощутил тоску по губам Лауры. Вот когда ему захотелось узнать, поцелует ли он Лауру еще хоть раз. Вот когда ему захотелось узнать, выживет ли он.

«Нет, — подумал он, — невозможно чтоб я умер, не могу же я умереть из-за какой-то ерундовой стычки или оттого, что меня полоснули ножом. Ребята в стычках то и дело пускают в ход ножи. Не могу я умереть. Нет, это слишком глупо. Это совершенно бессмысленно».

— Нельзя, — сказала девушка.

— Но почему?

— Я не знаю.

— Я люблю тебя, Анжела, — сказал юноша.

— И я тебя люблю, Фредди, — ответила девушка, а Энди слушал их и думал: «Лаура, любимая! Лаура, может, я и вправду умираю. Лаура, это очень глупо, во, может, я и вправду умираю. Лаура, кажется, я умираю!»

* * *

Он попытался что-то сказать. Он попытался сдвинуться с места. Он попытался доползти до проема, около которого он видел две фигуры. Он попытался привлечь к себе внимание, издать звук, но из горла вырвался лишь невнятный стон. Еще одна попытка — и он издал еще один стон, глухой, животный стон боли.

— Что там такое? — внезапно встревожилась девушка, отскочив от юноши.

— Не знаю, — ответил он.

— Фредди, поди посмотри!

— Ну нет. Подождем.

Энди опять пошевелил губами, и с них опять сорвался стон.

— Фредди!

— Что?

— Я боюсь.

— Пойду посмотрю, — сказал Фредди.

Он вышел из проема и добрался до того места, где лежал Энди. Постоял, наблюдая за ним.

— Что с вами? — спросил он.

— В чем дело? — откликнулась Анжела.

— Здесь одному нехорошо, — сказал Фредди.

— Пойдем отсюда, — попросила Анжела.

— Нет. Подожди минутку, — он присел на корточки возле Энди. — Что, пырнули ножом? — спросил он.

Энди кивнул, Фредди продолжал рассматривать раненого и увидел на куртке слова «Королевская гвардия». Он повернулся к Анжеле.

— Один из Королей, — сказал он.

— Давай... что... что ты хочешь делать, Фредди?

— Не знаю. Неохота ввязываться в историю. Он из Королей. Мы ему поможем, а Стражники потом на нас же все и свалят. Неохота связываться...

— Он что... серьезно ранен?

— Да, похоже на то.

— Что же нам делать?

— Не знаю.

— Нельзя же оставить его здесь, под дождем. — Анжела колебалась. — Разве можно?

— Если мы позовем полицию, Стражники дознаются, что к чему, — сказал Фредди. — Не знаю, Анжела, не знаю.

Анжела долго колебалась, прежде чем ответить. Потом сказала:

— Фредди, мне нужно домой.

— Ага, — сказал Фредди. Он снова посмотрел на Энди. — Ну как, ничего? — спросил он.

Энди чуть приподнял голову и попросил одним взглядом: «Пожалуйста, ну пожалуйста, помоги мне». Может быть, Фредди прочел мольбу в его глазах, а может, и нет.

Сзади донесся голос Анжелы:

— Фредди, пойдем отсюда! Пожалуйста! — В этом голосе слышалась тревога, тревога, граничащая с паникой.

Фредди поднялся на ноги. Он снова посмотрел на Энди, потом пробормотал: «Извини», взял Анжелу под руку, и они вместе побежали к всплескам неона на другом конце проулка.

«Они боятся Стражников, — с удивлением подумал Энди. — Но почему? Я их не боялся. Я никогда не трусил в стычках со Стражниками. Я никогда не был трусом. Но я же истекаю кровью».

* * *

Дождь как-то успокаивал его. Он был холодным, а все тело — горячим, и дождь приносил приятную прохладу. Энди всегда любил дожди. Однажды он был в доме Лауры, и дождевые струи сбегали по стеклам, а он смотрел на улицу и видел, как люди бегут от дождя. Как раз в то время он вступил в «Королевскую гвардию». Как счастлив он был тогда, что Короли приняли его к себе. Короли и Стражники — это" самые главные. Он один из Королей. Надо быть достойным своего «титула».

Только теперь, когда холодный дождь освежил его разгоряченное тело, он задумался об этом. Ведь если он умрет, то умрет просто Энди. Он не был одним из Королей. Его звали просто Энди, и теперь он мертв. Вдруг он задал себе вопрос: а что если бы Стражники, которые устроили ему засаду и пырнули ножом, в один прекрасный день поняли бы, что он — просто Энди? И вообще они знали, что его звать Энди или знали только, что он Король, который носит красную нейлоновую куртку? Они всадили нож в него, в Энди, или только в куртку и в кличку? А что толку в кличке, если все равно умираешь?

— Я Энди! — беззвучно крикнул он. — Ради бога, ведь я Энди!

На другом конце проулка остановилась пожилая дама. Оттуда доносился шумный стрекот дождя, барабанившего о крышки мусорных баков. Дама держала в руке зонтик с поломанными спинами, держала его величественно, как королева. Она прошествовала к мусорным бакам в конце проулка с сумкой в руке. Она деликатно приоткрывала крышки баков и не слышала стона Энди, потому что была туговата на ухо и потому что дождь отбивал на крышках непрерывную злую дробь. Она искала, чем бы поживиться в лучшее время ночи. Она выудила веревки я газеты, извлекла из одного бака старую шляпу с пером, а из другого — сломанную скамеечку для ног. Потом так же деликатно закрыла крышки баков, высоко подняла свой зонтик и прошествовала к выходу, величественно, как королева.

Теперь проулок казался очень длинным. Энди мог видеть людей, которые, пересекали его на другом конце, и ему захотелось знать, что это за люди, столкнется ли он когда-нибудь с ними. И ему захотелось узнать, кто из Стражников всадил нож в его тело.

— Вот тебе, Король! — крикнул чей-то голос, а потом шаги, чьи-то руки уже отпускают его руки, он падает на мостовую. — Вот тебе, Король! — Даже несмотря на боль, даже несмотря на безмерную слабость, он ощутил тогда гордость при мысли о том, что он Король. Теперь от гордости не осталось и следа. Ему стало холодно от дождя, а кровь все текла и текла между пальцами, и теперь он чувствовал только, что все вокруг плывет и кружится, и среди этого кружения он мог думать лишь об одном: «Я хочу быть только Энди!»

Он просил у мира такой малости!

Он видел, как целый мир проходит мимо него, пересекая проулок на дальнем его конце. Мир не знал, что он — Энди. Мир не знал, что он живой.

* * *

Он очень устал и ощутил невероятную слабость. И почувствовал, что он очень одинок, что он вымок, продрог, трясется как в лихорадке. Теперь он уже знал, что умирает, и потому его охватила внезапная тоска. Он не боялся. На это были свои причины. Просто его вдруг охватила неизбывная тоска по жизни, которая должна оборваться в шестнадцать лет. На мгновение ему почудилось, что он никогда ничего не делал, никогда ничего не видел, никогда нигде не был. Столько нужно еще сделать — и он удивился, почему раньше это не приходило ему в голову, почему до этого часа танцульки, стычки и красные куртки застилали перед ним всю вселенную, а теперь они вдруг съежились, оказались такими незначительными в огромноммире, который он проглядел.

Ему вдруг представилось, что самое важное сейчас — снять красную куртку. Скоро он умрет, и, когда его найдут, он не хочет, чтобы люди сказали: «О, это из Королей». Ценой неимоверного усилия он перекатился с живота на спину. При первом же движении он ощутил в животе безмерную боль. Он не представлял себе, что бывает такая боль. Но он хотел снять куртку во что бы то ни стало. Если уж ему больше не суждено сделать ничего, он должен снять куртку. Сейчас все это приобрело только один смысл. Если б он не носил куртки, его бы не ранили. Куртка была бессмысленной, глупой вещью, которая украла у него жизнь. Только бы скинуть куртку. Только бы скинуть эту ненавистную куртку.

Он начал сражение со скользкой мокрой материей. Руки у него были как свинцом налиты, и каждое движение обжигало его тело огнем боли. Но он извивался, крутился и сражался до тех пор, пока не высвободил одну руку, потом другую, а потом уж откатился от куртки и лежал не шевелясь, тяжело дыша, и слушал шум собственного дыхания и шум дождя и думал: «Какой приятный дождь. Я опять просто Энди».

* * *

Она нашла его в проулке через минуту после полуночи. Она убежала с танцев, чтобы поискать его, а когда увидела, наклонилась над ним и сказала: «Энди, это я, Лаура».

Он ей не ответил. Слезы брызнули у нее из глаз, она попятилась и в ужасе бросилась со всех ног вдоль по проулку, и бежала до тех пор, пока не нашла полисмена.

Теперь, стоя возле полисмена, который наклонился над Энди, она глядела на него. Полисмен выпрямился и сказал: «Он мертв». Она не могла плакать. Она стояла под дождем и молча смотрела на мертвого юношу и на красную куртку, брошенную неподалеку от тела.

Полисмен поднял куртку и повертел ее в руках.

— А, Король! — сказал он.

Казалось, дождь забарабанил еще яростнее.

Она посмотрела на полисмена и сказала очень спокойно:

— Его звать Энди.

Полисмен перебросил куртку через руку. Он вынул блокнот и стал его перелистывать, чтобы найти пустую страницу.

— Король, — сказал он.

Потом он начал заполнять бланк.