В это время дня у городских ворот скопилась огромная бурлящая толпа. Вечером все, кто покидал по делам пределы городских стен, возвращались назад в поисках спокойного ночлега. В длинной очереди стояли роскошные экипажи и всадники, крестьяне с повозками, запряженными быками и ослами, и с ручными тележками, мужчины и женщины с орудиями своего труда: серпами, топорами, пилами, молотками. Многие телеги были доверху наполнены дровами и хворостом. На других лежали свежие овощи или фуражный корм. Дорога к воротам была по щиколотку завалена слоем навоза, и хотя Солдат тщательно выбирал, куда ступить, вскоре перепачкал рейтузы до самых колен. В зловонном смраде кружились жирные надоедливые мухи.

Солдат ожидал, что их остановят и допросят часовые у наружных ворот, но те едва взглянули на них. Все оказалось совсем иначе, когда они попали во внутренний дворик. Налетевшие неизвестно откуда четыре здоровяка в мундирах потащили охотника и его спутника в кордегардию, находившуюся в башенке у ворот. Охотника завели внутрь, а Солдата оставили ждать на улице. Стемнело, и стражники стали зажигать светильники в железных клетках, развешенные на стенах. Солдат, пораженный суетой вокруг, мысленно отметил, что только очень богатый город может позволить себе освещение улиц.

Кобыла охотника, привязанная к столбу у входа в кордегардию, печально смотрела на дверь, в которой исчез ее хозяин. На ее крупе висел вепрь, подстреленный охотником из арбалета. Солдат успел изрядно проголодаться, а воображение услужливо рисовало ему картину свежей кабанины, зажаренной на вертеле. У него мелькнула мысль, не пригласит ли его охотник разделить с ним трапезу, теперь, когда они попали в город.

— Так, — сказал появившийся в дверях стражник, кивком подзывая Солдата. — Теперь ты.

Солдат вошел в комнатку, где за широким столом сидел писец в сером одеянии. Он был в летах, с бельмом на глазу и выражением бесконечной тоски на лице. Кроме того, его мучила одышка, а шею и щеки покрывала красная сыпь.

— Имя? — скучающим голосом спросил писец, подняв гусиное перо над страницей большой книги в кожаном переплете.

Солдат изумленно огляделся. Другого выхода из комнаты, кажется, не было, однако охотник бесследно исчез.

— А куда подевался охотник?

Писец нетерпеливо посмотрел на него здоровым глазом.

— Незнакомец, — тихим, отеческим голосом произнес он, — мне бы хотелось поскорее покончить с этим, чтобы я смог вернуться к своему супу, остывающему на столике у окна. Я терпеть не могу супы, но в последнее время ничего другого есть не могу, так как у меня выпали все зубы, а десны больны. Если ты в течение ближайших трех секунд не ответишь, я прикажу вышвырнуть тебя за городские стены, где ты и проведешь эту ночь — а может быть, и не проведешь, в зависимости от того, как скоро до тебя доберутся волки, сохранившие — с завистью вынужден признать я — в целости и сохранности все свои клыки.

— Солдат, — поспешно произнес Солдат.

— Что?

— Меня зовут… меня зовут Солдат.

Писец зацарапал пером по книге, подняв левую бровь и высунув язык.

— Солдат, — повторил он. — И все? Не «Солдат из Кандуна» или «Солдат с Тиерна»? Обычно к имени, взятому по роду деятельности, добавляют название города или деревни. Например, «Кузнец из Бландэна»…

— Нет, просто Солдат.

— Тогда мой следующий вопрос будет таким: откуда ты родом, Солдат?

— Из… из Древнего леса.

Оторвавшись от книги, писец посмотрел на своего собеседника, насупив брови. Его бельмо почему-то раздражало Солдата.

— Из Древнего леса? Этот район необитаем. Больше того, ты не похож на уроженца здешних мест, на одного из нас, так сказать. Ты чужестранец и прибыл издалека. Голубые глаза? Даже у людей-зверей, живущих за морем, не бывает голубых глаз. Тебе придется придумать что-нибудь получше, Солдат.

— Послушайте, — выпалил рыцарь, — честное слово, я не знаю, кто я такой и откуда родом. Сегодня утром я очнулся на склоне холма у самой опушки Древнего леса. Мне кажется, что я только что пережил большое сражение — не сомневаюсь, это действительно так. Однако охотник, приведший меня в Зэмерканд, утверждает, что в тех краях уже много лет не было никаких сражений. Не знаю, что со мной произошло, но я не желаю зла жителям Гутрума. Мне просто нужно место, чтобы спокойно выспаться. Тогда память вернется, и я смогу привести в порядок свою жизнь.

— Ах да, охотник… У тебя есть деньги?

— Деньги? — Солдат порылся в дырявых карманах, ощупал пояс в поисках кошеля, но ничего не нашел. — Нет, денег у меня нет.

— В таком случае на что ты собираешься жить?

— Я думал… если честно, я об этом еще не думал. Но я готов работать. Первое время буду питаться объедками. Буду драться с собаками за кость, упавшую со стола. Не важно. Мне нужно время — время, чтобы прийти в себя.

Писец удивленно пожал плечами.

— Как угодно. Насколько я понял, ты ухватился за край одежды охотника и попросил приюта? В таком случае мы не можем тебе отказать, поскольку этот человек является гражданином нашего государства. Скорее всего, будешь спать на улице, но все зависит только от тебя и размеров твоего кошелька. — Писец ткнул гусиным пером в Солдата так словно это было оружие. — Только не вздумай дурить! Тебе повезло, что тебя не схватили и не повесили за городскими воротами. Я ясно выразился?

— Да. Я стану образцовым гражданином.

— Ты не станешь никаким гражданином, потому что ты чужестранец. Но ты будешь вести себя хорошо, иначе умрешь.

— Да-да, даю вам слово.

Писец вызвал стражу. Напуганного Солдата провели к тускло освещенной лачуге неподалеку от башни. Он надеялся, что его немедленно освободят, однако, судя по всему, сперва требовалось выполнить кое-какие формальности. Как выяснилось, в лачуге размещалась кузница. От большого горнила исходил невыносимый жар. Высокий тощий кузнец с кожей в черных оспинках от разлетающихся красными искорками капелек раскаленного металла надел Солдату на шею железный ошейник и скрепил его заклепкой.

Солдат вскрикнул от боли, когда горячая заклепка впилась ему в затылок.

Кузнец удовлетворенно хмыкнул.

Морщась от ожога, Солдат спросил:

— Ты, часом, не из Бландэна?

Кузнец удивленно уставился на него.

— А откуда ты знаешь?

— Я слышал, что все жители этого города — жестокие ублюдки.

Взгляд кузнеца стал жестким.

— Поосторожнее, незнакомец! Когда настанет срок, именно мне придется снимать воротник с твоей шеи. Моя мать была женщина добрая и ласковая, но я весь пошел в отца, служившего палачом ее величества королевы. Говорили, ему не было равных. — Стражник рассмеялся. — Все, теперь можешь идти куда хочешь. Но я бы на твоем месте отправился к каналу, где собирается такой сброд.

— И долго мне придется носить эту штуковину?

— Самое большее месяц.

Солдат понял: железный ошейник — своего рода отличительный знак. С первого взгляда люди поймут, что перед ними чужестранец, и будут его остерегаться. Он будет постоянно находиться под наблюдением местных жителей. Если выяснится, что он вор, его изгонят из города. Подобные предосторожности показались Солдату весьма разумными, хотя ему было немного не по себе от них. В смутные времена люди всегда защищаются от пришлых.

Солдат шел по тускло освещенным улицам, мощеным булыжником, не представляя себе точно, куда именно он направляется. В конце концов он вышел к каналу и повернул в сторону пришвартованных к берегу барж. Каналы питались водой изо рва, в свою очередь, сообщающегося с естественной системой рек и озер в окрестностях Зэмерканда. Увиденная на набережной картина потрясла его до глубины души.

Всплывший на поверхность раздутый женский труп запутался в швартовых небольшой баржи. Его заметил не только Солдат.

— Надоели эти проклятые трупы! — послышался раздраженный голос капитана баржи, поднявшегося на палубу. — Как они воняют в такую погоду!..

Схватив багор, капитан отпихнул мертвое тело от канатов с таким отвращением, как будто это было какое-то дохлое животное. Мертвенно-бледный труп, жертву страшного преступления — голова несчастной была раскроена от носа до верхней челюсти, — утащило течение. Удовлетворенно буркнув себе под нос, капитан скрылся в трюме. В его поведении не было ни капли сочувствия, лишь недовольство по поводу того, что какой-то кусок мертвечины зацепился за его судно. Солдат пришел в ужас как от отсутствия сострадания со стороны капитана, так и от жуткого вида ран на теле женщины.

— Куда я попал? — вслух спросил он себя.

Усевшись на парапет набережной и разглядывая отражение в воде канала, Солдат задумался о своей жизни. От начала и до конца она имела продолжительность всего двенадцать часов. Он родился в полдень — по крайней мере так утверждала его память, — а сейчас было около полуночи. Ему ничего не известно о самом себе. Солдат отчаянно цеплялся за крупицы недолгого опыта, что имели для него хоть какое-то значение. Например, охотник. Они по чистой случайности встретились на опушке леса, однако Солдату почему-то казалось, что охотник знает о нем больше, чем счел нужным сообщить. Он убеждал себя, что интерес, проявленный к нему охотником, это нечто большее, чем простое любопытство, вызванное случайным знакомством. И куда он пропал? Охотник буквально растворился в воздухе, причем вместе с кобылой, ястребом и тушей вепря.

— Скорее всего сейчас он жарит кабанину на вертеле, — с завистью промолвил Солдат.

— Вот и неправильно. Мясо уже приготовлено и ждет, когда его съедят. Как раз в эту минуту охотник расправляется с яблоком из головы кабана. Знаешь, его засовывают свинье в рот, когда ее жарят… В другой руке он держит кружку эля. Готов поспорить, ты бы не отказался ни от того, ни от другого. К сожалению, сегодня ночью, по всей видимости, тебе придется довольствоваться коркой пирога, выброшенной на берег водами канала.

Обернувшись, Солдат увидел ворона, усевшегося на край пристани. У ног птицы лежала корка хлеба.

— Где ты был? — спросил Солдат.

— О, тут, там… везде. Ты не собираешься поблагодарить меня за ужин? Я свою долю съел. Это тебе.

Нагнувшись, Солдат подобрал с каменных плит кусок пирога размером в пол-ладони.

— Нельзя достать еще? Я очень хочу есть.

— Мы с тобой друзья?

— А это обязательно? Разве ты не можешь оставаться частицей моего воображения?

— Нет, если я буду приносить тебе настоящую пищу.

Солдат кивнул.

— Кажется, понял. Ну хорошо, мы друзья, доволен?

— Не могу сказать, что без ума от счастья, но мы с тобой нужны друг другу. Что тебе принести? Кусочек свинины, зажаренной до хрустящей корочки?

Солдат закрыл глаза.

— О да — да, да, да!

— Ладно, если я не вернусь, знай — мне в задницу попала стрела арбалета. Да, кстати, какое милое ожерелье. Правда, жемчуг подошел бы тебе больше.

Взмыв в воздух, черная птица скрылась в ночи, а Солдат задумчиво провел пальцем по своему железному ошейнику.

Тем временем у причала возле складов на берегу канала стали собираться люди. Некоторые здания пустовали, и именно сюда стягивались бездомные в поисках укрытия на ночь.

Солдат подозрительно огладывал проходивших мимо оборванцев. Он сидел на парапете, погруженный в раздумья, ни с кем не разговаривая. По набережной брели женщины в лохмотьях, тащившие за собой грязных детей, измученные мужчины с пустыми взглядами. Приходили сюда и пьянчуги, и коптильщики рыбы, и заядлые игроки. Среди этих людей встречались те, кто опустился из-за превратностей судьбы, но в основном это были те, кто сам катился по наклонной. Никто из них не обращался напрямую к Солдату, а тот был не настолько уверен в себе, чтобы заговаривать первым.

Через какое-то время вернулся ворон и принес в клюве кусок мяса. В течение следующего часа птица кормила Солдата, словно своего птенца. Наевшись, он заснул прямо на парапете. К счастью, ночь выдалась теплой, поэтому Солдат не страдал от холода.

На следующее утро он пошел бродить по городу с вороном на плече, ища рынок. Отыскав торговые ряды, позавтракал капустными кочерыжками из сточной канавы.

На рынке Солдат впервые увидел свое отражение в бронзовом зеркале. Лицо, окаймленное черной бородой, было ему совершенно не знакомо. Он нашел, что выглядит усталым, но крепким; чистую кожу не портили ни шрамы, ни язвы. Действительно, он выглядел так, как должен выглядеть настоящий солдат. Черные волосы были не по местной моде коротко острижены, по-видимому, весьма неопытным цирюльником. Судя по внешнему виду, ему лет тридцать.

Солдат не почерпнул из отражения в зеркале никаких других сведений о себе. Он оставался для себя полной загадкой.

Солдат попробовал просить подаяние. Люди тотчас же начали относиться к нему враждебно. Его пихали и пинали ногами, разбередив все раны и едва не переломав кости. Еще Солдата потрясла полнейшая апатия жителей города. Похоже, их совершенно ничего не волновало. Несколько раз Солдат натыкался на трупы, валяющиеся в темных закоулках или плавающие по каналам, со следами насильственной смерти. По всей видимости, убийства в Зэмерканде были обычным делом, и он опасался, как бы его не обвинили в одном из них. Как просто ткнуть пальцем в чужестранца и крикнуть: «Убийца!»

В городе процветала коррупция; горожане в открытую передавали взятки представителям властей. Судя по всему, Гутрум был опасным местом для человека, не имеющего Друзей и не знающего неписаных правил, позволяющих выжить в беспокойное время.

Слоняясь по рынку и выклянчивая себе на пропитание, Солдат познакомился со Спэггом.

Он остановился перед одним из прилавков, ошеломленно разглядывая представленный на нем товар. На прилавке лежали отрубленные кисти рук. Одни были набиты травами, у других между указательным и средним пальцами торчали свечи. Остальные оставались в первозданном виде. Изо всех кистей была выпущена кровь. Высохшие руки выглядели серыми и бурыми; в некоторых хрящи и сухожилия так съежились, что кисти теперь напоминали когти гигантской хищной птицы.

— Дружище, я могу тебе помочь? — спросил продавец с прыщавым лицом, появившийся за прилавком. — Хочешь купить мой товар? — Он пристально посмотрел Солдату в лицо. — А может быть, ты хочешь продать свои голубые глаза? В Гутруме это большая редкость. Можно даже сказать, явление уникальное. Я много выручу за такие глаза, если мы сохраним их в крепком джине.

Солдат посмотрел на продавца. Тот был в кожаном фартуке и шапочке, прикрывающей макушку.

— Мне они самому нужны. Других у меня нет. И я ничего не могу у тебя купить. Совсем ничего. Разве ты не видишь, что я бедняк? Кстати, а для чего нужны эти руки?

Торговец фыркнул.

— Ты не знаешь, кто я такой? Ах да, железный ошейник! Ты чужестранец. Что ж, я Спэгг, а это, друг мой, особые амулеты, «руки славы». Кисти повешенных. Обладатель такой руки откроет себе двери к богатству. Ничего страшного, что у тебя нет денег прямо сейчас. Просто обещай делиться со мной, скажем так, своими будущими поступлениями, и я продам тебе одну кисть в кредит.

Солдат вспомнил трупы с обезображенными руками, болтающиеся на виселицах в окрестностях города.

— Ты отрезаешь их у трупов?

— Только у меня одного есть лицензия на руки повешенных! — с гордостью заявил Спэгг. — Я получил ее у самого королевского канцлера. В городе я единственный продавец товара такого рода. Лучшего качества ты больше нигде не найдешь. Спроси кого хочешь. — Взяв одну кисть, сморщенную и высохшую, торговец протянул ее Солдату. — Я буквально слышу, как ты бормочешь себе под нос: «Жуткий предмет». Но эта зловещая на вид штуковина может сделать тебя невидимым, друг мой. А если зажечь свечу, сделанную из натопленного отсюда сала, твои враги застынут, не в силах пошевелиться. Очень полезный инструмент для того, у кого лучшее время для занятий своим ремеслом — поздняя ночь и раннее утро.

Солдат покачал головой.

— Видишь ошейник? Если меня поймают на воровстве, то вышлют из Зэмерканда.

— Но с одной из этих вещиц, — улыбнулся Спэгг, обводя рукой свой товар, — ты снова незамеченным вернешься назад.

— Как можно верить в такую чушь!

Спэгг тщательно уложил руку на прилавок.

— Друг мой, в этом-то вся хитрость. Для того чтобы колдовство сработало, надо в него поверить. Нередко покупатели возвращаются ко мне и жалуются: «Спэгг, от этого амулета нет никакого толку! » А я им отвечаю: «Все дело в том, друзья мои, что вы должны заставить ее работать». Надо наполнить ее своей верой, иначе она так и останется отрубленным куском тела, правда?.. Слушай, а как насчет честного обмена? Подлинная рука повешенного за старые кожаные ножны с серебряным ободком.

Торговец указал ножны, висящие у Солдата на поясе. Тот судорожно схватился за них.

— Нет… нет, я с ними ни за что не расстанусь.

Покачав головой, Спэгг усмехнулся.

— Дружище, такие жадины в жизни ничего не добиваются. Посмотри на себя. Ты едва стоишь на ногах от голода…

Внезапно он прищурился, погружаясь в раздумья.

— Слушай, есть одно предложение, — наконец сказал Спэгг. — Как насчет того, чтобы пойти ко мне работать? Много я платить не смогу, но по крайней мере на одну приличную кормежку в день хватит. Ну, что скажешь?

— И что я должен буду делать?

— Ну как же, ты будешь разъезжать по окрестностям Зэмерканда и собирать для меня руки, а я буду сидеть в лавке и торговать ими. Понимаешь, когда я сам езжу за руками, мне приходится закрываться. А так ты станешь поставлять мне товар, а я не буду отвлекаться от торговли.

— Ты предлагаешь мне это, случайно, не потому, что охота за руками — занятие опасное?

Тщедушный человечек с впалой грудью и узкими плечами постарался как можно лучше изобразить негодование.

— Это я-то? Чего-то боюсь?.. Знай, в радиусе пяти миль нет другого такого храбреца! Просто я беспокоюсь о своей торговле. Я должен постоянно быть здесь, в лавке.

— А почему бы тебе не оставить лавку на меня? Тогда бы ты смог сам собирать руки.

— Доверить незнакомому человеку деньги и товар? — На этот раз Спэгг был искренне потрясен. — Наверное, у тебя в голове завелись черви. Слушай, железный воротник, я сделал тебе предложение. Ты его принимаешь или нет? Хватит пререкаться.

— Сколько положишь?

Спэгг с отвращением покачал головой.

— Еще ни разу не встречал человека, умирающего от голода » в то же время теряющего время на споры со своим хозяином. Не беспокойся, я о тебе позабочусь.

— Сколько?

— Две спенции за руку. Левая рука дороже правой, но я готов платить пять спенций за пару. Только помни, они должны быть от одного трупа. За кисти с отсутствующими большими пальцами я не дам ни гроша. Если повешенные перед тем, как стать убийцами, были просто ворами, у них наверняка отрублены большие пальцы. А вот против татуировки я ничего не имею, особенно против всякой чернухи — знаешь, черепов, магических символов и тому подобного. Кое-кто из моих покупателей коллекционирует руки с различными татуировками. Шрамы? Разве что единичные. Изуродованные руки мне не нужны. Вопросы есть?

— Дашь мне лошадь?

— Лошадь? — воскликнул Спэгг. Выражение отвращения прочно поселилось у него на лице. — Ты получишь осла, радуйся и этому.

Вот так Солдат устроился у Спэгга, торговца амулетами.

Осел Спэгга оказался животным отвратительным и упрямым, старым, как горы, и таким же неподвижным. Работа была мрачной и тяжелой, но Солдат был готов на все, лишь бы прокормиться.