Глава 1

Граф Линдейл умирал. Снова.

Он лежал в кровати сморщенный, с ввалившимися щеками, правая его рука покоилась на груди, будто он дожидался последнего удара сердца.

Однако на Эвана Маклейна это не произвело особого впечатления. Его дядя Дункан, по крайней, мере, раз в год удобно устраивался на смертном одре, и каждое неминуемое отбытие дядюшки из земной юдоли собирало у его постели сыновей и племянника, которые могли облегчить ему отход в мир иной. Граф с возмутительной самонадеянностью требовал от них обещаний исполнить его последнюю волю, а потом, «выздоравливая», использовал эти обещания в виде кнута, чтобы гнать их, как стадо, в нужном ему направлении.

– Боюсь, сегодня вечером придет моя смерть, – граф произнес это как реплику из дурной пьесы, – но перед отходом я должен привести свои дела в порядок. – Он с трудом протянул вперед дрожащую руку.

Эван снисходительно улыбнулся. Он уже четыре дня ждал, когда граф соизволит закончить игру.

– Поскольку Хэмиша здесь нет, я целиком полагаюсь на тебя, – обратился граф к наследнику.

Действительно, как раз сейчас Хэмиш вместе с младшим братом наслаждался ярким солнцем на континенте, а не сидел в старом замке, в комнате с тяжелыми зелеными портьерами, где балдахин из такой же поблекшей материи обрамлял тело графа, покачиваясь на кровати, словно театральный занавес.

Вызов к смертному одру, который заставил Эвана прервать визит в Лондон, уже сам по себе раздражал, а неприятное открытие, состоявшее в том, что кузены, сыновья графа, сбежали за границу, по-настоящему раздосадовало его.

– Признаюсь, я рад, что ты здесь, мой мальчик. Хэмиш не понял бы, насколько это важно для меня. Ты знаешь, каков он.

– Конечно, знаю.

Эван действительно знал, и даже слишком хорошо. С возрастом Хэмиш превратился в одного из тех рассудительных шотландцев с поджатыми губами, которые так любят нравоучения. Когда граф, в конце концов, умрет, что случится лет через десять, Хэмиш, вполне вероятно, попытается исправить своего кузена угрозой лишить его содержания, которое сейчас значительно увеличивало скромный доход Эвана.

Что до дяди, то он никогда ни в чью личную жизнь не вмешивался. С его стороны было бы верхом лицемерия осуждать племянника за дурное поведение, так как граф Линдейл сам был повесой в юности и распутником в зрелые годы. Эван не сомневался, что белокурая женщина, мелькнувшая сегодня в замке, любовница «умирающего».

Короче говоря, у графа намного больше общего с племянником, чем с сыновьями. Если дядя решил сыграть отход в мир иной, когда рядом находится только Эван, значит, обещание, которое он попытается выторговать на этот раз, может выполнить лишь такой же распутник, как он сам.

– Вон письмо, которое все объясняет.

Указав дрожащей рукой в сторону письменного стола, граф с трудом приподнялся и теперь напоминал умирающего отца с картины Греза. В обширной коллекции дяди Дункана была гравюра, воспроизводящая эту картину, и он явно ценил ее театральную сентиментальность.

– Ты должен отдать письмо кузену и проследить, чтобы Хэмиш выполнил мои просьбы, содержащиеся в нем. Поклянись.

– О, только не это. Он будет графом. Я останусь зависимым родственником и не смогу ничего от него требовать.

– Так ты скажи ему, что связан данным мне обещанием.

– Хэмиш не примет это в расчет. Вы просите, чтобы я изводил человека весь остаток моей жизни, но это все равно, что биться головой о каменную стену. Нечестно требовать от меня то, чего я не смогу выполнить.

– Сможешь, если хорошенько подумаешь: ты намного умнее, чем он.

Эван уже начинал терять терпение. Одно дело вымогать обещание у него, и совсем другое – требовать, чтобы он заставлял еще кого-то действовать в соответствии с прихотями дяди.

– Полагаю, это нечто жизненно важное для вас…

Вот только что именно? Позаботиться о стрижке овец? Сопроводить какую-нибудь покинутую любовницу на бал? Требования графа никогда не были судьбоносными, однако всегда чертовски неудобными и часто скучными.

– В юности я жестоко оскорбил человека. Следующий граф должен исправить эту ошибку.

– А в чем, собственно, дело?

Неужели дядя переспал с женой друга? Хотя непристойные манеры прошлого века были для Эвана предметом зависти, но соблазнение жены друга он считал абсолютно неприемлемым. Однажды, когда они с дядей вместе развлекались, он попытался объяснить старому козлу, насколько это бесчестно, но Дункан его просто не понял.

– Я был мстительным, слишком далеко зашел, и это до сих пор терзает мою совесть. Разумеется, я собирался все уладить, но теперь… – Его рука опять легла на сердце.

– Не сомневаюсь, что вы сами сможете исправить ошибку, когда вам станет лучше…

– Мне не станет лучше. Я уже сказал тебе, что умираю.

Дядя Дункан говорил настойчиво, властным голосом, темные глаза его сверкали из-под ночного колпака, а лицо приобрело здоровый розовый цвет. Ну что за дурацкая идея разыгрывать из себя умирающего! На самом деле не было никакой надобности вытаскивать его сюда из Лондона, оторвав от восхитительной охоты за прелестной миссис Нортон, с раздражением подумал Эван. Дядя выглядел совершенно здоровым и вполне способным проскакать верхом двадцать миль.

– Поклянись. – Граф окончательно сел в постели. – Неужели ты позволишь мне сойти в могилу, оставив незаконченным это дело и даже без всякой уверенности, что мой грех будет прощен? Неблагодарный! Я сделаю дополнительное распоряжение к завещанию, и ты не получишь ни гроша. Я оставлю Хэмишу письмо, чтобы он лишил тебя содержания.

Ну вот, теперь еще и шантаж. Дяде Дункану следовало бы нанять писателя, чтобы тот придумал ему хоть несколько новых реплик.

– Ладно уж, клянусь, – процедил Эван сквозь зубы. – Клянусь проследить, чтобы следующий граф исправил то, что вы натворили, а сами уладить не потрудились.

Совершенно бесполезное обещание, так как «следующего графа» в ближайшее время не предвидится. К тому же клятва Эвана мало что значила, поскольку для ее выполнения он не обладал властью. Тем не менее, дядя Дункан с удовлетворением упал на подушки; тело его словно обессилело, щеки посерели, и он вялым движением руки отпустил племянника.

Чувствуя досаду и все же забавляясь этим представлением, Эван доиграл свою роль до конца: встав, он склонился над дядюшкой, поцеловал его в щеку и покинул комнату.

Однако ночью граф удивил всех: он таки действительно умер во сне.

Эван был ошеломлен столь неожиданным поворотом событий, но подозревал, что еще большей неожиданностью это стало для самого графа.

Две недели спустя Эван лежал неподвижно в своей лондонской квартире. Будь жизнь справедливой, он бы теперь не валялся тут в одиночестве, а давал урок любви миссис Нортон, расшнуровывая ее корсет и готовясь обнажить восхитительные прелести.

Вместо этого он был вынужден отменить любовное свидание и теперь распластался на диване, будучи не в состоянии даже шевельнуться, а не то, что соблазнять женщину.

С трудом подняв руку, Эван взял письмо и снова прочел первую строчку. Невероятно! Непостижимо! Всего месяц назад он был счастлив, простодушен, занимался своим делом, которое не требовало больших усилий, потому что его дела связаны только с удовольствиями, а теперь…

Тут слуга очень кстати принес новую бутылку вина; первую Эван только что выпил, как матрос стакан рома.

Одновременно с бутылкой в комнате появился и Данте Дюклерк. Прищурившись, он посмотрел на Эвана, и его ангельски красивое лицо расплылось в улыбке.

– А, Дюклерк! Хорошо, что ты пришел.

Этот визит тронул Эвана; став домоседом, Данте уже не бывал на их вечеринках с тех пор, как прошлой весной женился на Флер Манли. Однако бедствие, постигшее друга, снова привело его сюда.

– Твое сообщение показалось мне прямо-таки отчаянным. Ты что, нездоров? Выглядишь персонажем с дурной картины Греза…

– Еще бы! Пойми, случилось несчастье. Полная катастрофа. Вот, читай, и сам все узнаешь. – Эван протянул Данте письмо, и тот с письмом в руке сел на софу, даже не заметив маленькую бронзовую статуэтку – вчерашнее приобретение Эвана. Нимфа, обслуживающая Пана, созданная в эпоху Возрождения, пополнила его знаменитую коллекцию произведений эротики, и Эван чрезвычайно гордился ею.

– Боже, – произнес Данте через несколько минут, в недоумении глядя на письмо.

– Теперь ты понимаешь, насколько это существенно?

– Да, весьма неожиданно. Не знаю, поздравлять тебя или сочувствовать.

– Будь я проклят, если собираюсь горевать. Но что за преступная опрометчивость с их стороны! Где разум Хэмиша? Если он хочет лезть на проклятую гору и погибнуть в чертовой лавине – пусть, но тащить за собой младшего брата, рисковать жизнью другого человека… – Эван закрыл глаза. Это точно было уж слишком.

– Жаль, что оба занимались пустяками, собираясь жениться.

– Ты говоришь, жаль? Это просто безответственно! Смотри, куда привела меня их небрежность.

– Похоже, она сделала тебя графом Линдейлом.

– Вот именно. Проклятие!

Эван спустил ноги с дивана и сел.

– Устраивайся поудобней. Я собираюсь напиться, и мне нужна компания. Надеюсь, ты предупредил жену, что будешь нескоро…

– Когда Флер прочла твое драматическое послание, она решила, что у тебя большие неприятности, и сама настояла, чтобы я пошел к тебе, не имея представления, что твои ужасные новости означают наследование титула и большого состояния.

– Обойдемся без насмешек, Дюклерк. Человек должен иметь право как-то подготовиться к такому повороту судьбы. Между титулом и мной стояли двое молодых, совершенно здоровых людей. Были шансы, что оба умрут, не оставив сына? Никаких. А теперь…

Выхватив у Данте письмо, Эван швырнул его на пол, но это не помогло. Что-то по-прежнему продолжало его беспокоить, что-то столь же неприятное, как и само письмо.

– Черт возьми! – внезапно воскликнул он.

– Понимаю твое потрясение, Маклейн, но ты будешь хорошим графом. И жизнь тебе это не так уж испортит, как ты полагаешь.

– Возможно, но «черт возьми» вовсе не по этому поводу. – Эван встал и направился к письменному столу, стоявшему в темном углу комнаты. – Я обещал дяде Дункану после его смерти отдать Хэмишу кое-что и захватил это «кое-что» с собой.

Разыскивая письмо дяди, Эван принялся раздраженно открывать и закрывать ящики, а когда наконец нашел, посмотрел на печать и осушил еще стакан вина.

– Дюклерк, позволь задать тебе философский вопрос. Предположим, умирающий человек выманил у тебя обещание. Ни ты, ни сам этот человек не верили, что он и правда умирает. Предположим, вы оба думали, что последняя обязанность ляжет на кого-то еще, но причудливое стечение обстоятельств привело к тому, что это выпало тебе. Учитывая все странности, ты бы не сказал…

– Нет.

– Конечно. Ты прав.

– Наверное, ты должен его прочитать. Может, это какая-нибудь мелочь.

– Хотелось бы верить… – Вздохнув, Эван сломал печать.

– Ну? – Данте явно не терпелось узнать, что в письме.

– Оказывается, много лет назад мой дядя причинил зло человеку по имени Камерон, разорив его. Теперь он хочет, чтобы я позаботился об этом Камероне и его семье, обеспечив их всем, в чем они нуждаются. Очень неопределенно. А вдруг они захотят карету с четверкой лошадей… или двадцать тысяч в год?

– Думаю, ты сам должен решить. Вряд ли твой дядя хотел, чтобы ты предоставил им все, что они пожелают.

– Хорошая мысль. Я не зря позвал именно тебя, а не кого-нибудь другого: женившись, ты стал таким… благоразумным.

– Ну-ну, я не потреплю оскорблений.

– Ладно, извини. – Эван снова заглянул в письмо. – Кажется, этот Ангус Камерон живет на севере, у восточной границы Стратнейвера. Следовательно, я должен вернуться в холодные горы Шотландии.

– Ты сказал, Ангус Камерон? Мой отец не раз упоминал некоего Ангуса Камерона и даже вел с ним оживленную переписку…

– Может, ты помнишь какие-нибудь подробности? Дядя обещал, что письмо все объяснит, но так и не потрудился написать, как навредил этому человеку.

– Помню, но только то, что отец считал Камерона чересчур эксцентричным.

– Не слишком обнадеживающе, Дюклерк. Твой отец и сам был довольно эксцентричен. Если ониспользовал это слово для характеристики Камерона, боюсь, мне придется иметь дело с сумасшедшим.

– Не думаю, что все так плохо. Насколько я помню, отец говорил о глубоких познаниях Камерона в древне-кельтской культуре – друиды и прочее. Отца это лишь слегка интересовало, а Камерон был увлечен всерьез. Возможно, тут есть некоторая странность, но скорее это не сумасшедший, а всего лишь неординарный человек.

– Как будто мне от этого легче! – Эван опять наполнил стакан. – Черт, быстрее бы напиться. Ты должен остаться, Дюклерк. Женщин не будет, обещаю – все это дело напрочь отбило у меня охоту к удовольствиям.

– Похоже, ты действительно свихнулся от горя, друг мой, раз нуждаешься в моей компании на таких условиях. Никогда бы не подумал, что услышу от тебя подобные слова.

Да, черт побери, он свихнулся! А еще потрясен и едва сдерживает раздражение. Он не хотел быть графом, и Камерон только одна из причин. Теперь, куда бы Эван ни повернулся, он отовсюду будет слышать надоедливые слова «ответственность», «долг», «обязанность».

– Возможно, ты скоро поймешь, что такое ответственность, – тут же сказал Данте, указывая на письмо, валявшееся теперь среди прочих бумаг. – И обязанность станет еще более тягостной, если ты начнешь откладывать ее исполнение. Приближается зима, так что ты должен поскорее отправляться в Шотландию, разумеется, после того как выполнишь свои обязанности при дворе…

На этом месте Эвану очень захотелось ударить друга кулаком в нос.

 

Глава 2

– Наверно, это там. – Эван кивком указал куда-то вниз слуге Майклу.

– Слава Богу.

С вершины холма они некоторое время смотрели на долину, где стоял дом Ангуса Камерона. Безлесные холмы, красивая долина, небо, такое голубое, что слепило глаза, воздух, настолько чистый и живительный, что болела грудь. Наверняка все это вдохновило бы поэта… Однако мысли Эвана отнюдь не напоминали прекрасные стихи. После адского путешествия, большей частью в седле, под ледяным дождем, по грязи, которой с лихвой хватило бы, чтобы заполнить эту долину, он добрался до цели едва живым.

«Надеюсь, ты сейчас получаешь удовольствие, дядя Дункан», – промелькнуло в его мозгу.

– Не спеши благодарить провидение, Майкл: вряд ли окончание путешествия улучшит нашу судьбу. Возможно, у Ангуса Камерона есть шестеро громадных рыжих сыновей, и они носят клетчатые юбки, а также швыряют друг в друга для забавы стволы деревьев. А еще здесь, без сомнения, на ужин подадут хаггис, а я не поклонник ливера в телячьем рубце.

– Сэр, неужели у вас нет добрых слов для соотечественников?

– Ах вот ты о чем. Ну да, я шотландец и, тем не менее, не люблю горцев. Они только мнят себя чистокровными шотландцами. Многие горцы не согласны с объединением, с признанием своей земли частью Великобритании, и поэтому большинство из них до сих пор живет в забытых Богом долинах вроде этой, мирясь с мерзкой погодой, от которой сбежал бы любой нормальный человек.

Спускаясь в долину, Эван отнюдь не рассчитывал на радушный прием; он не сообщил Камерону о своем приезде, чтобы не получить отказ, и теперь хотел поскорее выполнить тягостную обязанность.

Долг. Обязанность. После церемонии у короля он больше не Эван Маклейн, светский человек, игрок и пьяница, замечательный любовник, устроитель превосходных лондонских оргий, а пэр, член палаты лордов, глава семейства, состоящего из многочисленных родственников, чьих имен он не знал, и знать не хотел.

Но еще хуже другое. Свет давно привык не замечать его поведение, зато теперь оно вдруг стало печально известно всем. Эван даже слышал, что какой-то бездельник присвоил ему титул «лорда-грешника». Вот уж нелепость так нелепость.

Единственным утешением в этом путешествии служило то, что он покинул Лондон, где несколько мамаш, имевших дочек на выданье, начали слать ему приглашения в дома, где раньше его не принимали. Как же, он ведь теперь граф, и мамаши без зазрения совести предлагали своих невинных дочерей лорду-грешнику.

– Сэр, вы говорили, это будет лачуга, темная и древняя… – Повернув светловолосую голову, Майкл с негодованием посмотрел на вьючную лошадь, которая с трудом тянула поклажу. – Вы заставили меня взять с собой постельное белье и мыло, но тут, похоже, все это есть.

Дядя Дункан всерьез утверждал, что разорил Камерона, однако его дом оказался лучшим из тех, что они видели на протяжении многих миль. Не какая-то грязная хижина с соломенной крышей, а двухэтажный каменный особняк, построенный на собственном участке земли, окруженный привлекательными растениями, с большой конюшней, перед которой стоял довольно приличный экипаж.

Наверное, это одна из тех семей, которая будет питаться одним супом, лишь бы из гордости соблюсти приличия.

– Взгляните, сэр, там что-то происходит…

Переведя взгляд на дом, Эван увидел в двух сотнях ярдов за ним крошечные фигурки людей. Черт побери, неужели он приехал во время какого-нибудь местного торжества? О нет! У него совершенно не то настроение…

Путешественники спустились с холма и, миновав дом, направились к реке, где собравшиеся жители наблюдали за тремя мужчинами, двое из которых медленно удалялись друг от друга.

Эван с интересом посмотрел на решительного блондина, шедшего в их сторону, потом увидел пистолеты.

Ого, да это дуэль!

Человек, приближавшийся к ним, был слишком молод для Ангуса Камерона, на вид ему не больше восемнадцати. Тогда Эван перевел взгляд на его противника, который шел в противоположном направлении. Этот был куда больше похож на Камерона – он выглядел персонажем из драмы эпохи Реставрации: сапоги, панталоны, красный камзол, широкополая и чрезмерно пышная коричневая шляпа с большим красным плюмажем. Видимо, старик носил одежду предков и никогда не покупал ничего нового. «Эксцентричен» – так, кажется, говорил отец Дюклерка. Или слишком беден, чтобы нанять портного.

Но могло быть и хуже: он вообще мог носить одеяние друидов. Высокий, гибкий человек двигался легко, будто годы не состарили его; когда дуэлянты остановились, резко повернулся, и Эван увидел под полями шляпы глаза – но это определенно не были глаза Ангуса Камерона.

Женщина! Суровое выражение лица делало ее старше, но само лицо выглядело довольно молодым.

Блондин тоже повернулся, пистолеты начали подниматься.

Господи!

Натянув поводья, Эван галопом поскакал к ним. Наблюдавшие за дуэлью зрительницы дружно вскрикнули, когда он пронесся мимо. Его внезапное появление на миг отвлекло дуэлянтов, и в результате он успел осадить коня как раз между ними.

– Боже правый, перед тобой женщина. О чем ты думаешь? – Эван возмущенно посмотрел на молодого человека.

– Я думаю, что успею пристрелить ее раньше, чем она меня.

– Черта с два. Убери оружие.

– Кто вы такой, сэр, чтобы вмешиваться? – прозвучал за спиной требовательный голос, и Эван обернулся. Свободные камзол и панталоны не могли полностью скрыть женские формы дуэлянтки. Локон рыжих волос падал из-под шляпы на лицо с прозрачной белой кожей, признаком настоящей шотландской красоты; малиновые губы и нежный овал лица притягивали его взгляд не меньше, чем нефритовые глаза.

– Я лорд Линдейл. – Он впервые использовал титул, чтобы доказать свое право делать то, что его не касалось.

– Никогда про вас не слышала. А теперь уберите лошадь и дайте нам закончить. – Женщина махнула пистолетом в сторону южных холмов, словно давая понять, как далеко ему надо убраться.

– Клянусь, вы этого не сделаете, пока я здесь.

– Тогда отправляйтесь прочь.

– Но в эту долину ведет одна дорога, и я ехал именно сюда. Опусти пистолет, женщина.

– Нет. Джейми Маккей обесчестил мою сестру. – Красный плюмаж наклонился к девушке в коричневой накидке. – Она слишком молода и глупа, чтобы знать повадки мужчин. Он месяцами ходил за ней, а вчера уговорил ее встретиться с ним. Теперь прочь с дороги, чтобы я могла убить его.

– Ты правда обманул ее, парень? – грозно спросил Эван блондина.

Тот покачал головой, и тогда Эван пристально взглянул на девушку с большими испуганными глазами. Она тоже отрицательно затрясла головой;

После этого Эван уже более решительно повернулся к старшей сестре:

– Я говорю, опусти пистолет.

– Черта с два. Убери свою кобылу.

Спешившись, Эван направился к женщине.

– Твоя сестра говорит, дело вовсе не зашло так далеко. Ты должна ей верить. Опусти пистолет или стреляй в меня – я не уйду, и точка.

Зеленые глаза женщины гневно сверкнули, и на секунду Эван подумал, что она действительно может выстрелить. Не желая рисковать, он схватил ее за запястье и аккуратно отобрал оружие.

– Почему ты суешь нос в чужие дела – тебе что, делать нечего? Занимайся своими…

Больше не обращая на нее внимания, Эван подошел к Джейми Маккею. Отчего-то этот парень показался ему слишком уж самодовольным. Когда дело касалось женщины, Эван руководствовался только двумя правилами: никаких жен друзей, никаких девственниц. Теперь это должно стать ясно молодому повесе.

– Ты не обесчестил ее, но собирался, не так ли?

Вместо ответа юноша лишь ухмыльнулся и тут же получил удар кулаком в солнечное сплетение. Зрители дружно охнули, а Джейми упал на колени. Размахнувшись, Эван снова ударил его, на этот раз в лицо, и парень бездыханным опрокинулся на спину.

– Ты кто – его секундант? – Эван взглянул на подбежавшего к ним молодого человека.

– Нет, брат. Джейми не вернулся домой прошлым вечером, и отец послал меня искать его. Хорошо, что он не умер. Теперь потребуется объяснение, ведь вызов послала женщина.

– Полагаю, твоей семье будет трудно замять этот скандал. Убери его отсюда, пока эта фурия не нашла другой пистолет. Да, сунь братика в экипаж и вези домой. Скажи отцу, что сестры Камерон не потаскушки и не объект для развлечения подонков.

Эван взглянул на плюмаж и шляпу. Отличный образчик тех несносных женщин, которые всегда стремятся оставить последнее слово за собой.

Когда поддерживаемый братом Джейми побрел к дому, следом, обходя Майкла и лошадей, двинулась стайка женщин. Эван замыкал шествие.

– А вы куда идете?

Он молчал, не глядя на незнакомку. Не дай Бог, начнется ссора – тогда она скажет, что Эван вмешался не в свое дело, и будет права. Если он назовет ее сумасшедшей, то тоже будет недалек от истины. Тем не менее, несмотря на ее панталоны, он заметил, что ноги выше колен у нее довольно стройные и длинные; а поскольку Эван часто видел женщин без одежды, то мог представить и все остальное.

– Я иду в этот дом с визитом к мистеру Ангусу Камерону. Полагаю, это ваш дедушка?

– Это мой отец. Что вы от него хотите?

– У меня к нему важное дело, ради которого я проделал весьма нелегкий путь из Лондона.

– Долгое путешествие лишь для того, чтобы спасти шкуру Джейми Маккея? Вам следовало прежде написать, и я охотно сообщила бы вам, что Ангус Камерон умер пять лет назад.

Эван остановился как вкопанный. Прекрасно. Только дядя Дункан был способен поручить ему дело и потребовать немедленного исполнения, забыв хотя бы поинтересоваться, живали еще жертва его великого греха. Даже странно, что дом Камерона до сих пор цел, а все семейство не переехало куда-нибудь в Бразилию.

С другой стороны, обещание касалось не одного Камерона, и весть о смерти Ангуса вряд ли освобождала его от принятых обязательств.

– Это печально, что ваш отец умер. Тогда я попробую поговорить с вашей матушкой или братом.

– Будь у меня брат, дралась бы я на дуэли?

– Кажется, вы получали большое удовольствие от этого представления…

– Полегче, мистер!

– Эван, граф Линдейл.

Хотя Эван ни от кого не требовал подобного обращения, но именно сейчас, именно с ней такая возможность доставляла ему радость.

– Так вот, лорд Линдейл, я не получила от этой истории совершенно никакого удовольствия. Просто это было необходимо. Джейми считает, что моих сестер некому защитить, что никто его не остановит, если он попытается позволить себе что-нибудь лишнее. Теперь я напомнила ему и таким, как он, насколько они ошибаются; думаю, на какое-то время мы будем избавлены от подобных неприятностей.

Но Эван почти не слушал: его больше интересовало, как меняются ее глаза. Сейчас они казались вспыхивающими гранеными изумрудами. Кожа ее оказалась в самом деле очень красивой: нежная, как тончайшая японская бумага. Эта отважная представительница семейства Камерон явно уже не девочка; ей, видимо, под тридцать, но это делало ее красоту даже более привлекательной.

– Неужели у вас нет родственников-мужчин, чтобы защитить ваших сестер? Ни кузенов, ни мужа?

– Нет. Это моя забота.

Только сейчас до Эвана вдруг дошло, что зрителями у реки были одни женщины.

– Нет даже слуги-мужчины, которому вы могли бы доверить охрану ворот?

Женщина тихо засмеялась и покачала головой, словно впервые увидела столь глупого графа.

– Это все равно, что пригласить лису охранять курятник. Нет, сэр, я здесь самая лучшая защита, и, если вы приехали с какой-то целью, вам придется иметь дело со мной, так как теперь я глава семьи.

Эван вздохнул. Он почему-то сомневался, что это хорошая новость. Лучше решать вопросы с эксцентричным стариком, чем с сумасшедшей молодой женщиной. Тем не менее, долг есть долг, и если повезет, утром он будет уже на пути в Лондон.

Проводив лорда Линдейла в библиотеку и отправив его слугу с лошадями в конюшню, Брайд поспешила наверх, чтобы переодеться. Когда она попыталась, укрощая непокорные волосы, создать некое подобие модной прически, в комнату проскользнула Мэри.

Несмотря на виновато опущенные глаза, младшая сестра отнюдь не выглядела раскаявшейся.

– Ты правда собиралась убить его?

– Ну уж нет – только хорошенько напугать.

– Я уже говорила тебе, ничего плохого не случилось. Этот лорд Линдейл прав, ты должна слушать меня.

Брайд воткнула несколько гребней в волосы, чтобы удержать массу длинных кудрей на затылке.

– Ничего плохого? Ты что, забыла, в каком виде я тебя нашла? Он уже почти стянул с тебя платье, а его рот был там, куда его может засунуть только жених или муж. – Проворно повернувшись, Брайд погрозила сестре щеткой. – У тебя есть средства и приданое, Роджер Маккей собирается на тебе жениться. А что этот – возьмет, что сможет, и потом растворится в тумане? Не забывай, у нас нет ни отца, ни брата, чтобы заставить его исправить дело.

Мэри огорченно поджала губы, но Брайд это не убедило. Она уже не раз читала сестре подобные нотации, однако Мэри была слишком хорошенькой в свои шестнадцать лет и слишком избалованной мужским вниманием.

– Когда пойдешь вниз, скажи Джилли, что лорд Линдейл наверняка останется на обед. Ну а до ужина я постараюсь его выпроводить.

– Думаешь, он приехал от герцогини?

– Нет. Сомневаюсь.

Увидев прекрасного коня и дорогую одежду гостя, Брайд сначала подумала то же самое и уже готова была направить на него пистолет, но, к счастью, вовремя сообразила, что герцогиня Сазерленд не посылает лордов выполнять для нее грязную работу и не шлет посредников для объяснения своих действий. Ее приспешники всегда являются неожиданно, часто среди ночи, и сгоняют арендаторов с принадлежащих ей земель, чтобы герцогиня могла отдать их фермы под выпасы овечьих стад, которые приносят ей богатство. Она и ее муж уже проделали подобное на юге и западе Сазерленда, называя такие действия «сельскохозяйственным улучшением»; а теперь они купили это графство, собираясь «улучшить» и его.

Хотя недавно герцог Сазерленд умер, разорение арендаторов на этом не закончилось. Месяц назад в восточной долине были сожжены два церковных прихода, и Брайд с сестрами видела, как жившие там семьи, лишившись всего, брели к побережью. Женщину, родившую в дороге и умершую при родах, похоронили вместе с ребенком на ближайшем сельском кладбище. Брайд оставалось только молиться, чтобы не тронули ее ферму, и надеяться, что она сможет убедить людей герцогини. Пусть даже у нее отнимут землю, только бы позволили ей с сестрами остаться в их собственном доме.

Взяв у сестры гребни, Мэри помогла ей укротить волосы.

– Лорд Линдейл очень красивый мужчина, ты так не думаешь?

Однако Брайд, как всегда, имела свое мнение. Она уже составила длинный список недостатков графа, и его внешность была главным из них. Подобное лицо обычно у мужчины, который предполагает, что способен получить все, чего бы он ни захотел. В сочетании с титулом это сплошное высокомерие, и ничего больше…

– Мне ужасно понравилось, как он стал командовать, – продолжала Мэри.

– Это означает, что тебя надо поскорее выдать замуж, голубка. Ладно, найдем тебе подходящего мужа. Ты сможешь им восхищаться месяца два, пока не повзрослеешь и не осознаешь, что значит быть женой. Потом до конца твоих дней тебе придется выполнять его капризы, или ты выплачешь глаза, когда он уйдет к другой женщине.

Вместо ответа Мэри пробормотала что-то вроде «много ты об этом знаешь», намекая на сомнительное умение сестры правильно разбираться в мужчинах.

Воспитание Мэри было важнейшей обязанностью Брайд в числе многих других. Поскольку младшая сестра вообще лишь чудом появилась на свет, ее слишком баловали в детстве, и теперь пришла пора расплачиваться за эту слабость. Ангус был стар, когда родилась Брайд, и очень стар, когда появилась Мэри. Здоровье их матери не вынесло напряжения последней беременности, поэтому в двенадцать лет Брайд осталась с тремя маленькими сестрами и пожилым отцом на руках.

Натянув платье, она повернулась, давая Мэри возможность застегнуть его.

– У меня сейчас нет времени, Мэри. Я тороплюсь. Линдейл приехал не из Сазерленда, что еще опасней. Раз он из Лондона, то мог быть послан правительством.

– О! Ты ведь не думаешь…

– Думаю. Что за дела могут быть у графа к нашему отцу?

Тут Брайд вспомнила, что оставила графа в библиотеке. Впрочем, не такой же он наглец, чтобы рыться в письменном столе… Куда хуже, если он отправился бродить по дому.

– Иди вниз, поблагодари его светлость за спасение Джейми, а заодно отвлеки ненадолго, а я пока кое-что сделаю до встречи с ним. И скажи всем, чтобы в его присутствии не говорили по-гэльски и по-шотландски. Будем говорить на книжном английском, как и он, – пусть не думает, что все мы тут неотесанные селяне и нас легко обмануть.

Дав необходимые указания сестре, Брайд прошла в гостиную напротив библиотеки. Она не пригласила сюда лорда Линдейла, потому что эта комната не годилась для приемов.

Вдоль северной стены под окнами стояли в ряд длинные столы, и на каждом лежали приборы – не столовые принадлежности, а гравировальные резцы, шила, металлические лотки. Сестра Анна сидела у окна, склонившись над листом бумаги, и держала в руке гусиное перо.

– Ради Бога, чем это ты занимаешься? – подозрительно спросила Брайд.

Сестра подняла золотисто-каштановую голову и заморгала, будто со сна.

– Ты сказала, тебе нужны рисунки – ведь ты едешь сегодня в город и…

Анна говорила по-гэльски – так они всегда общались между собой. Только Мэри отказывалась пользоваться гэльским – как младшая из сестер, она меньше испытала влияние отца и хотела выглядеть современной молодой дамой.

– В доме незнакомец, Анна, и одному Богу известно, зачем он приехал. Работа обождет. Прояви хоть немного благоразумия, дорогая.

Сестра недоуменно посмотрела на Брайд, но та решительно сгребла бумагу и сложила ее в стопку.

Вторая по старшинству, Анна была мечтательной и рассеянной. Отец всегда считал, что у нее есть удивительный дар, нечто вроде способности разговаривать с духами, однако у Брайд имелось на этот счет более простое объяснение: ее сестра немного не от мира сего. К примеру, Анна никак не могла взять в толк, почему один и один будет два, а когда ей преподносили эту истину, она допускала вероятность, что, если долго и хорошо думать, может получиться не два, а нечто другое.

Брайд сунула бумаги в ящик и поспешила в дальний угол комнаты, где стоял печатный станок. Убедившись, что после вчерашней работы на столах не осталось ничего неподобающего, она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

– Где Джоан?

– Ушла помочь слуге нашего гостя с лошадьми.

Этот человек был не менее элегантен, чем хозяин, и тоже довольно красив, так что вряд ли он найдет Джоан привлекательной, однако…

– Иди скажи Джилли, что на обед нужен заяц. И пусть быстрее возвращается да поможет тут убраться. Еще скажи, пусть наденет сегодня чистое платье, а если она не сменит башмаки, я заставлю ее целый месяц заниматься штопкой.

Решив, что предусмотрела все и сестры готовы исполнить ее указания, Брайд отправилась в библиотеку. Она сделала еще два глубоких вздоха и напомнила себе о «книжном английском», который поможет ей принять необходимые меры против бесцеремонного вторжения лорда Линдейла.

«Да, он красив. Даже слишком».

Это была первая мысль, пришедшая на ум Брайд, когда она закрыла за собой дверь библиотеки.

Граф стоял у камина, листая книгу, которую он достал с верхней полки. При его росте для него наверняка не составило никакого труда дотянуться до нее и без приставной лестницы.

Отлично скроенный черный сюртук для верховой езды, узкие штаны из желтовато-коричневой оленьей кожи и высокие сапоги подчеркивали его атлетическое телосложение, но Брайд попыталась убедить себя, что мужественность гостя, столь редкая в этом доме, нисколько ее не трогает.

Тем не менее, будучи правдивой женщиной, она должна была признать, что это не совсем так. Линдейл словно заполнил собой маленькую библиотеку, и ей даже показалось, что это она здесь незваный гость.

Закрыв книгу, граф повернулся, и его темные глаза под безукоризненными дугами бровей в упор посмотрели на нее. При этом его лицо выражало едва скрываемую досаду.

– Благодарю вас за ваше гостеприимство, – сухо произнес Линдейл.

Действительно, Брайд слишком надолго оставила его в одиночестве, и он давал ей это понять.

– Мои извинения, сэр. Ваш приезд явился для нас сюрпризом…

– Да, я понимаю.

Похоже, он чего-то ждал, и поскольку Брайд замерла у двери, он раздраженно указал ей на софу.

– Возможно, если вы сядете, я тоже смогу последовать вашему примеру, после чего мы поговорим о цели моего приезда.

Чувствуя себя глупой и неуклюжей, Брайд присела на софу, а граф, заняв ближайшее кресло, вытянул ноги и расслабился, как человек, привыкший устраиваться непринужденно в любом месте. Подперев рукой подбородок, он стал пристально смотреть на нее, чуть улыбаясь и не произнося ни слова. Его присутствие словно бросало Брайд вызов, на который она не знала, чем ответить. Внезапно у нее даже возникло желание проверить, не виден ли порванный край нижней юбки, не испачкано ли ее лицо…

Внезапно улыбка гостя стала более дружелюбной, и Брайд почувствовала, что краснеет.

– А в платье вы намного красивее…

Брайд сразу насторожилась. Ему определенно что-то от нее нужно.

– Скажите, вы часто надеваете… – Он сделал жест, подразумевая панталоны и камзол.

– Только когда собираюсь кого-нибудь убить.

– Значит, не часто.

– Да, не слишком.

Граф весело рассмеялся, словно она очень удачно пошутила.

– Вы говорили о ваших сестрах. И много их у вас?

– Нас всего четверо.

– Полагаю, вы старшая, раз вы теперь глава семьи. Могу я узнать, как вас зовут, мисс Камерон?

– Брайд.

– И вы в самом деле были чьей-то невестой?

Брайд почувствовала в душе растущую неприязнь. Имя, уменьшительное от Бриджет, по-английски означало «невеста» и часто вызывало уже наскучившие шутки.

– Я не вдова, если вы имеете в виду это.

– Ваши сестры тоже не замужем? Могу я спросить, как их зовут?

– Анна, Джоан и Мэри. Все не замужем.

– Вы часто заряжаете пистолет для их защиты?

– Не чаще раза в год. А почему вас это интересует, сэр?

– Сейчас объясню. Вам что-нибудь говорит имя Линдейл? Ваш отец не упоминал его когда-нибудь?

– Думаю, нет. Так вы знали моего отца?

– К сожалению, не имел чести; однако мой дядя был знаком с вашим отцом много лет назад, полагаю, еще до вашего рождения.

– Это имя ни о чем мне не говорит. Весьма сожалею.

Лорд Линдейл нахмурился.

– Дело заключается в следующем, мисс Камерон: я приехал сюда навести справки о вашей семье.

Брайд похолодела. Именно этого она и боялась. Он приехал в такую даль из Лондона, чтобы навести справки о них. Если она притворится несведущей, он решит, что четыре женщины не могут самостоятельно…

– Видите ли, перед смертью дяди я обещал ему разыскать семью Ангуса Камерона и удостовериться, что у них все в порядке. Вот почему я здесь.

Как странно и неожиданно это слышать. От облегчения Брайд едва не расхохоталась.

– Правда? Вы приехали только ради этого?

– Разумеется. А вы что подумали?

– Ничего. Просто любопытно узнать, что; привело вас сюда. И все же вам следовало прежде написать: я бы сразу сообщила, что у нас все в порядке, мы обеспечены и довольны жизнью. Теперь вы можете спокойно вернуться в Лондон, зная, что исполнили свой долг.

– Увы, не могу: я совсем не так уверен, что ваша семья обеспечена всем необходимым, как вы.

– Простите?

– Одинокие женщины ведут уединенный образ жизни в долине Шотландии, без средств к существованию, и одна из них, пытаясь защитить семью, вынуждена носить панталоны и заряженный пистолет – вот о чем рассказали мне мои глаза.

– Мы получили отцовское наследство, сэр, и поэтому не слишком нуждаемся.

– В самом деле? Так у него была работа? Дядя признался мне, что разорил вашего отца, и я был бы весьма удивлен, если бы узнал, что после смерти ваш батюшка оставил вам значительную сумму.

Только тут Брайд внезапно поняла, кем был последний граф Линдейл. Слава Богу, нынешний граф ничего обо всем этом не знал.

– Тем не менее, мы получили наследство, сэр, и хотя ваша забота о нашем благополучии достойна восхищения, уверяю вас…

– Большое наследство? Кажется, мистер Камерон умер пять лет назад… Неужели того, что он вам оставил, хватило на эти годы? Хотя вы живете здесь в уединении, есть надежда, что младшие сестры еще могут выйти замуж, но едва ли это удастся вам. Если вы не имеете, по крайней мере, несколько сотен годового дохода, я бы не сказал, что вы хорошо обеспечены…

Граф продолжал еще что-то говорить, но Брайд его не слушала. «Младшие сестры еще могут выйти замуж, но едва ли это удастся вам».

Бестактный, высокомерный лорд уже представил ее будущее: старая дева год за годом влачит жалкое существование на краю света, в то время как сестры одна задругой выходят замуж, пока не оставят ее нищей и одинокой в пустом доме.

Последний год она представляла свое будущее именно так, но столь откровенное и злое утверждение графа возмутило ее до глубины души.

– Следовательно, мисс Камерон, я должен выполнить желание дяди и поддержать вас.

– Вы хотите поддержать нас?

– По возможности.

– Без всяких условий?

– Условие одно: вы должны уехать отсюда. У вас будет дом, где ваши сестры смогут встречаться с подходящими женихами, а вам не придется защищать их целомудрие с пистолетом в руке.

Так она и думала. Никто не даст им деньги без всяких условий. Принять деньги – значит оказаться в долгу. К тому же, если лорд им поможет, он будет постоянно совать нос в их жизнь, а этого Брайд никак не могла допустить.

– Мы не уедем из этой долины, сэр. Если такова цена вашей поддержки, то мы отказываемся.

– Но я говорю о лучшей жизни. Если хотите, я устрою вас в Эдинбурге.

– Мы останемся здесь. Ни ваши деньги, ни ваша забота нам не требуются, и после обеда я вам это докажу. Видите ли, лорд Линдейл, мой отец не только оставил наследство, но и позаботился о нашем дальнейшем существовании.

 

Глава 3

Обед в доме Камеронов не был официальным приемом, и за столом рядом с Эваном, помимо Брайд, Анны иМэри, сидела немолодая женщина, которую звали Джилли. Поскольку она командовала подачей блюд, Эван решил, что она кухарка.

До его прихода за столом говорили по-гэльски, но с его появлением сразу перешли на английский, причем даже без местного акцента, как тогда у реки. Теперь это был медленный, нарочито правильный язык. Эван вспомнил, что так им пользовалась и Брайд во время их разговора в библиотеке.

Может, сказать им, что их усилия ни к чему? Пусть он владеет гэльским не в совершенстве, как они, но этого вполне достаточно, чтобы понимать их.

Когда все уже приступили к еде, в дверях появилась еще одна сестра – Джоан; войдя в комнату, она тут же начала поправлять на себе платье, будто оно раздражало ее, и в итоге умудрилась дважды наступить на подол.

Внешность и манеры Джоан произвели на Эвана странное впечатление: темноволосая, сероглазая, она проявляла куда большее самообладание, чем глуповатая Мэри или мечтательная Анна, и скорее походила на старшую сестру.

Представившись, Джоан подошла к двери и сделала кому-то знак, после чего в комнате появился Майкл.

Черт возьми, она, кажется, пригласила его пообедать с ними…

Эван раздраженно взглянул на слугу, но тот пренебрег его неодобрением и лишь многозначительно посмотрел в сторону Джилли, после чего обратил все свое обаяние на молодых леди. Вообще Майкл вел себя так, будто сидеть за одним столом с хозяином для него привычное дело, однако на самом деле это относилось лишь к карточным столам, и было частью их договоренности. Четыре года назад, когда Эван испытывал материальные затруднения, от него ушел слуга и Майкл предложил ему свои услуги, попросив в качестве платы лишь комнату, стол и возможность облегчать кошельки джентльменов в процессе карточной игры, которая часто происходила на квартире Эвана. В то время Майклу едва исполнился двадцать один год, и он мечтал сделать на этом целое состояние, а затем открыть собственный игорный дом.

– Ваши лошади превосходны, лорд Линдейл, – любезно заметила Джоан.

– Да-да, Джоан очень любит животных, – не преминул добавить Майкл. – Ей так нравится ухаживать за ними…

– Так ты хочешь сказать, что вместо тебя моих лошадей чистила эта молодая леди?

– Она сама настояла, ведь так, Джоан?

– Не стоит беспокоиться, лорд Линдейл, я действительно умею с ними обращаться, потому что постоянно ухаживаю за нашими лошадьми.

– Верно, она свое дело знает, сэр, а я, разумеется, наблюдал за ней. – Майкл одарил Джоан особой улыбкой, которая безотказно помогала ему завоевывать благосклонность женщин, посещавших вечеринки Эвана. Странно, но заигрывание со слугами почему-то рассматривалось некоторыми дамами как новое приключение.

Следя за попытками Майкла очаровать девушку, Эван тут же заметил ответную улыбку Джоан. Не слишком ли много времени они ухаживали за лошадьми?

Граф свирепо взглянул на слугу и тут же краем глаза заметил, что Брайд тоже подозрительно смотрит на Майкла.

– А у вас совсем не так холодно, как я ожидал, – с напускной веселостью произнес Эван тоном «убери пистолет, ведьма».

– Нет уж, лучше снег, – холодно ответила Брайд. – Тогда в долине появляется меньше незваных гостей.

Очень неуместное замечание. Женщина явно решила подчеркнуть свое беспокойство, но грубить все же не следовало.

– Она имела в виду не вас, лорд Линдейл. – Мэри попыталась сгладить неловкость, однако ухмылка Брайд сказала ей, что она чересчур оптимистична. – Под незваными гостями моя сестра подразумевала людей герцога, за которых мы вас сначала приняли. К счастью, скверная погода пока удерживает их от визита сюда.

– Зато на прошлой неделе они побывали к востоку от Шенвелла, – нервно произнесла Анна. – Там сожжены три селения.

– Откуда ты знаешь? – встрепенулась Брайд. – ничего об этом не слышала.

– Мне сказал об этом Роджер Маккей, пока мы дожидались, когда ты убьешь Джейми.

– Я бы предпочла услышать об этом раньше.

– Не все ли равно? – с недоумением спросила Анна. – Ты не можешь изменить это или остановить. Все, что ты можешь сделать…

Она вдруг умолкла, и все женщины за столом дружно вздохнули, после чего Анна робко улыбнулась и принялась за суп, а Джоан тут же вовлекла Майкла в оживленную беседу о лошадях. На ее энтузиазм, похоже, не повлияло даже то, что Майкл с особым красноречием повествовал именно о тех лошадях, которые принесли ему самые большие выигрыши на скачках.

Однако как только разговор прекратился, в комнате повисло тягостное молчание, и Брайд не сделала даже попытки рассеять его.

Что ж, с досадой подумал Эван, он же незваный гость. Брайд не виновата, что ему навязали эту обязанность. С другой стороны, он тоже не виноват, что ее подчеркнутая холодность так раздражает его.

Эван не сомневался, что его приезд застал Брайд врасплох. В библиотеке она была сильно удивлена и потому не осознала выпавшую ее семье удачу. Тем не менее, здравый смысл должен подсказать ей, что если она отбросит гордость, то все они от этого только выиграют, а он со своей стороны еще раз объяснит ей это, не дожидаясь захода солнца.

– Это вас мне следует благодарить за превосходный обед? – Граф повернулся к Джилли, которая молча ела рядом с ним.

– И всех, кто мне помогал. Для меня одной эта работа слишком тяжела, в особенности, когда мы должны кормить аристократа.

Эван оглядел блюда на столе. Они вряд ли бы произвели впечатление в светском обществе Лондона, но на местном уровне это определенно был праздник.

Его взгляд скользнул по обстановке столовой. Как и в библиотеке, вещи приличные, только уж очень поношенные, из тех, которые охотно приобрел бы себе преуспевающий торговец лет тридцать назад. Портьеры на окнах выцвели, большое плоское блюдо в нескольких местах обколото, кружки потемнели от времени. Без сомнения, эта комната видела лучшие дни, которые миновали, оставив после себя изящную бедность. Платья сестер, давно вышедшие из моды, носили следы аккуратной штопки, а поскольку они принимали гостя, видимо, это была их лучшая одежда. Тем не менее, их устаревшее изящество вполне подходило к обстановке.

Мэри подала кролика, которого Джилли приготовила в соусе, и Эван решил, что это лучшее блюдо на столе, о чем он и сказал кухарке, накладывая себе порцию вдвое меньше обычной. Не съедать же ему за один день весь их месячный запас!

– Его добыла Джоан, – спокойно ответила Джилли. – Это ее забота.

Добыла?

Эван взглянул на кролика, затем на Джоан, раскрасневшуюся от внимания Майкла. Нарисовав в уме карту своего путешествия в долину, он вспомнил охотничьи угодья неподалеку и вопросительно посмотрел на Брайд, но та ответила ему безразличным взглядом.

Что ж, в длинный список дел, которые он собирался обсудить с этой женщиной, непременно войдет и способ, каким ее сестра добыла кролика.

– Если Роджер Маккей не ошибся, мы уже скоро должны закончить последнюю пачку и быть готовы, – убежденно сказала Джоан.

– Я знаю.

Обычно Брайд ценила практичность сестры: обладая здравым смыслом и рассудительностью, та всегда была ее правой рукой. Хотя Брайд не понимала любви Джоан к лошадям или удовольствия от физического труда, у них было много общего; но именно сейчас Джоан ее разочаровала.

– Мы не сможем закончить, пока здесь лорд Линдейл.

– Тогда найди способ выпроводить его. Майкл сказал, что граф рассчитывает уладить дела за несколько дней, и спрашивает, какую должен комнату ему приготовить.

– Они могут устроиться в конюшне.

– Теперь не могут, как тебе известно.

Брайд оглядела спальню. Иметь собственную комнату было одним из преимуществ старшей сестры – маленькая компенсация за беспокойство и ответственность.

– Лорд Линдейл может пользоваться этой комнатой, а я перееду к вам с Джилли.

– А как же Майкл?

От Брайд не укрылась фамильярность обращения Джоан со слугой Линдейла. За обедом Джоан краснела гораздо чаще, нежели за все последние пять лет. Вообще-то это не было ей свойственно, но на этот раз Брайд могла понять сестру. И все же, хотя Майкл довольно красив и обаятелен, нечто в нем, едва уловимое, заставляло предполагать, что он далеко не так хорош, как его внешность. Этот человек напоминал Брайд прохвоста, который сперва дурит тебе голову, а затем обчищает твой карман.

– Майкл может жить в этой комнате с лордом Линдейлом или спать в конюшне. Больше здесь места нет. И еще – я не хочу, чтобы он путался у меня под ногами в кухне или в библиотеке. Помоги мне собраться, потом достань раскладушку. Кстати, насчет Майкла. Я видела, как ты флиртовала с ним за обедом. Довольно того, что я вынуждена следить за Мэри, когда в наши владения ступает нога мужчины. Будь добра, избавь меня от лишних неприятностей: ты слишком благоразумна, чтобы поддаться такому человеку.

– Ну да, ты всегда и обо всем знаешь лучше, не так ли?

Брайд замерла. Сегодня в очередной раз сестры указывают ей, что она не имеет права давать им подобные советы. Такое случалось и прежде, но редко и не столь вызывающе.

Она сунула в руки Джоан стопку одежды, и когда та молча вышла из комнаты, убедилась, что ее сундук заперт, проверила, достаточно ли в шкафу места для одежды лорда Линдейл а, и начала освобождать ящик. Переложив свои вещи в другие ящики, Брайд разобрала личные сокровища, лежавшие под бельем. Миниатюры отца и матери она спрятала в письменный стол, но тонкую кожаную папку задержала в руке.

Брайд уже год не открывала это напоминание, решив больше не рассчитывать на обещания того, кто там изображен. В темноте она встала с кровати, отнесла папку к лунному свету, падавшему из окна, и целый час боролась с желанием взглянуть на рисунок, зная, что, увидев это лицо, почувствует боль, а не успокоение.

Какова будет ее реакция теперь? Испытывая себя, Брайд раскрыла папку и взглянула на портрет молодого человека. Она сама его нарисовала, потом сделала обтянутую кожей папку, чтобы сохранить этот маленький кусок бумаги. Ни умения, ни материалов для создания миниатюры у нее тогда не было, но она сумела уловить и передать сходство.

Теперь Брайд пыталась вспомнить, точен ли портрет. Действительно ли его рыжеватые волосы были растрепанными, а во взгляде угадывалась сердечность, или она это просто вообразила?

По крайней мере, человек, изображенный на рисунке, никогда бы ее не покинул и не заявил, что уезжает, чтобы помочь ей, хотя на самом деле бежал от ее объятий. Он давно бы вернулся или написал, что с ним не случилось ничего плохого.

А может, сходства нет вообще? Может, любовь затуманила ее взгляд, и она не увидела правду? Мэри с Джоан явно так и решили.

Закрыв папку, Брайд положила ее в письменный стол к миниатюрам. Увы, глядя на это лицо, она до сих пор чувствовала печаль, а в ее душе возникло опасение, что он лишь навредил бы ей, пытаясь ее защитить. Скорее всего, теперь он живет в каком-нибудь далеком городе и ласкает другую женщину.

На этот раз граф перелистывал одну из тетрадей отца, и Брайд с трудом подавила раздражение. Библиотека забита книгами, их целое море, однако Линдейл умудрился натолкнуться именно на эту тетрадь. Почему?

– Интересы вашего отца были весьма обширны, – заметил граф. – Похоже, он собирал все, что мог найти о кельтской культуре севернее стены Адриана.

– Да, он был от природы очень любознательным человеком.

– И образованным, как видно.

– Отец не учился в университете, но многие из учившихся там остались невеждами, так что это еще ни о чем не говорит.

Линдейл поднял бровь, подозревая, что Брайд включила его в число тех, кто учился; затем он с интересом взглянул на книжные полки:

– Здесь много учебников. Ваши?

– Меня учили родители, а я помогала отцу учить моих сестер. Мы все часто пользовались библиотекой.

– Это объясняет вашу манеру говорить. Признаться, такого я не ожидал. – Граф снова заглянул в тетрадь. – Здесь описаны некоторые ритуалы. Ваш отец действительно следовал им?

Брайд поняла, куда он клонит. Этак Линдейл вскоре сочтет ее отца в лучшем случае эксцентричным, а в худшем – сумасшедшим.

– Он занимался этим в качестве опыта. Не было другого способа узнать, имеют ли они какое-либо значение в обычной жизни.

– И как, имеют?

– Отец считал, что да, однако исследования не содействовали распространению нового язычества, лорд Линдейл, он только хотел, чтобы шотландцы знали свои древние корни и гордились ими. Он любил эту страну.

Граф отложил тетрадь.

– Полагаю, мистер Камерон был якобитом.

– Как любой настоящий шотландец.

Эван окинул собеседницу подозрительным взглядом:

– Ваш отец придерживался радикальных взглядов? До сих пор есть люди, считающие, что Шотландия должна отделиться от Великобритании.

– Если бы вы прочли все записи, то поняли бы его точку зрения на столь спорный вопрос. – Но лучше бы он все же не читал, потому что ее отец забавлялся теорией и стратегией заговоров, которые записывал в свои тетради. – Если вы не полный глупец, то, конечно, сознаете, что это лишь упражнения творческого ума, а не реальные угрозы.

– Другие могли с этим не согласиться, мой дядя, например. Я думаю, что бы ни произошло между покойным графом и вашим отцом, виной тому были эти творческие упражнения.

Брайд была счастлива, что гость думает именно так, и предпочла не возражать.

– А ваша точка зрения, мисс Камерон, совпадает с отцовской?

– Странный вопрос, сэр. Вы спрашиваете так, будто у женщины есть точка зрения.

– Иными словами, они совпадают.

– Когда вы сказали, что приехали узнать, как мы живем, то объяснили это заботой о нашем благополучии, а не желанием выяснить наши взгляды на политику. – Брайд вернула тетрадь на полку. – Кстати, ваш интерес пробудил и мое любопытство. Я хотела спросить, может, ваши предки были при Каллодене или даже при Беннокберне?

Граф слегка покраснел. Так она и думала. Пусть этот лорд носит шотландское имя и шотландский титул, но его семья половину тысячелетия была орудием англичан.

Довольная, что увела неприятный разговор от дальнейшего расследования ее лояльности, Брайд направилась к двери.

– Хватит скучной политики, лорд Линдейл. Я обещала показать вам наследство моего отца. Если не возражаете, я сделаю это прямо сейчас, и вы сможете быстро закончить свою миссию.

– Поразительно!

Не в силах скрыть своего изумления, лорд Линдейл медленно обошел гостиную.

Брайд сияла от гордости. Эта комната олицетворяла ее жизнь. Здесь она продолжала дело своего отца, и здесь же она и ее сестры зарабатывали средства к существованию. Они были очень искусны в том, что делали, и Брайд знала это.

Она подвела графа к столу, где устроила небольшую выставку.

– Здесь рисунок, который я буду воспроизводить. Я кладу его перед этим зеркалом, потому что изображение гравируется в обратном порядке, чтобы отпечатанная гравюра точно соответствовала оригиналу и не выглядела перевернутой. Затем мы используем этот инструмент, он называется «резец гравера»: им мы вырезаем весь рисунок на медной пластине, которую потом покрываем черной краской. Краска заполняет сделанную нами гравировку, потом пресс давит на влажную бумагу, и бумага впитывает краску. Так создается изображение.

– Значит, вы делаете и меццо-тинто?

– Иногда. Медные пластины стоят кучу денег, и с ними, как вы поняли, больше работы. Издатель не может получить с одной пластины много оттисков, поэтому цена таких гравюр выше.

– О ценах мне все известно, мисс Камерон, – я сам покупаю гравюры, отпечатанные с ваших пластин. Этот интерес я унаследовал от дяди, и теперь у меня собственная довольно большая коллекция.

Сердце Брайд упало. Плохо дело. Она собиралась утопить его в разговоре о медных пластинах и резцах гравера, собиралась быстро наскучить ему своими объяснениями, но, как теперь выяснилось, Линдейл сам был увлечен всем этим делом. Похоже, он из тех, кто будет часами соваться во все, хотя она вообще не могла позволить ему никуда соваться.

– Этому ремеслу научил вас отец?

– Да, меня и мою сестру Анну. А потом мы с ней помогали учить Джоан и Мэри.

– Значит, мистер Камерон был гравером и делал пластины для гравюр с великих произведений искусства. Но как он приобретал рисунки?

– Юношей отец побывал в Европе…

Линдейл направился к печатному станку.

– Здесь, я полагаю, вы оцениваете свою работу: кладете пластину, делаете оттиск и смотрите, что получилось.

О, да он, кажется, много знает. Слишком много. Подойдя к столу и обнаружив на нем папку, граф открыл ее и начал просматривать гравюры пластин.

– Что это? – спросил он, указав на одну из них. Брайд подошла, чтобы посмотреть, что его заинтересовало.

– Чистые края? Место, где издатель проставляет свое имя, дату и адрес пластины вместе с похвалой нам. Вы с этим наверняка знакомы. Обычная практика.

– Разумеется.

Линдейл перевернул следующий лист, и его рука на миг оказалась слишком близко от ее руки. Хотя он не прикоснулся к ней, у Брайд возникло ощущение, будто он сделал это. И тут же будто луч утреннего солнца вдруг пробудил ее тело.

– «Мадонна Альба» Рафаэля. – Эван покачал головой. – Лучшая копия из всех, что я видел. Намного лучше, чем в коллекции дяди.

– Благодарю вас. – Голос у нее слегка дрожал.

Переворачивая другую гравюру, Линдейл вполне мог задеть ее грудь. Брайд сразу же почувствовала это и напряглась, сосредоточившись на его руке, но граф, казалось, не замечал ее невыгодного положения. И все-таки… Что-то промелькнуло в его глазах – самодовольная, опасная искорка.

– Какому издателю вы продаете свои пластины?

– Макдональду в Эдинбурге.

– А я заходил к нему. Правда, я ни разу не видел там гравюр с именем Камерон.

Его замечание, как внезапная пощечина, быстро привело Брайд в чувство, и она тут же отошла, тем временем Линдейл, не глядя на нее, перевернул еще один лист. И все же Брайд не могла избавиться от ощущения, что он знал, как его близость подействовала на нее, и притворился несведущим по поводу чистого края лишь для того, чтобы подозвать ее и испробовать свою власть над ней.

– Покупатели не верят мастерству женщин, особенно в искусстве, поэтому мы используем различные имена, – ответила Брайд.

– Ага, вымышленное имя. Очень разумно. – Линдейл так пристально рассматривал лежащую перед ним гравюру, что Брайд не осмелилась прервать его. – Вы, случайно, не пользовались именем Уотерфилд? Одна из работ этого мастера есть в моей коллекции. Я купил ее у Макдональда, и техника похожа. Ну так как? – Он пронзительно посмотрел на нее.

– У вас глаз специалиста, лорд Линдейл. Как правило, только художники-граверы, создавшие произведения, знают их. Редкий случай, чтобы кто-то другой определил автора лишь по его технике.

– Я только высказал предположение, но у меня действительно большая практика.

Черт возьми, слишком большая. Линдейл не просто коллекционер. Он знаток. Нужно поскорее найти подходящую отговорку и покончить с этим.

– Мисс Камерон, раз ваш отец делал рисунки, когда был еще молодым человеком, и все годы создавал с них пластины, сколько же осталось гравюр?

– Много.

– Сомневаюсь.

– Пластины можно использовать больше одного раза.

– Неправда. Ваш издатель обладает исключительным правом на тираж и платит за использование пластины. Если мистер Уотерфилд сделает новую копию, это станет известно. – На лице графа мелькнула чуть заметная самодовольная улыбка. – Конечно, вы можете взять другое имя, когда делаете вторую пластину, но это противозаконно, и я уверен, вы так не поступаете.

Он загнал ее в угол, и Брайд вдруг захотелось ударить его.

– При данных обстоятельствах меня бы не тревожило ваше будущее, если бы я знал, что осталось достаточно рисунков, и вы можете, продолжая свою работу, обеспечивать себя. Почему бы не показать рисунки мне?

– Конечно, лорд Линдейл. Подождите здесь, я сейчас их принесу.

Обогнув стол, Брайд прошла в дальний конец к двум ящикам и, увидев Мэри, которая выглядывала из-за полуоткрытой двери, сделала ей знак войти.

– Оставайся тут, – прошептала она сестре, – и притворись, что готовишься к работе. Когда я отвлеку Линдейла, возьми другой ящик и отнеси наверх. Он везде сует нос, а я не могу рисковать.

Мэри кивнула, и Брайд, забрав ящик, вернулась к графу. При этом она обнаружила, что он изучает ее столь же пристально, как те гравюры. «Достаточно ли ценен этот заслуживающий внимания экземпляр? Хочу ли я приобрести его для своей коллекции?» Правда, здесь чувствовалась разница: это был взгляд мужчины, оценивающего женщину. Разумеется, Брайд ответила ему самым презрительным взглядом, давая понять, что его поведение выходит за рамки приличий, но Линдейла это ничуть не смутило; он неторопливо закончил свой осмотр, как человек, привыкший в таких делах полагаться только на собственное мнение, и жестом указал на ящик.

– Можете принести его сюда. Вы не должны осторожничать со мной.

Очевидно, работ, подписанных «Брайд Камерон», для этого знатока было недостаточно, что, как ни глупо, задело ее. Все же она поставила ящик на стол, а затем открыла крышку. Тем временем Мэри начала возиться на другой стороне комнаты, раскладывая инструменты.

– Здесь оригинальные рисунки, а также собственная коллекция моего отца, состоящая из гравюр старых мастеров. Они могут показаться вам интересными: большинство из них сделано художниками-граверами, и все очень редкие.

Как она и предполагала, слово «редкие» немедленно пленило Линдейла, и он начал быстро перелистывать гравюры. Брайд не сомневалась, что он их считал. Увидев последнюю, одну из жемчужин отцовской коллекции, граф испустил благоговейный вздох.

– «Меланхолия» Дюрера. Превосходный экземпляр, никогда такого не видел, – пробормотал он и, словно боясь повредить, отложил гравюру в сторону. Однако следующий лист чуть не лишил его сознания. – «Три дерева» Рембрандта. Боже мой!» Лишь еще один экземпляр в таком состоянии документально подтвержден.

– Два на самом деле, – сказала Брайд, и он вопросительно посмотрел на нее. – Третий находится в Германии.

– Благодарю. Ваши знания превосходят мои.

Помогая гостю раскладывать листы на столе, Брайд незаметно сделала знак Мэри. Граф был слишком поглощен своим занятием, чтобы смотреть на ее сестру.

– Значит, вы говорили именно об этом наследстве? Теперь, я полагаю, оно принадлежит вам как старшей.

– Наследство в ремесле, сэр, а это наши фамильные вещи.

– Многие бы дали значительную сумму за любую из них. – Эван выпрямился и повернулся к ней: – Вы никогда не думали что-либо продать? Я заплачу…

Увидев Мэри, он тут же с вожделением уставился на нее, но Брайд попыталась отвлечь его.

– Я не собираюсь продавать их, и тем не менее… Сколько мог бы стоить Рембрандт?

Но граф ее не слушал; алчный блеск приобретателя мерцал в его глазах, устремленных на другой стол.

– Там тоже есть работы? Я должен все посмотреть. – Он быстро подошел к Мэри, которая вздрогнула от страха. Брайд поспешила за ним. – Что у вас тут? Маленькие, видимо, немецкое Возрождение.

Замерев от ужаса, Мэри прижимала к груди деревянный ящик, словно вор, пойманный на месте преступления, однако, к счастью, граф не обратил внимания на ее странное поведение; его мысли были заняты исключительно редкими гравюрами, документами и прочими научными тонкостями. Слишком хорошо зная, насколько редки гравюры, которые пыталась защитить Мэри, Брайд встала между гостем и сестрой. Теперь у нее оставалась лишь одна возможность отвлечь графа, и она молила Бога, чтобы этот способ не оказался слишком рискованным.

– В том ящике ничего ценного нет. Мэри до сих пор учится, и там ее пластины и оттиски. Это учебные работы, только и всего. – Она быстро выдвинула нижний ящик. – Зато здесь вы найдете несколько раритетов и, кстати, сможете определить для меня их ценность.

Упоминание о раритетах сразу привлекло внимание графа, и пока он открывал кожаную папку, которую протянула Брайд, Мэри потихоньку выскользнула из комнаты. Однако это так и осталось незамеченным: по изумленному лицу графа Брайд поняла, что Мэри для него больше не существует.

– Не знаю, о чем думал отец, храня подобные вещи, – сказала Брайд, – но когда я нашла это после его смерти, то была потрясена. Конечно, я тут же спрятала эти гравюры, и с тех пор они лежат в ящике.

– Вы поступили вполне разумно – они совсем не предназначены для глаз молодых леди.

– Полагаю, мне следовало их сжечь.

– Ну уж нет, только не это. Есть коллекционеры, охотно собирающие подобные гравюры.

– Правда? Какому сорту людей нужны такие скандальные вещи? Думаю, вряд ли речь идет о выходцах из приличных семей.

– Мисс Камерон, вы хотя бы понимаете, что находится в ваших руках?

– Безнравственные изображения любовного характера.

– Да, но именно они представляют особый интерес. По-моему, это адденда Каральо, то есть дополнение к серии, и вы единственный в мире обладатель таких хороших отпечатков.

Брайд повернулась к гостю, стараясь выглядеть смущенной, и лорд Линдейл быстро захлопнул папку, дабы не оскорбить ее целомудренный взгляд.

– Мисс Камерон, вы слышали о большом каталоге оттисков старых мастеров, составленном Адамом фон Барчем?

– Разумеется.

– Может быть, вам известно, что в эпоху Возрождения несколько итальянских граверов делали серии… любовного характера вроде этих.

– Все, что я знаю, я узнала от своего отца, и он никогда мне ни о чем таком не говорил.

– Нуда, поскольку вы женщина… – Эван сочувственно посмотрел на нее, словно это все объясняло. – Недавно один ученый расширил и дополнил каталог Барча. Он разыскивает гравюры старых мастеров, а зовут его Иоганн Пассаван. Год назад этот человек приезжал в Англию и сказал мне, что одна серия любовных гравюр Каральо представлена у Барча неполно. Он видел еще шесть гравюр этой серии, но очень низкого качества и в плохом состоянии. Пассаван уверен, что подлинный комплект включает и другие гравюры.

Брайд махнула в сторону папки, на которой по-хозяйски лежала его рука.

– Так это те самые?

– Они соответствуют данным мне описаниям, но я, конечно, должен изучить их более тщательно.

– Изучать скандальные рисунки? Не представляю, чтобы такой порядочный человек, как вы, мог взять на себя столь неприятную обязанность. Я не имею права обременять вас. Не лучше ли просто сжечь их? Раз они столь редки, то только потому, что остальные уже сожжены. И слава Богу…

Глядя в пол, Эван задумчиво почесал голову.

– Мисс Камерон, в интересах истины, познания и искусства я готов исследовать эти гравюры, чтобы убедиться, действительно ли они являются дополнением к серии Каральо. Разумеется, вам неудобно обращаться к другому эксперту, но ведь я приехал сюда помочь вам.

– Очень любезно с вашей стороны, лорд Линдейл… и даже удивительно, поскольку это слишком неприятная задача.

– Не думайте об этом.

– Наверное, вы должны взять их с собой. Граф сунул папку под мышку.

– Превосходная мысль. Я заберу их в комнату, а то здесь на меня, чего доброго, еще наткнутся молодые наивные девушки.

– О, я не то имела в виду. Возможно, утром вы заберете их с собой в Лондон…

– Утром?

– Не сомневаюсь, что вам хочется как можно скорее оказаться в Лондоне. Ваша миссия теперь закончена. Вы убедились, что мы сами успешно зарабатываем себе на жизнь.

Линдейл окинул жестким взглядом собеседницу, потом гостиную.

– Вряд ли я выполнил свой долг, мисс Камерон. Ваше занятие ставит лишь новые вопросы и беспокоит меня, так что нам с вами нужно еще многое обсудить…

 

Глава 4

– Здесь уютно, – сказал Майкл, протискиваясь мимо кровати, на которой сидел Эван.

Судя по размерам комнаты, где двое мужчин едва могли повернуться, их непрошеный визит очень стеснил хозяев.

– Тут, должно быть, спит большая рыжая. – Майкл начал вытаскивать из дорожной сумки вещи. – Настоящая Бодиша, вот кто она.

Эван оторвался от изучения гравюр, разложенных на шерстяном покрывале.

– Если ты имеешь в виду королеву воинов у древних кельтов, то ее звали Боудикка, не Бодиша.

– Такой женщине легко ударить мужчину ногой в самое чувствительное место, вот что я имел в виду.

– Простившись с юностью, начинаешь ценить подобных женщин. Моя мать, например, была выше большинства мужчин, но никогда не страдала от недостатка поклонников.

– Пусть так, сэр. Кстати, Джоан, сестра Бодиши, веселая девчонка. Только вот лошадей она любит больше, чем полагается женщине, и носит штаны, вы заметили? На дуэли они виднелись у нее из-под плаща. На конюшне мы разговаривали о лошадях, и, когда она ходила или наклонялась при работе, зад у нее в этих штанах так и напрашивался…

– Майкл, слушай меня внимательно. Поверь слову твоего лорда и хозяина. На что бы ни напрашивался ее зад, даже не думай об этом. Если ты хоть пальцем тронешь одну из этих девушек, я с тебя живого спущу шкуру.

– Это все равно, что заставить меня сидеть, томясь от жажды, на скале посреди озера и говорить, что я не могу напиться.

– Озеро столь чисто, что тебе придется умереть от жажды, но тут уж я ничем не могу помочь.

Вместо ответа Майкл издал смешок, отнюдь не внушавший доверия, и Эван вернулся к изучению гравюр. Он пытался сосредоточить внимание на технике, но его больше занимало содержание. Он уже неоднократно видел изображенные позиции, только теперь вместо богов и богинь на листе помещал себя и мисс Камерон.

Глупые измышления, несмотря на ее дрожь, которую он чувствовал, пока она стояла рядом с ним у стола. Очевидно, Брайд просто не умела это скрывать, что говорило об отсутствии у нее опыта. Тем не менее, в гостиной ему хотелось не только глотнуть из этого озера, но и, сорвав ее платье, нырнуть в глубину.

Долг. Долг. Что запрещено, то запрещено. И не потому, что мисс Камерон невинна. Ее благополучие – его обязанность. Хотя… Насчет ее невинности он мог и заблуждаться. Если его сомнения подтвердятся, он пересмотрит часть своей ответственности. Ей под тридцать.

Неужели женщина с ее внешностью прожила все эти годы, сама не сделав ни глотка?

Его взгляд задержался на богине, принявшей самую откровенную позу, чтобы показать все свои сокровища. Воображение Эвана услужливо заменило римскую прическу на беспорядочную копну медных кудрей, удлинило ноги, обрисовало розовые соски грудей, придало лицу выражение желанного экстаза…

Проклятие! Конечно, мисс Камерон невинна. А какой еще она могла быть, живя в этой уединенной долине и воспитывая трех младших сестер?

– Чем вы тут занимаетесь? – спросил Майкл, через плечо Эвана разглядывая гравюры. – Послушайте, здесь вообще нет женщины.

– Это бог Аполлон и мальчик Гиацинт, к которому он питает нежную любовь.

– Отвратительно. Хотя другие милы. Даже лучше тех картинок «Моди» у вас в Лондоне. Не такие поучительные, зато красивые.

– Я как раз думал то же самое. В гравюрах Раймонди нет мифологии, они смелы, откровенны, поэтому художник был заключен папой в тюрьму. В эпоху Возрождения подобное содержание казалось вполне естественным, но его «I Modi» зашли слишком далеко. Перед тобой «Любовь богов» Каральо – гравюры менее откровенные, но, в конечном счете, более художественные.

Майкл фыркнул:

– Может, и художественные, а показывают совокупляющихся людей. Не разглядывайте их слишком долго, сэр: здесь только я, и если у вас появится намерение, то я не Гиацинт.

Эван посмотрел на улыбающегося слугу.

– Не знаю, почему я тебя до сих пор терплю; твоя наглая фамильярность и отсутствие манер давно перешли пределы допустимого. Пожалуй, мне следовало бы выгнать тебя…

– Но вам нужен кто-нибудь, кто присмотрит за вами, когда вы напьетесь. Разве я не понимаю? Я многое терплю и сам, чего не потерпит ни один порядочный слуга, особенно то, что происходит в ваших комнатах.

Покончив со своими обязанностями, Майкл начал переходить с одного места на другое, оглядывая драпировки и картины, а Эван опять занялся гравюрами, призывая себя к их аналитическому исследованию.

Кажется, подлинники. Техника начала шестнадцатого века, когда еще не применялись выпуклые контурные линии для теней. Бумага обрезана точно под размер пластины, что характерно для того времени. Но изображения выглядели на удивление новыми, словно их тщательно оберегали. Впрочем, это и понятно – если учесть эротическое содержание гравюр, их вполне могли веками прятать от посторонних глаз.

– Взгляните сюда. Это, должно быть, их родители.

Эван повернул голову. Майкл сидел за потемневшим от времени письменным столом, и перед ним лежали две миниатюры. Ящик стола был выдвинут.

Поднявшись, Эван сделал три шага, чтобы закрыть его.

– Бедная женщина пожертвовала для нас собственной кроватью. Ты мог бы избавить ее от своего чрезмерного любопытства.

– А красивый был у них отец. – Майкл прикоснулся к портрету рыжеволосого мужчины. – Да и мать тоже довольно хороша, у нее было сходство с Анной, второй сестрой. Другой мужчина – наверняка брат.

Майкл открыл маленькую кожаную папку, и Эван взял рисунок. Его сделала Брайд, он был уверен. Бесстрастный художник не смог бы уловить такое необычное выражение на лице молодого человека, он даже не заметил бы его.

– У них нет брата.

– Тогда это любовник Бодиши, – осклабился Майкл, явно не собираясь утруждать себя размышлениями.

– С чего ты взял, что это портрет любовника?

– Джоан вроде бы сказала, что прошло больше года с тех пор, когда в их доме в последний раз был мужчина: его звали Уолтер. Судя по тому, как Джоан говорила о нем, это друг мисс Камерон. – Майкл снова улыбнулся. – Не вся вода в этом озере чиста, так я думаю.

Эван долго смотрел на портрет. Так вот он, «друг» Брайд. Уехал больше года назад. Что ж, ладно, дальше будет видно.

– Мы должны что-то придумать. – Брайд с тревогой оглядела сестер и Джилли, с трудом поместившихся в тесной спальне Джоан. На всех были ночные рубашки, чепцы и шали. Деревянный ящик, который Мэри унесла из гостиной, покоился на столике. Брайд только что пересказала им свой разговор с лордом Линдейлом, но они еще осознавали, насколько опасным становилось их положение.

– Вчера я как могла избегала графа, не в силах выносить его самонадеянность, но, боюсь, завтра он потребует, чтобы я приняла его «великолепный план». Это облегчит его совесть и позволит тени Дункана Маклейна покоиться в мире.

– Неизвестный гость принес беду, я сразу это поняла, когда увидела, как он тут скачет галопом, будто хозяин. – Джилли покачала головой.

– Одно утешение – он тут никто. – Брайд вздохнула. – Он не имеет отношения ни к Сазерленду, ни даже к северной Шотландии, если на то пошло. Южанин до кончиков ногтей.

– А может, примем его план? – с радостным воодушевлением предложила Мэри, – Тогда мы сможем переехать в Глазго и заживем там с шиком. Граф купит нам всем наряды и дамские шляпы; возможно, у нас даже будет экипаж!

– Нет, мы не примем его предложение, Мэри, и в этой комнате все, кроме тебя, знают почему. Все равно ты никогда бы не прокатилась в экипаже, поскольку в городе я сразу бы заперла тебя в спальне, пока не убедилась бы, что не сбежишь с каким-нибудь лживым проходимцем, который улыбнулся тебе на улице.

Мэри презрительно скривилась.

– Ты просто думаешь, что он вернется, и потому хочешь остаться, – выпалила она. – Это несправедливо.

– Не будь дурочкой, – сказала Анна, словно очнувшись от мечтаний. – В городе мы не сможем делать то, что делаем.

– Но в городе, где лорд Линдейл станет оплачивать наше содержание, нам не надо будет делать то, что мы делаем, – бодро ответила Мэри.

– Боюсь, ты слишком эгоистична, – возразила Джоан. – Речь не только о нас. Если мы уедем ради собственных удобств, это конец всему, чему нас учил отец.

– Вне зависимости от того, где мы живем, нас могут сослать на каторгу, – тихо произнесла Анна, как бы следуя за ходом своих мыслей.

К несчастью, она высказала именно то, что больше всего тревожило Брайд. До сих пор забытая богом долина обеспечивала им безопасность, но в последнее время даже сюда начали доходить отголоски событий, которые со временем приведут их всех на корабль, плывущий в австралийский штат Новый Южный Уэльс с его угольными копями. А если все начнет развиваться подобным образом, Брайд не хотела, чтобы лорд Линдейл оказался причастным к их делам. Как бы ей это ни претило, она вынуждена была признать, что граф человек умный и к тому же обладает определенными знаниями. Следовательно, он может уловить определенную связь там, где большинство других людей ничего бы не увидели.

Брайд вынула из ящика бумаги.

– Завтра я собираюсь пригласить лорда Линдейла на верховую прогулку и даже взять лошадь его слуги, лишь бы удалить графа из дома. Тем временем ты, Джоан, возьмешь нашу лошадь и поедешь с этим в город. Постарайся обменять все на крупную банкноту в гостинице Холланда. Я бы сделала это сегодня, если бы не приезд Линдейла…

– Думаешь, у мистера Холланда остались крупные?

– Вряд ли он успел их потратить – слишком большая группа охотников расплатилась крупными купюрами за пребывание в гостинице. Если сумеешь, узнай, откуда приехали охотники, только осторожно. Пусть говорит Холланд. Если он поинтересуется, зачем тебе обмен, скажи, что я собираюсь в путешествие и легче спрятать одну бумажку, чем десять.

– Это последние, не так ли? – спросила Джоан. – Тогда пусть Анна займется делом.

– Можешь поработать завтра в этой комнате, пока не будет лорда Линдейла? – обратилась Брайд к сестре.

Анна задумчиво посмотрела в окно.

– Если день будет ясным, света здесь достаточно. Пожалуй, я смогу закончить еще несколько.

– А мне что делать? Все делают что-нибудь важное, кроме меня.

– Ты, Мэри, будешь делать то, что получается у тебя лучше всего, – решила Брайд. – Завлеки Майкла на кухню, чтобы он помог Джилли прочистить дымоход; а ты, Джилли, не отпускай его от себя. Незачем ему свободно бродить по дому.

Натянув перчатки, Брайд отправилась в библиотеку к лорду Линдейлу.

Этим утром их гость выглядел особенно красивым в сюртуке для верховой езды из дорогой голубой ткани, элегантных панталонах и до блеска начищенных сапогах. Майкл явно поднялся до рассвета, занимаясь глажкой и чисткой.

Линдейл, в свою очередь, тоже придирчиво оглядел ее.

– Вы собираетесь ехать в этом? – удивленно спросил он. Никакого вызова, скорее озабоченность.

– А что, это вполне подойдет. К сожалению, у меня нет специального костюма для верховой езды.

– Нет? Тогда вам, наверно, будет удобнее… – Он сделал жест, словно указывая на панталоны и камзол отца.

Вообще-то Брайд собиралась надеть их, но затем передумала. Сегодня граф нужен ей в хорошем настроении, и он не должен раздражаться ее манерой одеваться.

– Я не хотела смущать вас. Что, если по дороге мы кого-нибудь встретим?

– Моя дорогая мисс Камерон, вряд ли мы здесь кого-либо встретим. Но даже в этом случае вы никоим образом не могли бы меня смутить, ведь я светский человек. Меня не шокирует женщина в панталонах и не интересует мнение тех, кто со мной не согласен. – Линдейл понимающе улыбнулся. – Можете переодеться, если хотите, я подожду.

Мысленно благодаря его за такую любезность, Брайд поспешила наверх. Сегодня граф вел себя намного доброжелательнее; видимо, накануне он устал после долгого путешествия и нуждался в хорошем отдыхе.

Брайд сняла нижние юбки и отложила их в сторону. Несколько слоев одежды только мешали бы ей при верховой езде, да к тому же платье могло пострадать. Очень мило, что граф об этом догадался.

Надев панталоны, рубашку, камзол без рукавов и короткие сапоги, Брайд накинула сверху один из старых отцовских сюртуков. Правда, он был ей слишком велик, зато не стеснял движений.

Лорд Линдейл даже глазом не моргнул при виде столь необычного одеяния и галантно проводил ее к конюшне.

– Очень благородно с вашей стороны, что вы предоставили мне одну из ваших лошадей. – Брайд благодарно улыбнулась.

Граф помог ей сесть на гнедого.

– Вы уверены, что конь для вас не слишком велик? Я буду весьма огорчен, если он причинит вам какой-нибудь вред.

Засмеявшись, Брайд развернула гнедого, ударила его каблуками в бока и помчалась на запад. Эван поскакал за ней. Достигнув большого лесного массива, они повернули на север.

– Никогда бы не подумал, что здесь такие леса, – произнес Эван.

– Это бывшие охотничьи угодья лорда Рея. Четыре года назад Сазерленд купил все графство, и теперь они принадлежат герцогине.

– Ее семья приезжает сюда охотиться?

– Я ничего об этом не слышала.

– Значит, просто угодья, полные кроликов и оленей. Великий соблазн для браконьеров.

Брайд искоса посмотрела на графа, но не обнаружила на его лице ни тени подозрения.

Заметив ее взгляд, Линдейл дружески улыбнулся.

– Как же ваш отец мог научиться своему искусству, если жил в этой долине, мисс Камерон?

– Он родился и вырос не в этих местах, а к западу от Глазго, где учился мастерству, а позже отправился на континент. Там он работал в мастерских Рима, Парижа и других городов, после чего, вернувшись в Шотландию, открыл собственную граверную мастерскую и типографию.

– И где же? Не здесь, конечно…

Брайд старалась осмотрительно выбирать слова.

– Нет, хотя он приехал сюда до моего рождения и именно здесь познакомился с моей матерью. После женитьбы отец перевел типографию сюда.

Брайд не лгала, но все же надеялась, что Линдейл не станет копать глубже. Так оно и вышло. Видимо, сегодня он не собирался устраивать допросы, а просто ехал, любуясь пейзажем.

– Кстати, я думаю, те оттиски действительно адденда к сериям Каральо. Я внимательно рассмотрел их прошлой ночью.

– Правда? Как странно.

– Должно быть, ваш отец случайно обнаружил их во время своего путешествия по миру и сам не догадывался, чем владеет.

– В любом случае меня шокировало, что он купил это.

– Здесь нет ничего удивительного. Тем не менее, композиция и техника исполнения превосходны. Если бы вы тщательно их изучили, чего из-за сюжета, конечно, не делали, вы бы со мной согласились.

– Не представляю, как теперь с ними поступить. Я в большом затруднении. – Брайд потупилась.

– Я хотел бы, с вашего позволения, забрать их в Лондон, чтобы проконсультироваться с другими экспертами. Кроме того, у меня есть остальные серии; я мог бы их сравнить, чтобы…

– У вас? Остальные серии?

– Да, я унаследовал их от дяди. Разве я не упоминал об этом? – притворно удивился Линдейл, от которого не ускользнул ее испуг. – Похоже, я вас смутил, но те серии не столь… откровенны. У меня есть предположение, что ваши были изъяты как наиболее скандальные; мои же по сравнению с ними очень и очень умеренные: объятия пар и тому подобное.

Явная ложь. Брайд отлично знала, что в остальных сериях не просто объятия.

– Если бы я мог взять их с собой, я бы тщательно сравнил…

– Но я не хочу продавать коллекцию отца, лорд Линдейл.

– Вы и не должны продавать их мне – дайте только на время для изучения. Вы ведь сами предложили это, не так ли?

Да, но вчера она не знала, что у него есть остальные серии, и не предполагала возможность сравнения.

– Простите, но это мое смущение по поводу их содержания заставило меня уверить вас, что я в них совершенно не заинтересована. Однако, подумав, я решила, что, поскольку это часть наследства моего отца, без крайней нужды я не хочу с ним расставаться. Поймите, эта коллекция – все, что у нас осталось от него.

– Конечно-конечно, мисс Камерон. Я не желаю оскорблять ваши воспоминания. В конце концов, имеет значение лишь то, что в таком случае останется неизвестной их подлинность.

Изящно сказано. Если граф такой знаток, невозможность установить подлинность редких потерянных гравюр должна свести его с ума. Тем не менее, он без всяких споров уступает, чтобы избавить ее от страданий. Брайд почувствовала себя виноватой. Сегодняшнее поведение графа почти заставило ее забыть, насколько раздражающим и опасным было его вторжение.

– Давайте поднимемся на этот холм, – предложила Брайд. – С него открывается замечательный вид.

На вершине она соскользнула с гнедого и повела графа к тому месту, откуда можно было смотреть вниз сразу на две долины. Вид действительно впечатлял, даже ранней зимой. Крутые холмы спускались в долины по обеим сторонам, и за вершинами других холмов, на западе, виднелись черные пики гор.

– Замечательно, правда? – Брайд полной грудью вдохнула кристально чистый воздух.

– Да, вид настолько красивый, что мне хотелось бы стать поэтом и выразить чувства словами.

Удивительное признание для столь знатного человека. И голос такой мягкий, такой искренний…

Брайд мельком посмотрела в его сторону и чуть не задохнулась – оказывается, Линдейла интересовали не холмы и долины: он в упор смотрел на нее, взглядом опасным, но восхитительным. В его темных глазах не было низменного вожделения: он хотел ее, Бриджет Камерон, а не просто любую женщину.

Брайд словно вдруг окутал невидимый туман, отгородив ее от всего мира. Ничего больше не существовало, только ветер и солнце, он и она.

– Такого рода красоту можно встретить лишь в Шотландии, – сказал Эван, и Брайд покраснела. Внутренний голос вопил, что она идиотка, но ей не хотелось его слушать.

Линдейл медленно подошел к ней и заглянул ей в глаза, а затем-легко погладил кончиками пальцев ее щеку.

– Нежная, как совершенный фарфор…

Брайд еще пыталась сохранить кое-какое самообладание, но эта ласка свела ее ничтожные попытки на нет.

И тут же Эван приподнял ее подбородок. Теплые губы прикоснулись к ее губам…

Как давно, как мучительно давно она этого не чувствовала. Ее тело наслаждалось пробуждением, но она бесстыдно жаждала большего.

Когда Линдейл обнял ее и крепко поцеловал, Брайд чуть не потеряла сознание от теплоты и силы его рук. Она уже забыла, насколько это приятно. Его поцелуи становились все смелее, требовательнее, они скользнули по шее к пульсирующей жилке, затем медленно, невыносимо медленно, начали приближаться к губам. Брайд ощущала собственные глубокие вздохи, отмечающие каждый дюйм губительного соблазна. Нежный укус мочки уха вызвал у нее дрожь, а затем безжалостный поцелуй довел ее чуть ли не до беспамятства.

Твердое давление на спину заставило Брайд выгнуться к нему, и тут же рука графа двинулась вниз, поглаживая ей бок. Это было бы еще чудеснее, если бы одежда не защищала ее кожу. Пробравшись под сюртук, рука обхватила ее грудь и начала медленное движение. Брайд стиснула зубы, про себя умоляя его не останавливаться, но долгий поцелуй все же закончился, и мягкие волосы коснулись ее лица. Открыв глаза, она увидела его склоненную голову: Линдейл целовал ее грудь сквозь ткань рубашки. Наслаждение становилось почти невыносимым…

Над склоненной головой Брайд увидела небо, землю, часть долины… Реальность на миг ослепила ее… и тут же вернула в знакомый мир, к осознанию того, кто находится рядом, и что с ней произошло.

Она резко толкнула графа в плечо, и он выпустил ее из объятий. Брайд тут же отскочила. Линдейл не произнес ни слова, но смотрел на нее с таким выражением, словно был уверен: протяни он к ней руки, и она не откажется повторить все заново.

Негодуя на себя, Брайд молча пошла к коню и вставила ногу в стремя. Гнедой был слишком высок для нее, и ей никак не удавалось сесть в седло; но, хотя она понимала, что выглядит глупо, спрыгнуть на землю означало проявить слабость…

И тут Линдейл подхватил ее сзади под ягодицы, на миг задержал и подтолкнул к седлу.

Когда Брайд развернула жеребца, граф остановил его, притянул ее за руку к себе и поцеловал. Это был властный, хозяйский поцелуй, так что Брайд едва вырвалась.

– Вы негодяй, лорд Линдейл!

– Да, и вы совсем не огорчены этим, мисс Камерон.

Брайд попыталась найти достойный ответ, но путаница в голове никак этому не способствовала. Проклиная себя за глупость и слабость, она помчалась галопом по склону холма вниз, словно там могла оказаться в безопасности.

 

Глава 5

Пока Брайд неслась в долину, как будто за ней гнался сам дьявол, упомянутый дьявол наблюдал сверху, как постепенно уменьшается ее фигурка с летящими по ветру рыжими волосами.

Она бежала не от него, он точно знал это. Конечно, ему доводилось быть негодяем с женщинами, но только не сегодня. Он дал ей массу возможностей остановить его, и что же? Она долго и охотно принимала его ласки, чуть с ума его не свела, а потом вдруг решила изобразить из себя оскорбленную девственницу. Это все равно что, открыв дверь, пригласить его переступить через порог, а потом вдруг и захлопнуть дверь прямо у него перед носом.

Медленно утихающее разочарование вылилось в серию проклятий, брошенных ей вслед.

Тем не менее, Эван понимал, что Брайд действовала без всякого расчета. Она уже полностью сдалась, но потом ее что-то испугало – что-то, должно быть, связанное с тем портретом. Может, ей испортили удовольствие мысли о «друге»? Эван подозревал, что Брайд предпочитала идеализировать бывшего любовника, лишь бы не принять унизительную правду. Если так, она будет жить здесь, пока не поседеет, дожидаясь возвращения человека, который распалил ее страсть и потом сбежал от нее. Что ж, такое часто случается с женщинами: это связано у них со странными иллюзиями, которыми они окружают любовные отношения, считая, что физическое удовольствие должно быть чем-то большим, чем просто наслаждением. Уж лучше бы стихотворцы перестали использовать язык религиозных абстракций, когда пишут о страсти. Подобный подход всегда приводит к одним несчастьям.

Когда Эван сел на коня, Брайд уже превратилась в маленькую точку, двигающуюся к дому. Что ж, он еще немного проедется, а после возвращения объяснит все. Он откроет ей великую истину, которую знал сам: чувственное наслаждение украшает жизнь, без него это не жизнь, а лишь жалкое существование, и поэтому незачем бегать от страсти. Занятие любовью замедляет бег времени, создает маленькие вечности полного совершенства, но только если отдаешься чувствам открыто и свободно.

Вряд ли его приезд сюда принесет успех в делах, зато он будет уверен хотя бы в том, что эта молодая необыкновенная женщина не погубит свою жизнь, не похоронит свою женственность, тоскуя по никчемному другу.

Она бежала не от него. Она бежала от себя. Заведя гнедого в конюшню, Брайд увидела там белую кобылу и сразу поняла, что Джоан вернулась.

Она вошла в дом через кухню, где сестры и Джилли собрались вокруг дымохода. Майкл снял рубашку, и женщины как завороженные смотрели на упругие мышцы его спины, пока он чистил палкой трубу.

Как раз в тот момент, когда Брайд закрывала дверь, на голову и плечи Майкла посыпалась сажа, а громадный комок черной соломы упал ему на спину.

Весь покрытый сажей, Майкл повернулся и увидел солому.

– Какого черта она там оказалась? – рыкнул он.

– Это, должно быть, гнездо, – охотно пояснила Мэри.

– Да-да, – подтвердила Джоан. – Какая-то большая птица свила гнездо на верху дымохода, а ветер сдул его вчера в трубу.

– По-моему, на гнездо совсем не похоже. – Майкл поморщился.

– У нас тут есть птицы, которые делают именно такие гнезда, – успокоительно произнесла Анна. – Очень необычные, с голубыми крыльями и серебряными хвостами.

– Серебряными хвостами?

– У них еще красные перья, а величиной они с…

– Джоан, разве ты не видишь, что нашему гостю нужна вода для мытья? – бесцеремонно вмешалась Брайд в эту идиллию. Дай Анне волю, ее воображение украсит неведомую птицу рогами, а затем превратит в заколдованного принца. – Спасибо за помощь, Майкл – без вас мы на несколько дней остались бы без горячей еды.

Джоан повела Майкла из кухни, но Брайд успела поймать его взгляд, когда он проходил мимо.

– Кстати, гнедому требуется уход. Поскольку сестры нужны мне здесь, вы сделаете это сами.

Джилли поспешно взяла метлу, чтобы вымести солому.

– Это заняло много времени, и ты хорошо придумала с соломой, Брайд.

– Анна, помоги Мэри и Джилли, а когда закончишь, поднимись ко мне. – Брайд быстро взбежала по лестнице в спальню, чтобы хоть несколько минут побыть одной до прихода сестер. Пока ее руки аккуратно складывали рубашку, она старалась привести в порядок мысли, которые не давали ей покоя всю дорогу до дома.

Ну да, она оказалась идиоткой. Несмышленой, бесхитростной дурой. Графу даже не пришлось тратить усилия на ее обольщение. Несколько проникновенных взглядов, немного лести, и вот она уже готова сорвать с себя одежду и прыгнуть в его объятия.

Воспоминания о столь недостойном поведении были настолько мучительными, что Брайд даже захотелось умереть. И, тем не менее, она не могла не признать, что возбуждение от его прикосновений оказалось таким… бодрящим, дрожь восхитительной, а удовольствие – просто неземным.

И вообще все это было чертовски хорошо. Она уже не помнила, насколько удивительными могут оказаться подобные ощущения; их воскрешение обезоружило ее, усыпило бдительность, они сделали ее слабой, безразличной к цене и последствиям, абсолютно безнравственной, откровенной и бесстыдной.

Возможно, Линдейл просто напомнил ей, что она потеряла с отъездом Уолтера. Брайд не могла отрицать, что получала удовольствие, занимаясь любовью с человеком, который потом попросту предал ее, сбежав, а перед этим накормив ложью. Тем не менее, она не могла притворяться, что он лишь использовал ее в постели, – она сама охотно все принимала, будь то любовь или просто вожделение. Пройдя в маленькую спальню Мэри и Анны, Брайд выглянула в окно, выходящее на запад. Отсюда она не могла видеть лорда Линдейла, но, в конце концов, он все равно вернется. И как тогда она посмотрит ему в глаза? Возможно, он сделает вид, что ничего не случилось, – хоть и поздно, но она все же остановила его. Пусть ему это не понравилось, у него нет выбора, и он смирится.

– Что ты здесь делаешь?

Вздрогнув, Брайд обернулась.

– Смотрю, не приехала ли Джоан, – солгала она, заметив любопытство в глазах Анны.

– Джоан скоро вернется. Идем, я покажу тебе, что успела сделать.

Брайд последовала за сестрой в другую комнату, где на письменном столе были разложены десять квадратных листов бумаги.

– И ты оставила все это на виду? – Брайд восхищалась искусством сестры, любила ее, но порой та становилась просто невыносимой…

– Ну и что? Слуга был в кухне, и вряд ли у него хватило бы наглости войти в наши комнаты.

Однако Брайд не разделяла уверенности сестры. Взяв один лист, она поднесла его к свету.

– Безупречно, как всегда.

Анна покраснела.

– Когда лорд Линдейл уедет, мы должны сделать больше. Если Роджер прав насчет платежей, зимой нам потребуется много денег.

Видимо, Брайд все-таки придется ехать в Эдинбург и постараться вернуться до наступления скверной погоды. Прежде она рассчитывала, что сможет подождать до весны, но, похоже, ошиблась.

С лестницы донеслись шаги, и Джоан, войдя в спальню, закрыла за собой дверь. Она была уже в бриджах, и Брайд обратила внимание, насколько быстро Джоан переоделась, вернувшись из города. Обе они любили мужскую одежду, а кроме того, это позволяло сберечь несколько оставшихся у них платьев; но Джоан вообще предпочитала такую одежду женской. Поскольку она ухаживала за лошадьми и скотом, работала в саду, Брайд никак не могла объяснить, почему ей следует носить платье.

– Вот. – Джоан протянула купюру. – Холланд не желал с ней расставаться, даже зная, что тут ее почти невозможно разменять, так что я с трудом его уговорила. Он прямо-таки вцепился в нее.

– Думаю, он никогда еще такой не видел, как и большинство людей здесь. – Развернув пятидесятифунтовую купюру, Брайд передала ее Анне, и та принялась внимательно изучать подпись.

– Господи! Боюсь, ты права, Брайд.

– Вы представляете мое потрясение, когда Холланд на прошлой неделе с восторгом махал ею передо мной.

– Такая небрежная работа непростительна. У них что, совсем нет гордости? – поинтересовалась Анна.

– Нет даже намека, – пробормотала Джоан. – Любой дурак, видевший банкноты того времени, мог бы сразу определить, что подпись кассира подделана.

– Большая часть купюр тридцатилетней давности уже вышла из обращения, – угрюмо произнесла Брайд. Ей хотелось бы верить, что эта не предвестник несчастья, которого она так боялась.

Джоан потерла пальцем сигнатуру.

– Разве она не будет возвращена в Английский банк для обмена на серебро? Может, одна и не…

– Сомневаюсь, что это единственная. Но, в конце концов, и одна вернется для обмена на серебро, – все так же мрачно ответила Брайд.

– Купюра даже плохо состарена, – покачала головой Анна, возмущаясь низкопробной подделкой и поднося ее к свету. – Хотя водяные знаки довольно хорошие – линии близки к оригинальным.

Все молча стояли, словно не веря своему открытию. Наконец Джоан задала вопрос, на который Брайд не хотелось отвечать.

– Это с пластины отца?

– Есть лишь один способ узнать наверняка. – Брайд открыла деревянный ящик, столь ловко унесенный Мэри из-под носа у Линдейла, достала с самого дна несколько купюр с подписью Английского банка и нашла пятидесятифунтовую. Как на любой новой купюре, предназначенной к выпуску, места для заполнения от руки оставались пустыми. Она положила ее рядом с фальшивкой Холланда, и сестры начали тщательно сравнивать технику гравировки.

– Боже мой! – воскликнула Анна.

– Да, боюсь, мы обречены, – пробормотала Джоан.

– Проклятие, – чуть слышно процедила Брайд.

Направив коня на север, к побережью, Эван ехал не спеша, а когда пересек вторую долину, поднялся на высокий холм. Чистый воздух бодрил его.

В такие дни, как этот, с ярким солнцем и ожидающей тебя дома сухой постелью, в северной Шотландии жить просто чудесно. По возвращении в Лондон он обязательно наведет справки о собственности Линдейла: возможно, среди прочего там есть и шотландское поместье. Впрочем, охотничий домик тоже хорошо – он бы с удовольствием приехал сюда для развлечений, а не по обязанности.

Перевалив через гребень холма, Эван начал спускаться. После того как Брайд ускакала, он не встретил ни души и лишь сейчас заметил внизу вереницу людей, домашний скот и мулов, тянувших большие повозки, нагруженные скарбом. Увидев его, люди приветственно замахали руками, дети возбужденно запрыгали, а женщины стали что-то кричать ему.

Сперва Эван намеревался лишь пересечь дорогу, но, в конце концов, из любопытства подъехал к ним.

Голоса тут же смолкли, и женщины стали окидывать его презрительным взглядом. Только молодой человек, замыкавший процессию, улыбнулся ему и пожал плечами.

Эван поехал рядом с ним.

– Ваши друзья были разочарованы, когда получше рассмотрели меня.

– Они вас не за того приняли, тупые увальни.

– Как вас много. И куда вы направляетесь?

Парень снова пожал плечами.

– Большей частью на побережье. А я вот собрался в Новую Шотландию, если устроюсь на корабль. По мне, лучше быть нищим там, чем торчать у моря, пытаясь стать рыбаком. Я арендатор и думаю, что если не разбогатею, так хоть с голоду не помру. В Канаде, говорят, всегда можно найти, чем прокормиться.

Эван оглядел идущих впереди людей. Должно быть, это семьи, которых согнали с их земель. Не об этом ли говорили сестры вчера за обедом? Впрочем, по сравнению с другими его собеседник выглядел на удивление энергичным…

– И за кого же меня приняли?

– За волшебника. – Молодой человек хихикнул и покачал головой. – Прошлой ночью женщины не спали, все дожидались чуда. Я мог бы сказать им, что никакого волшебника нет, но потом подумал: если это поможет им надеяться и ждать, то особого вреда не будет.

– Неужели они думают, что волшебник вернет им их дома?

– Нет, но он придет и даст им немного денег. Такие глупые небылицы рассказывают в холмах годами. К примеру, когда сгорают несколько церковных приходов, ночью появляется волшебник и дает людям деньги, чтобы у них было с чем начать жизнь заново.

– Этот волшебник, должно быть, очень богат, если он переселяет целые приходы…

Однако молодой человек явно не понял мрачного юмора Эвана.

– Он много не дает – только чтоб хватило купить инструменты, заплатить аренду и все такое. Людям не хочется начинать с долгов – ростовщики только и ждут, когда можно будет содрать с них шкуру. – Молодой человек поднял голову и улыбнулся. – Я мог бы сказать, что всадник не тот, кто им нужен, – вы ведь не волшебник, и теперь не ночь…

Да, не волшебник, но Эвану очень хотелось быть им. Он пошарил в жилетном кармане и выругался, нащупав там всего несколько монет.

– Ты вроде бы честный парень. Сожалею, но это все, что у меня есть. Возьми, этого хватит, чтобы купить им еду.

Приняв монеты, юноша кивком выразил свою благодарность, и Эван, развернув коня, поехал к холмам.

– Если увидите волшебника, укажите ему на эту дорогу, – крикнул вслед Эвану его новый знакомый. – Я мог быть не прав, а женщины – правы.

– Значит, нам грозят большие неприятности? – вздохнула. Анна ушла, чтобы помочь Джилли с обедом, а она из сочувствия осталась.

– Да. – Брайд расстроенно шмыгнула носом. – Кто бы ни украл пластины, я всегда молилась только об одном – чтобы их поскорее переплавили. Как-никак медь ведь дорога сама по себе…

Она хорошо помнила тот день, когда они пошли в город на празднество, оставив дома Уолтера. После возвращения они увидели, что в доме побывал вор, и у нее упало сердце; но пропажа кое-каких денег и ожерелья матери оказалась мелочью. На следующий день, открывая по какому-то делу сундук, где хранились пластины отца, Брайд обнаружила, что он наполовину пуст.

Кроме обычных пластин, в сундуке хранились также специальные медные пластины, которые отец сделал еще до ее рождения, – с них печатались гравюры, демонстрирующие высоты его непревзойденного мастерства. К несчастью, там находись также свидетельства его слабости и гордыни.

Все специальные пластины были подделками, и среди них копии гравюр старых мастеров, а также имитации произведений художников эпохи Возрождения, известные специалистам, но считавшиеся утерянными.

Гравюры Каральо, так восхитившие лорда Линдейла, тоже были подделкой ее отца, предназначенной расширить серию «Любовь богов», но опасность, связанная с этими пластинами, была сущей мелочью по сравнению с тем, что сейчас волновало Брайд. Ее отец великолепно подделывал также пластины, с которых печатались банкноты, а кроме того, печатал их и пользовался ими.

Брайд, увы, тоже не удержалась от этого соблазна, хотя пользовалась пластинами редко и с величайшей осторожностью – ведь до недавнего времени наказанием за это преступление была смертная казнь. Теперь фальшивомонетчиков ссылали на каторгу в Новый Южный Уэльс, но и это было слабым утешением.

– Воры наверняка сразу поняли, что именно попало к ним в руки. – Брайд насупилась и посмотрела в окно. – Они либо сами печатают деньги, либо продали опасные пластины тому, кто умеет это делать. Мало того, что для этого требуется станок и довольно трудно подделать бумагу, но надо еще найти человека, способного безупречно имитировать сигнатуру.

– На мой взгляд, подпись просто безобразная. Но может, банкноты еще находятся в обращении? – с надеждой произнесла Джоан.

– Мелкие деньги могут обращаться, пока не истреплются. К сожалению, крупные банкноты люди обычно меняют в банке на серебро, а уж банк обязательно проверит номер, сигнатуру и бумагу. Возможно, у них есть запись о человеке, которому первоначально выдана купюра с таким номером.

– Остается надеяться, что фальшивомонетчики достаточно осторожны и подделают настоящую купюру этого года, – предположила Джоан. – Они повторят номер, и, если одна вернется на обмен, банк может счесть ее настоящей.

– Фальшивомонетчик, небрежно относящийся к подписи, вряд ли будет внимателен к другим деталям. Его непременно схватят и узнают, откуда у него пластины. Ворам нет смысла покрывать нас, а значит, мы окажемся их сообщниками.

– Может, они сделали всего несколько штук?

Брайд ухватилась за эту возможность, как утопающий за соломинку. Конечно, они поняли опасность своего предприятия, когда пустили в обращение первые банкноты. Даже самый наглый фальшивомонетчик, если он не дурак, осмелится выпустить в месяц одну или две пятидесятифунтовые купюры, а Брайд так вообще не решалась их выпускать.

К несчастью, преступники часто глупы, поэтому их ловят. А если они попадутся, то могут указать пальцем на этот дом.

– Похоже, Уолтер не нашел воров. – Джоан стала складывать бумаги в ящик. Судя по ее тону, она считала, что он даже не пытался.

Но Брайд как раз этого и опасалась. Уолтер поклялся вернуть пластины или уничтожить их, и если он нашел людей, желающих разбогатеть таким образом, то подверг себя большой опасности.

Брайд молила Бога, чтобы оказалось, что Уолтер солгал ей и просто бросил ее, но пластины он так и не нашел.

– А что с этими? Будем использовать? – Джоан собрала законченные Анной листы.

Брайд внимательно изучила верхний лист. Пятифунтовая купюра, подпись безупречная – такую могла сделать только Анна. Совсем не редкий денежный знак; такие бакалейщики и торговцы видят ежедневно, и пятифунтовиком хозяин гостиницы уж точно не станет хвастаться друзьям и гостям.

Все пластины отца для печатания денег были совершенны, но пяти – и десятифунтовые не попали к ворам, поскольку находились в мастерской.

– Если нас когда-нибудь поймают, то не из-за этих, – решила наконец Брайд. – Мы столько лет ими пользовались, и ни у кого они не вызывали подозрений. Я заберу их в Эдинбург и сделаю как всегда. А что касается этой фальшивки, мы даже не знаем, как она попала к тем охотникам из гостиницы Холланда. Теперь нам остается лишь молиться, чтобы банкнота оказалась единственной находящейся в обращении. Дай Бог, чтобы воры поняли опасность своей затеи.

 

Глава 6

За обедом Эван рассказал о встрече на дороге.

– Волшебник? – Майкл засмеялся.

– Да, волшебник. Бедные люди выражают свои надежды в чудесных историях.

– Очень странно, – задумчиво произнесла Брайд и посмотрела на Майкла. После возвращения Эван заметил, что она старательно избегает его взгляда, сохраняя на лице ледяную вежливость.

Что ж, он подождет. Скоро ее внимание будет принадлежать ему, и тогда лед растает. Когда Эван снова увидел Брайд, то мог думать лишь о том, как заняться с ней любовью. Она ждала этого, хотя притворялась, что не замечает его. Оба настолько полно ощущали друг друга, будто продолжали обниматься на холме, и взаимное осознание этого дразнило Эвана, словно щекочущее перо.

– Волшебник! Не могу понять, откуда у них взялись эти глупые представления, – сказала Джоан, закатывая глаза.

Анна с недоумением посмотрела на сестру:

– Это не глупые представления, ты сама знаешь.

– Мы ничего об этом не знаем, Анна, – многозначительно заметила Брайд. – Мы же не хотим, чтобы лорд Линдейл посчитал нас суеверными, правда, дорогая? Извините мою сестру, она иногда верит подобным фантазиям.

– И все равно волшебники есть, – настаивала Анна.

– Каждый в Шотландии – волшебник, – объяснил граф Майклу.

– Именно. Отец думал, что Анна отчасти фея, – вставила Мэри. – Также отец думал, что мама…

– Хватит, Мэри, – прервала ее Брайд. – Отец не думал ничего подобного.

– Нет, думал. Он говорил, что она…

– Джилли, передай лорду Линдейлу тарелку, пожалуйста.

– Волшебники… – Майкл покачал головой. – Если бы кто-то пытался сжечь мой дом, я бы не ждал, что придет некий волшебник, чтобы исправить это. Лучше бы они дожидались людей Сазерленда с ножами и вилами, я так считаю.

– А потом отправились на виселицу. – Эван неодобрительно хмыкнул.

– Некоторые вещи того стоят.

– Возможно, если речь идет о собственных правах; но они прав не имеют, так как являются всего лишь арендаторами. Ни земля, ни дома им не принадлежат, вне зависимости от того, как долго жили там их семьи.

Брайд, прищурившись, посмотрела на него; в ее изумрудных глазах вспыхивали золотые искры.

– Некоторые из тех, кого вы сегодня видели на дороге, умрут. Многие уже сгорели в огне за последние годы, и никакой закон не покарал тех, кто сжег этих людей, потому что все делается по указке тех, у кого власть. Не говорите мне о правах, сэр: никто не имеет права заставлять людей страдать.

– Отец всегда учил нас, что есть законы, стоящие выше человеческих, – сказала Анна. – Каждый обязан сделать, что может, чтобы помочь бедным и слабым, чего бы это ему ни стоило. Он говорил…

Брайд сжала руку сестры, и та внезапно умолкла, а Джоан что-то пробормотала насчет погоды. Лицо Майкла вспыхнуло.

– Нет нужды напоминать мне, кто в этом мире чем владеет; я все знаю о правах тех, кто это делает. В шесть лет я тоже совершил долгую прогулку пешком. Такое происходит не только в Шотландии. А когда закон несправедлив, тогда наступает время бороться.

Этот взрыв поразил графа. Он знал, что в детстве Майкл был не просто уличным мальчишкой и старательно учился изысканным манерам у завсегдатаев лучших игорных залов, где частенько подрабатывал. А вот что его слуга был из семьи арендаторов, перемещенных в другие места, Эван не знал, как не подозревал и о том, что Майкл скрывает некие убеждения и что у него вообще есть убеждения.

Брайд взглянула на Майкла с ласковым сочувствием:

– Полагаю, вечером нам следует испечь пирог.

– Да, но сахар почти кончился, – заметила Джилли.

– Используй, что есть. Мы должны поощрить такого умного и доброго гостя.

Эван обратил внимание, что гость упоминался в единственном числе, а Майкл просиял от явной похвалы хозяйки.

Затем Брайд повернулась к Эвану:

– Лорд Линдейл, возможно, днем мы обсудим вашу благородную миссию. Полагаю, вы имели достаточно времени, чтобы навести справки о нашей жизни.

– Конечно, мисс Камерон. Я узнал все, что мне требовалось знать.

Оглядев сестер, которые надели свои лучшие платья, Брайд предупредила:

– Помните, ни слова. Я буду говорить за вас.

Сама она предпочла безобразную ротонду – длинную накидку без рукавов неумолимо благопристойного покроя. Ни единое украшение не оживляло коричневую шерстяную ткань.

– Мэри, попробуешь его поддержать, и на всю неделю останешься на хлебе и воде!

Младшая сестра надула губы, Джоан ерзала в платье, которое по приказу Брайд не сняла после обеда, и одна лишь Анна по-прежнему витала в облаках.

Войдя как всегда красивый и самонадеянный, лорд Линдейл чуть поморщился, когда увидел, что Брайд не одна.

– Хорошо, что все собрались здесь, – сухо произнес он.

Видимо, он рассчитывал на любовное свидание, ехидно подумала Брайд. Неужели этот человек принимает ее за идиотку?

И тут же граф бросил на нее обжигающий взгляд. Значит, не за идиотку, а за жаждущую, изголодавшуюся, бесстыдную женщину.

Тем не менее, Брайд ответила ему безразличным взглядом, что явно позабавило Эвана. Он решил не садиться в приготовленное для него кресло, а облокотился на каминную доску, как бы подчеркивая этим, кто здесь истинный хозяин положения.

– А теперь, леди, я расскажу вам о своих впечатлениях. Пожалуйста, проявите терпение, пока я буду делать это.

– Сэр, мы уверены, что ваши оценки вполне объективны, ибо вас заботит только наше благополучие. – Брайд даже не потрудилась скрыть легкий сарказм.

– Ваше трудолюбие поражает. – Эван с важным видом кивнул. – Тем не менее, работать здесь очень неудобно. В конце концов, ближайшие издатели находятся в Эдинбурге…

– Мы справимся с этим неудобством, благодарим вас.

– Зная, какой доход можно получить с этих пластин, я думаю, что его хватает лишь на оплату аренды. А как же еда и топливо?

– Мы не голодаем и не замерзаем.

– Вы не голодаете, потому что браконьерствуете в угодьях Сазерленда. Осмелюсь предположить, что дрова из того же источника. Следовательно, ваше благополучие подразумевает преступную деятельность, которая должна быть немедленно прекращена.

Краем глаза Брайд увидела, как Джоан втянула щеки. Сестру рассмешило его определение преступной деятельности, которую нужно прекратить.

– В любом случае ваши средства к жизни весьма ненадежны, мисс Камерон. Вы не можете позволить себе новую одежду и пользуетесь старой, оставшейся вам от деда и отца. Вашей кобыле не меньше десяти лет…

– Двенадцать, – поправила Анна, вновь подтвердив свою прискорбную способность спускаться на землю в самое неудачное время.

– Вы не можете обрабатывать арендованную землю. У вас лишь несколько голов домашнего скота, который едва удерживает вас на пороге нищеты. Короче говоря, ваше хозяйство на грани катастрофы.

– Сэр, если дела пойдут совсем уж плохо, я продам одну из сестер. Всегда найдется какой-нибудь неразборчивый в средствах титулованный распутник, который хорошо за нее заплатит… хотя это вряд ли понадобится. Надеюсь, здешние феи не допустят, чтобы наше положение дошло до такой крайности.

Джоан, не сдержавшись, фыркнула, однако лицо графа по-прежнему оставалось серьезным.

– Хотя я понимаю ваше желание остаться в родительском доме, тем не менее, это и непрактично, и неосмотрительно. Когда я куплю вам дом в Эдинбурге, вы получите дополнительный годовой доход, сможете вести обеспеченную жизнь. Карманные деньги позволят вам соответствующе одеваться, выезжать в свет; у вас появятся друзья и будущее. Если вы решите и дальше заниматься гравюрой, пожалуйста: я не буду настаивать, чтобы вы это прекратили.

– Очень благородно с вашей стороны.

– Теперь мы должны побыстрее довести все до конца. Я поеду в Эдинбург, найду дом и вернусь за вами самое позднее через месяц.

Вот и все. Мужчина сказал, женщины повинуются. Только зачем так торопиться…

– Лорд Линдейл, теперь позвольте мне объяснить, как я себе это представляю. – Брайд старалась говорить спокойно, хотя кровь ее кипела. – Ваши обязательства перед Дунканом Маклейном не наша забота, и мы не хотим, чтобы вы решали все за нас. Вот почему мы не поедем ни в Эдинбург, ни куда-либо еще; наша жизнь и наша работа здесь.

– Да, наша работа здесь, – поддержала сестру Анна, – в этих долинах. Мы будет делать то, чему нас учил отец. Если мы и уедем, то лишь по…

Брайд сильнее сжала ее руку.

– Мы не хотим, чтобы вы покупали нам одежду, шляпы и еду.

– А я хочу, – прошептала Мэри.

– Тем не менее, сэр, я приму ваше предложение, которое вы сделали в день приезда, – великодушно сказала Брайд. – Если вы хотите дать содержание моим сестрам, чтобы они могли выйти замуж, я согласна.

Джоан потрясенно посмотрела на старшую сестру, а Мэри чуть не заплакала от счастья, в то время как Анна лишь с недоумением подняла голову.

Перехватив взгляд Брайд, Эван так настойчиво смотрел ей в глаза, будто хотел прочесть ее мысли.

– Вы говорите о сестрах. А как насчет вашего будущего, мисс Камерон?

– У меня есть наследство отца, и, если понадобится, я могу продать его коллекцию, но сделаю это, лишь когда потерплю неудачу в искусстве гравирования. Уверяю вас, мое будущее не столь печально, как вам кажется.

– Леди, эти условия нам с вашей сестрой лучше обсудить наедине. – Линдейл подошел к двери и распахнул ее. – Будьте любезны оставьте нас ненадолго вдвоем.

Сестры послушно поднялись.

– Нет! Поскольку это касается всех, они должны остаться.

– Мисс Камерон, было бы нетактично обсуждать детали в присутствии тех, кого они касаются.

Одарив сестер великодушной улыбкой, граф указал им на дверь, но Брайд все же успела схватить Джоан за юбку и прошептала:

– Не уходи!

– Правда, будет лучше, если остальное ты обсудишь без нас, – тихо возразила Джоан. – Мэри слишком рада всему, и это сделает невозможными переговоры о сумме. Что способна выкинуть Анна, мы тоже не знаем – сегодня она дважды чуть не проговорилась. – Джоан высвободила юбку. – Мы верим, ты постараешься ради нас: до сих пор это получалось у тебя блестяще.

Брайд с ужасом смотрела, как сестры покидают ее, а когда комната опустела, лорд Линдейл подошел к двери, закрыл ее и запер на задвижку.

 

Глава 7

– Что вы делаете? – Брайд старалась говорить твердо, но ее голос скорее походил на писк.

– Создаю условия, при которых нам больше никто не помешает.

– А я требую, чтобы вы немедленно открыли дверь.

– Мисс Камерон, сюда опять может сунуть нос ваша младшая сестра, как она сделала это вчера в мастерской. Мы должны сосредоточиться на делах…

Взгляд Брайд метнулся к задвижке.

– Успокойтесь, у вас нет причин выглядеть загнанным в угол кроликом. – Линдейл отошел от двери. – Я никогда женщин не принуждаю, как вы успели заметить.

Брайд не хотелось слышать ни упоминаний об этом, ни намеков на то, что она едва не поддалась ему.

Сделав несколько шагов по комнате, граф сел на софу.

– Теперь давайте поговорим о расчетах. Мне приятно, что вы на них согласились – это намного облегчит выполнение моего долга.

Они сидели не рядом, но все же слишком близко, и Брайд в самом деле чувствовала себя почти как загнанный кролик. Вскочив, она перешла подальше, к безопасному креслу.

Линдейл проводил ее терпеливой улыбкой.

– Положим, я назначаю каждой из ваших сестер по пять тысяч, вложенных в государственные процентные бумаги. Это принесет каждой примерно двести пятьдесят фунтов годового дохода…

Столь значительная сумма ошеломила Брайд, и она даже не знала, что сказать, поэтому Эван, не дождавшись ее ответа, продолжил:

– Этих денег вполне достаточно, чтобы ваши сестры чувствовали себя независимыми. Если они будут и дальше жить вместе, это составит изрядную сумму и поможет привлечь женихов с заслуживающими уважения средствами и намерениями. Они также смогут содержать дом в Эдинбурге или в любом другом городе.

– Нет.

– Вы производите впечатление умной женщины; так почему же вас столь смущает переезд?

Однако Брайд вовсе не хотела, чтобы граф ломал голову над их проблемами; все, что ей нужно от него, – чтобы он поскорее покинул этот дом и эту долину.

Она встала с кресла.

– Если сестры буду жить в городе, их солидный доход может привлечь недостойных мужчин, и это меня беспокоит. Но ваше предложение очень щедрое, и я благодарю вас. Этого более чем достаточно, чтобы вы освободились от своих обязательств. Таким образом, наше дело закончено. Теперь я должна вернуться к домашнему хозяйству, а вы наверняка захотите подготовиться к отъезду в Лондон.

Однако когда Брайд подошла к двери, Линдейл уже стоял у нее за спиной. Его ладонь накрыла ее руку.

– Наше дело вряд ли закончено, и вам это известно.

Каждое его слово Брайд ощущала как маленькую ласку; и все же она упрямо смотрела на дверь, отказываясь смотреть на него.

– Полностью закончено.

– О нет. – Эван нежно отвел ее руку от ручки двери. – Остался еще один нерешенный вопрос. Мой долг не может считаться выполненным, пока я не уверен в вашем будущем.

– У меня есть наследство.

– Перестаньте. Если вы даже продадите все гравюры, этого хватит ненадолго.

Брайд чувствовала теплую руку, перебирающую ее волосы, и едва сдерживала дрожь. Ей захотелось превратиться в гранит, но…

– Вы отказываетесь от содержания из-за того, что случилось утром? Напрасно, Брайд. Это не имеет отношения к расчетам. Я не требую от вас большего, чем от ваших сестер.

– Вы очень самонадеянны и к тому же фамильярны, сэр. Я не давала вам позволения обращаться ко мне по имени.

Эван оперся плечом о дверь, так что теперь Брайд не могла его не видеть. Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

– Мне кажется, я имею право на фамильярность с женщиной после того, как она позволила целовать ей грудь.

– Я не позволяла…

– Дорогая моя леди, конечно, позволили. Вы не девочка, Брайд. Громадное преимущество зрелости в том, что она может и умеет получать удовольствие, не чувствуя за собой вины.

Как бы в доказательство граф нежно поцеловал ее. Брайд пыталась оставаться безразличной, но губы предательски затрепетали под его искусным натиском.

– Вы примете содержание и все переедете в Эдинбург. Дом и средства будут принадлежать вам без всяких обязательств с вашей стороны. Никаких любезностей в ответ я от вас не требую.

Будь проклято его высокомерие. Какие могут быть расчеты, когда в мыслях у нее полный сумбур, ибо он крепко прижал ее к себе.

– Поскольку мы обо всем условились, можно закончить наше дело.

Совесть требовала от Брайд прекратить безумие, но тело ее смеялось над этим назойливым голосом, и он в конце концов смолк. Больше Брайд ничего не слышала и не видела, обитая в тумане удовольствия, где жизнь была юной и прекрасной.

Эван уже не помнил, каким удовольствием было для него любовное состязание. Он давно не встречал женщину, способную бросить ему вызов, и пьянящее ожидание победы обострило его чувства. Он хорошо сознавал, какую женщину целует, и замечал то, на что раньше не обращал внимания. Например, они замечательно подходят друг другу по росту, постепенно исчезающее сопротивление делало Брайд мягкой и уступчивой. Тихий аккомпанемент ее вздохов то замедлялся, то убыстрялся в зависимости от его ласк.

Эван властно поцеловал ее, чтобы уничтожить остатки всяких глупостей насчет чувства вины; потом обвел языком мягкий изгиб ее рта. На миг Брайд замерла, пытаясь унять дрожь, и наконец уступила.

Ее откровенная страсть была столь же опьяняющей, как и недавнее сопротивление. Она дерзко взяла в плен его язык, после чего весьма энергично использовала собственный.

Коснувшись его лица, Брайд закончила долгий поцелуй глубоким вздохом и посмотрела на графа затуманенными глазами:

– В качестве негодяя-соблазнителя вы превосходны, лорд Линдейл.

Он воспользовался случаем и нежно укусил ее за шею.

– Благодарю вас. Это мое высшее достижение, удостоенное наград. – Эван поцеловал пульсирующую жилку.

– Быть, вы усердно тренировались, чтобы добиться величия в избранной области?

– Много лет, днем и ночью.

Услышав смех Брайд, Эван посмотрел на нее и заметил в ее глазах разноцветные искорки. Главное, чтобы она ни о чем не думала. Кто знает, к чему это может привести? Возможно, опять к ее бегству. Если она сейчас остановится, ему захочется убить себя.

Эван приложил все старания, чтобы этого не произошло, лаская ее сквозь грубое платье, сжимая ее гибкое тело. Брайд должна чувствовать его руки. Ответная реакция свидетельствовала, что это доставляет ей удовольствие, что еще больше поощряло его.

Наконец ее руки обхватили его за плечи, а тело исступленно прижалось к нему. Эван уже готов был притиснуть ее к двери, поднять юбки и тут же овладеть ею…

С другой женщиной он так бы и поступил, но безумное желание все же не до конца лишило его рассудка. Собрав остатки самообладания, он стал ласкать ее грудь, и в ответных вздохах зазвучало изумление – восхитительное, счастливое. Пальцы Брайд все крепче сжимали его плечи, спина выгибалась.

Эван осторожно расстегнул верхний крючок ротонды и, заглянув в ее затуманенные страстью глаза, убедился: ничто не грозит остановить его.

Тогда он отнес ее на софу, довел поцелуями до полубессознательного состояния и опять занялся крючками, в то время как Брайд нетерпеливо смотрела на его пальцы.

– Не очень-то они помогли. Я думала, это платье сделает меня безобразной.

– Платье действительно безобразное, но вы такой быть не можете. Да и покрой у него подходящий, чтобы подстегнуть мужское воображение.

Эван раздвинул две половинки корсета, доказывая, насколько это удобно, потом стал медленно гладить кончиками пальцев упругие полушария грудей, прикрытых лишь тонкой поношенной рубашкой. Брайд из-под ресниц наблюдала за тем, что он делает.

– Сначала вы намерены довести меня до безумия?

– Чем сильнее вы этого захотите, тем большее удовольствие получите.

– Вряд ли мне нужно еще больше. – Она передвинула его руку так, чтобы пальцы касались соска.

На миг Эван замер. Она учит, что ему делать? Его? Отбросив заботливую предупредительность, он дал ей желаемое и убедился, что она этим насладилась. Он безжалостно возбуждал ее, пока вздохи не перешли в тихие крики, а затем резко спустил платье до локтей.

Брайд попыталась дотянуться левой рукой до правой манжеты, чтобы расстегнуть ее, а когда это не удалось, протянула к нему запястье.

– Нет. Я хочу вас именно так, Брайд.

Теперь уже она, замерев, быстрым, осторожным взглядом оценила свое положение. Тем временем Эван стянул с нее рубашку и обнажил ее грудь.

Брайд покраснела и опять попыталась высвободить руки.

– Я думаю…

– Не стоит. Положитесь на меня.

В итоге Брайд была слегка недовольна, что платье сковывает ее движения, но уже не требовала свободы.

Эван гадал, понятно ли ей, насколько это усиливает наслаждение.

По ее телу прошла дрожь, и Брайд закусила губу, чтобы не вскрикнуть. По мнению Эвана, она выглядела сногсшибательно: прекрасная, необузданная, чувственная; кожа на плечах и высокой, полной груди так и притягивала его губы.

Брайд удивленно вздрогнула, тем самым подсказав ему, где она наиболее восприимчива. Он лизнул один сосок, обласкал другой, чувствуя, как ее переполняет страсть. Она пыталась подавить ее, и, чтобы победить, Эван использовал язык и пальцы. С тихим стоном Брайд наконец сдалась.

Эван уже не владел собой. Она умоляла его об этом и, когда он положил ее на спину, раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее. Он целовал ей грудь, а его рука под юбками поднималась все выше, лаская ноги и бедра. Ее крики становились возмущенными и разочарованными, она качала бедрами, требуя облегчения.

Эван и сам безумно хотел ее – больше, чем когда-нибудь какую-нибудь другую женщину. Осознание того, что скоро он будет обладать ею, пробуждало в нем что-то ужасное, необычное. Тело его стонало от нетерпения. Он возьмет ее, и это будет прекрасно. Она будет принадлежать ему и никогда больше не наденет безобразное платье, он научит ее всем удовольствиям, подарит ей несметные сокровища и…

Луч света, пробившись сквозь безумие, заставил его остановиться.

Нет, он не сделает ничего подобного, и не имеет значения, насколько это могло быть прекрасно.

Граф взглянул на Брайд: лицо ее преобразилось в ожидании экстаза, вздохи и крики говорили о том, что она так же нетерпелива, как и он.

Эван глубоко вздохнул, и его рука застыла на ее бедре. Внутри у него шла битва, а он даже не знал своих противников.

Он снова глубоко вздохнул. Тело начало мстить ему, и он признал наконец правду. Он просто не мог этого сделать, хотя не знал почему, и ненавидел себя за то, что не мог. Но все равно, несмотря на ярость, он думал, что это было бы… неправильно. Очевидная нелепость подобной мысли почти рассмешила его. Тем временем Брайд открыла глаза. К ней медленно возвращалось сознание, а вместе с ним и понимание, как далеко они зашли в своем безрассудстве. Эван сел и поднял ее, натянул ей на плечи рубашку, опустил юбки.

Сказать, что она поражена, значило бы не отдать должное ее лицу, выражение на котором менялось: от недоумения к озабоченности, от смущения к равнодушию.

– Похоже, это зашло слишком далеко, – неловко пробормотал Эван.

Он хотел помочь Брайд застегнуть крючки, но она сбросила его руки.

– Похоже, вы совсем не такой замечательный негодяй-соблазнитель, каким только что казались.

После этих слов ему захотелось задушить ее. Нет, не то. Эван хотел сорвать с нее безобразное платье, чтобы она распростерлась под ним обнаженная, пока бы он входил в нее долго и мощно, чтобы она получила то неземное блаженство, на которое намекают глупые поэты.

Вместо этого он встал и направился к двери. Первый раз в жизни Эван вел себя благородно по причинам, которые даже не начал еще понимать.

Он выскочил из библиотеки, отчаянно нуждаясь в холодном воздухе. Может, поэтому его соотечественники соревнуются, бросая стволы деревьев? Может, это развлечение возникло как способ избавиться от неуместного сексуального возбуждения?

Эван вразвалку направился к конюшне. Если вместо стволов набросать достаточное количество сена, этот способ может оказаться столь же действенным.

Когда он залез на сеновал, Майкл стоял у широкой двери и смотрел вниз; его сюртук лежал на полу.

– Тебе лучше подвинуться. Я не хочу упасть на тебя. – Он был так увлечен, что не заметил, как сзади появился хозяин.

Эван тоже посмотрел вниз: там, на горе сена, лежала Джоан и смеялась; видимо, она спрыгнула первой и теперь ждала, когда Майкл присоединится к ней для маленькой шалости.

– Если туда прыгнешь, свернешь шею.

Майкл замер, потом резко повернулся.

– Тут не очень высоко, – с осторожной улыбкой парировал он.

– Тебя убьет не падение.

Майкл побледнел.

– Это же просто игра, сэр.

– Я знаю эту игру. Сам большой мастер, не забыл? – Эван наклонился, посмотрел на Джоан и приказал: – Идите в дом, да не забудьте чертово платье. А что, все женщины в вашей семье предпочитают разгуливать, выставляя напоказ свои ноги и все остальное?

Покраснев, Джоан проворно скатилась с горы сена и побежала к дому, а Эван повернулся и взглянул на слугу. Швыряние стволов деревьев – слабое утешение; куда лучше кого-нибудь вздуть.

Майкл отступил и, сдаваясь, поднял руки:

– Сэр, я не сделал ничего плохого. Я даже не собирался.

– Только не считай меня дураком. Я терплю тебя и рад твоему обществу, но когда я говорю «не прикасайся», то имею в виду именно это.

Впрочем, прохвост и раньше не выказывал хозяину надлежащего уважения, так что призывать его к этому слишком поздно.

– Клянусь, не было никаких прикосновений. – Майкл шмыгнул носом. – Это вы срываете на мне злость, потому что не получили, чего хотели, с большой рыжей, верно?

– Что?

– Думаете, было трудно догадаться, чем вы собирались заняться в этой библиотеке? Я видел, как вы смотрели на Бодишу за обедом, даже пытался отвлечь Джоан, чтобы вам помочь, – она тут единственная, кто соображает в этом. – Майкл принял обиженный вид, будто всегда получал за свою преданность одни нагоняи. – Я говорил вам, что она из тех женщин, которые способны удержать мужчину ударом ноги в самое чувствительное место.

– Да, но ничего подобного она не делала.

– Нет? – Майкл нахмурился, размышляя. – О, вы имеете в виду… Тогда неудивительно… Я слышал, такое может случиться с каждым, сэр, если вас это утешит, особенно, когда мужчины начинают стареть…

– Стареть?

– Ну, вам ведь уже за тридцать, а даже призовые жеребцы не могут скакать вечно.

– Ты в опасной близости к смерти, Майкл. И она не била, и я не… не то, что ты предполагаешь. И вообще это не твоего ума дело.

– Извините, сэр, по вашему дурному настроению я понял, что дела в библиотеке сложились неудачно, и всего лишь предположил, какие могут быть тому причины.

Ну да, Майкл знал только две причины. Только две причины знал и он сам, черт побери.

Эван вдруг остановился. Может, это связано с ерундой насчет ответственности?

Да, именно так.

Прежде Эван ни за кого не отвечал, даже в малейшей степени, и теперь даже не представлял, как ему подавить желание заботиться об этой женщине, а не соблазнять ее.

Постепенно в его груди начал разгораться гнев. Недаром он боялся, что так и случится, когда унаследовал этот проклятый титул. Он, видите ли, размышляет, позволительно ли ему заняться любовью со зрелой, опытной женщиной, которую он так хотел, и которая хотела его. Абсурд.

Майкл нахально улыбнулся:

– Сегодня ночью я могу поспать в библиотеке, если вы хотите попытаться еще раз.

Ухватив слугу за ворот, граф так резко дернул его, что Майкл пролетел по воздуху и приземлился на сено.

Эван выскочил из конюшни. Это наследство грозило погубить его. Он подозревал, что так может случиться, а теперь имел доказательство. Но будь он проклят, если превратится в одного из тупиц, идущих по узкой тропе меж двух высоких стен, название которым «долг» и «ответственность».

Всю ночь Брайд металась на кровати рядом с Джоан, моля Бога, чтобы лорд Линдейл поскорее уехал, и в то же время надеясь, что он этого не сделает.

«Не сделает» было раздражающей фантазией, сопровождавшейся воспоминанием о полученном удовольствии вкупе с тоскливой надеждой, что она может еще быть желанной, пусть даже всего на час.

Ладно, это скоро пройдет. Через день-два ее детское волнение постепенно исчезнет, так что нечего ей унижать себя иллюзиями. Если и есть в доме человек, искренний в поисках минутного удовольствия, так это лорд Линдейл.

Брайд подумала о том, чем ей необходимо заняться, как только он покинет их. Постоянная ответственность, зависимость от тяжелой, нудной работы щадили ее в последние несколько дней, и хотя граф был незваным гостем, следовало признать, что с его приездом их жизнь стала намного интереснее.

Ей предстояла поездка в Эдинбург, и следовало заранее определить, что нужно сделать до и после нее. Кстати, о пятидесятифунтовой купюре. Разумнее выждать или все-таки лучше заранее выяснить, насколько это для них опасно?

А тут еще Уолтер… Брайд убеждала себя, что он бросил ее, но… Вдруг он в беде или захвачен фальшивомонетчиками? Кто перед кем в долгу – она перед ним или он перед ней? Может, ей следовало попытаться узнать и это?

Перед рассветом Брайд услышала движение в комнате за стеной, которую занимал Линдейл, и шаги на лестнице. Встав с постели и накинув вязаную шаль, она выглянула из спальни.

Граф стоял на верхней площадке, держа шляпу и хлыст и наблюдая за Майклом, спускавшимся по лестнице с двумя сумками; редингот неподвижно висел на его руке.

Выскользнув наружу, Брайд тихо закрыла за собой дверь. В тусклом свете, падавшем из комнаты, она не могла различить выражение лица Линдейла, когда он повернулся к ней. Вот и хорошо. Вчера она тоже избегала графа, пытаясь не замечать его присутствия.

Не до конца понимая случившееся в библиотеке, Брайд решила, что быстрая капитуляция снова поставила ее в неловкое положение. Она вела себя как одинокая, покинутая старая дева, и именно таковой Линдейл считал ее.

– Рад, что мы встретились, мисс Камерон. Я был в затруднении, поскольку не мог найти способ поблагодарить вас перед отъездом за ваше гостеприимство.

– Так вы все же уезжаете?

– О да. Мы слишком долго вас обременяли. День обещает быть ясным, а наше путешествие – легким и приятным.

Граф говорил очень спокойно, даже самоуверенно, и все же у Брайд возникло ощущение, что он считает эту встречу в полутьме неудобной для них обоих.

– Я сразу подыщу дом в Эдинбурге и, когда все будет устроено, тут же пошлю за вами.

Итак, он больше не приедет, как намеревался сначала. Теперь с ними будут общаться его управляющие и слуги.

– Нет, лорд Линдейл, вам не придется искать дом, поскольку мы не поедем в Эдинбург. Если вы в какой-то момент подумали, что я согласна, то могу лишь сказать, что тогда я оказалась в невыгодном положении.

Эван повертел в руках шляпу.

– Тогда примите мои извинения. Мне остается только уважать этот выбор, иначе вы подумаете, что мной руководили низменные побуждения. Но договоренность о содержании остается в силе?

– Для моих сестер. Я никогда бы не приняла ничего для себя.

– Что ж, я сделаю необходимые распоряжения и, как только вернусь в Лондон, немедленно вышлю вам бумаги почтой.

Майкл, появившись на лестнице, сделал приглашающий жест и снова исчез.

– Мисс Камерон, обещайте, что дадите мне знать, если вам потребуется моя помощь. У нас друг перед другом нет обязательств, но мое состояние и моя защита всегда к вашим услугам, в чем бы у вас ни возникла нужда.

Брайд улыбнулась. Упоминать об «обязательствах» было бестактно, но лорд Линдейл не утруждал себя выбором слов.

– Обещаю не забыть о ваших словах, сэр.

Граф посмотрел на нее, склонив голову, как будто на ум ему пришла неожиданная мысль.

– Дункан Маклейн. Вчера в библиотеке вы упомянули моего дядю, прежнего графа, назвав его по имени.

– Правда?

– Я в этом уверен. Откуда-то вам известно это имя.

– Понятия не имею. Должно быть, вы сами как-то произнесли его, или ваш слуга…

Брайд чувствовала, что лорд Линдейл не спешит поверить ей.

– Видимо, так. – Он слегка поклонился. – Будьте добры, передайте мой привет вашим сестрам, мисс Камерон.

Граф повернулся и начал спускаться по лестнице, навсегда уходя из ее жизни.

 

Глава 8

– Признаться, я немного тоскую по прошлому, – сказал Эван, готовясь надеть фрак, который Майкл держал наготове. – Последний раз я одеваюсь в этой комнате, чтобы идти на прием.

– Зато новая комната такая большая, что в ней можно устраивать балы. Думаю, вы скоро привыкнете к роскоши… как и я.

Майкл с вновь обретенной аккуратностью принялся складывать одежду. В других комнатах уже дожидались утренней отправки на Белгрейв-сквер упаковочные корзины и ящики.

В этом особняке Эван остановился еще в декабре, после возвращения из Шотландии, и теперь он был готов вступить во владение новым домом графа Линдейла.

– Ты позаботился о слугах?

– Они ждут прибытия вашей светлости. Все мужчины, как вы и требовали, хотя не так легко было найти слуг-мужчин, согласных выполнять женскую работу. Пришлось предложить им больше обычного.

– Да-да, денег не жалей; сам понимаешь, я не могу иметь здесь штат женской прислуги. Это ужас. Даже моя коллекция во второй гостиной вызвала бы у них жалобы, а уж вечеринки…

– Поверьте, я очень тщательно отбирал слуг, сэр…

– За что мне остается только поблагодарить тебя.

– Рад, что вы довольны, сэр.

Эван удивленно поднял бровь. Последние несколько дней Майкл вел себя как добропорядочный слуга, знающий свое место, и это было подозрительно.

– А теперь не могли бы мы обсудить мое положение здесь? – Майкл осторожно почесал бровь.

– Ты что, недоволен своим положением?

– Обстоятельства меняются. Огромный дом, множество слуг. Теперь я не должен всем заниматься, как прежде. Но в чем же тогда мои обязанности?

Разумно. До сих пор Майкл был и слугой, и кучером, и грумом, и дворецким, и экономкой. А то, что хозяйством занимались женщины, нанятые на день, говорило лишь о его способности находить таковых и оплачивать их работу.

– Вот что, ты будешь моим камердинером, а дворецкий займется остальным. Конечно, в присутствии других слуг тебе придется вести себя со мной более официально. Новые слуги не должны брать фамильярность за образец.

Майкл, видимо, посчитал это решение приемлемым.

– Значит, дворецкий будет организовывать приемы, сэр?

– Да, но определенными вечеринками продолжишь заниматься ты.

– Боюсь, ему это не понравится.

– Тем хуже для него. Будь я проклят, если позволю слугам командовать мной в моем же собственном доме.

– Разрешите упомянуть об одном деле, сэр.

Все эти «сэры» настораживали Эвана.

– Что еще за дело?

– Я подумал, что нам следовало бы обсудить мое жалованье.

Эван раздраженно взял шляпу и перчатки.

– Никакого жалованья.

– Камердинеру графа как-то не подобает не иметь жалованья, вот что я имею в виду, – это неприлично и может повредить вашей репутации. То есть это могут неправильно истолковать…

– Так ты что, шантажируешь меня?

– Просто объясняю кое-что.

– Графу столь же неприлично иметь слугу, которому он позволяет играть в карты с его друзьями.

– Тогда я не знаю, как…

– Ты прав. Думаю, настало время изменить наши взаимоотношения в связи с новыми обстоятельствами. Впредь я оплачиваю твои услуги. А ты ведешь себя как обычный камердинер и больше не садишься за мои карточные столы. Ты прилично выиграл за последние несколько лет, и я уверен, что лежащего у тебя под матрасом хватит, чтобы открыть игорный зал, о котором ты мечтаешь. Итак, никакой легкой наживы с карт, никаких поборов и флирта с дамами, которые…

– Но, сэр, зачем торопиться в подобных делах! Я лишь предположил, вот и все. – Майкл поспешно опустил глаза и вернулся к наведению порядка в гардеробной, а Эван, стоя у двери, наблюдал за его работой.

Он любил Майкла, восхищался его хваткой и… наглостью. Конечно, требовалось полное бесстыдство, чтобы прийти к хозяину и предложить свои условия. Одному Богу известно, где Майкл научился обязанностям слуги, но Эван не был слишком требовательным, а кроме того, ему не хотелось заменять слугу, который практически ничего ему не стоил.

И все же, когда они переедут на Белгрейв-сквер, их странные взаимоотношения могут вызвать сплетни. Эвана не слишком волновало, что будут говорить о нем люди, но Майкл-то не был графом; у него имелись собственные планы и мечты, которые нелепо было бы разрушать.

– С завтрашнего дня я назначаю тебе жалованье, подобающее твоей должности, – сказал Эван, – и даже немного больше. Я рассчитываю, что ты присмотришь за дворецким и остальными: не хочу, чтобы они бессовестно меня грабили.

– Скажите, баронесса, когда вы перестанете скорбеть по умершему супругу?

Красивая женщина рядом с Эваном остановила на нем холодный взгляд.

– Я сняла траур несколько лет назад, сэр.

– Вы сняли только символы.

Ответом ему была снисходительная улыбка – очевидно, Шарлотту Мерденфорд не интересовал этот разговор.

– Почему вы считаете, что я до сих пор скорблю?

– Потому что не принимаете моих приглашений.

– То есть если вдова отклоняет приглашения резвиться голой на ваших диванах бог знает с кем, у всех на виду, это означает, что она скорбит?

Граф наклонился ближе к собеседнице:

– Не обязательно, чтобы за нашими играми наблюдали другие. Это может быть вечеринка для двоих.

Шарлотта засмеялась.

– Я вижу, новый граф Линдейл не менее испорчен, чем Эван Маклейн когда-то. Будьте уверены, сэр, мой отказ резвиться с вами еще не означает, что я перестала резвиться вообще.

Шутливый флирт был их давней игрой, но Эван предполагал, что после смерти мужа баронесса не позволила себе ни единой вольности. Впрочем, даже если она когда-нибудь снимет траур по-настоящему, то вряд ли окажется на одном из его диванов.

– Титул совершенно вас не изменил. – Баронесса вздохнула. – Хорошо, что Софи не имеет на этот счет иллюзий, и ей известно, кого она сегодня пригласила.

Разумеется, известно. Однако герцогиня Эвердон не принадлежала к числу хозяек, которые соперничают друг с другом в стремлении завлечь к себе побольше героев недавних скандалов. До сих пор она еще ни разу не приглашала Эвана Маклейна на свои встречи, а нынешний обед был рассчитан на узкий, интимный круг гостей. Эван дружил с большинством из них, как будто список приглашенных составлялся исключительно для его удобства. Может, герцогиня решила облегчить ему обратный путь в добропорядочное общество? Другой причины для ее широкого жеста Эван не мог представить. Но как бы то ни было, вечер в кругу друзей обещал приятное времяпрепровождение.

Здесь был Данте Дюклерк с женой Флер, по другую сторону от которой сидел муж герцогини Адриан Берчард, а чуть дальше его брат Колин, который, как и Данте, был членом компании Эвана. Внешняя несхожесть братьев указывала на то, что у них разные отцы. Блондин Колин был сыном графа Динкастера, а темноволосый Адриан – внебрачным ребенком, появившимся на свет в результате связи жены графа с иностранным сановником.

В общем, приятная компания людей, тесно связанная родственными узами. Баронесса Мерденфорд, например, была сестрой Данте и одной из ближайших подруг герцогини.

Исключение составляли виконт Олторп и его жена. Олторп являлся канцлером казначейства, и их с Эваном знакомство не выходило за рамки формальных отношений.

– Где вы поставили в новом доме свои знаменитые качели? – спросила Шарлотта.

– Во второй гостиной. Вы должны попробовать их.

Баронесса засмеялась и покраснела.

– Вы ужасно испорчены, Маклейн, в самом деле.

– С нетерпением жду того дня, мадам, когда и вы станете испорченной. Скорблю только об одном – что вы сделаете это не со мной.

Граф представил качели и все, чем на них можно заняться, но женщиной рядом с ним была не Шарлотта. Он несколько раз на дню вспоминал Брайд Камерон, вспомнил ее и сейчас. Все ли в порядке у них в этой долине? Скоро они должны получить доверенности. Эван надеялся, что они справятся, дожидаясь, пока им будет выплачен доход с процентных бумаг.

Герцогиня поднялась, и дамы, следуя ее примеру, шурша широкими юбками, удалились в гостиную, после чего слуга принес мужчинам портвейн, бренди, сигары и вышел.

Странно. Обычно слуги ждали, не понадобится ли господам что-нибудь. Но еще более странным казалось воцарившееся в комнате молчание, а то, как все смотрели в сторону Эвана, чертовски его тревожило.

Внезапно Колин виновато улыбнулся:

– Маклейн, есть важное дело, которое требует вашего участия. Адриан устроил этот вечер, чтобы Олторп мог попросить вас о помощи.

– А я почему-то думал, что герцогине вдруг потребовалась умная беседа.

– Она рада, что вы откликнулись на приглашение, так же как и я. – Адриан помолчал. – Только у нас разные причины.

– Мы надеемся на ваше чувство долга – вы ведь теперь член парламента… – напомнил Данте.

– Это обязанности, связанные с должностью, обязанности привилегий, – добавил Колин. – Но вы не обязаны это делать, пока сами не решите.

Эван готов был испепелить взглядом Данте и Колина, предательски штурмовавших его ядрами ненавистных ему слов. Они тут затем, чтобы склонить его к чему-то, чего он не хотел делать, и Адриан не сомневался, что ему будет труднее отказать в просьбе друзьям.

– Конечно, сделать это – его обязанность. – Олторп утвердительно кивнул. – Как и всех лояльных граждан, особенно дворянства. Только неукоснительное исполнение своих обязанностей позволяет нам управлять; в противном случае мы не сможем винить людей, если они потребуют наших голов.

– Не представляю, чем вам может помочь человек, никогда не считавший себя обязанным приобретать знания или умения, которые можно назвать полезными.

– Поверьте, вы приобрели именно те знания, которые необходимы сейчас правительству, – твердо произнес Адриан.

– Неужели у правительства есть женщина, которую им необходимо соблазнить? Но ваш брат Колин способен помочь в этом не хуже меня…

Все, кроме Олторпа, засмеялись.

– О нет, это умение, сэр, известно лишь посвященным. – Достав из кармана бумаги, виконт передал их Эвану, и когда тот развернул небольшие квадратные листы, Колин придвинул к нему канделябр.

Яркий свет упал на две пятидесятифунтовые купюры, выпущенные Английским банком в 1803 году.

Чутье сразу подсказало Эвану, что здесь какой-то подвох, и он стал проверять части, заполненные от руки.

– Сигнатура на правой скопирована с левой, но очень старательно. Эта подпись слишком уж аккуратна.

– Да, – подтвердил Олторп.

Теперь Эван с большим интересом сравнил печатные части.

– Если вы уверены, что левая купюра настоящая, тогда гравированное изображение на правой определенно фальшивое. Очень хорошая подделка. Изумительная. Если бы для подделки не использовалась слишком чистая бумага, их невозможно было бы различить. Единственный недостаток, который я сумел заметить, – это несколько линий на драпировке аллегорической фигуры: они не столь плотные, какими должны быть. Конечно, изучив их со стеклом и при лучшем освещении, я нашел бы и другие различия.

Тут же к его месту придвинули дополнительные свечи, появилось увеличительное стекло. Четыре джентльмена, вытянув шеи, наблюдали, как Эван изучает банкноты.

– Бумага настоящая? – спросил граф.

– Чертовски похожа. И бумага, и гравировка – на высоте, чего не скажешь о подписи. Номер тоже не совпадает с банковскими записями.

– Другие есть?

Олторп неуверенно посмотрел на Адриана, и тот кивнул.

– Это уже вторая за последний месяц. Первая выглядела слишком изношенной – наверное, фальшивка старая и давно находится в обращении. Но эта довольно свежая.

Эван через увеличительное стекло внимательно проверял гравировку.

– Джентльмены, это занятие столь интересно, что увлекло даже меня. Но раз вы уже знаете, что у вас появился фальшивомонетчик, зачем вовлекать меня во все это?

– Возможно, вы удивитесь, но банковские эксперты разошлись во мнениях. – Олторп нахмурился. – Двое согласны с вами, двое настаивали, что эта купюра отпечатана с банковской пластины много лет назад, а сама пластина украдена до ее использования банком. В 1803 году второй кассир Роберт Аслетт был уволен за растрату и осужден; кто знает, что он еще совершил…

– Не было ни кражи, ни растраты. Правая купюра отпечатана с другой пластины. – Эван отложил стекло. – Рад, что мог оказать вам помощь. А теперь давайте поговорим о боксе, лошадях или о чем-нибудь серьезном – о политике, например…

Колин неловко положил руку на плечо графа: так делает школьный учитель, прежде чем наказать ученика розгой.

– Видите ли, фальшивомонетчики должны быть найдены. – Адриан тряхнул головой.

– Конечно-конечно, – охотно согласился Эван.

– Быстро и без шума, – подчеркнул Олторп. – Если доверие к деньгам утеряно…

– Ну, если мне на глаза попадется фальшивка, я немедленно…

– Вы непременно должны помочь, Маклейн. Вы сделаете это лучше, чем кто-либо другой, – подал голос Данте.

Эван помрачнел. Дюклерк стал невыразимо скучен после женитьбы на Флер Манли, этого нельзя было не заметить.

– В Английском банке наверняка есть знающие люди, а в городе есть полиция. Не представляю, какой помощи вы ждете от меня.

Колин постучал по банкнотам согнутым пальцем.

– Вы коллекционируете примерно такие же вещи – тот же материал, та же техника; просто используются они по другому назначению.

– Мы считаем, что положение коллекционера будет способствовать вашему общению с граверами, поставщиками бумаги, поможет услышать и увидеть то, что недоступно официальному следствию. – Олторп прищурился. – Вы также часто посещаете издателей и типографии, где можете задавать щекотливые вопросы, которые не вызовут подозрений.

– Такое расследование не может не быть интересным, – добавил Адриан.

– Скорее забавным, я бы сказал, – поддержал брата Колин.

– Если слух распространится, может возникнуть паника, – сказал Данте. – Платежеспособность королевства поставлена на карту. Вы обязаны выполнить свой долг.

– Я не обязан ничего делать, пока не решу сам.

В комнате воцарилось молчание. Четверо мужчин ждали его решения. Эван снова внимательно посмотрел на фальшивую купюру.

– Сделана искусным гравером, одним из лучших, а таких не слишком много. Вы считаете, автор находится в Лондоне?

– Обе фальшивые купюры использовались в городе, – пояснил Олторп.

– Ну так что, вы займетесь этим? – наконец спросил Колин.

Обязанность. Долг. Эван вздохнул. Черт бы их побрал!

– Сделаю, что смогу, но успеха не обещаю. Тем не менее, если финансовая стабильность Британии, как перчатка, брошена мне в лицо, полагаю, выбора у меня нет.

* * *

Поездка в Эдинбург прошла без неприятных происшествий, но обратная дорога утомила Брайд – не столько несколько дней, проведенные в седле, сколько постоянное напряжение днем и ночью. Тяжелая сумка, висевшая рядом с пистолетом, напоминала, что нельзя терять бдительность ни на минуту.

Перевалив в сумерках через горловину последнего холма, Брайд посмотрела вниз на долину. В нескольких милях к востоку она еще могла различить крыши домов городка Дорери, но на севере клубились темные облака.

Нет, это не облака. Это дым.

Значит, люди герцогини без дела не сидели. Брайд машинально прикоснулась к сумке. Она возвращается вовремя. Похоже, лечь в постель, о чем она так мечтала, сегодня не придется. Вместо этого нужно снова отправляться в ночь, чтобы распределить деньги, которые она привезла.

Брайд пришпорила кобылу и начала спускаться с холма, глядя на свой дом; однако какое-то неясное движение во дворе заставило ее остановиться. Кто-то прошел из дома к конюшне, но это явно не одна из ее сестер. Должно быть, в ее отсутствие опять заявился Джейми Маккей, и если он получил, что хотел, она сделает из этого петуха курицу.

Затем она подумала, что в доме слишком много света. Обычно свечи не зажигали до наступления полной темноты, но и тогда ими пользовались очень экономно.

Наверняка это Мэри штопает свое платье, тратя свечи впустую. Мэри часто нарушала правила бережливости, когда Брайд уезжала в Эдинбург, пытаясь выразить недовольство тем, что ее не взяли в город.

У подножия холма кобыла вдруг остановилась и навострила уши. Потом дверь открылась, и из нее вышла Джоан. Пройдя несколько метров, она тоже остановилась и посмотрела в сторону холма. Кобыла фыркнула, будто отвечая на ее взгляд. Конечно, Джоан вряд ли что-то видела в полутьме, но, похоже, она почувствовала их приближение.

Это не слишком удивило Брайд, зато удивило совсем другое.

Сестра была в платье.

Значит, Джейми не приходил, а вернулся кто-то другой. Линдейл. Он так и не смог смириться с тем, что его великий план отвергнут, и купил дом в Эдинбурге. Хорошо еще, что она не столкнулась с ним где-нибудь на улицах города.

Брайд спешилась, достала из сумки платье и быстро переоделась. Теперь она выглядела почти респектабельной женщиной. Сев на лошадь, Брайд потрусила к дому.

Привязав кобылу, она задумалась, стоит ли брать с собой дорожную сумку и деньги. Если Линдейл в доме, то незачем привлекать его внимание. Она пошлет Джоан присмотреть за лошадью, а уж сестра знает, что делать с багажом.

Войдя в дом, Брайд постаралась подавить глупое волнение, охватившее ее. И все же она сожалела о том, что выглядит чересчур жалкой и уставшей.

Но когда она заглянула в библиотеку, ее волнение мгновенно перешло в страх. Кроме сестер и Джилли, в комнате находился мужчина, однако это был не Линдейл.

Незнакомец не спеша встал, затем без всякой учтивости оглядел Брайд. Одежда и манеры свидетельствовали о его власти и богатстве, достаточном, чтобы ощущать собственную значимость.

Повернувшись к Джоан, мужчина холодно произнес:

– Кажется, вы были правы насчет скорого возвращения сестры. Извините за мой скептицизм.

Джоан предостерегающе взглянула на Брайд.

– Позволь тебе представить мистера Янга. Он главный управляющий…

– Я знаю, кто такой мистер Янг – его имя хорошо известно в этих местах. – Брайд прошла в глубь комнаты и села. – Полагаю, именно вас нужно благодарить за тот дым на севере, который я видела с холма.

Мистер Янг улыбнулся с видом человека, знающего, что его ненавидят, но которого это нисколько не заботит.

– Ну, не меня лично.

– Ах да, лишь тех, кому вы отдаете приказы.

– Вы умная женщина и остры на язык. Это весьма ободряет, а также внушает надежду на то, что вы достаточно догадливы, чтобы понять, зачем я здесь.

Сердце у Брайд упало.

– И зачем же, сэр?

– К сожалению, мне поручено уведомить вас об истечении срока аренды на это имущество.

Брайд изо всех сил старалась сохранять хладнокровие.

– Ладно, возьмите землю. Мы просим оставить в нашем распоряжении только дом и сад: большего нам и не требуется.

– Увы, это невозможно.

– Но дом построил наш отец. На аренду земли под домом есть отдельное соглашение, которое будет действовать еще много лет.

– Герцогиня считает, что в соглашении есть ошибки, которые делают его недействительным. Вы, конечно, имеете право оспорить это решение.

Глаза мистера Янга заблестели от удовольствия: он-то знал, насколько безнадежна и разорительна подобная тяжба.

Сейчас Брайд очень бы хотелось иметь при себе пистолет.

– Если вы оставите нам дом, это вряд ли причинит неудобство овцам Сазерлендов. Кроме того, доход, который мы вам принесем, будет дополнением к тому, что вы получите от самой земли.

– Дому найдется другое применение – он довольно большой и вполне подходит семье управляющего сельским хозяйством в этой долине.

– Видимо, герцогиня слишком бедна, чтобы построить новый дом, так что вы попросту выгоняете нас из этого…

– Можно сказать и так, но хорошо, что ее светлость не слышит вашей непочтительности, поскольку я намерен проявить изрядную щедрость от ее имени.

– И что же это за щедрость?

– Я уполномочен заплатить вам за дом и конюшню, чтобы вы смогли переселиться в какое-нибудь приличное место, и требую лишь вашей подписи, которая подтвердит, что вы отказываетесь от всяких прав на старую аренду и что столь значительная сумма не будет использоваться вами для судебных прошений.

– Каков размер этой суммы?

– Сто фунтов.

Настроение обреченности сразу рассеялось, лица сестер просветлели. По крайней мере, они не станут нищими. За такие деньги они смогут купить дом где угодно и с правами собственности, которую Сазерленд никогда уже не сможет отнять у них. Тогда они без помех продолжат свою работу.

Увидев, что Брайд больше не намерена возражать, мистер Янг достал из кармана деньги и передал их ей.

– Не слишком ли большая купюра, сэр?

Янг засмеялся:

– Ни разу не видели сотню, а?

– Мы предпочли бы серебро или более мелкие банкноты.

– Я не ношу с собой ни мешков с деньгами, ни такое количество серебра, мисс Камерон. Вы можете отнести купюру в банк, и там получите свое серебро.

Брайд передала купюру Джоан, и та, взглянув на нее, вдруг побледнела.

– Странно, мистер Янг, что герцогиня не пользуется шотландскими банками: деньги, хранящиеся в них, столь же хороши, как и деньги Английского банка.

– Все деловые операции совершаются в Лондоне, а не в северной Шотландии. Когда вы переедете из этой глуши, вы сразу поймете, как устроена жизнь. Деньги есть деньги, и этим все сказано.

Джоан с притворной наивностью раскрыла глаза:

– Бог мой, так эта купюра проделала весь путь из Лондона?

– Конечно. Вы же не думаете, мисс, что банкноты такого достоинства падают прямо с неба? – Похоже, мистера Янга чрезвычайно радовали невежество сестер и его собственная искушенность. – Уже темнеет, так что мне пора. Берите деньги и уезжайте, куда вам угодно. Мой человек завтра утром привезет бумагу на подпись. Я рассчитываю, что двух дней вам хватит на сборы.

Брайд встала. Лучше бы он сам отправился куда угодно. Ей хотелось зарыдать, но будь она проклята, если позволит этому лакею Сазерлендов увидеть ее слезы.

Проводив Янга до двери, она долго неподвижно стояла и смотрела, как он идет к конюшне, где дожидался человек с двумя лошадьми, а затем вернулась в библиотеку. По выражению лица Анны она поняла, что Джоан уже сообщила сестрам ужасную новость.

Взяв купюру, Брайд поморщилась. Она никогда не осмелится отнести фальшивку в банк.

Но хуже было то, что эту банкноту отпечатали с украденной пластины отца, и теперь она вернулась с юга, из Лондона.

 

Глава 9

– Ты не согласен, что она груба? – спросил Эван, завязывая галстук, в чем ему должно было помочь зеркало в туалетной комнате боксерского клуба.

– А ты не потребовал, чтобы она сообщила о получении бумаг? – Колин вытер полотенцем влажные волосы.

– Не странно ли требовать уведомления о получении ценных бумаг стоимостью в пятнадцать тысяч фунтов…

– Может, есть какая-нибудь особая причина, по которой она не желает с тобой общаться?

Внимательно посмотрев в зеркало, Эван решил, что галстук следует перевязать, и занялся этим.

– Поскольку мой вопрос остался без ответа, я предполагаю, что ты соблазнил ее, – усмехнулся Колин, застегивая жилет. – Что не совсем благородно с твоей стороны.

– А вот и нет. По крайней мере, не совсем.

Эвану казалось, что «не совсем» исключает его возможное неблагородство.

– Теперь ты за нее отвечаешь.

– Неправда. Она ясно дала мне понять, что это не так, и даже отказалась от содержания. Брайд из тех раздражающих женщин, которые считают подозрительной малейшую попытку мужчины помочь им. Они лучше предпочтут жить в мансарде и есть заплесневелый сыр, чем примут помощь…

– Послушай, ты в конце концов испортишь свой галстук.

– Тогда черт с ним.

Эван надел плащ, и они вышли на улицу.

– Почему бы тебе самому не написать ей, – предложил Колин, пока они стояли в ожидании лошадей.

– Будь я проклят, если сделаю это. Ладно, поедем теперь ко мне. Дом почти закончен, ты должен его посмотреть.

Когда они скакали через Мейфэр, Колин перешел к обсуждению другой темы.

– Как продвигается расследование?

– А что, твой брат послал тебя шпионить за мной?

– Нет, но положение очень серьезное.

– Я начал осторожные расспросы, но пока не узнал ничего полезного, так и передай Адриану. Зато я добавил к своему плану стратегию, и ты мне поможешь. Я собираюсь проследить за использованием купюр, особенно в игровых залах. Таким образом, мне удастся выяснить, есть ли в обращении другие фальшивки. Если ты сделаешь то же самое, то этим поможешь мне добыть больше образцов.

– Тогда я начну прямо сейчас.

Подъехав к большому особняку Эвана, они спешились, и грум принял у них лошадей.

Колин с завистью взглянул на уходящий вдаль фасад:

– Ты здесь не плутаешь?

– Каждый день. Но вселенная прекратила бы свое вращение, если бы графы не жили в показной роскоши. Это вдвойне мой долг – проматывать наследство, ибо дядя в редких случаях расставался с гинеей, и то ради гравюры. Дядя оставил мне неприлично большое состояние для мотовства.

– И все же сохрани хоть немного на будущее. У тебя скоро появится жена, которая захочет что-нибудь промотать сама.

Хмыкнув, Эван вошел в дом. Сознание того, что это принадлежит ему, приятно щекотало его самолюбие. Он мог выбрать любую обстановку, не спрашивая о цене, а также приобрести лучшее, хотя прежде был бы рад просто сделанному со вкусом.

– Считай, что я не слышал твоего упоминания о женитьбе, Берчард. Стоит мне появиться в обществе, и любой разговор тут же переключается на меня и мою возможную невесту. В результате весь этот вздор мне ужасно надоел.

Колин передал шляпу слуге и двинулся вслед за Эваном вверх по лестнице.

– Извини. Просто миссис Нортон объявила…

– Не сомневаюсь. Прежде всего, она объявила это мне. Кстати, я с ней порвал, и со дня на день это станет известно всему городу.

– Немного резко, тебе не кажется? Ты не можешь винить ее за напрасные надежды.

Но Эван и не винил Жасмин Нортон за надежды, зато винил ее за алчность. Прошлым вечером, увидев ожерелье, которое он ей купил, Жасмин могла хотя бы притвориться, изобразить радость, а не говорить, что надеялась на нечто другое. Потом целый вечер она дулась, как ребенок, и даже намекнула, что если не получит желаемого, то он тоже ничего от нее не получит. Все это заставило Эвана вспомнить недавнее прошлое, когда он был слишком беден, чтобы покупать ожерелья. Женщины тогда принимали его таким, каков он есть, приходили к нему ради удовольствия и забавы, а не ради драгоценностей.

Теперь простодушие и чистота безнадежно ушли, а женщины, будь то светская дама или куртизанка, старались превратить свою благосклонность в непристойное средство шантажа.

Выбросив из головы миссис Нортон и сцену, которая заставила его порвать с ней, Эван провел Колина в гостиную, куда доносился шум из соседних комнат. Похоже, распаковка вещей закончилась не так быстро, как предполагал Майкл.

– В этом доме необычное расположение комнат, Берчард: наверху бальный зал, а на этой стороне большая гостиная. Тут я буду развлекать скучных знакомых графа Линдейла.

– Что ж, все вполне достойно. – Колин со знанием дела осмотрел обюссонские ковры и шелковую обивку. – Правда, не так уютно, как в твоей квартире, но, полагаю, это неизбежно.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Ты стараешься представить здесь наши вечеринки, которые я намерен устраивать раз в две недели. Не торопись, мой друг. Следуй за мной. – Эван направился к огромной двойной двери и распахнул ее. – Вот здесь, в библиотеке.

– Твоя библиотека тоже заслуживает уважения, но тут, видимо, больше тысячи книг.

– Проектировщики интерьеров, должно быть, покупают их на вес, как штукатурку и багеты. Я переплету то, что хочу оставить, и уберу ненужное. – Эван подошел к боковой двери и поманил Колина. – А вот и вторая гостиная: не такая огромная, но достаточно вместительная.

– Что это за шум?

– Майкл распаковывает мою коллекцию, а также готовит сюрприз для тебя.

– Ты имеешь в виду…

– Да. Это будет салон для самых желанных моих приобретений. Здесь же расположатся все мои диваны и шезлонги, как в старом доме. Я могу выполнять скучные обязанности в большой гостиной, а эту запру. Зато в ней можно устраивать вечеринки со старыми друзьями, а если надо, использовать библиотеку или большую комнату.

– Звучит превосходно.

– Это нечто специально для тебя – моего друга, которому хватило здравого смысла не привязывать себя к домашнему очагу и который не захочет, чтобы я тоже изменился. Особый маленький подарок.

Эван распахнул дверь… и остолбенел. Колин, похоже, был растерян не меньше.

– Впечатляюще, Маклейн, и я тронут подобной щедростью, но… эта, на качелях, пожалуй, несколько молода для меня.

Это и в самом деле было так, но только когда до Эвана дошло то, что случилось, он наконец обрел дар речи.

– Господи!

– Итак, обещанный тобой сюрприз – не они?

– Нет. Хотя сюрприз все же налицо.

Да еще какой. Умопомрачительный!

Сестры Камерон захватили его дом, и не только дом, но даже личный приют.

Окинув беспокойным взглядом комнату, Эван с облегчением увидел, что распакована лишь малая часть его коллекции. Увы, и этого оказалось более чем достаточно.

Анна сидела на диване и, откинув голову, с неодобрением рассматривала маленькую бронзовую статуэтку нимфы, которая обслуживала сатира.

Мэри взвизгивала, демонстрируя часть щиколотки, пока ее раскачивал красивый слуга.

Две сестры, примостившись в углу дивана, листали гравюры. К счастью, этот фолиант не содержал эротики.

Майкл устроился на подлокотнике рядом с Джоан. Внезапно Брайд заметила вошедших, Майкл тоже. Вскочив, он принялся собирать чашки и тарелки с остатками угощений.

– Мэри, немедленно прекрати, веди себя прилично: лорд Линдейл здесь. Анна, перестань разглядывать статуэтку. Если ты еще не поняла, то никогда уже не поймешь.

Колин наклонил голову к Эвану:

– Должно быть, это сестры, о которых ты мне рассказывал?

– Да.

– А внушительная и грозная, которая ими командует…

– Да.

– Тогда, полагаю, мне лучше удалиться. А подарок отдашь в следующий раз.

– Нет, останься.

– Так ты боишься ее?

– Конечно, нет. Я могу победить ее одной рукой.

– Сомневаюсь. Если выживешь, приезжай ко мне и тогда все расскажешь. – Поспешно произнеся эти слова, Колин скрылся в библиотеке.

Брайд пришло в голову, что она в первый раз видит лорда Линдейла таким встревоженным. Скудная, но все же компенсация за то, что она проглотила свою гордость.

А вот красивый блондин, который сопровождал Линдейла, куда-то исчез.

Окликнув слугу, Майкл сунул ему в руки поднос и повернулся к графу:

– Я не знал, где еще разместить леди, сэр, а оставлять их внизу на кухне было бы неприлично. Мебель для библиотеки пока не доставлена, а мисс Камерон заявила, что большая гостиная для них слишком велика. Потом она зашла сюда и объявила, что эта ей подходит.

Переступив порог комнаты, Эван подозрительно взглянул на поднос, который уносил слуга.

– Наверно, леди захотят освежиться после своего путешествия. Вы, вероятно, приехали в Лондон утром, мисс Камерон?

– Да, почтовой каретой.

– Если бы вы написали заранее, я бы распорядился о встрече или послал за вами карету в Шотландию.

Но Брайд не написала, надеялась по дороге придумать, как бы не обращаться к графу за помощью. Однако выбора не было. Их небольшие средства полностью исчерпаны. В дорожной сумке у нее меньше пяти фунтов.

– И чему я обязан чести принимать вас у себя? – Эван пытался выглядеть гостеприимным хозяином, однако в глазах его угадывалась тревога. Он подошел к столу и, небрежно взяв статуэтку, отдал ее Майклу.

– Увы, нас бесцеремонно выгнали из собственного дома. – Вздохнув, Брайд начала рассказывать о посещении мистера Янга.

Слушая ее рассказ, Линдейл прошелся по комнате и, сняв со стены небольшую картину, передал Майклу. Хотя сюжет окутывали тени, Брайд догадалась, что это Венера и Марс, которые восхищались любовными атрибутами друг друга.

– Нам едва хватило времени, чтобы собраться и найти фургон, – закончила рассказ Брайд. – Оставшись без дома и средств к существованию, я решила, что единственный выход для нас – приехать сюда. Вы требовали, чтобы в случае необходимости мы обратились к вам за помощью…

– Да-да, это, конечно, в высшей степени разумно, – пробормотал Эван.

Как раз в этот момент он заметил на противоположной стене каменный рельеф, изображающий множество пар, которые в разных позах занимались любовью. Барельеф выглядел очень тяжелым, и Линдейл, прикинув его вес и размер, просто встал перед ним и загородил своим телом.

– Итак, вот вы и здесь, – сказал он с наигранной веселостью, – а значит, теперь мы должны решить, что с вами делать.

– Я избавлю вас от затруднений, так как уже все обдумала. – За долгое путешествие у Брайд была для этого масса времени. – Если доверительная собственность установлена…

– Конечно, установлена. Может, вы не получили бумаги перед отъездом из Шотландии, но они вам посланы.

– Я в этом уверена. Значит, мы через несколько месяцев можем получить первые дивиденды. Не очень большие, но для начала этого хватит. До тех пор мы поживем здесь. Я намерена искать работу гравера, и, возможно, мы добьемся независимости еще быстрее.

Эван несколько раз моргнул, как будто слова Брайд пробудил и его к жизни.

– Кажется, вы действительно все обдумали. Это замечательно. Тем не менее, давайте убедимся, правильно ли я вас понял. Вы сказали «хватит». Могу я спросить, хватит для чего?

– Ну конечно, для того, чтобы снять дом, где разместятся наши комнаты и место для мастерской.

– Так вы намерены перевести мастерскую в Лондон, и собираетесь тут жить постоянно?

– Если мы все равно должны куда-то переехать, то почему не в Лондон? Здесь намного больше издателей, чем в Эдинбурге. Фургон с оборудованием уже в пути. Конечно, это стоит денег, но выбирать не приходится.

Эван слушал и медленно кивал. Звучит вроде бы логично. Не зря Брайд не хотела, чтобы он в это вникал.

– Теперь я вас понимаю, мисс Камерон. Простите, но столь неожиданный приезд хотя и несказанно меня обрадовал, но слегка притупил мой разум. – Он беспомощно улыбнулся. – Еще один вопрос, если позволите. Говоря, поживем «здесь», что вы имеете в виду?

– Ну здесь. – Брайд обвела рукой комнату. – Именно это я и имела в виду.

– Прямо здесь?

Бедняга совсем запутался.

– Правильно, сэр. Здесь.

– В этом доме?

– Обещаю, мы не будем слишком назойливы.

В конце концов, до него дошло. Эван направился было к ней, но потом сообразил, что открывает для всеобщего обозрения скандальный каменный рельеф, и опять встал перед ним.

– Мисс Камерон, пока я буду иметь честь принимать вас как гостей…

– Нас устроят и комнаты для слуг. Вы даже не будете знать, что мы рядом с вами.

– Все слуги в доме – мужчины. Напомню вам метафору о лисице в курятнике – вы использовали ее при нашей первой встрече. Я закажу вам номера в отеле или сниму для вас дом.

– Я не могу вводить вас в такие расходы. Кроме того, я вижу, что была слишком самоуверенной и неправильно вас поняла, когда вы предложили нам свою помощь. Оказалось, вы имели в виду лишь ту помощь, которая не причинит вам неудобств. Что ж, мы уходим, сэр, и устроимся где-нибудь еще.

Поднявшись, Брайд повернулась к сестрам:

– Одна из нас должна вечером продать себя, чтобы заработать деньги. Есть добровольцы, или мы будем тянуть соломинки?

– Женщина, прекрати это. Немедленно сядь!

Брайд послушно опустилась на место. Линдейл был в ярости.

– Как вы смели предположить, что желание устроить вас в другом месте означает уклонение от ответственности? Напротив. Я предложил устроить вас в другом месте не для собственного удобства. В доме живут одни мужчины. Для любой из вас было бы в высшей степени неприлично провести хотя бы одну ночь под этой крышей.

– Если дело только в этом, сэр, то я уже достаточно взрослая, чтобы служить компаньонкой сестрам.

– Моя репутация требует, чтобы вы также имели компаньонку.

– То есть вы хотите сказать, что это моя репутация требует наличие компаньонки? Не могу с этим согласиться.

– Я имею в виду ровно то, что сказал.

– Тогда вы, должно быть, чересчур щепетильны. К счастью, с нами приехала Джилли – она сейчас на кухне.

– Джилли служанка, она не подойдет.

– Никакая она не служанка. Это наша тетя, – пояснила Анна.

На этот раз граф и в самом деле растерялся. Брайд тут же попыталась все разъяснить.

– Джилли станет моей компаньонкой, а я компаньонкой сестер – таким образом, репутация каждой будет в полной безопасности. Это намного лучше, чем держать нас в доме, который вы снимете, или в гостинице.

– Держать вас?

– Кто-то может понять и так. В любом случае я не позволю, чтобы вы тратили на нас деньги. Я даже сомневалась, пользоваться ли вашим гостеприимством, но пока не вижу другого выхода.

Казалось, он вот-вот задушит ее, и вдруг его взгляд изменился. В ту же секунду Брайд поняла, что утеряла свое превосходство.

– Хорошо, мисс Камерон. Я предложил что мог, чтобы защитить вас. Поступайте, как знаете. Я умываю руки. Если уважаемая тетя Джилли может быть вашей компаньонкой, пусть она и заботится о вашей репутации.

 

Глава 10

Ретировавшись в библиотеку, Эван вызвал дворецкого и велел ему разместить гостей со всеми удобствами.

Дворецкий Коуберн, чопорный, средних лет и среднего роста мужчина с редкими светлыми волосами, вряд ли мог быть доволен тем, что молодые женщины будут жить у графа, но его лицо оставалось бесстрастным.

– Три комнаты на третьем этаже уже меблированы. – Коуберн явно намекал на то, что таким гостьям лучше находиться рядом со слугами.

– Пусть тетя живет с младшей. – Эван подозревал, что Мэри может доставить ему больше всего неприятностей. Честно говоря, он вообще ничего, кроме неприятностей, от сестер Камерон не ждал. Надо же, испортить такое убежище!

Впрочем, в самое ближайшее время он найдет способ удалить сестер и уже завтра поедет к адвокату, чтобы выяснить, нельзя ли быстрее получить доход с процентных бумаг. Если это не удастся, он предложит Брайд заем, равный годовому доходу, в качестве аванса.

– Если тетя и младшая живут вместе, еще две отдельно, то четвертую можно поместить где угодно, сэр. Есть красивые апартаменты на втором этаже, вполне приличные.

Эван задумался. Красивые апартаменты находились за углом, совсем близко от его комнат.

– Впрочем, мы можем поселить там тетю, – предложил Коуберн. – Тогда мисс Камерон поживет с младшей, или другая сестра…

Эван устремил взгляд на стену, пестревшую корешками томов, дожидавшихся замены. Ладно, в красивых апартаментах поселится Джилли. Граф Линдейл знал, что это будет самым правильным решением.

Но когда Эван Маклейн представил в этих апартаментах Брайд, лежащую полураздетой на кровати, с затуманенными от страсти глазами, вспыхнувшее желание моментально вычеркнуло из памяти доводы дворецкого.

– Коуберн, я думаю, все же разумнее поселить там мисс Камерон. Тетя никогда еще не была в городе, и предпочтет общество племянниц. Как старшей из сестер и зрелой женщине, мисс Камерон, вероятно, спокойнее жить отдельно.

– Как пожелаете, сэр.

Они вернулись в гостиную.

– Леди, Коуберн покажет вам ваши комнаты. К сожалению, здесь нет женщин, но мы сразу постараемся найти горничных.

– В этом нет необходимости. – Брайд усмехнулась. – Мы привыкли сами помогать друг другу.

Коуберн был настолько этим шокирован, что едва не лишился чувств; однако, не посрамив чести дворецкого, он все же повел их за собой. Пока сестры Камерон выходили из комнаты, Брайд одарила Эвана улыбкой, которая заставила его подумать о том удивительном и позорном, что могут дать ему эти темно-розовые губы.

– Обещаю, что вы даже не увидите нас.

– Надеюсь, что увижу. Дворецкий сообщит вам, когда подают на стол, и еще другие мелочи насчет заведенного порядка. Я не всегда присутствую за обедом, но, полагаю, это вас не слишком расстроит…

– Мы будем есть у себя в комнатах.

– Так вы что, намерены использовать мой дом как гостиницу? Даже не думайте. Если я играю роль гостеприимного хозяина, то вы будете играть роль снисходительных гостей.

Брайд покраснела; она явно рассчитывала, что граф позволит им жить здесь, оставаясь невидимыми.

– Парадные комнаты закрыты, кроме тех случаев, когда я принимаю гостей, но все другие к вашим услугам. Я лишь прошу, чтобы в эту личную гостиную ваши сестры не заходили.

Брайд мельком взглянула на каменный рельеф.

– О, мы никогда больше этого не сделаем!

– Нет-нет, это запрещено только вашим сестрам. Вы можете приходить в любое время, когда захотите.

– Боюсь, я никогда этого не захочу, сэр.

– Жаль. Здесь хранится моя художественная коллекция, и многие предметы вы сочтете интересными.

– Если вы так думаете, значит, неправильно поняли мой характер.

– О, здесь не все любовного свойства. Моя коллекция офортов и гравюр – одна из лучших в Британии. А что касается вашего характера, у меня очень высокое мнение о нем. Я не из тех мужчин, кто плохо думает о женщине лишь потому, что она способна испытывать страсть. Напротив.

Брайд постаралась прикрыться щитом негодования.

– Вам неуместно говорить об этом со мной. Судя по вашей сдержанности в Шотландии, я рассчитывала, что буду избавлена от дальнейших авансов. Если ваше понятие о чести остановило вас тогда, я полагаю, вы будете вдвойне уважительны к гостям в собственном доме.

– А вот тут вы сильно ошибаетесь, моя дорогая.

С холодностью айсберга Брайд повернулась и выплыла из комнаты.

Эван осмотрел рельеф. Поправляя угол, он представил, как вспыхнет Брайд, когда узнает от Коуберна, что ей даны отдельные апартаменты, да еще рядом с его комнатами. Предложит ли она ему состязание и на этот раз? Эван рассчитывал на ее быструю капитуляцию, но в то же время надеялся, что игра будет намного интереснее.

Тогда, в Шотландии, его остановило глупое смятение, а не ложное понятие о чести, и вот теперь Брайд здесь – то ли дар богов, то ли дьявольское искушение…

* * *

– Им понадобится новый гардероб, – констатировал Майкл.

Эван не ответил; он стоял в задумчивости, решая, куда повесить гравюру Агостино Венециано, которая изображала Марса и Венеру, занятых любовью.

– Если они станут ходить по городу в своих платьях, это плохо отразится на вашей репутации.

– Ладно, черт побери, я этим займусь.

Только сперва надо решить, как этим заняться. Если даже сестры Камерон вскоре переедут в другое место, они все равно будут связаны с ним, и потому им потребуется приличная одежда. Но чтобы одеть их, нужна женщина. Среди друзей Эвана не было женщин, которые могли бы оказать ему подобную любезность; большинство женатых друзей имели жен, которые с трудом выносили его присутствие в жизни своих мужей. Разумеется, никто из этих леди не захочет ему помогать.

– Полагаю, мы отложим назначенную вечеринку?

– Ну уж нет. Если они до тех пор еще останутся здесь, чего, надеюсь, не произойдет, я прикажу, чтобы все сестры Камерон после обеда ушли в свои комнаты и не показывались до утра.

– Но их репутация…

– Я предупреждал мисс Камерон. Кроме того, скоро все узнают, что мои гостьи не будут присутствовать на вечеринке.

Майкл поднял распакованную статую Приапа и установил ее на подставку возле окна.

– Может, нам все же лучше подождать с этим? – произнес он, глядя на поднятый член безрукой фигуры. – Вдруг кто-нибудь из сестер заглянет сюда?..

– Я дал указание, чтобы они не заходили в эту комнату. И оставь, пожалуйста, старания превратить меня в надоедливого опекуна – я не пренебрегаю своей ответственностью за сестер Камерон, но того, что я делаю, по-моему, достаточно.

Пожав плечами, Майкл начал открывать другой ящик, а Эван занялся укладкой фолиантов с гравюрами в новый шкаф.

– Ты говорил с остальными? – спросил он, искоса взглянув на слугу.

– Да, и передал ваше распоряжение. Если они прикоснутся хотя бы к одной из сестер, вы немедленно его вызовете и убьете. Но сначала вы оторвете ему некие части тела, скормите их свиньям, а потом вырвете сердце и…

– Ты цитировал меня дословно?

– Я не мог бы сказать красноречивее. Молодая дама, когда спустится к обеду, будет разочарована, что все улыбки пропали.

Упоминание о Мэри и о ее любви к мужским улыбкам сразу испортило Эвану настроение. Он дружески побеседует с Брайд и предупредит об опасности, связанной с лондонской молодежью. Видимо, кое-кому даже придется сделать внушение, подчеркнув, что с его гостями нельзя вести себя легкомысленно. Проклятие! Если за Мэри не будет строгого присмотра, ему в самом деле придется вызывать мужчин на дуэль.

Удовольствие от размещения коллекции сразу испарилось. Значит, он все-таки должен или стать надоедливым опекуном, или ждать беды. Когда, держа наготове молоток, подошел Майкл, граф передал ему Венециано и указал на стене место, где прямой солнечный свет не повредит гравюру.

Затем он решительно направился к письменному столу и написал короткое письмо.

– Комнаты совершенно очаровательные, Коуберн.

Стоя посреди красиво оборудованной спальни, Брайд восхищалась новыми портьерами и розовой драпировкой. Мебель была безупречной и к тому же абсолютно новой. Майкл объяснил, что его хозяин только недавно переехал и отделка дома пока не закончена.

Естественно, Брайд не ожидала увидеть лачугу, но размер и великолепие этого дома внушали ей благоговейный страх, а элегантность обстановки лишь усиливала его.

Когда двое слуг, за которыми шла Мэри, внесли багаж, Коуберн отступил в сторону.

– Почему я должна жить вместе с Джилли, если у Анны отдельная комната?

– Ты младшая, вот почему, – твердо ответила Брайд, но взгляд, брошенный одним из слуг на Мэри, свидетельствовал о другой причине. – Мы с Джоан тоже будем жить вдвоем, а наша комната даже меньше вашей, так что у тебя нет оснований для жалоб.

Коуберн поднял руку, пытаясь привлечь к себе внимание.

– На самом деле, мисс Камерон, вас ждет отдельная комната. Если вашим сестрам не требуется помощь, я провожу вас туда.

– Не стоит. Мне будет хорошо и здесь.

– Но это распоряжение милорда – он хозяин, и я не могу менять его решения.

Вздохнув, Брайд последовала за дворецким. К ее удивлению, слуга повел ее по главной лестнице вниз, затем по коридору к двойным дверям в конце здания. Открыв дверь в уютную гостиную, Коуберн показал ей просторную спальню и гардеробную за ней. Дорогая обстановка в комнатах сестер меркла перед роскошью этих апартаментов. Даже принцесса была бы тут как дома.

– Рядом черная лестница – по ней вы быстрее, чем по главной, сможете дойти до ваших сестер, – объяснил дворецкий, проверяя камин. – Разумеется, при желании вы сможете пользоваться обеими лестницами.

Брайд попыталась найти предлог, чтобы отказаться. Несправедливо, если лишь ей позволят пользоваться такими удобствами. Она подозревала, что собственные комнаты Линдейла находятся недалеко отсюда; к тому же последний разговор с ним весьма обеспокоил ее.

– Я бы предпочла остаться с сестрами.

– А граф желает, чтобы вы жили здесь.

– Понимаю. Он хозяин, ему и решать.

– Именно. – Коуберн направился к двери. – Ваш багаж скоро доставят; о времени обеда вам будет сообщено. А теперь, если вы меня извините, я должен заняться неотложными делами.

После ухода дворецкого Брайд все-таки решилась на осмотр маленького дворца, отданного в ее пользование. Кровать, высокую и широкую, покрывало восхитительное пуховое одеяло из красного жаккарда; обивку стульев украшал сине-красный орнамент, а мебель красного дерева была отделана великолепной резьбой.

В гостиной стояли темно-синий шезлонг и еще несколько стульев, а гардеробная оказалась даже больше гостиной. Целую стену занимали два огромных шкафа. Открыв дверь одного, она заметила внутри свои жалкие пожитки. Никогда прежде она не чувствовала себя нищей, но сейчас, в этом доме и в этой комнате…

Брайд увидела все в другом свете, особенно авансы графа. В Шотландии она могла притвориться, что они для нее совсем неоскорбительны, но здесь не могло быть никаких иллюзий. Этот человек смотрел на нее как на игрушку. Он пользовался каждой женщиной до тех пор, пока его взгляд не привлекала новая. Без сомнения, в таком городе, как Лондон, полно красивых игрушек…

Покинув апартаменты, Брайд по черной лестнице поспешила к сестрам, которые собрались в комнате Мэри, восхищаясь садом позади дома.

– Думаю, что я не против пожить вместе с Джилли, – сказала Мэри. – Эта комната намного лучше. Она почти такая же большая, как наша столовая дома.

Брайд молчала. Нет больше столовой дома. И дома у них больше нет.

– А ты где будешь спать, Брайд?

– Внизу. Но это сейчас не главное. Теперь надо решить, что мы будем делать.

– Сначала давайте осмотрим город, – предложила Мэри. – Очень хочется увидеть вещи, о которых мы читали в газетах. А еще здесь есть театры и зоопарк.

– Ты можешь заниматься чем хочешь, а я должна сразу искать место гравера. Чем раньше мы покинем этот дом, тем лучше.

– Но отчего мы не можем остаться здесь, если лорд Линдейл не требует оплаты? Разве нам по карману такие замечательные комнаты?

– Мы не хотим зависеть от этого человека и не можем позволить, чтобы он вмешивался в нашу жизнь. Кроме того, он совсем не рад нам и хочет немедленно отправить нас отсюда. Наслаждайся игрой в леди несколько дней, Мэри, но помни, что визит будет коротким.

– Давай я провожу тебя к граверам, – предложила Джоан. – Возможно, и мне удастся найти работу.

– Разумеется, ты лучше притворяешься, чем я, так что поможешь мне узнать что-нибудь про Уолтера.

Отвернувшись, Мэри закатила глаза, а на лице Джилли собрались морщины. Одна Джоан пыталась не выдать сожаления.

– Конечно, мы должны его найти. Если он приехал сюда, пытаясь нам помочь, мы должны узнать, что с ним произошло, – решила Анна.

Однако главным было найти украденные пластины до того, как поймают фальшивомонетчиков и те укажут на сестер Камерон. Если Брайд потерпит неудачу и с ними случится беда, у нее уже был другой план, о котором сестры не знали. Этот план, как она надеялась, спасет остальных, даже если не спасет ее.

– Будем держать глаза и уши открытыми, – предупредила Брайд. – Мы должны побывать везде – в магазинах, где продают гравюры, у издателей, в граверных мастерских. В Лондон мы приехали не для того, чтобы пользоваться благотворительностью Линдейла. Мы здесь, чтобы найти фальшивомонетчиков вместе с пластинами и узнать, что случилось с Уолтером.

Сестры согласно закивали.

– Думаю, это займет немало времени. – Мэри по-хозяйски окинула взглядом комнату. – Но тут можно прожить недели и даже месяцы…

«Вот только боюсь, я этого не вынесу», – подумала Брайд.

 

Глава 11

– С завтрашнего дня вы поступаете в распоряжение баронессы Мерденфорд, – неожиданно объявил лорд Линдейл в конце обеда.

Ответом ему было молчание; в тишине слышались только шаги слуг и звяканье посуды. Роскошь столовой с богатыми портьерами, обилием серебра и огромными канделябрами подавляла Брайд, и это ее очень раздражало. Она винила Линдейла за настойчивое требование, чтобы все обедали в столовой. Джоан с Анной тоже выглядели подавленными; значит, и они чувствуют себя неуютно.

А вот Мэри все было нипочем: она забрасывала Линдейла вопросами о Лондоне, упрашивала его показать им город. Тем не менее, он ловко уклонялся от ее попыток загнать его в угол.

– И чего хочет от нас баронесса? – спросила Анна.

– Она поедет с вами покупать новую одежду.

Мэри взвизгнула и захлопала в ладоши.

– Простите, но мы не можем принять такое благодеяние, – немедленно заявила Брайд.

– Ну, Бра-а-йд! – простонала Мэри.

– Вы мои гости и не можете гулять по Лондону и входить в мой дом плохо одетыми. Отговорки не принимаются. Вы поступаете в распоряжение баронессы, и я уже велел приготовить вам карету.

– Пусть мои сестры ходят в новых платьях, но мне они не требуются. Я останусь тут с Джилли.

– Джилли тоже поедет. Она ваша тетя и компаньонка, поэтому должна выглядеть соответствующе.

От этих слов графа Джилли пришла в такое изумление, что все морщины на ее лице мгновенно разгладились.

– Вы тоже поедете, мисс Камерон. Если уж я вынужден терпеть в своем доме женщин, то они, по крайней мере, должны быть достойно одеты.

– Не уверена, что мы обязаны следовать принуждению…

– Раз я говорю, что вы купите себе туалеты, значит, клянусь Зевсом, так и будет. Необходимость этого очевидна. – Граф придирчиво, одну задругой, оглядел сестер. Увы, хотя до обеда те потратили на сборы больше времени, чем за два предыдущих года, особых успехов это не принесло. Брайд видела сестер такими, какими их видел Линдейл: надетые на них платья выглядели очень бедными даже в Шотландии.

Наконец граф перевел взгляд на нее, но при этом он явно оценивал не ее платье. Во всяком случае, она чувствовала себя так, будто он видит ее сквозь одежду.

– Подобную красоту непозволительно облекать в старую, немодную одежду, – медленно сказал граф, – Мне доставит огромное удовольствие знать, что вы избавились от нее.

Брайд исподлобья обвела взглядом стол. Никто, похоже, не понял, что Линдейл говорил только ей, не уловил двусмысленности его замечания; и все равно она почувствовала, что краснеет. Видимо, она сильно ошиблась в своих расчетах и теперь должна срочно исправить ошибку.

– Ясно, что лорд Линдейл хочет это сделать, поскольку он добрый и любезный господин, – затараторила Мэри. – Я думаю, отказываться было бы просто глупо.

– А я думаю, лорд Линдейл слишком уж любезен и великодушен. Наше присутствие налагает на него обязательства, которые я не могла предвидеть, и будет лучше, если мы переедем из его дома.

Взгляд графа стал серьезным, он пристально изучал Брайд.

– Я вынужден настаивать, чтобы вы объяснили, где и как вы собираетесь жить, а вашим сестрам лучше пока удалиться.

– Думаю, мы тоже должны кое-что сказать, – бесцеремонно вмешалась Мэри.

– Напротив, вы не обязаны волноваться по этому поводу, – спокойно ответил Линдейл. – Полагаю, мы с вашей сестрой уладим все ко всеобщему удовольствию.

Мэри в слезах побежала к выходу; Джоан, следуя за ней, сердито посмотрела на Брайд. Тяжелый вздох Джилли говорил о том, что она считает старшую сестру непредсказуемой особой.

Когда они вышли, граф сделал знак слуге, и на столе тут же появились коробка и графин, после чего слуги тоже удалились.

Линдейл открыл коробку.

– Сигару? Портвейн? Теперь мы наедине и можем позволить себе маленькое удовольствие:

– Это оскорбительно.

– Я считаю это комплиментом вашему умению логически мыслить и убеждать. – Эван закурил сигару и налил в бокал портвейн. – Садитесь ближе, мисс Камерон. Тогда не придется кричать. Или вы боитесь меня, Брайд? У вас нет оснований для страха. Обещаю вам быть сегодня очень добродетельным. Итак, вы собираетесь покинуть этот дом. Куда же вы пойдете?

– Я решила принять ваше предложение насчет аренды другого дома. Мы вернем деньги, как только получим доход с процентных бумаг. Таким образом, вам не придется содержать нас или заниматься благотворительностью.

Линдейл задумчиво посмотрел на нее:

– Вы, как всегда, все заранее продумали. Я и сам размышлял над этим и даже консультировался сегодня с моим адвокатом.

– Значит, вы согласны? – Брайд начала подниматься. – Рада, что мы так быстро пришли к взаимопониманию. Теперь я могу идти к сестрам и…

– О нет, подождите. Видите ли, в итоге я решил, что мне это не подходит.

– Не подходит?

– Да, мне это не подходит.

Брайд снова опустилась на стул.

– Но почему?

– Не знаю. – Граф с недоумением пожал плечами. – Сначала мне казалось, что это вернет покой в мою душу, а заодно удовлетворит вашу гордость и снимет напряжение из-за возможной зависимости. Но к вечеру меня это уже не устраивало.

– Лорд Линдейл, вы создали дом без женщин. Вы не можете требовать от нас, чтобы мы остались.

– Конечно, нежданные гости в моем доме не приветствуются, и, тем не менее, я начал сознавать, какие возникнут неприятности, если вы отправитесь еще куда-нибудь. Я в ответе за вас и…

– Вы никоим образом не отвечаете за нас.

– Отвечаю, только не могу вас защитить. Мэри, к примеру, обязательно что-нибудь сотворит, если представится возможность, а зная, что девушка в моем доме, любой дважды подумает, прежде чем пуститься с ней во все тяжкие. Но если она будет только с вами, они церемониться не станут. Тогда уже мне придется не спать до рассвета, а не вам. И других ваших сестер тоже могут оскорбить. Итак, пока я не решу, что ваше положение определено, пока не увижу, что вы поняли городские нравы, все четыре сестры Камерон останутся здесь. Уверяю вас, мое решение поразило меня самого, и, тем не менее, я не собираюсь его менять.

Вот так. Утром он, казалось, горел желанием избавиться от них – так что же произошло теперь? Брайд подумала об апартаментах, о намеках графа, когда они только приехали…

– Лорд Линдейл, вы уверены, что лишь забота о нашем благополучии привела вас к такой перемене во мнении?

Эван стряхнул пепел с сигары.

– Нет.

– Тогда вы – подлец. Если, оставляя меня в доме, вы считаете, что я соглашусь на…

– Платье – вот еще одна причина. Баронесса Мерденфорд была в очень красивом платье. Шелк-сырец, я думаю, цвета морской пены.

Брайд стала мысленно подсчитывать, сколько бокалов вина он выпил за обедом.

– Так вот, разговаривая с ней о ее братьях, сестрах и всяких пустяках, я видел в этом платье вас. – Линдейл пожал плечами, как будто это все объясняло.

– Боюсь, мне не совсем понятно, сэр.

– Просто я хочу видеть в таком платье вас, а если вы покинете мой дом, то я уже не смогу купить его вам. Если же вы останетесь, приобрести туалеты для каждой из вас – мой долг, и потому вы не сможете отказаться.

– Вы собираетесь недели, а возможно, и месяцы терпеть в своем доме пятерых непрошеных гостей лишь потому, что вдруг захотели увидеть меня в новом платье?

– Выходит, что так.

– И вы не боитесь, что вас признают сумасшедшим?

Ответом ей была очаровательная улыбка.

– Позвольте, я вам кое-что объясню. Представив вас в этом платье, я затем представил, как вы его снимаете. Медленно, очень медленно…

Брайд встала.

– Не сомневайтесь, сэр, это останется только в вашем представлении. С такими намерениями позорно требовать, чтобы мы жили в вашем доме.

– Вы совершенно правы.

– Вот как?

– Разумеется. Не могу отрицать, что позорные намерения постоянно обесценивают мои альтруистические порывы. – Линдейл вздохнул. – И все же вам придется согласиться. Поговорите с сестрами, с тетей. Если вам удастся уговорить их, я не пойду против вашего желания. Тогда мы найдем маленький славный дом, где они смогут носить старые платья, готовить собственную еду и мыть собственные полы. В конце концов, это же их деньги вы собираетесь тратить, и они должны решать.

Не ожидавшая столь быстрой капитуляции, Брайд решила не мешкая воспользоваться возникшей возможностью.

– Я немедленно поговорю с ними. Можете быть уверены, что мы переедем, как только найдем дом.

– Когда мы вернем ему деньги, это уже не будет благотворительностью и у него отпадет желание вмешиваться в наши дела. – Закончив объяснения на столь оптимистической ноте, Брайд умолкла.

Сестры на некоторое время пребывали в задумчивости. Даже Анна проявила внимание.

– И все-таки я за то, чтобы остаться, – упрямо сказала Мэри. – Я хочу жить здесь, а не в какой-нибудь развалюхе, среди чужих людей.

– Мы и здесь среди чужих, – парировала Брайд. – Это не наш мир.

– Нашего мира больше нет. – Мэри огорченно развела руками. – А лорд Линдейл вовсе не чужой, и Майкл тоже. Если ты отбросишь свою гордость, скоро и баронесса станет нашим другом.

– Я тоже не уверена, что понимаю твое решение, Брайд. Мы тут хотя бы на время в безопасности и под защитой, – поддержала сестру Анна.

– Мы не переедем, – раздался голос из угла, после чего Джилли поднялась и скрестила руки на груди. – Не переедем, и все. Нет резона залезать в долги, если нас приняли в этом доме. Пока мы не можем содержать себя, пока не привезут наш пресс, это место нам подходит.

Брайд не знала, что больше удивило ее: то, что у Джилли есть собственное мнение, или то, что она высказала его с такой авторитетностью.

– Джилли, я считаю…

– Я компаньонка, ты сказала? Так вот я и говорю: девочки остаются здесь.

– Возможно, так в самом деле будет лучше, Брайд, – поддержала тетю Джоан. – Признаться, мысль о новых платьях весьма заманчива.

– Ты носишь их только по принуждению.

– Может, я буду носить с удовольствием, если они хорошо сидят и красиво смотрятся…

– Так ты идешь против меня из-за новых туалетов? Значит, вашу преданность можно купить за несколько ярдов материи? Боже, как вы меня разочаровали!

– Если тебе нравится разочаровываться, разочаровывайся, а мы остаемся, – решительно произнесла Джилли.

– Послушай, тетя, я ждала от тебя больше здравого смысла.

– А я ждала большего от тебя, Брайд. Обычно ты взвешиваешь свои решения. – Джилли села. – К тому же прошло двадцать лет с тех пор, как я покупала новое платье. И будь я проклята, если твоя гордость помешает мне получить его теперь.

 

Глава 12

– Вряд ли что-нибудь из этого подойдет.

Сидя в магазине канцелярских принадлежностей Николса, Эван придирчиво рассматривал товары. На бархатной скатерти, как большие плоские драгоценности, были тщательно разложены образцы кремовой бумаги и карты.

Магазин Николса не числился слишком модным среди магазинов подобного рода, и появление столь знатной особы побудило хозяина к активности. От страстного желания привлечь такого клиента глаза у мистера Николса засверкали.

– Наш премьер-министр пользуется именно этой бумагой. – Мистер Николс указал на один из листов.

– Что ж, я ничуть не удивлен. Лорд Грей всегда был несколько туповат.

Выражение лица мистера Николса оставалось по-прежнему невозмутимым.

– Мы обсуждаем канцелярские принадлежности, выполненные по установленной форме, не так ли?

– Разумеется. Но я надеялся отыскать нечто более характерное. Заходя в разные магазины, я надеялся на различный выбор. Нечто с первого же взгляда говорящее – это Линдейл.

– В таком случае мы можем отпечатать ваш герб.

Взяв один лист, Эван поднес его к свету.

– Водяные знаки. Будь это мой герб или что-то особенное, связанное только со мной, я бы, пожалуй…

– Вы хотели бы заказать личный запас?

– Иногда это делают, разве нет?

– С удовольствием сделаю это для вас.

– А вы уверены, что производитель бумаги справится с эмблемой?

Николс на мгновение задумался.

– Конечно, здесь требуется чрезвычайное мастерство, и к нам такие заказы давно не поступали. Когда я был намного моложе, к этим делам мы привлекали Блейка или Туикенема, но Блейк уже десять лет как умер…

– А Туикенем?

– К сожалению, он теперь делает плохую бумагу. На станке, не иначе. Никудышный сын едва не разорил его. Я слышал, с молодого человека настойчиво требовали уплаты долга, и это стоило Туикенему состояния.

– Как печально.

Николс принялся складывать бумагу.

– Я подумаю насчет вашего заказа, сэр, если позволите; уверен, мы найдем удовлетворительное решение, хотя это потребует некоторого времени. А пока вы можете взять что-нибудь для текущего использования.

Эван уже выяснил то, зачем пришел, но все же купил у Николса какую-то мелочь. Радуясь, что приобрел невольного союзника для своего расследования, он решил попытать счастья в магазине гравюр и эстампов мистера Стрикленда.

К удивлению Эвана, в магазине царило оживление: одни посетители изучали гравюры, выставленные на полках, другие рассматривали содержимое папок, лежавших на столах и в квадратных углублениях столов под стеклом. За всей этой суетой надзирали Стрикленд и его брат.

Хозяин магазина оказался современным молодым человеком с артистической внешностью: каштановые волосы волнами спадали до плеч, из-под черного приталенного сюртука щегольски выглядывал жилет. Он был преисполнен уверенности, что знания и опыт делают его не просто обычным владельцем магазина, а произведения искусства, которые он продавал, возвышают его в глазах посетителей над обычным служащим.

Стрикленд продавал городские пейзажи и репродукции, которые охотно покупали торговцы, но частые поездки на континент значительно расширяли его возможности. Иногда он даже приобретал редкие работы старых мастеров.

– Никогда бы не подумал, что при следующей нашей встрече я буду обращаться к вам как к лорду Линдейлу, – произнес Стрикленд, приветствуя Эвана.

– Чертовски неожиданно, правда? Как с новыми приобретениями?

– Есть несколько, хотя не в вашем вкусе.

Жаль. Эван надеялся выложить кругленькую сумму, а потом выпить со Стриклендом вина в задней комнате, как они делали это обычно после существенной покупки.

– Позвольте мне посмотреть виды древних городов. Я собираюсь развить несколько молодых умов.

– Египет? Рим? Афины?

– Пожалуй, Рим.

Граф проследовал за Стриклендом к библиотечному столу, на котором тут же появилось несколько переплетенных томов гравюр с видами Рима. Поскольку ему не удалось, подпоив хозяина, вызвать торговца на нужный разговор, Эван решил сменить тактику.

– Должен признаться, для моего визита сюда была и другая причина, – сказал он, перелистывая страницы с изображениями древних руин. – У меня есть основания полагать, что я приобрел несколько подделок. Не в вашем магазине, разумеется.

– Значит, подделки качественные, если смогли обмануть даже вас.

– Великолепные, что и говорить. – Эвану совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь решил, будто его можно одурачить. – Я подозреваю, что они сделаны в Англии.

Подойдя ближе, Стрикленд прошептал:

– Кто их продал? Вы должны сообщить мне. Я не могу рисковать…

– Но я ведь даже не знаю, прав ли я. А пока у меня нет уверенности, нельзя ставить под сомнение репутацию другого человека. И все же я собираюсь докопаться до истины и рассчитываю на вашу помощь.

– Сделаю все, что в моих силах. Подобный скандал заденет всех нас.

– Давайте предположим, что мои гравюры – великолепные подделки, безупречно скопированные с оригиналов старых мастеров. Кто в Англии способен на такую работу, столь безукоризненную, столь точную, что даже меня она заставляет сомневаться?

Думая над ответом, Стрикленд окинул взглядом магазин.

– Очень немногие. Мне приходят на ум Лейтон и Джеймисон. Но я никогда бы…

– Конечно, нет. Об этом не стоит и упоминать.

Стрикленд был прав. Гравюры из обоих мастерских отличались высочайшим качеством.

– Правда, это не обязательно должен быть копиист. Многие художники-граверы могли бы это сделать, если бы подобное пришло им в голову, – задумчиво произнес Стрикленд.

– Но только устояв перед желанием улучшить оригинал.

– Как-то мой отец говорил, что несколько десятилетий назад были сделаны неожиданные открытия, которые он считал подозрительными. К тому времени, когда он рассказал мне об этом, люди, оказавшиеся под подозрением, или отошли отдел, или умерли, так что, боюсь, теперь эти сведения бесполезны.

– Вы помните имена?

– Нет, к сожалению. Если вспомню, то дам вам знать.

– Постарайтесь вспомнить. Удалившийся от дел гравер мог снова приняться за работу. – Эван захлопнул том с гравюрами. – И пришлите мне эту папку, если можно.

Стрикленд продолжал напряженно наблюдать за магазином, и граф тоже оглядел помещение, однако ничего особенного не увидел.

– Что это вас так беспокоит?

– Не уверен, но, возможно, у нас вор. Эта дама была здесь прежде и, видимо, знает, что ищет.

Обернувшись, Эван попытался найти женщину, о которой говорил Стрикленд.

– Там, в углу, рыжая, высокая.

Брайд, черт побери, что она здесь делает? Сегодня они с леди Мерденфорд должны были тратить на модисток немалую часть его наследства.

– Когда дама вошла сюда, она задала несколько странных вопросов и вот уже целый час изучает гравюры. Мы всегда можем отличить серьезного коллекционера от человека, желающего просто украсить стену, но, судя по ее виду, женщина вряд ли может купить то, что изучает.

Брайд перешла к другой стойке и принялась методично переворачивать большие листы. Подняв один, она поднесла его к свету.

– И какие же вопросы она задавала?

– Хотела узнать, не приходил ли сюда в прошлом году некий молодой человек, который интересовался лучшими мастерскими, печатниками и тому подобным.

Эван почувствовал раздражение. Неужели Брайд приехала в Лондон на поиски своего «друга» и все еще надеялась чудодейственным образом воссоединиться с ним? Очевидно, Уолтер тоже был гравером.

– И что, заходил сюда молодой человек?

– Не помню. Каждый день передо мной мелькает столько лиц…

Эван заметил, что хозяин магазина не сводит с Брайд глаз.

– Тем не менее, вы запомнили ее вопросы.

Стрикленд ухмыльнулся:

– И довольно хорошо, но только потому, что она уж очень красива.

Его усмешка не интересовала Эвана. Теперь он знал, что Стрикленд вполне безобидный человек, склонный к позерству.

– Должен вам сообщить, что знаю эту женщину. Она не воровка.

– Рад слышать. Вас не затруднит представить меня?

– Это ни к чему. И, пожалуйста, не забудьте, о чем я вас просил.

* * *

Брайд взяла большой лист с репродукцией «Афинской школы» Рафаэля, внимательно изучила гравировку и положила лист на место.

Визит сюда оказался весьма успешным, и она уже составила в уме два списка. В коротком были адреса лучших мастерских Лондона, которые нанимали великолепных граверов. Мастерские второго списка делали посредственные гравюры и вполне могли принять на работу женщину, которая превосходила умением их собственных работников.

Сожалела она лишь о том, что ее вопросы хозяину магазина остались без ответа. Если Уолтер приехал в Лондон за украденными пластинами, то он непременно должен был проверить магазины вроде этого, чтобы выйти на след фальшивомонетчиков. Впрочем, мистер Стрикленд мог не помнить ни Уолтера, ни его вопросов, ибо с тех пор прошел уже целый год.

Интересно, сколько здесь еще таких магазинов? Лондон – большой город, много больше Эдинбурга. Адрес этого магазина Брайд узнала, внимательно рассматривая папку лорда Линдейла, когда они с Джоан сидели в его скандальной гостиной.

Теперь ей нужно было разыскать другие мастерские, начать посещение граверов и производителей бумаги. Подделать специальную бумагу для изготовления фальшивых денег столь же трудно, как и пластины. А еще требуется отыскать способ, чтобы увидеть редкости, которые продавцы держат лишь для особых клиентов. Из ее сундука украдены не только денежные пластины. Если с других пластин отца были сделаны отпечатки для продажи, это может дать ей ниточку, которая приведет к тому, у кого находится все украденное.

– Тональность в этой гравюре слабовата, как вы считаете?

Брайд оцепенела. Может, Лондон и большой город, но, похоже, он все же недостаточно велик.

Стараясь изобразить на лице улыбку, Брайд повернулась.

– Лорд Линдейл! Какое неожиданное удовольствие.

– Определенно неожиданное. Что вы тут делаете? Я распорядился, чтобы вы сегодня занимались покупками с леди Мерденфорд.

– Выбирая между искусством и одеждой, я решила предпочесть искусство.

– Разве вам был предоставлен выбор?

– Полагаю, вы не ждали, что я откажусь от богатой художественной культуры Лондона ради удовольствия быть измеренной и скрепленной булавками.

– Чего я ждал, вас не касается. Вы тут уже закончили? Если да, позвольте, я провожу вас. Моя карета неподалеку.

Брайд вовсе не закончила, но ей не хотелось, чтобы Линдейл стоял рядом, пока она завершит расследование. К тому же какое удовольствие возвращаться пешком на Белгрейв-сквер? В итоге, немного поразмыслив, она приняла его предложение.

Линдейл помог ей сесть в маленькую карету.

– Если бы вы сделали, как я вам советовал, то сейчас ехали бы с удобствами, – заметил он, беря вожжи. – Этот кабриолет у меня давно, пора его сменить.

– Как мебель во второй гостиной? Это единственная комната, где все не новое. Понятно, что вы испытываете привязанность к некоторым вещам и хотите их сохранить.

– О нет, я вовсе не сентиментален. Мужчины не бывают сентиментальными, пока находятся среди молодых, глупых, поэтических типов, которые теперь встречаются на каждом шагу. Возьмите Стрикленда…

– Мистер Стрикленд не выглядит глупым. По-моему, он полон достоинства. И красивый.

– Вы слишком великодушны. В лучшем случае я бы назвал его симпатичным.

– А я считаю, что он красивый и довольно элегантный мужчина.

– Так сказал бы лишь тот, кто в Лондоне всего один день.

Видимо, раздражение графа было вызвано тем, что она не выполнила его приказ насчет визита к модисткам.

– Здесь много таких магазинов?

– По крайней мере, шесть, куда стоит заглянуть. Есть и другие, где гравюры более доступны. Там продают книги и тому подобное. Хотя что-то интересное может найтись в любом месте.

– Значит, мне придется обойти все.

Эван прищурился:

– Может, желаете посетить некоторые прямо сейчас?

– С вами?

– Это вас шокирует?

– Но вы стремились избежать подобных обязательств, когда Мэри пыталась использовать вас в качестве путеводителя по Лондону…

– Мне совсем неинтересно возить ребенка по всему городу или смотреть достопримечательности, которые я много раз видел. Зато я часто захожу в магазины, в которых продаются гравюры, и наслаждаюсь ими.

Конечно, при Линдейле она не сможет задавать продавцам необходимые вопросы, но хотя бы выяснит, где расположены эти магазины и чем они торгуют.

Следующие два часа Брайд и Эван провели в двух больших магазинах гравюр и эстампов. Спорили о качестве и подлинности. Оба восхищались художественностью исполнения и мастерством. Когда их оценки не совпадали, они пререкались, словно дети. По приказу Линдейла им приносили для просмотра самые ценные раритеты, однако в Хранилище произведений искусства Акермана служащий отказался выложить на стол копию «Любви богов».

– Сэр, леди…

– Она зрелая женщина, а изображения вряд ли рискованные. Тут для всеобщего обозрения выставлены картины Тициана, которые куда более откровенны. Кроме того, леди специалист в искусстве и понимает метафоры. А теперь дайте нам возможность ознакомиться с этими произведениями.

Гравюры наконец принесли, и Линдейл выложил две на стол.

– Это копии, а не оригиналы, – констатировал он. – За прошедшие века сделано много копий, я сам видел четыре отдельных экземпляра, и ни один не был аддендой. Еще шесть копий пропали – видимо, они почти сразу были изъяты.

Голова к голове оба склонились над гравюрами. Эван называл признаки, указывающие на то, что это копия, и так увлек Брайд, что она сначала не заметила возникшую паузу, но, поняв, в конце концов, что Линдейл молчит, подняла голову.

Уже в который раз вместо гравюр он внимательно изучал ее, и Брайд выпрямилась.

– Уже поздно.

– Да. Пора ехать.

Вернув гравюры служащему, они молча вышли из магазина.

По дороге граф неожиданно заговорил о предмете, о котором, как надеялась Брайд, он уже забыл.

– Вы их привезли? Я имею в виду коллекцию вашего отца, с дополнительными гравюрами Каральо…

Естественно. Она привезла все свое наследство. В последние часы их сблизил общий интерес, и теперь надо было снова выстроить между ними барьер. Линдейл ни в коем случае не должен увидеть эти гравюры. Если он сравнит их с оригиналами собственной коллекции, то может определить подделку, как с гравюрами у Акермана.

– Они на самом дне нераспакованного сундука и…

– Когда я увижу их, можно будет продолжить изучение, начатое в Шотландии, и тогда вы точно узнаете, чем обладаете.

Но Брайд и без того знала, чем обладает. Хотя Линдейл не настаивал, она понимала, как ему не терпится увидеть эти гравюры. Странно, что ее постоянные отговорки до сих пор не вызвали у графа подозрений.

– Спасибо, что пригласили меня на эту увлекательную прогулку. Я получила большое удовольствие и, кроме того, буду теперь чувствовать себя уверенней в подобных заведениях.

Они свернули на длинную широкую улицу, заполненную каретами и людьми.

– Но вы не можете делать это в такой одежде, как сегодня. Ваше очевидное знание в сочетании с вашей невзрачной одеждой навело Стрикленда на мысль, что вы, должно быть, воровка.

– Воровка?

– Хуже того, вы посторонняя. Любой хозяин всегда знает своих покупателей.

– Верно. Меня знают уже в трех магазинах, а скоро будут знать и в остальных. Ко мне привыкнут за неделю или около того.

– Согласен. Особенно когда вы будете выглядеть респектабельно.

Экипаж остановился позади большой кареты, и Линдейл, бросив вожжи подбежавшему слуге, спрыгнул с козел.

Брайд в замешательстве огляделась.

– Я полагала, мы возвращаемся на Белгрейв-сквер.

– Я этого не говорил. Это моя карета, а впереди карета леди Мерденфорд, и, следовательно, она с вашими сестрами еще у модистки, которая занимает этот дом. – Эван предложил Брайд руку. – Хотя уже поздно, мы все-таки сможем кое-что сделать и для вас.

 

Глава 13

– Такую, но другого цвета.

Линдейл протянул руку с вытянутым указательным пальцем между Брайд и леди Мерденфорд. Речь шла об отделанной мехом накидке ценой в небольшое состояние.

Леди Мерденфорд подавила раздраженный вздох.

– Сколько ей, по-вашему, требуется одежды? Только что мисс Камерон уже выбрала одну накидку.

– Та очень простая и скучная, а эта более элегантная.

Брайд поставила локти на стол и подперла голову руками. Она рассчитывала, что граф привезет ее сюда, представит леди Мерденфорд и уйдет, но вместо этого Линдейл бродил по салону модистки, рассматривал кружева, вмешивался в каждое решение и в итоге превратил их поездку в тяжелое испытание.

Брайд взглянула на женщину, согласившуюся решить невозможную задачу: сделать новую подопечную респектабельной дамой. По сравнению с леди Мерденфорд, образцом элегантности и грации, она чувствовала себя такой неуклюжей и грубой, такой большой и старомодной, что и думать забыла о сопротивлении.

Леди Мерденфорд натянуто улыбнулась графу, который с нетерпением заглядывал ей через плечо.

– Вам незачем откладывать свои планы; мы прекрасно справимся без вас.

– Но я совсем не против вам помочь.

Когда он потянулся к стопке рекламных рисунков с образцами, Шарлотта хлопнула его по запястью.

– Сядьте, прошу вас. Если вы продолжите жужжать, словно муха, мы никогда не закончим.

Линдейл, вздохнув, сел. Брайд подавила зевок. В течение первого часа все это выглядело забавным, но под конец она стала уставать. Ее сестры давно закончили подбор гардероба и в изнеможении сидели в другом конце комнаты. Даже Джилли заснула в кресле.

Совершенно не обескураженный недостатком доброжелательности, Линдейл просматривал уже выбранные эскизы.

– Что вы ищете? – нетерпеливо спросила леди Мерденфорд.

– Платье, похожее на то, которое вы надевали вчера.

– Я купила его несколько месяцев назад, вряд ли данная модель еще осталась в продаже.

– Я буду весьма огорчен, если это правда.

– Что ж, пожалуй, я отдам мисс Камерон свое платье, раз вам так нравится его фасон.

– Благодарю. Если бы наша подопечная была не слишком велика для вашего платья, я бы, вероятно, принял это предложение.

Наступило неловкое молчание, но граф его не замечал, пристально изучая альбом с рисунками.

– Линдейл! – сурово произнесла баронесса. Смущенный ее тоном, Эван поднял голову.

– О! Позвольте мне перефразировать. Если бы Брайд не была такой полной достоинства, такой величественной, тогда я бы непременно…

– Если вы решите убить его, мисс Камерон, обещаю вам, что скрою это от правосудия.

– О, я ничуть не обижаюсь. У меня все равно нет выбора, и к тому же граф иногда бывает весьма мил.

– Вот видите. – Граф удовлетворенно хмыкнул. – Мисс Камерон не принадлежит к числу тщеславных женщин, которые требуют фальшивой лести; она даже гордится тем, что отличает ее от других. Брайд вовсе не рабыня модной красоты и не старается быть предсказуемой; она сознает, что и так прекрасна.

Прекрасна?

Линдейл жестом подозвал модистку.

– Покажите другие эскизы, мадам. – Он по-мальчишески радостно улыбнулся леди Мерденфорд: – Я даже не представлял, насколько это занимательно. Не удивлен, что женщины тратят на это так много времени.

– И так много денег. Вам придется основательно почистить свой пистолет, когда вы получите счета. Но это будет ваша собственная вина, так что цельтесь в свою голову, а не в мою.

Ослепительно улыбнувшись, модистка сунула графу стопку эскизов с роскошными вечерними туалетами, и хотя леди Мерденфорд бросила на модистку грозный взгляд, та предпочла его не заметить.

Эван принялся с бешеной скоростью перебирать рисунки и вдруг резко остановился.

– Вот. И цвет такой же.

Леди Мерденфорд наклонилась, чтобы посмотреть.

– Вы просто безрассудны. Где она будет его носить?

– Брайд будет надевать его в моем присутствии.

Подняв брови, Шарлотта критически оглядела своего безумного друга, пока тот как ребенок радовался удачному выбору, а затем встала.

– Лорд Линдейл, не могли бы мы с вами поговорить наедине?

Эван с готовностью последовал за леди Мерденфорд в дальний угол салона, однако баронесса встретила его отнюдь не дружелюбной репликой.

– Линдейл, так у вас хватило наглости просить меня, чтобы я одела ваше недавнее завоевание? Эта женщина ваша любовница?

– Боже мой, конечно, нет. Клянусь.

Шарлотта недоверчиво прищурилась:

– Вы уверены, что ваши намерения по отношению к ней благородны?

Черт возьми, что за допрос? Все время с момента Приезда Брайд Эван был почти идеальным джентльменом.

– Почему вы молчите?

– Мадам, я размышляю и хочу, чтобы мой ответ был точным. Похоже, мои намерения все время как-то необъяснимо меняются, также как и определение «благородные» в моем понимании. Если над этим подумать, то поскольку она зрелая женщина…

– А теперь послушайте меня. Вы не можете пригласить в свой дом четырех молодых женщин и соблазнить их всех разом – это был бы скандал года.

– О Боже, за кого вы меня принимаете?

– Я знаю точно, за кого.

– А я знаю, что все это в прошлом. Теперь у меня на первом месте обязанность, долг и ответственность.

– Перестаньте паясничать, я говорю серьезно. Вы готовы подтвердить, что у вас нет видов на мисс Камерон?

– Моя дорогая леди Мерденфорд, эта женщина старше вас, и, более того, она великолепно обращается с пистолетом. Смешно бранить меня и требовать клятв, когда мисс Камерон сама более чем способна защитить собственную добродетель.

Шарлотта отступила, но на ее красивом лице застыло выражение недовольства.

– Она все знает про вас?

– Осмелюсь предположить, она знает достаточно.

– Хорошо, если так. – Повернувшись, баронесса направилась к столу.

– Мисс Камерон, думаю, с вас на сегодня хватит. Буду рада, если вы поедете домой в моей карете, и рассчитываю на благоприятную возможность продолжить знакомство с вами.

– Три года назад Эван устраивал самые печально известные вечеринки, – не спеша рассказывала леди Мерденфорд во время долгого пути в карете.

Брайд подозревала, что кучер получил указание поездить по городу, чтобы баронесса смогла закончить длинный список грехов Линдейла, пикантные подробности которых одновременно были мерзкими и обворожительными.

– Несколько дней в комнаты Маклейна доставляли цветы, и, когда прибывали гости, весь пол гостиной был на целый фут покрыт лепестками. Запах стоял опьяняющий. Я слышала, той ночью диванами не пользовались.

Брайд постаралась представить занятие любовью на постели из цветов в фут толщиной. Действительно, в этом было нечто привлекательное, вот только ей бы не хотелось, чтобы вокруг были другие пары.

– Изобретательность Линдейла достойна восхищения, – продолжала леди Мерденфорд. – Список гостей тоже. Многие считали, что это худший из скандалов. Маклейн приглашал всех, кто ему нравился; говорят, в оргии участвовал даже его слуга.

– Куда удивительнее, что люди знатного происхождения принимают подобные приглашения…

– И, тем не менее это так. Мой брат Данте тоже участвовал в этих развлечениях, пока не женился. Что касается дам, то многие отклоняли приглашения, другие же приезжали в масках, и это свидетельствовало о том, что все эти особы знатного происхождения.

Представить себе вторую гостиную, полную обнаженных мужчин и женщин, совокупляющихся при свете канделябров, Брайд не удалось; перед ее глазами возникло только лицо Линдейла, зачарованно смотревшего на ее покрытое розовыми лепестками тело.

– Поверьте, граф имел больше любовниц, чем можно сосчитать. Актрисы, певицы, аристократки, вдовы. Он совершенно бесстыден. Но редко кто из них сумел удержать его хотя бы на месяц. Добившись расположения, Эван безжалостно порывает со всеми. – Леди Мерденфорд пристально посмотрела на Брайд: – Лишь очень искушенная женщина может остаться после такой связи невредимой. Лишь женщина, столь же безразличная, как и он, к эмоциональному смыслу страсти, увлекается подобной связью.

– Похоже, вы описываете человека без чести и совести.

– Маклейн никогда еще не соблазнил жену друга или родственника. Есть мужчины, которые претендуют на высокую нравственность, однако не могут похвалиться благородством в таких делах.

– Именно поэтому вы с ним дружите? Потому что он сохранил некоторое понятие о чести?

– Я друг Маклейна потому, что он меня забавляет и к тому же не представляет для меня опасности. Что же касается его репутации, то я давно решила исключить плотские увлечения любого человека из моего суждения о нем. У меня есть основания считать, что это путь мудрости. Я говорю столь открыто лишь потому, что вы зависите от Линдейла. Надеюсь, я не слишком обеспокоила вас своим рассказом и вы не подумаете обо мне дурно.

– О нет, нисколько. Даже не зная о его репутации, я считала за лучшее удалить сестер из этого дома, но у меня не получилось. Боюсь, теперь их репутация пострадает от нашего общения с графом.

Леди Мерденфорд с сочувствием посмотрела на Брайд.

– Поскольку щепетильность поведения графа в некоторых вопросах так же хорошо известна, как и его обольщения, думаю, репутация ваших сестер останется невредимой. Общество считает их невинными, поэтому они защищены и от него, и от скандала.

– Благодарю вас, вы меня успокоили. И все же я хотела бы убедить их в необходимости переезда.

– Мисс Камерон, боюсь, вы упустили причину моей откровенности. Меня беспокоят не ваши сестры них Линдейл не опасен; зато весьма опасен для вас.

Брайд невольно вздохнула. Неизвестно, как Линдейл догадался, что она не девственница, но его поведение определенно подтверждало, что это так.

– Я не собиралась вас огорчать. Говоря, что Линдейл опасен, я не имела в виду, что он станет назойливо домогаться вас.

– Рада это слышать, мадам.

– Конечно, вы уже сами кое-что подозреваете. Да еще эта коллекция. Говорят, он даже не прячет ее.

– Признаться, там есть несколько работ, которые меня пугают.

– Уверена, он должен убрать их с глаз долой. – Леди Мерденфорд наклонилась, как будто боялась, что их могут подслушать. – Большая часть этих работ принадлежит к эпохе Возрождения, а несколько вещей относятся к экзотическим или примитивным культурам. Я слышала, они чрезвычайно откровенны. Но «Modi», конечно, составят им достойную конкуренцию.

Брайд чуть не подпрыгнула.

– «Modi»?

– В переводе с итальянского это «позиции». Должна ли я сказать больше?

Разумеется, нет; Брайд и так чуть не онемела.

– Это знаменитые серии гравюр эпохи Возрождения, считавшиеся утерянными, и Линдейл владеет единственной сохранившейся копией, которую обнаружили лишь недавно. Вазари писал об этих гравюрах в шестнадцатом веке. Гравером был Маркантонио Раймонди, но рисунки делал Джулио Романо, ученик Рафаэля. Стихи написал великий Аретино. Я слышала, что сами рисунки не очень художественны, судя по их происхождению, зато чрезвычайно откровенны по содержанию.

Но Брайд почти не слушала объяснения Шарлотты. Ее охватила настоящая паника. Лорд Линдейл недавно приобрел вдруг обнаруженную серию «I Modi», которая много лет хранилась у них в доме.

Из всех пикантных новостей леди Мерденфорд эта была еще и устрашающей.

 

Глава 14

– Очень славное платье, хотя и не такое восхитительное, какие делают модистки. Никто даже не узнает, что миссис Торнэппл добавила оборку.

Мэри сидела на кровати Брайд, критически оценивая темно-синее платье сестры. Это было одно из нескольких платьев, доставленных накануне от швеи, к которой обращались в непредвиденных случаях.

Миссис Торнэппл и глазом не моргнула, когда оценивала сложность задачи, связанной с ростом Брайд: широкая кружевная оборка, только что приколотая к подолу, доходила Брайд до голени.

Расправив кружевную косынку вокруг низкого выреза платья, Брайд пропустила мимо ушей возражение Мэри насчет излишней скромности и оглядела ярко-красный наряд сестры. Достаточно сдержанный, зато цвет подчеркивал красоту Мэри. Сестра выглядела как спелая земляника, созревшая для пробы.

Затем Брайд посмотрела на лиф своего платья, который плотно обтягивал высокую грудь. Все нижнее белье, купленное накануне в одном из лучших магазинов Лондона, было удивительно мягким и красивым.

Ежедневные посещения модисток и набеги на магазины, слава Богу, остались позади, и теперь она сможет наконец заняться собственными делами, из которых одно требовало немедленного решения. Брайд даже начала плохо спать, каждую ночь, беспокоясь насчет своей неспособности справиться с этим.

Мэри подняла юбку, чтобы полюбоваться новыми шелковыми чулками и туфлями.

– Наверное, ты думаешь, что любой человек хорош и в грубой шерсти, но я считаю, раз кто-то хочет подарить тебе шелк, совсем не грех принять его.

Брайд решила воздержаться от лекции по поводу того, что принять шелк не грех, если кто-то не потребует ничего взамен. Сев за туалетный столик, она посмотрела в зеркало: копна медных локонов, как всегда, оказалась на макушке в полном беспорядке.

– Интересно, лорд Линдейл собирается присутствовать сегодня за обедом? Думаю, ему было бы приятно увидеть нас прилично одетыми. – Мэри хихикнула.

– После нашего приезда он дома не обедает. Полагаю, и на этот раз мы не увидим его за столом.

Брайд очень устраивал недостаток гостеприимства со стороны графа, иначе он наверняка преследовал бы ее еще более неумолимо. Но возможно, это был способ наказать ее за вторжение в его убежище.

– Должно быть, у графа прекрасная жизнь, – мечтательно вздохнула Мэри. – Всю ночь в городе, а потом большую часть дня спит. Общается он исключительно с герцогами и принцами. Конечно, иногда приходится заботиться о своем громадном состоянии и делать что-то важное для правительства, но в общем его жизнь вряд ли можно назвать скучной.

– Откуда тебе известны его привычки?

– Джоан мне все это рассказала.

– А это означает, что Майкл рассказал Джоан. И каковы же правительственные обязанности Линдейла, если не секрет?

– Майкл сказал, что сплетни насчет графа распространяют завистники, а на самом деле он важный человек и дает советы высшим министрам правительства. Майкл также бранил вчера Джоан за ее невежливое замечание по поводу того, что лорд Линдейл никогда особо не усердствует, если это не доставляет ему удовольствия.

Мэри подошла к зеркалу, вынула из прически Брайд два гребня и попыталась укротить ее волосы.

– Думаю, тебе лучше их отрезать, иначе это безнадежно.

Брайд знала, что должна хотя бы сделать волосы покороче, но Уолтер так любил их! Менять что-то теперь казалось ей предательством.

– Мы с Джоан сегодня уходим. Тем не менее, я бы очень хотела знать, проведет ли граф основную часть ночи в городе.

– Ты просишь меня шпионить за ним? Но это выглядит нелюбезно, ведь мы гости.

– Ни о чем таком я не прошу, но если ты узнаешь, покинет ли он дом ночью, скажи мне об этом.

– Мы с Джилли иногда бываем на кухне. Слуги все знают, и я уверена, что тоже узнаю о происходящем в доме.

Брайд удержалась от вопроса о том, что ее сестра делает на кухне, и не стала спрашивать про красивого слугу, который так улыбался Мэри в день их приезда. Джилли вызвалась быть компаньонкой, она и присмотрит за Мэри.

Кроме того, Брайд требовались сведения, которые сестра могла получить только внизу.

– Ваше искусство превосходно, не могу этого отрицать. – Мистер Дауни разглядывал гравюры, принесенные Брайд и Джоан. – Тщательно проработаны детали, глубокая тональность. Вы не прибегаете к грубым техническим приемам, как другие граверы. Должно быть, у вас на изготовление большой пластины уходит месяц.

Листы, которыми он восхищался, были разложены на столе в дальней части мастерской. За другим столом неподалеку три гравера склонились над медными пластинами. У каждого лежал рисунок, отражающийся в зеркале на подставке.

Еще трое обслуживали большой пресс, установленный в передней части помещения. Свежеотпечатанные гравюры были развешены для просушки, как выстиранное белье.

Запах краски и влажной бумаги пробудил у Брайд тоску по дому.

– У нас есть рисунки старых мастеров из Парижа и Рима – они до сих пор не использовались и очень точные, – сказала Брайд. – Их сделали с оригиналов, а не копировали с других гравюр.

Мистер Дауни выглядел сразу заинтересованным и опечаленным, что не предвещало ничего хорошего.

– Я бы не возражал иметь пластины упомянутых работ; уверен, если они столь высокого качества, я мог бы продать отпечатки магазинам в Лондоне и других городах. Но, увы, я не в состоянии дать вам работу.

Это был уже второй издатель в списке Брайд, который отказал им. Джоан приняла самый невинный вид.

– Сэр, если вас так восхищает наше искусство, и вы хотите иметь рисунки, почему бы вам не воспользоваться и тем и другим?

Мистер Дауни жестом указал на мужчин, склонившихся над пластинами.

– Они должны кормить семью. Было бы неправильно уволить их, чтобы взять других, тем более женщин.

– Понимаю, сэр. Мы тоже не хотим, чтобы для нас освободили место, уволив других.

Мистер Дауни задумчиво смотрел на рисунки.

– Если вы будете работать независимо, я с радостью приму сделанные вами пластины и достойно за них заплачу.

– У нас нет пресса, – сказала Брайд, – и мы не сможем проверять качество отпечатков в процессе работы.

– Да, это большой недостаток.

Джоан одарила мистера Дауни очаровательной улыбкой, и он вдруг начал краснеть. Неожиданно Брайд осознала, что сестра кокетничает с ним. Она вдруг поняла, что Джоан женщина, которая способна взволновать мужчину. Лицо у нее довольно красивое, доброе, предполагающее мягкий характер, серые глаза мерцают, когда она улыбается, а новый облегающий туалет сиренево-пурпурного цвета удачно подчеркивает изящные формы.

Брайд привыкла видеть Джоан в свободной мужской одежде и не обращала внимания на ее внешность, но сейчас, преображенная щедростью Линдейла, эта внешность засверкала, как драгоценный камень.

На лице мистера Дауни появилась глупая улыбка.

– Сэр, видимо, вы сочтете за наглость с моей стороны предложить такое. – Джоан ухитрилась произнести это сокрушенно и доверительно. – Поскольку мы сейчас очень нуждаемся в средствах для содержания наших сестер и тети, не могли бы вы позволить нам делать пробные отпечатки у вас, конечно, когда пресс не занят и когда мы не доставляем вам неудобства. Бумагу и краску мы принесем с собой, так что от вас не требуется ничего, кроме станка.

– Великолепное решение, – поспешно ответил мистер Дауни. – Если вы обещаете затем продать мне пластины, это будет достаточной компенсацией.

– О, вы слишком добры, сэр!

Оценив внезапную сговорчивость хозяина, Брайд тут же решила воспользоваться этим преимуществом.

– Но сперва нам следует купить бумагу и пластины, а мы даже не знаем, где такие вещи продаются в Лондоне.

Мистер Дауни тут же успокоил ее:

– Я напишу вам несколько адресов, где можно купить бумагу и пластины нужного размера. – Он тут же подошел к столу и взялся за перо.

Получив маленький список, Брайд внимательно изучила его.

– Кто-нибудь из этих торговцев делает собственную бумагу? Для нас очень важно качество…

Гусиное перо опустилось на список.

– Эти двое берут специальные заказы, но у других большой выбор, и там вы найдете все, что нужно.

Джоан по-прежнему не отрывала взгляда от мистера Дауни.

– Вы так великодушны! Боюсь, мы злоупотребляем вашей добротой. Вы сделали нам исключительное одолжение, позволив использовать ваш пресс…

Мистер Дауни застенчиво улыбнулся:

– Не такое уж исключительное, должен признаться. Иногда я разрешаю некоторым брать мой пресс напрокат.

– Правда? Это обычное дело?

– Не совсем обычное, но все же не только я даю такое разрешение.

– И вы должны при этом присутствовать? Хозяин всегда остается, сдавая напрокат оборудование?

Мистер Дауни пытался выглядеть равнодушным, но Брайд заметила блеск в его глазах.

– Я хочу быть уверенным в надлежащем использовании мастерской, поэтому стараюсь присутствовать. Наш договор будет не совсем обычным лишь в том, что вы расплачиваетесь не деньгами.

Брайд упаковала гравюры.

– Вы нам очень помогли, сэр. Когда нам понадобится пресс, мы вам напишем. Глядя в будущее, я рассчитываю, что наш договор окажется выгодным обеим сторонам. Надеюсь также, что во время следующего визита мы будем иметь удовольствие познакомиться с миссис Дауни.

Мистер Дауни что-то пробормотал в ответ и, проводив их до двери, даже вышел на улицу, чтобы посмотреть вслед Джоан.

– Очень полезный визит, сестрица, и все благодаря тебе. Список торговцев может привести нас к изготовителям бумаги, без которой фальшивомонетчикам никак не обойтись.

– Да, и если нам позволено арендовать пресс, то же самое могут сделать и они. Мистер Дауни говорит, что остается в мастерской, но за хорошую плату, я думаю, торговец сможет и удалиться.

– Кажется, я начинаю понимать, как они все организовали, – сказала Брайд. – Все не так сложно, как я представляла, раз у них есть пластины.

– Жаль, что фальшивомонетчики арендовали пресс, но очень полезно, что мы тоже можем так поступить.

Сестры понимающе взглянули друг на друга.

Арендовать пресс на несколько часов было бы очень полезно – это открывало перед ними почти неограниченные возможности.

Поставив на двадцать первый номер, Эван со скукой ждал результата. В прошлом такая большая сумма заставила бы его сердце колотиться от волнения, ибо выигрыш или проигрыш на год определил бы всю его жизнь. Теперь сердце у него не дрогнуло, даже когда он выиграл.

Эван вздохнул. Ни радости, ни приподнятого настроения. Видимо, он всегда теперь выигрывает, будто провидение решило, что вместе с титулом он должен унаследовать везение, притупив тем самым захватывающий интерес к прелестям жизни.

Подойдя к нему, хозяин игрового зала вежливо произнес:

– Ваш выигрыш, лорд Линдейл.

Эван принял толстую пачку банкнот и отнес ее к свободному карточному столу в углу, а затем бегло осмотрел пятидесятки. Все казались настоящими. Тем не менее, он должен изучить купюры внимательно и при лучшем освещении.

Достав из сюртука небольшой лист бумаги, граф внимательно просмотрел список имен. Сегодня он посетил граверную мастерскую Лейтона, поинтересовался у него самыми искусными мастерами резца в Англии, после чего составил этот список. Теперь ему предстояло побольше узнать о граверах и выяснить, нет ли в их биографии чего-нибудь подозрительного. Томаса Уотерфилда, именем которого пользовалась Брайд с сестрами, он сразу вычеркнул, хотя Лейтон рекомендовал обязательно включить его в связи с выдающимся мастерством.

– Делаете подсчеты, Линдейл? – улыбаясь произнес Натаниэль Найтридж, молодой сержант полиции, оспаривающий дела в Суде общих жалоб и в Центральном уголовном суде. Золотоволосый, темноглазый Адонис, он появился перед графом словно из-под земли. Эван всегда признавал его выдающийся талант использовать в своих интересах некоторую театральность уголовных судов и поэтому давно решил, что, если когда-нибудь его обвинят в измене, он непременно обратится к Найтриджу.

– Ходят слухи, что некая леди помогает вам тратить наследство. – Найтридж снова улыбнулся. – Говорят, вдовствующая баронесса Мерденфорд после успешного окончания этого мероприятия намерена отправить вас в богадельню.

– Верно, она действительно грозилась это сделать.

Досада Шарлотты по поводу сомнительного положения Брайд Камерон вызвала у нее активное желание как можно безрассуднее тратить его деньги. Сегодня она написала ему, предупреждая, что он получит огромные счета, и в тоне письма он уловил нотку мести.

Увы, такова сейчас его перевернутая вверх дном жизнь. Он много лет грешил и не понес за это наказания, а теперь его наказывают за то, чего он даже не пытался сделать, как бы ни хотел.

– Кое-кто говорит, будто вы пытаетесь соблазнить леди Мерденфорд, – сообщил Найтридж. – Я уверен, что доброхоты заблуждаются: вы никогда не оскорбили бы столь благородную даму.

– Дама ни на йоту не пострадала от оскорблений, если, конечно, не считать оскорблением карт-бланш. А поскольку она сама его потребовала, то я сомневаюсь, что задеты ее чувства. Если даже задеты ваши.

– Карт-бланш? То есть вы говорите…

– Она согласилась одеть неких молодых женщин, за которых я несу ответственность, а я обещал принять любые счета. Но подозреваю, что любовница с карт-бланш на целый год обошлась бы мне дешевле.

Найтридж хмыкнул и сел в кресло у стола.

– Если молодые леди настолько дороги, вы должны поступить как мой кузен, оставшийся с двумя подопечными на руках.

– И как же он поступил?

– За три месяца выдал их замуж. Приданое обошлось ему много дешевле их содержания, так что в итоге он посчитал себя очень счастливым человеком.

Воодушевляющая мысль. Именно этим ему и следует заняться. Он выдаст сестер замуж и переложит ответственность на их мужей.

Желая отблагодарить Найтриджа за великолепную идею, Эван заказал бренди и, пока они пили, перевернув лист, сделал новый список:

Анна.

Джоан.

Мэри.

– И сколько ваш кузен дал своим подопечным? Какая сумма показалась им достаточно заманчивой?

– По шесть тысяч каждой, более чем заманчиво, я полагаю.

– А вас бы это соблазнило?

– Вполне, если бы я вообще хотел быть соблазненным. А вот меньшая сумма не привлечет никого, кроме торговцев.

Эван задумался. Пожалуй, он увеличит приданое до десяти тысяч, и это станет привлекательным для кого угодно. Анна – Найтридж. Джоан. Мэри.

– Кажется, сюда идет Берчард, – внезапно воскликнул Найтридж, – и с ним Абернети. Поскольку оба улыбаются, значит, уже готовы для вечера.

Эван посмотрел на приближающихся друзей. Колин Берчард имел вид благополучного человека, который радуется приятной ночи за игорным столом. Абернети, как всегда, сиял – этот глуповатый субъект упорно не желал понимать, сколь быстротечна жизнь, и поэтому не слишком интересовал Эвана, хотя нельзя сказать, что молодой человек вызывал у него антипатию. Было бы жестоко ненавидеть кого-либо только за то, что он родился не только с недостатком ума, но и с избытком оптимизма. В то же время Абернети обладал красивым лицом, приличными манерами и мог сделать женщину, такую же глупую, как он, очень счастливой.

Анна – Найтридж.

Джоан – Берчард?

Мэри – Абернети.

– Что это вы там записываете? – поинтересовался Колин.

– Делаю пометки относительно тех обязанностей, которые должен выполнить в ближайшие дни, – насмешливо ответил Эван, сделав ударение на слове «обязанности».

Колин лишь многозначительно протянул «О!», ибо хорошо знал, что единственными обязанностями Эвана было тайное расследование для правительства.

– То есть, я полагаю, вы имеете в виду список потенциальных невест, – сказал Колин с целью прикрыть их обоих.

– О да, джентльмены. Кстати, какие достоинства следует, по-вашему, искать в невесте? Должна она разделять мои интересы? Берчард, возможно, вы согласитесь, что лучше жениться на женщине, которая получает удовольствие от тех же занятий, что и вы?

– По-моему, это было бы разумно.

– Я считаю, жена должна быть практичной и умной, – заметил Найтридж. – Спаси меня Бог от мечтательных женщин, которые и собой-то не могут управлять, не то, что хозяйством.

Эван взял карандаш и действительно вычеркнул фамилию Найтриджа из списка.

– Если я когда-нибудь и женюсь, то вряд ли по одной из причин, указанных на этом листке, – решил Колин. – Это будет такой же брак, как у моего брата, – на меньшее я не согласен.

– Справедливо – ведь великая любовь Адриана была одной из самых богатых женщин в Лондоне, – напомнил Эван.

– Дело не в этом. Если бы она была одной из самых бедных, это не составило бы разницы.

Эван опять неохотно обратился к списку и вычеркнул из него еще одну фамилию.

– А как по-вашему, Абернети, что я должен искать в невесте?

– Ваша невеста должна быть юной, неиспорченной красавицей. И не слишком умной – с такой только наживешь неприятности. Думаю, лучше всего жениться на девушке неопытной и послушной. – Абернети произнес все это с важной серьезностью, и Эван с явным удовольствием подчеркнул в своих записях пару Мэри – Абернети.

Заглянув ему через плечо и увидев, что список не имеет отношения к фальшивомонетчикам, Колин нахмурился.

– По-моему, тут не хватает одного имени.

– Та, кого ты имеешь в виду, уже стара для этого, – усмехнулся в ответ Эван. – И кстати, она не имеет состояния, поскольку сама же от него отказалась.

– Но когда ты выдашь сестер замуж, как быть с ней? Или ты предполагаешь, что она станет чьей-нибудь любовницей?

До сих пор Эван как-то не думал о финансовой уязвимости Брайд, поскольку рассчитывал заботу о ней взять на себя.

– Если я смогу найти мужчину, подходящего для Брайд Камерон, я сразу же отправлю ее к нему. А теперь давайте сыграем в карты: проматывать свалившееся на меня состояние – это все, что мне теперь осталось.

Конечно, обвинения Колина беспочвенны, подумал Эван, так как он никогда не встанет на пути безопасности и счастья Брайд. Тем не менее, он признался себе, что ему не нравится мысль о том, что Брайд может стать чьей-нибудь женой. Зато ему очень нравилась мысль о ней как о любовнице – его любовнице, разумеется. Эта идея не выходила у него из головы всю прошлую неделю.

Приоткрыв дверь своей комнаты, Брайд прислушалась. Тихо. В коридоре ни души.

Она быстро направилась к черной лестнице, которой пользовалась, когда ходила к сестрам. Теперь ей предстояло спуститься на этаж ниже и выполнить свою задачу быстро и незаметно. Перед обедом Мэри сообщила, что Линдейл велел Майклу не ждать его возвращения, а это значило, что он большую часть ночи проведет в городе.

Брайд одолевало любопытство – ей очень хотелось взглянуть на его развлечения, пока он был с одной из своих любовниц или, возможно, присутствовал на вечеринке, подобной тем, которые устраивал сам, занимаясь любовью в большой гостиной, покрытой цветами, мехами или чем-нибудь еще, столь же экзотическим и сладострастным.

Дорогу на второй этаж освещала только маленькая лампа. Миновав лестницу, Брайд торопливо прошла через большую гостиную в библиотеку и открыла дверь в личную комнату графа.

Здесь все было уже распаковано. Золотистый свет падал на скульптуры и картины, слишком художественные, чтобы считаться безнравственными. Искусство непревзойденных мастеров придавало большинству низменных сюжетов возвышенность и значительность.

Подойдя к шкафу, Брайд увидела за стеклянными дверцами переплеты кожаных фолиантов. Она поставила лампу, распахнула дверцы, потом начала один за другим вынимать тома и, просмотрев, складывала их на пол.

Коллекция Линдейла оказалась великолепной. Судя по гравюрам, его интересовала не только эротика. Один том содержал гравюры раннего Возрождения, когда художники вроде Монтеньи впервые использовали для своих работ медные пластины, и Брайд отложила его в сторону. Позже она сумеет без спешки насладиться ими, а сегодня у нее другие заботы.

В глубине одной из полок она заметила кожаный переплет подходящего размера и, открыв его, сразу поняла, что нашла «I Modi» Раймонди. Она поставила лампу на столик рядом с диваном и принялась изучать сокровище.

Гравюры были уложены на страницы, а это значило, что проверить водяные знаки невозможно. Стихи Аретино оказались приклеенными к страницам на канте гравюр. Надеясь, что ее подвело чутье и что она ошиблась, Брайд поднесла к гравюре увеличительное стекло. Черные линии сразу бросились ей в глаза – они были настолько же характерными, как и жирная линия пера, а контуры и перекрестная штриховка создавали совершенно уникальные узоры. Судя по технике, это была работа Маркантонио Раймонди, знаменитого гравера эпохи Возрождения.

Однако Брайд увидела и различия, но лишь потому, что искала их. Атмосферная гравировка пунктиром явно длиннее, чем у Раймонди; исполнение лиственного орнамента на заднем плане не соответствует другим работам мастера. Тот, кто делал эти пластины, сосредоточился на копировании техники Раймонди в наиболее важных частях рисунка, но не был слишком пунктуален во второстепенных частях.

Как правило, хороший фальсификатор не бывает столь опрометчивым, хотя любой мог разрешить себе некоторую вольность. Поскольку других экземпляров для сличения с этими не осталось, фальсификатор просто воссоздал серии, к настоящему времени утерянные, но известные специалистам, причем воссоздал мастерски, обманул даже знатоков, включая самого графа Линдейла.

Продолжая смотреть на гравюру, Брайд все больше узнавала руку, сделавшую их. У этого человека она училась, и ей даже довелось видеть пластины, с которых печатались гравюры. Когда-то они были спрятаны на дне сундука, в ее комнате, в Шотландии, вместе с пластинами для фальшивых банкнот.

Поднимаясь по лестнице, Эван достал из кармана толстую пачку денег – это был его выигрыш и банкноты, полученные от Колина Берчарда, когда они в третьем часу ночи покинули игорный зал. Обычно Эван возвращался домой под утро, но эта пачка требовала немедленного и внимательно изучения.

Он сразу направился в гостиную, с сожалением признавая, что расследование захватило его больше, чем следовало. Адриан оказался прав: такие дела могли быть очень притягательными, даже занятными.

Чтобы не беспокоить прислугу, Эван не пошел через большую гостиную и библиотеку, а поднялся по черной лестнице. Открыв дверь, он увидел свет лампы, который падал на рыжие кудри, видневшиеся над спинкой дивана. Дверцы шкафа с гравюрами были распахнуты, несколько фолиантов лежало на полу; похоже, Брайд проводила вечер, рассматривая его коллекцию.

Он никогда бы не ушел, если бы знал, что она собирается это делать. Какое удовольствие провести время с ней, обсуждая гравюры! Ему редко выпадал случай поговорить о них со знающим человеком и никогда – с женщиной. Несколько часов, которые они провели вместе в магазине гравюр и эстампов, оказались для него самыми приятными за последние годы.

Решив, что дела подождут, Эван осторожно вошел в комнату, сунул банкноты в ящик письменного стола и направился к Брайд.

Она ничего не слышала, даже не заметила, что он стоит рядом; зато Эван прекрасно видел, чем его гостья так увлеклась. Брайд рассматривала «I Modi».

Он наклонился, чтобы посмотреть на выражение ее лица, но не обнаружил ни замешательства, ни целомудренного ужаса, ни даже краски стыда: Брайд столь внимательно изучала сюжет, будто хотела запомнить каждую деталь.

Пока Брайд изучала детали гравюры, Эван изучал ее, невольно отмечая, как хороша ее фигура в новом платье, какой безупречной формой обладает ее лицо. Ему пришлось избегать ее целую неделю: он бы не смог просто смотреть на нее, после того как уже прикасался к ней. Обычно, когда женщина внушала ему желание, он не тратил времени на раздумья, но теперь… Похоже, он снова стал идиотом, как тогда в Шотландии; а ведь на этот раз никаких разумных причин для сдержанности не было. Он хотел ее. Хотел прямо сейчас.

Внезапно он подумал, что если женщина так невозмутимо и сосредоточенно изучает «I Modi», ее не может оскорбить честное и откровенное желание мужчины. Эван был уверен, что в Шотландии Брайд выглядела раздосадованной только потому, что он не закончил начатое.

На цыпочках вернувшись к двери, Эван запер ее, потом подошел к шкафу, где хранил спиртное, и налил две рюмки хереса.

 

Глава 15

Брайд медленно перемещала увеличительное стекло, дюйм за дюймом изучая лежащую перед ней гравюру. Она все еще пыталась доказать себе, что эти серии не имеют отношения к украденным пластинам отца, но память и техника неопровержимо свидетельствовали, что ее надежды напрасны.

Вконец расстроенная, прикидывая, как бы выяснить у Линдейла, где он взял их, Брайд перевернула страницу…

– Эта одна из лучших гравюр серии – в художественном смысле. Но в смысле практического использования она показалась мне весьма неудобной.

Чуть не подскочив от неожиданности, Брайд захлопнула том и резко повернулась: лорд Линдейл уже ставил маленькую рюмку на столик рядом с ней. В его взгляде была доля насмешки, а еще напряженность, которая навела ее на мысль о том, что ей лучше уйти.

– Что это – херес? – подозрительно спросила она. – Я никогда его не пробовала, так что должна отказаться.

– Никогда не пробовали? Тогда зачем отказываться? Считайте это новым шагом к познанию, маленьким приключением ощущений. – Эван перевел взгляд со шкафа с гравюрами на том на полу. – Вы, кажется, весьма увлеклись их изучением.

– Простите, я сейчас поставлю все на место. Уже поздно, мне в самом деле пора идти.

– Лучше будет, если вы останетесь. Мне бы хотелось кое о чем поговорить с вами.

– А мы не можем сделать это завтра?

– Я бы предпочел сегодня. – Граф стал не спеша обходить софу, и каждое его движение выражало уверенность в том, что Брайд останется, и это буквально пришпилило ее к месту. Встав на колено, Линдейл разжег в камине огонь, потом вернулся к софе и сел, вытянув длинные ноги, а затем ослабил галстук и начал маленькими глотками пить херес. Он походил на человека, который устроился для приятной болтовни со старым другом. В его поведении не было ни малейшего намека на угрозу, но Брайд все же чувствовала опасность.

Наконец граф кивнул в сторону тома, лежавшего у нее на коленях:

– Похоже, вас совершенно пленили эти серии.

– Не думаю, что «пленили» – верное слово. – Брайд покраснела.

– Тогда что? Заворожили? Вы настолько увлеклись, что даже не слышали, как я вошел.

– Я сказала, что была потрясена.

– Вот уж нет. Я видел, как смотрели на эти гравюры куртизанки, ни у одной не было такого выражения, как у вас.

– Да, но я уже видела подобное. Гравюры Каральо, например.

– Их нельзя сравнивать. Тут нет метафор или намеков, нет богов и богинь, обнимающих друг друга. «I Modi» – сексуальное руководство для практического использования.

Брайд лихорадочно искала способ сменить тему разговора.

– Больше всего меня потрясло их присутствие в этом доме. Я удивлена, почему вы коллекционируете подобные вещи. – Она махнула в сторону картин и статуэток, римского барельефа и непристойного Приапа.

– Этим я бросаю вызов обществу и демонстрирую презрение к невеждам, которые осмеливаются диктовать нормы поведения и отвергают неизбежные особенности исторического развития.

– Боже мой, сколь надменно и сколь возвышенно… Никогда бы не подумала, что вы покупаете эротические произведения из чувства гражданского долга.

– Смейтесь, если хотите. Даже когда я был мальчиком, эта страна все больше становилась угрозой земным удовольствиям. Здесь проповедуют, что будущее страны зависит от того, насколько ее жители откажутся от человеческих радостей. Величайшие цивилизации признавали радость земных удовольствий, и моя коллекция доказательство. Теперь мы создаем другую великую цивилизацию, но трактуем страсть как в высшей степени греховную. Это позорно, вредно и опасно.

– Значит, ваша коллекция – громогласное заявление о том, что вы отказываетесь подчиняться установленным правилам?

– Именно так.

– Вот уж не думала, что ваши намерения столь благородны. С моей стороны глупо судить вас, но я решила, что вы коллекционируете их, дабы черпать вдохновение и получать удовольствие.

Линдейл сделал еще глоток хереса.

– Что ж, не отрицаю. Вы не единственная, кого это возбуждает.

– Возбуждает? Но я вовсе не рассматривала изображения, а только изучала технику, ведь я гравер.

– Следовательно, вы даже не заметили, что на страницах изображены нагие люди, которые совокупляются, предаваясь страсти с поразительной изобретательностью?

– Заметила, но вовсе не собиралась их пристально разглядывать. Я просто изучала технику исполнения, потому что она привлекла мое внимание.

– Советую попробовать херес, вам понравится. И чем же вас так заинтересовала техника?

Невыгодное положение заставило Брайд проявить неосторожность, которую он тут же распознал. Чтобы скрыть замешательство, она заполнила долгую паузу тем, что наконец пригубила херес. Густая ароматная жидкость приятно обожгла рот, тепло распространилось по телу. Удивительный вкус.

– Это один из лучших, – сказал Линдейл, пристально наблюдая за ней. – Выдержанный, а это позволяет определить всю палитру вкусовых оттенков. Попробовав его, вы никогда уже не удовлетворитесь чем-то меньшим.

Брайд без труда поняла, что граф говорит не о хересе. Хотя он не двинулся с места, ей показалось, что они теперь совсем близко: видимо, так подействовал его взгляд, в котором появилась едва различимая перемена. Сердце у нее стучало так громко, что Линдейл наверняка слышал его в наступившей тишине. Восхитительное молчание волновало, как будто Брайд с нетерпением ждала приятных новостей.

– Я заинтересовалась техникой, так как что-то в ней меня насторожило, – наконец сказала она, пытаясь отвлечь его внимание. – Сомневаюсь, что эта серия – дело рук самого Раймонди – скорее, гравюры относятся к более позднему времени.

Брайд рассчитывала, что Линдейл немедленно устроит ей продолжительный допрос и тем избавит ее от грозящей опасности.

Протянув руку за томом, граф коснулся пальцами ее бедра, и Брайд ощутила его прикосновение даже сквозь многочисленные слои одежды.

– Гравюры подлинные, можете мне поверить. – Граф отложил том в сторону и тем самым закончил разговор на эту тему.

– С вашего позволения, теперь я пойду. – Брайд собралась встать.

– Нет, я хочу еще немного побыть в вашем обществе. И не забудьте, мы с вами должны кое-что обсудить.

– Не могу представить, что именно.

– Ваше новое платье – оно чрезвычайно вам идет.

Хотя Линдейл не смотрел на нее, ее грудь все равно стала набухать, еще больше натягивая лиф.

– Остальные платья скоро доставят? – поинтересовался граф.

– Думаю, в течение следующей недели.

– Когда привезут вечернее платье, я хочу, чтобы вы поехали со мной в театр.

Придумывая достойный ответ, Брайд сделала еще глоток хереса.

– Полагаю, у вас есть друзья, которые могут составить вам компанию.

– И все же я хочу, чтобы меня сопровождали вы.

Приглашает он ее или приказывает?

– Пусть мое платье и от лучшей модистки, но я сама вряд ли рискну показаться с графом в театре. – Брайд машинально провела рукой по волосам.

Линдейл с интересом проследил за ее жестом.

– Вашу прическу я считаю совсем неплохой.

– Чуть лучше, чем у торговки рыбой, вы хотите сказать? Конечно, я должна подстричься, но ужасно не хочется.

– Мне тоже не хочется, чтобы вы стриглись. – Эван дотронулся пальцами до гребня. – Давайте посмотрим, может, удастся их немного укоротить, не причиняя большого вреда.

– Ваша светлость, я не думаю…

Слишком поздно – копна локонов тут же начала рассыпаться, он все вытаскивал шпильки… Брайд хотелось закрыть глаза и замурлыкать.

Подняв длинную прядь, Эван оценивающе оглядел ее.

– Вы можете обрезать, но только до сих пор. – Он указал длину, и его рука остановилась как раз у ее груди.

Брайд почувствовала себя так, словно он ласкает ее, дурманящие ощущения снова напомнили ей о том восхитительном удовольствии, которое может дать мужчина. Одним махом проглотив херес, Брайд уставилась на пустую рюмку. Она знала, о чем думает Линдейл, это светилось в его взгляде. Гравюры явно убедили графа, что она действительно не та, за кого себя выдает. Не стоило даже пытаться остановить его.

– Вы отрежете до сих пор, не больше, а потом мы найдем женщину, которая сделает вам наимоднейшую прическу. Затем вы будете сопровождать меня в театр.

Брайд наконец обрела дар речи.

– Если я появлюсь с вами в театре, это будет ложно истолковано.

– Ложно истолковано?

– Ну да. Я живу в этом доме, вы оплачиваете мои наряды и служанок, везете меня в театр…

– О, пусть это вас не беспокоит.

Он подошел столь близко, что Брайд почувствовала его запах. Взгляд, мужской и теплый, выражал твердую решимость.

– Вы говорите, что мое положение не будет ложно истолковано, поскольку я фактически стану вашей любовницей?

Ответ был в его глазах, в его прикосновении. Рука Линдейла нежно отвела волосы с ее лица, словно он хотел посмотреть на то, что имел право любить.

– Я должна идти…

– Нет, сначала выслушайте меня. Если бы вы действительно собирались уйти, вы бы сразу это сделали, и если бы вы не хотели меня, вы никогда бы не приехали в Лондон и в этот дом, невзирая на нелегкое положение вашей семьи.

Что Брайд могла на это ответить? Как она могла объяснить, что волнение и одиночество удерживают ее здесь, хотя рассудок приказывает уйти? Как описать ее отчаянное желание найти фальшивомонетчиков, спасти сестер и, возможно, человека, которого она когда-то любила? Линдейл пробуждал в ней нечто такое, чего ее тело жаждало больше всего на свете.

– Довольно притворяться, разыгрывать потрясение, как это было, когда вы показывали мне работы Каральо. Если бы я сразу знал, что вам это интересно, все произошло бы иначе, и я был бы не так осторожен с вами.

– Говорю вам, я изучала технику этих гравюр.

– Конечно, технику. – Наклонившись, он коснулся губами ее щеки, и Брайд стиснула зубы, чтобы удержать дрожь, сотрясшую ее тело. – Содержание вас абсолютно не интересует, не так ли? Или все же чуть-чуть интересует?

Едва ощутимые поцелуи заскользили по ее шее, потом поднялись к уху, заставив Брайд раствориться в чувственности, окутавшей тело. Она пыталась найти разумные слова для ответа, и разум не подчинялся ей.

– Совсем чуть-чуть, – услышала она свое признание. – Они показались мне… слишком претенциозными. Новшество ради новшества.

– Вы боитесь, что я жду от вас слишком многого? Я давно утолил жажду новизны, она мне больше не требуется.

Весь свой многолетний любовный опыт Эван вложил в один поцелуй, которого так жаждал, и ответная реакция Брайд мгновенно доказала, насколько он был прав.

Тем не менее, Брайд внезапно прервала поцелуй.

– Я не согласна с вашими расчетами. Целовать – это еще куда ни шло, но вы не должны ждать от меня участия в чем-то большем.

– Разумеется. Я слишком многое себе вообразил. – Слова звучали искренне, однако на лице графа она увидела нечто совсем другое: то было смутное удовольствие, как будто он считал ее протесты очаровательными. – И все же с вашей стороны будет справедливо, если вы позволите мне сделать это. Обещаю не требовать больше того, что вы отдадите мне по собственной воле.

Его прикосновения возбуждали Брайд даже сквозь одежду, а воспоминания о прелестном удовольствии в Шотландии грозили оставить ее совершенно беспомощной. Она старалась использовать свою вину перед Уолтером, чтобы соорудить защиту, но сердце не желало ей подчиняться. «Ты лжешь себе. Он не пострадал, защищая тебя, потому что никогда и не думал искать воров».

– По-моему, вы уже и так взяли больше, чем вам позволено, – с трудом прошептала она.

Рука графа продолжала гладить ее грудь.

– Не больше, чем в Шотландии, когда, как я помню, вы сами этого требовали.

Оставшейся долей рассудка Брайд понимала, что должна его остановить, но это было так замечательно! Удовольствие делало ее красивой и счастливой; не было ни прошлого с его болью, ни будущего с его последствиями, ни сомнений по поводу верности.

Словно читая эти беззаботные мысли, Эван поцеловал ее грудь.

– Вот лучшее из того, что я предлагаю, Брайд: прибежище непорочного чувства, где не существует нм остального мира, ни обязательств, ни возраста. Удовольствие – дар природы, предназначенный для того, чтобы скука жизни и время не замучили нас.

– Но реальность в конечном счете возвращается и требует свою цену.

Граф поцеловал вторую грудь, и его рука двинулась за спину. Брайд испуганно замерла, почувствовав, что он расстегнул ее платье.

– Цена для вас будет невелика. Гарантия – мое состояние и положение. Я позабочусь о вас, пока мы вместе, а также о вашем благополучии впоследствии.

Конечно, впоследствии! Она потеряла из виду происходящее, но после этих слов сознание вернулось к ней. Хотя наслаждение не уменьшилось и по-прежнему подавляло силу воли, тем не менее, одной ногой она уже стояла на земле.

– Лорд Линдейл, я не собираюсь быть вашей любовницей.

– Тогда вы ограничиваете мои попытки вести честную игру. Хорошо, если вы настаиваете, пусть будет просто любовная связь.

– Нет. Никакой любовной связи.

– Но вы были готовы к ней в Шотландии… – Его рука продолжала двигаться, словно побуждая ее к согласию.

– А вы – нет. Вам бы стоило воспользоваться своим преимуществом. Я была захвачена врасплох, вы усыпили мою бдительность.

– А сейчас ваша бдительность на своем посту?

– Да, и хорошо вооружена. Леди Мерденфорд мне все рассказала о вас. Праздное времяпрепровождение не относится к числу моих любимых занятий.

Расстегнув лиф платья, Линдейл продолжал целовать обнажившееся плечо. Брайд, задыхаясь, попыталась встать и тут почувствовала, что он улыбается.

– Я просто сгораю от желания найти другие столь же чувствительные места…

Брайд лишь беспомощно следила за его действиями, нетерпеливое ожидание подавило в ней остатки сопротивления; ее груди набухли от волнующих прикосновений.

– О да, я помню вас именно такой – с совершенной грудью и изменившимся, манящим лицом. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Тогда вы подчинились. Я словно слышу ваши крики. Ваша страсть поразила меня…

– Я же объяснила, вы застали меня врасплох.

– Только поэтому? Не верю. Думаю, вы чувствуете наслаждение острее, чем большинство людей, и, возможно, также, как и я. Я уже знаю, какое прикосновение нравится вам больше, чем другим женщинам. А может, вам это нравится только со мной? В таком случае было бы преступлением не дать вам почувствовать, несколько это может быть прекрасно.

Брайд не могла лишь бесконечно думать об удовольствии, которое он продолжал обещать ей. Ожидание становилось невыносимым.

– Только не говорите, что у вас какая-то особенная власть надо мной. Я испытывала большое наслаждение и раньше, причем с мужчиной, который умел пользоваться своим ртом не для одних разговоров.

И тут Брайд поняла, что сделала непростительную ошибку. Линдейл не выказал ни гнева, ни обиды: просто смотрел с опасной уверенностью и загадочной насмешкой.

– Следовательно, вас не научили удовольствию ожидания. Впрочем, это в другой раз. Сейчас я был бы глупцом, если бы рискнул воспользоваться предоставленной мне свободой.

Свободой?

Ее замешательство быстро закончилось, так как Линдейл тут же начал использовать свой рот «не для одних разговоров», причем в высшей степени эффективно. Купаясь в медленном, почти изысканном, наслаждении, Брайд чувствовала себя такой счастливой, что не хотела, чтобы оно закончилось.

– Вам, кажется, сейчас совсем неплохо, – хрипло произнес он.

Брайд кивнула и закрыла глаза, чтобы сохранить удивительное ощущение.

– Большего я не требую.

– А я требую, чтобы вы сходили с ума от страсти, чтобы от вашего крика дрожали стены.

Она улыбнулась:

– Вряд ли я смогу настолько забыться. Даже в такие минуты я не схожу с ума.

– Ничего, сойдете. Из-за меня. – Он нежно защемил сосок.

Это было скорее удивительно, чем болезненно. Удовольствие сменилось возбуждением, стало менее осторожным, менее утонченным и менее… безопасным. Потом Брайд вообще потеряла контроль над тем, что происходило на софе. Линдейл руководил ее страстью, ее ответами. Это было совсем иначе, нежели в Шотландии.

Пока рот занимался одной грудью, его рука ласкала вторую, и удвоенная глубина ощущений перенесла Брайд в иной мир. Она слышала собственные крики и стоны как бы со стороны.

– Похоже, вы оказались правы, – с трудом прошептала она.

Глубокий, чувственный вздох пощекотал ей ухо.

– Я сказал, что вы закричите и не сможете овладеть собой, даже не попытаетесь. Сойдете с ума от удовольствия, но не пожелаете, чтобы я остановился.

Брайд сделала попытку вернуть хотя бы частицу хладнокровия, однако беспощадные выходки его рта заставили ее признать свое поражение.

– И все-таки мы остановимся. Я уже сказала, что не хочу любовной связи.

– Однако действуете так, словно хотите.

Он был прав. Она позволила ему некоторые вольности и хотела большего. У нее не было оснований ожидать сдержанности от этого человека или полагать, что он не использует ее, как сам того пожелает.

Брайд схватила запястье Линдейла, прекращая его ласки, но тело ее столь яростно взбунтовалось, что она, в конце концов, сдалась. Ее первобытная сущность нашла сотню причин, чтобы признать занятие любовью отличной мыслью.

– Вы говорили, никаких вольностей без моего согласия.

Эван высвободил запястье.

– И вы поверили, не так ли? Вот до какой степени вы невинны – готовы поверить любому мужчине, и даже мне. И что ж, я польщен. Не думаю, что хоть раз вызвал доверие женщин с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет.

Озорство в его глазах сменилось опасным блеском. Он ласкал ее тело, напоминая ей, что перед ней совсем не ангел.

– Я сдержу обещание, но взамен мы заключим сделку. Если я услышу ваш крик, то буду волен соблазнить вас, однако если вы не закричите, я немедленно отступлю и стану таким до отвращения приличным, что даже у епископа появится надежда на мое исправление.

Едва произнеся эти слова, граф вдруг поднялся с софы.

– Что вы делаете?

Встав на колени почти вне пределов ее досягаемости, он избавился от сюртука и погладил ее ноги под юбками.

– Видите, я вас умоляю. Любая женщина почувствовала бы себя польщенной.

Внутренний голос предупреждал Брайд, что Линдейл просто заманивает ее. Игра зашла слишком далеко, и у Брайд были причины, чтобы ее остановить, а затем держаться подальше от этого человека и вообще не давать ему повода замечать ее, не говоря уже о том, чтобы преследовать.

Но рассудок, затуманенный страстью, отказывался ей помочь. Она просто не могла собрать мысли воедино. Да и зачем, когда его руки так восхитительно ласкают ее бедра, что они сами пришли в движение, подчиняясь ритму ее желания.

Руки забирались все выше, дерзко, бесстыдно. О, это суровое выражение лица и уверенность мужчины, который сознает полноту своей власти!

Во рту Брайд пересохло, голова шла кругом.

Подняв юбки, Линдейл осмотрел ее ноги.

– Они прекрасны, как я себе и представлял. – Он перевел взгляд на сбившуюся одежду Брайд. – А вот это не годится.

Прежде чем Брайд сообразила, что он имеет в виду, Эван без труда освободил ее от платья.

– Ну вот, так оно не помнется.

Дальнейшие возражения потеряли смысл.

Теперь он целовал каждый дюйм ее тела, начав с обоих полушарий грудей, потом медленно двинулся вниз к бедру.

Брайд выгнулась ему навстречу и невольно вскрикнула.

– Если бы вы смогли увидеть, как хороши эти волосы, струящиеся по белоснежной коже, как совершенна эта грудь… Доставлять вам удовольствие – большая честь.

Брайд кивнула. Она готова была поверить всему, что бы он ни сказал. Его слова делали ее настоящей королевой.

Королевой, которой управлял он.

Линдейл раздвинул ее ноги, и беззащитность только еще больше возбудила Брайд. Подхватив под ягодицы, он подтянул ее так, чтобы голова и спина оказались на подушке. Брайд с ужасом наблюдала, как он кладет ее ноги себе на плечи. Она быстро отвернулась, стесняясь неприличной позы, но чудесные медленные поглаживания лишили ее способности к сопротивлению. Когда ее омыло волной наслаждения, она закрыла глаза. Все перестало существовать, кроме неописуемых ощущений и неистового желания. Он заставлял ее метаться, стонать и кричать, но она уже не могла сдержаться.

– Боюсь… мне трудно выполнить свое обещание.

Открыв глаза, Брайд увидела, что граф пристально смотрит на нее, а их позы определенно способствуют тому, чтобы он нарушил обещание. Ей тут же захотелось, чтобы он это сделал прямо сейчас и закончил эту пытку. Она уже чувствовала нечто подобное в Шотландии, но теперь это было намного острее. Тогда он не смотрел на нее и не касался так, как сейчас.

Приподнявшись на локтях, Брайд смотрела, как он целует ее рыжеватые завитки между ног.

– Что вы делаете?

– Пользуюсь свободой, которую вы мне подарили. Вы приказали мне использовать рот не только для разговора, помните? – Линдейл целовал завитки, пока не дошел до самого интимного места. – Хотите, чтобы я остановился?

Конечно. Это безнравственно, скандально, вовсе не похоже на все то, что она делала или о чем слышала. Она вовсе не собиралась…

Но Брайд не остановила его. Не смогла. Более того, крича, обезумев от желания, она двигала бедрами, поощряя его, и даже схватила за волосы, чтобы притянуть ближе к себе.

Она чувствовала, как он еще шире раздвигает ей ноги, слышала его голос, просивший ее не сопротивляться. И она подчинилась его воле. Мощное ощущение влекло ее все выше и выше, пока она не закричала. Потом что-то внутри ее лопнуло и рассыпалось, наполнив ее тело вибрирующим блаженством.

Брайд чувствовала себя совершенно беспомощной. Она была потрясена, испугана, безвольна. Эван посадил ее и держал в объятиях до тех пор, пока она не успокоилась, но все равно у нее не нашлось сил двинуться, и она молча прятала лицо у него на груди.

Эван с восхищением смотрел на нее. С другой женщиной они бы вели разговор до тех пор, пока к нему не вернутся силы. Но с другой женщиной они бы лежали в постели, и его тело ждало, что она сделает для него то же, что он сделал для нее. Он бы не потерял самообладания, когда ее крики заполняли ночь.

Брайд Камерон никогда не делала это для мужчины, как и мужчина не делал этого для нее. Да, жизнь непредсказуема, но не было причин, по которым сегодня все могло быть иначе.

С другой женщиной ему бы досаждали подобные игры, а теперь он чувствовал странное удовлетворение и твердую решимость.

Он снова хотел ее.

– На гравюрах такого не было, – пробормотала Брайд.

– Верно, у Раймонди или Каральо этого нет, но зато есть в более ранних описаниях. Говорю специально, чтобы вы не подумали, будто это изобрел я. Тем не менее, раз вы знаете, что их там нет, значит, просмотрели все гравюры.

– Меня в самом деле увлекла техника.

– Надеюсь, моя техника увлекла вас еще больше.

Брайд засмеялась, однако все еще не смотрела на него.

Эван заметил, что она смущена, и это тронуло его.

– Почему вы думаете, что «I Modi» подделка? – спросил он, чтобы сменить тему, и посмотрел в сторону тома, который еще лежал на софе.

Брайд пожала плечами:

– Возможно, я ошибаюсь. Знания такого специалиста, как вы, превосходят мои. Как эти работы оказались у вас?

– Я купил их на аукционе. Что же касается мнения знатока, то ваше мнение достойно внимания. В наследство вашего отца входит несколько гравюр Раймонди, так что вам известна его техника. Что именно вам кажется подозрительным?

– Кое-какие детали, гравировка пунктиром, например. Впрочем, просто изображала уверенность, чтобы убедить вас, будто я рассматривала их… по другим причинам. – Брайд потянулась за своим платьем. – А теперь я должна идти.

Эван помог ей одеться и взял за талию, чтобы она не сбежала слишком быстро.

– Вы не должны стесняться меня, Брайд. – Он поцеловал ее. – В любом случае я не поверю, что вам это не доставило удовольствия. Вы очень возбуждающе кричали, и я позволил себе нечто большее. Я хочу вас, Брайд, и вы будете моей.

Брайд поспешно отступила, чтобы он не смог дотянуться до нее.

– Понимаю, вы не можете позволить себе отступление. Как при любой осаде, мне остается только ждать. Возможно, через месяц вы снимете осаду и удалитесь. Мне говорили, что ваш интерес к женщине может пропасть даже раньше.

И тут неожиданно Линдейл схватил ее за руку, повернул и крепко поцеловал.

– Что ж, через месяц мы узнаем, так ли это.

 

Глава 16

В темноте Брайд с трудом нашла дорогу к своим комнатам. Хотя чудесные ощущения совершенно ослепили ее, тем не менее, остатки разума подсказывали, что, не пытаясь сопротивляться Линдейлу, она сделала непростительную глупость. Вместо того чтобы использовать благоприятную возможность, подавить его интерес к ней, она его поощряла. Теперь граф снова и снова будет дарить ее своим вниманием, которое может стать назойливым. И тогда велика вероятность, что он поймет, чем они занимаются в Лондоне, а там и узнает об их преступлениях.

Хотя лампу Брайд оставила в гостиной, она сразу поняла, что находится в комнате не одна. Кто-то сидел в кресле возле окна.

– Это я, – негромко сказала Анна. – Где ты была?

Слава Богу, что не Джоан или Мэри – обе даже в темноте почувствовали бы ее состояние и догадались о причине запоздалых прогулок сестры по дому.

– Ходила в библиотеку, надеялась найти что-нибудь для чтения. – Брайд не сомневалась, что Анна не заметит, принесла ли она с собой книгу. – А ты почему здесь? Тебя что-то беспокоит?

Анна встала с кресла и раздвинула портьеры.

– Джоан рассказала мне про визит к издателю. По-моему, его предложение насчет пресса очень кстати.

– Со временем мы так все и сделаем.

– Я имею в виду не для гравюр, Брайд. У нас есть пластины для купюр, и мы привезли с собой остатки бумаги отца.

– Да, но это слишком опасно.

– Это наш долг. Мы будем жить здесь в роскоши, пока другие страдают? Мы от них откажемся? Я определенно чувствовала вину, когда надевала сегодня новое платье.

Брайд подошла к сестре и обняла ее за плечи.

– Мы теперь слишком далеко от них, чтобы воспользоваться банкнотами. Кто будет их перевозить и распределять деньги?

Брайд умолчала о том, что они с Джоан сразу посчитали это возможным; ей не хотелось вовлекать в опасное предприятие непрактичную Анну.

– Если мы захотим, то найдем способ, – пробормотала Анна. – Ты доверяла Уолтеру, значит, можно найти еще кого-то, кому можно доверять.

– Было бы опрометчивым…

– Ты говорила, мы едем в Лондон, чтобы обнаружить фальшивомонетчиков и защитить себя. Думаю, вряд ли мы их найдем до того, как нас поймают. А если так, нужно делать что можно, пока не упадет топор.

Брайд погладила сестру по голове. Пусть Анна мечтательная и непрактичная, зато она чиста душой и намного проницательнее, чем остальные сестры. Возможно, правительство найдет фальшивомонетчиков раньше и им с другими сестрами придется отправиться в Новый Южный Уэльс вместе с ворами, укравшими пластины.

Слова Анны стали для Брайд еще одним доказательством того, что ей нужно держаться подальше от лорда Линдейла. Ее связь с ним могла стать опасной для всех, и к тому же было бы несправедливым обманывать его, пусть даже он только любовник. Брайд охватила глубокая печаль. Никогда ей больше не чувствовать себя такой же молодой и беззаботной, какой она была этой ночью, не испытать ощущения теплоты и дружбы, которые предлагал ей этот человек, хотя бы на короткое время.

Это было тем более обидно, что она вдруг отчетливо поняла: он больше не чужой ей, и она любит его.

– Мы поговорим с остальными, Анна, и все решим вместе. Но если мы даже соберемся это делать, то только не в доме лорда Линдейла. Мы должны найти способ жить отдельно.

Утром Брайд и сестры встретились с Джилли в комнате Джоан. Все с головы до ног были одеты в новое.

Предложение Анны заставило каждую почувствовать укол совести; как будто чудный туман вдруг рассеялся у них в голове. Даже Мэри с досадой затеребила свою новую юбку.

– Полагаю, нам надо делать, что можем и пока можем, – кивнула Джоан.

– Мы должны, в память об отце, – подтвердила Анна. – И еще: раз это справедливо, то не важно, что считает закон.

– Думаю, вы обе правы, – веско произнесла Джилли.

– Тогда я должна обратиться к лорду Линдейлу с просьбой одолжить нам денег, чтобы мы подыскали себе жилье, – решительно сказала Брайд. – Мы сделаем и продадим мистеру Дауни несколько пластин и арендуем пресс для печати купюр, а потом найдем способ для переправки денег домой.

Ни одна из сестер не возразила.

– Сегодня он не ложился до трех, – сообщила Джилли. – Внизу сказали, что час назад его светлость велел подать кофе в большую гостиную.

Анна слегка нахмурилась, словно это должно было иметь значение, только она не могла вспомнить почему.

– Брайд, возможно, тебе следует поговорить с ним прямо сейчас, – предложила Джоан.

Сестры выжидающе посмотрели на Брайд, однако ей совсем не хотелось общаться утром с Линдейлом. И все же, пытаясь выглядеть именно той надежной опорой, каковой они ее считали, она встала и покинула комнату.

 

Глава 17

Портьеры на окнах большой гостиной были раздвинуты, и яркий свет падал на лицо Линдейлу. Таким задумчивым Брайд графа еще никогда не видела: сейчас его черты выглядели резкими, суровыми, как будто он размышлял о чем-то очень важном.

Брайд тихо шла по ковру, даже не представляя, с чего начать разговор. Ее беспокоило, какой ответ она увидит в глазах Линдейла. Торжество? Она может отразить его гордостью. Похотливое ожидание? Это она тут же отклонит. Может, равнодушие?

По-настоящему она боялась только этого. Только это унизит ее.

Граф продолжал стоять неподвижно, погруженный в размышления. Какие мысли его тревожат? Наконец он повернул голову, и Брайд увидела его глаза.

Ни торжества, ни похоти, ни равнодушия. Он смотрел на нее с теплотой, даже с радостью, и внезапно ей показалось, что она идет не по ковру, а плывет в тумане.

Краем глаза Брайд увидела его руку, закрывающую фолиант, лежавший на столе. То, что она успела заметить, словно вспышка, запечатлелось в ее памяти.

В фолианте поверх других бумаг лежали два небольших листа, похожих на гравюры. Но это были не гравюры, а… банкноты.

Тревога мигом привела Брайд в чувство. Все же она протянула ему руку, и он ее поцеловал.

– Рад, что вы случайно застали меня…

– Не случайно. Я вас искала.

– Тогда я рад вдвойне.

– Сегодня вы рано встали. Мне говорили, что вы редко просыпаетесь до полудня.

– Я надеялся увидеть вас, потому что… Потому что я должен вам кое-что сказать.

Брайд тоже рассчитывала кое-что сказать ему, кое-что жизненно важное, чего нельзя откладывать; но теперь она уже не была в этом уверена. Она снова посмотрела на фолиант. Неужели Линдейл принес сюда банкноты для изучения? Он их сравнивал? Если он подозревал, что они фальшивые, она хотела бы поскорее это выяснить.

– Новые приобретения? – спросила Брайд, указав на кожаный переплет.

Эван покачал головой.

– Правительственные бумаги для сегодняшней встречи.

Теперь Брайд испугалась по-настоящему.

Он знал. Он намеревался показать банкноты кому-то в правительстве. Значит, речь шла о фальшивках, и, возможно, несколько ему прислали для оценки. Знаток гравюр с наметанным глазом весьма полезен в таком расследовании. Уже по одной этой причине ей следовало держаться от него подальше: не исключено, что граф активно разыскивает фальшивомонетчиков.

– Вас, кажется, что-то расстроило? Прошлой ночью я говорил вам, что вы не должны чувствовать никакого смущения в моем присутствии.

«Расстроило» не то слово для описания ее замешательства. Если они сейчас покинут этот дом, она навсегда лишится возможности узнать, что Линдейлу уже известно и что он собирается делать. Если же они останутся, то в один прекрасный день граф может обнаружить, что именно женщины, которых он приютил в своем доме, занимаются изготовлением фальшивых пластин.

– Я ничуть не смущена, – бодро ответила Брайд.

Конечно, это была наглая ложь, но по сравнению с грозящей катастрофой ее поведение на софе прошлой ночью теперь уже казалось несущественным.

– Это радует, потому что я хотел просить вас о помощи. – Линдейл повернулся к столу, и Брайд замерла от ужаса, когда он положил руку на фолиант. Но граф лишь отодвинул его в сторону и взял том «I Modi».

– Я склоняюсь к мысли, что вы правы. Думаю, это могут быть не оригиналы шестнадцатого века и пластины для них изготовлены совсем недавно.

Брайд внезапно почувствовала, что очень близка к обмороку, и ей потребовалось громадное усилие, чтобы устоять на ногах.

– Вы оказываете мне слишком большое доверие, – пробормотала она. – Нельзя с такой поспешностью сомневаться в своей оценке.

– Полагаю, трезвость моего суждения мог затмить охотничий азарт. Когда эти работы в прошлом году были обнаружены, их захотели заполучить и другие знатоки. Сейчас я думаю, что всех ослепила редкость трофея, а нам бы следовало прежде внимательно изучить находку.

В прошлом году. Значит, похитители использовали гравюры сразу после кражи.

– Теперь я должен убедиться в справедливости моих сомнений – вы ведь знаете коллекционеров.

– Боюсь, способа узнать все точно не существует. – Брайд надеялась, что его действительно нет.

– Кто бы ни подделал гравюры, он хорошо знал описания Вазари, как знал и то, что могут быть найдены французские копии фрагментов. Этот человек отнюдь не рядовой гравер, а искусный, возможно, образованный, так что без улик мы его не выследим.

– Мы?

– Вы ведь поможете мне, правда? В конце концов, именно ваш глаз уловил изъяны в гравюрах.

– Но я могла ошибиться, так же как и вы.

Черт возьми, если бы Линдейл не застал ее прошлой ночью врасплох, она никогда бы не сболтнула насчет своих подозрений.

– Гравюры могут быть подлинными. Я почти уверена, что так оно и есть.

– А я почти уверен, что нет. Теперь я должен рассеять свои сомнения. Думаю, первый вопрос нам следует задать аукционистам, которые их продали, вы согласны?

Брайд с надеждой взглянула на маленький том, потом снова перевела взгляд на Линдейла, на кожаный фолиант. Может, то, что она видела, вовсе не банкноты и единственные подделки, которые беспокоят Линдейла, это его эротические серии?

К несчастью, у тех же самых людей, возможно, находятся все украденные пластины ее отца, и расследование по поводу Раймонди может дать более опасные сведения. Брайд пришла в эту гостиную с определенной целью, но теперь она просто не имела права уйти. Сперва ей следовало убедить графа, что «I Modi» подлинные, или хотя бы выяснить, что он узнал во время расследования.

– Так вы поможете мне? – спросил он. – Вместе, я уверен, мы быстрее доберемся до сути дела.

Вместо ответа Брайд вздохнула. И как ей теперь объяснить сестрам, почему она снова изменила мнение и почему они больше не должны пользоваться пластинами для изготовления фальшивых денег?

– Неужели они уезжают? – поинтересовался Майкл, наводя последний глянец на сапог хозяина.

Эван поставил на стул другую ногу.

– Похоже, пока нет.

– О чем же, спрашивается, они тогда говорили в этой спальне? Дверь была заперта, но оттуда определенно доносилось гаэльское жужжание.

Эван подозревал, что сестры действительно обсуждали свой отъезд. Когда он увидел Брайд, идущую к нему в гостиной, она явно готовилась извиниться и сказать ему «прощай». Без сомнения, она обдумала все еще ночью и в конце концов решила, что должна уехать.

И все же, хотя он ждал этого, теперь она не уедет. Возможность открыть тайну его «I Modi» была слишком привлекательной. В этом они похожи, и он знал, что Брайд не сможет устоять.

Поначалу неумолимая и грозная женщина, протянувшая ему руку, была уже нерешительной и уязвимой. Он так обрадовался ее приходу, что не мог произнести ни слова.

Эван смеялся над собой, пока доставал карманные часы. Он говорил ей, что она должна научиться удовольствию ожидания. Выходит, сам он забыл об этом.

Его мысли вернулись к томику Раймонди. Конечно, гравюры подлинные. Никаких сомнений. Он лишь притворялся, что хочет в этом убедиться, надеясь по ходу дела выяснить нечто полезное для своего расследования. У Брайд острый ум, глаз еще острее, она может заметить то, что пропустит он. К тому же иметь ее под рукой очень удобно для личных расследований.

Эван не представлял, много ли узнает о фальшивомонетчиках, но он собирался узнать все о Брайд Камерон, исследовать каждый дюйм ее тела, ощутить каждый нюанс ее удовольствия.

– К нам приходит много положительных ответов относительно вечеринки, – прервал его размышления Майкл.

– Вечеринки?

– Ну да. Ваша «большая ночь декаданса», как вы ее назвали. Помните? Две недели назад вы говорили мне, чтобы я все подготовил, и дали список гостей. Вы как бы опять берете поводья вашей прежней жизни, заявляете свету, что титул не изменил вас, и прочее, и прочее.

Ого! Эван совершенно забыл о своих планах насчет вечеринки. Сначала вторжение сестер Камерон, потом расследование…

– Надеюсь, ты указал, что классической темой будет Рим? Не хочу, чтобы думали, что это Греция. Не могу обманывать надежды тех немногих, кто вроде бы неправильно это понял, или вызывать озабоченность у большинства других.

– Судя по рассказам об этих греках, я бы не остался у вас работать, если бы вечеринки зашли так далеко. Там, откуда я родом…

– Да-да, не бойся. Прежде чем ты умрешь, вся эта страна будет такой же правильной, как и те места, откуда ты родом. Великолепная эпоха удовольствий заканчивается, и нужно веселиться, пока можем.

– Вам это понадобится? – спросил Майкл, указывая на кожаный фолиант.

Эван тут же сунул альбом под мышку. Сегодня у него встреча с Олторпом, и темой будет содержимое этого фолианта. Ночью, после того как Брайд ушла, он изучил пачку денег, которую принес домой из игорного зала, и обнаружил фальшивую купюру – на этот раз в сто фунтов.

Возможно, Олторпа хватит удар, когда он об этом узнает.

Днем Линдейл хотел посетить аукционистов, и Брайд не могла найти способ воспрепятствовать этому, а поэтому сочла за лучшее приготовиться к совместной экскурсии.

Она выбрала из своего нового гардероба самый простой наряд, хотя розовый цвет не особенно украшал ее. Объемные складки темно-розовой накидки, застегнутой у подбородка, скрывали лиф и узкие, ниже локтя, рукава со сборками у плеча. Чтобы не тратить времени, на голову Брайд надела самую незатейливую шляпу, а в качестве оружия взяла с собой лучшее, какое смогла найти, – пригласила Анну сопровождать ее.

Сестра, недовольная тем, что использование пластин отложено, снова погрузилась в глубокую мечтательность. При этом она отказалась надеть одно из новых платьев, ибо все они, как выразилась Анна, продали за тряпки свою душу.

– Думаю, мы все же должны начать, – упрямо повторила она, спускаясь вниз по лестнице. – Если даже поисками фальшивомонетчиков занимаются и граф, и правительство, я считаю, что право есть право, а долг есть долг.

– А я считаю, что испытывать судьбу – одно и совсем другое – протягивать веревку палачам.

– Ну вот, ты сама сказала про судьбу. Если мы обречены, значит, обречены. Давайте лучше достойно используем время, которое нам осталось.

Спокойствие, с каким Анна воспринимала их неминуемый конец, только еще больше расстроило Брайд.

– Может, ты и хочешь стать мученицей, а вот я – нет. Если я знаю, что кто-то готовит веревку, то попытаюсь найти способ ее перерезать.

Правда, Брайд понятия не имела, как это сделать, но все равно не хотела сдаваться. Если заранее узнать, когда арест станет неизбежным, она сможет спасти сестер, приняв вину на себя. Труднее всего охладить мужской интерес Линдейла и в то же время, оставаясь рядом, следить за каждым его шагом.

К счастью, присутствие Анны не вызвало у графа неудовольствия. Он помог обеим сесть в карету и занял место напротив.

– Послезавтра я устраиваю вечеринку, – неожиданно сказал Линдейл, – о которой совсем забыл.

– Большой прием для приятного общества в вашем новом доме? – ехидно спросила Брайд.

– Да, прием, но с ограниченным списком гостей. Будут только мои старые друзья.

– Лорд Линдейл, вы извещаете нас о приеме, чтобы указать, что мы не приглашены?

– Более того, – многозначительно произнес Эван. – После ужина вы с сестрами немедленно уйдете к себе и не покажетесь до утра.

Значит, это будет одна из тех вечеринок. Брайд не удержалась от желания поддеть его:

– Есть какая-то особая причина для подобных указаний, сэр?

Линдейл принялся с величайшей тщательностью снимать перчатки, затем аккуратно положил их рядом с собой.

– Мое желание и то обстоятельство, что некоторые из гостей не совсем подходят в качестве знакомых для молодых леди. Чтобы избежать любой неловкости, я спросил леди Мерденфорд, не приютит ли она вас на это время, но сегодня баронесса уезжает на две недели из города, и поэтому мои указания остаются в силе.

– Хорошо, я поняла.

– И проследите, чтобы ваши сестры тоже поняли.

Удовлетворенный тем, что его призыв услышан, Эван заметно повеселел.

– Позвольте рассказать о моих планах на сегодня. Гравюры были куплены у Бонемов чуть больше года назад, и продавец, к несчастью, пожелал остаться неизвестным. Сначала мы осмотрим, что у них выставлено сейчас, затем я попробую склонить хозяев на разглашение имени продавца.

– Возможно, тот использовал вымышленное имя.

– У Бонемов совершенно безупречная репутация: они не поверят на слово незнакомцу без адреса или рекомендаций.

Как только они сели в карету, Анна погрузилась в глубокую задумчивость. Ни приказы Линдейла насчет вечеринки, ни его объяснения по поводу аукционистов не вызвали у нее ответной реакции, и граф без труда это заметил.

– Она не слышит других, когда уходит в себя?

Отсутствующее выражение на лице Анны доказывало, что так оно и было.

– С моей матерью происходило то же самое, так что не обращайте внимания. – Брайд не хотелось, чтобы Линдейла заботило психическое состояние Анны.

– Не буду. Я и прежде встречал людей, настолько погруженных в свои мысли, что окружающий мир переставал для них существовать. Вот только действительно ли мы не существуем для вашей сестры… – Линдейл наклонил голову и заглянул Анне в лицо. – Она выглядит очень юной, когда пребывает в трансе, более юной, чем Мэри, которая, должно быть, лет на десять моложе.

Брайд взглянула на сестру. Для своих двадцати шести та выглядела слишком молодо. Даже сейчас, несмотря на яркий свет из окна кареты, она походила на девочку, хрупкую и слегка нереальную. Казалось, она не старилась, будто для ее мечтаний годы не имели значения.

– Возможно, мы и вправду не существуем для моей сестры, но я не уверена, что она не существует для нас.

– Так же как и вы. Я всю ночь думал о вас и от этого не мог заснуть.

По лицу Линдейла она видела, какие мысли его занимали, а пронизывающий взгляд настойчиво утверждал, что она тоже все помнит.

Брайд помнила. Не действия, только ощущения. И близость. После того, что они чувствовали прошлой ночью, уже не могло быть настоящей сдержанности.

Повернув ее руку, Линдейл расстегнул пуговицы на запястье. Каждое прикосновение вызывало у Брайд очередной вздох, как будто он расстегивал ей платье или корсет. Наконец, отвернув перчатку, он поцеловал место, где бился пульс, и поднял голову.

– Есть другой человек, Брайд? Я имею в виду, человек, которого вы любите?

Она беспомощно посмотрела на него, и он снова поцеловал обнаженное запястье.

– Человек, которому вы чувствуете себя обязанной из-за чего-то, что связывает вас с ним?

Линдейл говорил так спокойно, так нежно, как будто все знал об Уолтере и хотел помочь, но Брайд не сомневалась, что это просто уловка соблазнителя. Подбородок у нее задрожал. Ее сердце переполняли сомнения и тревога за Уолтера. Она не единожды плакала о нем и сейчас тоже была на грани срыва.

– Да, у меня есть некоторые… обязательства, – прошептала она.

– Не любовь?

Она никогда даже себе не отвечала на этот вопрос, потому что никогда его не задавала. Прислушавшись к движению своей души, чего давно уже не делала, Брайд с облегчением и грустью обнаружила в сердце пустоту.

– Не любовь, нет, – прошептала она.

– Я рад.

Линдейл опустил руку ей на колено и снова поцеловал запястье. Наблюдая, как он занимается любовью с маленькой полоской ее тела, Брайд с трудом подавила желание прижать его к себе, что так бесстыдно делала совсем недавно. Он же все раздувал пламя, тлевшее всю ночь, и ее куда-то медленно несло волной чувственного возбуждения.

Такое случалось с ней и прежде, но в этот раз все было по-другому, и желанным человеком в ее полусне был Линдейл, а не Уолтер.

Внезапно граф выпрямился и, продолжая ласкать ее руку, заглянул ей в глаза. Брайд не сомневалась: он знает, что ему легко возбудить ее. Об этом говорило выражение его лица, на котором было отчетливо написано: я хочу тебя, и ты будешь моей.

Брайд с тревогой посмотрела на сестру. Голова Анны была повернута к окну, но она по-прежнему ничего вокруг не замечала.

– В следующий раз я возьму с собой Джоан или Мэри.

– В следующий раз вы никого с собой не возьмете. Если меня одурачили этими гравюрами, я не хочу, чтобы об этом узнал весь свет.

Помещение для зрителей было набито битком.

Эван стал объяснять, как проводится аукцион и что покупатель сам обязан внимательно исследовать приобретение.

– Специалисты, работающие здесь, стараются не иметь дела с вещами сомнительного происхождения, однако установить подлинность в конечном счете должен тот, кто их купил.

Вернувшись наконец к действительности, Анна с глупым видом оглядывала стены, увешанные картинами, и столы, загруженные фолиантами и предметами искусства.

– Тут, наверное, можно проводить целые дни.

– Я часто так и делаю, – заметил граф. – Это всегда удовольствие.

Некоторые картины привлекли внимание Анны, и она сразу направилась к ним, но когда Брайд хотела последовать за ней, Линдейл остановил ее.

– Пусть себе идет. Мы должны заняться более важным делом.

Граф провел Брайд через комнату и поманил одного из служащих, наблюдавшего за помещением.

Тот знал его, как, впрочем, многие в этом заведении: Эван был их постоянным клиентом, и организаторы аукциона надеялись продать кое-какие гравюры, унаследованные им от дяди Дункана, которые он не хотел оставлять себе.

– Лорд Линдейл, какая честь для нас. Чем можем быть вам полезны?

– Я хотел бы поговорить с мистером Доддом. Это касается серий, которые я приобрел у вас в прошлом году.

Лицо служащего слегка вытянулось, но взгляд, брошенный им в сторону Брайд, свидетельствовал, что неопределенное упоминание серий было ему понятно. Эти серии предлагались на закрытом аукционе, их никогда не выставляли для зрителей.

– Пожалуйста, пройдите со мной.

Мистер Додд встретил посетителей в элегантном кабинете, украшенном дорогими предметами искусства. Сразу перейдя к делу, Эван объяснил причину своего беспокойства.

– Теперь, когда охотничий азарт прошел, у меня появились сомнения в подлинности серий. Конечно, это не отразится на вашем заведении. Я просто хочу задать несколько вопросов по поводу их происхождения.

Мистер Додд, которого сначала насторожила тема беседы, доброжелательно улыбнулся:

– Происхождение безупречно, уверяю вас.

– Но при продаже не давалось объявлений и не сообщалось имя продавца.

– Анонимность требовалась в связи с содержанием этих гравюр. Я уверен, что вы понимаете.

– Разумеется. Однако сейчас я хотел бы узнать, где серии хранились все эти столетия.

– К сожалению, я не могу удовлетворить ваш интерес. Клиенты ждут от нас осторожности. Когда со временем будет продаваться ваша коллекция, полагаю, наследники тоже захотят, чтобы мы уважали их желание остаться неизвестными.

– Сэр, у меня очень существенные вопросы по поводу серий. Я полагаю, вы тоже не хотите, чтобы мои подозрения стали известны публике. Если вы не поможете мне выяснить правду, вряд ли моя коллекция, или коллекции моего дяди, или моих друзей будут когда-либо проданы у вас.

– Лорд Линдейл, это в высшей степени неразумно. Вы ставите меня в невыгодное положение.

Именно такого положения граф и добивался. Он тут же предъявил мистеру Додду две пластины.

Когда молчание стало гнетущим, Эван решил немного подсластить пилюлю.

– Я не требую от вас точного имени – нескольких намеков будет достаточно.

Мистер Додд чуть повеселел и, покачивая головой, некоторое время обдумывал предложение Линдейла.

– Могу сказать, что серии были частью имущества джентльмена, умершего два года назад. Речь идет о человеке высокого положения – его семья предложила нам серии через посредника.

– И вы уверены, что посредник представлял именно эту семью? Возможно, он просто воспользовался их именем?

Лицо мистера Додда вытянулось и начало покрываться краской.

– Мы знали человека, обратившегося к нам, и были удовлетворены представленными доказательствами.

– О да, разумеется. Если вы найдете способ осведомить меня насчет имени посредника, я приму это во внимание.

Поднявшись, Эван предложил Брайд руку, давая этим понять, что не обязательно называть имя при свидетелях – его можно послать отдельно.

Когда они вернулись в демонстрационный зал, Брайд выглядела подавленной.

– Я даже не представляла, насколько легко сбыть подделки, но «Modi»… Чем дольше я об этом думаю, тем больше уверена, что они именно то, чем кажутся.

Наверняка час назад Эван с этим согласился бы, но встреча с мистером Доддом поколебала его уверенность. Если он правильно истолковал реакцию Додда, у того не было доказательств, и вряд ли серии действительно принадлежали семье покойного.

В этот момент к ним торопливо подошла Анна, такой оживленной Эван ее еще не видел.

– Брайд, ты никогда не угадаешь, что я нашла. Одну из гравюр отца. Она вон там, на столе. Это его речной бог – помнишь, с той статуи в Риме? Представь мою радость…

– Ничего удивительного. Здесь, где выставлены сотни гравюр… – Резко оборвав сестру, Брайд приложила руку к голове и поморщилась. – Все было прелестно и в высшей степени поучительно, лорд Линдейл. Благодарю вас за приглашение, но у меня от всех этих загадок закружилась голова. Вы не будете против, если мы вернемся на Белгрейв-сквер?

В этот момент Брайд напомнила Эвану актрису любительского театра, не слишком умело пытающуюся притвориться, что ей дурно. Он видел, как она крепко обнимает Анну за плечи и что-то шепчет ей на ухо.

Едва сестры Камерон вышли из кареты у дверей его особняка, Эван сразу приказал кучеру вернуться туда, откуда они только что приехали.

В демонстрационном зале он без промедления направился к столам, где лежали большие папки с гравюрами. В основном это были репродукции, предназначенные для продажи.

Эван перекладывал листы и внимательно смотрел на поле внизу, ища имя Ангуса Камерона. Другие имена просто мелькали перед его глазами, не оставаясь в памяти. Брайд явно расстроилась, когда сестра упомянула работу отца, и тут же поспешила заткнуть ей рот, а заодно отвлечь его внимание. Сочтя это весьма странным, Эван сразу захотел увидеть гравюру.

Чем дольше Эван перебирал папки, тем более хмурым становился его взгляд. Имя Камерона ему так и не встретилось. Он снова начал перекладывать лист за листом, но теперь искал гравюру речного бога, и наконец, она возникла перед ним. Он не сомневался, что это работа Камерона, потому что техника очень напоминала технику Брайд. Целый час он просматривал листы, ища только имя, тогда как ему следовало бы обратить внимание на другое. Пластина была сделана и продана мастерской в Эдинбурге. Имя гравера он теперь тоже знал – это Томас Уотерфилд. Имя, которым пользовались Брайд и ее сестры, подписывая свои пластины, однако данная пластина датировалась 1804 годом, то есть была создана еще до рождения Брайд.

Эван пристально смотрел на речного бога, и в уме его возникали противоречащие друг другу мысли, которые в конце концов привели его к неизбежному заключению.

Подобные детали он сам изучал совсем недавно. Та же техника была использована в дополнительных частях его «I Modi».

Эван отметил номер лота. Он купит его, когда состоится аукцион, чтобы сравнить речного бога с сериями Раймонди. Если исследование докажет оправданность его подозрений, он получит объяснение, как и почему дядя Дункан разорил отца Брайд.

Никакой политики. Возможно, Дункан вообще не знал о радикальных политических взглядах Камерона. Но если он обнаружил, что Ангус Камерон подделывал гравюры эпохи Возрождения и пытался сбыть их ему, то был вполне вправе потребовать, чтобы Камерон прекратил этим заниматься, и даже мог пригрозить разоблачением.

 

Глава 18

«Граф Линдейл сегодня вечером устраивает прием. Как и следовало ожидать, список приглашенных составлен с большой тщательностью, хотя упомянуто, что гости, живущие в его доме, не будут присутствовать».

Брайд передала скандальный листок Джоан.

– Совершенно ясно, что Линдейл хочет запереть нас, – с легкой досадой констатировала Джоан. – Его указание, чтобы мы вечером даже не показывались, означает, что ты была права, Брайд. Мы действительно здесь нежеланные гости, и он дает всем знать, что мы не подходим для его друзей.

Разумеется, речь идет вовсе не о том, что имеет в виду Джоан. Кто бы ни составлял текст в скандальном листке, последнее упоминание наверняка исходило от самого Линдейла. Что ж, с его стороны весьма благоразумно распространить эту пикантную новость, чтобы защитить ее сестер.

Вечеринка проходила чуть ли не под ее апартаментами. Интересно, какие развлечения Линдейл подготовил для этой скандальной ночи? Хотя окна ее комнаты не выходили на улицу, Брайд слышала грохот подъезжающих карет, видела суетящихся на заднем дворе слуг; звуки музыки и почти неразличимые людские голоса долетали даже до верхних этажей.

Брайд охватило невольное раздражение. Видимо, не добившись успеха в ее соблазнении, Линдейл хотел занять себя чем-нибудь другим – лишнее свидетельство того, что представлял собой этот человек. Каждый раз, когда она проявляла слабость, он ухитрялся напомнить ей, что этого делать не следовало.

Брайд заглянула в список, лежавший на ее письменном столе.

– Два последних дня были для нас удачными. Линдейл сводил меня к нескольким граверам, а вчера еще в два магазина гравюр и эстампов. Я многое узнала о производстве в Лондоне, и это нам очень пригодится для собственной мастерской. Граф также составил небольшой список граверов, которые, по мнению экспертов, могли отлично подделать работы старых мастеров.

Брайд не сказала Джоан большего, поскольку сестры не знали о Раймонди; она лишь предупредила, что Линдейл купил гравюры, сделанные с украденных пластин отца.

– Это не очень помогает нашему расследованию, – подвела итог Джоан. – Мы и без того знаем, что Линдейл тоже ищет пластины отца.

Пока Брайд с Линдейлом ездили по городу, сестра заходила в магазины, торгующие бумагой.

– И что же ты узнала?

Джоан протянула ей маленький листок.

– Вот несколько человек, которые делают бумагу ручным способом, – именно такую использовали в свое время для производства банкнот. Двое последних стары, опытны, но недавно их постигла неудача в делах.

Брайд внимательно изучила список. Теперь ей нужно было избавиться от Линдейла хотя бы на день, чтобы поговорить с этими людьми, понять, кто они такие.

Она перевернула список, и чистая сторона привела ее в уныние. Брайд надеялась добавить сюда необходимые сведения, но вечное присутствие Линдейла не позволяло ей задавать вопросы.

– Узнала что-нибудь об Уолтере? – спросила Брайд, не глядя на сестру. Она не хотела видеть в глазах Джоан сострадание, особенно теперь, когда Линдейл заставил ее понять, что осталось у нее в сердце от прежней любви. Тоска, печаль, беспокойство и обязательства. Воспоминания потускнели, страсть умерла. Возможно, ее убили сомнения, а возможно, она сама человек непостоянный.

Джоан тронула ее за руку:

– Думаю, я кое-что узнала о нем. Хотя еще не ясно, шла ли речь об Уолтере.

– И что тебе сказали?

– Когда я спросила одного из торговцев насчет изготовителей бумаги, он упомянул, что среди шотландцев появились новые специалисты, делающие бумагу верже. Несколько месяцев назад этот торговец даже встречался с каким-то молодым шотландцем.

– И кто же это?

Сестра указала в конец списка.

– Туикенем.

– Я должна поскорее найти его. У меня всегда было подозрение, что именно бумага приведет нас к цели. Кажется, Уолтер думал то же самое.

– Это может оказаться опасным, Брайд.

Может, но если бы ей удалось найти другой способ…

Дверь в спальню распахнулась, и на пороге возникла Джилли. Оглядев комнату, она пожала плечами и, уходя, пробормотала:

– Куда же она делась?

– Кто? – поинтересовалась Брайд.

– Да Мэри. Она целый день возилась с новой одеждой, и я думала, она еще здесь…

– Мэри пропала?

– Наверное, тайком пробралась в укромный уголок, чтобы посмотреть на вечеринку, – решила Джоан. – Она без конца дулась, что ей не разрешено даже взглянуть на гостей.

Брайд вздрогнула.

Мэри на вечеринке Линдейла?

Она бросилась в гардеробную, приказав на ходу:

– Джилли, найди слугу и попроси, чтоб он проверил кухню. Джоан, помоги мне одеться. Быстро!

– У меня зад отмерз, – пробормотал Абернети.

– Только не вини мои камины – ты сам решил прийти в этой легкой тунике, словно бог Аполлон, – усмехнулся Эван.

– Она не легкая, а прозрачная, как одежда Аполлона на фреске Рафаэля «Парнас».

– Ладно, черт возьми, прозрачная. Если у тебя зад отмерз, подними юбку и повернись к огню.

Абернети презрительно посмотрел с другой стороны карточного стола.

– Полагаю, ты, как шотландец, все знаешь насчет юбок и насчет того, как поступать с отмерзшими задами.

– Естественно. Разве ты слышал, чтобы я когда-нибудь жаловался?

Он не жаловался, но, честно говоря, зад у него тоже отмерз. Не следовало полагаться на Майкла в выборе одежды для этой римской вечеринки; из-за этого невежды он теперь мается в жестком нагруднике центуриона, смехотворно короткой тунике, да еще с голыми ногами и руками. Даже яркий огонь в камине не мог согреть «римлян».

Эван с завистью посмотрел на Колина – тому хватило здравого смысла прийти в одежде римского сенатора. Широкие складки тоги создавали некоторую защиту, а если бы Колин захотел покинуть библиотеку и пройти в салон, где костюмы не требовались, он мог избавиться от тоги, просто бросив ее на софу.

– Ты, кажется, не в духе, – заметил Колин. – Вечеринка имеет большой успех, но ты что-то не слишком наслаждаешься.

– Возможно, потому, что некая леди слишком наслаждается, – предположил Абернети.

Эван промолчал. Он действительно был не в духе. Впрочем, Абернети и не слишком радовался – он укрылся за карточным столом, потому что не выдержал сравнения с Найтриджем, который тоже надел наряд Аполлона.

Прибытие сестер Камерон совершенно выбило у Эвана из памяти все мысли о вечеринке, и он забыл вычеркнуть имя Жасмин Нортон из списка приглашенных. Теперь она в салоне отдавалась другому, ожидая от Эвана приступа ревности. Ну и пусть – ему на это наплевать. Если Абернети и остальным хотелось думать, будто теперь он заменил женщин картами, то ради Бога.

Впрочем, причина его дурного настроения более серьезная и тревожная, чем утомительное присутствие миссис Нортон.

Граф Линдейл скучал.

Пускай об этой вечеринке будет говорить весь город, ему-то что. Эван снова подтвердил свой титул короля удовольствий, однако радости, предложенные гостям, в нем самом уже не вызывали энтузиазма.

Значит, недавние перемены в жизни все-таки погубили его, и он становится безрадостным нытиком, чего всегда опасался. Хуже того, теперь происходящее во второй гостиной отчего-то казалось ему… неподобающим.

Разумеется, его возмутило это предположение, он с ним боролся, но… Что-то похожее на отвращение к происходящему возвращалось снова и снова, провозглашая конец его беззаботной, скандальной, доставляющей удовольствие молодости.

Да, черт побери, сегодня он точно не в духе.

– Наверное, ты раздражен потому, что ни одна из дам тебя не привлекает, – предположил Колин.

– Да, они все чересчур похожи друг на друга, – процедил Эван.

– Ты прав. Тем не менее, последние две недели ты особенно жалуешься на одну из них, однако ее здесь нет.

Да, ее здесь нет. Она там, наверху. Эван вдруг осознал, что хочет оказаться рядом с ней прямо сейчас.

Он пытался найти остроумное возражение на прозрачный намек Колина, но в голову так ничего и не пришло. И все же он был рад, что она наверху, а не здесь. С каждым днем он хотел ее все больше, но это не должно было произойти на диване в гостиной, при свете канделябров, пока рядом скакали другие пары. Эван хотел заниматься с ней любовью наедине, где только он мог видеть тело возлюбленной, где мужская похоть не посмела бы оскорбить ее.

Проклятие, это ее вина. Это она стала причиной того, что его жизнь рухнула.

Неожиданно он почувствовал рядом чье-то присутствие, а затем услышал шепот Майкла:

– Вам лучше пойти со мной, сэр. У нас в соседней комнате неприятности.

Эван с досадой бросил карты. Возможно, миссис Нортон устроила сцену.

– Младшая только что хотела прошмыгнуть сюда, – тихо сообщил Майкл, пока они шли к дверям. – Но я поймал ее и отослал прочь.

– О ком ты говоришь?

– Мэри пыталась войти. Господи, только этого ему не хватало!

– И куда она пошла?

– Вниз, на кухню. Думаю, она попытается опять, но я остановлю ее, не беспокойтесь. К несчастью, пока я следовал за ней, желая убедиться, что она ушла, эта проскользнула через боковую дверь.

Эта?

Майкл открыл дверь гостиной, чтобы показать, кого имел в виду под «этой». Наспех вырезанная шелковая маска, закрывающая лоб и глаза, не могла скрыть красоту спрятанного под ней лица.

Брайд стояла посреди комнаты, но в отличие от других находившихся там особ была полностью одета. Вечернее платье, которое Эван купил для нее, придавало ей царственный вид; рыжие локоны были аккуратно собраны в вечернюю прическу и украшены скромным пером, непослушные завитки соблазнительно падали на лоб и щеки. Без единой драгоценности на совершенной коже она, тем не менее, выглядела королевой. Так хороша и так спокойна. Просто смотрит в угол комнаты – изысканная статуя, замершая, чтобы он ею восхищался.

– Попросить ее уйти?

– Нет, я сам. Присмотри за остальными, Майкл, и продолжай наблюдать за Мэри. Если девчонка снова попытается, скажешь, что я отправлю ее во французский монастырь, где она останется до тридцати лет.

Эван подошел к Брайд, но она даже не заметила его.

Встав рядом, он увидел, что именно заворожило ее. В тени сплелись на шезлонге мужчина и женщина. В отличие от других пар, занимавших диванные подушки, эти двое сняли большую часть одежды и приближались к экстазу. Лишь наброшенная туника скрывала их бедра. Женщина была в маске, но мужчину Эван узнал.

– Вы не должны здесь находиться, – тихо сказал он. Брайд едва взглянула на него.

– Я ищу Мэри.

– Ее уже отправили на кухню.

– Ее там нет, мы все осмотрели.

– Значит, она сидит в туалетной комнате, надеясь увидеть разъезд гостей.

– Надеюсь, она, по крайней мере, не видела…

– Нет.

Зато видела Брайд. Слегка подняв голову, она внимательно наблюдала.

– Они даже красивы. Освещение их тел… Это как ожившая картина. Я думала, это будет вульгарно и шокирующе.

Эван взглянул на пару. Сцена действительно была красивой, но он знал, чем это может закончиться. Он собирал коллекцию не только ради того, чтобы шокировать или приятно возбуждать. Если у него и были сомнения, они исчезли, когда он увидел, как Брайд стоит, завороженно глядя на происходящее. Безумная мысль, которая пришла ему в голову за карточным столом, теперь казалась самым логичным из его решений.

Он взял Брайд за руку.

– Идемте со мной.

Они вышли через боковую дверь и спустились по черной лестнице. Линдейл крепко сжимал ее руку, давая понять, что сопротивление бесполезно, но Брайд и не думала сопротивляться, поглощенная мыслями об увиденном в гостиной. Не распущенность и грех, а простодушие и радость – то, чего она никак не ожидала.

Прошло некоторое время, прежде чем Брайд вернулась к действительности. Ей бы следовало не обращать внимания на его римские атрибуты, но они выглядели совсем не так уж и плохо. У Линдейла была фигура центуриона – широкие плечи, мускулистые ноги как нельзя лучше соответствовали образу.

Когда они подошли к его спальне, Брайд попыталась высвободить руку, но Эван Линдейл продолжал тянуть ее за собой.

– Не возражайте, это бесполезно. Женщину, которая может спокойно смотреть на оргию, не должен шокировать визит в комнату мужчины.

– Все зависит от цели визита.

– Я собираюсь вам кое-что сказать и не хочу, чтобы кто-нибудь из сестер застал меня в вашей спальне.

Открыв дверь, Эван втолкнул Брайд внутрь. Обретя равновесие, она сдернула маску и огляделась. Определенно это была комната мужчины: книги на полу, бумаги на письменном столе, ковер и стулья в беспорядке. Роскошно обставив весь дом, Линдейл сэкономил на себе.

– Черт бы побрал этих римлян, – пробормотал он. Брайд повернулась. Эван стоял у двери, безуспешно пытаясь расстегнуть пряжку бронзового нагрудника. В конце концов, он все же снял его и с грохотом бросил на пол, оставшись в короткой, до бедер, темно-красной тунике, стянутой на талии, – сильный, красивый, почти обнаженный… и очень мужественный.

Брайд обдало жаром, во рту у нее пересохло.

Продолжая клясть неудобства античного костюма, граф опустился на стул и принялся распускать высокую шнуровку сандалий.

– Я думаю, нам с вами пора пожениться. – Произнося эти слова, Эван даже не взглянул на нее.

От потрясения Брайд потеряла дар речи, а когда собралась с мыслями, выпалила единственно разумное объяснение, какое смогла придумать:

– Вы пьяны!

– Нисколько.

– Значит, просто смеетесь надо мной.

Линдейл отшвырнул сандалии и встал.

– Я никогда бы не сделал такой решительный шаг исключительно ради шутки над женщиной. Для этого есть более легкие способы. А почему вы решили, что я смеюсь?

– Потому что не могу найти другого объяснения столь неожиданному предложению.

– Объяснений много. Одно из них: мне требуется жена. Об этом говорит весь свет.

– Но никто не говорит, что вам требуется жена вроде меня.

– Я не намерен связывать себя с жеманной, тщеславной, алчной девицей, которую может предложить мне свет. Вы не захотели принять от меня ни пенни, и я восхищен этим.

– Со временем одна из алчных и тщеславных светских дам перестанет быть таковой и будет вам хорошей парой.

– Ничего, вы тоже достаточно хороши. – Линдейл поморщился. – Нет, я не то хотел сказать. Я имел в виду, что мне все равно лучше вас никого не найти.

Брайд попыталась объективно взглянуть на его предложение. Замечательная пара: она в вечернем платье, он в красной тунике, едва прикрывающей наготу. Это не просто нелепо. Это странно. Определенно граф слишком много выпил на своей вечеринке, и ей следует найти достойный ответ, чтобы привести его в чувство.

Однако вместо этого в горле Брайд образовался комок, подбородок ее задрожал…

Линдейл подошел ближе и внимательно посмотрел на нее. В его взгляде мелькнула насмешка, затем что-то еще – глубокое, беззащитное.

– Кажется, вы сейчас упадете в обморок, и явно не от счастья.

Брайд крепко ухватилась за ближайший стул. Нет, она не упадет в обморок и не заплачет.

– Я, конечно, польщена…

– О, что вы! Я совсем не находка для брака, и мне это известно. Тем не менее, согласившись на мое предложение, вы никогда уже не будете нуждаться, вам больше не придется тратить годы, стараясь обеспечить и защитить сестер. Кроме того, у нас с вами много общего, и ваше общество я могу выносить значительно дольше, чем общество большинства женщин.

Брайд едва не засмеялась, но неожиданно другое чувство стало стремительно пробиваться сквозь щит ее самообладания.

– Вы, похоже, забыли, что женитесь не ради общества, а чтобы иметь наследника, следующего графа.

– И вы мне подарите его. Вы для этого достаточно сильны. – Линдейл отвел взгляд и нахмурился. – Я опять сказал не то. Мне следовало попрактиковаться, но все произошло так неожиданно… Послушайте, вы не девочка, и вы шотландка. Я думаю, что должен жениться именно на шотландке, как мой отец и дядя. Видимо, для этого была причина. Я просто обязан следовать традиции.

Брайд не мигая смотрела на него, и ее сердце, казалось, готово было разорваться. Предложение Линдейла тронуло ее до глубины души. Она будет вечно благодарна ему за это и всегда будет помнить, что этот удивительный человек счел ее достойной себя. Но все же это лишь минутный порыв, и он потом еще поблагодарит ее за отказ.

– Вы колеблетесь из-за моей репутации? – спросил Эван, беря ее за руку. – Уверен, леди Мерденфорд достаточно заполнила вам уши своими нотациями…

– Дело не в репутации. Не совсем.

По крайней мере, не в том смысле. Хотя репутация все же могла иметь значение, если бы она позволила себе всерьез отнестись к предложению графа.

– Значит, ваша старая любовь или, как вы сказали, ваши обязательства перед кем-то, о ком вы не желаете рассказать мне…

Брайд стиснула зубы, но слезы снова подступили к ее глазам.

– Частично.

Она не могла выйти за этого человека, даже если бы он был трезв и целый месяц взвешивал свое предложение, не могла отплатить предательством за его доброту. Что станет с его честью, когда обнаружится, что его жена имеет отношение к печатанию фальшивых денег?

Линдейл заглянул ей в глаза, и Брайд поняла: ей все равно придется что-то ответить.

– Вы оказали мне большую честь своим предложением, сэр, но я не могу принять его.

Линдейл так и не смог скрыть своего разочарования; скрестив руки на груди, он стоял к ней спиной, а когда молчание стало невыносимым и он наконец повернулся, его лицо выражало гнев.

– Ничего не понимаю. Что происходит с обществом, в котором женщины не хотят выходить за графов?

– Поверьте, я огорчена тем, что вынуждена причинить вам боль, однако у меня нет выбора.

– Вы считаете мое предложение честью и говорите «нет». Вы огорчены и говорите «нет». Бессмыслица какая-то…

– Отчасти я говорю «нет» потому, что вы на самом деле этого не хотите.

– Ах вот оно что. Вы знаете мои намерения лучше меня самого…

– Признайтесь, это был порыв.

– Но все же не безрассудный. Обычно решительность мужчины восхищает женщин.

Брайд попыталась улыбнуться. Слезы будут потом.

– Вы не хотите на мне жениться, Линдейл, я нужна вам только в постели. А поскольку вы не смогли получить желаемое иным путем, то решили сделать мне предложение. Или выдумали, что я сопротивляюсь, чтобы подтолкнуть вас к подобному решению…

– Ну нет, такое мне в голову не приходило.

Очень лестно. Лестно даже больше, чем его предложение. И все же…

– Когда ваше желание пройдет, вы будете удивляться тому, что действовали столь поспешно.

– Никакое удовольствие не заставит меня быть глупцом.

– Вы отрицаете, что вами движет желание?

– Почему я должен отрицать это? Ваше желание и страсть тоже нельзя исключить из подобного решения. По-моему, взаимное желание супругов очень полезно; спаси меня Господь от брака с женщиной, для которой соединение с мужем в постели – всего лишь неделикатная обязанность. Тем не менее, женившись на одной из приятных, неопытных и глупых молодых красавиц, я получу именно это. Кто сказал, что мне должно быть скучно с моей женой?

– А кто сказал, что через месяц я вам не наскучу, как и любая из этих женщин? Сомневаюсь, что энтузиазм, которого вы от меня ждете, продлится долго.

– Итак, именно моя репутация заставляет вас сказать «нет»? Тогда дайте мне месяц, и мы наверняка узнаем, не пропадет ли мой интерес. Не можете же вы провести всю жизнь в таких опасениях!

Что ж, он загнал ее в угол, и она совсем не возражает находиться там. Если бы Эван не смягчил ее сердце этим предложением, Брайд могла бы найти силы, чтобы снова отказать ему, но только не теперь. Она хотела его, очень. Пусть лишь на время. Один его поцелуй, одно прикосновение, и она станет беспомощной…

Они молча смотрели друг на друга.

Причины для отказа были. Важные причины. Но все они вдруг перестали существовать, кроме единственной, от которой Брайд бросало в дрожь.

– Не здесь и не сейчас. Пока я живу под вашей крышей, это невозможно. Мы с сестрами найдем дом, переедем, и я…

– Да, здесь. Да, сейчас. Вы готовы, и будь я проклят, если собираюсь дожидаться. – Линдейл решительно прижал Брайд к себе и поцеловал. Она больше не сопротивлялась и ответила ему с таким желанием, что он в один миг подхватил ее на руки и понес в спальню.

 

Глава 19

В мечтах Эван сотни раз занимался с ней любовью, и соблазнительные фантазии предполагали медленное, восхитительное, нескончаемое обольщение.

Теперь он знал, что все будет не так. Со временем он претворит свою мечту в жизнь, но только не сейчас. Хотя его желание достигло опасного предела, он не мог сорвать с нее одежду и немедленно получить удовлетворение.

Когда он положил Брайд на кровать, она даже не сделала попытки охладить его пыл. Более того, встав на колени, она притянула его к себе в долгом, беспощадном поцелуе.

Каким-то образом ей удалось снять с себя одежду. Вид этой женщины, стоявшей на коленях в одной сорочке и корсете, внушал Эвану благоговение. Гордая, высокая, она с нетерпением наблюдала, как он отбрасывает в сторону ворох одежды и с нарочитой медлительностью расшнуровывает корсет. Выражение ее лица свидетельствовало, что она ждет большего.

Наконец корсет упал. Осмелев, уверенная в своем решении, она сама бесстыдно освободилась от сорочки.

Обнаженная, Брайд была прекрасна. Соски на высокой груди затвердели, глаза блестят, приоткрытые губы приглашают к поцелуям.

Эван нежно нажал на плечи Брайд, и она упала на гору подушек, словно давая ему полюбоваться своим обнаженным телом. При этом она с любопытством рассматривала балдахин, а потом перевела взгляд на графа.

– Вы действительно испорченный, да?

Он посмотрел вверх. Под складками полога было укреплено большое зеркало, которое отражало Брайд во всем ее великолепии и ожидании грядущего наслаждения.

– Просто мне нравится рассматривать такие картины. – Он выдернул из-под Брайд пуховое одеяло, оставив ее лежать на простыне.

– Никогда не предполагала увидеть себя в таком виде – прямо как произведение искусства.

Взобравшись на кровать, Эван встал на колени и сбросил одежду, после чего Брайд окинула его медленным взглядом, затем посмотрела на отражение в зеркале и погладила его по бедру.

Когда ее рука скользнула вниз по его животу, Эван напрягся. Ее пальцы двинулись к восставшему члену, и это почти лишило его самообладания. Он склонился над ней, пытаясь утолить свою жажду крепким поцелуем. Казалось, ее руки были везде, гладили, ласкали, а его рот все не мог насытиться ею. Прерывистые вздохи Брайд перешли в крики, но он продолжал смаковать упругие соски, ласкать бедра, пока она, приподнявшись, не раздвинула ноги, требуя облегчения.

– Не могли бы вы… – Ее просьба растворилась в стоне.

– Не мог бы что? – Он хотел это услышать. Хотел, чтобы она научилась выражать свои желания вслух.

– Сделать, что делали… в прошлый раз.

– Вы можете получить все, что пожелаете.

Эван целовал ее тело, спускаясь все ниже и все же пытаясь держать в узде свое нетерпение.

Подняв ее колено себе на плечо, он прильнул ртом к средоточию женственности и ласкал языком края изысканной мягкости, пока напряжение Брайд не ослабело. Затем он начал возбуждать ее уже по-настоящему, хотя сам был на грани взрыва. Он умышленно не довел ее до высшей точки ртом.

Только увидев в ее глазах неистовое желание, Эван раздвинул ей ноги и вошел в нее, целуя ее, не в силах скрыть удовлетворения и торжества.

И тут же затишье сменилось бурей во время поцелуя. Его толчки, сначала медленные и резкие, становились все быстрее и настойчивее, пока крики Брайд не разорвали тишину комнаты.

* * *

Много чего могло произойти за месяц.

Эван задумчиво смотрел в зеркало на отражение Брайд. Теперь ему предстояло выбрать лучшее из нескольких возможных решений. Он мог перенести страсть на кого-нибудь еще, и в таком случае это означало бы, что Брайд права – гордость не позволила бы ей мириться с неверностью мужа. Тем не менее, множество браков прекрасно существует, хотя супруги не пренебрегают и другими удовольствиями. Его родители тоже имели возлюбленных, но их принимали в доме без всяких сцен, и даже на похоронах отца и матери присутствовали скорбящие особы с очень личными воспоминаниями.

Если даже его страсть утихнет, это не означает, что они должны расстаться, однако Брайд настолько упряма, что непременно потребует конца отношений; тем не менее, чутье подсказывало Эвану, что, возможно, этого не будет.

В любом случае ему придется до конца месяца окончательно рассеять опасения Брайд. Самая очевидная возможность для этого – утопить Брайд в удовольствиях вместе со всеми опасениями, настолько свести ее с ума и насытить, чтобы мысль отказаться от плотских радостей стала для нее просто невозможной.

Конечно, она может забеременеть. Как ни странно, это вдруг показалось Эвану очень привлекательным. Она станет прекрасной матерью, и это еще одна причина сковать ее удовольствием. Не важно, кого ему захочется соблазнить через месяц, зато она его не покинет, если будет носить его ребенка.

Окончательный вывод его размышлений неоспорим: в предстоящие недели он должен заниматься с ней любовью так часто, как только возможно, и теперь это станет его долгом.

Вытянув ноги, Брайд пробудилась от сонного оцепенения, в котором пребывала достаточно долго.

– О чем вы думаете?

– Раз это вас беспокоит, обещаю больше не думать. Поскольку я человек решительный, то вообще не привык долго напрягать мозги.

– И все же что вы решили?

– Ничего такого, что вы сочли бы интересным.

Брайд приподняла голову и оглядела беспорядочную кучу одежды на полу.

– Я должна одеться.

– Я запрещаю.

– Но я не могу спать здесь.

– Поверьте, спать вам не придется.

Брайд засмеялась, и он поцеловал ее.

– К восходу солнца вы уже будете у себя, и для этого совсем не надо одеваться: наши гардеробные смежные, и между ними есть проход. Очень удобное расположение комнат, не правда ли?

Брайд, нахмурившись, кивнула:

– Слишком удобное.

– Слишком? Я так не думаю.

– Тем не менее, я не хочу, чтобы меня принуждали к таким удобствам.

Эван перевернул Брайд на спину и прижал к кровати.

– А я хочу, чтобы вы всегда были там, где я могу заниматься с вами любовью. В моем распоряжении всего месяц, я должен использовать его в полной мере.

Брайд засмеялась и покачала головой:

– Я не собираюсь находиться здесь в качестве вашей любовницы, сэр. Разве вы когда-нибудь позволяли своей любовнице жить с вами под одной крышей?

Нет, разумеется, но ведь это совсем другое. Хотя Эван не мог сказать, в чем разница, но она была и не имела никакого отношения ни к приличиям, ни к скандалу.

– Оставшись здесь, я буду опозорена и стану предметом сплетен.

Сплетни? Но после женитьбы сплетни тут же прекратятся.

– Значит, вы намерены переехать. Мне придется устраивать тайные свидания, просыпаться, желая вас, и ждать, ждать…

– Боюсь, что так. Впрочем, полагаю, вы имеете богатый опыт устройства подобных дел.

– Видите ли, меня никогда не волновала осторожность. Тем не менее, ради вас я готов соблюдать тайну, как священник – тайну исповеди.

Брайд улыбнулась так очаровательно, что Эван поцеловал ее и тут же захотел большего.

– Даже после нашего переезда я буду помогать вам с исследованием «I Modi», – невнятно пробормотала Брайд, пока он терзал ее ухо.

Она и в самом деле хотела бы это сделать.

– Уж пожалуйста, я вряд ли справлюсь без вас.

Эван хотел многое сказать ей об этих гравюрах, только не сейчас, а когда сам убедится. В любом случае это произойдет до конца месяца. Возможно, отчасти Брайд отказала ему из-за этого, он должен рассеять ее беспокойство. Это одно из тех опасений, которые нельзя утопить в удовольствии.

Перевернув Брайд на живот и отбросив в сторону ее волосы, Эван начал целовать ей спину, а его ладонь тем временем ласкала ее бедра и ягодицы. Он чувствовал ее дрожь, которая свидетельствовала о том, что она возбуждена.

Брайд хотела повернуться, но Эван тут же начал целовать ее плечи.

– Нет.

– Меня ожидает какое-то новшество?

– Я бы не сказал. Хотя если вы спрашиваете, значит, это внове для вас. – Брайд повернула голову, и он понял, что она в замешательстве. – Впрочем, мне безразлично, что вы знаете, а чего не знаете. Я хотел вас, когда думал, что вы девственница, и продолжаю хотеть. Меня не волнует, узнали вы все новшества с другим мужчиной или нет. Вы дарите страсть более открыто, чем любая из тех женщин, которых я знал, а это единственное, что для меня важно.

Эван не мог отрицать, что недостаток опыта казался ему очень привлекательным в Брайд. Он будет первым во многом, что она сочтет… новшеством.

Поцеловав ей спину, Эван принялся более решительно ласкать ее упругие ягодицы.

– Раздвиньте ноги, дорогая.

Брайд на миг замерла, затем подчинилась, после чего он ввел два пальца в расселину и медленно двинулся от основания позвоночника к влажной теплоте в конце тропы.

Вцепившись руками в подушку, она пыталась сдержать сладкий стон. Когда Эван понял, что Брайд больше не может сопротивляться, он лег на нее и держал так, чтобы она знала, что он собирается делать. Ее удивление и страх были столь же интуитивными и древними, как и его чувство победителя, когда он сломил ее сопротивление поцелуями.

– Ты ведь не боишься меня, Брайд. Ты знаешь, я для тебя не опасен. Я никогда бы не смог причинить тебе боль.

Затем он встал на колени, приподнял ее бедра, подложил под них подушку и ласкал Брайд до полного исступления. Когда она уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить крики, ее ягодицы поднялись еще выше, и тогда он дал ей наконец облегчение, которого они оба так страстно желали.

Эван взял ее без всяких новшеств, способом таким же древним, как сам род человеческий.

Сквозь открытую дверь Брайд, прижав к себе одежду, вышла в маленький проход, который соединял их гардеробные, и тут, схватив за руку, Эван повернул ее к себе для прощального поцелуя. Ее тело сразу откликнулось, как уже происходило много раз этой ночью.

Тем не менее, им пора было расставаться; Брайд не хотела, чтобы Майкл застал их вдвоем обнаженными, да и сестры не привыкли слишком долго залеживаться в постели.

Дойдя до комнаты, Брайд закрыла глаза, однако настоящего смущения она не испытывала. Ничего безнравственного или греховного – она познала только радость и невероятное удовольствие.

Пока она одевалась, ее разум еще окутывал туман, и тут…

– Вижу, ты уже проснулась, – вернул ее на землю голос появившейся на пороге спальни Джилли.

Брайд лихорадочно соображала, известно ли тете, где она провела всю ночь, или та просто зашла поболтать. Тем временем Джилли ходила по комнате, устраняя беспорядок, оставшийся после вчерашнего торопливого переодевания, и что-то ворчала себе под нос.

– Когда ты не вернулась, мы все гадали, что с тобой стряслось, – ведь ты ушла в таком состоянии…

Брайд попыталась найти объяснение столь долгому отсутствию, но она справедливо подозревала, что любое из них покажется не заслуживающим доверия.

– Майкл нашел-таки Мэри, – наконец сказала Джилли. – Она пыталась спрятаться в гостиной, но он привел ее наверх.

– Слава Богу. Я знала, что ей не удастся проникнуть на вечеринку, однако…

– Однако это удалось тебе: вот и объяснение, почему ты не вернулась, не так ли?

– Нет ничего преступного в том, чтобы немного развлечься. – Брайд молилась, чтобы Джилли поменьше смогла узнать об этих вечеринках, иначе…

– По-моему, немного – это мягко сказано, и вечеринка тут ни при чем. – Джилли направилась к выходу. – Если хочешь спать, я не пущу сюда остальных. Кстати, не забудь принять ванну. Ты пахнешь им, Брайд.

Безапелляционное утверждение Джилли не требовало ответа. Прежде чем выйти из гардеробной, она бросила на племянницу долгий взгляд.

– Надеюсь, его светлость того стоил и был так же хорош, как выглядит?

– Думаю, да, – пробормотала Брайд.

– Ладно. Ты ничего больше от меня не услышишь. Я не бранила тебя прежде, не стану и на этот раз – ты ведь не дура и лучше меня знаешь, чего мужчины добиваются своей ложью и чем все кончается.

 

Глава 20

– Просто набросайте что-нибудь, – попросил Линдейл.

Глядя на плоский камень, Брайд размышляла, что бы ей нарисовать, но едва она закрыла глаза, и перед ней сразу возникла знакомая картина: вид ее шотландского дома с южного холма и долина под летним небом.

Жирным карандашом она быстро запечатлела этот вид на поверхности камня. Это было все равно, что рисовать углем на бумаге, мгновенно и легко, в отличие от трудоемкого вырезания тонких линий и мелких точек на медной пластине.

Когда она закончила, мистер Вуэ, хозяин литографской мастерской, тут же позвал своих рабочих.

– Идемте, посмотрим на волшебство, – сказал Линдейл и повел Брайд к ванне, куда понесли ее камень. – Сейчас его обработают. Места, где нет вашего рисунка, восприимчивы к воде. Затем на камень накатают краску, которая прилипнет только к вашим линиям. Таким образом, ваш рисунок будет готов для бумаги и пресса.

Брайд кое-что знала о литографии, которая приобретала все большую известность: мистер Вуэ уже показывал ей свои пластины, где одну бумагу печатали несколько раз, отдельно для каждого цвета. В результате получалось очень яркое и очень изысканное изображение, похожее на живопись.

– Подобная техника не для репродукций, а для оригинальных произведений искусства и для иллюстраций, – заметила она.

– Граверов все равно заменить невозможно, если вы это имеете в виду, – уверенно ответил Линдейл. – Они же не ткачи. Хотя, как я предполагаю, со временем может быть изобретена и машина для воспроизведения изображений. Правда, это случится не скоро.

Они стояли рядом, наблюдая за обработкой камня, а спустя час Брайд уже держала в руках литографический отпечаток равнины.

Она смотрела на рисунок и чувствовала, как сердце щемит от тоски. И одновременно его переполняло теплое чувство к этому человеку, который восхищался ее рисунком. Он специально устроил экскурсию сюда, чтобы сделать ей сюрприз, дать возможность поработать в новой технике. Очень мило с его стороны; такое внимание не могло не трогать ее.

Линдейл теперь заполнял все дни Брайд; они вместе гуляли по городу, посещали художников, магазины гравюр и эстампов. При этом он постоянно задавал хозяевам вопросы по поводу «I Modi», расспрашивал их о граверах и последних находках, собирая необходимые ему сведения.

Брайд выслушивала ответы с интересом, поскольку страх относительно пластин для фальшивых денег куда-то отступил: его вытеснило беззаботное возбуждение, которое полностью завладело ее душой и телом. Теперь ей казалось, что грядущие неприятности ждут ее в другой жизни, в иные дни.

Брайд свернула литографию.

– Не знаю, как отблагодарить вас за этот удивительный день, ваша светлость.

– Полагаю, мы найдем способ.

Посмотрев на него, Брайд опять почувствовала себя кроликом в поле зрения ястреба и все же не смогла подавить шаловливую улыбку.

– Кажется, я знаю, что вы имеете в виду…

– Сомневаюсь.

– Неужели? Еще какое-то новшество?

Он вывел ее из мастерской и, наклонившись, тихо прошептал:

– Нет, Брайд, ты совсем не знаешь меня.

Он не только произнес это по-гэльски, но даже использовал провинциальный акцент. Еще один сюрприз.

Брайд засмеялась, а Эван постучал по свернутому рисунку:

– Когда-нибудь летним днем мы будем сидеть на этом холме и смотреть на эту долину, Брайд, и тогда вы сможете отблагодарить меня одним поцелуем.

Брайд уже настолько привыкла к вниманию и присутствию графа, что была удивлена, когда на следующий день Линдейл ушел из дома, не взяв ее с собой.

Она пыталась сосредоточиться на действительной цели своего приезда в Лондон, но все время ждала его возращения, и это ее отвлекало, а ночью он вошел к ней в гардеробную и с таким нетерпением потянул ее через проход, как будто они не виделись целый месяц.

На этот раз новшеств не было, как не было ни игр, ни смеха: только обжигающие поцелуи и властные ласки. Когда он занимался с ней любовью, Брайд не могла отвести глаз от их отражения в зеркале. Свет падал на его плечи, спину и твердые ягодицы. Она видела, как напрягаются и расслабляются его мышцы, замечала то, что он собирается делать еще до того, как это почувствует ее тело, и с готовностью встречала каждый толчок.

Внезапно Линдейл остановился. Стиснув зубы, Брайд ждала, когда его бедра станут опускаться, что предвещало завершение начатого, но вместо этого он приподнялся и оперся на руки. Теперь она могла видеть только его лицо и грудь.

– Кажется, зеркало вас заворожило…

– Как живая картина. – Она улыбнулась и слегка двинула бедрами, приглашая его продолжить.

– Но я вовсе не картина, Брайд, – наклонив голову, он нежно поцеловал ее, – и все знаю об отражении. Это всегда отвлекает, отдаляет любовника и делает удовольствие безопасным.

– Неправда. Ну может, совсем чуть-чуть. Вы ведь тоже наблюдаете за мной…

– Почти никогда. Большую часть времени зеркало для меня не существует. И вряд ли я захочу, чтобы вы превратились в живую картину.

Наконец Линдейл сделал долгожданный толчок. Брайд хотела крепче прижать его к себе, но он воспротивился и продолжал медленно двигаться, взглядом требуя, чтобы она не отводила от него глаз.

Лишь под конец он вернулся в ее объятия, но даже на пике удовольствия не позволил ей ни повернуть голову, ни отвести взгляд.

Когда на следующее утро Брайд выскользнула из его спальни, Эван обнаружил, что пребывает в очень странном расположении духа.

Накануне он целый день провел с агентом по недвижимости и расстался с ним в большом раздражении. Пока он осматривал дома, сдававшиеся в наем, вспыхнувшее негодование постепенно разгоралось и под конец дошло до кипения.

Он ненавидел приличия, которые предписывали Брайд жить отдельно, заставляя их обоих притворяться, будто они не являются любовниками. Он также готов был возненавидеть Брайд за ее отказ, ведь любая разумная женщина немедленно ухватилась бы за его предложение.

А еще он ненавидел себя за то, что так реагировал на ее отъезд. Больше же всего он ненавидел ее зачарованность этим проклятым зеркалом. Эван отлично понимал, что Брайд занимается любовью не с ним, а с его отражением, но почему-то только прошлой ночью это вдруг стало иметь для него значение.

Что-то с ним происходило, что-то непонятное, внушающее тревогу, и он не знал, что с этим делать.

Когда в спальню вошли Майкл и слуга, Эван искренне обрадовался. Дождавшись, пока слуга поставит на стол кофейный поднос и удалится, Майкл сообщил:

– Похоже, вы получили анонимное письмо, сэр. – Он протянул хозяину «Тайме» и почту.

– Ты что, читаешь мою корреспонденцию?

– Не было нужды. Печать обыкновенная, бумага тоже, буквы вырезанные, а не рукописные. Я бы и сам так сделал, если б хотел остаться неизвестным.

Сорвав печать, Эван развернул листок. Письмо действительно анонимное и очень короткое.

Посредник – мистер Рамзи из Ньюкасла.

Итак, письмо прислал Додд. То ли вопросы Эвана породили у него собственные подозрения, то ли он боялся, что Бонемы лишатся будущих поступлений, если он не предоставит необходимые сведения.

Имя посредника было знакомо Эвану: несколько лет назад он встречался с этим человеком в его магазине в Ньюкасле. Выбор работ, которые предлагал Рамзи, оказался невелик и довольно скучен, и к тому же там не было ничего, что позволило бы заподозрить торговца в сбыте подделок.

Хотя, возможно, Рамзи и не знал, что «I Modi» подделка. Да и подделка ли?

– Я буду одеваться, Майкл.

– Но сейчас только десять. Обычно, когда она вас покидает, вы… После кофе вы обычно возвращаетесь в постель, сэр.

– Я отлично знаю, который час, и к тому же не могу представить, кого ты имеешь в виду под «она». «Ее» никогда здесь не было, понятно?

– Еще как понятно, сэр. Я буду ждать вас в гардеробной.

Пока Майкл готовил ему одежду, Эван занялся утренней почтой. Его внимание привлекла короткая записка от мистера Николса: торговец приглашал Эвана в свой магазин для обсуждения специальной бумаги, которую собирался заказать.

Эван вошел в магазин Николса, держа под мышкой большой пакет с гравюрой речного бога. Мистер Додд был счастлив изъять ее из лота, предназначенного для продажи на аукционе Бонемов, что неудивительно – Эван заплатил ему за одну эту гравюру больше, чем Додд мог получить за всю папку, в которой она находилась, только потому, что не хотел дожидаться аукциона.

Позже он сравнит речного бога с «I Modi», хотя сомнений, что техника исполнения будет одинаковой, у него не оставалось. Может, ему прямо спросить у Брайд, не подделывал ли ее отец серии Раймонди? И если да, то как год назад они могли оказаться у мистера Рамзи?

Если это подделка ее отца, решил Эван, его это не волнует, зато очень может взволновать Брайд, поскольку она станет опасаться, что все откроется. Так что лучше покончить с этим делом побыстрее, раз и навсегда.

Мистер Николс приветствовал его довольной улыбкой.

– Позвольте выразить вам мою радость, лорд Линдейл, по поводу того, что вы смогли почтить меня своим вниманием. Я рад сообщить, что отыскал изготовителя бумаги.

– Неужели? Приятно слышать. И вы уверены, что он может создать водяной знак с моим гербом? Я бы не хотел ни малейших искажений.

– Оставляю вам право решить самому. – Мистер Николс провел графа к столу, достал из ящика лист белой бумаги размером около трех квадратных дюймов и торжественно положил его на бархатную столешницу.

– Признаюсь, мне это стоило немалых трудов. Когда я спросил его, не примет ли он заказ, этот человек сначала отказывался, пока я не объяснил ему, что это для пэра. Конечно, я не сообщил вашего имени, но, однако, намекнул, что, если вы будете довольны, в дальнейшем могут поступить заказы от других лиц вашего положения. После этого наш мастер сразу поменял свою точку зрения.

Эван изучил лист, затем легко провел кончиками пальцев по его поверхности.

– Бумага очень хороша. Но почему образец такой маленький?

– Лист сделан для другого заказа, и мастер хотел, чтобы я увидел водяной знак. Он просто отрезал мне угол, чтобы я показал вам. Подозреваю, это часть очень важного заказа, если он требует подобной секретности. Видимо, он продолжает заниматься своим ремеслом, чтобы услужить какому-то высокоуважаемому клиенту. – Широко раскрытые глаза Николса и поджатые губы намекали на то, что подобные требования секретности могли исходить лишь из одного места – королевского дворца.

– Если часть с водяным знаком отрезана, как я могу быть уверен, что он способен выполнить мой заказ?

– Взгляните на линии, сэр. Поднесите к свету. Я никогда еще не видел такого мастерства. Он делает бумагу произведением искусства. Если этот человек способен так умело обращаться с сеткой, то он, без сомнения, сумеет точно сделать водяной знак, изображающий ваш герб.

Поднеся лист к окну, Эван увидел неясный узор – отпечатки линий проволочной сетки, которая поддерживала массу, пока та высыхала, превращаясь в бумагу.

Необычные линии. Не вертикальные и горизонтальные, как в большинстве сортов бумаги, а волнистые, тонкие, густо расположенные. Бумага казалась одним большим водяным знаком из волн и завитков, полностью закрывавших ее.

– Ну разве не замечательно? – с явным удовольствием спросил мистер Николс. – Я ни разу в жизни не видел ничего подобного. Уверен, он может сделать все, что вы потребуете. Я и понятия не имел, что он продолжает заниматься своим ремеслом, да еще с такими нововведениями.

Да, замечательно… хотя нечто подобное Эван уже видел. Эти волны и завитки очень походили на линии в старых банкнотах.

– Согласен, мастерство удивительное. – Он кивнул. – Мы с вами можем ввести новую моду.

Мистер Николс явно на это и надеялся, ибо глаза у него сразу заблестели от предвкушения значительной прибыли.

– Я предложил мастеру изрядную сумму, но пачка бумаги столь высокого качества стоит таких денег.

– Разумеется. А поскольку эту сумму плачу я, нельзя ли мне узнать имя великого ремесленника? Разумеется, все останется между нами, я ни слова не скажу другим продавцам. Если бумага войдет в моду, ее источник будет только вашим секретом.

– А разве я вам не говорил? Простите, это не из беспокойства за будущую выгоду…

– Не сомневаюсь. Его имя?

– Туикенем. Кажется, я все-таки упоминал о нем. Этого человека почти разорил сын. Теперь обычные товары он делает на машине, хотя, как видите, для особых клиентов использует свое традиционное мастерство.

Несколько минут Эван честно поддерживал энтузиазм Николса по поводу их будущего успеха, а потом сделал большой заказ.

– Он не сможет заняться вашей бумагой еще неделю или около того, – предупредил Николс, – поскольку должен закончить первый заказ, так что я обращусь к нему немного позже.

– Я согласен подождать, мистер Николс.

Выйдя из магазина, Эван приказал кучеру отвезти его в Сити, чтобы он мог договориться с агентом о новом доме Брайд.

Взглянув на пакет, лежавший у него на коленях, Эван удовлетворенно прищурился. Похоже, оба расследования скоро будут закончены. Хотя его личное расследование относительно серий и начиналось как уловка, придуманная с целью завлечь Брайд, к вечеру он выяснит, подделка его «I Modi» или нет.

Финал другого, более серьезного, расследования тоже близился к завершению: осталось лишь выяснить, что за секретный заказ получил Туикенем. У этого человека определенно есть талант, позволяющий подделывать бумагу для банкнот, а значит, Туикенем может привести Эвана к изготовителю пластин.

 

Глава 21

Брайд, ее сестры и Джилли с удовольствием осматривали новый дом.

Это был очень хороший дом, расположенный неподалеку от Портмен-сквер, с просторными светлыми комнатами на двух первых этажах и с такими же спальнями наверху.

– Пристройка к каретному сараю подойдет для вашего пресса. – Линдейл подмигнул дамам.

Все тут же отправились в сад, чтобы заглянуть в пристройку. Раньше дом принадлежал торговцу, который использовал это помещение под склад.

– Дом просто превосходный. Как мило с вашей стороны, что вы так быстро его нашли. – Брайд благодарно улыбнулась.

Не так уж и быстро – для этого Линдейлу понадобилась целая неделя. Впрочем, об удовольствиях он тоже не забывал, но только не в смежных комнатах; понимая, что это удобство подходит к концу, они большую часть ночи провели в его личной гостиной. Когда Брайд полностью обнажилась, Линдейл тоже сбросил одежду и повел ее на качели. Раскачиваясь, они соединились в медленном, самом изысканном любовном акте, какой Брайд только могла себе представить.

– Освещение прекрасное, – заявила Джоан. – Многие окна выходят на север, значит, не будет яркого света, когда мы работаем.

Пока Брайд развлекалась, ее сестра нашла сдельную работу в издательстве Джона Мюррея. Последние три дня она рано вставала, чтобы сделать гравюры, которые теперь украшали книги этого издательства.

Джоан сказала, что мистер Мюррей согласен дать работу и Брайд. Если они хотят остаться здесь, то им наверняка понадобятся деньги.

Когда все вернулись в дом, младшие сестры побежали наверх, чтобы еще раз осмотреть спальни.

Воспользовавшись тем, что они остались одни, Линдейл обнял Брайд.

– Ну как, ты довольна?

– По-моему, дом слишком большой. И обстановка слишком красивая.

– Я вовсе не хочу, чтобы вы жили в лачуге.

– Нам хватило бы и половины этого дома, и он совсем не лачуга. Скорее всего, ты обманываешь меня насчет его цены. Я также думаю…

– Много думать вредно. – Его поцелуй тут же лишил Брайд этой способности. – Теперь дом ваш, долг ты вернешь мне из тех доходов, которые получат твои сестры, после чего сама будешь платить владельцу.

– И кто же владелец?

– Я. Не возражай. Мой поверенный сказал, что это самый простой способ, хотя в дальнейшем ты будешь вести дела с ним, а не со мной. – Эван взял ее руку. – Вообще-то я купил два дома.

– Сколько же всего тебе их требуется?

– Один для меня, один для тебя с сестрами, один для нас. Вряд ли я могу заниматься с тобой любовью в этом доме, а тебе будет неудобно приезжать на свидания в мой особняк, поэтому я решил купить маленький коттедж с участком земли, где мы сможем встречаться без помех.

Да, слово он действительно сдержал – устроил все для тайных свиданий, как она и требовала.

Сверху донеслись голоса сестер – это Мэри спорила по-гэльски с Джоан насчет выбора спален.

– Ты ведь поняла, что твои домашние уже догадываются о нас? – Линдейл хитро улыбнулся. – Я вижу это по их глазам, когда они смотрят – или, точнее, не смотрят – на меня.

Брайд и сама заметила кое-какие признаки. Конечно, Джилли не проболталась, но сестры и так все знали. Никто не сказал ей ни слова, как прежде насчет Уолтера, когда все притворялись, будто даже не ведают, что он влезает к ней в спальню через окно. Тем не менее, когда однажды ночью ветер повалил лестницу, Брайд, проснувшись, увидела, что она снова стоит на месте.

– Если они догадались, то лишь по твоему поведению…

– А я считаю, что мое поведение по отношению к тебе безупречно, по крайней мере, когда другие не могут нас увидеть. – Его озорная улыбка заставила Брайд покраснеть при мысли о том, что именно происходило, когда их не могли видеть.

– На прошлой неделе ты обедал дома и ни разу не уходил на всю ночь. С Мэри ты разговаривал так, будто она уже не надоедливая девчонка, а потом пригласил всех нас в Риджентс-парк. Нужно витать слишком высоко в облаках, чтобы этого не заметить.

– Да, в неведении осталась только Анна. Теперь я хочу, чтобы ты сообщила им, что я сделал тебе предложение. Они не должны считать, будто я дурно с тобой обращаюсь.

– Но я не могу сказать им о твоем предложении – Мэри устроит мне грандиозную сцену, если узнает, что я отказалась.

И тут же с лестницы донесся голос Мэри, призывающий сестру, чтобы та решила, кому где жить.

Линдейл вложил в руку Брайд маленькую бумажку.

– Днем привезут твои сундуки. Я думаю, тебе понадобится время, чтобы устроиться на новом месте. Это адрес нашего коттеджа. Обещай, что не заставишь меня ждать.

Поглядев ему вслед, Брайд спрятала бумажку. На устройство ей потребуется по крайней мере дня два. Еще какое-то время уйдет на дела, которыми она всю неделю пренебрегала ради собственного удовольствия.

В портике Линдейл остановился.

– Когда ты полностью распакуешь свои вещи, я смогу наконец взглянуть на серии Каральо…

Напоминание об этом обмане болью отозвалось в сердце Брайд. Она целую неделю притворялась, что никакой лжи не существует, но это ведь не могло продолжаться вечно.

– Он здесь! – крикнула Мэри; голос ее срывался от возбуждения. – Пресс тут.

Прислушавшись к суете на улице, Брайд негромко выругалась. Она была рада, что пресс наконец-то привезли, но как раз сегодня ей надо было уйти по делам, которые теперь придется отложить. Если она займется прессом, то лишь к вечеру закончит пластину для мистера Мюррея. Кроме того, она перенесла сегодняшнюю встречу с Линдейлом, чтобы сходить к мистеру Туикенему, изготовителю бумаги.

Поднявшись, Брайд с отвращением взглянула на свою работу. Она ненавидела гравюры с твердых стальных пластин, зато их любили книгоиздатели, потому что с них можно было сделать значительно больше отпечатков.

Брайд прошла через площадку к комнате Джоан.

– Полагаю, ты будешь рада отложить на время свою работу.

– Да, потому что она довольно утомительна. Мистер Мюррей имеет очень точное представление о том, какие рисунки он желает получить, и не любит творческую работу. В книгах ему нужны только понятные и безвкусные иллюстрации.

– По крайней мере, это означает, что мы не должны слишком тщательно проверять нашу работу. – Брайд попыталась улыбнуться. Изображения такого сорта они могли сделать даже в полусонном состоянии, но временное освобождение от резца, похоже, не улучшило настроение Джоан.

– Ты что-то сегодня грустная. В чем дело? – спросила Брайд, когда они спускались по лестнице.

Джоан пожала плечами.

– Я написала Майклу, пригласила его на обед, а утром получила от него письмо.

– И когда он придет?

– Думаю, никогда. Майкл считает, что ухаживание лорда за тобой делает это невозможным. Видимо, слуге запрещено дружить с семьей, с которой дружит его лорд.

– Прости, Джоан, – я и не предполагала, что моя дружба может помешать вашей.

– Ничего страшного – у меня просто дружба, только и всего. Тем не менее, мне было бы приятно иметь хоть одного знакомого в этом городе. Даже смешно, что я вдруг оказалась выше, чем он.

В прихожей Мэри с восторгом описывала все туалеты, которые они купили, и все интересные места, которые видели, двоим мужчинам, внимавшим ей с явным недоверием.

– Еле вас нашли, – пожаловался Роджер Маккей, недовольно взглянув на Брайд. – Мы разыскивали Линдейла, как вы тогда говорили, а его человек послал нас сюда.

– Похоже, у вас наступили хорошие времена после того, как вы приехали в Лондон, – ухмыльнулся Джейми, окинув оценивающим взглядом желтое платье Мэри.

– Да, неплохие, – спокойно ответила Брайд. – Тем не менее, нам очень нужен пресс, и я благодарна, что вы его привезли.

– Не стоит благодарности, раз вы уже заплатили. Правда, все это заняло немного больше времени, и мы несколько раз застревали по дороге… – Роджер сдвинул шляпу на затылок. – Теперь скажите, куда вам его поставить, и мы пойдем.

Однако еще целый час понадобился на то, чтобы поставить фургон за дом, выгрузить пресс и установить его на крепкий стол в пристройке к каретному сараю. Братья Маккей также перенесли книги, помогли втащить в комнату ящики.

Когда наконец у братьев появилась возможность вытереть руки и перевести дух, Анна поинтересовалась:

– Вы, вероятно, сразу возвращаетесь в Шотландию? – Она погладила валики пресса, словно машина была живым существом.

– Ну уж нет. – Джейми прищурился. – Раз уж мы проехали весь этот путь, то теперь хотим посмотреть город.

– Я могу быть вашим гидом, – предложила Мэри. – Я уже все тут знаю, все лучшие развлечения.

Джейми не выдержал и засмеялся:

– Мы найдем себе развлечения без твоей помощи: в такие места, куда мы собираемся, не пускают важных леди вроде тебя.

– Получше оберегайте свои карманы, – предупредила Брайд, – подобные развлечения могут оставить вас без штанов. Это вам не маленький город в долине.

Роджер, нахмурившись, повернулся к Анне:

– Может, подержишь наши деньги у себя? Мы отложили их на обратную дорогу и не хотим, чтобы они пропали.

Анна протянула руку и взяла у Роджера кошелек.

– Где вы остановились?

– Место у нас есть. А за деньгами мы придем перед отъездом.

Джейми подтолкнул брата:

– Давай скорей – нам нужно еще найти эти развлечения. – Он хихикнул в кулак.

– Думаю, то, что вы ищете, можно найти рядом с «Ковент-Гарден». – Анна указала взглядом в направлении оперного театра. – И постарайтесь не подхватить какую-нибудь болезнь.

Роджер побагровел, а Джейми взглянул на нее как на сумасшедшую. Надо же такое сказать! Но Анна лишь безмятежно улыбалась, довольная уже тем, что сумела предложить гостям хоть какую-то помощь.

Когда сыновья Маккея ушли, Брайд осмотрела пресс. Ей странно было видеть его тут; казалось, прошел целый год с тех пор, как она работала на нем в Шотландии. Год… или целая жизнь. Ее жизнь. Этот пресс и все, чему он был свидетелем, определили ее прошлое и будущее. С Линдейлом она жила в чудесном сне, исследуя маленькие вечности, когда они встречались в коттедже, а теперь пресс стал толчком, заставившим ее проснуться.

Ее сердце заныло от печали, хотя Брайд не знала, о чем оно скорбит.

– Тебе нужно было пригласить их на обед, – недовольно сказала Мэри. Ее очень задело, что Джейми с таким нетерпением рвался в город.

Брайд покачала головой.

– Наш обед их не интересует. Джейми собирается попробовать то, что мы не можем ему предложить.

– А я думаю, они просто завидуют, что у нас все так хорошо и мы теперь выше их.

Поскольку сестра явно находила в этом утешение, Брайд не стала лишать ее иллюзий. Мэри, видимо, не поняла скрытых усмешек Маккеев, когда они смотрели на их новые платья и большой дом, без сомнения, прикидывая, какая из сестер продала себя графу Линдейлу.

Впрочем, Брайд не интересовало, что думают Маккеи; сейчас ее тревога была связана с прессом и с тем, как его гладила Анна. Она без труда угадала мысли сестры – ведь теперь у них есть пресс, есть пластины, бумага и мастерство, а значит, жди неприятностей.

И неприятности настали – даже раньше, чем Брайд ожидала.

– Мы можем пускать банкноты в обращение тут, в Лондоне, а потом Роджер будет отвозить деньги в Шотландию. Он сделает это для нас, Брайд, я уверена.

– Но я вовсе не собираюсь вручать Маккею нашу жизнь и эти деньги. Мы вообще не будем печатать банкноты, так что выбрось подобную мысль из головы.

Брайд понадобилось немало времени, чтобы найти место работы мистера Туикенема. Нанятый кеб довез ее до Сити, а дальше она шла пешком, спрашивая дорогу у прохожих.

Наконец она добралась до Флит-стрит, где и увидела вывеску мастерской Туикенема.

Однако едва Брайд вошла, надежда сразу покинула ее. Это совсем не походило на бумагоделательную мастерскую, которую она искала. Она попала на фабрику. Правда, теперь это была почти заброшенная фабрика.

В помещении, больше напоминавшем пещеру, стояла неработающая машина с большими роликами и длинной лентой сетки; в одном из углов виднелся громадный выжимной пресс с толстой пачкой сохнувшей бумаги. Видимо, рабочий день уже закончился.

Брайд обошла помещение, но увидела только большие пустые чаны, где должна готовиться бумажная масса.

И тут краем глаза она заметила какое-то движение, а затем увидела у дальней стены хорошо одетого человека.

Услышав ее шаги, человек повернулся:

– Брайд? Что ты тут делаешь?

– А вы?

Линдейл не спеша подошел к ней.

– Жду, пока вернется хозяин. – Его тон приглашал ее к объяснению.

– Сегодня привезли наш пресс. Как я слышала, мистер Туикенем делает сорт бумаги ручного изготовления, которую мы хотели бы использовать.

Пожав плечами, Эван указал на машину:

– Кажется, теперь он использует машинный способ, хотя мне говорили, что этот человек может принять заказы и на личную пачку. – Линдейл посмотрел в сторону полок с пачками бумаги, затем указал на дверь: – Полагаю, там есть другая комната. Может, именно там бумага делается вручную? Не хотите ли заглянуть?

Разумеется, Брайд хотела. Безумно. Вот только ее никак не устраивало, что Линдейл заглянет туда вместе с ней. Граф решительно направился к двери.

– Уверен, хозяин будет не против, а нас это избавит от повторного визита. Я как раз был готов сунуть туда нос, когда появились вы.

Вне себя от ужаса, Брайд бросилась следом.

– Мы не должны самовольно…

– Если мы оба сделаем заказ, думаю, Туикенем будет не в обиде. – Нажав на ручку, Линдейл приоткрыл дверь, предоставив Брайд возможность оглядеть комнату. Здесь действительно изготавливали бумагу. Над полом возвышался штабель каркасных сеток, в дальнем углу стоял стол, на котором между слоями фетра сохла недавно положенная бумага.

Спиной к ним стоял какой-то человек в рубашке, жилете и брюках; его седые волосы свисали почти до плеч; обеими руками человек аккуратно поднимал сетку из чана. При свете, падавшем из окна, в намокшей бумажной массе были заметны многочисленные верхние линии сетки, и, прежде чем мистер Туикенем наклонил сетку и начал выравнивать массу в плотный слой, Брайд успела увидеть проволочный узор.

Услышав ее вздох, Туикенем бросил сетку в чан и повернулся.

– Наши извинения, – любезно сказал Линдейл. – Мы не хотели вас пугать, но, кажется, испортили этот лист, а может, и весь чан.

Мистер Туикенем быстро овладел собой и равнодушно махнул в сторону чана.

– Бог с ним, с чаном.

– Если вы хотите закончить…

– Я сказал, не обращайте внимания. – Старик вытер мокрые руки о жилет. – В той комнате на столе звонок; если бы вы позвонили, я бы услышал.

– Разве? К сожалению, звонка мы не увидели. – Линдейл шагнул в комнату. – Вы работаете один?

– Мои помощники заболели. Они требуются для работы на машине, поэтому в такие дни я тут делаю отсев. А теперь – могу я узнать причину вашего прихода, сэр?

Вопрос сопровождался весьма скептическим осмотром их одежды, поскольку визитеры явно не походили на издателей или торговцев канцелярскими принадлежностями.

Линдейл направился к Туикенему с вежливой самонадеянностью, которая свойственна лишь аристократам.

– Мне сказали, вы все еще продолжаете делать бумагу вручную и можете принять заказ.

Брайд тоже направилась к ним, стараясь пройти вдоль стены, где лежали слои фетра: она хотела рассмотреть, какого сорта бумага там сушится, и мысленно умоляла Линдейла подольше отвлекать внимание Туикенема.

– Я сам не беру заказы, поэтому сначала вы должны поговорить с торговцем; эти люди не любят, когда мы делаем что-то помимо них.

– Конечно-конечно, я понимаю. – Линдейл с восхищением огляделся. – Ваша работа – почти чудо: сегодня – тряпье, завтра – бумага. – Он заглянул в чан. – Один из ваших заказов?

– Да. Правда, я немного задержал его, потому прошу меня извинить…

– О, разумеется, мы не хотим вам мешать, но, чтобы не тратить время попусту, и ваше и торговца, скажите, вы делаете тонкую белую бумагу с водяными знаками?

Мистер Туикенем тут же начал возиться со штабелем сеток.

– Когда-то делал, но это было давно. А сейчас желаю вам обоим доброго дня.

Линдейл без всяких церемоний пошел к выходу, и Брайд чуть не топнула ногой. Она была уже на расстоянии вытянутой руки от фетра, но так и не сумела бросить взгляд на новую бумагу Туикенема.

– Вы могли бы отвлекать его подольше, – сказала она, когда они вышли на улицу.

– Зачем?

– Я хотела оценить качество его бумаги. Вы получили ответы на свои вопросы, а я – нет. – В раздражении Брайд даже ускорила шаг.

– Почему бы вам просто не зайти в любой магазин и не выбрать бумагу по своему вкусу? Если вы хотите что-то особенное, я и это могу для вас устроить.

– Но тогда и ваша личная бумага может быть заказана тем же способом.

– Тут дело не в бумаге – я хочу рассеять подозрения насчет «I Modi». Вряд ли бумага для них была куплена по обычным каналам, поэтому я решил проверить источники.

– Вы говорите о возможности подделки, не так ли?

– Да. Время идет, и я все больше сомневаюсь в их подлинности.

Линдейл посадил Брайд в карету, дожидавшуюся на Флит-стрит, и они поехали к Портмен-сквер.

– Теперь, когда прибыл ваш пресс, вы можете принимать куда более интересные заказы, чем иллюстрации Мюррея, а заодно заняться собственными рисунками. Есть коллекционеры, предпочитающие оригинальные работы художника-гравера простым репродукциям.

Действительно, в магазинах гравюр и эстампов Брайд видела жанровые сцены и пейзажи. Художником она никогда себя не считала, но вполне могла сделать это лучше многих, кто называл себя таковым. Некоторые из работ были раскрашены вручную, и Мэри с Анной прекрасно могли бы с этим справиться.

– Пластину репродукции можно сразу продать издателю, – все же возразила Брайд. – А цена оригинальной работы зависит от количества проданных отпечатков.

– Скоро твоей семье не надо будет работать, и если ты захочешь сделать нечто иное на вашем прессе, ты сможешь себе это позволить. – Закрыв шторы на окнах кареты, Линдейл посадил Брайд к себе на колени. – Обещаю купить все пластины, которые ты сделаешь.

– Так ты хочешь стать моим постоянным покупателем?

– Да, ибо не сомневаюсь, что товар будет превосходен.

Брайд ожидала, что теперь он ее поцелует, как всегда делал, пользуясь представившейся возможностью; но Эван, похоже, слишком углубился в собственные мысли.

Она тоже погрузилась в размышления, но вовсе не о подделках и бумаге. Брайд думала о том, как ей хорошо с ним, когда они вместе. Радость взаимопонимания казалась ей даже превыше удовольствий, которые они делили, занимаясь любовью. Раньше она беспокоилась, что внимание Эвана окажется слишком назойливым и опасным, а он заставил ее чувствовать себя защищенной и свободной. Увы, все это должно скоро кончиться. Брайд не могла избавиться от предчувствия, что конец уже наступает, возможно, даже сейчас, в этой карете.

Когда они подъехали к дому на Портмен-сквер, Линдейл поцеловал ее в щеку.

– Завтра увидимся?

– Да, в полдень.

– Раз вы окончательно устроились, может, ты захватишь и серии Каральо? Горю нетерпением изучить их.

Уже после встречи с мистером Туикенемом у Брайд было тяжело на сердце, а теперь оно почти разрывалось.

Одно дело ждать конца сна, и совсем другое – узнать точный час пробуждения.

– Я уверена, что не забуду их принести.

Брайд посмотрела на знакомый профиль, однако не смогла уловить выражение лица графа. Неужели он уже догадался? И если да, то о чем именно?

Слуга, открыв дверцу, помог ей выйти, и потом она долго смотрела вслед удалявшейся карете с гербом Линдейла, пока та не свернула за угол.

Они оба лгали у Туикенема, и Брайд подозревала, что оба это знали. Она пришла туда не ради бумаги для пресса, а он не для того, чтобы посмотреть, не Туикенем ли изготовил бумагу для поддельных «I Modi». Серия Линдейла отпечатана на плотной кремовой бумаге, Туикенем же делал тонкую белую с водяными знаками. Граф наверняка это заметил, так же как и она.

На такой бумаге печатались банкноты.

 

Глава 22

Когда Брайд вошла в дом, единственным ее желанием было добраться до спальни, где она могла снова обрести самообладание, которого ее лишил визит к мистеру Туикенему.

Однако ее надеждам не суждено было оправдаться.

Едва открыв дверь, Брайд заподозрила неладное. В доме стояла такая тишина, словно там никого не было.

Внезапно на площадке лестницы, ведущей в кухню на цокольном этаже, возникла Джоан; глаза сестры, затуманенные сочувствием, выглядели так, как будто она вот-вот заплачет.

– Что-то произошло? – подозрительно спросила Брайд.

– Лучше спустись к нам. Это Анна.

– Что? Заболела?

Покачав головой, Джоан повернулась и молча пошла вниз. Брайд поспешила следом.

В кухне Джилли что-то помешивала в кастрюле, стоявшей на огне; Мэри сидела недалеко от двери. Настроение было сродни молчанию в карете.

– Анна уехала, – выпалила Мэри, увидев старшую сестру. – Нет, ты можешь в это поверить? Велела отнести вниз свои дорожные сундуки прямо у нас под носом, а потом взяла и уехала.

– Я говорила ей, что она не может уехать, но она не обратила на мои слова никакого внимания. – Джоан покачала головой и вздохнула.

Поведение Анны ошеломило Брайд не меньше, чем всех остальных.

– И куда она поехала?

– Назад в Шотландию. – Мэри картинно закатила глаза. – «Домой», как она выразилась. Да она просто сумасшедшая!

– Брайд, она уехала вместе с Маккеями. Роджер обещал мне присмотреть за ней, – сообщила Джоан. – Он поможет ей найти жилье и не позволит, чтобы ее обидели. Ты не должна слишком беспокоиться за нее.

Брайд без сил опустилась на стул возле рабочего стола. Если бы она сегодня не ушла из дома… Хотя вряд ли это что-либо изменило. Мягкая по характеру, Анна иногда могла быть очень упрямой.

– Анна – взрослая женщина, – наконец сказала Брайд. – Если она хочет уехать, мы не можем ее удерживать.

– Она, видимо, давно собиралась, – задумчиво произнесла Мэри, – и знала, что Роджер зайдет перед отъездом за своими деньгами. Поэтому она заранее все упаковала. Я думаю, Роджер пытался отговорить ее, но безуспешно. Так они и уехали вместе с ней в их фургоне.

– А когда Мэри предложила сопровождать ее, Анна и слушать не захотела, – вздохнула Джилли.

Брайд с удивлением посмотрела на сестру.

– Я думала, ты не собираешься покидать Лондон.

– Лондон всегда будет на месте. – Мэри пожала плечами. – Я считала неправильным, что сестра уедет одна. К тому же от меня не так много пользы, как, к примеру, от Джоан, а в Лондон я всегда могу вернуться.

Брайд чуть не лишилась дара речи. Это было самое умное из того, что Мэри когда-либо говорила или делала. Кажется, ее маленькая сестра прощается с детством.

– Я никогда еще не видела Анну такой решительной. – Джоан с трудом заставила себя улыбнуться. – Она сказала… она велела передать, что любит тебя. И еще вот это. – Джоан протянула Брайд свернутый лист. Это было прощальное письмо Анны.

«Милая сестра, мне очень горько, что тебя нет здесь именно тогда, когда я уезжаю, но, может, это и к лучшему. Пожалуйста, не беспокойся за меня. Во время путешествия Маккеи позаботятся о моей безопасности, а их мать поможет мне, когда мы приедем домой. У нас с Роджером давняя дружба, более глубокая, чем ты предполагаешь, он будет заботиться обо мне.

Я не виню тебя за решение покинуть Шотландию. Это было необходимо. Тем не менее, все мы не нужны в Лондоне. Я знаю, ты хочешь, чтобы мы оставались вместе, но мне пора возвращаться домой.

Я беру кое-какие тетради отца. Надеюсь, ты не возражаешь против моего желания иметь эти вещи у себя. Вчера я продала большую часть моих новых платьев, так что деньги у меня есть. Я прошу тебя позаботиться, чтобы мне посылали доход с процентных бумаг, когда он начнет поступать. Обещаю разумно его использовать.

Пожалуйста, найди в своей душе прощение для меня за то, что я тебя покидаю. Я верю, что ты справишься без меня: с тобой Джоан, да и Мэри не всегда будет избалованным ребенком.

Брайд, я знаю, что твое место в Лондоне, и так же знаю, что этот город не для меня.

И все-таки сердце мне подсказывает, что скоро мы опять увидим друг друга.

Твоя любящая сестра Анна».

Перечитав письмо несколько раз, Брайд бросилась к себе в спальню. Дрожащими руками она отперла сундук, где хранились пластины и бумаги отца, а затем со страхом заглянула внутрь.

Кажется, все было в порядке. Она приподняла большие пластины. Слава Богу, и пластины для банкнот, и бумага лежали на своих местах.

– Я не решилась проверить, – сказала Джоан, стоя на пороге.

– Она их не взяла. Конечно, ведь пресс здесь, и нет способа пустить их в обращение, так что это было бы глупо…

– Я уверена, на наши цели Анна собирается использовать свой доход.

– Без сомнения.

Джоан вошла в спальню и обняла Брайд.

– Ты выглядишь очень встревоженной…

– Анна такая рассеянная, ты же знаешь. Она словно живет в другом мире и дышит другим воздухом. Хотя она всего на два года моложе меня, но по виду сущий ребенок. Как она позаботится о себе?

– Поверь мне, сегодня Анна совсем не выглядела ребенком; скорее она была рыцарем, выступающим в крестовый поход. Роджер очень искренне обещал присмотреть за ней, а он лучший из сыновей Маккея.

– Не такая уж отличная рекомендация, если судить по остальным.

Джоан засмеялась, и Брайд тоже, но глаза ее защипало от слез.

– Анна станет ужасным волшебником. – Представив сестру в этой роли, Брайд снова засмеялась, хотя слезы уже катились у нее по щекам. – Ночью она просто заблудится в долине.

– Возможно, она попытается дать немного денег посредникам Сазерлендов или прочесть им нотацию за их дурное поведение. – Джоан насупилась и прикусила нижнюю губу, словно передразнивая сестру.

– Кстати, волшебник должен быть мужчиной. Она взяла мужскую одежду и шляпу?

– Сейчас проверю, хотя думаю, что да. А может, она рассчитывает на помощь настоящего волшебника.

Обе сестры снова засмеялись, потом заплакали. Наконец Брайд вытерла слезы и глубоко вздохнула:

– А все-таки я рада, что Анна уехала. Если нас поймают, не знаю, сумела бы она пережить то, нам предстоит. Теперь она, возможно, в безопасности. Я напишу ей, что на расспросы о нас она должна отвечать как можно туманнее. Она это умеет. Пусть даст им понять, что обо всем происходящем не имеет ни малейшего представления. А ты напиши Роджеру, чтобы он поселил Анну в каком-нибудь безопасном месте и чтобы она сменила имя. Будет лучше, если все подумают, будто мы навсегда покинули долину.

Сестры долго стояли молча, и все это время Брайд грустно смотрела на письмо, которое держала в руке.

– Я буду очень скучать по ней.

– Мне все будем скучать, хотя мне кажется, что Анна еще здесь. Я не чувствую пустоты, которая всегда остается после чьего-либо отъезда.

Поцеловав сестру, Джоан пошла на кухню, чтобы помочь Джилли с обедом, а Брайд снова развернула письмо и начала тщательно изучать написанные строчки, указывающие на искусство Анны в подделках.

Милая, бесхитростная мечтательница Анна. Брайд представила сестру в камзоле, панталонах и шляпе, скачущую ночью верхом, чтобы передать деньги семьям, изгнанным из своих домов. Много лет этим занимался их отец, потом его место заняла старшая из сестер. Теперь легенду продолжит Анна.

Может, отец был прав? Может, в Анне действительно есть что-то от феи, и на этот раз миф перестанет быть сказкой?

Брайд хотелось отложить встречу с Линдейлом, чтобы свыкнуться с отъездом Анны и подготовить себя к новой потере, однако днем она все же поехала в маленький коттедж. Они встречались там уже два раза, и по дороге ей вспомнились те счастливые часы. Линдейл всегда заставлял ее улыбаться, и, когда они вместе смеялись, будущее казалось ей не таким печальным.

Вот только сегодня вряд ли будет много смеха. На коленях у нее лежал пакет с гравюрами Каральо. Пришло время сказать правду, хотя бы насчет этой части отцовского наследства. Когда Линдейл узнает об этом, он, возможно, страшно рассердится и сразу откажется от женитьбы, которую столь опрометчиво предложил ей.

Однако графа в коттедже не оказалось; кареты у подъезда тоже не было. Женщина, занимавшаяся уборкой, давно ушла, и в маленькой кухне гостью ждал лишь холодный ужин.

Миновав скромно обставленную гостиную, Брайд поднялась в спальню, взглянула на кровать, над которой не было ни зеркала, ни роскошного балдахина, и с грустью подумала о том, что скоро их занятия любовью закончатся. К несчастью, ей будет очень этого не хватать, и вряд ли она снова познает нечто подобное. Дело не только в удовольствии, которое она получала, но и в отношении к ней Линдейла. Этот человек понимал, что ей нравится, прежде чем она успевала осознать это, и, что еще важнее, он понимал, чего она не хочет. Он прекращал любую игру, если обнаруживал, что она не хочет играть.

Стоя неподвижно, Брайд смотрела из окна на маленький огород позади дома. Все растения будто спали. Заходящее солнце грело ей кожу, однако не могло победить холод в ее душе.

Ясно, что ее путь определен задолго до того, как Линдейл появился в их долине: Разве она может изменить прошлое или отказаться от наследства отца?

А если бы даже могла, то вряд ли бы это сделала.

Услышав, что к крыльцу подъехала карета, Брайд почувствовала внезапную панику и поспешно оглядела спальню.

Не здесь. Не в этом коттедже. Она не хотела запятнать свои воспоминания.

Ей удалось сбежать по лестнице и оказаться у двери как раз в тот момент, когда Линдейл входил в дом. Глаза у него весело блестели. Он отбросил в сторону перчатки, шляпу, и Брайд позволила ему поцеловать ее, но удержала, когда Эван хотел снять сюртук.

– Давай погуляем в саду, порадуемся солнцу, пока можем.

– Конечно. Должны же мы воспользоваться преимуществами загородного дома.

Выйдя через кухонную дверь в сад, они пошли по выложенной камнем дорожке к простой скамье под голыми ветвями фруктового дерева.

Линдейл указал на пакет, который Брайд принесла с собой.

– Что это?

– Гравюры Каральо. Ты просил меня захватить их. – Брайд осторожно сломала печать на обертке.

Против ее ожидания, при виде гравюр Линдейл не выказал особого энтузиазма.

Когда Брайд развернула бумагу, он поднял верхний лист и стал тщательно осматривать его. А она внимательно следила за выражением его лица.

Наконец Брайд не выдержала:

– Я должна тебе кое-что сказать. Это подделка. Ты сам увидишь, когда сравнишь их с твоими сериями.

Положив лист на место, Линдейл молча ждал.

– Их сделал мой отец. Во Франции, увидев какие-то старые потертые изображения, он решил, что эти изображения, должно быть, из серии Каральо, и создал на их основе пластины.

– Понимаю, причуды художника.

Брайд поморщилась.

– Не совсем.

– По-твоему, он продал некоторые свои творения как оригиналы Каральо?

– Я так не думаю. Но все же он рассчитывал, что их сочтут дополнениями к серии. Вряд ли отец что-то продал, однако пластины он делал с намерением продать их в качестве оригиналов.

Вот она и призналась.

Линдейл по-прежнему оставался невозмутимым, хотя Брайд предпочла бы увидеть его гнев.

– И когда он сделал пластины?

– Еще до моего рождения и вскоре после своего путешествия, когда он был совсем молодым человеком. Во всяком случае, я так думаю. Насколько мне известно, в мою бытность он не сделал с тех пластин ни единого отпечатка, так что эти гравюры очень ранние.

– Кажется, твой отец понимал неблаговидность этого занятия…

Брайд не хотелось продолжать, но…

– Он гравировал и другие пластины, воссоздающие изображения, которые были утеряны, например, «I Modi» Раймонди.

– Так эту серию продал твой отец, Брайд?

– Нет.

Возникла отвратительная пауза.

– Значит, ты, дорогая?

– Тоже нет. И все же кто-то это сделал. Пластины были украдены больше года назад, я убеждена, что твои серии отпечатаны с них.

Брайд не отрываясь смотрела на мертвую виноградную лозу, цепляющуюся за палку, а когда наконец осмелилась поднять глаза, ее ошеломило выражение лица графа – оно было серьезным, но отнюдь не гневным. Скорее Линдейл выглядел… очень довольным.

– Ты знал!

– Предполагал.

– Что именно?

– Много лет назад произошло нечто такое, из-за чего я вынужден был приехать в долину Шотландии. Мой дядя по неизвестной мне причине разорил твоего отца. Сначала я думал, что виной всему его политические взгляды, но дядя Дункан не интересовался политикой… Зато он чрезвычайно любил гравюры.

– А это имеет какое-то значение?

– Разумеется. Ты знала имя моего дяди, хотя притворялась, что не слышала о нем, знала, что произошло между Дунканом Маклейном и твоим отцом, но не хотела мне сказать. Тогда я заподозрил, что твой отец либо продал Дункану сомнительную работу, либо пытался это сделать. Когда мой дядя это обнаружил, он заставил твоего отца покинуть город под угрозой разоблачения.

– Ты прав. Я не хотела, чтобы ты узнал, чем занимался мой отец. Если бы я призналась, что слышала его разговор с твоим дядей, ты бы непременно стал выпытывать у меня, о чем шла речь. Надеюсь, ты не слишком осуждаешь меня за то, что я притворялась несведущей.

– Конечно, я тебя понимаю. Возможно, с этих гравюр Каральо все и началось. Я унаследовал мои серии от Дункана: они долгое время находились в его коллекции; поэтому, увидев якобы вновь обнаруженного Каральо твоего отца, он должен был сразу понять, что это подделка.

– Но как мое нежелание признать, что мне известно имя твоего дяди, заставило тебя заподозрить моего отца в подделке «I Modi»?

– Когда я искал граверов, достаточно талантливых, чтобы подделать работы старых мастеров, среди прочих мне назвали Томаса Уотерфилда. Я даже не внес его в список, поскольку думал, что речь идет о тебе и твоих сестрах. Только узнав, что этим именем также пользовался и твой отец, чтобы избежать разоблачения Дункана, я все понял. Сравнив мои «I Modi» с гравюрой позднего мистера Уотерфилда, я убедился в своей правоте.

– И ты был настолько уверен, что это не я?

– Такая мысль приходила мне в голову, но я сразу ее отбросил. Если бы ты гравировала эти пластины, то не стала бы так пристально изучать технику, как делала это ночью в моем салоне; ты бы с первого взгляда узнала свою работу. – Линдейл указал на Каральо: – Эти пластины тоже были украдены вместе с «I Modi»?

– Да.

– Мы должны их найти, все до единой. Гравюры могут быть сделаны и проданы частным образом. Эротическое содержание таких вещей заставляет многих коллекционеров держать в тайне их приобретение.

Брайд ожидала взрыва, приготовилась к обвинениям и презрению, а вместо этого Линдейл советовал продолжить расследование.

– И тебе не хочется убить меня на месте?

Линдейл взял ее за руки.

– Я рад, что ты доверилась мне. Теперь, открыв свою мрачную тайну, возможно, ты более доброжелательно посмотришь на мое предложение.

Брайд почувствовала, как в душе ее растет благодарность… и одновременно – глубокая печаль. А потом к ним присоединилось еще одно чувство, смягчая боль в сердце.

Она любила его.

Чтобы не потерять самообладание, Брайд крепко сжала руку Эвана. Поначалу она рассчитывала признаться в незначительном обмане и заставить графа уйти, избавившись тем самым от необходимости худших откровений, но теперь его великодушие и любовь к нему вынуждали ее признаться во всех преступлениях, совершенных отцом и ею самой.

И все же она не сможет рассказать ему все ради безопасности сестер, как не сможет допустить, чтобы их связь продолжалась – ведь ложью она предала бы свою любовь.

– Боюсь, твое предложение чересчур опрометчиво, поэтому я освобождаю тебя от всяких обязательств.

– Разве я просил об этом? Я только снова делаю тебе предложение, ты не заметила?

– Но если пластины будут использованы, все непременно раскроется, и в лучшем случае твою графиню признают дочерью преступника. Так как имя Уотерфилд стоит и на моих пластинах, кое-кто будет считать, что подделками занималась я, а не мой отец. Ты слишком добр, чтобы прервать наши отношения, но ты знаешь, что должен. Наша связь запятнает тебя, и, тем не менее, это неизбежно.

В глазах Линдейла вспыхнул гнев.

– Брайд, неужели ты пришла сюда с намерением бросить меня? Ты ведь согласилась на месяц испытательного срока, а минуло только две недели.

– И все равно ты знаешь, что нам лучше расстаться.

– Не думай. Может, ты привыкла жертвовать своей жизнью и счастьем ради «лучше», а я нет. Я не позволю этому «лучше» делать из нас обоих мучеников. – Линдейл встал. – Хватит свежего воздуха и солнца, идем в постель.

Брайд засмеялась сквозь слезы.

– Это твой лучший способ закончить разговор, Линдейл?

– Если ты имеешь в виду разговор о конце отношений и расставании, то да. – Он протянул ей руку. – Пойдем со мной, Брайд, туда, где нет печали, где нет страха, который нельзя преодолеть, и нет грехов, которые нельзя искупить.

Брайд знала, что не должна соглашаться, и все же не могла отказать ему, как не могла отказать себе и своей любви в утешении, которое он ей обещал, а заодно в возможности в последний раз познать счастье.

 

Глава 23

Пока Линдейл вел Брайд по каменной дорожке в коттедж, ее настроение заметно улучшилось, правда, не настолько, как он рассчитывал. Что-то продолжало тревожить ее; она одновременно казалась странно безмятежной и очень ранимой – такой Эван ее до сих пор не видел. Сейчас он вел по лестнице не Боудикку, а женщину, которая сбросила доспехи и теперь нуждалась в защите. Он был тронут, что она осталась, хотя признания истощили ее силу.

Когда он сел на кровать и притянул ее к себе, Брайд не проявила никакой инициативы, лишь позволила ему снять с нее платье и нижние юбки.

– Что-то не так?

Подобрав одежду, Брайд положила ее на стул и повернулась к нему.

– Анна сегодня уехала. Она возвращается в Шотландию с Джейми и Роджером Маккеями.

Эван нежно заключил ее в объятия.

– Это объясняет твою печаль. Тем не менее, я уверен, что с ними твоя сестра в безопасности. Когда узнаешь, где она поселилась, скажи мне, и я прослежу, чтобы у нее все было в порядке.

– Увы, мы продолжаем доставлять одни неприятности. Обязанности, возложенные на тебя обещанием у смертного одра, только увеличиваются. Боюсь, твой дядя предложил тебе весьма невыгодную сделку.

– Конечно, я не любитель всяких обязанностей, обещаний и хлопот, но это не относится к твоей семье. К тому же, не будь моего обещания, мы с тобой никогда бы не встретились. – Он распустил шнуровку корсета. – По-моему, это достойная компенсация.

Брайд засмеялась. Восхитительный звук, и, тем не менее, Линдейл чувствовал ее непроходящую печаль. Обычно он всегда умел ее утешить: словами, взглядами, шутками. Так же он хотел сделать и сейчас, но понял, что все будет напрасно.

Поставив ногу Брайд на кровать, он начал скатывать чулок.

– Ты ожидала, что я не только порву с тобой, но и приду в ярость. Надеюсь, мне удалось удивить тебя?

– Возможно, себя ты удивил еще больше.

Эван занялся вторым чулком, думая о том, что подобные комментарии были платой за его неуступчивость. Он не возражал против того, чтобы утешать ее любыми способами, однако не приветствовал рассуждений на свой счет.

Наконец он кончил возиться с чулками, и теперь Брайд, полностью обнаженная, стояла перед ним в свете заходящего солнца.

– Ты так красива, что это меня всегда поражает.

– Ты тоже замечательный, единственный в своем роде, и даже не так плох, как о тебе говорят.

– Нет, я очень плохой, скандальный и опасный. Хотя, если я питаю к тебе слабость, это еще не повод делать из меня олуха.

– Быть добрым и великодушным не означает быть глупцом. Наоборот, в мужчине это весьма привлекательно.

– Обещай никому так не говорить обо мне, иначе этим ты окончательно меня погубишь.

– Обещаю. К тому же великодушие любого человека не безгранично. Я не буду иметь к тебе претензий, если оно вдруг закончится.

Эван понятия не имел, что под этим подразумевалось, и не хотел ничего об этом знать; его сейчас интересовало совсем другое. Он был уверен, что, если долго смотреть ей в глаза, ему откроются все тайны ее души.

Пристальнее вглядевшись в Брайд, Эван удивился, насколько чувственным и красивым выглядело ее тело. Вряд ли он почувствовал бы то же самое с другой женщиной. В их физической близости была правильность, которую он не мог объяснить.

Прижав к себе Брайд, Эван поцеловал ложбинку между ее грудей.

– Скажи мне, чего ты хочешь?

Она погладила его по голове и поцеловала в макушку.

– Тебя – других желаний у меня сегодня нет, и потребности в новшествах тоже. Я хочу провести с тобой час в радости, прежде чем мы вернемся к жизни, ожидающей нас впереди.

К жизни порознь. Внезапно Эван понял ее настроение. Вовсе не печаль об Анне делала Брайд такой подавленной. Он не выиграл в саду тот маленький спор, и она не изменила своего решения.

Не изменила? Он этого не допустит. Позже он снова объяснит ей, почему это излишне, а сейчас у него есть другой способ убеждения.

Для начала Эван поцеловал Брайд, но эта чувственная связь несколько поколебала его самоуверенность, как будто во время поцелуя в него проникла часть ее печали, а желание притупил страх от того, что он может потерять ее.

Эван чуть не задохнулся от необъяснимой ярости. Обхватив ладонями лицо Брайд, он заглянул ей в глаза.

– Ты моя!

– Да, конечно, – поспешно ответила Брайд, слегка напуганная его напором. – В этом доме, в этой постели я полностью твоя и не могу оставить себе даже крохотную часть. А теперь раздевайся и веди меня туда, куда обещал, – сегодня мне очень надо туда попасть.

Эвану больше хотелось возбуждать ее руками и губами, чем раздеваться, и пока Брайд расстегивала его одежду, он, подхватив ее под ягодицы, стал покрывать ее тело поцелуями.

Когда Брайд сняла с него рубашку, он сбросил остальное, потом откинулся и приподнял ее. Она крепко обхватила ногами его бедра, и, слившись в нежном объятии, они растворились в долгом поцелуе.

Брайд не выдержала первой. Эван ощутил перемену до того, как она вдруг поцеловала его, словно пытаясь облегчить напряжение, а потом толкнула его на кровать.

Она продолжала любовную игру, но почти не разрешала ответных действий. Ее рот все беспощаднее двигался по его шее, груди, пытая легкими прикосновениями языка и чувственными укусами, имевшими ошеломляющее действие.

Эван хотел принять в этом активное участие, но Брайд удержала его руки.

– Нет. Если ты прикоснешься ко мне, все кончится слишком быстро. Ты спрашивал, чего я хочу. Так вот, я хочу некоторое время пробовать тебя на ощупь и на вкус.

Он закрыл глаза, чтобы воспринять каждый нюанс ее страстной атаки, каждый поцелуй, движение языка, соблазнительный укус.

Наконец Брайд решила пощадить его и выпрямилась. В ее глазах, преображенных страстью, вспыхивали золотые искры, волосы растрепались, падая восхитительным каскадом локонов на одно плечо. В наступающих сумерках она выглядела изумительно, словно соединяя в себе слоновую кость и бронзу, женственность и силу.

Моя. Эван никогда в жизни не ревновал женщин, но теперь был уверен, что если какой-нибудь мужчина посмеет коснуться Брайд, он тут же захочет убить его.

– Иди ко мне.

Но Брайд покачала головой. Ее взгляд медленно скользил по его телу, будто она хотела вобрать его в себя, запечатлеть навсегда в своей памяти. И тут он снова почувствовал ее печаль.

Брайд остановила взгляд на его фаллосе. Осторожно, почти с любопытством, она провела кончиком пальца от основания до головки, затем, обхватив пальцами, начала ласкать.

Эван стиснул зубы, чтобы страстное желание не привело его к слишком быстрому поражению, и когда она, в конце концов, наклонилась, от влажного прикосновения ее губ он чуть не умер.

Брайд перекинула ногу, и теперь ее колени прижимались к его бедру. Он уже мог прикоснуться к ней, правда, не так, как ему хотелось: он вовсе не желал, чтобы она так его обслуживала, независимо от того, почему ей захотелось выбрать этот способ.

Подсунув под голову подушку, Эван погладил ее бедро.

– Повернись.

Он усадил ее так, чтобы она снова обнимала его коленями, но могла дотянуться до него ртом, а он бы тоже мог доставлять ей удовольствие. Дрожь пробегала у нее по телу, когда он ласкал языком мягкие складки ее плоти.

Неожиданно Брайд повернулась и обняла его. Эван прижал ее к груди, чувствуя, как постепенно успокаивается сердце.

Она уткнулась ему в шею.

– Прости, что я не… Просто я хочу держать тебя и…

Эван обнял ее.

– Ты имеешь в виду, так?

Она кивнула. Несмотря на их неподвижность, искры страсти еще потрескивали между ними, словно отзвуки грозы, собиравшейся разразиться вновь.

– Вот так. – Она приподнялась. – И вот так. – Вобрав его в себя, Брайд наклонилась для поцелуя.

Наконец-то Эван позволил желанию властвовать над ним. Одной рукой прижимая Брайд к груди, а другой – ее бедра к своим, он входил в нее, пока ее крики не разорвали вечернюю тишину.

– Я скоро должен ехать в Шотландию и хочу, чтобы ты поехала со мной.

Брайд еще лежала на нем, покоясь в кольце его сильных рук. Чувства, которым она дала волю, были прекрасны, невзирая на страдания, которые им вскоре предстояло перенести.

– Что тебе нужно в Шотландии?

– Там усадьба Линдейла. Я должен выполнить обязанности, которые постоянно откладывал, оттого что все мое внимание поглотили дела правительства и ты.

Меч страха пронзил ее блаженство, вернув с облаков на землю. Поцеловав Линдейла, Брайд теснее прильнула к нему.

– Дела правительства? Я считала, ты избегаешь подобных дел. У меня было впечатление, что ты даже не присутствуешь на сессиях парламента.

– Меня поймали на удочку долга, несмотря на все мои усилия доказать свою бесполезность, но скоро я выполню мои обязательства. Думаю, понадобится еще день или два, чтобы закончить расследование, и уже на следующей неделе мы сможем поехать в Шотландию.

– Расследование? Ты занят расследованием?

– Вроде того, – небрежно произнес Эван. – Небольшое исследование для государственного казначейства. Надеюсь, ты со мной поедешь? Хотелось бы соблазнить тебя роскошным поместьем, но, к сожалению, это всего лишь старый холодный замок. К счастью, мы сами можем согреть друг друга…

– Так ты приглашаешь меня только затем, чтобы я грела твою постель?

– Разумеется. – Он перевернул ее на спину, и его взгляд последовал за рукой, которая медленно двигалась вниз по ее телу. – Но ведь и ты будешь согрета. Мы во многих отношениях хорошая пара, особенно в постели.

– Уверена, ты знал и кое-что получше.

Брайд ожидала, что Эван ответит шуткой, и одновременно продолжала следить за движением его руки.

– Возможно, но, тем не менее, есть и разница. Я считаю, что мы пара во всех отношениях, и мое убеждение, что ты мне подходишь, а я подхожу тебе, непоколебимо. – Линдейл поцеловал ее. – Со мной тебе незачем быть всегда сильной – это слишком тяжелая ноша для женщины.

Брайд до слез тронули его слова. Ноша действительно была тяжелой.

– Ты так уверен, что мы подходим друг другу, но, в сущности, не знаешь меня.

– Наоборот, я знаю тебя очень хорошо. – Эван наклонился и поцеловал ее сосок. – Ты страстная и не скрываешь этого. А еще ты гордая и упрямая. – Каждое его слово сопровождалось поцелуем. – Я знаю также, что ты добросердечная, что пожертвовала юностью ради семьи, и знаю, что под этой силой ты очень ранима.

– А еще я ревнивая, – Брайд засмеялась, – и значит, совсем не подхожу тебе. Я буду устраивать сцены, которые ты сочтешь весьма неуместными.

В его глазах мелькнула озорная усмешка.

– И насколько значительными будут эти сцены?

– Чудовищными.

– Слава Богу. Я не выношу мелких сцен. Если ты собираешься устроить сцену, то пусть чертям станет тошно, вот что я скажу.

Брайд снова засмеялась:

– Чертям непременно станет тошно, сэр.

– Значит, и в этом ты мне подойдешь. А когда ты закончишь сцену, мы помиримся.

– Но ведь я могу проявить несговорчивость.

– Это мое дело – уговорить тебя и просить прощения. И вряд ли ты сможешь бранить меня, вскрикивая от удовольствия.

Против удовольствия Брайд не возражала. Теперь это было так связано с ее любовью, что она просто не знала, как отказаться.

– Ты действительно уверен, что я не использовала пластины отца?

– Уверен.

– И тебе не хочется спросить об этом у меня?

– Согласись, было бы жестоко спрашивать любовницу, не мошенница ли она.

– А если бы ты узнал, что я все-таки использовала те пластины, что бы ты сделал?

– Я бы велел тебе прекратить.

– Даже если бы я напечатала и продала твои «I Modi»?

– Ну, сначала отшлепал бы тебя. – Он стукнул ее кончиком пальца по носу. – Все эти предметы своего рода игрушки, любимое занятие дилетанта. Надеюсь, моя гордость не столь велика, чтобы ради нее отказаться от друга.

У Брайд перехватило дыхание. Она явно не заслуживала его доверия. Легко быть великодушным, пока речь идет о пластинах эпохи Возрождения, но, когда Линдейл закончит свое расследование, все может сложиться по-другому.

Теперь уже скоро. Несколько дней, сказал он.

Когда Эван вернулся к ласкам, Брайд, отбросив сдержанность, позволила наслаждению и любви еще раз, в последний раз, победить ее страх.

 

Глава 24

– Ты позволишь мне пойти с тобой? – Джоан вопросительно посмотрела на сестру.

Заправив рубашку, Брайд села и стала надевать ботинки.

– Если меня увидят, твое присутствие ничего не изменит, за исключением того, что схватят и тебя. Я постараюсь сделать все быстро, так, чтобы никто не заметил.

– А если тебя все же кто-нибудь увидит?

– Если меня поймают, ты сделаешь вид, что не знаешь, почему я там оказалась, и притворишься несведущей, если они найдут пластины раньше меня. Пусть думают, что всем занималась я одна, а ты спасай себя и остальных. – Брайд повязала голову темно-синим шарфом. – Поверь, мне не хочется, чтобы нас всех сослали на каторгу.

Беспокойство сестры отнюдь не придало Брайд уверенности.

– По крайней мере, возьми хотя бы это…

Некоторое время Брайд, раздумывая, смотрела на пистолет, который протянула ей Джоан, и, в конце концов, решила, что это разумное предложение. Ладно, она возьмет его, только не сейчас.

– Я не смогу выстрелить в констебля, освобождая себе путь к бегству, и ты сама не хотела бы, чтобы я это сделала. Кроме того, вряд ли я сегодня встречусь с фальшивомонетчиками. Пока мне надо придумать способ, как их найти.

Брайд вытянула руки, и Джоан внимательно оглядела темно-зеленый камзол, желто-коричневые бриджи и шарф, скрывающий волосы сестры. Потом Брайд сунула в карман свечу и кремень.

– Поторопись. Будь осторожна. Если ты не вернешься до рассвета, я попрошу лорда Линдейла о помощи.

– Нет. Если я не вернусь, считай, что я умерла, и думай, как защитить себя. Беги, если потребуется, не медли и не пытайся что-нибудь узнавать обо мне. И что бы ни случилось, не обращайся к лорду Линдейлу.

– Хорошо, так все и сделаю, – Джоан нахмурилась, – хотя мне это не нравится. Граф легко может использовать свое влияние, чтобы помочь тебе.

Возможно, здесь-то и кроется главная опасность. Если Линдейл узнает, куда она ходила этой ночью, без труда догадается, что она связана с фальшивомонетчиками.

Выскользнув за дверь, Брайд торопливо шла по темным улицам, пытаясь думать о предстоящем деле, но воспоминания о дне, проведенном с Линдейлом, никак не давали ей сосредоточиться. В его объятиях она чувствовала себя в безопасности – ни обмана, грозящего разоблачением, ни обязательств, требующих от нее чрезмерных жертв. Однако с тех пор как она вернулась домой, ее не покидала глубокая скорбь. Линдейл знал о фальшивых банкнотах, его расследование касалось именно их. Пока ему не известно, какую роль здесь играли сестры Камерон, но вскоре он найдет фальшивомонетчиков и тогда узнает все.

Хотя Эван проявил великодушие в отношении поддельных гравюр, Брайд не ждала от него понимания, когда ему станет известно, что в ее наследстве были пластины для изготовления фальшивых денег, и она пользовалась ими.

Вытерев слезы, Брайд ускорила шаг. Она в любом случае окончательно порвет с ним, невзирая на то, кто первым найдет пластины, – обман не может продолжаться, даже если Линдейл останется в неведении.

Брайд очень надеялась, что сегодня ее не схватят, ее подозрения оправдаются, и она достигнет своей цели, – тогда у нее появится крошечный шанс спасти сестер и сделать это так, чтобы Линдейл не узнал всей правды.

Темные улицы были пустынны, лишь изредка кое-где мелькал прохожий или проезжала карета. Но в Сити народу стало больше, и Брайд почувствовала себя менее одинокой.

Добравшись до Флит-стрит, она спустилась по узкому переулку к фабрике Туикенема. Дверь была заперта.

Убедившись, что никто не видит ее под покровом ночи в этом безлюдном переулке, Брайд обошла здание. Ни огонька, ни звука.

Она попыталась открыть окно задней комнаты. Безуспешно. Тогда, подняв с земли кирпич, Брайд резким ударом выбила стекло, осколки со звоном посыпались на землю. Прижавшись к стене, Брайд замерла, готовая к бегству, но вокруг по-прежнему было тихо.

Наконец преодолев страх, грозивший парализовать ее, Брайд открыла створку и залезла внутрь. Шагнув на край чана, стоявшего под окном, и обретя равновесие, она спрыгнула на пол и зажгла свечу. Дав глазам привыкнуть к свету, Брайд внимательно оглядела слои фетра, но бумаги между ними уже не была. Осторожно двигаясь вдоль стены, она в конце концов обнаружила несколько пачек бумаги на дальнем краю стола и, капнув рядом немного воска, установила свечу, а затем на ощупь попыталась определить, в какой пачке находится нужная бумага.

Взяв один лист, она посмотрела его на просвет: тот же узор сетки, тот же водяной знак, какие она заметила, когда приходила к Туикенему. Частые, очень характерные линии. В восьми местах линии образовывали слова «Английский банк». Не столь безупречно подделанная бумага, которую использовали для купюр тридцать лет назад, хотя весьма похожая. Брайд узнала эти волнистые линии за миг до того, как Туикенем бросил сетку в чан, и она подозревала, что Линдейл их тоже видел.

Скоро Туикенем передаст бумагу фальшивомонетчикам; значит, ей придется постоянно наблюдать за магазином, чтобы проследить весь путь бумаги до пластин. Но сумеет ли она справиться одна, или ей нужна будет помощь? У нее возник соблазн все рассказать Линдейлу: возможно, этим она сможет уберечь сестер от неприятностей, повернув дело так, как будто все делала одна. Разумеется, Линдейл ей не поверит, но ведь он может притвориться…

С другой стороны, его чувство долга и ее предательство вряд ли позволят ему быть великодушным.

Сложив один из листов и сунув его в карман, Брайд хотела загасить свечу, как вдруг услышала за стеной голоса. Она замерла от ужаса, ей даже показалось, что сердце ее остановилось. Тем не менее, грозящая опасность заставила ее действовать. Подхватив свечу, которая погасла от резкого движения, она бросилась к окну и вскочила на край чана.

Она уже летела вниз, когда чьи-то руки вцепились в нее и втащили обратно в комнату. Брайд рухнула на пол, едва не потеряв сознание.

Мерцающий огонек приблизился к ее лицу, а за ним обозначились неясные очертания трех голов.

– Проклятие, это женщина, – услышала она негромкий голос одного из мужчин.

Второй тихо выругался, и чьи-то руки стали ощупывать ее тело.

– Что вы хотите с ней сделать? – испуганно спросил Туикенем.

– Пистолет ищу. Эта знает, как с ним обращаться.

На этот раз Брайд узнала голос.

Печаль сжала ей сердце, но потрясения она не чувствовала, как будто в глубине души давно была к этому готова.

– Я просто хочу сказать, что это неприлично, вот и все.

Слушая надоедливый шепот Майкла, который вел их по темному городу, Эван вздохнул. В десяти ярдах за ними раздавались шаги Данте Дюклерка, Колина и Адриана Берчарда.

– Я много лет называю тебя Майклом и не в состоянии называть по-другому, тем более Хоторном.

– К управляющему вы не обращаетесь по имени. Все уже заметили, что я не удостаиваюсь подобного уважения.

– Это не имеет ничего общего ни с уважением, ни с его отсутствием. Управляющего зовут Спартак. Почему родители так поступили с сыном, выше моего понимания. Но если я буду называть его Спартаком, то каждый раз не смогу удержаться от смеха.

– Вы не делаете этого потому, что это было бы неприлично.

Они повернули на Флит-стрит, и рука Эвана непроизвольно нащупала пистолет.

– Майкл, с каких пор тебя вдруг начали волновать приличия? Наши взаимоотношения давно вышли за рамки таких мелочей.

– Стали почти дружескими, хотите вы сказать?

– Естественно. Будь ты обычным слугой, которого я мог бы назвать Хоторном, ты не шел бы сейчас со мной.

– А мне кажется, я с вами лишь потому, что способен открыть любой замок.

– Очень полезная способность. И все же меня оскорбляет твое предположение, будто я использую тебя для своей выгоды.

Наконец они свернули в безлюдный переулок. Темные здания свидетельствовали о том, что здесь нет жилых домов, только магазины и фабрики.

– Значит, мы приятели, да? Парни, вместе ищущие неприятностей?

– Вот именно.

– Тогда вы не станете возражать, если я стану называть вас Эваном.

– Прекрасно, черт побери. А ты Хоторн.

Когда остальные догнали их, они всей группой двинулись к мастерской Туикенема.

– На всякий случай мне лучше зайти с другой стороны, – тихо произнес Колин и тут же растворился в темноте.

Эван не возражал, хотя это была тщетная предосторожность. Он не сомневался, что вчера Туикенем делал бумагу для банкнот; чтобы понять это, ему хватило одного взгляда на готовую массу. Теперь они пришли за уликами, и на этой стадии ночного приключения неприятностей быть не должно. Вот когда они разбудят Туикенема и заставят его привести их к фальшивомонетчикам с пластинами, тогда могут понадобиться и пистолеты.

Пристально взглянув на Майкла, Эван отступил в сторону.

– Давай, открывай.

Достав стальную иглу, Майкл нагнулся к замку.

– Простите, сэр, не получается, – наконец сказал он.

– Так сделай, чтоб получилось, Хоторн. Что толку иметь слугу с твоим прошлым, если он не может вскрыть простой замок?

Адриан Берчард протянул руку.

– Позвольте мне попытаться… Скептически фыркнув, Майкл передал ему иглу. Потыкав иглой в скважину, Адриан замер, потом повернул иглу, и Эван услышал тихий щелчок.

Майкл одобрительно присвистнул.

– Не думаю, что вы покажете мне, как это делается, сэр.

Повернув голову, Адриан молча взглянул на него.

– Я просто из любопытства. Ведь не знаешь, когда это может понадобиться его светлости, вот что я имел в виду.

Толкнув дверь, Эван шагнул внутрь и сразу понял, что пистолеты все же могут им пригодиться. Он жестом призвал своих спутников соблюдать тишину. Сквозь щель в двери задней комнаты пробивался свет, и оттуда слышались голоса: похоже, там спорили.

– Дюклерк, обойди здание и присоединись к Колину. Там есть окно. Не дайте им улизнуть.

– Их непременно надо задержать, – предупредил Адриан. – Добыть пластины – наша главная задача.

Кивнув, Данте побежал вниз по переулку, а Эван достал из сюртука пистолет. В руке Адриана тоже блеснуло оружие. Втроем они бесшумно обошли бумагоделательную машину, затем проскользнули к двери в заднюю комнату. Спор за ней по-прежнему продолжался, но голоса звучали неразборчиво.

Эван осторожно приоткрыл дверь, заглянул внутрь… и сердце его чуть не выскочило из груди.

Вытянув шею, Майкл странно икнул, и его резкий прерывистый вздох достиг уха Эвана.

– Боже, – чуть слышно пробормотал слуга. – Сэр, какого дьявола тут делает Бодиша?

Вот именно. Какого дьявола тут делала Бодиша?

Брайд сидела, почти незаметная в дальнем углу, куда едва доходил тусклый свет двух свечей.

Зато намного лучше было видно троих мужчин, стоявших у рабочего стола; их позы, возбужденные голоса и даже проклятия свидетельствовали о том, что разговор грозит перейти в ссору.

Ответ на вопрос Майкла был очевиден, и от этого Эван пришел в ярость. Она здесь потому, что ее отец подделывал не только эротические гравюры, но и занимался более прибыльным ремеслом.

Неожиданно его гнев погас, и осталось лишь безумное желание защитить ее.

И тут же нетерпеливое движение Адриана напомнило ему, что медлить нельзя.

Эван принялся лихорадочно искать выход. Она в мужской одежде. На голове платок. Окно в ее углу открыто. Снаружи Данте и Колин. Если она вылезет и назовет себя, возможно…

Прошло всего несколько секунд с того момента, когда он приоткрыл дверь, но время будто остановилось. Ткнув Майкла локтем, Эван приложил палец к губам, молясь, чтобы тот понял: нужна осторожность, а не только молчание.

Затем Эван ударил ногой в дверь, и она широко распахнулась.

Туикенем испуганно замер, тогда как высокий блондин молниеносно отскочил в сторону, сбросил на пол свечу и толкнул штабель сеток, которые рухнули, загородив проход.

Возникла сумятица. Пока Адриан с Майклом сообща прокладывали себе путь в комнату, Эван бросился в угол, где Брайд уже вскочила на ноги. Загораживая ее и борясь с Туикенемом, он успел сказать ей лишь одно слово:

– Беги.

Некоторое время в темноте слышались глухие удары, хрипы и проклятия, затем неожиданно воцарилась тишина, и все, казалось, замерли в живописных позах. Эван прижимал Туикенема ногой к полу, Майкл держал темноволосого джентльмена мертвой хваткой за шею, а Адриан стоял над блондином, направив дуло пистолета ему в грудь.

Только Брайд нигде не было видно. Она исчезла.

Некоторое время тишину нарушало только прерывистое тяжелое дыхание. Но, наконец, Майкл освободил пленника, развернул его лицом к стене и придавил своим весом. Поймав взгляд Эвана, он незаметно сделал ему знак, и граф грозно посмотрел на Туикенема, который смиренно уткнулся носом в пол. Держа пистолет наготове, Эван подошел к Майклу и стал вглядываться в светловолосого фальшивомонетчика. Лицо показалось ему странно знакомым. Он вспомнил портрет на маленьком листе бумаги, хранившемся в кожаной папке, и вздрогнул.

Это был Уолтер, любовник Брайд.

 

Глава 25

Пока не прекращалась схватка внутри помещения, Брайд вела борьбу снаружи, пытаясь вырваться; однако сильные руки, обхватив сзади, в железном объятии подняли ее над землей. Потом нападавший с удивленным проклятием вдруг разжал хватку, и она без сил опустилась на землю.

– Черт побери! Берчард, это женщина…

Незнакомец крепко взял Брайд под руку и отвел ее подальше от окна. Затем двое мужчин стали внимательно изучать ее, пока Брайд старалась отдышаться. В доме все стихло, она со страхом смотрела на окно, ожидая появления Линдейла.

– Хотел бы я знать, что за красотка нам попалась… – с любопытством произнес мужчина, поймавший ее.

– Может, я ошибаюсь Дюклерк, но, думаю, это мисс Камерон.

– Шотландка, о которой говорил Линдейл? – Дюклерк прищурился: – Так это в самом деле вы?

– Да.

– Выходит, Линдейл вас узнал?

– Он велел мне бежать, как только началась потасовка.

– Так-так, мисс Камерон. Я Колин Берчард, и я был с Линдейлом в день вашего приезда в Лондон. А это Данте Дюклерк; полагаю, его сестра, леди Мерденфорд, вам хорошо знакома.

В здании вновь слышались голоса, и Дюклерк взглянул на окно, а потом перевел взгляд на своего спутника.

– Если Линдейл велел ей бежать, значит, не хотел, чтобы ее там увидели с другими, – задумчиво произнес он.

– Без сомнения. Прошу меня извинить, мисс Камерон. – Берчард слегка прикоснулся к ее шарфу. – Полагаю, вы вполне можете сойти за молодого человека.

– Ну, Адриана, это вряд ли могло обмануть, – хмыкнул Данте. – Однако сейчас его задача найти пластины, и, возможно, этот побег его не слишком беспокоил.

– Мисс Камерон, вы знаете, где пластины? – строго спросил Колин.

– Нет, клянусь. Я сама пришла сюда в надежде выяснить, где они находятся, но тут пришли какие-то люди и схватили меня. – Брайд показала на разбитое окно. – Так я проникла внутрь.

– Следовательно, вы знали о пластинах. Конечно, вы же из семьи граверов! Теперь я начинаю кое-что понимать. По-видимому, ваше положение чрезвычайно опасно.

Опасно? Вряд ли. Оно абсолютно безнадежно. Теперь уже не имело значения, видел ее Адриан Берчард или нет. Возможно, сейчас комнате Уолтер прямо указывает на нее и ее отца.

Страх увидеть презрение Линдейла пересиливал ее разочарование в Уолтере, и все же Брайд хотелось верить, что она не такая уж дура. Они вместе были в городе, когда произошла кража, хотя… Хотя Уолтер мог поручить это кому-нибудь другому. Брайд вспомнила его беспокойство в ту ночь и вспомнила его клятву найти воров и пластины. Ложь, все ложь.

– Мисс Камерон, Линдейл знал, что мы ждем здесь, – значительно произнес Данте Дюклерк, – и он хотел, чтобы вы убежали из комнаты. Но мы не знаем, хотел ли он, чтобы вы нас совсем покинули. Я вынужден просить вас пойти со мной.

– И куда именно?

– Скоро узнаете. А ты, Колин, пока иди к остальным, скажи, что я преследую того, кто ускользнул, а заодно дай знать Эвану, что я сделал. Возможно, Адриан хотя бы на время поверит твоим словам. Что касается вас, мисс Камерон, теперь ваша судьба в руках графа Линдейла.

Эван стоял один в темной гостиной городского дома герцогини Эвердон и задумчиво смотрел на улицу, ожидая, пока Адриан Берчард приготовит библиотеку к допросу фальшивомонетчиков. Их привезли сюда, чтобы просыпающийся город не узнал об этом деле.

Хотя окно гостиной было открыто, Эван не чувствовал холода: его мысли были не здесь, а в той комнате, где сейчас находилась Брайд. Колин шепнул ему, что Данте увел пленницу к себе, и теперь он искал хоть какую-то возможность ее спасти.

Однако хотя Эван Маклейн очень хотел это сделать, лорд Линдейл не был окончательно уверен, что должен так поступить. В его душе шла борьба, на которую прежде он вообще не был способен. Долг и еще раз долг…

Но замешана ли в этом Брайд?

Пока его сердце отвергало подобную мысль, разум напоминал о вопросах, которые Брайд задавала насчет Уолтера и фальшивомонетчиков, работающих в Лондоне. А тут еще этот ее друг, уехавший больше года назад… Должно быть, сукин сын просто украл пластины и сбежал.

Разумеется, Брайд не делала те пластины, но она определенно пользовалась ими! Не здесь, в Шотландии – иначе Уолтер даже не знал бы об их существовании.

И все же главной причиной уверенности графа было кое-что другое. Печаль Брайд, ее желание порвать с ним, горечь их последней близости – все это неспроста; по-видимому, ожидая скорого ареста, она хотела избавить его от всяких обязательств перед ней.

Тем не менее, эти обязательства все равно остались, и тут Брайд уже не могла ничего изменить.

Впрочем, как и он. Эвану хотелось бы со смехом отбросить эту мысль, но она камнем давила ему на грудь, причиняя почти физическую боль.

Его Брайд – фальшивомонетчица.

Эван закрыл глаза. Слава Богу, закон изменился – год назад ее бы просто повесили. Как она смела так беззаботно распорядиться своей жизнью, своим будущим? И что заставило ее пойти на такой риск?

Какое ужасное окончание их связи! Впервые в жизни Эван встретил женщину, которая действительно имела для него значение, а теперь он сам должен способствовать ее отправке на край света.

Дверь библиотеки открылась, из нее вышел Колин. Задержавшись у камина, он прикурил две сигары, протянул одну Эвану и не спеша прошел к окну.

– Твоего человека и Адриана вполне достаточно, чтобы справиться с ними. При двух заряженных пистолетах я им не нужен.

– Адриан доволен?

– Не очень. Преступники молчат. Они явно договорились, как себя вести, если будут пойманы. Их главарь – темноволосый джентльмен, он достаточно хитер, чтобы заставить сообщников не распускать язык.

«И слава Богу», – мелькнуло в голове Эвана.

– За исключением одного Туикенема, мы пока даже не знаем их имен. – Колин вздохнул.

«Зато я знаю». Эван поморщился.

Будут ли они молчать и дальше? Станет ли держать язык за зубами сукин сын Уолтер, если изолировать его от главаря?

Эван вспомнил самоуверенную улыбку Уолтера, когда он смотрел на пистолет Адриана. Возможно, ему теперь все равно.

Проклятие!

Пока Эван нервно жевал сигару, Колин спокойно пускал колечки дыма.

– Маклейн, тебе известно, что там делала мисс Камерон?

– Полагаю, да. Только не проси меня объяснять тебе это.

– Я и не собирался. Уверен, Дюклерк тоже. Мы оба уважаем твое решение, каким бы оно ни было. Если ты предпочитаешь, чтобы не нашли человека, убежавшего из той комнаты, пусть так и будет.

Вера друзей тронула Эвана, однако на этот раз он не чувствовал себя достойным ее.

– А что бы ты сделал на моем месте?

Колин несколько раз пустил дым, прежде чем ответить.

– Завидую твоей дилемме, Маклейн, – ты настолько заинтересован… Если бы я испытывал подобные чувства к женщине, полагаю, я сделал бы все, чтобы защитить ее. Теперь же я пытаюсь удовлетворить правительство и дать им все, что хотят они.

– Я могу предложить им в лучшем случае половину. Как думаешь, твой брат удовлетворится этим?

– Адриан весьма опытен в таких делах, сомневаюсь, что он забудет про сбежавшего фальшивомонетчика. Если он не торопит меня, значит, ждет развития событий.

Эван кивнул.

– Я в долгу перед ним за ее жизнь, а это означает, что я обязан ему своей жизнью.

– Еще одно обязательство, – тихо засмеялся Колин. – Чертовски трудно иметь титул, а?

Эван посмотрел на тлеющий кончик сигары. Дать им, что они хотят? Он может это сделать. В конце концов, они хотят вовсе не Брайд Камерон.

* * *

Когда он вошел в библиотеку, положение там казалось безвыходным: Майкл сжимал пистолет, а Адриан Берчард пытался запугать трех преступников своим ростом и еле сдерживаемым гневом. Его пистолет лежал на каминной полке, что должно было исключить всякую мысль о побеге.

Эван взглянул на Уолтера и невольно сжал кулаки.

И что Брайд нашла в этом самоуверенном рослом горце? Уолтер все еще улыбался, как будто не понимал опасности своего положения, а вот Туикенем, казалось, совсем обезумел от ночных событий. Третий преступник, одетый как джентльмен, вел себя более достойно.

– Ваши имена. – Тон Адриана свидетельствовал о том, что он не впервые задает этот вопрос, а также о его намерении применить другие методы, если ему не удастся добиться ответа.

Уолтер молча скрестил руки на груди, в то время как его подельник вежливо произнес:

– Меня зовут Орацио Томлинсон.

– Он лжет, Берчард, – это Питер Рамзи, книготорговец и посредник из Ньюкасла. Мы встречались несколько лет назад, когда я посетил ваше заведение, не так ли, Рамзи?

– Вы?

– Эван Маклейн к вашим услугам.

Он умышленно назвал свое имя, и глаза Рамзи понимающе блеснули. Это было вызвано не только его репутацией коллекционера, Рамзи должен был помнить имя человека, купившего подделку «I Modi», которую он выставил на аукцион Бонемов. Эван чуть заметно кивнул, давая понять, что обман раскрыт.

– По крайней мере, теперь ясно, с кем мы имеем дело. Мистер Рамзи, где пластины? – Брови Адриана сошлись на переносице. – Одной бумаги достаточно для обвинения, поэтому не стройте иллюзий. Вам все равно не удастся избежать наказания.

Рамзи небрежно откинулся на спинку стула.

– Раз вы нас все равно сошлете, какой смысл отдавать вам пластины?

Лицо Туикенема стало мокрым от пота.

– Я бы отдал, если б знал, где они, клянусь; но я никогда их не видел…

– Успокойся, – процедил Рамзи, потом взглянул на Уолтера: – И ты тоже.

Адриан сосредоточил внимание на Рамзи.

– Кто их сделал? Ты?

– Этот человек мертв. Они были найдены среди его вещей. Я не знаю, пользовался ли он ими.

– Кто подделывал подписи? – небрежно спросил Эван. – Кстати, весьма скверная работа.

– С подписями возникли неожиданные сложности. Один из наших умельцев умер от малярии как раз в то время, когда мы должны были приступить к работе. Искать замену было рискованно, но у меня хорошая рука, и…

– Значит, ты делал это сам, – закончил Эван. – Легкомысленное решение.

– Да, теперь ясно, что я ошибся. – Рамзи вздохнул.

– Мертвый гравер, мертвый мастер подписей. Изготовитель бумаги тут, пресс наверняка арендован, владелец не знал, кто его использует. Похоже, все на месте, Берчард, – уверенно произнес Эван.

Уолтер насмешливо улыбнулся:

– Вот уж нет, Берчард. Я не уверен, что…

Тут он взвыл, ибо Майкл ударил его рукояткой пистолета по затылку.

– Джентльмен сказал, успокойся. – Майкл посмотрел на Адриана и покачал головой. – Извините, я потерял терпение, сэр. Не выношу, когда типы вроде этого не подчиняются порядочным господам.

Адриан поморщился, но затем, видимо, решив не отвлекаться, подвел итог:

– Кажется, никто из вас не желает сотрудничать и указать местоположение пластин. Тогда мы всех передадим в руки полиции. Возможно, некоторое время, проведенное в Ньюгейте, сделает вас более сговорчивыми, и вы, в конце концов, ответите на мои вопросы.

Это прозвучало как приглашение к дальнейшему развитию событий.

– Мне надо поговорить с вами, – тихо сказал Эван. Кивнув Майклу, Адриан последовал за Линдейлом в библиотеку, тогда как Колин остался стоять возле окна.

– Мы хотим пластины, верно? – спросил Эван, когда они с Адрианом остановились у камина. – Если гравер мертв – а у меня есть все основания считать, что это именно так, – и пластины будут уничтожены, нам уже не придется опасаться фальшивомонетчиков.

– Вот именно. Пластины требуется найти. Кстати, что дает вам уверенность в смерти гравера?

– Мои познания в этой области – из-за этого вы меня, собственно, и пригласили. Думаю, я знаю, кто был гравером. Только не спрашивайте у меня имя – не в моих правилах обвинять человека, не способного защитить себя лишь потому, что он умер.

Адриан скептически пожевал губами, но сделал вид, будто ничего не заметил, и Эван продолжил, стараясь, чтобы его слова звучали как можно убедительнее.

– Итак, пластины. Чем дольше фальшивомонетчики будут отказываться от сотрудничества, тем больше опасность, что пластины найдет кто-то еще. Следовательно, мы должны найти их первыми. Клянусь Зевсом, на карту поставлена будущая платежеспособность Британии. Наш долг – отбросить излишнюю щепетильность…

– Ваше рвение весьма неожиданно, – усмехнулся Адриан, – и доводы вполне разумны.

– Виной тому мой титул – это он заставляет меня столь рьяно относиться к своим обязанностям.

– Что ж, похвально. Значит, мы едины во мнении, и нам следует поторопиться. Мы должны выбить из них признание. Блондин – самый разговорчивый и довольно быстро все выложит. – Адриан повернулся к двери.

– Нет. – Эван поспешно схватил его за руку. – Господи, мы ведь цивилизованные люди, не так ли, и поэтому не должны применять насилие. – Он бы с радостью увидел окровавленного Уолтера, однако не мог этого допустить. Кто знает, что этот болван готов выболтать… – Рамзи намекал, что охотно обменяет информацию на свободу. Позвольте мне и вашему брату допросить их наедине: тогда вы не понесете ответственности, что бы ни случилось, и дело, если повезет, будет закрыто.

Адриан посмотрел на Эвана, и в его темных глазах мелькнуло понимание.

– Надеюсь, эти люди не останутся в Британии?

– Клянусь, они будут немедленно изгнаны. Более того, если мы к утру не передадим вам пластины, вы можете отправить задержанных в Ньюгейт.

Тут к ним подошел Колин.

– Я не мог удержаться и подслушал ваш разговор. По-моему, все вполне разумно. Есть хороший шанс, что ты получишь свои пластины, Адриан, а ведь именно в них настоящая опасность.

– Настоящая опасность – да, но это не единственная задача. В обращении находятся фальшивые банкноты, и вскоре это станет известно. Кто бы ни оказался их владельцем, он будет заподозрен и уж точно лишится своих денег. – Адриан почесал затылок.

– У меня есть предложение, – быстро сказал Эван. – Допустим, я как граф решил бы заняться благотворительностью. Добрые дела и все такое. Полагаю, я мог бы выделить некоторую сумму для покрытия подобных издержек? Дело вполне благородное, не так ли?

– Как это мило с твоей стороны, Маклейн. – Колин не смог сдержать усмешки.

Однако Адриан, видимо, подошел к предложению Эвана вполне серьезно. Немного поразмыслив, он кивнул, но вместо библиотеки направился через всю гостиную к противоположной двери.

– Он все знает, не так ли? – Эван перевел взгляд на Колина.

– Кажется, около недели назад во время разговора я упомянул о твоем нежном чувстве к этой шотландке, которая тоже была гравером.

– Уж и не знаю, как тебя благодарить, друг мой. В следующий раз, когда будешь пить со своим братом виски, обсуждая мои чувства, потрудись ему сказать, что она эти пластины не делала.

– И ты в самом деле в этом уверен?

– Более чем.

* * *

Через десять минут после возвращения в библиотеку Эван получил все необходимые сведения о местонахождении пластин, а также заверения, что Туикенем, Рамзи и Уолтер незамедлительно покинут Британию.

Убежденный, что теперь все в порядке, он жестом указал на дверь библиотеки.

– Мистер Колин Берчард проводит вас до места хранения пластин, а затем проследит, чтобы вы сели на ближайший пароход.

Кивнув в знак согласия, Колин вышел, Туикенем последовал за ним. Рамзи, немного потоптавшись на месте, в конце концов, тоже исчез, однако когда Уолтер не торопясь оторвал зад от стула, Эван преградил ему дорогу.

– Сядь, – приказал он и кивнул Майклу. Тот немедленно закрыл дверь и повернул ключ.

Уолтер замер, с удивлением наблюдая затем, как Эван сбрасывает сюртук.

– Защищайся, ублюдок. Да не трясись – никто не собирается в тебя стрелять.

– Чего вам от меня надо? – Уолтер затравленно огляделся. – Это все Рамзи придумал, он и Блумфид, который делал подписи.

– Они это придумали, но без тебя у них ничего бы не получилось. Им требовались пластины, а ты предал беззащитную женщину, чтобы до них добраться, и нашел людей, которые знали, как их использовать.

– Беспомощную? Черта с два. Вы, как видно, прежде никогда с ней не встречались. Упрямая дура! Прятать такое богатство в своем дурацком сундуке и не пользоваться им? Только и знала, что собирать несчастные крохи и потом раздавать их. – Уолтер засмеялся и осуждающе покачал головой. – Если бы не эта бестолковая…

Мощный удар в челюсть не дал негодяю повторить оскорбление. Светловолосая голова откинулась, Уолтер зашатался, и Эван, ударив снова, расквасил ему нос.

– Это за ее сестер и за опасность, которой ты подверг их, а остальное за Брайд. Только, пожалуйста, Хоторн, останови меня прежде, чем я убью его.

 

Глава 26

Жаркий огонь в камине согревал гостиную, но Брайд все равно продолжала дрожать. Огонь развели для Флер, жены мистера Дюклерка, когда та решила остаться в гостиной.

Несмотря на старания хозяйки отвлечь ее, Брайд понимала, что все ждут ужасных известий. Ужасных для нее.

Она не знала, чего страшится больше – тюрьмы или встречи с Линдейлом. Возможно, она бы предпочла избежать этого наказания. Возможно, Линдейл позволит дописать последнюю главу их печальной связи без своего присутствия; по крайней мере, Брайд на это надеялась.

– Скоро рассветет, – сказала Флер. – Когда встанут слуги, я сразу распоряжусь о завтраке. Вы, наверное, проголодались…

Миссис Дюклерк, тонкая, бледная, с темными волосами и неестественно красными губами, была воплощением хрупкой женственной грации. В мужской одежде и ботинках Брайд явно выглядела смешной рядом с этой леди и ее красивым мужем.

– Пожалуйста, не беспокойте своих домочадцев, мадам, я совсем не голодна. – Ее тошнило от страха и беспокойства, и вряд ли она вообще захочет есть. – Но я была бы очень признательна, если бы вы послали сообщение моим сестрам, мистер Дюклерк.

– Я уже сделал это, как только мы вернулись домой. Они знают, что вы не пострадали, но когда приедет Маклейн, он сможет послать им более полное сообщение.

Тон мистера Дюклерка показался ей мягким, даже сочувственным. Видимо, он не сомневался, каким будет это сообщение. Хороших вестей для ее сестер он явно не ждал.

Странный тюремщик – с очаровательной улыбкой и плавными движениями. Леди Мерденфорд говорила, что ее брат Данте участвовал в вечеринках Линдейла, пока не женился на Флер, и наверняка пользовался там большим успехом. Но теперь никто бы не сделал ошибки, посчитав его счастливым мужем. И не только заметный под домашней одеждой живот Флер был единственной причиной его заботы о жене.

Заметив взгляд Брайд, Флер невольно прикоснулась к животу.

– Вы наверняка хотите отдохнуть, мадам. Я очень благодарна вам за то, что вы не оставили меня в эти последние часы, но дальнейшее, боюсь, будет не слишком приятно.

– Я только и делаю, что отдыхаю. Данте следит за этим. А если вы ждете неприятностей, тогда вам тем более нужна компания. Не знаю причины вашего бодрствования, но уверена, что вы расстраиваетесь сверх меры. Лорд Линдейл никогда не бросает своих друзей, правда, Данте?

Мистер Дюклерк согласно кивнул, хотя в отличие от жены он прекрасно осознавал всю опасность положения.

Брайд продолжала прислушиваться, и когда среди звуков просыпающегося города различила стук копыт, вопросительно посмотрела на хозяина дома.

Дюклерк встал и протянул руку жене.

– Нам лучше удалиться, мисс Камерон. Идем, Флер, тебе все же пора немного отдохнуть.

Ободряюще улыбнувшись Брайд, Флер неохотно подчинилась.

– Линдейл действительно очень милый человек, и он намного добрее, чем притворяется. Если ваша судьба в его руках, я не думаю, что это место вам покажется плохим.

Брайд слабо улыбнулась. Эта нежная, красивая леди даже не представляла, что было поставлено на карту. Никто ей не сказал, что странно одетая женщина в ее доме может быть разоблачена как преступница.

– Если я смогу быть чем-то полезен, мисс Камерон, пожалуйста, без промедления сообщите мне. – Дюклерк вежливо поклонился, и супруги покинули комнату.

Еще несколько минут спустя Брайд услышала стук открывшейся двери и негромкие голоса. Обхватив себя руками, она попыталась унять дрожь. Еще некоторое время она сможет сохранять хладнокровие, но ее сердце уже разрывалось от сожаления и горя.

На пороге возникла темная фигура: видимо, по лестнице поднялся всего лишь один человек, Линдейл. Без сомнения, он пришел, чтобы сначала подготовить ее, а затем передать в руки полиции. Ей захотелось поблагодарить его за такую предупредительность и еще за многое другое, но Брайд продолжала сидеть неподвижно, словно статуя.

Он долго смотрел на нее, потом пересек гостиную и опустился на софу, с которой недавно встала Флер.

– Надеюсь, ты отдохнула хоть немного?

– Ода, мистер Дюклерк позаботился о моем удобстве.

– Неужели ты влюбилась в Данте? Таковы все вы, женщины. Дюклерк был несчастьем моей жизни, пока не женился. Я преследовал женщин, а в результате оказывалось, что половина из них преследует его. По какой-то причине он казался им безопасным, но я так и не смог понять почему.

Брайд невольно улыбнулась.

– Я бы не смогла влюбиться в человека, который столь нежно любит свою жену.

– Удивительно, правда? Когда это произошло, я сначала был настроен скептически, но, в конце концов, понял, что Данте прямо-таки ослеплен любовью. – Линдейл оглядел гостиную, как будто проверял, все ли на месте. – Это один из немногих приличных домов, где меня принимали до того, как я унаследовал титул. Флер не требовала от Данте, чтобы он прервал нашу дружбу, и даже пригласила меня на первый званый обед. Я всегда буду помнить ее доброту.

Слушая откровения графа, Брайд невольно закусила губу. Довольно странный момент для интимных воспоминаний.

Некоторое время Линдейл завороженно смотрел на огонь, затем повернулся к ней:

– Ты на самом деле приехала в Лондон, чтобы найти эти пластины и… своего любовника?

– Сперва мне стало известно, что пластины использовали. Потом я узнала, что одну фальшивую купюру пустили в обращение в Лондоне. Естественно, у меня возникло желание их найти, ведь я понимала, что подделки наверняка будут обнаружены.

– К счастью, фальшивомонетчики отпечатали не слишком много купюр, самое большее на тысячу фунтов, и мы вовремя их схватили. Бумага Туикенема предназначалась для того, чтобы сорвать солидный куш, после чего они собирались бежать на континент.

– Действительно счастье, что их остановили.

Подперев голову рукой, Линдейл устремил глаза на Брайд, но как ни старалась она понять, о чем он думает, по его бесстрастному лицу ничего нельзя было угадать.

– Данте передал мне то, что ты рассказала ему; и все же кое-что остается для меня неясным…

– Еще когда я была девочкой, отец порой уезжал на несколько дней в Сазерленд, где людей сгоняли с насиженных мест. Позже я узнала, что он раздавал выселенным семьям деньги, полученные от обмена фальшивых купюр.

– А, так это и есть тот волшебник! Он стал легендой. Видимо, потом ты заняла его место, чтобы не разочаровывать людей.

– Не сразу. После смерти отца я на время прекратила это.

– А что заставило тебя начать?

– Во время одной из поездок в Эдинбург я собственными глазами увидела, что творилось в Сазерленде. Тогда я поняла, почему отец решил пойти на это. Затем было продано наше графство, и все эти ужасы начали происходить у нас в долине. Люди останавливались возле нашего дома, умоляя о помощи. Конечно, я знаю, что подобные обстоятельства не извиняют меня…

В глазах Линдейла сверкнул гнев.

– Если бы тебя поймали два года назад, то повесили бы без всяких проволочек.

– Зато я хоть немного сумела помочь людям. Взвесив риск, я поняла, что все равно не смогу отказать им. Себе мы не оставляли из тех денег ни пенни.

– Никакой судья не примет твоих оправданий независимо от благородства твоей цели.

– Но я же не оправдываюсь перед судом, а всего лишь даю объяснения своему любовнику. – Брайд устало вздохнула. – Я не жду милости и говорю это в надежде, что ты, возможно, не будешь слишком меня ненавидеть.

– Как я понимаю, существуют и другие пластины, меньшего достоинства. Ты ведь не настолько безрассудна, чтобы пускать в обращение крупные банкноты.

Брайд кивнула:

– Пяти – и десяти фунтовые. Эти пластины не были украдены, потому что хранились не в сундуке, а в мастерской.

– Нам придется поехать и забрать эти пластины из вашего дома, после чего они должны быть немедленно уничтожены.

– Конечно. – Теперь Брайд поняла, зачем он приехал. Ему хотелось получить все пластины. – Я готова ко всему, но буду очень тебе признательна, если ты избавишь от этого моих сестер. Виновна только я – они понятия не имели…

– Вздор, – спокойно произнес Линдейл. – Ты все хочешь взвалить на себя, чтобы спасти остальных, и это и есть твой план. Ты не подделывала сигнатуры, Брайд: насколько я заметил, ты не обладаешь таким искусством.

– Доказательств их причастности к делу не существует. Молю тебя, пощади сестер и не губи их жизнь. Я старшая, это мое решение, мне и отвечать.

– Ты все продумала, как обычно. – Эван встал и принялся раздраженно ходить по комнате. – Я передаю тебя суду, а ты обмениваешь себя на сестер – такое решение ты видишь и такой помощи ты ждешь от меня?

Брайд опустила голову.

– Я знаю, что не имею права ничего просить, поскольку и без того уже достаточно скомпрометировала тебя.

– Да, черт возьми, ты меня скомпрометировала. Полностью. Я стою перед выбором: ты или проклятый долг. Ты или честь, о которой я не имею права забывать.

Гостиная сотрясалась от его гнева, и Брайд показалось, что даже вазы и фарфоровые статуэтки вздрогнули в испуге.

– Я должен выбрать, – наконец произнес Линдейл, и на этот раз его голос звучал на удивление спокойно. – Но выбора у меня нет. Человек, предавший тебя и укравший эти пластины, скоро отправится во Францию, остальные тоже. Пластины и бумага в наших руках. Не такой уж бесчестный компромисс. Уолтер ничего не сказал о тебе. К счастью, он действовал под влиянием неглупого человека, потому что по собственному разумению он бы продал тебя за миску горячей тюремной еды.

Сдернув с головы платок, Брайд вытерла слезы.

– Должно быть, ты считаешь меня полной дурой. Кажется, одиночество и участь старой девы сделали меня слепой.

– Это в его мнении ты была полной дурой, а вот что касается остального… По-видимому, я должен быть признательным всему, что делает тебя слепой, когда речь идет о недостатках бесполезных мужчин, так что не могу винить тебя за Уолтера.

– Ты не бесполезный. – Брайд изо всех сил старалась не зарыдать.

Линдейл вздохнул, потом нахмурился.

– Я уже просил, чтобы ты вышла за меня. Теперь, после ночных событий, я требую этого. Мои действия в твоих интересах выдали меня больше, чем я бы того хотел. Некий порядочный человек согласился закрыть на это глаза, но во второй раз он так уже не поступит. Если ты снова займешься подделкой денег, мое соучастие в преступлении станет очевидным.

– О нет, больше я никогда…

– Ты прекрасный гравер, как и твой отец. Сострадание к бедным и угнетенным может опять подвигнуть тебя на это.

– Нет, поверь моему слову.

– Прости, но мне требуются доказательства. Только если мы поженимся, я смогу постоянно присматривать за тобой и сестрами. Я больше не приму никаких возражений. – Линдейл скрестил руки на груди. – Что же касается твоих подопечных, то мы найдем более приемлемый способ помочь им: могу возместить их потерю без особого ущерба для моего кармана.

Линдейл заявил это так уверенно, что Брайд больше не сомневалась – дело улажено. Благодарность и любовь сжимали ее сердце; ей даже стало трудно дышать.

– Вы приговорили меня к довольно странному тюремному заключению, сэр. В конце концов, именно вы будете в оковах.

– Я пэр, а пэра сковать невозможно. А вот ты в самом деле будешь находиться в строгом тюремном заключении.

– И все же это в высшей степени необычное предложение. Думаю, вы не сознаете ужасных последствий, которые неизбежны, если я приму его.

– Для себя лично я не вижу никаких ужасных последствий.

Встав, Брайд подошла к нему.

– И все же они ужасные. Ведь если я соглашусь, то не потому, что вы этого потребовали, и не ради собственного спасения или спасения моих сестер.

Линдейл вытер слезы с ее щеки.

– Только не говори, что хочешь сделать это из благодарности. Это была бы худшая из всех причин.

– Нет, хотя я обязана тебе жизнью. Если я приму твое предложение, то лишь потому, что люблю тебя, несмотря на все твои недостатки.

В глазах у него появилось удивление, которое постепенно сменилось надеждой.

– И ты в самом деле намерена его принять?

– Конечно, потому что слишком сильно люблю тебя. Жизнь с тобой сделает меня счастливой, если даже мы будем жить в бедности в долине Шотландии. Но я не могу согласиться, если ты предлагаешь это как выход из положения или как компромисс. Любя человека в браке, подобном этому, я действительно буду чувствовать себя заключенной, а это намного хуже любого несчастья, которое приносит ссылка на каторгу.

Некоторое время Линдейл, сдвинув брови, смотрел на огонь, как будто спорил с собой, наконец глубоко вздохнул.

– Для тебя имеет значение, если я признаюсь, что это волнует меня больше, чем раньше?

Брайд попыталась сдержать безрассудную надежду.

– Думаю, это очень существенно меняет дело.

Подбородок Эвана дрогнул, глаза блеснули. Он снова глубоко вздохнул.

– Хорошо. Я настаивал, чтобы ты вышла за меня, потому что это необходимо, но теперь требую, чтобы ты сделала это, потому что я всем сердцем люблю тебя.

Смущенная улыбка делала его похожим на человека, который только что бросился вниз со скалы и вдруг, к своему изумлению, обнаружил, что падение не убило его.

– Я буду счастлива стать твоей женой, Эван.

Линдейл схватил ее в объятия.

– Ты украла мое сердце, Брайд! Не могу отрицать, что теперь я твой пленник. Я люблю тебя, и никакая другая женщина для меня больше не существует. – Он крепко поцеловал ее.

Брайд была настолько счастлива, что это казалось ей сном.

– Я несказанно рада, что твое сердце принадлежит мне, Линдейл, рада, что стала для тебя единственной женщиной. Но если ты вздумаешь порвать оковы и направить внимание на другую, тебе это чертовски дорого обойдется.

– Жуткие сцены, ты предупреждала.

– Да? И не забудь, пожалуйста, что я умею обращаться с пистолетом.

Выражение его лица вполне удовлетворило ее.

– Ты, конечно, шутишь?

– Ничуть. Я не собираюсь ни с кем тебя делить. Если ты заведешь другую любовницу, это разобьет мое сердце, и тогда я не знаю, что сделаю.

– А я-то думал, что ты любишь меня со всеми недостатками.

– Но я не говорила, что не жду кое-какого совершенствования.

Ужасные последствия, на которые Брайд намекала, теперь были ясны. Он разжал объятия, и его руки легли ей на плечи. Его взгляд пронизывал ее, как будто он хотел выяснить, то ли она имела в виду, но выражение лица Брайд оставалось серьезным. Пока он взвешивал ее требование, она с колотящимся сердцем наблюдала за ним.

– Как странно…

– Странно?

– Я представляю жизнь, в которой мне придется постоянно оставаться верным тебе, и это представление ничуть меня не расстраивает. Я даже не могу вообразить, что захочу другую женщину, причинив таким образом боль тебе. – Глаза Линдейла озорно блеснули. – Конечно, я также вообразил, каким будет ответ на мое хорошее поведение.

– Обещаю, он полностью удовлетворит тебя, любовь моя.

Эван снова обнял ее, и Брайд почувствовала, что ей хочется плакать от счастья и кричать от радости. Как хорошо быть любимой именно этим человеком! А любить его даже еще лучше.

Услышав трагический вздох Эвана, Брайд насторожилась.

– Опять что-то не так?

– Нет-нет, все в порядке, и я безумно счастлив. Вот только все получилось именно так, как я и боялся, – унаследованный титул действительно погубил мою прежнюю жизнь.

– Неужели ты возражаешь против этого?

В его тихом смехе прозвучала нота удивления, и он поцеловал ее.

– Граф Линдейл совсем не возражает, моя дорогая Брайд. Но Эван Маклейн безусловно ошеломлен.