Элзбет появилась на следующее утро, но Мойра, посмотрев на нее, подумала, что решение послать за ней было ошибочным. Жена дубильщика пришла с суровым лицом, ясно говорившем о неловких чувствах, которые она испытывала, вызванная в суд на процесс над проституткой.

Разумеется, не могло быть и речи о настоящем суде, так что Мойра и остальные ждали быстрого рассмотрения и решения, которые должны были вынести двое усталых мировых судей, судя по их виду, переслушавших на своем веку все, что только можно придумать.

Они едва взглянули на нее, чему она даже обрадовалась, учитывая состояние, в котором она пребывала. Ночь, проведенная за стенами тюрьмы Тан, превратила ее в жалкое подобие самой себя; с растрепанными волосами, с трудом держась на ногах, она теперь действительно походила на представительницу городских низов. Всех попавших в тюрьму женщин согнали в одну-единственную камеру, где не было ни скамеек, ни табуретов — лишь вонючие соломенные матрасы на грязном полу. В течение ночи настоящие проститутки одна за другой исчезали, когда охранники получали взятки от приходивших за ними клиентов. К утру, кроме Мойры, осталась только одна женщина.

Они предоставили Мойре слово, но на самом деле никто ее не слушал. Она окончила рассказ, и даже для ее собственных ушей он прозвучал неубедительно. В качестве свидетеля, который мог бы подтвердить правдивость показаний, она назвала Элзбет. Мировой судья пригласил жену дубильщика выйти вперед.

— Да, мне она рассказывала то же самое, — подтвердила Элзбет.

— Имеются ли у вас полученные из других источников сведения, доказывающие, что она говорит правду?

— Мне показалось, что все так и есть, как она рассказывает. Я еще подумала тогда, что слишком уж утонченные у нее манеры. Не такие, как у всех остальных. Да, она приехала одна. Расспрашивала меня, как пройти в Саутворк. Сказала, что знает там одну женщину, которая уехала несколько лет назад.

Один из судей поджал губы и многозначительно взглянул на второго.

— Еще выясняла, за сколько можно купить дом в городе, — добавила Элзбет, надеясь, что эта информация поможет Мойре. — С несколькими комнатами, чтобы можно было сделать из него постоялый двор.

— Вот как, — буркнул мировой судья.

Мойра застонала, понимая, что свидетельства говорят отнюдь не в ее пользу. Лучше бы жена дубильщика оставалась дома.

Элзбет показалось, что последние слова пробудили у судей интерес. Она оживилась:

— Еще она говорила, что приехала не для того, чтобы найти себе мужа. Это уж точно.

У Мойры создалось впечатление, что этот факт сыграл более важную роль, нежели все остальное, в решении ее судьбы. Когда судья оглашал приговор, ее охватила такая невыносимая усталость, что она не слышала почти ни единого слова.

Ее снова отвели в камеру, где она должна была ожидать, пока судьи вынесут приговор по остальным делам. В полдень пришел охранник, забрал ее и настоящую проститутку и вывел во двор, где уже стояли две телеги. Под стеной собиралась группа мужчин с вымпелами, бубнами и барабанами.

Ворота были распахнуты, и за ними уже скопилась толпа, пришедшая полюбоваться на приготовления. Пока люди сходились к воротам, кто-то накинул ей на плечи не первой свежести желто-белый халат и сунул в руку незажженную свечу. Чьи-то руки подтолкнули ее к телеге.

Мойра вдруг заметила море внимательных лиц. Ее рассматривали десятки глаз, в которых светились любопытство, презрение, насмешка и глумливый интерес. В наполовину прикрытых капюшонами глазах блестел религиозный фанатизм, смешанный с похотью.

Незнакомый страх заполонил ее онемевшую душу. Все-таки предстоящее позорище, похоже, будет хуже, чем она ожидала. Пусть она никого из них не знает, но к тому времени, когда закончится ее путешествие через город, унижение может раздавить ее. Наверное, публичная порка была бы не так страшна.

Мойра попыталась собрать волю в кулак, но бессонная ночь не прошла даром, лишив ее последних сил. Люди из толпы показывали на нее пальцами, многозначительно кивали головами; ей казалось, что грозная людская стена наступает на нее. Телега еще не сдвинулась с места, а Мойра уже почувствовала, как что-то внутри нее сломалось.

— Зря ты не сказала мне, что твою благосклонность можно приобрести всего за несколько монет, Мойра. Оказывается, я мог использовать тебя уже несколько недель, а я и не подозревал об этом.

Аддис! Она резко обернулась, и ее сердце подпрыгнуло от радости и облегчения — и тут же сжалось, когда она увидела, в каком он состоянии. У нее сжалось горло от страха, когда она разглядела ту яростную бурю, бушевавшую в стоящем рядом с ней человеке.

Она заподозрила, что его настроение вызвано не тем, что он обнаружил ее в таком месте и таком состоянии; скорее всего, он пришел в ярость из-за ее побега. Ее упавший дух не мог этого вынести.

— Вам нравится, если женщину, которая отказалась стать вашей шлюхой, выставят на посмешище всему миру в качестве проститутки? У меня была целая ночь, чтобы оценить иронию ситуации, и она давным-давно перестала казаться мне забавной.

— Память подшучивает над тобой. Я никогда не предлагал тебе цену проститутки. И не помню, чтобы ты отказывалась от чего-нибудь.

— Аддис, я прошу вас уйти. Он схватил ее за подбородок.

— Женщина, ты выбрала не самое удачное время и место, чтобы говорить своему лорду дерзости.

Она не нуждалась в напоминании о неприятностях, которые грозили ей с его стороны. Угроза, казалось, исходила' из его тела, струилась из глаз. Она отвернулась и уставилась на проститутку, с обреченным видом сидящую на телеге позади нее. Подошел охранник, уселся на край телеги и подхватил вожжи, готовый хлестнуть осла и повести через город маленький караван позора. Участники отвратительной церемонии встали в строй, поправляя барабаны и вымпелы.

Аддис сделал несколько шагов вперед, и его рука легла на плечо охранника. Тот съежился, когда сильные пальцы больно сжали его плечо.

— Сходи, позови мирового судью, — приказал Аддис.

Охранник торопливо бросился исполнять приказание.

Аддис вернулся к ней.

— Ты действительно рассчитывала, что укроешься от меня в этом городе?

— Это большой город.

— Не настолько большой, как тебе представляется. И в следующий раз, когда тебе снова вздумается сбежать, учти, что он опять окажется очень маленьким. — В толпе начали раздаваться возгласы протеста по поводу непредвиденной задержки. — Может, стоит отдать тебя им на растерзание, Мойра? Я устал от твоего бунтарства. Может быть, сегодня стоит дать тебе попробовать вкус свободы, которая, как ты утверждаешь, тебе дарована. Во всяком случае, сделать это легче, чем убедить мирового судью в том, что он совершил ошибку.

— И вы способны это сделать?

— Отдать тебя толпе?

— Переубедить мирового судью.

— Даже в этом городе благородная кровь что-то да значит, — одним пальцем он приподнял ее подбородок так, чтобы она смотрела ему прямо в лицо. — Но при этом ты должна будешь вести себя, как и подобает крепостной женщине, — именно это я и собираюсь сообщить судье. И еще ты должна поклясться, что больше не попытаешься сбежать от меня.

Участники постыдного парада, чтобы слегка успокоить недовольно шумящую толпу, принялись размахивать вымпелами и ударили в барабаны. Мойра увидела, что люди за воротами расступались по сторонам улицы, оставляя в середине узкую свободную полосу для телеги. Два или три охранника расталкивали зевак, расчищая путь недовольному происходящей заминкой мировому судье.

— Поклянись, — потребовал Аддис.

— Я больше не попытаюсь сбежать. Клянусь, — прошептала Мойра.

Мировой судья, пыхтя, остановился рядом с телегой.

— В чем дело? Мне сообщили, что какой-то рыцарь потребовал, чтобы меня позвали. Какое вам дело до проститутки?

— Я — Аддис де Валенс, лорд Барроуборо и родственник покойного графа Пемброка. Эта женщина принадлежит мне. Она родилась крепостной и приписана к моим землям в Дарвентоне.

— Тогда вы сможете забрать ее после того, как она получит назначенное городом наказание.

— Неужели город наказывает невинных женщин только для того, чтобы развлечь своих жителей? Она только вчера прибыла сюда вместе со мной, и мы случайно разделились, когда нас задержали у ворот. Она не проститутка, а всего лишь деревенская женщина, не знакомая с принятым в городе порядком.

— Случайно оказалась одна, говорите? — ухмыльнулся мировой судья. — Скорее всего, сбежала, а потом пыталась найти кровать самым легким для женщины способом, — он повернулся к ней. — А ты что скажешь, женщина? Ты и словом не обмолвилась о лорде, даже ради того, чтобы избежать наказания. И правда, эта телега, может быть, и не так страшна по сравнению с карой за побег, которая тебе грозит.

Стоящие неподалеку люди притихли, стараясь не пропустить ни единого слова из проходящего у телеги разговора. Не будь она такой грязной и изможденной, она, возможно, отказалась бы от публичной декларации, однако, учитывая, в каких условиях она оказалась, предлагаемый Аддисом шанс не мог быть отвергнут.

— Он мой лорд, — прошептала Мойра, сдерживаемые слезы жгли ей горло.

Мировой судья стащил с нее халат.

— Тогда покажи этим людям, что он действительно твой лорд, иначе мне придется иметь дело с беспорядками — они подумают, что я позволил какому-то рыцарю выкупить проститутку.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы наконец понять, чего от нее требуют. Слишком уставшая, чтобы принимать происходящее близко к сердцу, одержимая одним-единственным желанием — поскорее покончить со всем этим, она разжала пальцы, выпуская свечу, соскочила с телеги и подошла к Аддису. Опустив голову так, чтобы он не видел ее глаз, избегая встречаться с его взглядом, она опустилась перед ним на колени.

— Забирайте ее и впредь следите, чтобы в этих стенах она вела себя как следует, — презрительно произнес судья.

Аддис поднял ее на ноги. Рядом с ними неожиданно вырос сэр Ричард и взял ее за руку. Вдвоем они потащили ее через пялившуюся на них толпу.

Кое-кто из зевак явно не хотел лишиться любимого развлечения. Крики «шлюха» и «потаскуха» неслись им вслед, другие требовали, чтобы Аддис наказал ее, отпорол вожжами или розгами. Полетели перезревшие фрукты, гнилое яблоко с отвратительным чавкающим звуком ударило ей в спину. Лишь после того как они вышли за ворота, толпа оставила ее в покое, и то только потому, что вторая телега тронулась в путь.

Рыцари затащили ее в боковую улочку, где стояли их кони. Подхватив Мойру за талию, Аддис забросил обессиленную женщину в седло и сам взлетел на спину коня. Ричард сел на другого коня, но развернул его и уехал в противоположном направлении.

Цокая копытами, конь вез их по почти безлюдным боковым улицам.

— Как вы нашли меня?

— Расспрашивал торговок корзинами на рынках, — от его ледяного тона по коже у Мойры пробежали мурашки. Лорд Барроуборо не скоро забудет о нанесенной ему обиде и тех неприятностях, которые она ему доставила. Уж наверняка не раньше, чем они доберутся до его дома. — Я предположил, что твой товар не может остаться незамеченным, и в конце концов наткнулся на женщину, с которой ты вчера разговаривала. Она направила меня к дому мастера Эдмунда, а он рассказал, куда отправилась его жена с самого утра.

Как все, оказывается, просто. С ее стороны было совершенно глупо надеяться, что она может скрыться, пусть даже в таком огромном городе.

— Моя повозка осталась у Эдмунда с женой, — спохватилась она, вспомнив о своих вещах и в первую очередь о корзине для шитья. До нее вдруг дошло, что было бы самым страшным, если бы ее отвезли на Коклейн. Раз проституткам запрещено возвращаться в город, она потеряла бы все, включая рубин.

— Я пошлю за ней Ричарда, когда он вернется. Город только нам двоим позволил въехать за ворота. Остальные остановились за рекой, переночевали там, и он должен узнать, как у них дела.

Они проехали через низкие ворота длинного двухэтажного дома и оказались в небольшом дворике. По правую руку от мощеной площадки двора располагалась конюшня, левую часть двора занимала отдельная трапезная. Дальше Мойра увидела заброшенный сад, заросший густой травой. Двор и дом окружала полуразрушенная каменная стена.

Она повернулась, чтобы посмотреть на дом, обращенный фасадом к улице. Дом был довольно большой, наверное, комнат на шесть, рассудила она. Первая мысль, пришедшая ей в голову, была такова: после надлежащего ремонта, в котором он явно нуждался, Из него мог бы получиться неплохой постоялый двор.

Аддис снял ее с коня и потащил за руку в холл. Не сопротивляясь, она следовала за ним. Он пересек длинное помещение, резко распахнул дверь в торцевой стене и толкнул Мойру вперед. Споткнувшись в двери, она едва не упала и влетела в кухню. Старая худая женщина, мешавшая что-то в горшке над очагом, удивленно вскинула голову при их внезапном и шумном появлении.

— Искупай ее, а потом отправь ко мне наверх. Платье сожжешь, — приказал он и тут же скрылся за дверью; тяжелые шаги, удаляясь, эхом прозвучали в холле.

Старуха сморщила нос:

— Где он тебя отыскал?

— В тюрьме Тан.

— Тогда понятно. От тебя запах идет, как в сортире у дьявола.

— После ночи, проведенной в аду, в этом нет ничего удивительного.

— Да, натворила ты дел, Мойра Фолкнер. Мой муж до сих пор мечется по городу, пытаясь найти тебя, — она ткнула пальцем в сторону двери. — Вот он-то тебя наверняка прибьет, это точно. С твоей стороны не очень осторожно так злить мужчин.

Судя по выражению лица, женщина хотела сказать «глупо», но сдержалась.

— Вы кто?

— Меня зовут Джейн, а мужа — Генри. Мы служили еще его матери. И после смерти сэра Патрика остались здесь, хотя остальной народ разъехался и разбежался, кто куда. Мы приписаны не к Барроуборо, мы с ее фамильных земель, к тому же пробыли здесь достаточно долго, чтобы стать свободными. — Она склонила негнущуюся спину, поднимая с пола ведра. — Идем со мной, принесем воды для купания. После того, что ты натворила, не стоит заставлять лорда ждать до самого вечера.

Мойра взяла несколько ведер и через боковую дверь, выходящую в сад, последовала за Джейн. В нескольких футах от двери располагался колодец. Наполнив ведра водой, они вернулись в кухню. Оттащив от стены большую деревянную ванну, они вдвоем подвинули ее ближе к камину. Джейн поставила свои ведра у низкого огня, Мойра же вылила воду в ванну. Она еще несколько раз сходила к колодцу и присела рядом с Джейн, ожидая, пока вода согреется.

— И как вы жили все это время?

— В доме были припрятаны деньги, и мы нашли несколько тайников. Какое-то время протянули. А потом пришлось продать кое-что из мебели. Стулья из холла — красивые, добротные, со спинками, за них мы неплохие деньги выручили. Денег с одного стула хватало, чтобы жить четыре месяца. Конечно, жалко было продавать, только есть ведь хотелось. Да и продавали то, без чего можно обойтись. Даже в самых лучших залах часто сидят на скамейках, в этом нет ничего постыдного. Я все время говорила Генри — ну что в этом такого? О доме давным-давно позабыли, он никому не нужен. Да только Генри даже слушать не хотел. Он так старался, делал все, что мог, чтобы дом не развалился, но годы не те, и стены наполовину разрушились, в конюшне прохудилась крыша… ну, да ладно, ты сама увидишь все своими глазами, — она бросила взгляд в сторону дома. — Один только лорд ничего не заметил. Приехал мрачный, потому что его людям не разрешили въехать в город, но еще больше из-за того, что ты куда-то пропала. Сначала беспокоился, потом рассердился, а когда понял, что ты сбежала, то и вовсе разъярился. Так что не сносить тебе головы, Мойра Фолкнер. Натворила бед, теперь расхлебывай.

Мойра молча кивнула, выражая согласие, и опустила руку в ведро, проверяя, не согрелась ли вода. Она перелила воду в ванну и сбросила одежду, радуясь возможности избавиться наконец от грязи и мерзкого запаха.

Пока Мойра забиралась в ванну, Джейн успела окинуть ее тело оценивающим взглядом.

— Ну вот, без этих безобразных тряпок намного лучше, я тебе скажу. А я все думала — и зачем это он притащил с собой крепостную женщину из самого Дарвентона? Все мы с Генри голову ломали… Все-таки странно, что он все дела бросил, лишь бы только тебя разыскать.

Мойра опустилась в прохладную воду.

— У вас куска мыла не найдется?

— Есть немного. И не забудь волосы помыть, а то они похожи на крысиное гнездо. Сейчас мы тебя отмоем, и, может, если появишься перед ним свежей и чистой, тебе меньше влетит.

У Мойры не было ни малейшего желания думать о том, что ее ожидает и как сильно ей влетит от Аддиса. Может быть, и очень сильно, однако страха она не ощущала. Единственными чувствами, которые еще шевелились в ее измученной душе, были разочарование, обида и печальное смирение. Она публично объявила его своим лордом и пообещала не убегать, таким образом, добровольно приняв кандалы, которые клялась никогда больше не надевать. Она вошла в тюрьму Тан, точно зная, кто такая Мойра Фолкнер, а вышла из нее совершенно другим человеком. Воспользовавшись ее слабостью и уязвимостью, он заставил ее сделать то, чего она делать не собиралась, и это свидетельствовало о многом, слишком многом, показывая, что на самом деле существует между ними.

Живя в тени Клер, она имела немало возможностей наблюдать за тем, как мужчины вроде Аддиса относятся к женщинам, к которым испытывают настоящую привязанность, и как обращаются с теми, кто попросту привлек их внимание, — леди благородных кровей или простыми горожанками, женами свободных граждан или вилланов. Привязанность лишь в некоторой степени обуздывала врожденное желание рыцаря доминировать и владеть, подчинять и покорять. Мойра почти надеялась, что он изобьет ее, как того требовала толпа. После этого о чудесной ночи можно было бы с облегчением позабыть навсегда. Возможно, ей даже удалось бы пробудить в себе немного ненависти к нему. Она надеялась, что он поможет ей в этом, и, если вспомнить состояние, в котором находился Аддис, можно было рассчитывать, что он не разочарует ее. Единственный вопрос заключался в выборе средств, с помощью которых он захочет продемонстрировать свое главенство и заставить ее подчиниться.

Она намылила волосы, нырнула под воду, чтобы смыть пену, и высунула голову из воды как раз в тот момент, когда Джейн, подобрав с пола платье и сорочку, бросила их в камин.

— Нет!

— Он велел сжечь твою одежду.

— У меня больше ничего нет, все осталось в повозке. Теперь придется ждать, пока ее привезут.

— Я сейчас принесу одеяло. Будет немного жарковато, но все равно лучше, чем это тряпье. Оно даже для нищего не годится, вот что я тебе скажу.

— Вы не могли бы одолжить мне сорочку, только на сегодня? Я немного больше вас, но если она просторная, то, по крайней мере…

Джейн повернулась к ней, уперевшись руками в бока.

— Послушай-ка меня, дорогая. Ты можешь не слушаться своего лорда и сбегать от него, сколько тебе угодно, но это ваше личное дело, между ним и тобой. Я не видела его с тех пор, когда он был еще мальчишкой, но мне кое-что известно о лордах, и первая заповедь — это не сердить их. Куда нам с Генри деваться, если он разозлится и вышвырнет нас из дому? Если он приказал мне сжечь твою одежду, я ее сожгу. Пока он не велел дать тебе что-нибудь из моей одежды, ничего ты от меня не получишь. У меня и сорочек-то всего три. И вообще, как я вижу, твоя история может закончиться двумя способами. Или он побьет тебя, когда ты поднимешься, или воспользуется тобой; ни первый, ни второй случай не сулят моей сорочке ничего хорошего. Вряд ли она после этого останется целой.

Джейн могла бы и не напоминать столь прямолинейно о том, о чем Мойра отказывалась даже думать. Возможно, до этого дело и не дойдет. Все-таки она редко ошибалась, даже когда видела Аддиса и в более добром расположении духа.

Джейн принесла эль и хлеб.

— Подкрепись. Еда всегда помогает.

После еды Мойра действительно почувствовала себя немного лучше.

— Я тебе вот что скажу, — продолжала свою песню Джейн, протягивая ей старое полотняное полотенце. — Я вчера в саду нашла несколько ягод земляники. Так что, когда все закончится, приходи ко мне, и мы их съедим. И еще у меня мазь есть, так что если тебе сильно достанется, мы тебя вылечим. А теперь вытирайся и причешись. Вот гребешок. Или лучше я сама тебя расчешу.

Мойра опустилась на табурет и уставилась на обугленные останки платья. Джейн старательно работала гребешком. Прошло больше часа с того момента, как они приехали, но она сомневалась, что Аддис позабыл о ней.

Джейн принесла из дома одеяло, и Мойра завернулась в него. Под плотной шерстью ей стало немного спокойнее, купание и еда придали сил. Решив, что оттягивать решающий момент и дальше нет смысла, она выяснила у Джейн, как пройти в покои, покинула кухню и решительно зашагала через трапезную.

В покоях его не оказалось. Она произнесла безмолвную молитву благодарности. Решив подождать несколько минут, чтобы позже можно было с чистой совестью сказать, что она его ждала, Мойра вошла внутрь.

Комната больше походила на большую спальню. По крайней мере, одному стулу удалось спастись — Джейн и Генри не успели продать его, — и он стоял перед столом у выходящего на улицу окна. Остальная обстановка состояла из кровати под пологом, нескольких табуретов и сундуков.

Она тихо подошла к окну и посмотрела вниз на город. Ей вдруг захотелось снова очутиться в Дарвентоне, там, где ее знают. Лондон слишком велик, слишком шумен, слишком жесток. Однако она застряла в нем и, по всей видимости, надолго, отрезанная от того образа жизни, который когда-то вела. Она поклялась своему лорду не убегать.

Если отдать ему рубин и выкупить свободу, заплатив назначенную им непомерно высокую цену, будет ли это означать и освобождение от клятвы? Свободные женщины не убегают, они просто уезжают. И что потом? Оказаться свободной в этом городе, но без имущества, без денег? И как потом жить? Как она вернется в Дарвентон в одиночку, и если вернется, что за жизнь ее там ожидает? Дарвентон был подходящим местом для того, чтобы заботиться о Брайане и планировать собственное будущее. Но сможет ли она жить в старом пустом доме до конца своих дней, лишившись надежд, воплощением которых для нее всегда был маленький красный камень?

Вряд ли Аддис будет настаивать, чтобы она осталась при нем навсегда. Да, сейчас, когда в доме всего двое постоянных слуг, она ему пригодится, но в один прекрасный день это закончится. Возможно, со временем…

Посторонний звук ворвался в ее мысли. Резко обернувшись, она вздрогнула и отпрянула от окна, увидев стоящего в двери Аддиса. Она отошла от окна в тень стены, словно желая исчезнуть, раствориться, как она часто делала в прежней жизни.

— Ты не должна меня бояться, — произнес он.

«Должна», — подумала она отчаянно. Потому что заметила, с каким лицом он рассматривал ее, и этого короткого мига хватило, чтобы понять: если она не проявит максимальной осторожности, ей никогда не видать свободы.