— Я только что сообщил своим людям, чтобы они потихоньку пробирались в город по одному в разное время, а вы теперь заявляете, что мы должны возвращаться к ним. Что-то я ничего не разберу, — бурчал Ричард.

Аддис молча укладывал вещи в притороченные к седлам мешки, пытаясь подавить хаос в мыслях и ядовитое разочарование, которое безжалостно жгло душу.

Будь проклята ее гордость. Будь проклят ее непоколебимый реализм и практичность. Будь она проклята!

Наступила ночь. Наверное, он сейчас раздевает ее? Держит в руках ее полную, совершенную грудь? Ласкает напряженные соски, лижет те места, в которых его собственный язык осмелился побывать только в мечтах? Как поведет себя ее каменщик? Использует ее, как до него использовал торговец шерстью? Или все-таки не станет торопиться и постарается доставить ей удовольствие? Отдастся ли она ему полностью или только лишь предоставит тело для удовлетворения мужниных потребностей?

— Не понимаю, зачем платить за постоялый двор в Саутворке, когда здесь полно свободного места? Если только потому, что вы не хотите видеть крошку Матильду, то можете не переживать — Уэйк отправляет семью из города до тех пор, пока все это не закончится.

Он видел, как дрожали у нее на ресницах слезы, отчего чистая синева ее глаз становилась еще глубже. Обращенные на него, похожие на крошечные чистые озера, они отражали его собственное осознание невозвратимой потери. Тот последний взгляд был переполнен грустью и счастьем. Он видел ее дрожащую улыбку, пока она прижималась к его руке губами, которые он так хотел поцеловать. Она уходила прочь, стройная и сильная, забирая с собой то единственное, что имело для него подлинную ценность, оставляя его наедине с тем, что им обоим следовало признать много недель назад. «Я всегда буду любить тебя хотя бы за то, что ты предложил».

Он стер мучительные образы из сознания, жалея, что не может с такой же легкостью очистить сердце. Не осталось ничего, кроме сознания долга. Нет направления, осталось только выполнить свои обязанности по отношению к той самой родовой чести и крови, которые и воздвигли между ними непреодолимые стены. Во имя отца он доведет начатое до конца, но в глубине души сейчас ему все равно, победит он или проиграет в начавшемся противостоянии.

Он открыл шкатулку с браслетами:

— Пора обменять их на монеты. Твоя леди случайно не знает среди местных перекупщиков кого-нибудь, кто дал бы за них справедливую цену?

— Я спрашивал ее, как вы и велели. Она назвала несколько имен. А что касается вашей странной идеи перебраться на тот берег реки, то это неразумно. Вы сами пораскиньте мозгами — кроме всего прочего, нам придется возвращаться, если дело сдвинется, а мостов тут не один, а несколько, и перекрыть их ничего не стоит. Лучше оставаться в городе, особенно на случай, если что пойдет не так.

— Я не зеленый паж, которому не помешает урок по основам стратегии.

— Да я ничего такого и не имею в виду, милорд. Мне просто непонятно, откуда вдруг взялось это решение.

Он отдал Ричарду браслеты, затем положил ему на ладонь рубин. Его охватило внезапное и острое желание сохранить драгоценный камень в память о ней, как амулет. Впрочем, лучше избавиться и от камня, и от воспоминаний.

— И рубин продай тоже. Завтра, как можно раньше, продай все.

Ричард, нахмурившись, смотрел на богатство, которое держал в руке. Он взял рубин и поднес его к глазам:

— Из драгоценностей матери? Чего ж вы про него не сказали раньше? Я-то, когда набирал людей, думал, что платить придется только из тех денег, что мы выручим за золото. А за камешек можно получить ого сколько!

— Это не материн камень. Мойры. Я получил его в обмен на дом.

— Мойры? Кто бы мог подумать, что у крепостной женщины найдется такая штуковина! Где, интересно, она его раздобыла?

— Она не крепостная. Сегодня я подарил ей вольную. И дом. Если не ошибаюсь, она хочет открыть здесь постоялый двор.

— Даже если так, она будет рада, если мы останемся. А когда подойдут другие, у нее свободных мест не будет!

— Сомневаюсь, что она обрадуется, если я останусь. И наверняка это не обрадует ее будущего мужа.

— Будущего му… вы имеете в виду каменщика?

— Да.

Ричард помолчал, пережевывая услышанное.

— Сдается мне, что вы планы свои строите так, будто знаете ее мысли наизусть, а все может обернуться по-другому, вот увидите. Может, вы все усложняете, а зря. Как хотите, но лучше все-таки остаться здесь, и вы это сами знаете, милорд.

— Поверь, я знаю ее мысли достаточно хорошо. Завтра с первыми лучами солнца мы съезжаем.

— Знаете что? Если вы не против, милорд, я все-таки спрошу ее. Раз Мойра собирается устроить тут постоялый двор, вы можете обидеть ее, если остановитесь в другом месте.

— Ты ее не найдешь. Она ушла.

— О чем это вы?

Аддис рассеянно пошелестел несколькими свитками пергамента, остановившись на последнем.

— Она с ним.

— Да нет же, говорю вам! Дьявол, я ее видел совсем недавно, как раз перед тем, как пришел сюда.

Он похолодел: — Где?

— Да тут, во дворе. Она прибежала, запыхавшись, и мы еще посмеялись, что она чуть-чуть снова не оказалась на улице после комендантского часа, и…

— Она была одна?

— Вроде, да, но я просто проходил мимо и не заглядывал.

— Как она выглядит?

— Ой, очень похожа на Мойру, знаете ли? Как еще она может выглядеть? Правда, уже стемнело, почти ничего не было видно, но, как по мне, так нормально она выглядела, больше и сказать нечего. Ну, немножко запыхалась. Атак — ничего особенного. А в чем дело-то?

Аддис подошел к двери, отчаянно борясь с вспыхнувшей помимо его воли безумной надеждой. В конце концов, она владелица этого дома и имеет полное право вернуться. Более того, теперь он здесь гость, и она, возвращаясь, ожидала, наверное, что его уже не будет. Рийс, скорее всего, пришел вместе с ней. Возможно, они собирались нынешней ночью насладиться простором и удобством постели в верхних покоях. Он без труда находил тысячу причин для ее возвращения, ни одна из которых не имела отношения к нему, и все же надежда горела в нем, как детское нетерпение, которое невозможно погасить. Наверное, ему не надо идти к ней, но и не пойти он был не в силах.

Он бросился вниз по лестнице, а вслед ему покатился голос Ричарда. Выйдя в тишину внутреннего двора, Аддис огляделся по сторонам. Инстинкт подсказывал ему, что ни в комнате, ни на кухне ее нет и быть не может. Он пробрался в самый конец сада, вглядываясь в темноту.

— Легкая фигура шевельнулась поодаль, бесшумно, словно призрак, двигаясь между деревьями. Он медленно зашагал вдоль стены, пытаясь рассмотреть, не просматривается ли рядом с ней мужской силуэт.

Она была одна. Остановившись, он следил за ней из тени, а она задумчиво переходила от одного дерева к другому, то срывая цветок, то дотрагиваясь рукой до густой листвы. Каскад волос низвергался на плечи, образуя темные полосы на бледном платье, живой вуалью закрывая лицо, когда она склонялась, чтобы понюхать розу.

Она казалась безмятежной в своем одиночестве. Она выглядела, как и подобает выглядеть женщине, вполне довольной течением событий и жизнью в целом. Зародившаяся было надежда разлетелась вдребезги, натолкнувшись на стену разочарования.

И все же ее близость подействовала на него, как вода на пламя, и сожаления и тревоги последних часов уступили место блаженному умиротворению. Он решил, что постоит еще немного, в последний раз насладившись этим чудесным спокойствием, затем заберет Ричарда и уедет.

Мягкий бледный силуэт замер. В течение нескольких ударов сердца она не шевелилась. Ему показалось, что весь сад замер в этот миг. Затем Мойра наклонилась и сорвала цветок.

— Я влюбилась в тебя, когда мне было двенадцать лет.

Она произнесла эти слова так, будто продолжала прерванный разговор, который перед расставанием необходимо закончить.

Он качнулся к ней, радуясь тому, что она дала повод подойти к ней ближе. Женщина помедлила на тропинке, дожидаясь, пока он поравняется с ней. Ни надежды, ни разочарования; теперь он ощущал лишь спокойствие от того, что может хотя бы недолго побыть рядом.

— С моей стороны, наверное, жестоко было ничего не замечать, Мойра. Боюсь, я причинил тебе боль, даже не зная об этом.

— Радости мне досталось больше, чем боли. Не стану отрицать, время от времени было больно видеть тебя с Клер, но я была счастлива твоим счастьем. И радовалась за нее. Даже когда сердце разрывалось на части, меня согревала любовь. Любовь делала мою юную жизнь осмысленной, указывала цель и освещала путь.

— Я начинаю жалеть о том, что ничего не знал. Почему ты не сказала?..

— Тень Клер, заявляющая о своей любви? Ты бы поднял меня на смех. Или отнесся к этому, как к детской увлеченности. Вероятно, поначалу так оно и было.

— Может быть. Хочется думать, правда, что я был немного добрее.

Они дошли до дальней стены, и она прислонилась к ней спиной, перебирая полевые цветы в собранном маленьком букете.

— Я любила тебя все время, пока тебя не было. Я не думала ни о чем, просто знала, что люблю. Странно, правда? Я полагала, чувство постепенно угаснет, когда пришло известие о твоей смерти, но когда ты вернулся, я поняла, что никуда оно не делось. Опасная это штука, любовь. Я и от нее тоже пыталась бежать, не только от крепостной зависимости.

Пыталась и пытается до сих пор.

— Он пришел с тобой?

— Рийс? Нет. Он решил, что я ему в жены не гожусь. Даже дом в качестве приданого не помог.

— Он глупец.

— Совсем нет. Более того, наверное, я в жизни не встречала более разумного мужчины. Он знает, что я все еще люблю тебя. И понимает, что никакие драгоценности не смогут освободить меня от такой зависимости.

Он оперся плечом о стену, жалея, что не видит в темноте выражения ее лица, ощущая боль и гордость оттого, что она так смело и спокойно говорит о своей любви к нему. Голос Мойры звучал ровно и уверенно, как будто некая внутренняя решимость придавала ей сил. Его же кровь кипела, чувства бурлили, как в жерле вулкана.

— Если бы документ, подписанный законником, мог дать тебе ту свободу, которой тебе не хватает, я был бы счастлив подарить его тебе.

Она рассмеялась и шлепнула его букетом по носу.

— Так я и поверила.

— Ты еще встретишь своего мужчину. Ты красива, а теперь и обеспечена. У тебя замечательное сердце. Вот увидишь, будет еще много мужчин, которые сочтут за честь заполучить тебя в жены.

— Мне кажется, я не хочу выходить замуж, Аддис.

Вот и все. Однозначное заявление, окончательно разрушающее крохи надежды на то, что она все-таки передумала и решила принять предложение, сделанное им у собора. Он отказывался верить пустоте, моментально образовавшейся внутри него. Гордая, практичная Мойра. На одном дыхании поведавшая о своей бесконечной любви и тут же похоронившая даже призрачный шанс на ее продолжение.

Он понимал, что уйти сейчас равносильно аду, однако остаться, значило бы обречь себя на еще более жестокие муки.

— Я не ожидал, что ты вернешься сегодня. Собирался уехать до твоего появления завтра утром, но, раз уж так получилось, мы с Ричардом отправимся немедленно.

— Вам совсем не обязательно уезжать. Верхние покои остаются за тобой — и сейчас, и всякий раз, когда будешь в Лондоне, Кроме того, с твоей стороны совсем не по-рыцарски было бы бросить меня в тот момент, когда я вернулась, махнув рукой и на гордость, и на благоразумие.

Аддис уставился на ее профиль, глядя, как она нюхает цветы, тщетно пытаясь увидеть ее лицо в темноте.

Он едва отважился задать вопрос, потому что боялся услышать ответ:

— Так ты вернулась в свой дом или ко мне? Женщина удивленно вскинула голову, как будто ответ был совершенно очевиден.

— Оказывается, ты глуп, любовь моя. Конечно же, к тебе, — Мойра положила руку ему на грудь. — Навсегда, сколько бы времени у нас ни осталось.

Волна благодарности и облегчения взметнулась бешеным ураганом. Он поднял ее руку, покрывая ее поцелуями, затем схватил Мойру в охапку, прижимая к себе. От раздавленных между их телами цветов исходил сладостный аромат. Он окунулся лицом в ее волосы, каждым дюймом кожи чувствуя ее близость. Последние слова лишь на мгновение приостановили его, но тут же нахлынувшая радость обретения бесследно унесла с собой все тревоги о завтрашнем дне.

Она склонила голову, предлагая поцелуй, и ее движение стало последней каплей, прорвавшей плотину чувств. Жажда — скорее духовная и душевная, чем физическая, — вызвала мгновенную реакцию. Сладкий вкус ее губ откликнулся во всем теле, пробуждая к жизни яростную и неукротимую страсть. Она лизнула его кончиком языка в символическом приятии.

Он окружил ее плотно сплетенными в кольцо руками, боясь, что она может исчезнуть в любую минуту, если он хоть чуточку отпустит ее. Ему хотелось привязать эту женщину к себе, слить тела воедино, поглотить ее собой. Необузданная плоть заявила о себе в полный голос, заставляя прижиматься к ней еще сильнее; он исследовал языком ее рот в подобии единения, которого так жаждал. Она на мгновение отстранилась от него, разрывая поцелуй, но лишь для того, чтобы освободить зажатые меж телами руки и обнять его.

Он покрывал страстными поцелуями ее шею, пока не наткнулся на тяжело пульсирующую жилку за ухом. Его губы сомкнулись на горячих ударах, объединяя жизненные ритмы обоих сердец. Она слабо вскрикнула, приподнимаясь на цыпочках, вытягиваясь в струну от невыносимого желания.

— Я хочу тебя. Хочу. Всю. Сейчас, — пробормотал он, уткнувшись ей в плечо.

— Да.

Ее безоговорочное согласие окончательно свело его с ума. Он едва удержался, чтобы не бросить ее на землю.

— Где? В твоей комнате?

— В покоях. На твоей постели.

— Теперь и в твоей.

— В нашей постели.

Чтобы подняться наверх, ему пришлось разомкнуть объятия. Он взял ее за руку и повел через сад, не разбирая дороги, шагая по цветам и продираясь через плотные кусты живой изгороди.

Она следовала за ним, увлекаемая его целенаправленным движением, точно так же, как по пути в собор. Платье зацепилось за куст, и свет от факела на мгновение выхватил из темноты его лицо, когда он обернулся, чтобы сломать ветку. У нее вздрогнуло сердце. Там, в саду, говоря о своей любви к нему, она чувствовала себя смелой и уверенной. Сейчас же, увидев его возбуждение и ожидание, она даже слегка испугалась; от былого самообладания не осталось и следа.

На лестнице Аддис пропустил ее вперед, отстав на шаг; она спиной чувствовала его напряжение, рука, прижавшаяся к бедру, подталкивала ее вперед. Она вошла в покои и остановилась в центре комнаты, обратив внимание на упакованные вещи и оружие. Несмотря на принятое решение, Мойра вдруг почувствовала неловкость и страх. Он закрыл за собой дверь и посмотрел на нее, затем взял со стола свечу и прошелся по кругу, зажигая остальные.

— Ты не должна меня бояться, — произнес он с туманной улыбкой. — Я тебя не съем.

— Могу я положиться на слово чести рыцаря? — нервно рассмеялась она.

Он на мгновение замер, задумавшись над ответом, затем затряс головой:

— Нет.

— Ну что же, никто не сможет обвинить тебя в том, что ты не предупредил меня, как и подобает благородному человеку, — испытывая головокружение, едва не падая, она села на край кровати и наблюдала, как вспышки пламени озаряли его лицо, подчеркивая резкость черт и выделяя сверкающие золотом глаза. На нем была варварская балтийская одежда из звериной кожи, и она обрадовалась, что он сменил праздничные богатые одеяния на костюм, который ей так нравился.

— Ты напоминаешь мне о необходимости выполнения рыцарских обязанностей. Я полагаю, раз ты сдалась, это означает, что я должен выдвинуть определенные условия, — Аддис вернул свечу на стол. — Но знаешь, сейчас я не чувствую себя христианским рыцарем. Да он и не выглядел таковым.

— После столь долгой и непрекращающейся осады, надеюсь, меня не четвертуют?

— Постараюсь.

Аддис снял накидку, и она стала буквально пожирать его истомившимися от страсти глазами.

Он приблизился и остановился перед ней. Каждый его шаг учащал биение ее сердца, усиливая возбуждение.

Его грудь с литыми мышцами находилась на расстоянии вытянутой руки, ноги слегка касались ее бедер. Она увидела, насколько он напряжен, и предвкушение грядущего наслаждения глухими толчками отозвалось в ее теле.

Дрожащими руками Мойра потянулась к нему и погладила грудь, восхищаясь ее силой. Ей нравилось чувствовать прикосновение ладони к коже мужчины. Опустив голову, он смотрел на нее, не мешая, не останавливая. Она наслаждалась прикосновениями к его плоскому животу, к талии. Она пробежалась руками вдоль его бедер, разглаживая пальцами оленью кожу штанов. Подавшись вперед, она прильнула к нему губами, закрыв глаза и дрожа в волнующем ожидании.

Аддис провел пальцами по ее волосам, прижимая лицо к своему телу, и поцеловал ее макушку.

— Я никогда не занимался любовью с женщиной, которую люблю. Честное слово, никогда.

Это была неправда, но если время и гнев притупили его воспоминания о последнем разе, она не будет сейчас ему об этом напоминать.

— Ты хочешь сказать, что любишь меня, Аддис?

— Да. Я должен сказать тебе об этом. Я люблю тебя обеими половинками своей души. И обе они соединяются, делая меня цельным человеком, только когда ты рядом.

Он поднял ее и слегка повернул, чтобы развязать шнуровку на зеленом платье. Снимая с нее одежду, он легко касался пальцами кожи, приятно возбуждая, в то время как ткань плавно соскальзывала вниз. Аддис убрал ее длинные волосы за спину и повернул Мойру лицом к себе. Он сбросил с ее плеч сорочку, которая, спадая, повторила каждый изгиб ее тела, оставив Мойру, стоящей как обнаженную богиню в золотистом сиянии свечей. Он едва прикасался к ней, буквально пожирая ее глазами; ладони же просто нежно скользили по коже. В конце концов, он бережно, словно хрупкий бесценный предмет, уложил ее на постель и избавился от оставшейся на нем одежды. Два нагих тела несколько мгновений неподвижно лежали рядом.

Кончики его пальцев двигались от груди к бедрам, взгляд следовал за руками.

— Ты прекрасна, Мойра.

Она и в самом деле ощущала себя прекрасной. Самой прекрасной женщиной в мире. Драгоценной, необыкновенной, красивой, любимой и желанной. Равной всем Клер и Матильдам королевства. Любовь, бережно пронесенная ею через большую половину жизни, расцвела, наполняя ее счастьем.

Он созерцал ее восторженным взглядом, прикасаясь к ней мягкими, нежными и чрезвычайно приятными поцелуями, сопровождающимися неторопливыми ласками. Руки и губы медленно двигались вдоль ее тела, как бы смакуя находки и запоминая ответные приливы наслаждения. Желание заявляло о себе, рассыпаясь маленькими искорками и дрожью, питая восхитительное возбуждение. Она вытянулась и изогнулась дугой, предлагая свои груди его вниманию.

— Я думал, что буду ласкать тебя полночи, делать то, о чем раньше мог только мечтать или видеть во сне, но, кажется, ты мне не позволишь этого, — Аддис улыбнулся, не прекращая ласк, которых она искала. Вихри райского наслаждения проносились по ее телу. — Впрочем, я и сам вряд ли выдержу.

— В следующий раз, — едва слышно прошептала она.

Он нежно сжал пальцами ее сосок и наклонился, чтобы лизнуть его кончик языком. Стрела напряженного возбуждения пронзила ее и ударила в распаленное влажное лоно, уже пульсирующее в тяжелом мучительном ожидании. — Да, в следующий раз. И в следующий после него. И еще… У меня много мечтаний.

Несмотря на это, он уделил, казалось, целую вечность, чтобы наградить ее интимными ласками, дразня языком и губами ее груди, целуя их со сдержанной страстью. Он довел ее до бешеного буйства сладострастия. Мойра обняла — его, чувствуя, что каждая точка ее тела, каждый проблеск сознания требуют большего.

Она потянулась к нему, взялась за твердую мужескую плоть, используя знание его тела, чтобы бросить вызов его сдержанности. В ответ он стал ласкать ее, спускаясь ниже и ниже, пока не достиг горячего лона. Жар и страсть испепеляли ее, а он нежно поглаживал внутреннюю поверхность ее бедер. Она потеряла контроль над своим телом. Желание волнами расходилось по ее телу, неистово требуя того, в чем она так долго себе отказывала.

Аддис привстал, согнул ее ноги в коленях и уложил так, чтобы ступни касались друг друга. От прохладного воздуха и отчаянного вожделения она вся трепетала. Он дотронулся до ее открытого чувственного места, и стон удивления и благодарности вырвался из нее. Он приподнялся, взглянул на нее, и его пальцы стали сводить ее с ума. Она сотрясалась от нежных прикосновений и ласк, тело и разум слились в едином страстном желании, которое разгоралось все сильнее и сильнее. Утонченные ощущения придавали остроту бездонной потребности желания, требовавшей наполнения. Он, словно услышав это требование, всунул палец внутрь ее, и она, откликнувшись глухим стоном, изогнулась и с благодарностью подалась вперед. Но облегчение пришло ненадолго. Почти тотчас же оно стало, скорее, мучительным обещанием, чем наполнением, отчего потребность стала просто невыносимой.

— Я хочу видеть, насколько ты меня хочешь, — сказал он. — Я хочу видеть, что ты чувствуешь то же, что чувствую я, и хочешь того же, что и я.

Он впился губами в ее грудь; одновременно неторопливо исследуя ее своей рукой. Дрожа всем телом, она неистово застонала. Нет, терпеть больше сил не оставалось.

Он склонился над Мойрой, устроившись между ее ног, и перенес вес своего тела на руки. Мойра подвинулась ближе к нему и с силой притянула его к себе, с нетерпением ожидая завершения, и почти сгорая от желания, грозившего сжечь ее дотла. Она схватилась за его ягодицы и приподняла свои бедра, чтобы поглотить его, изнемогая от желания управлять. Он вошел в нее с такой силой, что их тела содрогнулись, и она закричала от изумительного ощущения, как будто ее разделили на части. Потрясение прояснило ее чувства.

Аддис нависал над ней с серьезным выражением лица; плечи и руки были напряжены. Ее тело постепенно расслаблялось, привыкая к вторжению. Он, должно быть, почувствовал это, так как искра беспокойства во взгляде погасла.

— Я отступлю в конце, чтобы ты не забеременела.

Чувство боли затухло, оставив лишь полноту божественного ощущения, заполнившую всю ее сущность. Она гладила лицо Аддиса, наклонив его вниз для счастливого пьянящего поцелуя.

— Нет. Не надо. После всего того, что было, пусть все будет до конца.

Он двигался осторожно, то внутрь, то наружу, подчеркивая свое обладание, то отступая, то атакуя, иногда останавливаясь, пока ее тело не начинало двигаться к нему навстречу. Ощущение того, что он внутри и вокруг нее, касания тел, неимоверной близости так усилили ее чувства, что ей хотелось разрыдаться. Она была прикована его силой, принимая, умоляя, поглощая и погружаясь в драгоценную реальность этой долгожданной близости.

Она думала, что он утолил ее голод, но постепенно его настойчивое тепло появилось вновь, проходя дрожью через все ее тело, пробуждая свежие воспоминания о том, как они соединились. Когда желание вновь обострилось, вздохи удовлетворения сменились удушливыми стонами. Он искал ее рот для чувственного поцелуя, который подходил бы ритму его тела, затем опустил голову, чтобы взять ее грудь в свои губы, нежно лаская ее, и вызывая еще большую вспышку чувств.

Он согнул ее ноги и поднял их вверх, чтобы войти еще глубже, теперь уже не так осторожно; он доставлял ей удовольствие, и одновременно получал его сам. Он утолял то, чего требовало его тело, и тем самым вызывал в ней новый прилив желания. Его тело, изгибающееся со все более ускоряющимся ритмом и нарастающей силой, приводило ее в восторг. Высвобождение дремлющих сил заставило ее затаить дыхание, сознание полностью сосредоточилось на высшем пределе, к которому они приближались. Он двигался еще сильнее и быстрее. Требовательно. Утвердительно. Проникновенные ощущения вызвали у нее ответную дрожь. Напряжение изливалось из него в нее, вихрем уходя в их слияние. Пик возбуждения, глубокого физического наслаждения унес ее в пропасть, затем поднял в невероятные высоты; фантастические ощущения разлились по телу, сотрясая ее в неземном наслаждении. Он испытал то же самое вместе с ней, сдавшись оргазму, опустошившему их обоих.

Его обессиленное тело накрыло ее, и она оплела его руками и ногами, сохраняя их союз и смакуя пульсирующий экстаз. Мойра осознала, что никогда в жизни не испытывала такого покоя и умиротворенности. Такой полноты.

«У меня такое ощущение, будто я очутилась в новом мире. Мне кажется, будто земля, воздух и каждое растение изменились».

Он слегка приподнялся, посмотрев на нее удивленным взглядом. Мойра поняла, что она сказала это вслух. Но мимолетное озабоченное выражение лица быстро исчезло, и Мойра улыбнулась тому, что прочла в ответ в его глазах. Определенно, любовь. Несомненно, удовлетворение. Бесспорно, счастье. Но также что-то еще. Обладание и собственность. Моя, заявляли его глаза.

И это было так. Его. Не по праву рождения, а по доброй воле.

Он лежал рядом с ней и крепко обнимал ее. Она прижалась к нему, обхватив одной рукой и ногой. Они еще долго предавались безмолвному спокойствию, прежде чем он заговорил.

— Я думаю, что твой торговец шерстью молился слишком усердно. Если бы не отсутствие девственной плевы можно было подумать, что ты действительно вдова-девственница. Тебе не следовало быть такой нетерпеливой. Я не хотел сделать тебе больно.

— С тобой терпение неуместно, — усмехнулась она. — Мы с Джеймсом поженились во время Великого поста, а умер он сразу же после Страстной недели, вот почему меня так назвали. Предполагалось, что мы отложим совершение наших брачных обязанностей до Пасхи, как это обычно случается. Однако он был не настолько набожным.

— В постели с такой с женщиной, как ты, не устоит даже святой. Итак, он несколько раз поддался грешному плотскому удовольствию, но убедился, что тебе грешить не нравится. Я почему-то испытываю к нему не самые теплые чувства. Не только потому, что он был у тебя первым, хотя, признаюсь, и поэтому тоже. Что бы ты ни говорила тогда, на сеновале, мне кажется, что он причинил тебе боль, и не потому, что ты была нетерпеливой.

— Я была его женой.

— Еще одна причина испытывать к нему неприязнь, — он с озорством взглянул на нее. — Мне следует предупредить тебя, что я не очень предрасположен к молитвам. Как бы ты не пожалела потом, что разделила свое ложе с крестоносцем и бывшим пленником.

— Я никогда не пожалею, что разделила его с тобой. Кроме того, ты не убедишь меня, что прошло уже восемь лет…

— Нет. Только два. Что слишком долго для любого мужчины. Если бы не твой подарок в Саутворке, сегодня вечером в саду я пригвоздил бы тебя к стене.

Она посмотрела на его красивый профиль. У него была возможность выбрать себе любой подарок, пока он находился в доме свиданий. Она просто предположила…

Аддис приподнялся, опираясь на локоть. Он гладил ее тело сверху вниз, и его вдумчивый взгляд следовал за рукой.

— Если и есть в мире два человека, которые безраздельно принадлежат друг другу, то это я и ты, Мойра. Но ты не собираешься остаться со мной, не так ли?

— Я сейчас здесь.

— Но отправиться со мной в Барроуборо ты не намерена?

— Я обязательно поеду посмотреть, как ты въедешь в ворота своего замка, но жить там с тобой я не буду. Тут я свое решение не изменю, Аддис. Я буду твоей возлюбленной и останусь с тобой, пока ты не вернешь принадлежащее тебе по праву родовое имение или не женишься, но я собираюсь жить своей жизнью здесь.

— А если ты родишь моего ребенка?

— Тогда я воспитаю его и буду этому рада.

— А если родится сын…

— Если это будет сын, он может предпочесть жизнь ремесленника или торговца. Не все рожденные от благородной крови годятся в рыцари. Наш король — живое тому доказательство.

— Ты должна предоставить право решать это ему, Мойра. И мне.

— Когда он достигнет положенного возраста, и он, и ты сможете решить это. По крайней мере, возраста, в котором его можно было бы отдать в подмастерья. Но запомни, до этого момента я не уступлю ребенка, Аддис. Не думай, что я откажусь от всего, что останется от тебя, пока ты не заставишь меня.

Он тихо выругался.

— Я не понимаю твоей гордыни, честное слово. Ты отдаешь себя мне, но с оговорками о времени и месте. Ты делишь со мной ложе, но не дашь мне позаботиться о тебе, как о жене или любовнице. Ты говоришь, что любишь меня, но при этом сразу же заявляешь, что покинешь меня. Я не знаю, смогу ли принять это.

— Ты должен пообещать, что примешь. Ты позволишь мне уйти, когда придет время. То, что я тебе однажды сказала в этой комнате, остается в силе. Твои обязательства и жизнь, для которых ты был рожден, не изменились, — она гладила его нахмуренное лицо и улыбалась. — Давай насладимся гармонией того, что мы будем вместе все эти дни, которые у нас есть. До конца, здесь и сейчас, без прошлого и будущего, нашептывающих на уши сомнения. По крайней мере, на какое-то время я буду полностью твоей. Пока это возможно, давай побудем просто Аддисом и Мойрой, любящими друг друга. Я очень счастлива. Просто не надо раньше времени позволить произойти тому, что должно произойти примерно через месяц, и тем самым разрушить мое счастье.

— Так, по-твоему, вернуть себе честь я смогу, только потеряв тебя. Тогда это будет слишком горькая победа.

Наверняка, когда придет время, без разногласий и сложностей не обойдется. И все же он, казалось, принял ее условия, и его поцелуй скрепил соглашение. Они вернулись к любовным играм, и нежной поверхностью бедра Мойра почувствовала его возобновившееся вожделение.

— Тогда в Уитби я сказал, что хочу познать тебя всю, каждую твою частичку. И когда говорил, я хотел обладать тобой так, как только может мужчина обладать женщиной, ожидая, что на это у меня будет впереди вся жизнь, а не несколько недель. Если ты будешь моей лишь надолго, пусть будет так. Но на этот раз никаких переговоров, Мойра. Ни секунды.

Он нежно перевернул ее и наклонил вперед, прижимаясь бедрами к ее ягодицам. Он вновь осторожно проник в нее и замер в неподвижности, заполняя ее всю без остатка. Склоняясь над ней, Аддис прижался к ее спине, поглаживая ладонью упругую грудь.

— Как хорошо быть внутри тебя. Все как будто становится на свои места. Лучше, чем в любом сне, — произнес он из-за ее плеча. — Скажи мне еще раз, Мойра. Скажи, что ты вся моя.

Она ощущала то же самое.

— Я вся твоя, Аддис.

Его поцелуи, покрывающие спину и шею, его пальцы, играющие ее грудью, быстро возбудили в ней очередную волну желания, требующего утоления. Ощущение путешествия по дороге страсти, когда он находился внутри нее, потрясло Мойру с самого начала. Постанывая от жажды, она покачивалась всем телом, довершая идеальную полноту движений.

Крепкая рука легла на ее бедро:

— Нет, любимая. Давай я буду делать это медленно, чтобы продлить удовольствие как можно дольше.

И это действительно длилось долго. Долгая сладкая близость, полная внимательности друг к другу. Его тело изгибалось, повторяя изгибы ее тела, как будто они слились в единое целое. Соединение стало нормой, а разделения невозможно было даже представить. Красота единения пробудила в ней нечто намного большее, чем просто удовольствие. Он прикоснулся к ней, чтобы дополнительными ласками довести ее до момента, который обязательно принесет ей облегчение.

Этой волшебной ночью он взял ее еще три раза, и лишь после этого они уснули. Каждое их соитие было фантастическим сном со своим неповторимым удовольствием. В последний раз Мойра, обмякнув, рухнула на него, изнемогая от неземных ощущений. Ее последним счастливым воспоминанием было то, что она лежала, прислонившись щекой к его груди, а сильные руки крепко обнимали ее.