– Я прошу вас всех помочь мне, – заявила Пен.

Она сидела в своей гостиной. На ней было простое черное платье. Пен помнила, что должна изображать траур. После свидания с Джулианом Пен не вернулась к Леклеру, а переехала в собственный дом.

Сейчас вокруг нее сидели самые близкие ее подруги.

– Скажи нам, что делать, – поддержала ее София. – Для тебя мы готовы на все.

– Боюсь, – прищурилась Пен, – просьба моя окажется не из приятных. Так что, если откажетесь, я вас пойму.

– Для тебя мы готовы на все, – повторила на этот раз Флер.

– Вам предстоит выступить со свидетельствами, компрометирующими графа. В конце концов, он умер. Если его репутация и пострадает посмертно, ни ему, ни кому-либо другому это ничем не грозит. Я бы и не стала этого делать, если бы не надеялась таким образом помочь Джулиану.

– Прекрати оправдываться, – фыркнула Шарлотта, единственная из подруг уже посвященная в подробности плана Пен. – Граф был тот еще фрукт! Хорошо было бы, если б то, что ты сейчас собираешься обнародовать, стало достоянием гласности еще при его жизни!

Пен посвятила Шарлотту в свой план прошлым вечером. Реакция Шарли была в ее духе: громкой, эмоциональной, полной «непарламентских» выражений.

– Я уже советовалась с мистером Найтриджем, – продолжала Пен. – Он тоже считает, что если всем станет известно, почему я в свое время ушла от мужа, это может сыграть на руку Джулиану. Самые пикантные подробности мы, разумеется, совсем уж открыто разглашать не будем, но, думаю, все-таки стоит распространить их через интимные разговоры между дамами. В этом я рассчитываю в первую очередь на тебя, София. У тебя, как правило, чаще всего собираются самые большие любительницы сплетен.

– Я к твоим услугам, дорогая! – кокетливо улыбнулась та. – Скажи лишь, что именно я должна рассказывать.

Пен вздохнула. То, о чем ее просила София, было сложнее всего. Слава Богу, некоторый опыт у Пен уже был – вчерашний откровенный разговор с Шарлоттой. Но то был все-таки разговор с близкой подругой. Пен же хотела, чтобы отвратительные подробности интимной жизни покойного графа стали известны всему свету. Была здесь и еще одна причина: она молчала, боясь повторить судьбу Клео. Пен нелегко было говорить об этом. Если уж рассказывать обо всем, придется говорить и о собственной трусости.

Но в конце концов, все эти женщины, сидящие сейчас перед ней, – ее подруги. Пен знала: что бы ни случилось, они всегда поймут и поддержат ее. К тому же она идет на это ради Джулиана.

– Короче, в первый же год моего замужества, – начала она, собравшись с духом, – я узнала: от женщины, которая делит с ним постель, Глазбери склонен требовать много такого, что никак нельзя назвать нормальным или порядочным.

Пен рассказала им даже те подробности, о которых не стала упоминать тогда в разговоре с Джулианом. Рассказ занял минут пятнадцать. Все это время Пен, вынужденная снова вернуться к ужасным воспоминаниям, не могла побороть отвращения, хотя, казалось бы, прошло много лет и подобные эмоции больше не должны волновать ее душу.

Эту ужасную правду о графе дамы воспринимали по-разному: рот Флер открылся от удивления, да так и не закрывался до самого конца рассказа; София, судя по выражению ее лица, была в шоке; Диана с трудом удерживала слезы; лицо Бьянки казалось каменным.

Пен не стала говорить прямо, что подозревает графа в убийстве Клео, но намеками, как ей казалось, дала подругам прийти к тому же умозаключению. Во всяком случае, Бьянка заметила вслух, что смерть Клео странным образом совпадает с тем временем, когда граф потребовал, чтобы Пен вернулась к нему.

Шарлотта выразилась более откровенно:

– Я удивляюсь, Пен, что ты сама не убила его еще много лет назад!

Бьянка задумчиво постучала пальцами по спинке софы, обитой розовым дамасским шелком, на которой сидела.

– Я полагаю, если свет об этом узнает, симпатий и жалости к покойному в нем заметно поубавится. А значит, симпатия к твоему Джулиану возрастет. Мистер Найтридж, должно быть, имел в виду это, когда сказал, что твои откровения сыграют Джулиану на руку.

– Должно быть, – согласилась Пен.

– Так что, можно сказать, будет два судебных процесса, – вставила Флер. – Официальному суду будет предшествовать суд общественного мнения. Нетрудно догадаться, что последний во многом повлияет на решение первого.

– Это была идея мистера Найтриджа? – поинтересовалась Диана. – Оказывается, этот Найтридж человек весьма неглупый, хорошо знает свет.

– Идея целиком принадлежит нашей Пен, – сообщила Шарли. – Мне кажется, что слухи об уме Найтриджа сильно преувеличены. Это мое мнение, если желаете его знать.

– С каких это пор тебя интересует, желаем ли мы знать твое мнение? – фыркнула Бьянка. – Ты всегда высказывала его, желают тебя слушать или нет.

– Вы поможете мне? – спросила Пен. – Станете рассказывать свету о проделках моего благоверного? Царство ему небесное, прости, Господи! Я понимаю, что все это очень тяжело и неприятно.

– Конечно, мы поможем тебе! – воскликнула Бьянка. – Я думаю, все подробности описывать нет нужды. Достаточно намеков, а остальное люди додумают. Уверяю вас, кое-кто еще при жизни графа подозревал о его извращенных наклонностях. Вот они-то сейчас и вспомнят свой подозрения!

Пен потупилась.

– Но получается, я и сама не без греха, если какое-то время потворствовала его выходкам.

– Это не грех, – поспешила уверить ее Диана. – Ты же не поощряла его выходки, а просто, не хотела выносить сор из избы. Ты ведь считала, что ославить его было бы непорядочно. Но теперь, когда я узнала, что он вытворял с этой невинной девочкой Клео, я сама готова кричать о его преступлениях на всех углах! До чего он ее довел!

– Теперь уже, Пен, – заявила Шарли, – если даже ты сама передумаешь и станешь просить нас, чтобы мы молчали, молчать мы не будем! Я, во всяком случае. О преступлениях этого чудовища должны узнать все.

– Выше голову, Пен! – улыбнулся Леклер, помогая ей выйти из экипажа, когда они приехали в Гайд-парк.

Поправив помявшуюся юбку траурного платья и выпрямив затекшую от поездки спину, Пен вышла из кареты. Не успела она ступить на землю, как в ее сторону тотчас же повернулись головы достаточно большого количества зевак, даже чья-то проезжавшая мимо карета затормозила. Очевидно, сидящим в ней тоже очень хотелось поглазеть на успевшую стать почти легендарной графиню.

Леклер и Данте взяли сестру под руки. Легкий ветерок развевал ленты на шляпке Пен.

Пен не ожидала столь пристального интереса публики к своей скромной персоне. Прошло всего лишь два дня с тех пор, как она договорилась с подругами о своей новой тактике, а их действия уже начали приносить обильные плоды.

Пен не стала сама посвящать братьев в пикантные подробности интимной жизни своего покойного мужа. Их, очевидно, уже успели посвятить жены. Пен догадывалась об этом, потому что стоило кому-нибудь упомянуть о Глазбери, как лица братьев искажались гримасами.

– Что ж, – сказала Пен, – ничего страшного – мне не привыкать быть объектом сплетен. Утешает, что на этот раз сплетни могут принести мне пользу.

Пен уже ни от кого не скрывалась. Напротив, она как можно больше старалась быть у всех на виду. Если бы братья не предложили ей сегодня эту прогулку, она сама послала бы за ними.

– Адриан ездил в Блэкберн, – сообщил Леклер. – София рассказала ему об этом похищении. Он хочет попытаться вытащить Джонса из блэкбернской тюрьмы в Лондон для показаний.– Вряд ли Джонс признается в убийстве Клео, – вздохнула Пен.

– Да, улик маловато, – согласился Леклер. – Но он даст показания о том, как похищал тебя по заданию графа. От этого-то ему уж никак не отвертеться.

– Послушай, Леклер, – встревожилась Пен, – а не выйдет ли наоборот? Если судья узнает, каким чудовищем был Глазбери, он может поверить, что Джулиан убил графа? Такого ведь и убить поделом!

– Знаешь, предоставь Найтриджу решать, что твоему Джулиану на пользу, а что нет. Найтридж – парень толковый, поверь мне.

– Ты будешь присутствовать на суде, Пен? – спросил Данте.

О дате суда уже было объявлено: он состоится через два дня. Всего два дня... Пен снова начинало казаться, что время мчится с необыкновенной быстротой.

– Разумеется, я пойду, – откликнулась она. – Мне нет смысла скрываться: весь свет и так уже знает, что он мой любовник.

Площадь перед зданием суда буквально кишела людьми. Здесь были журналисты, желавшие заработать на интересе обывателей ко всякого рода громким делам, просто любители «жареных» сенсаций... Экипаж Данте еще не успел остановиться, как к нему уже подскочил вертлявый мальчишка. Он предлагал газету с подробностями преступления, которое сегодня будет раскрыто. Но Данте так сурово посмотрел на парня, что тот поспешил ретироваться в поисках другого покупателя.

Пен вышла из экипажа. Пока она была в пути, никто не обращал на нее внимания: карета Данте была не такой уж известной в городе, чтобы каждый узнавал ее с первого взгляда. Но стоило Пен показаться в своем траурном платье, как даже не знавшие ее в лицо сразу поняли, кто перед ними. Каждый в толпе норовил протиснуться поближе к ней.

– Быстрее, Пен. – Взяв ее под руку, Данте поспешил скрыться в дверях.

Зал суда был переполнен. Стоило Пен войти, как все взгляды тотчас же устремились на нее. Никогда еще Пен не приходилось видеть столько откровенно пожирающих ее глаз. Пен закрыла было лицо вуалью, но тотчас же решительным жестом откинула ее.

– Нет смысла прятаться, – сказала она Данте. – Все и так знают, кто я такая. Что ж, пусть глазеют, коли не совестно.

Данте заранее послал слуг, чтобы заняли для них места. Крепко держа Пен за руку, он начал протискиваться сквозь толпу. Вскоре появились Леклер с Бьянкой и Флер, а затем Сент-Джон и Шарлотта.

Пен почувствовала, что внимание толпы переключилось на кого-то еще, только что вошедшего в зал. В толпе вдруг образовался коридор. По нему гордо прошествовала невысокая дама с царственной осанкой в умопомрачительном платье цвета зеленого яблока. Желтая шаль и роскошная шляпа с двумя огромными перьями дополняли ее кричащий наряд. Герцогиня Эвердон явно старалась сделать свое появление на процессе как можно более демонстративным.

София заняла место рядом с Пен.

– Я уже предвижу, что напишут в газетах, – улыбнулась она.

– Что именно? – спросила Пен.

– Что герцогиня Эвердон оделась на суд, как на бал к королю. Уж слишком роскошно.

– Успокойся, София, никто не назовет твое платье слишком роскошным. Твой вкус всегда безупречен.

– Сказать по правде, я нарочно так вырядилась. Если сегодняшний суд – спектакль, то и я решила в свою очередь разыграть им небольшую сценку. А шляпу такую огромную надела для того, чтобы Джулиану было легче найти нас в зале. Адриан, уезжая сегодня в Блэкберн, наказал мне, чтобы на суде я сидела непременно рядом с тобой. Странно, что герцогиня вообще пришла сюда. Косые взгляды и сплетни не волновали Пен, но преданность подруг трогала ее сердце.

– Вряд ли, думаю, у какого-нибудь обвиняемого была когда-нибудь такая сильная поддержка! – улыбнулась Пен.

– На моей памяти нечто подобное было, – заверила ее София, – мне не первый раз приходится участвовать в «группе поддержки» на суде. Кажется, уже начинается... – Она взяла Пен за руку. – Выше голову, подруга!

Пен не могла не признать, что Найтридж подготовился к этому процессу как нельзя основательно. Натаниэль продумал все до мелочей, вплоть до своего костюма. Внушительного роста, в широкой мантии и белоснежном парике, Найтридж совершенно затмевал собой судью, казавшегося рядом с ним маленьким, старым и сморщенным. В манере адвоката допрашивать свидетелей чувствовался виртуозный профессионал. Найтридж парадоксальным образом умел сочетать деловую бесстрастность с увлекательностью театрального представления.

Сам же подзащитный выглядел довольно бледно. Казалось, Джулиан задался целью ничем не помогать Найтриджу. На вопросы Джулиан отвечал холодно и односложно. Бедняге Натаниэлю приходилось словно клещами вытягивать из него каждое слово. Разумеется, некоторая доля хладнокровия, с которой джентльмен встречает суровый приговор, делает ему честь, но Джулиан держался как-то уж слишком отрешенно, словно его вовсе не волновала собственная судьба.

Но Пен знала, каких усилий стоило Джулиану подобное хладнокровие. Уже одно то, что он сейчас, должно быть, ощущал себя выставленным напоказ перед толпой зевак, точно некий любопытный музейный экспонат, наверняка ранило его сердце.

Пен знала, почему Джулиан защищался так вяло. Он не хотел отводить подозрений от себя, иначе бы эти подозрения снова пали на Пен.

Джулиан сразу же заметил ее в зале, но за все время процесса он больше не кинул на нее ни одного взгляда. Пен пыталась сохранять хотя бы внешнее самообладание. Ей, кажется, это удавалось, но сердце просто обливалось кровью. Когда прокурор зачитывал обвинение, Пен почти физически почувствовала, что Джулиана вырывают из ее объятий навсегда.

Прокурор подошел к Джулиану с какими-то бумагами в руках.

– Вы признаете, сэр, что ненавидели графа? – сурово спросил он. – Даже хотели его смерти? Эти бумаги написаны вашей рукой. В них вы строите планы убийства графа. И такая бумага не одна. Вы занимались подобными планами на протяжении многих лет. Позвольте зачитать кое-что из ваших записей.

Он зачитал. Записи Джулиана были переполнены мрачной ненавистью к Глазбери и вымышленными сценами смерти графа от его руки.

Многие в публике перешептывались. Пен сидела ни жива ни мертва. Джулиан, как ни странно, хранил все тот же безразличный вид. Пен огляделась вокруг. Судя по тому, как смотрели на Джулиана собравшиеся в заде суда, сейчас они видели в нем преступника, а не добропорядочного джентльмена.

–Даже подруги Пен, казалось, были поражены тем, что обнаружилось в бумагах обвиняемого. Леклер сидел с посеревшим лицом, словно участь Джулиана была однозначно решена.

Прокурор занял свое место, явно довольный произведенным эффектом.

И тут поднялся Найтридж. Лицо его было хмуро.

– Позвольте мне эти бумаги, господин прокурор! – произнес он.

Тот передал ему бумаги.

– Мы видим, что большинство записей датировано, – начал Натаниэль. – Даты написаны теми же чернилами, что и весь текст. Стало быть, они выставлены тогда же, когда все это и было написано. Что же мы видим? – Он перелистал бумаги. – Вот это и это написано десять лет назад, это – пять, а это... – он поднес бумагу к глазам, – простите, господа, дата стерлась... но если я правильно разобрал, аж пятнадцать лет назад! – Он усмехнулся. – Что-то слишком долго вы вынашивали свои планы, мистер Хэмптон!

– Может быть, я не столько вынашивал планы, сколько просто носился с фантазиями? – таким же насмешливым тоном откликнулся тот.

Публика одобрительно рассмеялась.

– Мне тоже так кажется, сэр, – подхватил Найтридж. – Осмелюсь предположить, что никаких реальных планов вы на самом деле и не вынашивали. – Он выразительно потряс пресловутыми бумагами перед публикой. – Ваши записи, сэр, слишком эмоциональны, чтобы производить впечатление реальных планов, составленных с холодным расчетом. Перед нами скорее записки человека, которого мучает что-то такое, что он, как джентльмен, не может высказать при всех. И ему остается лишь изливать душу на бумаге. Осмелюсь предположить сэр, что при допросе вы далеко не обо всем поведали следствию.

Джулиан молчал.

– Ваши представления о чести по-прежнему мешают вам быть до конца откровенным, – продолжал Натаниэль. – Позволю себе задать вам несколько вопросов. Не бойтесь, вашу честь они не затронут. Итак, первый. Все эти годы вы были адвокатом семейства Леклер, не так ли?

– Да, сэр.

– Когда графиня Глазбери уходила от мужа, она обращалась к вам за советом?

Джулиан молчал.

– Ваше молчание, сэр, – заявил Найтридж, – я вынужден засчитать как положительный ответ. Позволю себе предположить, мистер Хэмптон, что, решаясь на подобный шаг, графиня поведала вам кое-что о том, почему она уходит от мужа. Ведь разрыв с мужем наверняка оказал бы не самое благоприятное влияние как на положение графини в обществе, так и на ее репутацию! Таким образом, я предполагаю, что все эти годы вам было известно о графе что-то такое, что было тайной для остальных.

В публике послышались перешептывания, напоминавшие гудение встревоженного улья. Пен почувствовала, как взгляды присутствующих снова оборачиваются в ее сторону. Она знала, что ее план сработал отлично: все самые пикантные подробности интимной жизни графа, на которые сейчас намекнул Найтридж, теперь уже ни для кого не являлись секретом.

Джулиан вдруг блеснул глазами на Найтриджа.

– Не слишком ли вольные предположения вы делаете, сэр?

– Не вижу ничего слишком вольного в своем предположении: узнав, что муж графини плохо с ней обращается, вы начали испытывать к нему антипатию. Как еще может отреагировать джентльмен, узнав о чьем-то неблагородном поведении?

С глубокой задумчивостью Натаниэль несколько раз прошелся взад и вперед перед прокурором. Вдруг неожиданно резко остановился и посмотрел на бумаги в своих руках.

– Какая толстая, однако, пачка, ваша честь! – проговорил он, обращаясь к прокурору. – Это все бумаги мистера Хэмптона? И во всех них одно и то же? Планы убить графа? Позвольте посмотреть! Так, так... – приговаривал он, пробегая бумаги глазами. – Гм! Любопытно... Господа! Я полагаю, суд должен познакомиться с этими бумагами. К сожалению, в интересах моего подзащитного я вынужден зачитать их перед всеми, ибо по ним, как я считаю, можно составить мнение о характере мистера Хэмптона в целом и о том, было ли у него на самом деле намерение убивать графа.

– Что это за бумаги? – шепотом спросила София.

– Понятия не имею! – пожала плечами Пен. Она не обманывала подругу. Она действительно слышала об этих бумагах в первый раз.

– Если он, к сожалению, вынужден зачитать их, – фыркнула София, – то каким же образом это может быть в интересах Джулиана? Ничего не понимаю!

Приняв эффектную позу и держа перед собой одну из бумаг на расстоянии вытянутой руки, Найтридж начал:

– Датировано шестнадцатым апреля 1816 года. В тот год вы, мистер Хэмптон, если не ошибаюсь, как раз только что окончили университет. Поскольку это письмо все эти годы хранилось у вас, то, полагаю, особе, которой оно адресовано, вы его никогда не отправляли. Откашлявшись, Натаниэль начал читать: – «Моя несравненная возлюбленная...»

Он прочитал его до конца. Это было любовное письмо. Нежное, восторженное письмо юноши к женщине, которая, как было понятно из слов автора, почему-то уже никогда не сможет стать его женой.

Все время, пока Найтридж читал, Пен не сводила глаз с Джулиана. Она живо представила его пишущим это письмо: юным, только что окончившим университет с блестящим дипломом, талантливым, полным надежд, от переизбытка чувств шепчущим вслух те слова, которые, в тот момент мог доверить только бумаге.

Пен и понятия не имела, что в те годы у Джулиана была какая-то тайная любовь. Но кто же эта таинственная привязанность? И почему Джулиан так и не женился на ней? Может быть, эта девушка его чем-нибудь обидела?

Закончив, Найтридж выразительно посмотрел на Джулиана. Тот молчал, глядя в сторону. Пен подумала о том, как, должно быть, тяжело ему сейчас, когда эта тайная страница его жизни стала достоянием толпы любопытствующих обывателей.

Найтридж развернул другое письмо. Огромный зал притих в ожидании новых сенсаций. Тишина воцарилась такая, что было слышно даже, как шуршит бумага в руках Найтриджа.

– Двадцать первое января 1822 года. «Моя несравненная возлюбленная...»

Еще одно любовное письмо. На этот раз в его словах еще сильнее сквозила грусть. Завороженная музыкой нежных слов, Пен самозабвенно вслушивалась в чтение. Но вдруг промелькнула фраза, чем-то удивившая ее. Пен даже не сразу поняла, чем именно.

– «В отличие от той легендарной женщины, чьим именем ты названа, твой муж – не Одиссей. И ты имеешь полное право не хранить верность такому мужу».

По залу словно прокатилась какая-то волна. Большинство публики поняли намек, содержавшийся в этой фразе. Поняли даже раньше, чем сама Пен.

«Женщина, чьим именем ты названа...» Жену легендарного Одиссея, как известно, звали Пенелопа. Письмо Джулиана было адресовано ей, Пенелопе.

Пен с удивлением уставилась на Джулиана. Почувствовав это, он, в свою очередь, обратил взгляд на нее.

Закончив чтение письма, Найтридж принялся за другое. Еще письма... Стихи... В одних воспевалась неземная красота и грация возлюбленной, другие сквозили отчаянием человека, охваченного безнадежной любовью.

Весь мир словно исчез для Пен. Публика вокруг нее уже перешептывалась в открытую. Даже самым недогадливым тугодумам уже стало ясно, кто та «прекрасная незнакомка», которой посвящены все эти стихи и письма.

Но Пен почти не замечала того, что творится вокруг нее. И даже не потому, что ей было мало дела до реакции всей этой светской черни. Джулиан не отводил от нее взгляда, а для Пен сейчас существовал только он. Найтридж продолжал чтение, но Пен казалось, что сам Джулиан произносит все эти нежные и страстные слова, раскрывающие самые глубины его сердца.