– Купил меня?

– По правде говоря, не тебя – я выкупил твой договор ученичества.

– Ты не можешь этого сделать.

– Не только могу, но и сделал.

– Тогда вернись и скажи, что передумал.

– Нет. Сделка заключена.

Джоан показалось, что ее голова сейчас расколется пополам. Она оттолкнула Риза и прошла мимо, свирепо поглядывая на дом Джорджа.

– Тогда я покончу с этим бездельником, этой пьяной тряпкой, и никакой сделки не будет!

Риз поймал ее за руку и удержал. Джоан попыталась освободиться и свирепо взглянула ему в глаза. Взгляд Риза был непреклонен и предупреждал о том, что ей от него не уйти.

– Ты, конечно же, поступил так, чтобы посмеяться надо мной?

– Нет.

– Тогда зачем?

– Мне не понравилось, что ты в долгу перед таким человеком, не говоря уже о том, что ты не свободна.

– Рыцарский порыв. Как благородно! Если уж ты вмешался, чтобы отстоять мои права, дай мне клеймо. Когда оно у меня будет, я заставлю Джорджа заплатить все, что я у него заработала.

– Я не оставлю тебя здесь. Джордж продает своих работниц желающим поразвлечься. Когда-нибудь он и тебя так же продаст.

– Он не посмеет…

– У него нет ни чести, ни совести.

– Но и твоя честь довольно сомнительна, если ты покупаешь меня только для того, чтобы не дать это сделать кому-то другому.

На мгновение Джоан удалось увидеть в его глазах подтверждение своим словам, выражение ее лица осталось непреклонным.

– Пойдем, заберем твои пожитки. Ты едешь со мной, лошадь ждет за домом.

Потемнев от гнева, она перевела взгляд на дом. Безумная мысль мелькнула в ее мозгу, лихорадочно работающем в поисках выхода.

Риз приехал сюда, чтобы увезти ее – вот истинная цель его приезда. Договор ученичества лишь упростил решение его задачи и не оставил ей выбора. А верхом он приехал, чтобы удобнее было возвращаться в город вместе с ней.

Но зачем все это? Недавно его вызывал к себе Мортимер. Что, если в разговоре, как это часто бывает у мужчин, Риз упомянул плиточницу по имени Джоан?

Она подавила накативший волной страх. Что, если и так? Девушек по имени Джоан тысячи, и упоминание о какой-то нищенке с таким именем совсем не обязательно должно натолкнуть Мортимера на мысли о ней. У него нет причин подозревать, что плиточница Джоан окажется той самой Джоан, которая была свидетельницей самых гнусных его преступлений и могла подтвердить слухи о них. Вполне возможно, Мортимер решил, что та, другая Джоан мертва, и давно позабыл о ней.

Она надеялась, что так и есть, но наверняка не знала, а значит, рассчитывать на это нельзя.

– Твой брат здесь? – между тем спросил Риз.

Ее сердце замерло. Девушек по имени Джоан тысячи, но далеко не у каждой из них есть брат по имени Марк, а уж тех, кто пришел сюда от границ Уэльса три года назад, еще меньше.

– Зачем ты пришел? Кто тебя послал?

– Я начинаю думать, что меня послал дьявол. Сейчас мы заберем твои вещи и, если твоего брата нет дома, попросим сказать ему, когда он вернется, где тебя можно найти.

– Я не поеду с тобой.

– Ты предпочитаешь быть рабыней и шлюхой Джорджа?

– Если женщина – шлюха, чья – не имеет значения. Не рассчитывай, что в знак благодарности я осыплю тебя ласками и стану твоей.

– Я на это и не рассчитывал.

– Тогда, скорее всего, ты извлечешь из этого какую-то другую выгоду. Может быть, ты хочешь ублажить своего покровителя?

– Я не жду от этого ничего, кроме неприятностей, и не ублажаю своего покровителя, напротив, придется выслушать нотации от моего цехового мастера и приходского священника. Послушай, давай поскорее унесем ноги из этого места. Солнце и твоя горячность сжигают остатки моего благодушия.

Широкими шагами Риз направился вперед, таща ее за собой. Джоан вырвала свою руку, но последовала за ним, с трудом сдерживая волнение. Даже если все, что он говорит, правда, они с Марком будут подвергаться гораздо большей опасности, поселясь внутри городских стен. К тому же ей придется оставить плиточную мастерскую. Она не будет скучать по этой адской работе, но ей будет не хватать печи. Как она заработает на хлеб им с Марком, где будет обжигать свою посуду, статуэтки? Где возьмет глину?

Пока они шли к хижине, их провожали долгие взгляды работниц.

– Здесь работают только женщины? – поинтересовался Риз.

– Женский труд стоит дешево, а этот пьянчуга платит и вовсе жалкие гроши, но у женщин, которые сюда приходят, нет выбора: им некуда больше идти, разве что в публичный дом.

– Если не считать того, что по ночам это место становится публичным домом.

– Они говорят себе, что здесь неплохо, и верят, что наступит такой день, когда они смогут уйти.

– Не сомневаюсь, что и ты так думала. Но ты все еще здесь, не так ли? Разве он платит тебе достаточно, даже если учесть, что ты ученица и не отказываешься работать по ночам?

– На еду нам с Марком хватает. Джордж понимает, что, если я умру от голода, договор ученичества не будет стоить и ломаного гроша.

Риз тихо выругался.

– Зачем ты подписала его?

– Чтобы выжить, – Джоан толкнула хлипкую дверь хижины. – Когда Ник умер, я была в отчаянии. Пока Ник был жив, он не требовал с нас денег за жилье, но то был Ник, Джордж не такой. Нам нужна была крыша над головой и какие-то деньги. Я надеялась выкупить этот пергамент через год, но…

«Но», так же как и «может быть» постоянно становились у нее на пути. Ее жизнь в течение трех лет была чередованием этих вариантов.

Джоан натянула зеленое платье. Чтобы сложить свои пожитки, ей не потребовалось много времени – несколько застиранных сорочек, серо-коричневых от глины, рваные лохмотья серой ткани, пара глиняных чашек и мисок, грубые приспособления, которые она сделала, чтобы обрабатывать свои статуэтки. Из-под соломенного тюфяка Джоан достала припрятанные монеты и нож, осторожно вытащила деревянную доску из-под единственной лавки – на ней были новые статуэтки. Принесла сундук, в котором хранились остатки завернутой в тряпки посуды, задумчиво посмотрела на маленькие фигурки святых.

– Заверни их в серое платье или в сорочку, – посоветовал Риз.

– Какой в этом смысл? Я все равно не смогу их обжечь.

– Здесь не единственная печь на свете, есть и другие. Если потребуется, заверни их в свою одежду. Попросим передать твоему брату, когда он придет, чтобы принес сундук.

Джоан попыталась возразить, хотя понимала, что это бессмысленно. Риз встал на колени и помог ей, снова завернув статуэтку, с которой она начала.

– Ты не должен был этого делать, – пробормотала она. – Я всегда сама справлялась с Джорджем, я нужна ему здесь, без меня работа замрет.

– В один прекрасный день деньги ему понадобятся больше, чем ты. Тогда в эту хижину войдет незнакомый мужчина и у тебя действительно не будет выбора, вернее выбор будет между повиновением и побоями. – Он встал и протянул ей руку. – Пойдем. Тут ты никому ничего не должна, ты расплатилась сполна.

Джоан оглядела убогую обстановку хижины, последние три года служившей ей домом. Несмотря на нищету, все это время они с Марком были в относительной безопасности.

Прежде чем покинуть это место, она должна выяснить, что же ее ждет впереди.

– Ты действительно ехал в такую даль, чтобы купить посуду и отчитать Джорджа?

Он стоял рядом с ней. Исходившая от него сила заполняла все пространство крошечного помещения, Джоан ощущала ее.

– Да. Но я пришел еще и для того, чтобы увидеть тебя, убедиться, что с тобой все в порядке.

– Ты можешь поклясться, что это все? Поклянись мне, что, когда ты шел сюда, не намеревался забрать меня?

Риз ответил не сразу. Она ждала, и чувство опасности, которое было ей так хорошо знакомо, заставляло кровь стучать в висках.

– Не думаю, что намеревался забрать тебя, но поклясться в этом не могу.

Он снова протянул ей руку, предлагая идти. Как же она хотела ему верить!

– Если ты честный человек, боюсь, ты пожалеешь об этом, если же нет – пожалею я. – И она встала, так и не воспользовавшись его рукой.

– По-моему, мы оба рискуем.

– По-моему, ты не оставил мне выбора.

Он поднял мешок с ее пожитками и открыл дверь.

– Это правда, Джоан, у тебя нет иного выхода – ты поедешь со мной.

Ее брат пришел несколько часов спустя. Риз услышал, как он, разыскивая сестру, выкрикивает имя Джоан на улице. Покинув кабинет, каменщик по лестнице спустился к дверям. В зале витали ароматы хлеба и супа. Такая привычная для многих суета в кухне, которую уже успела затеять Джоан, была для этого дома приятным новшеством.

На улице стоял Марк с деревянным сундуком в руках. Для своего возраста он был довольно высок, а глядя на широкие плечи и гибкое юношеское тело, создавалось впечатление, что ноша ему не в тягость. Белокурые волосы свисали на плечи, а глаза, неожиданно темные для блондина, изучали Риза с некоторой долей враждебности.

– Так значит, это ты, – обратился он к Ризу вместо приветствия.

– Да, я.

Риз, приведя юношу на кухню, где Джоан варила обед, вышел в сад. Он специально оставил их с Джоан наедине: пусть поговорят в его отсутствие.

Риз подошел к скамье, где на подпорках лежала незавершенная статуя. Вчера он, наконец решившись, приступил к работе над ее лицом. Он всегда оставлял это на конец работы. Высеченные им статуи Риз пытался очеловечить. Работая над ними он опирался не на традиционные каноны, устанавливающие позы и характеры, а выжидал, пока в его воображении не возникнет подходящий образ. Когда святые возникали перед его мысленным взором, они представляли собой смешение черт множества лиц, которые ему приходилось видеть в городе, черт, оставивших неизгладимое впечатление в его памяти.

Урсула будет исполнена достоинства и величия, воплощая одновременно осознание своего высокого предназначения и выпавших на ее долю страданий. Она не будет смотреть на прихожан свысока, как большинство изваяний мучениц.

Марк, все еще с сундуком в руках, вышел из дома. Поставив его на стол под деревом, он посмотрел Ризу в глаза, отчасти самоуверенно, отчасти настороженно. Единственный мужчина в их с Джоан семье был готов к обсуждению условий.

– Она говорит, я тоже могу остаться здесь.

– Вряд ли я решился бы оставить тебя на улице.

Марк обдумал эти слова, затем прожег Риза испытующим взглядом.

– У тебя нет жены. – То ли вопрос, то ли утверждение.

– Как видишь.

– Она не будет твоей рабыней, – он отвел взгляд. – Да и я тоже.

– Мне не нужна рабыня, а ты в качестве раба и подавно.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Неважно, как ты это называешь, но она не будет этого делать. Ты сам только что с этим согласился. – Он вытащил из сундука два свернутых мешка. – Я принес наши тюфяки. Неплохо я придумал, а? Даже у каменщика не найдется сразу три тюфяка. Но их нужно набить соломой.

Риз кивнул на калитку в дальнем углу двора и повел Марка к конюшне.

Глаза юноши расширились от восторга, когда они оказались внутри.

– У тебя есть конь?

– Вот он.

Марк подошел к животному и принялся рассматривать зубы и ноги так, словно знал в этом толк.

– Кажется, хороший конь. Сколько ему, около шести?

– Кто тебя научил разбираться в лошадях?

– У моего отца была лошадь. Мы не всегда были бедняками. «Совсем не бедняками, если у отца была лошадь», – подумал Риз.

– Можешь ухаживать за ним, раз уж ты знаешь что к чему.

– Если конь не нужен тебе каждый день, я буду еще и объезжать его.

Риз представил себе, как сияющий юноша, сея панику, галопом мчится по улицам города.

– Я подумаю об этом. Вот, чистая солома здесь.

– Я скажу Джоан, где ее взять.

– Нет, ты сам это сделаешь.

Марк с недоумением взглянул на него.

– Я не буду набивать тюфяки.

– Будешь, если хочешь есть.

– Ты не понимаешь, она не позволит мне.

– Это ты не понимаешь. Не она, а я велю тебе. Если ты будешь здесь жить, то будешь работать. У тебя будут ежедневные обязанности: ухаживать за конем, заботиться о саде. Нужно перекрыть крышу в конюшне. Ты сам будешь отрабатывать свой хлеб, так что не рассчитывай жить за счет сестры.

Марк презрительно хмыкнул и схватил большую охапку соломы. За то время, пока они возвращались к дому, он не проронил ни звука и был угрюм.

Когда мужчины пришли, обед уже был готов – на кухонном столе стояли две наполненные до краев миски. Риз прошел в зал – на длинном столе одиноко стояла третья миска и чашка.

Вернувшись в кухню, он обратился к Джоан:

– Неси-ка туда всю посуду.

– Слуги не едят за хозяйским столом, – сухо ответила девушка.

– А я не люблю есть в одиночестве, и именно поэтому всегда хожу в таверны. Неси все в зал.

Трапеза прошла в тишине. Джоан не отрывала глаз от еды, словно не хотела видеть вокруг ничего… или никого. Даже когда Риз похвалил ее стряпню, она не ответила.

Казалось, Марк не замечал возникшей неловкости. Он с жадностью поедал все, до чего мог дотянуться, и взял бы последний кусок хлеба, не шлепни его Джоан по руке. Понимая, что в возрасте Марка постоянно ощущается голод, Риз отломил себе маленький кусочек, а остальное придвинул к Марку.

Джоан выхватила хлеб из рук своего брата и положила перед Ризом.

– Это твой хлеб, а не его. Перестань все путать, перестань вести себя так, будто мы тебе ровня.

Но Риз снова отдал хлеб мальчику.

– Доедай и ступай набивать тюфяки.

Марк поочередно взглянул на Риза и Джоан, и наконец почувствовав напряжение, стрелой выскочил из зала.

Риз встал и посмотрел сверху вниз на уткнувшуюся в миску Джоан.

– Я должен кое с кем встретиться, Джоан. Когда я вернусь, ты объяснишь мне, как ты себе представляешь нашу дальнейшую жизнь, потому что, кажется, ты разбираешься в этом лучше, чем я.

Вернулся Риз нескоро. Джоан провела весь день в суете, все время прислушиваясь, не звучат ли его шаги? Она боялась, что он вернется не один, со стражниками, и те уведут ее брата, а возможно, и ее.

Несколько раз, пока она мыла чашки и убирала на кухне, она едва не поддалась панике, чуть было не позвала Марка, чтобы сказать ему, что они должны бежать. Она боялась, что Риз отправился в Вестминстер, чтобы доложить, что они у него. Обед был всего лишь уловкой, попыткой усыпить их бдительность, покормить их, а потом убить.

Бежать, но куда? Этот вопрос так волновал ее, что мешал здраво мыслить. У нее не было никаких доказательств того, что Мортимер знал хотя бы о ее существовании, не говоря уже о том, что он догадывался, свидетелем каких преступлений она могла бы быть. Абсолютно никаких доказательств. Она позволила своему воображению сыграть с ней злую шутку. Если бы Мортимер что-то подозревал, он не стал бы посылать Риза в мастерскую плиточника – его солдаты легко нашли бы ее там, впрочем, как и здесь.

Она раздумывала над этим, прикидывала и так и сяк, снова и снова пытаясь решить, что же ей делать дальше. Между тем солнце скрылось за горизонтом, и Марк, уложив тюфяки возле кухонного очага, быстро уснул, таким образом разрешив ее сомнения хотя бы на сегодняшнюю ночь.

Джоан расхаживала по галерее, чувствуя противную слабость в животе, прислушиваясь в тишине к ржанию лошадей и стуку копыт.

Наконец, она устала бояться и, пройдя через сад к колодцу, смыла с себя остатки глины и пятна от стряпни.

Город отходил ко сну. Теперь он был мирным и очень тихим, и эта тишина успокаивала ее. Укрытая от посторонних глаз ночью и стеной, она, высвободив руки через широкий вырез, спустила лиф платья и сорочку до бедер, чтобы умыться более основательно.

Прохладная вода так приятно бодрила кожу, а ночной ветерок, освежая тело, высушивал влагу своим легким дыханием.

Внезапно Джоан почувствовала, что не одна. Риз был здесь, в саду – сидел за столом под деревом. Она не повернулась и не посмотрела, просто ощутила его присутствие.

Риз сидел здесь уже давно, он вошел через садовую калитку и, пока она умывалась, молча наблюдал за ней при свете луны.

Пытаясь как-то выйти из этого положения, прикрывая грудь, Джоан быстро натянула сорочку. Она услышала, как Риз пошевелился, встал и подошел к ней.

– Ты должен был как-то обнаружить себя, что-то сказать, кашлянуть, в конце концов, – осуждающе сказала она.

– Я и хотел, но не смог, – слова застряли у него в горле.

Джоан завозилась, пытаясь отыскать у сорочки рукава. Он подошел к ней сзади и помог. При этом его сильные руки будто невзначай обвились вокруг ее тела, и она, ощутив его горячее дыхание, с бешено колотящимся сердцем просунула руки в рукава.

Пальцы Риза скользящим движением коснулись ее плеча, и по всему телу девушки прошла дрожь. Чтобы не ощущать его близость, Джоан сделала шаг в сторону.

– Ты был в Вестминстере?

– Я ходил в ратушу. С чего ты взяла, что я был во дворце? В такой поздний час там никого нет.

– Я подумала, что ты пошел туда, потому что тебя вызвали.

– Да, меня вызывали, и я там был, но не сегодня.

Она все еще неуклюже возилась с платьем, а он внимательно наблюдал за ней. У Джоан было такое чувство, будто Риз видит ее лучше, чем она его. От его пристального взгляда ей было так неловко, словно она стояла перед ним совершенно нагая.

– Если ты знаешь о том вызове, значит, ты была здесь, когда приходил гонец. Поэтому ты тогда ушла? Он что, обидел тебя?

Джоан наконец-то справилась с платьем, расправила его на плечах, подтянула шнуровку на талии, но это почему-то не добавило ей уверенности – она по-прежнему чувствовала себя голой.

– Этот наглец наговорил мне кучу гадостей, но я ушла не из-за этого.

– Тогда из-за чего?

– Я не хотела оставаться, не хотела, чтобы наши отношения получили продолжение. Но оказалось, что ты этого не понял. Теша свое самолюбие, ты придал слишком большое значение тем нескольким поцелуям, но для меня они ничего не значили.

– Я целовался достаточно часто, чтобы понять их значение, А ты?

– Достаточно часто, говоря твоими словами. По-моему.

Он протянул руку и кончиками пальцев погладил ее губы.

– Если учесть, что ты никогда не целуешь сама, если, конечно, не хочешь этого.

Она отвернулась, но он не убрал руку, кончики его пальцев задержались на ее нежной коже.

«Лучше покончить с этим сразу», – решила Джоан.

– Ты хочешь, чтобы я переспала с тобой, не так ли? Сегодня в мастерской ты солгал, когда сказал, что не рассчитываешь на это.

– Я никогда не стану принуждать тебя, прелестная голубка, но и притворяться, что между нами ничего нет, тоже не намерен.

Она заставила себя отстранить его руку.

– Между нами ничего нет. Мне не нравятся мужчины, в определенном смысле.

– Этот мужчина тебе нравится как раз в этом смысле, – к ней потянулись его руки, нежно сомкнулись на плечах, развернули ее так, что бедра оказались прижатыми к краю колодца.

Риз гладил руки Джоан сверку вниз. Разведя их в стороны, он прижал ее ладони к выступу колодца. Джоан с раскинутыми руками была крайне уязвимой. Он стоял так близко, что бугристые мышцы его торса касались ее груди.

– Совершенно очевидно, Джоан, что между нами что-то есть, я думаю, что-то весьма многообещающее, – и он нежно коснулся губами ее шеи, затем мочки уха, губ.

«Больше, чем многообещающее – восхитительное», – мелькнула мысль. Это нахлынуло, обожгло, охватило ее мгновенно, словно она только этого и ждала. И Джоан поняла, что так и было на самом деле: предвкушение этого вихря чувств было частью ее тревоги, страха и даже гнева, смешивая все переживания.

Страсть пробудилась в ней, и ее порывы становились все настойчивее. Риз нежно прикусил ее нижнюю губу, требуя большего. Это испугало Джоан. Печаль бесцеремонно вторглась в ее душу, отрезвляя ее и заставляя отказаться от ожидаемого блаженства, не давая погрузиться в зарождающийся океан чувств. Она никогда не сможет позволить себе дать ему то, чего он хочет: ни прошлое, ни будущее не позволят ей этого.

Он ласкал ее руки, поднимаясь к плечам, но вдруг остановился, словно почувствовав ее напряжение.

– Ты непостижимая женщина.

– Скорее, просто добродетельная. В мире таких осталось немного.

– Это было бы слишком просто, Джоан. Я не верю, что ты на самом деле так думаешь, но, если я ошибаюсь и оскорбил твою добродетель, так и скажи. Посмотри мне в глаза и скажи: это грех, – и я никогда больше не прикоснусь к тебе.

Джоан не могла ответить. Он услышит нотки сомнения в ее голосе и поймет, что она лжет. Джоан давно уже не руководствовалась в жизни общепринятыми представлениями о добродетели, о том, что хорошо, что плохо. Похоже, он тоже хлебнул лиха и знал, что почем. Это отнюдь не плохо. Если уж на то пошло, это даже слишком хорошо.

Риз обхватил ее лицо руками.

– Мне кажется, ты знаешь, что это такое, Джоан, но меня больше интересует, что из этого может получиться.

Его шероховатые ласковые ладони напомнили ей о том, каким нежным и заботливым он был на рынке, потом возле позорного столба, во время купания. Его слова всколыхнули в ней воспоминания о зарождавшемся между ними в ту ночь чувстве, которое они не смогли скрыть друг от друга. Эти воспоминания сделали желание еще более острым. От чувств, переполнявших Джоан, сердце ее так сжалось, что она готова была разрыдаться.

С огромным трудом справившись с собой, Джоан выскользнула из его рук.

– Я не могу позволить большего. Надеюсь не слишком долго пробыть в Лондоне, меня ждут безотлагательные дела.

– Что же это за дела?

– Это мои личные дела и никого, кроме меня, не касаются. Я ничего не смогу тебе дать, кроме услуг служанки, которые ты купил, и ничего не смогу от тебя принять, кроме возможности приютиться на несколько ночей.

– По крайней мере, есть еще дружба. Но почему мы не можем доставить друг другу удовольствие?

– Если я когда-нибудь отдамся мужчине, то не ради этого.

– А ради чего тогда? Ты сказала, что замуж выходить не хочешь.

– Нет, только не замужество. Это рабство длится гораздо дольше, чем ученичество. Если бы я этого хотела, то уже давно вышла бы замуж и мне не пришлось бы последние три года гнуть спину в мастерской плиточника.

– Но если не ради любви или замужества, то ради чего? Зачем ты себя бережешь?

Я хочу смерти одного человека.

Она чуть не произнесла это вслух. Джоан была настолько близка к этому, что прикусила язык. Она становилась слабой в присутствии Риза, делая признания, которые могли поставить под угрозу все.

– Я берегу себя для себя, для выполнения обязательств и замыслов, которые появились у меня задолго до нашего знакомства. И не позволю тебе помешать этому.

Она проскользнула между ним и колодцем, направляясь к дому, но он последовал за ней.

– Мы не договаривались об услугах, на которые ты рассчитываешь, – Джоан пыталась перевести разговор на другую тему, чтобы скрыть волнение.

– Они определятся сами собой, но знай: я не считаю тебя служанкой, поэтому не настаивай, чтобы я обращался с тобой соответствующим образом.

– Значит, я твой гость?

– Раз ты не будешь моей любовницей, скорее всего, да.

– Ты оказываешь странное гостеприимство. Обычно гости всегда могут уйти.

– Я не стану держать тебя против твоей воли. Ты сможешь уйти, когда будешь знать, куда идешь, когда я буду уверен, что о тебе позаботятся и ты не вернешься в мастерскую плиточника.

– Слишком много условий.

– Не думаю, это все условия, которые я ставлю. Покупка твоего договора ученичества вместе с правами наложила на меня и обязательства. Теперь я отвечаю за тебя.

Новые строгие нотки зазвучали в его голосе.

– Я не освобождаю тебя от твоих обязательств и прав. Я уйду, когда захочу, без каких-либо объяснений. – Они вошли в кухню. – Однако я не собираюсь покидать твой дом сегодня ночью, так что сторожить меня нет нужды.

Когда Риз удалился, Джоан рухнула на лавку у очага. У нее было такое чувство, словно она не дышала несколько часов подряд.

Нужно немедленно разбудить Марка и уходить. Только покинув этот дом, она сможет освободиться от Риза и того смятения, которое он вносил в ее жизнь.

Но на что они будут жить, когда закончатся так тяжело доставшиеся ей деньги? У нее есть всего две вещи, которые она может продать, чтобы они выжили, ее ремесло и тело. Джоан не знала, где найти работу, чтобы заработать первым способом, а от мысли прибегнуть ко второму ее начинало тошнить.

Риз догадывался о том, что безысходность будет удерживать ее здесь гораздо крепче договора. Да, он был мужчиной, не лучше и не добродетельнее остальных.

Но на какое-то время они с Марком были в безопасности. Теперь Джоан была уверена, что Риз ничего не знает о ее прошлом. Не знает, но когда-нибудь может узнать. И что тогда? Молчание может дорого ему обойтись, тогда как, выдав их, он обретет благосклонность могущественного человека. Джоан не могла рассчитывать на то, что мужчина станет рисковать жизнью ради нее, пусть даже это тот, кому интересно узнать, что же из этого может получиться.

Джоан посмотрела на Марка. Впервые за многие годы он по-настоящему сыт. Сегодня вечером он не отправился в город искать приключений. Ему будет здесь хорошо.

Они останутся, пока она не придумает, что делать дальше. Джоан разузнает про другие мастерские и печи. Освободившись от Джорджа, она сможет больше заработать своим ремеслом. Может, через несколько недель… может быть.