Во-первых, вот хайвеи Америки. Вот штаты, раскрашенные в голубой, розовый и салатовый цвета, черные линии — границы между ними. Питер следит за их продвижением по детской версии карты. Города, через которые они проезжают, он помечает крестиками. Он рассматривает картинки, обозначающие предметы гордости каждого штата. Кукуруза. Нефтяные вышки. Коровы. Лыжники.

Во-вторых, вот сам мистер Бриз. Он ведет старый длинный «Кадиллак». У мистера Бриза худые, изящные руки, слегка покрасневшие, словно обветренные. На нем белая рубашка, застегнутая на все пуговицы — включая рукава и воротник. Его редеющие волосы аккуратно зачесаны, на костлявом лице — улыбка.

Он умен, вежлив и приветлив, как ведущий детской программы, которую Питер любил смотреть по телевизору. Когда он говорит, то округляет глаза и нарочито отчетливо выговаривает слова.

В-третьих, вот пистолет мистера Бриза. Полуавтоматический «Глок-19», калибр девять миллиметров, как говорит мистер Бриз. Пистолет лежит в бардачке прямо перед Питером, и Питер представляет себе, будто оружие спит. Дуло — отверстие, из которого вылетают пули — как закрытый глаз, способный открыться в любое мгновение.

* * *

Остановив машину у заброшенной заправки, мистер Бриз прислушивается к еле заметному скрипу петель старой вывески с рекламой сигарет. Он насторожен, но его лицо непроницаемо, как витрина магазина у заправки. Ее стекла давно разбиты, дыры залеплены кусками картона, а на пыльном асфальте между колонками кружатся в хороводе бумажные стаканчики, опавшие листья и прочий мусор. Колонки просто стоят, им на все наплевать.

— Эй! — громко кричит мистер Бриз после долгой паузы. — Есть кто живой?

Он вынимает из ниши сбоку колонки заправочный пистолет и проверяет его — жмет на крючок, который выпускает бензин из шланга. Пусто. Питер идет рядом с мистером Бризом, держится за его руку и разглядывает дорогу перед собой. Другой рукой он заслоняет глаза от солнца, катящегося к закату. Дальше по дороге видны несколько домов и высохшие деревья. Цепочка товарных вагонов на рельсах. Башня элеватора возвышается над голыми ветвями вязов.

В газетном автомате лежит выпуск «Ю-Эс-Эй тудэй» от 6 августа 2012 года. Сколько прошло с тех пор — два года? Питер не знает.

— Похоже, тут больше никто не живет, — произносит он наконец, и мистер Бриз долго смотрит на него, не произнося ни слова.

* * *

В мотеле Питер ложится на кровать лицом вниз, а мистер Бриз связывает ему руки за спиной пластмассовой стяжкой.

— Не очень туго? — спрашивает мистер Бриз. Он всегда спрашивает об этом, он вежливый и заботливый.

— Нет, — отвечает Питер.

Он чувствует, как мистер Бриз поправляет его лодыжки, чтобы они лежали параллельно, и не дергается, пока мистер Бриз связывает шнурки его теннисных туфель.

— Знаешь, я не хотел бы, чтобы все было вот так, — говорит мистер Бриз. Он всегда так говорит.

— Это для твоей же пользы, — добавляет он, но Питер лишь смотрит на него своим, как выражается мистер Бриз, «непробиваемым взглядом».

— Почитать тебе? — спрашивает мистер Бриз. — Что-нибудь перед сном?

— Нет, спасибо, — отвечает Питер.

* * *

Утром он просыпается от шума с улицы. Питер лежит на покрывале, все еще в джинсах, футболке и теннисных туфлях, он по-прежнему связан. Мистер Бриз — под покрывалом, его тоже разбудил гвалт. Похоже, за окном кого-то бьют или даже убивают. Вопли, рычание, злоба… Питер закрывает глаза, а мистер Бриз выбирается из-под покрывала и в два прыжка пересекает комнату, чтобы взять оружие.

— Тссс, — говорит он и беззвучно, одними губами, произносит: — Не. Шевелись.

И еще показывает пальцем «но-но-но». Потом улыбается, отвешивает небольшой поклон и выходит за дверь, сжимая в руке пистолет.

Питер остался один в номере мотеля. Его лицо прижато к дешевому постельному покрывалу из полиэстера, которое пропахло плесенью и застарелым табачным дымом.

Питер сгибает пальцы. Его ногти, когда-то длинные, черные и острые, теперь сточены до подушечек.

— Для твоей же пользы, — сказал мистер Бриз.

А что будет, если он не вернется? Что тогда? Комната станет для Питера западней. Он будет пытаться разорвать стяжки на запястьях, будет брыкаться связанными ногами, сползет с кровати, биться головой о дверь, но выйти не сможет. Это будет очень болезненная смерть — погибнуть от голода и жажды.

Через несколько минут Питер слышит выстрел — и моргает от неожиданности.

Мистер Бриз открывает дверь.

— Не о чем волноваться, — говорит он. — Все в полном порядке.

Какое-то время Питер носил ошейник с поводком. Заклепки на внутренней стороне ошейника касались его шеи, и мистер Бриз нажатием кнопки на маленьком пульте мог ударить его током.

— Знаешь, я не хотел бы, чтобы все было вот так, — говорил мистер Бриз. — Я хочу, чтобы мы были друзьями. Можешь считать меня учителем. Или дядей.

— Докажешь, что ты хороший мальчик, — сказал мистер Бриз, — и тебе больше не придется это носить.

Вначале Питер много плакал и хотел убежать, но мистер Бриз его не отпускал. Мистер Бриз держал Питера спеленатым и связанным в спальном мешке — так, что наружу торчала только голова, — и тот мог лишь извиваться, как червяк в коконе или плод в материнской утробе.

Даже когда Питеру было почти двенадцать лет, мистер Бриз укачивал его на руках и шептал:

— Шшш-шшш-шшш. Все хорошо, все хорошо, Питер. Не бойся, я о тебе позабочусь.

* * *

Они снова в машине, идет дождь. Питер прислоняется к окну с пассажирской стороны и смотрит на капли, которые ползут по стеклу, как стайка рыбешек. Еще он видит облака и их серых, призрачных детенышей, что опускаются почти до земли, заставляя мокрые деревья изгибаться и размахивать мертвыми ветвями.

— Питер, — произносит мистер Бриз после часового молчания. — Ты сверялся с картой? Где мы находимся?

Питер смотрит в книжку, что дал ему мистер Бриз. На ней есть шоссе, есть контуры штатов, выкрашенные в разные пастельные цвета. Небраска, Вайоминг.

— Мы уже половину дороги проехали, — говорит мистер Бриз.

Он смотрит на Питера, и в его приветливых глазах ведущего детских передач чувствуется аккуратное внимание — заметно, что он думает не только о том, что говорит. Это взгляд взрослого, который хочет убедиться, что ты его слушаешь, что ты учишься, оценивающий, требовательный взгляд.

— Это хорошее место, — продолжает мистер Бриз. — Очень хорошее место. У тебя будет своя комната. Теплая постель. Хорошая еда. И ты пойдешь в школу! Думаю, тебе понравится.

— Ммм… — отвечает Питер, поеживаясь.

Они проезжают мимо какого-то городка; некоторые дома в нем сожжены — они до сих пор дымятся, даже под дождем. Питер знает, что в этих домах нет людей. Все они мертвы, он чует это мозгом костей, их смерть оставляет привкус у него во рту.

А еще за городком, в полях подсолнечника и люцерны, есть такие, как он. Дети. Они тихо передвигаются вдоль посадок, мягко опираясь о землю ладонями и ступнями. Они почти не оставляют следов на глинистой почве. Они поднимают головы и сверкают золотыми глазами.

* * *

— Когда-то у меня был мальчик, — говорит мистер Бриз.

Теперь они реже делают остановки, часами слушают кассету, где поет мужчина и детский хор. «Б-И-Н-Г-О, — поют они. — Бинго — так звали его-о!»

— Сын. Он был ненамного старше тебя. Его звали Джим.

Мистер Бриз неопределенно разводит руками, не отрываясь от руля.

— Джим обожал камни, — продолжает он. — Разные горные породы и минералы. Жеоды — души в них не чаял. И окаменелости! У него их была целая коллекция!

— Ммм… — отвечает Питер.

Ему трудно представить мистера Бриза в роли отца — с его костлявой головой, тощим телом и ртом, как у куклы-чревовещателя. Интересно, как выглядела его жена? Может, была таким же скелетом, как и он сам? В длинном черном платье, с длинными черными волосами и ходила, как паук? Или, наоборот, пухлая фермерская дочка, румяная блондинка, улыбчивая любительница готовить, например, печь блины.

А может, он все выдумывает. Скорее всего, у него не было ни жены, ни сына.

— А как звали вашу жену? — спрашивает наконец Питер.

Мистер Бриз долго не отвечает. Дождь перестал, и горы на горизонте видны все отчетливее.

— Конни, — говорит мистер Бриз. — Ее звали Конни.

* * *

Поздним вечером они миновали Шайенн — плохое, очень опасное место, по словам мистера Бриза, — и подъезжали к Ларами, где, как сказал мистер Бриз, есть отличное, хорошо организованное ополчение и высокий забор по периметру города.

Питер заметил Ларами издалека. Фонарные столбы там толстые и высокие, как секвойи, а грозди галогенных ламп на их верхушках светят нестерпимо ярко. Питер понял, что не хочет туда. Его руки и ноги зазудели, он чешется своими короткими, сточенными до мяса ногтями, хотя даже касаться ими кожи ему больно.

— Питер, перестань, пожалуйста, — мягко просит мистер Бриз, а когда Питер не перестает, протягивает руку и щелкает Питера по носу.

— Перестань, — говорит мистер Бриз. — Сейчас. Же.

Впереди мигают желтые огни и стоит шлагбаум. Мистер Бриз останавливает «Кадиллак». Из-за конструкции, сооруженной из бревен, колючей проволоки и деталей старых машин, заточенных в некое подобие пик, выходят двое мужчин. Они похожи на солдат, в руках у них винтовки. Незнакомцы сквозь лобовое стекло светят фонариком в Питера и мистера Бриза. Проволочный забор за их спиной колеблется на ветру, отбрасывая на асфальт призрачные тени.

Мистер Бриз включает ручной тормоз и достает из бардачка свой пистолет. Двое медленно подходят к машине, и один из них громко командует:

— СЭР, ПОЖАЛУЙСТА, ВЫЙДИТЕ ИЗ МАШИНЫ.

Мистер Бриз касается пистолетом ноги Питера.

— Будь хорошим мальчиком, не пытайся бежать, иначе они тебя застрелят.

Потом мистер Бриз натягивает на лицо широкую, яркую улыбку, как у деревянной куклы.

Он вынимает бумажник, чтобы мужчины увидели его удостоверение, увидели золотую печать Соединенных Штатов Америки, сверкающие золотые звезды. Он открывает дверь и выходит наружу. Пистолет заткнут за ремень брюк, но руки он держит подальше от оружия, выставляя перед собой документы.

Дверь со стуком закрывается, Питер один в машине. Со стороны пассажира на двери нет ручки, поэтому дверь не открыть. Если бы он захотел, то мог бы проскользнуть на водительское кресло, открыть дверь мистера Бриза и выкатиться на дорогу, а потом бежать со всех ног в темноту, бежать зигзагом, чтобы пули, летящие вслед, только взрывали землю, и он смог бы добраться до каких-нибудь кустов или леса, и бежать, бежать дальше, пока голоса и яркий свет не останутся далеко позади.

Но мужчины пристально за ним следят. Один направляет фонарь так, чтобы тот светил прямо в лицо Питеру, а второй не спускает с него глаз, пока мистер Бриз объясняется словами и жестами, как телеведущий, который пытается что-то продать детям. Но незнакомец только качает головой.

— Мне все равно, какие у вас бумаги, мистер, — отвечает он. — Я не пропущу вас с этой тварью через мои ворота.

* * *

Когда-то Питер был нормальным мальчиком.

Он помнит то время — многие события сохранились в памяти очень отчетливо. «Я клянусь верности флагу», и «Робин Бобин Барабек скушал сорок человек», и «Как хорошо уметь читать…», и «Когда мне будет шестьдесят четыре», и…

Он помнит дом с большими деревьями у дороги, помнит, как ездил на самокате по тротуару, отталкиваясь одной ногой. Личинку в банке — цикаду — и как она вылупилась, и зеленые крылья. Свою маму и ее две косички. Хлопья в тарелке, как наливал в нее молоко. Своего отца на ковре, как забирался ему на спину: «Куча мала!»

Он не разучился читать. Буквы по-прежнему складываются в слова и рождают звуки в его голове. Когда мистер Бриз его попросил, Питер неожиданно для себя сумел вспомнить номер телефона, и адрес, и имена своих родителей.

— Марк и Ребекка Рэббит, — сказал он, — дом 2134 по Оверлук-Бульвар, Саут-Бенд, Индиана, 46601.

— Отлично, — обрадовался мистер Бриз. — Великолепно!

А потом спросил:

— А где они сейчас, Питер? Ты знаешь, где твои родители?

* * *

Мистер Бриз разворачивает машину от баррикад Ларами и газует, выбрасывая из-под задних колес дорожный гравий. В зеркале заднего вида Питер видит, как в клубах пыли, подсвеченных красными габаритами, исчезают те двое с винтовками.

— Черт! — выплевывает мистер Бриз, хлопая ладонью по приборной панели. — Черт! Знал же, что нужно спрятать тебя в багажник!

Питер молчит. Он никогда не видел мистера Бриза таким сердитым, и это его пугает — красные пятна на коже мистера Бриза, запах взрослой ярости. Хотя он рад убраться подальше от ярких галогенных фонарей. Сложив руки на коленях, он смотрит на дорогу, пережидает молчаливое раздражение мистера Бриза, слушает, как шуршит шоссе под колесами и наблюдает, как под машиной исчезает бесконечный желтый пунктир дорожной разметки.

Он представляет себе, что машина пожирает эти желтые линии.

Со временем мистер Бриз, кажется, успокаивается.

— Питер, — говорит он. — Два плюс два.

— Четыре, — тихо отвечает Питер.

— Четыре плюс четыре.

— Восемь.

— Восемь плюс восемь.

— Шестнадцать, — отвечает Питер.

Холодное синеватое свечение спидометра освещает лицо мистера Бриза. Его холодный профиль похож на портреты людей на деньгах. Тихо шелестят покрышки — это звук скорости.

— Знаешь, — произносит, в конце концов, мистер Бриз, — я не верю, что ты не человек.

— Хм… — отвечает Питер.

Он обдумывает услышанное. Это сложно, сложнее, чем математика, и он не уверен, что правильно понял смысл сказанного. Его руки лежат на коленях, и он чувствует, как саднят его бедные состриженные ногти, словно они все еще на месте. Мистер Бриз говорит, что через какое-то время Питер о них забудет, но это вряд ли.

— Когда у нас рождаются дети, — говорит мистер Бриз, — они не похожи на нас. Они похожи на тебя, Питер, и некоторые из них отличаются от нас намного сильнее тебя. Такое творится уже несколько лет. Но я хочу верить, что эти дети — хотя бы некоторые из них — на самом деле не настолько чужды нам, ведь они часть нас, не так ли? Они чувствуют. Переживают эмоции. Они способны учиться и думать.

— Наверное, — отвечает Питер, не зная, что еще сказать.

У взрослых есть такой особый взгляд, которым они смотрят на тебя, когда хотят, чтобы ты с ними согласился, — это как ошейник, только для глаз, ты буквально чувствуешь заклепки, из которых потечет электричество. Конечно, он не такой, как мистер Бриз, не такой, как те вооруженные мужчины у ворот Ларами; глупо было бы делать вид, что это так, но мистер Бриз хочет именно этого.

— Может быть, — говорит Питер, когда они проезжают мимо зеленого светящегося знака с белой стрелкой и надписью «Выход».

Он помнит, как выпал его первый зуб, и он положил его под подушку в сшитый мамой мешочек, на котором было написано «Зубная фея». Но потом зубы начали выпадать один за другим, а вместо них вылезали другие, очень острые. Не такие, как у мамы и папы. Его ногти стали толще и грубее, на руках, подбородке и спине выросли жесткие волосы, а глаза поменяли цвет.

— Скажи-ка, — спрашивает мистер Бриз, — ты же любил своих родителей? Ты ведь не делал им больно?

* * *

И вновь тишина… Они едут и едут, и скоро их поглощает кромешная темень горных дорог. Тени сосен, колышущих своими балахонами. Мрачные тени массивных валунов. Тени облаков, бегущих по Луне.

Ты же любил их, правда?

Питер прислоняется к прохладному стеклу пассажирской двери и закрывает глаза, слушая, как мистер Бриз пытается поймать что-то по радио. Он крутит ручку: шипение — шипение — треск — плачет мужчина — шипение — шипение — звуки далекой мексиканской музыки, пропадающие и возвращающиеся — треск — человек истово читает молитву — шипение — шипение. И тишина, потому что мистер Бриз выключил радио. Питер не стал открывать глаза и старался дышать медленно и глубоко, как спящий.

Ты же любил их, правда?

Мистер Бриз что-то шепчет себе под нос. Просто неразборчивый шепот.

* * *

Просыпается Питер уже на рассвете. Они остановились на площадке для отдыха — Питер видит знак «Площадка отдыха Вэгонхаунд», закрепленный в груде белых камней. Вдали он видит контуры двух домиков, на одном — следы буквы «М», на другом — «Ж». Еще на кирпичах заметна надпись: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного». У стены валяются перевернутые мусорные контейнеры, все упаковки от еды из забегаловок разодраны на куски, вылизаны дочиста, а потом вылизаны еще раз — вдруг что-то осталось. Все, что можно было найти в смятых жестянках, коробках из-под пиццы и другом мусоре, — все открыто, обнюхано и разбросано вокруг. Где-то рядом слышны звуки. Звуки. Они раздаются все ближе.

Кто-то возит по асфальту старый пластиковый контейнер, пытаясь достать последние засохшие капли сиропа, сохранившиеся в углублениях. Питер это слышит. Потом что-то катится — ток, ток, ток — и останавливается. Кто-то поднял его и разглядывает, высматривая засохшие потеки лимонада на дне. Питер слышит, как зубы грызут пластиковую бутылку, а потом — звуки чавканья.

А затем этот кто-то приближается к машине, где ночуют Питер и мистер Бриз. Некто обнаженный вскакивает руками и ногами на капот «Кадиллака» и обдает его длинной струей мочи. Машина вздрагивает от наскока мальчика, который почти сразу убегает прочь.

Толчок будит мистера Бриза! Он дергается, всплескивает руками, и на секунду Питер видит настоящее лицо мистера Бриза, его безжалостный оскал — ни намека на доброту, ничего от телевидения, от дружелюбной куклы. Мистер Бриз хватает пистолет и размахивает им во все стороны.

— Какого хрена? — кричит он.

Целую минуту он дышит, как животное, быстро и неглубоко. Он целится в окна — лобовое, заднее. Правое и левое. Питер вжимается в пассажирское сиденье.

Мистер Бриз не может успокоиться. Он сразу трогает машину с места, но пистолет не возвращается в бардачок. Мистер Бриз держит его на коленях и время от времени похлопывает по вороненому железу, словно баюкает.

Постепенно ему удается взять себя в руки.

— Ну что, — говорит он Питеру, растягивая тонкие губы в улыбке, — здорово я опростоволосился?

— Наверное, — отвечает Питер.

Он наблюдает, как мистер Бриз медленно поглаживает оружие. Шшш… Все хорошо… Лицо мистера Бриза снова приобрело прежнее дружелюбное выражение, но Питер видит, как дрожат его пальцы.

— Тебе стоило предупредить меня, Питер, — говорит мистер Бриз с доброй укоризной. Он поднимает бровь и слегка хмурится.

— Вы спали, — хрипло отвечает Питер. Прочистив горло, он добавляет: — Я не хотел вас будить.

— Ты очень заботлив.

Питер раскрывает карту. Вот точки: Уормсаттер. Биттер-Крик. Рок-Спрингс. Литтл-Америка. Эванстон.

— Сколько их было, Питер, как думаешь? — спрашивает мистер Бриз. — Дюжина?

Питер пожимает плечами.

— Дюжина — это двенадцать, — говорит мистер Бриз.

— Я знаю.

— Так, думаешь, там набралась бы дюжина? Или больше дюжины?

— Не знаю, — говорит Питер. — Больше дюжины?

— Надо полагать, — говорит мистер Бриз. — Мне кажется, там их было около пятнадцати.

Какое-то время он молчит, словно обдумывает эти цифры. Питер тоже о них думает. Когда он думает о дюжине, то представляет упаковку яиц. А пятнадцать — это цифры один и пять, которые стоят рядом друг с другом и держатся за руки, как брат и сестра.

— Ты не такой, как они, Питер, — шепчет мистер Бриз. — Я знаю. Ты не один из них. Ведь так?

Что тут скажешь?

Питер таращится на свои руки, ноющие, сточенные до корней ногти; он проводит языком по кончикам зубов; он чувствует крепкие, широкие мышцы над плечами, жесткую шерсть на спине, которая неприятно топорщится под футболкой.

— Послушай, — говорит мистер Бриз мягким, но уверенным голосом. — Послушай меня, Питер. Ты особенный мальчик. Люди вроде меня ездят по всей стране, разыскивают детей вроде тебя. Ты не такой, как они, и ты это знаешь, ведь так?

Подумав, Питер кивает.

Ты же любил их, правда? Питер чувствует комок в горле.

Он не хотел их убивать. Не хотел.

Он редко вспоминает о случившемся, но когда вспоминает, то не может понять, почему это произошло.

Такое впечатление, что его разум заснул на какое-то время, а проснулся уже в разоренном доме, словно какой-то грабитель перевернул все вверх дном в поисках сокровищ. Тело отца лежало в кухне, матери — в спальне. Много крови, много царапин и укусов. Он прижался носом к волосам матери и вдохнул их запах. Он поднял ее обмякшую руку и погладил ею себя по щеке. Потом ударил себя мертвой рукой по лицу.

— Плохой! — шептал он. — Плохой! Плохой!

— Станет лучше, когда мы доедем до Солт-Лейк-Сити, — говорит мистер Бриз. — Там есть специальная школа для детей вроде тебя, я уверен, тебе там понравится. Ты заведешь много новых друзей! Тебе предстоит много узнать о нашем мире! Ты будешь читать книги и работать на калькуляторе и компьютере, заниматься искусством и музыкой! А еще там будут люди, которые смогут помочь тебе с твоими… чувствами. Ведь чувства — это просто чувства. Как погода, они приходят и уходят. Они — не весь ты, Питер. Ты понимаешь, о чем я?

— Да, — отвечает Питер.

Он разглядывает бело-желтые скалы, через которые прорублена дорога; стальное ограждение по краю дороги; ясную, лазоревую пустоту неба. Он медленно моргает.

Если он пойдет в эту школу, ему придется рассказать про папу и маму?

Может, ему там будет хорошо, может, ему там понравится.

А может, другие дети будут его обижать, а учителя невзлюбят.

Может быть, он особый.

А ногти теперь всегда будут болеть? Их всегда нужно будет обрезать и стачивать?

— Слушай, — говорит мистер Бриз. — Мы подъезжаем к тоннелю. Он называется «тоннель Грин-Ривер». Он есть на твоей карте. Но я хочу, чтобы ты знал: с этим тоннелем есть проблемы. Его легко перекрыть с обоих концов, поэтому я разгонюсь, и буду ехать очень-очень быстро. Понял? Просто чтобы ты был готов и не пугался. Понял?

— Понял, — говорит Питер.

Мистер Бриз широко улыбается, кивает и почти сразу давит на газ. Ограждение сбоку постепенно сливается в размытую серебристую ленту, а потом перед ними возникают черные пасти тоннелей: одна — для левой полосы, другая — для правой. Может, это не пасти, а пара глаз, две слепые глазницы у основания изрытого расселинами холма. Питер впивается пальцами в колени — это больно, но он ничего не может с собой поделать. Машина въезжает под бетонную арку с мягким ударом, словно они пробили некую мембрану, и внезапно их проглатывает тьма. Он ощущает круглые своды тоннеля, невидимые ребра во тьме над головой, он слышит эхо ревущего двигателя машины, которая все еще разгоняется. Выход становится все ближе, а устье позади уменьшается.

Но по мере разгона Питер чувствует, как замедлилось время — каждый оборот шины занимает один щелчок длинной стрелки часов. В тоннеле есть дети. Двадцать? Нет, скорее тридцать, он чувствует их теплые тела, как они разбегаются и карабкаются на стены тоннеля, как разворачиваются и бегут следом за машиной, как они швыряют камни и куски железа со своих насестов где-то под потолком тоннеля.

— Йааа! — кричат они. — Йааа! — И у Питера снова начинают саднить пальцы.

Окно в дневной свет впереди расцветает в яркое сияние, и Питер видит только размытые тени-скелеты детей, прыгающих перед машиной.

Машина, должно быть, идет на скорости больше ста пятидесяти километров в час, когда они сбивают мальчика. Ему было лет восемь-девять, Питер не успел понять. Он замечает только отпечаток перекошенного лица, крик, вырвавшийся из маленького худого тельца. Потом раздается тяжелый удар, когда на него налетает бампер, кровь брызжет в лобовое стекло, и тело, прокатившись по крыше машины, шлепается на асфальт где-то сзади.

Мистер Бриз включает дворники, и на стекло брызжет жидкость из омывателя. Сквозь туманные арки, проделанные дворниками, им снова виден мир снаружи — широкая равнина, холмы и безоблачное небо.

* * *

— У нас кончается бензин, — говорит мистер Бриз, прерывая долгое молчание.

Питер не отзывается.

— Впереди есть одно место… когда-то оно было безопасным, но сейчас я уже не уверен.

— Ага, — говорит Питер.

— Ты же мне скажешь, есть ли там опасность?

— Да.

— Это место называется Литтл-Америка, Маленькая Америка. Знаешь почему?

Мистер Бриз смотрит на Питера. Его глаза печальны, но при этом он чуть улыбается — трагично, конечно, но ничего страшного, ведь тот мальчик не был особым, не был таким, как Питер. Нужно забыть и ехать дальше — вот что говорит его лицо.

Питер пожимает плечами.

— Это очень интересная история, — начинает мистер Бриз. — Когда-то давно жил один исследователь, звали его Ричард Бёрд. Он отправился в Антарктиду, замерзшую землю далеко на юге, и разбил лагерь на шельфовом леднике Росса, к югу от Китовой бухты. И назвал свой лагерь «Маленькая Америка». А позже — намного-намного позже — в Вайоминге построили отель. Он стоял так далеко от людских поселений, что ему дали такое же название. И символом отеля выбрали пингвина, потому что пингвины живут в Антарктиде. Когда я был маленький, там было много вывесок и указателей, это место сделалось знаменитым.

— Ага, — говорит Питер, но мысли о том мальчике не оставляют его.

О мальчике, крикнувшем «Йааа!».

Они едут очень медленно, потому что лобовое стекло по-прежнему сильно заляпано, а жидкость в омывателе закончилась. Насос жужжит, но из форсунок ничего не выходит.

* * *

Эта Маленькая Америка — что-то вроде оазиса. Отличная, необъятная парковка, много бензоколонок, магазин, а за ним — мотель, где на газоне стоит зеленый бетонный динозавр, детеныш бронтозавра, чуть выше взрослого мужчины.

Им нравятся такие места. Длинные, просторные здания торговых центров, с их бесконечными рядами полок; пещерные коридоры гигантских придорожных мотелей с сырыми коврами и гниющими кроватями; маленькими нишами, где до сих пор необъяснимым образом работают автоматы по продаже льда и лимонада; парковки, где брошенные машины превращаются в отличные убежища от врагов и непогоды, гораздо лучше, чем деревья в лесу.

— Думаю, их здесь много, — говорит мистер Бриз, останавливая машину у бензоколонки под навесом из металла и пластика.

Какое-то время они просто стоят в тени, Питер чувствует нерешительность мистера Бриза.

— Много их там, как тебе кажется? — как бы между делом спрашивает он, и Питер закрывает глаза. — Больше сотни?

— Да, — отвечает Питер. Он украдкой глядит на мистера Бриза — у того лицо человека, который должен совершить опасный прыжок, но не хочет этого делать.

— Да, — говорит он. — Больше сотни.

Он ощущает их присутствие. Они выглядывают из здания турагентства, из окон заброшенного мотеля, из ржавых машин на парковке.

— Если я выйду из машины, чтобы заправиться, они придут?

— Да, — отвечает Питер, — они придут очень быстро.

— Ладно, — говорит мистер Бриз, и они оба долго молчат.

Лицо мистера Бриза уже не похоже на лицо телеведущего, или на оскал скелета, или на куклу. У него странное выражение, какое бывает у взрослых, когда они говорят тебе неправду, для твоего же блага, как они думают. Когда есть какой-то секрет, что-то, о чем они жалеют.

«Всегда помни, — говорила мать Питера, — я люблю тебя, даже…»

— Возьми мой пистолет, — говорит мистер Бриз. — Управишься? Если они начнут приближаться…

Питер пытается посмотреть на его настоящее лицо. Можно ли сказать, что мистер Бриз любит его, даже если…

— Мы не доедем до Солт-Лейк-Сити, если не добудем бензин, — говорит мистер Бриз. Питер смотрит, как он открывает дверь машины.

«Стойте», — думает Питер.

Питер хотел спросить мистера Бриза про его сына, про Джима, любителя минералов.

«Вы же убили его, да?» — хочет спросить Питер и ожидает услышать в ответ: «Да».

Мистер Бриз поколебался бы немного, но потом сказал бы правду, такой уж он человек, этот мистер Бриз.

«А я? Как насчет меня, — хочет спросить Питер. — Меня бы вы тоже убили?»

И мистер Бриз кивнул бы.

«Да, конечно. Если бы пришлось. Но ты же никогда не поставишь меня в такую ситуацию, правда, Питер? Ты же не такой, как остальные?»

Пока все это проносится в голове Питера, мистер Бриз выходит из машины. Питер чует, как другие дети замечают его. Их длинные черные ногти и острые зубы, их быстрые, бугристые мускулы и жесткая щетина. Он видит медленное, плавное движение ног мистера Бриза. Как легко в этот момент думать «Добыча!».

Какие теплые и полные живительного сока у него жилы, какая нежная у него кожа, щеки, словно персики.

Он знал, что они обрушатся на него так внезапно, что он не успеет позвать на помощь. Он знал, что они не контролируют себя, как и сам Питер был не в силах остановиться. Его мама, его папа…

«Стойте», — хотел крикнуть он, но все случилось гораздо быстрее, чем он ожидал.

«Стойте, — думает он. Он хочет сказать мистеру Бризу: «Я хочу… Я хочу?»

Но на это нет времени.

«Мама, я хороший мальчик, — думает он. — Я хочу быть хорошим мальчиком».

О рассказе «Маленькая Америка»

Рэй Брэдбери изменил мою жизнь.

Возможно, это звучит мелодраматически, но я ничего такого не имел в виду. Если бы не Рэй Брэдбери, я не был бы тем, кто я есть, — я не стал бы писателем.

Я начал читать Брэдбери еще в детстве. Жаль, не помню, какую вещь прочел первой, думаю, это была «Октябрьская страна», — но в любом случае годам к десяти-одиннадцати я перечитал почти все его произведения на то время, и одним из результатов этого чтения стало желание писать самому. Я писал продолжения к его рассказам, подражания его рассказам, потому что мне было мало прочитанного, хотелось еще.

Я рос в Небраске, в глухой сельской местности, в западном углу «ручки» штата. В деревне жили всего двадцать человек, и среди них не было ни одного моего ровесника. Автобус отвозил меня в школу в ближайший городок в шестнадцати километрах от дома, но я всегда с радостью возвращался домой, к своим книгам. С городскими ребятами я не очень сошелся.

В седьмом классе учитель английского мистер Кристи дал нам странное задание: он попросил класс написать письма любимым писателям, живым или мертвым. В письме мы должны были объяснить, почему нам нравится их творчество.

Я решил написать Рэю Брэдбери. Но я не просто выполнил домашнее задание, а пошел дальше — сходил в библиотеку и разыскал почтовый адрес Брэдбери в справочнике «Современные авторы», послал ему несколько своих рассказов и спросил его мнения, получится ли из меня писатель.

Через несколько недель я получил письмо. Оно было отпечатано на самой красивой бумаге, что я встречал, и адресовано мне. «Дорогой Дэн Хаон! Не разрешай никому указывать тебе, кем ты хочешь стать. Хочешь быть писателем — будь писателем. В твоем возрасте я писал каждый день, и выходило у меня намного хуже, чем у тебя. В самом начале важно не качество, а количество. Чем больше пишешь, тем лучше получается. Если будешь писать по рассказу в неделю следующие три-четыре года, увидишь, насколько заметными будут изменения. А кроме того, это так весело! Ты часто бываешь в библиотеке? Надеюсь, что да. Если нет, то с сегодняшнего дня твое место в библиотеке — если ты не пишешь сам, то читаешь, ищешь, изучаешь поэзию, публицистику, историю и многое другое! Не сбейся с курса!»

Через неделю он прислал мне критический разбор одного из моих рассказов, и я попался. Я был пьян от любви. Я вырос в семье, где никто не читал и книги не были заметной частью нашей повседневной жизни, а теперь я остро ощущал, что был спасен.

Рэй прислал мне свой сборник «Дзен в искусстве написания книг» и «Если ты хочешь писать» Бренды Юлэнд — книги, которые я не устаю перечитывать.

Следующие несколько лет я, будучи уже старшеклассником, писал и отсылал годные, с моей точки зрения, рассказы Рэю Брэдбери, а он писал на них отзывы. «Этот рассказ — настоящая жемчужина, но он, как и многое из того, что ты пишешь, слишком короток», — писал он. Или: «Обрати внимание на структуру. Чего мистер Б. хочет от жизни? Тут этого не видно. Мои персонажи сами пишут рассказы о себе. Они говорят мне, чего хотят, я позволяю им этого добиваться и смотрю, как они идут к цели, перенося на бумагу их путешествие к своей участи. Монтэг из «451° по Фаренгейту» хотел, чтобы перестали жечь книги. «Ну, давай, останови их!» — сказал я. И он побежал. А я просто шел следом с пишущей машинкой. Капитан Ахав в «Моби Дике» хотел найти и убить кита. Он мчался к своей цели. Мелвилл шел за ним и записывал роман гарпуном, окуная его в кровь этого чертового кита!»

Или: «Твой рассказ про оборотня слишком короткий! Это идея в поисках конфликта, но ты близок к находке приличного сюжета — в рассказе есть занятные наметки. Раскрой их! Что происходит с другими людьми в школе? Ты оставляешь какие-то намеки, но мне интересно знать и о других. Это похоже на начало более длинной и масштабной истории. Что будет, когда он доберется до школы, и доберется ли вообще? Поиграй с этой идеей».

Поступив в колледж, я начал писать рассказы другого плана, и переписка с Рэем стала угасать. Меня затянула студенческая жизнь, и я беспечно тратил свое время. Рэй писал: «Зачем ты вообще поступил в колледж? Если не будешь осторожен, он начнет отнимать у тебя время, которое можно потратить на творчество, ты перестанешь писать рассказы. Ты этого хочешь? Подумай. Хочешь посвятить свою жизнь писательству? Какие из предметов в колледже помогут тебе стать писателем? У тебя уже есть свой стиль, нужно лишь практиковаться в структуре. Напиши мне. Поскорее! Любви тебе! Р. Брэдбери».

Я ему не ответил. Меня испугало, что он ставит под сомнение необходимость колледжа, и к тому времени меня очаровал другой Рэй — Раймонд Карвер. Да я, если честно, и не знал, что ответить. Мне нравился колледж. Я считал, что он пошел мне на пользу. Я не хотел разочаровывать Брэдбери.

Потом меня захватили ежедневные заботы. Несколько журналов опубликовали мои рассказы, я отослал их Брэдбери, но он мне не ответил.

Я говорил о нем в интервью, о его влиянии на меня — даже как-то виделся с ним на Лос-Анджелесском книжном фестивале, но очередь к нему была многочасовая, и когда я предстал пред его очами, то уже и не знал, узнает ли он меня. Я подарил ему свои книги, он ответил: «Спасибо, спасибо», — после чего меня оттеснили. К тому времени он был глубоким стариком, и в тот день он уже несколько часов подписывал книги. Не знаю, вспомнил он меня или нет. Ох, думал я, как жаль, что я не ответил ему тогда, много лет назад. Что мы не продолжали переписываться.

С того дня, как я получил первое письмо от Рэя Брэдбери, прошло больше тридцати лет. И когда Морт Касл предложил мне написать рассказ-посвящение, я сразу вспомнил старую историю про оборотня, которую я посылал Рэю давным-давно. Первая и последняя фразы в этом рассказе не менялись с тех времен, когда мне было девятнадцать; середина «заражена» моим средним возрастом.

Сейчас мне почти столько же, сколько было Рэю, когда он мне впервые ответил — и тот растерянный двенадцатилетний мальчик уже почти растворился в дымке прошлого. Но теперь я понимаю, как Брэдбери поселился у меня в голове. Он не просто оказался моим наставником тогда, когда я в этом нуждался более всего; его стиль, его настроение, его образ мышления — все это просочилось в самую сердцевину моих работ.

Не знаю, покажется ли «Маленькая Америка» читателям брэдбериевской вещью; но я точно знаю, что Рэй Брэдбери как писатель стал частью моей души.