Физики не шутят

Передо мной несколько испещренных формулами статей по физике, скачанных из Интернета (не подумайте только, что я в состоянии прочесть эти формулы и тем более их понять). Зайти на этот сайт мне посоветовал серьезный человек, профессор физического факультета нашего университета. Прочтем все, что сможем, до формул — поверьте, интересно нам будет прямо начиная с названия: «Поиск точных решений для проходных кротовых нор, поддерживаемых фантомной энергией». И чем дальше, тем более заманчиво звучит этот текст, как бы специально написанный на потребу тем, кто интересуется всяким оккультизмом: «Фантомная энергия поэтому может быть автоматически рассмотрена как кандидат на то, чтобы считаться экзотической материей, за исключением одной проблемы: понятие темной или фантомной материи применяется для гомогенного распределения материи во вселенной, тогда как пространство-время кротовых нор (wormholes) по определению не является гомогенным».

Поневоле настораживает язык этой строжайшей из наук. Что это за «кротовые норы», «экзотическая материя», «фантомная материя»? Да физика ли это? Может, на сайт прокрались какие-то шарлатаны и балуются с формулами? Может, физики шутят? Но, как вскоре выясняется из чтения других текстов, все абсолютно серьезно. Мы — на передовом рубеже теоретической физики: так теперь принято выражаться в этой науке, бывшей на протяжении нескольких последних столетий образцом научности par excellence.

Вот статья «Астрофизика кротовых нор», написанная группой теоретиков, а именно сотрудниками Российской Академии наук и Института Нильса Бора в Копенгагене. Главная гипотеза, которую физики выдвигают в своей статье, состоит в том, что «кротовые норы, вероятно, появившиеся на начальной стадии развития Вселенной, могут связывать различные районы нашей вселенной. (...) В этом случае поиск астрофизических кротовых нор является уникальной возможностью для изучения множественной вселенной». Затем, после трех страниц формул, авторы предлагают свои гипотезы о том, какими свойствами обладают эти кротовые норы: «...мы можем видеть через кротовую нору любую эпоху эволюции Горячей вселенной: 1) очень раннюю стадию, 2) стадию, более близкую к нашему времени, и 3) самую позднюю эпоху».

Одно из своих предположений физики формулируют так «В этой статье мы рассмотрим модель, в которой главным компонентом кротовой норы, обладающим всеми необходимыми свойствами, является сильное магнитное поле, которое проходит насквозь через нору, тогда как фантомная материя и фантомная энергия потребуются для создания норы только в малых количествах».

В знаменитом фильме «Пришельцы» благородный рыцарь Годфруа Отважный и его слуга Жакуй-Пройдоха, отправившись «в путешествие по коридорам времени», попадают в нашу эпоху потому, что старый колдун забыл добавить в зелье перепелиные яйца. Очень хочется увериться, что коллеги — физики, готовясь к путешествию во времени по специально изготовленной для этого кротовой норе, не только не поскупятся на «фантомную энергию» и «фантомную материю», но положат в достаточном количестве и перепелиных яиц!

Конечно, кротовые норы, черные дыры и в особенности путешествия во времени являются сегодня очень популярным сюжетом. Настолько популярным, что об этом постоянно пишут газеты. У нас на родине не так-то много приличных газет, обладающих репутацией, проверяющих свой материал и компетентно информирующих читателя не только о политике, но и о событиях культуры и науки. Поэтому возьмем в руки газету «Известия», которую читает вся страна. Что там нового про время и про достижения естественных наук? К примеру, в статье, озаглавленной «Черная дыра — ключ к путешествию во времени», представляющей собой интервью с вице-президентом Европейского астрономического общества, директором Астрономического института имени Штернберга, член-корреспондентом РАН Анатолием Черепащуком, сказано следующее:

«Парадокс в том, что Эйнштейн не верил в черные дыры, которые только и могут спасти его теорию. Половина физиков не верит в черные дыры, утверждая, что из реального вещества такие объекты построить нельзя. Уже открыто 300 черных дыр, но споры продолжаются. Потому что, если будут открыты объекты такой же массы, как черные дыры, но с границей поверхности и магнитным полем, астрономам останется только застрелиться. (...) Как говорит академик Гинзбург, новые данные укрепляют нашу веру в существование черных дыр (курсив мой. — Д. Х.). Если черные дыры существуют, то становятся возможными путешествия на машине времени, для чего потребуется открыть дверцу в туннель и начать движение в любую сторону — вперед или назад. Тело при этом не будет разорвано и сможет вернуться обратно. О таких “кротовых норах” писал еще Эйнштейн... (...) Астрономы — последние романтики на Земле».

«— А вы изволите толковать о пятом измерении»!

Итак, что узнает со слов академика далекий от физики читатель? Прежде всего выясняется, что вопросы наличия или отсутствия объектов, позволяющих предполагать обратимость времени, являются теперь в физике и астрономии вопросами веры. Кроме того, путешествие во времени или обратимость времени рассматриваются солидными учеными как вполне допустимые с точки зрения физической теории, возможности. Как говорится, «хотите — верьте, хотите — нет». «Чтобы понять, что происходит при... формировании черной дыры, следует вспомнить, что теория относительности не признает абсолютного времени. Другими словами, каждый наблюдатель имеет собственную меру времени. Ход времени для наблюдателя на поверхности звезды будет отличаться от хода времени наблюдателя на расстоянии», — рассказывает знаменитый астрофизик Стивен Хокинг. Как выясняется, время вблизи черной дыры не просто замедляется, а вообще останавливается , и все процессы замирают, становятся бесконечно долгими. Ближе знакомясь с кротовыми норами, читатель выяснит не только что время вообще течет по-разному около разных предметов (как около любого массивного тела), но также и то, что время может изменить свой бег и даже вовсе остановиться. Самый же главный урок, который должен вынести читатель, к чему он, конечно, уже в значительной степени подготовлен благодаря урокам физики в школе, это то, что время больше не является таким, каким мы привыкли его воображать, — необратимым, линейным, непрерывным, связующим в неразрывную цепь прошлое, настоящее и будущее.

Не правда ли, между старым привычным образом времени и тем, каким оно предстает благодаря последним достижениям физической науки, пролегает пропасть? Вспомним, как описывал объективное время науки один из основателей современной антропологии Люсьен Леви-Брюль, отсылая к не подлежащим сомнению представлениям своей — до сих пор продолжающей казаться нам столь интеллектуально близкой — эпохи:

«Но мы знаем, что их представления (примитивных народов. — Д. Х.) о времени отличаются от нашего. Они не могут представить себе этой прямой линии, простирающейся бесконечно в воображении, всегда равной самой себе, на которой располагаются события, могущие быть представленными в виде единообразной и необратимой серии, линии, на которой события с необходимостью выстраиваются друг за другом. Время не является для дикарей, в отличие от нас, особой интеллектуальной интуицией порядка последовательности. Еще в меньшей степени оно представляется им гомогенной субстанцией. Оно скорее ощущается качественно, чем репрезентируется (рационально. — Д. Х.)».

Чтобы убедиться, что после Леви-Брюля такое восприятие времени, рельефно проступающее по сравнению с восприятием дикаря, еще долго продолжало господствовать в современной культуре, приведем цитату из книги «Миф» М. И. Стеблина-Каменского, увидевшей свет в 1976 году; «Абстрактное время непрерывно, бесконечно, единообразно и необратимо. Между тем время в эддических мифах сплошь и рядом прерывно, не бесконечно, не единообразно и обратимо».

А теперь сравним это описание со следующим: «Возможность перемещаться быстрее света влечет за собой, в соответствии с теорией относительности, и возможность путешествий в прошлое... Ключ к этой взаимосвязи в том, что, согласно теории относительности, не существует никакой единой для всех наблюдателей меры времени, но что при некоторых обстоятельствах нет нужды даже в том, чтобы наблюдатели были согласны относительно очередности событий». Добавим к нему еще более подробный пассаж: «Путешествия в будущее возможны. Теория относительности показывает, что можно создать машину времени, которая перенесет вас в будущее. Вы входите в нее, ждете, выходите и обнаруживаете, что на Земле прошло гораздо больше времени, чем протекло для вас. Сегодня мы не располагаем технологиями, позволяющими осуществить подобное, но это лишь дело техники: мы знаем, что это возможно» — так объясняет читателям принцип работы машины времени Стивен Хокинг. Кротовая нора позволяет «увидеть» прошлое и будущее, как одно и то же место, но только одновременно и днем, и ночью. «Кротовая нора соединяет теперь разделенные 11 часами прошлое и настоящее станции Альфа. Сточки зрения здравого смысла, этому трудно поверить — одно и то же место, но сразу в два различных момента времени! К тому, что можно видеть два различных места в одно время, мы привыкли с детства. (...) Но вот чтобы из одного окна была видна улица, освещенная полуденным солнцем... а из другого — пустынная ночная улица! Это всякому, пребывающему в здравом уме, человеку кажется просто невозможным. Несмотря на железную логику формул теории относительности, здравый смысл восстает против такого “абсурда”!». Итак, переживай, читатель, новую темпоральность, привыкай к новому восприятию времени. Тебе трудно, читатель, понимающе кивают авторы научно-популярных работ, но мы тебе поможем: «У читателя теперь есть две возможности; поверить логическим рассуждениям... на слово и вопреки здравому смыслу признать, что на любую вещь можно смотреть не только с разных пространственных, но и временных сторон, либо постараться выработать у себя новый “здравый смысл”, рассматривая прилагаемые к статье рисунки и вычерчивая им подобные».

Но тут встает резонный вопрос: почему читатель готов идти на такие непредвиденные интеллектуальные трудности, срисовывать непонятные схемы, попирающие его «здравый смысл», вместо того чтобы отмахнуться от этого как от не имеющей отношения к жизни ерунды? Почему читатель сегодня так озабочен вопросом: какое оно, время, и что с ним происходит в черной дыре или в кротовой норе? И почему для ответа на вопрос о свойствах времени, выглядевший столь очевидным еще совсем недавно, читателю теперь оказывается недостаточно собственного повседневного опыта? Иными словами, почему популярность этих сюжетов в наши дни «бьет как хочет» любую другую тему?

Можно ли считать этот интерес к черным дырам и кротовым норам, как иногда пишут авторы популярных статей, «естественной потребностью человеческого разума»? Но тогда следует отметить, что означенная потребность долго не давала о себе знать. Дело в том, что вскоре после того, как Эйнштейн и Розен вывели уравнения общей теории относительности, австрийский физик Фламм нашел решение, описывающее два мира, соединенные норой-каналом, и стал родоначальником теории кротовых нор. Тем не менее великое открытие не слишком взволновало широкую общественность, чтобы не сказать — прошло для нее незамеченным. Почему-то ученые прождали практически целый век, прежде чем начать ломать копья о парадоксы кротовых нор.

Чем вызван сегодняшний интерес к проблемам времени и прежде всего к концепциям, и понятиям, отрицающим наши традиционные, привычные представления о времени? Не свидетельствует ли он о том, что общество переживает глубокий кризис восприятия времени, что оно мучительно ищет новую картину времени и жадно хватается за любой обрывок информации, чтобы отвергнуть старые и подтвердить, укрепить и углубить свои новые ощущения?

В этом смысле новые научные открытия подоспели как раз вовремя. Еще совсем недавно мы совершенно достоверно знали, из чего состоит вселенная, материя, и даже самые мельчайшие частицы. И если некоторые из них еще не были открыты, то непреложные законы физики позволяли с уверенностью предсказывать их существование и даже некоторые свойства. Некоторые астрономы, как, например, Иосиф Шкловский, поговаривали о том, что в результате астрономической революции 1960-х и последовавших за ними открытий 1980-х все открытия в астрономии уже сделаны и что следующим поколениям больше нечего открывать. Иными словами, мы жили в познаваемом, чтобы не сказать — в практически познанном мире, — чье устройство была способна объяснить мудрая наука. И вот совсем недавно картина благоустроенного мироздания распалась. Предоставим объясняться по этому поводу авторитетным ученым: «В 1997 году стало ясно, что Вселенная расширяется с ускорением. (...) Это странно: силы гравитации должны замедлять расширение на больших расстояниях. Понять парадокс можно только и том случае, если существует антигравитация с отрицательным давлением. (...) И вот теперь стало ясно, что Вселенная на 70% состоит из вещества с положительной плотностью энергии и отрицательным давлением. Это вещество называют “темной энергией”. На 25% Вселенная — частицы неизвестной природы, которые еще не открыты, но ясно, что они тяжелее протонов и не достигают скорости света. Лишь 3—5% Вселенной — привычная нам материя из барионов, протонов, нейтронов, электронов. Главные на земле барионы составляют большую плотность, поэтому мы можем черпать из них энергию. А рассеянная энергия Вселенной, которая несопоставимо больше, нам недоступна».

Другой ученый, заместитель главного редактора журнала «Гравитация и космология», доктор физико-математических наук Кирилл Бронников, в передаче «Черные дыры и кротовые норы: возможность перемещения между мирами» так объяснял слушателям радио «Эхо Москвы» взаимосвязь между этим последним открытием, черными дырами и кротовыми норами: «Чтобы объяснить ускоряющееся расширение вселенной, нужно предположить существование так называемой экзотической материи, ее еще называют темной энергией. И эта темная энергия обладает теми свойствами, которые требуются для создания кротовых нор». По его словам, благодаря преобразованию Лоренца «пространственные интервалы и промежутки времени немножко перепутываются. (...) Ведь эта темная энергия, она же экзотическая материя, обладает вот какими странными свойствами: чем больший объем она занимает, тем большей обладает плотностью».

Итак, вместо привычного образа практически познанного мироздания мы, «читатели газет», остались с «тремя-пятью» процентами, за которыми простерлась «темная материя» загадочной и немыслимой природы. Это открытие, безусловно, углубило — или отразило? — решительное изменение научной картины мира и кризис в восприятии времени. Не в меньшей степени оно усугубило — или выразило? — растущее недоверие общества к научному познанию, проявившееся в остром кризисе научной рациональности последних двух десятилетий.

 

Из литературной истории современной физической теории

Когда осторожный Карл Саган написал свой фантастический роман «Контакт», герои которого сконструировали машину времени, использовав для стабилизации кротовой норы силовое поле, расталкивающее материю, он послал его своему другу, физику-теоретику Кипу Торну, чтобы избавиться от слишком уж залихватских неточностей. В ответ Торн решил уравнения Гильберта-Эйнштейна для антигравитирующего вещества, иными словами, укрепил стенки своей норы «экзотической материей» — веществом с отрицательной массой, что позволило веществу с положительной массой (например, нам, людям) проходить через нору «без схлопывания». Так физическая теория пополнилась первой машиной времени.

Сам по себе этот факт заслуживает особо пристального внимания — ведь не так часто, согласитесь, случается писателю-фантасту в художественном тексте набросать рабочее задание для физика-теоретика. Действительно, пусть великий Жюль Верн и предсказал летательный аппарат тяжелее воздуха, все же такого рода интуиция несколько уступает непосредственному вкладу фантастики в развитие теоретической физики. Тем более что создание кротовых нор не прошло безболезненно для физической теории в целом. Точнее, кротовые норы оказались магическим объектом, способным если не разрушить физику как науку, то по крайней мере поставить под вопрос ряд ее базовых постулатов.

Распад идеи причинности прямо вытекает из конструкции кротовой норы и предлагается читателю газет и пользователю Интернета в качестве еще одного интеллектуального опыта, к которому он должен «приучить» себя. Ибо законы физики, разрешая существовать машине времени, не запрещают будущему вмешиваться в прошлое — например, путешественник, переместившийся из будущего в прошлое, может там покончить с собой или убить своего отца до того, как тот успел произвести путешественника на свет. Итак, если раньше физики были убеждены в том, что физическая теория не нарушает принципа причинности, то с появлением кротовых нор оснований для уверенности в этом у них резко поубавилось.

Действительно, современная физика не отвергает возможности существования экзотического с отрицательной массой вещества, несмотря на то, что такое вещество во вселенной не было найдено: «Поэтому для такой деформации пространства-времени, которая позволит путешествовать в прошлое, понадобится материя с отрицательной плотностью энергии. (...) Квантовая теория допускает отрицательную плотность энергии в некоторых областях пространства при условии, что она компенсируется положительной плотностью энергии в других областях, так, чтобы энергия в целом оставалась положительной» Считается, что в эмпирической неподтвержденности экзотического вещества и состоит причина того, что ошибку в выводах Торна так до сих пор и не удалось найти, чтобы спасти принцип причинности. Остается не ясным и другой вопрос: куда девается из норы Торна вещество с отрицательной массой, после того как через нее прошло вещество с положительной массой? Торн считает, что оно может продолжать сколь угодно долго укреплять стенки его норы, что, в свою очередь, чревато неразрешимыми парадоксами. Существование кротовых нор, в частности, кротовой норы Торна, отрицает законы механики Ньютона, не позволяя включить ее ни в каком качестве в новую картину мироздания, наполненного веществом с отрицательной массой и обратимым временем, не желающим считаться с дорогим Ньютону принципом причинности. При этом, по признанию физиков, физические законы вовсе не запрещают существования кротовых нор типа норы Торна.

Подытожим самые общие выводы, которые следуют из воплощения фантастических идей в физической теории для нас, далеких от физики читателей газет и пользователей Интернета. Существования кротовых нор, а также всего того, что в этих объектах происходит со временем и материей, достаточно, чтобы помешать нормальному действию принципа причинности, бросить тень на кумулятивный идеал познания и заставить задуматься о распаде консенсуса о критериях научности в физике.

Не означает ли сказанное, что физика, «догнав» философию и другие социальные науки, начала переживать тот кризис научной рациональности, который овладел гуманитарным знанием в 1970-е годы?

Не меньшую проблему, чем кротовая нора, для объективного физического познания представляет собой черная дыра. Как известно, существование черных дыр остается не подтвержденной гипотезой, в которую верят одни ученые (преимущественно астрономы) и не верят другие (преимущественно физики). Действительно, астрономами обнаружен ряд объектов, которые при некоторых допущениях могут быть сочтены черными дырами. Но современная физика ничего не может сказать с уверенностью относительно свойств пространства и времени исходя из такой плотности вещества и силы гравитационного поля, наличие которых приписывается астрономами черной дыре. Вопрос о возможности применения к черным дырам теории относительности остается открытым — как известно, сам Эйнштейн не верил в существование черных дыр, хотя черная дыра мыслима только в рамках теории относительности.

Название «черная дыра? придумал Джон Уиллер в 1969 году. Именно на конец 1960-х (а точнее, на 1967 год, когда были открыты первые радиопульсары) приходится всплеск энтузиазма относительно черных дыр, а в 1980-е их откроют великое множество. Интересно, просто ли совпадением объясняется тот факт, что обретение черной дырой права на существование в физической науке с большой точностью совпало с началом глобального интеллектуального кризиса, нашедшего выражение в творчестве Мишеля Фуко, Ролана Барта, Жиля Делеза, Жака Деррида, которые именно в конце 60-х — начале 70-х годов поставили под сомнение важнейшие постулаты европейской философии? Авторы популярных обзоров, посвященных черным дырам, любят цитировать слова К Торна. «Из всех измышлений человеческого ума, от единорогов и химер до водородной бомбы, самое фантастическое — это образ черной дыры, границу которой ничто не может пересечь, и даже свет задерживается ее мертвой хваткой». А некоторые физики, настроенные особенно критически, без обиняков называют и черные дыры, и кротовые норы «литературным сюжетом», выдумкой, поскольку они слабо подкреплены математическим аппаратом и их существование остается эмпирически недоказанным. Отметим, что, по словам физиков, скептически относящихся к черным дырам и кротовым норам, до недавнего времени было трудно представить себе, что увлечение их коллег этими сюжетами приобретет столь массовый характер. Не свидетельствует ли это о своеобразии интеллектуальной ситуации, в которой мы находимся сегодня?

Дискурс о черных дырах поневоле наталкивает на весьма литературные и даже, можно сказать, несерьезные аналогии. Со ссылкой на «заседание президиума РАН, где обсуждались новейшие успехи в исследовании черных дыр», читатель газеты «Известия» наткнется на следующее сообщение, в котором журналист бойко перелагает суть представлений астрономов о черных дырах: «(Черные дыры) наверняка есть, но увидеть их в принципе нельзя. (...) Черная дыра невидима, ее можно обнаружить лишь по косвенным признакам. Внутри черной дыры меняются свойства пространства и замедляется время. Пространство и время закручиваются в своеобразную воронку, в глубине которой, как считают теоретики, они распадаются на кванты. Черная дыра — это гравитационная бездна, из которой нет выхода. (...) В ней протекают удивительные процессы и проявляются неизвестные законы. (...) Верить в черную дыру или не верить — это личное дело каждого. Но научным фактом является то, что 0,1% массы нашей Галактики заключено именно в черных дырах. Из разъяснений А. Черепащука следует, что явным признаком черной дыры является отсутствие наблюдаемой поверхности... черная дыра характеризуется не поддающимися расчетам флуктуациями излучения... Время формирования черной дыры, как ни дико это звучит, больше, чем время жизни Вселенной» И, конечно же, необходимо добавить, что черная дыра является прекрасной машиной времени: «Двигаясь внутри невращающейся черной дыры, космонавт увидит другую Вселенную и даже свое будущее», — поясняет в своей популярной книжке член-корреспондент РАН Черепа щук.

Насколько такое описание объекта соответствует, на ваш взгляд, уважаемый читатель, критериям научного познания? Правильно, оно попирает все традиционные критерии позитивного знания, что тем не менее не мешает части физиков «верить» в черные дыры, поскольку, как мы помним, физическая теория не запрещает их существования.

Итак, если речь идет об объекте, который в принципе не наблюдаем, чьи параметры и действия в принципе не поддаются расчетам, поскольку в нем исчезают известные науке свойства пространства и времени, то где пролегает та грань, которая отличает черную дыру от черной магии, физическую теорию от фэнтези? И чем тогда менее реальны, чем черные дыры, кротовые норы и фантомная материя, ведьмы, сумрак, «иные» темные силы? Не правда ли, последние достижения самой научной из наук сильно расшатали понятие реальности? Один из важнейших приемов современной готической эстетики, особенно ярко проявляющихся в жанре фэнтези, состоит в размывании понятая реальности. Литературный персонаж отрицает существование нечиста, разглагольствует о ее нереальности только для того, чтобы его высказывание было немедленно опровергнуто «реальностью» — появлением нечисти и ее нападением на героя фэнтези. Так и подмывает процитировать определение реальности, предложенное лисой-оборотнем в «Священной книге оборотня» Виктора Пелевина, где применен обратный прием — нечисть от первого лица отрицает понятие «позитивной реальности» применительно к превращению оборотня, только что «реально» имевшему место в рамках повествования.

Сказочные аллюзии возникают под пером пишущих про черные дыры и кротовые норы сами собой; «Средневековые алхимики искали философский камень, цари в русских народных сказках посылают своих слуг искать живую воду, чудо-кольчугу, волшебный меч... Но все это детские забавы по сравнению с задачей найти материал для строительства кротовой норы». А что, если сравнить свойства черной дыры и свойства любого из описываемых авторами фэнтези волшебного предмета? Насколько существенными будут их отличия друг от друга? Только ли кажущимся является сходство общей поэтики описания таких «физических объектов», как черные дыры и кротовые норы, с одной стороны, и магических атрибутов фэнтези, с другой?

Эсхатологическая тема, ожидание грядущей катастрофы также сближает размышления о кротовых норах и черных дырах с фэнтези. Достаточно привести несколько примеров из газеты «Известия», прямо-таки терроризирующей читателя плохими научными новостями. Драматические названия статей, например; «Черная дыра из созвездия Скорпиона собирается проглотить Солнце» — перемежаются информацией о грозных научных достижениях: «Открытие принадлежит американскому космическому телескопу “Хаббл”. (...) Это — первая из всех обнаруженных черных дыр, быстро движущаяся по нашей Галактике, — говорит доктор физ.-мат. наук Вадим Пименов. — (...) Итак, черная дыра, приблизившись к нашему Солнцу, (...) уничтожит наше светило, которое кажется нам вечным. Неужели нет спасения? Есть, но пока шансы призрачны».

Как бы то ни было, ирреальная реальность черных дыр не мешает Стивену Хокингу создавать теорию квантового испарения черных дыр и занимать кафедру Исаака Ньютона в Кембридже, академику Н. Кардашеву — называть черные дыры «естественной лабораторией природы», а их многочисленным коллегам — получать Нобелевские премии за исследования черных дыр и открывать новые научные направления для их изучения: такие, например, как демография черных дыр. «Большинство возможностей (построения машины времени. — Д. Х.) связаны с последними сенсационными открытиями в области черных дыр. Нобелевские премии в этой области идут косяком. Черные дыры — передний край науки, хотя, строго говоря, нельзя считать, что их существование во Вселенной окончательно и бесповоротно доказано», — информировала своих читателей о любимом сюжете газета «Известия».

Будучи несведущими в физике читателями, способными судить о ее темных предметах только из газет и популярной литературы, мы не позволим себе встать на сторону сторонников или противников существования кротовых нор и черных дыр, как и задаться соблазнительным вопросом о том, чем же являются эти объекты: достижениями физической теории, описывающей «объективную реальность окружающего нас мира», или отражением в физической теории современного «состояния умов», характерного для современного общества?

Но мы можем суверенностью сказать, что доносящиеся до нас через средства массовой информации и популярной литературы физические открытия стимулируют — или отражают? — радикальные изменения в нашем восприятии природы и времени. Благодаря популяризации новейших физических открытий и теорий несведущий читатель получает подтверждение своим ощущениям и конкретные примеры, помогающие ему расстаться с некогда привычными свойствами времени. Не только для физиков и астрономов, но и для нас — читателей газет’ — время более не может оставаться линейным, непрерывным, необратимым. Напротив, оно начинает мыслиться как прерывное и дискретное, а связь времен — Прошлого, Настоящего и Будущего — распадается на наших глазах.

Революция в восприятии времени, которую мы переживаем, есть часть глубинного интеллектуального кризиса, потрясающего современное общество. В горниле этого кризиса, как в черной дыре, распадаются привычные понятия — объективность, научность, рациональность, реальность.

 

Субъективность собственного времени

Время прогресса — объективное, линейное, непрерывное и необратимое — лежало в основе видения общества и истории в культуре Нового времени. Плавное однонаправленное перетекание прошлого в настоящее и в будущее обеспечивало единство всемирно-исторического процесса. Объективность времени служила гарантом объективности познания. Время прогресса скрепляло ход общественного развития жесткими причинно-следственными связями, позволявшими социальным наукам объяснять прошлое и предсказывать будущее.

«(Категория времени) — это абстрактный и внеперсональный кадр, который охватывает не только наше индивидуальное существование, но и все человечество. Это бесконечная картина, вся протяженность которой выстроена перед взглядом разума и на которой могут быть расположены все события по отношению к зафиксированным и определенным точкам отсчета. Это немое бремя так организовано: это время такое, каким оно объективно мыслиться (курсив мой — Д. Х.) всеми людьми данной цивилизации» — писал в 1912 году, то есть за несколько лет до триумфа общей теории относительности, один из основателей социальных наук Эмиль Дюркгейм.

Этот образ времени, который меняется на наших глазах, но который мы до недавнего времени были склонны рассматривать как единственно возможный, возник в эпоху Просвещения и Великой французской революции. Согласно Райнхарту Козеллеку, выдающемуся немецкому историку, основателю школы истории понятий, во второй половине XVIII — начале XIX в. европейское общество начало по-новому воспринимать время. Именно тогда на смену множеству локальных, несоотносимых между собой историй пришло представление о единой всемирной истории человечества, устремленной из мрачного прошлого в светлое будущее. Идея прогресса соединилась с представлением ньютоновской физики об объективной, независимой от нашего сознания и воли, природе линейного времени.

Сегодня ощущение, что с таким восприятием времени, господствовавшим в европейской культуре на протяжении последних двух столетий, происходит что-то неладное, появилось не только у читателей газет. Антропологи, историки, философы в последние годы тоже проявили озабоченность этим сюжетом, о чем свидетельствуют хотя бы названия книг, такие, например, как «Неполадки с темпоральностью». Идея прерывности времени, которая никогда раньше не воспринималась социальными науками всерьез, сделалась фигурой мысли, освоенной историками, социологами, антропологами Она широко распространилась в элементарной справочной литературе, школьных учебниках и газетах, став неотъемлемой частью современного дискурса о времени: «Для нас, убежденных физиков, разница между прошлым, настоящим и будущим является иллюзией, хотя бы и весьма навязчивой» — так можно резюмировать ее со ссылкой на знаменитое место из письма Эйнштейна, которое любят цитировать авторы популярной литературы и энциклопедий, чтобы убедить читателя в том, что понятия «прошлое», «настоящее» и «будущее» лишились всякого «объективного», «физического» смысла.

Важной вехой констатации кризиса восприятия времени стала работа французского историка Франсуа Артога «Режимы историчности». Успех, который она имела в Париже, в значительной степени объясняется тем, что автор обобщил сомнения и гипотезы, многократно высказывавшиеся в последнее время социологами, историками, антропологами, о том, что неизбежность перетекания прошлого в настоящее и будущее, их взаимосвязь, которая раньше выглядела очевидной, в современной культуре оказалась поставлена под вопрос.

Но было бы ошибкой считать, что переворот, который мы сегодня наблюдаем в сознании наших современников, произошел за последнее десятилетие. Потребовалось все XX столетие, чтобы трещины в образе объективного времени, первоначально обнаруживавшие себя в творчестве интеллектуалов, превратились в разделенный опыт читателей газет.

Были ли эти идеи, одновременно возникшими в столь разнородных и несоотносимых между собой областях как физика, литература философия, предсказаниями, четко уловившими «дух времени»? Или именно они и спровоцировали распад объективного времени науки? Ответы на эти вопросы гораздо менее значимы, чем факт появления первых разрывов в привычном для эпохи Нового времени представлении о времени. Отметим, что в рассуждениях большинства мыслителей, о которых будет идти речь, время играло сугубо подчиненную роль. Оно еще не представляло собой столь болезненной проблемы, как в наши дни, и, следовательно, привлекало внимание в основном не само по себе, а в связи с решением других задач, казавшихся гораздо более важными.

Старый способ восприятия времени как объективного и абстрактного не сразу сдал свои позиции под напором нового. Напротив, каждый значительный прорыв к новому восприятию времени, каждый важный шаг на пути разрушения старой научной картины мира сопровождался реакцией, возвратом к объективному времени мира.

Среди предвестников современной интеллектуальной революции особое место занимает идея пространства-времени. Возникшая, согласно первоначальному замыслу Эйнштейна, как алгебраическая величина, применимая к ограниченной относительности, она постепенно покорила воображение своего создателя. Обернувшись четвертым измерением геометрического пространства, время «превращается в общей теории относительности из математического инструмента в саму физическую реальность». В результате время механики Ньютона, объективное и абстрактное, существующее помимо явлений, утратило всякий смысл для теории относительности и перестало иметь значение в физике за пределами классической механики. Более того, физическая эквивалентность пространства и времени сделала незначимым порядок следования событий и превратила в нонсенс попытки делить события на прошедшие или будущие. Эти идеи, и в особенности идея о структурной идентичности пространства и времени, получили дальнейшее развитие в трудах Копенгагенской школы, где «квантование пространства-времени» стало рутинной процедурой, сделавшей «атомы времени» очевидностью, а прерывность времени — важным физическим постулатом.

Но самым значимым с точки зрения эволюции представлений о времени стал следующий вывод физиков: на месте абстрактного, объективного, универсального времени возникло понятие субъективного, собственного времени наблюдателя. Вот как доходчиво сформулировал этот важнейший постулат теории относительности Ставен Хокинг:

«До начала XX столетия люди верили в абсолютное время. Иначе говоря, каждому событию можно было однозначно приписать число, называемое “временем”, и все исправные часы должны были показывать одинаковый интервал между двумя событиями. Однако открытие постоянства скорости света для любого наблюдателя независимо от его движения привело к созданию теории относительности и отказу от идеи единственного абсолютного времени. Моменты времени для событий стало невозможно определить однозначным образом. Оказалось, что каждый наблюдатель имеет» свою меру времени, фиксируемую его часами, и вовсе не обязательно, что показания часов разных наблюдателей сойдутся. Таким образом, время стало субъективным понятием, относящимся к наблюдателю, который его измеряет».

Одновременно с изменением взгляда физиков на мир в начале XX века весьма сходные интуиции о природе времени стали посещать философов, историков, социологов, писателей. Попытаемся отметить те из них, которые, несмотря на критику воззрений их создателей, оставили неизгладимый след в современных представлениях о времени.

Идея объективного времени, субъективной непрерывности, лежащая в основе человеческой личности, была прямо противопоставлена объективному времени мира Анри Бергсоном. Правда, в отличие от наших современных взглядов, Бергсон противопоставлял внешнее время мира, которое он считал бесконечным настоящим, чистой внутренней протяженности субъективного времени.

Проблематизации идеи объективного времени в не меньшей степени, чем Бергсон, способствовал Эдмунд Гуссерль. Изобретение «феноменологической редукции» — включая вынесение «за скобки» объективного времени — имело значение не только для создания кадра феноменологического анализа сознания. Одна из центральных идей феноменологии Гуссерля, а именно положение о том, что темпоральность сознания по своей природе субъективна и имеет мало общего с объективным временем мира, — создала основу для переоценки значимости объективного времени мира. Темпоральные акты сознания соотносятся с абсолютным потоком сознания или с «абсолютной субъективностью сознания». Время является конструктом сознания, а вовсе не отражением внешнего времени объектов. Идея горизонта темпоральности, в котором сознанию одновременно даны прошлое, настоящее и будущее, прочно вошедшая в научный обиход, стала важным этапом в процессе распада объективного времени, предвещавшим современную понятийную революцию. Не случайно Гуссерль, описывая абсолютную субъективность потока сознания, заканчивает параграф словами, предрекающими немоту современных интеллектуалов: «Для всего этого не хватает названий».

Внутреннее время, чье сходство с феноменологическим временем Гуссерля далеко не однозначно, становится главной структурой Бытия-здесь (Dasein) в философии Мартина Хайдеггера. Чтобы утвердить подлинность внутреннего времени, Хайдеггеру приходится бороться против идеи «вульгарного времени» — объективного хронологического времени «науки». Подлинная субъективная темпоральность для Хайдеггера характеризуется конечностью, тогда как «вульгарное время» бесконечно, униформно и неопределенно направлено в неопределенное будущее. Прошлое, настоящее и будущее перестают рассматриваться как неразрывное единство и противопоставляются друг другу.

Важным шагом в формировании нового видения времени стало описание бесконечного настоящего в «Археологии знания» Мишеля Фуко. В отличие от предшествующих «Археологии» вариаций на «историко-трансцендентальную тему», «анализ высказываний» превратил дискретность в главную категорию размышлений о времени и сделал разрыв главным событием истории. «Время мутаций и трансформаций не имеет ни начата, ни конца, а понятия как прошлого, так и будущего полностью утрачивают свое значение». И далее: «Настоящее выступает как самодостаточный предел такого анализа».

Говоря об утверждении собственного времени в противовес объективному времени мира, невозможно пройти мимо литературы модернизма, и в особенности философии внутреннего времени у Марселя Пруста. Погруженный в воссоздание феномена воспоминания, Пруст разрушает хронологический принцип повествования, деисторизируя роман и конструируя внутреннее время переживания, которое полностью подчиняет себе логику повествования и подменяет собой хронологическую упорядоченность рассказа.

Эксперименты Х. Л. Борхеса интересны для нас тем, что в них время предстает как самостоятельный предмет интереса, не растворяясь в сознании, памяти, трансцендентальном субъекте и т.д. Борхес одним из первых решился рассмотреть время как объект эксперимента, а не как не подлежащую сомнению данность. Его интеллектуальное любопытство превращает время в пластичный, меняющийся объект, допускающий множественные интерпретации и обладающий собственной непознанной, загадочной и изменчивой природой. Он ставит под сомнение, причем не в философском рассуждении, а в пространстве литературного повествования, привычные свойства времени и заставляет читателя пережить в рамках «литературной повседневности» опыт распада традиционного способа восприятия времени. Точнее — именно восприятие времени и является главным объектом его эксперимента.

Во второй половине XX века время стало любимым предметом исследования в истории, социологии, антропологии, экономике. Исследователи научились изучать темпоральности различных «ложных» сознаний: мифологического, религиозного, обыденного, массового, средневекового — и отыскивать особое время (точнее, особую темпоральность) в урбанистических структурах и экономических циклах, в работе и спорте. Так время из объективной всеобщности было низведено на уровень предиката отдельных явлений культуры, и в конце концов стало рассматриваться как полностью подчиненная культуре величина, создав дополнительный ресурс «квантования времени». К концу 1970-х годов, когда исследования «темпоральностей» наводнили социальные науки, а «великие физические открытия» начала XX века прочно вошли в школьную программу, переворот в восприятии времени сделался необратимым. Его результатом стало разрушение идеи времени, существующего вне явления и вне наблюдателя.

Объективное, абстрактное, линейное время было великой идеей, мода на которую прошла. Единое время нарратива всемирной истории, распавшееся на множество отдельных времен, на наших глазах превращается во время собственное. Не в этом ли переходе — от объективного времени ко времени, собственному, внутреннему неотделимому от субъекта, — и состоит главная особенность того момента, который мы переживаем? Разочарование в объективности, реальности, рациональности, научности подготовило обнаружение прежде латентного, маргинализированною, долго подавлявшегося в европейской культуре восприятия времени. В результате отказ считать время объективным превратился в банальность, а мысль о существовании такой физической величины, как «психологическое время каждого наблюдателя», приобрела в массовом сознании статус очевидной истины. Только теперь, в отличие от первой трети XX века, способность помыслить такое время превратилась из шокирующего интеллектуального новаторства в повседневность культуры.

Что означает отказ от идеи объективного времени для современной культуры? В чем он проявляется и каковы его последствия?

 

Забастовка языка

«Конец истории», «конец коммунизма», «конец интеллектуалов», «конец модернизма» — эта понятия стали паролями социальной мысли на рубеже тысячелетий. Очевидно, что «конец» означает порог, разрыв, отделяющий старый мир от нового. Но для того, чтобы говорить об этой новой эпохе, не находится новых слов. Более того, привычные понятия, такие как «истина и реальность», «наука и объективность», «либерализм и демократия», «культура и нация», «правые и левые», перестали объяснять социальный и политический опыт.

Новой, неописуемой действительности приходится донашивать старые понятия; ее различные аспекты называют «постмодернизмом», «посткоммунизмом», «постструктурализмом», «постколониализмом» и т.д. Пост-, псевдо-, нео-, мета-названия подчеркивают явственное стремление «растянуть» знакомое, затушевать разрыв, вдохнуть жизнь в угасающие понятия. Сделать вид, что мы еще не перешагнули грани, которая отделяла нас от привычного способа осмысления себя и мира.

Неспособность гуманитарных и социальных наук на протяжении последних 20 лет изобрести новые модели объяснения развития общества и истории, которые смогли бы заменить собой распавшиеся старые парадигмы — марксизм, структурализм, психоанализ, глобальную историю, — получила название кризиса гуманитарного знания. Воцарившаяся методологическая растерянность обернулась «немотой интеллектуалов», утративших способность описывать происходящее. Интеллектуальная дезориентация и неуверенность превращаются в устах интеллектуалов в едва ли не главное качество общества, в его основную современную особенность. «Мы не знаем, куда мы идем. Общество действительно больше не в состоянии понимать самое себя. (...) Практики совершенно изменились, но у нас нет нового языка, который бы им соответствовал на всех уровнях», — утверждает Оливье Монжен, философ и историк идей, редактор «Эспри», одного из самых влиятельных интеллектуальных журналов Франции. Драматическим примером интеллектуальной беспомощности перса лицом современности стал экономический кризис 1997 года, осмыслить и объяснить который до сих пор не могут ни социальные науки в целом, ни экономика в частности. Воспоминание об этом фиаско продолжает и по сей день тяжело довлеть над сознанием исследователей. «Экономический кризис, который пережило и из которого еще и сегодня не до конца вышло наше общество, не смогли до сих пор даже описать, а не только осмыслить. Какие теоретические размышления он породил? Кризис 1920—1930-х годов был теоретически описан через несколько лет, а этот остается неописанным до сих пор, так как ни у кого нет глобального видения того, что же произошло. Но обществу трудно жить в кризисе, который даже нельзя описать... Это как рак... Есть потребность не только в экспертизе социальных и гуманитарных наук, но и в их способности концептуализировать происходящее», — говорит Жак Ревель, историк, член редакционного комитета крупнейшего в мире исторического журнала «Анналы», с 1995-го и по 2004 год — президент Школы высших социальных исследований в Париже.

Сегодняшний кризис понятий — важная составляющая глобального интеллектуального кризиса, частью которого является распад объективного времени и научной картины мира. По своей силе и значимости этот кризис сопоставимо тем, который, по мысли основателя школы истории понятий Райнхарта Козеллека и его старших предшественников, пережило европейское общество накануне Великой французской революции. Революция в восприятии времени в XVIII веке привела к рождению целой системы базовых исторических понятий, таких, как «нация», «демократия», «общество», «революция» и др. Понятия рождались прежде реалий и властно формировали политическую и социальную действительность. В них осмыслялся и благодаря им обретал формы тот проект будущего, который получил название модернизма. Они были неотделимы от идеи однонаправленного, объективного, абстрактного времени, общественного прогресса, единой всемирной истории, научного познания и научной рациональности. Распад представлений об объективном характере времени привел к разрушению тех старых понятий, которые возникли благодаря ему и опирались на него. В отличие от кризиса XVIII века, прорвавшегося новыми понятиями, за осмыслением которых не поспевала пробуждающаяся к новому восприятию мира Европа, кризис, который выпал на долю нам, отмечен печатью немоты: бессилие языка не способно выразить и описать наступающий «новый мир».

Согласно концепции, предложенной историком Николаем Копосовым, устойчивые способы употребления понятия зависят от того, какая из двух логик, всегда присутствующих в каждом понятии, возьмет верх — логика имени нарицательного или логика имени собственного. Если исторические понятия, сформировавшиеся в XVIII веке, опирались в основном на логику нарицательного имени и выражались безличными, «объективными» именами нарицательными, то сегодня в описании общества начинает преобладать логика имен собственных. Одним из таких имен собственных является понятие «Европа». Как показывает Колосов, оно выполняет те же функции в современном дискурсе, которое в XVIII—XIX веках выполняло слово «цивилизация».

Субъективное, собственное время, все более решительно завладевающее нашими представлениями о мире, нарушило равновесие в балансе логики понятий. Оно потребовало называть себя именами собственными, а не «безличными» нарицательными именами, тяготеющими к абстракции. Собственное время стало сворачивать отдельные имена нарицательные, раньше способные только иногда употребляться в качестве имен собственных, в имена собственные, конкретизируя их смысл, наполняя их неповторимой индивидуальностью собственного времени. О том, как происходит превращение имен нарицательных в имена собственные под влиянием собственного времени, пока можно только гадать. Не исключено, что в основе этих трансформаций лежит присущая имени собственному (и в особенности личным именам) историчность.

Вполне возможно, что «немота интеллектуалов» вызвана слишком радикальным характером происходящих перемен или неготовностью оценить их масштаб. Конечно, и в XVIII веке формирование новых понятий не произошло в одночасье. По мнению Козеллека и его последователей, для возникновения новых понятий в переломное время потребовалось значительное время, примерно определяемое ими как время жизни двух-трех поколений. Если допустить, что мы сейчас находимся в самом начале этой паузы, то через несколько десятилетий немота интеллектуалов разрешится возникновением новых понятий, которые преобразуют мир. Но наряду с оптимистическим сценарием можно предположить, что скорость перемен в XXI веке не оставляет нам столь же «длительной протяженности» для того, чтобы дать спокойно вызреть новой системе понятий. А вдруг стремительно меняющаяся современность, драматически опередив осмысление происходящих перемен, не оставит достаточно времени для преодоления усиливающегося интеллектуального хаоса?

Современность вступила в пору субъективности: субъективности восприятия времени и субъективности как принципа организации морального, эстетического, социального опыта. Принцип субъективности несет в себе множественные логики, он открывает возможности разных путей развития, ни один из которых пока не выглядит окончательным. Готическое общество — таково имя самого непривлекательного из возможных сценариев современности. Назвать его и описать вовсе не достаточно для того, чтобы обеспечить его провал. Но все же это лучше, чем просто наблюдать его наступление.

В истории формирования субъективного видения времени особую роль сыграл трагический опыт первой половины XX века. Холокост и ГУЛАГ разрушили образ мира, восходивший к идеалам эпохи Просвещения

Ощущение непреодолимого цивилизационного разрыва с европейским прошлым, безвозвратной утраты связи с ним, отложенные до 1970-х годов «блестящим тридцатилетием», было пережито массами людей как личный опыт, который нашел свое выражение в многочисленных высказываниях о «невозможности» продолжения истории, поэзии, культуры после Аушвица.

«Эффект Солженицына» — окончательное разочарование в советском коммунизме после публикации «Архипелага ГУЛАГ» — перенес концентрационную вселенную в будущее, превратив разрыв и катастрофу в главные категории осмысления связей с грядущим [110] .

Время истории парализовала неспособность совместить «прошедшие события настоящего» с тем прошлым, которое осталось дымиться в Аушвице и порастать травой в ГУЛАГе, и вообразить продолжение этих событий иначе, чем как «грядущую катастрофу», возникшую на месте крушения прогрессистской уверенности в будущем [111] .

Готическое общество — результат мутации неизжитой концентрационной истории, тлевшей под спудом современной демократии — коренится в опыте концентрационной вселенной.