Предыстория событий описанных в предыдущей главе. Я прихожу на Макарьевскую ярмарку и нахожу Матвея Ласточкина. Прибытие царёва корабля. На старой мельнице. Матвей Ласточкин рассказывает всё сержанту Антипу Гуляеву и мы заручаемся его поддержкой. Ассамблея у макарьевского коменданта.
Ватажники Галани пришли на ярмарку за два дня до описанных выше событий. Пришли по одному, разными дорогами, чтобы не вызывать подозрений у стоявших в полосатых будках стражников. Ночлег каждый должен был искать себе сам. Встретится договорились на следующий день на заброшенной мельнице, находившейся в двух верстах от Лыскова.
Я впервые оказался в столь людном месте, каким была Макарьевская ярмарка. Не было никакой возможности идти туда, куда мне хотелось. Толпа сама несла меня по лабиринту торговых рядов. Не в силах сопротивляться людскому потоку, я отдался в его власть и вскоре оказался на берегу Волги, где выстроились многочисленные суда, на которых торговали рыбой и икрой.
Я хотел найти Матвея Ласточкина. Он наверняка приехал на ярмарку, чтобы продать все, что наловил с артелью за лето. Я знал, что он должен был быть где-то здесь и молился, чтобы промышленник не распродал товар и не уплыл домой вчера или позавчера. Так как его романовка была слишком мала, чтобы вместить весь товар, следовало искать судно побольше, нечто среднее между бударой и расшивой.
Я знал о готовящемся нападении на «царёв корабль», знал где и как оно произойдёт, но не имел ни малейшего понятия, что мне делать дальше. Пойти рассказать всё капитану галеры. Так он мне не поверит. Ведь от царской бумаги я избавился ещё в Астрахани. А без бумажки — сами понимаете что. В лучшем случаи шкипер даст мне пинка под зад, а в худшем прикажет схватить и доставить в присутствие, где комендант Макарьева, закадычный дружок Филина избавит землю от необходимости носить меня по себе. Так что мне очень-очень нужно было найти Матвея Ласточкина. Я даже решил, что если мне это не удастся, плюну на всё и пущусь в бега в Сибирские земли, благо кошелёк мой нынче был туго набит деньгами из моей доли хабара.
Судов, на которых торговали рыбой, стояло у берега великое множество. Со всех были спущены сходни. Оборванные мужики скатывали по ним бочки и грузили на телеги, рядом с которыми крутились приказчики, почти одинаковые в своих коричневых кафтанах из грубого сукна и чёрных треуголках. Они, нацепив на хитрые физиономии дружелюбную улыбку, торговались с понизовыми рыбопромышленниками, стараясь как можно больше сбить цену. Но одурачить тех было не просто. Сговорившись между собой заранее, промышленники недовольно качали головами, и на лившийся на них стремительный поток слов, отвечали одним:
— Не нравиться не бери.
Матвея Ласточкина нигде не было видно. Я уже почти отчаялся, когда услышал рядом радостное мяуканье и увидел несущуюся ко мне Горошину, основательно подросшую и откормившуюся. Она принялась, мурча, тереться об мои ноги. Я поднял её на руки и сказал:
— Горошина, ты должна привести меня к своим хозяевам. Поняла?
То ли это мне показалось, то ли Горошина действительно кивнула в ответ. Наверное, всё-таки показалось.
Я поставил её на землю и кошка, уворачиваясь от многочисленных ног, норовивших пнуть её, побежала к небольшой коломенке. Она взобралась по сходням на борт и в это время дверь надпалубной постройки открылась и из неё вышли Матвей Ласточкин с Иринкой. Девушка была одета в новое платье с тонкими кружевами, обрамлявшими рукава и вырез на груди. Волосы её были уложены в длинную косу и перетянуты шёлковым бантом. Она была так хороша, что я на мгновение остановился, засмотревшись на неё, напрочь позабыв об окружающем мире. И тут же едва не был затоптан спешившей по своим делам толпой.
Из осторожности я не пошёл на коломенку немедленно. Вместо этого наметил ориентиры, чтобы потом не спутать её с другими, и решил вернуться с наступлением темноты, когда никто меня не увидит.
Весь оставшийся день я слонялся по ярмарке, купил себе новое платье, скромное, но добротное и чистое, и стал похож на преуспевающего ремесленного человека. Затем поужинал в хорошем трактире, где степенные купцы тянули чай из блюдечка, закусывая его пирогами с малиной.
Как только стемнело, я снова оказался на пристанях, уже почти опустевших и погрузившихся в сон. Без труда нашёл коломенку Матвея Ласточкина и одним ловким движением перемахнул через борт. И тут же налетел на что-то мягкое, оказавшееся спавшим на палубе человеком.
Тот вскочил, выпучив глаза, и заорал:
— Караул! Воры!
Здоровенный кулак кузнечным молотом врезался в мою челюсть, сбив с ног. В следующее мгновение мужик навалился на меня всем своим немалым весом и начал скручивать руки.
На шум борьбы из постройки на палубе выбежали, протирая заспанные глаза, Матвей Ласточкин, Иринка и ещё какие то люди, вероятно владелец судна и его бурлаки.
— Матвей Иванович, это я, Артемий, — громко простонал я, придавленный насевшим на меня здоровенным детиной.
— Вот так чудеса, — ахнул Матвей Ласточкин. — Отпусти его Семён.
Семён поднялся, оставив в покое мои, едва не вывернутые из суставов руки. Иринка, зажгла фонарь и, вглядевшись в моё лицо, радостно взвизгнула и бросилась мне на шею.
Второе тело придавившее меня к палубе и осыпавшее поцелуями было куда приятнее первого, поэтому я даже не пытался сопротивляться.
— Говорила же тебе, что он жив, когда ты меня за того дурня сватал. Я сердцем чувствовала! — воскликнула она, обращаясь к отцу. Вдруг её пробрало на слёзы, и она, устыдившись этого, убежала внутрь.
Меня больно задело упоминания сватовства, и я, почему-то не на шутку рассердился на Матвея Ласточкина, хотя он никогда не обещал отдать за меня дочь. Я даже не разговаривал с ним об этом. Утешиться пришлось, мысленно позлорадствовав, что сватовство это явно не удалось.
— А мы уж тебя схоронили, — помогая мне подняться, сказал Матвей Иванович. — Я четыре дня искал тебя по всей Астрахани. Всё сходилось к тому, что ты бесследно исчез, скорее всего погиб в ночной резне, а твой труп при этом изуродовали так, что опознать его не было никакой возможности. Таких наутро немало валялось на улицах.
Ладно, пошли к нам, расскажу всё подробно.
Вскоре мы втроём заперлись в маленькой каморке на корме коломенки. Иринка разожгла железную печку и поставила на огонь чайник. Матвей Ласточкин начал рассказ:
— Распрощавшись с тобой, я отправился на другой берег. Напросился в гости к калмыку Ясеню Мезимову, он не раз пригонял скот в Саратов и я его хорошо знал.
В полночь в городе началась заварушка, а потом шлюпы подошли к острову и обстреляли стан Галани из пушек. Мы с Ясенем и его сыновьями вышли на берег Волги. Вскоре из воды полезли перепуганные ватажники. Мы связали их, заткнули рты кляпами и уложили рядком на травку. Поймали всего человек двадцать и утром повезли всех в острог. Там я справился о тебе у офицеров гарнизона. Мне рассказали подробности ночных сражений и то, как ты был ранен, когда Галаня взорвал «Пушкарский двор». По их словам выходило, что один из солдат повёл тебя в дом воеводы и после этого вы оба бесследно исчезли.
Я отправился к Волынскому, назвался твоим доверенным человеком. Но воевода только развёл руками. Не видел, мол, ничего не знаю. Поищи, говорит, среди покойников. И даже не пытался скрыть, что если бы я обнаружил тебя среди них, он бы тому не больно огорчился.
Улицы Астрахани были полны изуродованными телами. Их собрали, снесли в кремль и сложили рядом с Водяными воротами. Люди приходили, пытались узнать своих близких, но многих так и не опознали. Этих бедолаг всех вместе отпели и похоронили в общей могиле.
Тебя среди мертвецов я не нашёл. На следующий день Волынский позвал меня к себе и рассказал, что солдата, который сопровождал тебя, нашли убитым в каком то переулке недалеко от Кабацких ворот. А затем спросил знаю ли я Галаню в лицо. Я ответил, что знаю. Тогда он велел мне поискать его среди убитых казаков. Многие тела были изрублены до неузнаваемости. Одно из таких показалось мне похожим. Воеводе этого было достаточно. Он приказал отрубить трупу голову и насадить на кол у Пречистинских ворот кремля. Схваченных казаков после пыток повесили на стенах Белого города.
Я искал тебя ещё два дня, затем отчаялся, решил, что ты всё же погиб. Возможно, даже сам Волынский приказал убрать тебя под шумок. Вернулся в Саратов… Иринка по тебе убивалась… Боялся даже, что в реку кинется. Я её с собой на ярмарку взял, чтобы развеялась.
Ну, вот и вся история. А теперь выкладывай свою.
Я рассказал, о том, как снова оказался среди разбойников, о бегстве из Астрахани, о Дуняшке и Парашке, о логове на Шайтан-горе и о планах Галани захватить «царёв корабль».
— Так и думал, что Галаня ушёл целёхоньким! — воскликнул в конце Матвей Ласточкин. — Только помалкивал, чтобы не осерчал на меня воевода Волынский.
А как умён шельма! Устроил стан в проклятом месте, куда окрестные мужики да бабы не сунутся даже под страхом смерти. И мазать рожи сажей тоже недурно придумано.
— Вот такие пироги, Матвей Иванович, — вздохнул я. — Как мне нынче Галаню имать, ума не приложу.
— Давай спать, — ответил Матвей Ласточкин. — Думу думать лучше утром на свежую голову.
Так как в прошлую ночь мне не удалось даже чуточку сомкнуть глаз, и от этого я чувствовал себя изнурённым, то охотно согласился.
Как только небо на востоке просветлело и ярмарка начала наполнятся многоголосым гамом, над Волгой разнёсся звук пушечного выстрела. Мы, сразу проснувшись, вышли на палубу коломенки и увидели большую красивую галеру, подходившую к пристаням. Галера называлась «Дианой» и была вооружена десятью пушками. На её палубе выстроилась рота подтянутых гвардейцев шевеливших усами, словно бойцовые тараканы.
— Это и есть «царёв корабль», — сказал Матвей Ласточкин.
Мы слились с валившей на пристани толпой зевак, которая понесла нас по берегу вслед за галерой.
«Царёв корабль» стал на якорь в полусотне саженей от переполненных пристаней в отдалении от прочих судов. На палубе засуетились матросы, спуская на воду баркас. В него сошли капитан галеры, пожилой моряк, по виду иноземец, франтоватый поручик в мундире из самого дорогого сукна с золочёным галуном, шёлковой рубашке с кружевами и начищенных до зеркального блеска ботфортах, а так же мой добрый знакомец и тёзка, губернатор Астрахани Артемий Волынский.
К пристаням тем временем уже спешила карета коменданта Макарьева в сопровождении эскорта конных солдат. Как только она остановилась, оттуда выбрался обрюзгший от обжорства и пьянства мой второй знакомец, Лука Мясоед. Я не сразу осознал увиденное, даже глаза протёр для пущей уверенности. Но когда осознал, всё стало на свои места. Вот кого я видел в башне у Филина. Значит продажный комендант Макарьева — мой давний недруг.
Гребцы взмахнули вёслами и баркас устремился к берегу. Как только он причалил, Лука Мясоед раскланялся с гостями и пригласил их сесть в карету. Поручик лихо свистнул, привлекая к себе внимание сержанта, командовавшего солдатами на галере, и сделал рукой какой то знак. В ответ, обрадованные вояки рявкнули в один голос:
— Ура господину поручику! — и стали расходиться.
— Служилых отпустили на ярмарку, — пояснил мне Матвей Ласточкин.
Волынский, поручик и капитан «царёва корабля» забрались в карету коменданта, кучер щёлкнул кнутом и заорал так что толпа шарахнулась в сторону:
— Разойдись!
Карета понеслась в сторону монастыря, сбив промедлившего оборванца, который к моему немалому удивлению сразу вскочил на ноги и плюнул ей вслед.
Вскоре от галеры отошли ещё несколько лодок наполненных шумной толпой матросов и солдат. На носу первой из них сидел пожилой сержант, совсем небольшого росточку, и зычным рыком наставлял подчинённых:
— Завтра с рассветом чтобы все были на судне и причём трезвые. Пиво на опохмелку — считается продолжением пьянства. Пойманный на этом получит пять ударов розгами. Так что опохмеляйтесь голубчики огуречным рассолом.
— Этого сержанта я, кажись, знаю. Сталкивались пару раз в Москве, — сказал мне Матвей Ласточкин. — Пойду, попробую возобновить знакомство. Авось он меня тоже припомнит. Ты же, Артемий, дуй в Лысково, Галаня тебя наверное заждался. Как сможешь, приходи на коломенку, обговорим, что и как будем делать дальше.
Матвей Иванович явно что-то придумал, и я счёл за благо во всём следовать его указаниям. Найдя свободного перевозчика, я отправился на другой берег Волги. Недолгий путь по пыльной дороге привёл меня к почерневшей от времени мельнице с провалившейся крышей и сломанным колесом, валявшимся на берегу быстрой речки. Она была заброшена уже лет десять, так как земля в тех местах скудная, хлеб родиться плохо и население занимается в основном ремёслами и торговлей.
Чтобы меня ненароком не подстрелили дозорные, я свистнул особым образом, как было уговорено заранее. Никто не ответил, но я беспрепятственно дошёл до мельницы и через низкую дверь проник внутрь.
На грязном полу, устланном охапками соломы, сидело и лежало человек тридцать казаков. Галаня тоже был тут. Повсюду стояли полупустые водочные штофы, латунные чарки и глиняные плошки с обильной закуской. А в углу, вконец обнаглевшая мышь жевала просыпанные хлебные крошки.
— А вот и Васька, — приветствовал меня атаман. — Садись, угощайся. Водку пить будешь?
— Буду, — ответил я.
Мне налили латунную чарку и я одним залпом опрокинул ее, закусив хлебом с салом. Сказал:
— Я был на той стороне. «Царёв корабль» пришёл.
— Знаем, видели, — ответил атаман.
— Там много солдат, все добрую сажень в плечах и у всех рожи свирепые аки у зверюг. Думаешь управимся? — засомневался я.
— Даст бог, — не слишком уверено произнёс Галаня. — Сейчас должны появиться Филин с Дунькой. Они пошли в театр. Там нынче обитается Ефимка, один из бывших дворовых людишек нашего помещика. Сочиняет на потеху купчинам фривольные пьески. Так вот этот Ефимка день и ночь просиживает в кружале, где любят собираться кормщики. Ходит туда и кормщик «царёва корабля». Филин подговорит заманить того в укромное местечко, где мы его… того… порешим, — он выразительно чиркнул пальцем по горлу. — Гольшат с остальными уже на реке. Они увели у рыбаков несколько плоскодонок. Через день будут на острове, устоят засаду…
Тут с улицы раздался условный свист и вскоре в дверь протиснулись помещик Филин, его угрюмый душегуб камердинер, а так же Дунька Казанская. Филин был одет в красивый атласный кафтан, а Дунька в розовое платье с большим вырезом на груди. Они походили на мелкопоместного дворянина с молодой женой или на дядю с племянницей.
Филин сел рядом со мной на солому и сказал:
— Дело на мази. Сегодня вечером дежурим на кладбище. Ефимка приведёт туда кормщика, если тот объявиться.
— Ну а если не объявиться? — поинтересовался кто-то из казаков.
— Тогда придётся провести среди покойников ещё одну ночь.
Кормщик с Ефимкой объявились в первую ночь, и Фрол задушил Семёна своим поясом. Закопав его в чужой могиле, мы разбежались в разные стороны. Я тот час же направился на коломенку Матвея Ласточкина. Тот не спал, ждал меня, закутавшись в одеяло на палубе.
— Сержант меня признал, — сказал он, когда мы вновь оказались в каморке на корме коломенки. — Угостил пивом, и между делом поинтересовался, чем я нынче занимаюсь. Вот тогда то я ему и сказал, что состою на службе у некого государева человека прибывшего инкогнито из Питербурха, с поручением искоренить разбой на Волге. И этот человек выяснил, что казачья ватага, которую местные прозвали «чертями», собирается напасть на «царёв корабль» по пути в Нижний. Про «чертей» он видно был наслышан, на что я и рассчитывал. Сообщать что верховодит теми «чертями» сам атаман Галаня, заспиртованную голову которого он видел, когда её грузили в Астрахани на галеру я не стал.
Антип человек бывалый, рассудительный и осторожный, с иным бы я не заговорил. Он спросил меня, почему мы с тобой не пошли с этим делом к местному коменданту. И тогда я рассказал ему, что Лука Мясоед сам в сговоре с разбойниками.
«Чем докажешь сиё обвинение?» — сразу бросил мне сержант.
И я ему предрёк, что завтра они не досчитаются кормщика. Капитан, решив, что тот запил, попросит коменданта Макарьева найти замену и тот пришлёт плечистого чернявого мужика со шрамом на лице, который почти скрыт бородой.
Антип Гуляев ответил, что если так произойдёт, он будет ждать меня вечером в этом трактире. Оба мы сошлись на том, что пока ни стоит ничего говорить поручику, который командует солдатами. Мне он показался не семи пядей во лбу и ещё чего доброго с горячки наломает дров.
Антип подтвердил, что так оно и есть. Пока дело не дойдёт до драки, от поручика толку не много, зато в бою он настоящий лев и умеет рубиться как дюжина чертей.
С учётом того, что ты мне рассказал, завтра ночью нам троим предстоит сходить на кладбище.
Как не жутко было мне снова оказаться на кладбище, а пришлось. Едва стемнело, я спрятался у кладбищенской часовни. Вскоре появились Матвей Ласточкин и давешний сержант. Оба были с лопатами в руках. Я свистнул условным образом. Мы встретились. Антип Гуляев окинул меня взглядом и сказал:
— Твой государев человек, Матвей, на вид сущий тать.
— В том и вся соль, — осклабился Матвейка Душегуб.
— Артемий Кондратьев, старший подьячий полицмейстерской канцелярии Санкт-Питербурха, — солидно представился я. — Послан в волжские земли генерал-полицмейстером Антоном Мануиловичем Дивиером по указу государя. Пойдемте, я покажу могилу.
Мы откопали гроб покойного плотника, открыли его, и в лежавшем там втором трупе Антип Гуляев сразу признал кормщика Семёна.
— О господи, — осенив себя крёстным знамением, ахнул он. — Бедолага. Такой хороший был мужичок, добрый, весёлый. И хоть всё время «под мухой» ни разу не посадил галеру на мель. Ох и люты эти ваши «черти». Не у всякого на такого человека рука поднимется. Только у закоренелых извергов. Как так можно? — тут голос его сделался жёстче. Он повернул ко мне перекошенное яростью лицо и сказал. — Хорошо, государев человек. Говори, что делать. Очень у меня чешутся руки посчитаться с воровскими за Степана.
Так мы с Матвеем Ласточкиным приобрели в союзники двести отлично обученных и опытных в бою гвардейцев. Судьба Галани была предрешена.
В последний день торгов комендант Макарьева Лука Мясоед устраивал большую ассамблею. Гости съехались в пять часов, как и полагалось по государеву указу. Во избежание скученности и дыма были обустроены особые комнаты для танцев, для игр, для курения. В комнате, отведённой для танцев, играл небольшой оркестр, позаимствованный комендантом в театре.
Гости всё прибывали и прибывали. В числе прочих в широко распахнутые ворота дома коменданта въехала лёгкая коляска, в которой сидели помещик Филин и Дунька Казанская. Дуньку было не узнать. Она нарядилась в прелестное платье, белое, вышитое голубыми и розовыми цветочками. Лицо напудрено и нарумянено, а на голове красовался пышный парик. Ни дать ни взять — дама из высшего общества, а вовсе не свирепая разбойница, ещё недавно пившая кровь из отрубленной головы, чтобы навести ужас на персидских солдат.
Они вошли в дом. Филин расточал вокруг сияющую улыбку и сыпал чуть скабрезными, но весёлыми шутками. Все вокруг тотчас же проникались к нему симпатией.
Заглянув в комнату, где играли в шахматы и шашки и не найдя там хозяина дома, Филин и Дунька оказались в большой зале, наполненной звуками новомодного менуэта. Несколько пар танцевали, а другие гости стояли вдоль стен и беседовали.
Лука Мясоед был здесь. Он разговаривал с капитаном галеры, которому явно было неуютно на этом празднике. Он никак не мог раскурить свою трубку и мечтал вернуться в тихую каюту на судне. Поручик, который по случаю праздника вырядился как заморская птица павлин, тоже был здесь. Он с ухмылкой голодного удава разглядывал хорошеньких девиц, которые под этим взглядом заливались яркой краской, проступавшей даже под толстым слоем пудры. Однако, когда вошла Дунька Казанская, те словно перестали для него существовать.
Филин и Дунька подошли к Луке Мясоеду. Филин представился:
— Степанов Яков Михайлович, помещик. Вы уж позвольте мне не кланяться. Боюсь, ревматизм мне этого не позволит. А эта прелестница — моя племянница Александра.
Поручик запрыгал в замысловатом реверансе. Дунька никогда раньше не видевшая, чтобы человек выделывал подобные кренделя слегка растерялась, так что Филин даже был вынужден ущипнуть её.
Разбойница тут же заулыбалась, ответила на реверанс лёгким поклоном и поинтересовалась с очаровательной непосредственностью:
— А как вас зовут?
— Поручик Семёновского полка Арсений Маврикинский, — отрапортовал молодой человек, спохватившись, что раскланяться-то он раскланялся, а назваться забыл. — А сей иноземец с постной парсуной шкипер Якоб Янсен.
— Я, я, — подтвердил голландец, мало что понимавший по-русски, за исключением морских команд и матерных ругательств.
— Идёмте танцевать, — и Маврикинский потащил Дуньку к другим парам, только что изготовившимся для очередного танца.
Капитан галеры тем временем обратился к Луке Мясоеду, с трудом подбирая слова:
— Мой лоцман пропасть. Вероятно, свинья напиться и сдохнуть грязный канава. Мне надо лоцман.
— Капитан, возьмите нас с племянницей на «Диану» до Нижнего, а я предоставлю вам лучшего на Волге лоцмана, — предложил помещик Филин. — Он раньше был у меня крепостным, но год назад выкупился на волю.
Капитан вопросительно посмотрел на коменданта Макарьева.
— Почему бы и нет, — выразительно пожал плечами Лука Мясоед. — Я с сим лоцманом знаком лично. Взяв его на службу, вы об этом ни чуточки не пожалеете.