Этот случай вызвал много шума в Ставрополе. Газеты пестрели кричащими заголовками: «Гениальный доктор вернул к жизни Дьявола!» – «Кровь за кровь» – «Обречённый с рождения» – «Немыслимая жестокость в окрестностях города». За всей этой шумихой совершенно без должного внимания осталось другое событие. Оно удостоилось только небольшой заметки на последних страницах газеты «Кавказский Листокъ»:

ВОЛЧОНОК

Вчера, 13го Мая, в 7 часу утра, околоточный надзиратель 2го участка Центральной части Налимов при обходе своего района стал свидетелем убийства. О случае было немедленно произведено расследование. В присутствии дворников и понятых чинами полиции был произведён тщательный сбор улик. Преступная банда напала поутру на подростка, намереваясь провести ограбление. Однако жертва смогла постоять за себя и обезоружить нападающих. Всего было найдено семь тел, один из преступников скончался на месте, состояние остальных неизвестно. Место преступления опечатано. Составленный протокол передан ставропольскому градоначальнику.

Эта заметка скоро легла на стол полицейского инспектора, и он внимательно изучил её, прежде чем приказать конвоирам ввести убийцу.

В комнату ввели мальчишку, на вид лет шестнадцати. «И правда, как волчонок», – непроизвольно подумал следователь, встретившись глазами с подростком. Чернявый и сжавшийся, будто перед прыжком, тот смотрел исподлобья. Кажется, он ещё сам до конца не понимал, что произошло, видно было, что нервы его на пределе.

– Назовите ваше имя и фамилию, – сказал следователь.

– Иса Даргов.

– Возраст.

– Четырнадцать лет, – мальчик отвечал нервно и отрывисто, в его голосе слышалась агрессия.

«Совсем ребёнок».

– Место проживания.

– Село Цугой.

– Давно вы в Ставрополе-Кавказском?

– День.

– С какой целью прибыли в город?

– К двоюродному дяде.

– Как его зовут?

– Сурхо.

«Сурхо Даргов». Теперь не имело смысла рассказывать ему, что его знаменитый дядя уже ничем не поможет двоюродному племяннику.

– Кто помог вам отбиться от нападающих?

– Никто.

Следователь поднял голову. Что значит «никто»?..

– Молодой человек, вы хотите сказать, что в одиночку расправились с семью взрослыми мужчинами?

– Да.

– И как же это, интересно?

– Показать?

Следователь не ответил. Он увидел, как играют в прорехах стальные мускулы Исы. Перед ним сидел кто угодно, но не обычный четырнадцатилетний ребёнок. «Волчонок. Настоящий волчонок».

– Молодой человек, вы понимаете, что сейчас берёте на себя семь убийств?

На самом деле, на месте происшествия умер всего один нападавший, ещё двое скончались в больнице. Остальные были в тяжёлом состоянии, но живы.

– Они первые начали.

Вряд ли бандиты ожидали такого поворота событий. Наверно, думали: отнимем деньги, потешимся…

– Это ведь пожизненная каторга.

Подросток промолчал.

– Что ж, всё с тобой ясно… – И тут следователь не сдержался: – Волчонок!

– Меня зовут Иса, – паренёк вдруг наклонился вперёд. – Ещё раз назовете меня иначе, я вас найду и убью.

Его вывели. Следователь остался сидеть, поражённый этим недолгим разговором. «Что же с тобой делать?» – думал он.

Иса провёл за решеткой несколько лет. Чаще – в общей камере. Изредка – в одиночке. Похоже, за ним следили какие-то силы, потому что в Сибири он не оказался, а был переведен в Ростов. Заключение его закончилось неожиданно, ночью. Камеру открыли, надзирателя сопровождал невысокий статный человек средних лет, явно офицер, одетый в гражданскую одежду.

– Что можете сказать о поведении арестанта? – спросил он, поглаживая короткие усы.

– Вообще-то он очень спокойный, ваше превосходительство. Но иногда, случается, попадает в одиночку. Вот как сегодня…

Заглянув внутрь, господин с усиками сказал:

– Интересно…

Камера была пуста.

– Не извольте беспокоиться. Он так уже делал. Не любит, когда за ним наблюдают, и стоит в углу за дверью, – надзиратель вошёл внутрь и заглянул за дверь. – Эй, Иса. К тебе пришли.

За его спиной, как тень, бесшумно и стремительно появился подросток. Он спокойно посмотрел на затылок охранника, потом перевел горящие угли глаз на второго.

– Ты тут не балуй, – засмеялся господин в штатском и указал назад на четырех конвоиров позади себя. – Вишь, кто там? Вот!

В этот момент подросток сорвался, налетел на него, сбил с ног, непостижимым образом кувыркнулся от стены к стене, вцепился кому-то в голову, соскользнул, мелькнул и исчез.

Через мгновение все понеслись ему вдогонку.

– Вы куда смотрите, ротозеи?! – кричал на ходу господин в штатском. – Не упустите! Головы всем сниму!

А Иса уже проскользнул через прутья окна, пробежал по крыше, ласточкой нырнул между стропилами… Краем глаза заметил у коновязи одиноко стоявшую лошадь, птицей взлетел в седло, дернул за поводья. Сообразив, что единственный выход с территории тюрьмы находится позади, развернул коня. Между ним и свободой теперь стоял целый взвод солдат. Они стояли в две шеренги, передняя присела, вторая стояла. Солдаты подняли ружья.

– Гтовсь! Целься! – офицер поднял шашку.

Коню передался дух ездока, он бил копытом и теперь ждал только сигнала.

– Стой! Стрелять будем!

Иса рванулся прямо на солдат. Конь не подвёл и резво перескочил через первую шеренгу, вторая тут же рассыпалась в стороны. Разгорячённый конь понесся к воротам и… вдруг рухнул, как подкошенный. Выстрел был один, но его оказалось достаточно.

Тяжело дыша, мужчина подбежал к беглецу, на ходу засовывая в кобуру пистолет.

– Какого коня загубил! – с горечью сказал он и одним сильным ударом оглушил паренька.

Когда Иса пришёл с себя, голова трещала. Он лежал на печке, в тепле. Пахло едой, и он остро почувствовал голод. В помещении были какие-то люди. Звякали тарелки, курили, кто-то рассказывал смешную историю, и время от времени раздавался смех. Некоторое время Иса не шевелился, но потом голод оказался сильнее, и он свесил ноги вниз. За столом сидели офицеры. Иса краем глаза успел заметить, что за окном стоят армейские палатки, ходят люди. Бежать отсюда смысла не было. (Во всяком случае, сначала следовало осмотреться.)

– О! А вот и наш герой!

Его подхватили, усадили за стол, пододвинули миску с едой.

– Что же, правду говорят, Петр Александрович, что этот мальчик вас с ног сбил? – спросил кто-то со смехом.

– Да, так и есть, – тот самый суховатый господин (а звали его Петром Половцевым) сидел здесь же. – Ловок, однако, парнишка.

Иса никак не отреагировал. Он ел. Потому что сразу понял, что здесь ему не угрожает никакая опасность.

– Такие люди нам здесь и нужны, – задумчиво сказал мужчина с холодным отстранённым взглядом и встал. – Господа, засим разрешите откланяться.

– А вы знаете, что он сказал на допросе? – весельчак всё не унимался. – Следователь назвал его «волчонком», а он и отвечает: «Я… – говорит, – найду тебя и зарежу, если ещё так скажешь». Каков!

Кто-то засмеялся. Уже у двери выходивший обернулся:

– Что же, а если я так тебя называть буду? И меня зарежешь?

Иса встал, смерил взглядом говорившего.

– Да, – сказал Иса, и добавил: – Если бы «волком» – ещё куда ни шло. А так – я не маленький.

Никто не засмеялся.

– Буду иметь в виду, – сухо сказал мужчина и вышел.

За столом повисла тишина.

Половцев прошептал Исе на ухо: «Ты сейчас говорил с Великим князем Михаилом Александровичем. Младшим братом императора Николая Второго».

Иса не нашёл, что ответить, поэтому просто вернулся к еде. Разговор за столом снова продолжился, как ни в чём не бывало. Казалось даже, что для присутствующих этот инцидент был не какой-то чудовищной дерзостью, а лишь демонстрацией отваги и чести.

Подошёл тот самый весельчак. Он сел рядом и протянул руку.

– А меня Иваном Фроловым зовут, – сказал он. – Добро пожаловать в Дикую дивизию, Иса!

– Вань, – попросил Половцев. – Покажи парню расположение дивизии.

– Будет исполнено, выше превосходительство, – Иван отсалютовал, легко и неформально. Казалось, что он сейчас вставит какую-то шутку, но он просто открыл дверь и повёл Ису к палаткам. Вокруг ходили солдаты, готовили еду, тренировались, рыли окопы, так, будто бы к Кавказу подходили враги, так что Иса даже подумал, что, возможно, в тюрьме он пропустил что-то важное. Конечно, такого не могло быть, слухи бы дошли, это он понимал.

– Ты знаешь, что такое Дикая дивизия, Иса? – тем временем спросил Иван, и тут же сам ответил: – Это лучшие. Даже больше – лучшие из лучших. Ты ещё должен доказать, что подходишь нам.

– А иначе вы меня отправите назад за решётку? – спросил Иса.

– Ты что же, думаешь, ты здесь только затем, чтобы не попасть в тюрьму? – Иван остановился. Теперь он смотрел совершенно серьёзно.

– Зачем ещё?

– Затем, чтобы добиться мира во всём мире.

Иса усмехнулся.

– Только Всевышний может это сделать.

– Верно. И именно для этого он создал нас.

– Тебя? – Иса смерил его взглядом.

– Нас. Мы можем стать силой, которая построит мир без войн. Мир, в котором все страны, нации, народы будут жить дружно. А если кто-нибудь попробует нарушить этот мир, если кто-нибудь попробует обидеть слабого, – он будет иметь дело с нами, потому что мы – это сила, которая будет нести справедливость. Подумай, Иса, для чего тебя Бог создал? Чтобы сидеть в тюрьме? Чтобы гнить на каторге? Чтобы скрываться от закона до конца жизни? Или, может быть, чтобы стать карающим мечом правосудия, чтобы сделать мир лучше, таким, каким его задумал Господь? Решай, Иса, чего ты сам хочешь?

Паренёк задумался. Речь нового знакомого впечатлила его.

– И как ты собираешься проверить, подхожу я или нет? – наконец сказал он.

– О, это мы увидим через десять минут, – Иван улыбнулся.

Только сейчас Иса заметил, что на его собеседнике сейчас простая крестьянская рубаха и шаровары. Они уже отошли от палаток, и теперь направлялись в поле. Иса начал понимать, что теперь намечается. Сразу же прикинул – этот весельчак тяжелее его, да и явно выносливее. Надо сблизиться, обойти его и уже на близкой дистанции сравнять шансы. Главное – не затягивать, а то дело плохо будет. Иса сжался, готовый в любой момент к прыжку.

– Ваше благородие, – неожиданно Иван обратился к человеку, которого Иса не заметил за высокой травой. У человека была лысина и длинная черная борода, отчего казалось, будто бы его голова перевернута вверх тормашками. – Полковник Половцев направил господина Даргова в ваше распоряжение.

Тот кивнул и указал в сторону бойцов, бегущих вдалеке.

Иса с Иваном догнали строй и присоединились. Сделав несколько кругов, они перешли к приседаниям, отжиманиям, потом снова побежали. В какой-то момент Иса почувствовал, что задыхается. Все эти упражнения, несложные, по сути, продолжались и продолжались, и никак не заканчивались. Он пытался скрыть свою усталость, понимая, что свалиться сейчас – это ужасный позор, поэтому держался до последнего, и, уже когда глаза начала застилать бордовая пелена, все вдруг остановились. Иса едва не упал, пот лился с него ручьями, он чудовищным усилием воли заставлял себя сохранять сознание.

– Размялись и хватит, – сказал полковник Святополк-Мирский (тот самый бородач). – По двое разошлись.

И вот тогда он оказался лицом к лицу с Иваном. Иса поднял руки к лицу. Теперь он уже не думал о том, как бы обойти противника, как держать расстояние. Теперь он думал только о том, чтобы не упасть, запутавшись в собственных ногах, которые превратились в чугунные болванки.

– Начали!

Бойцы задвигались. Одни атаковали, другие отходили, кто-то вцепился захватом. Придвинулся и Иван, всё такой же легкий, будто готовый отпустить шутку, и не одну.

…В сознание Иса пришёл через несколько минут. Он поднялся с травы, огляделся по сторонам. Вокруг собрались бойцы, хотя большинство продолжало отрабатывать приемы. Тут же стояли полковник Половцев и полковник Святополк-Мирский.

– Что скажете, Иван? – спросил Половцев.

– Ну, вы сами всё видели, – тот пожал плечами и ушёл.

Бойцы тем временем снова побежали вокруг поля. Офицеры вполголоса совещались. Иса стоял в одиночестве, понурив голову. Эти ребята имели совершенно другую подготовку. Тягаться с ними было невозможно.

– Даргов, – окликнул его полковник и указал на бойцов. – Извольте присоединиться к полку. Ежели вы отдыхать вздумали, так у нас здесь не пансион, знаете ли, а войсковая часть.

Перехватив удивлённый взгляд паренька, Половцев усмехнулся.

– Всё в порядке, – сказал он. – Скоро привыкнешь, на казённых харчах. Видел бы ты Фролова в первый день. Это он сейчас орёл, а когда-то его вывернуло на середине пробежки…

Исе понадобилось полминуты, чтобы осознать происходящее.

Он был принят.

Дни бежали быстро. Дикая дивизия (и особенно Чеченский конный полк, в котором состоял Иса) быстро пополнялась. Каждый день состоял из тяжелейших тренировок. С другой стороны, – именно здесь Иса познакомился с настоящими горцами. Здесь были и суровые ветераны разных войн, и крепкие молодые ребята. Всех их объединяло огромное чувство взаимного уважения, дисциплины, и главное – осознание великой миссии, которая лежала на их плечах. Иса вскоре узнал, что в мире бушует Первая мировая война, и их подразделение готовится выступить на самых опасных и самых важных участках. Он уже знал про Германию, Австро-Венгрию, Англию и Францию, которые затеяли склоку за передел собственности, знал он теперь и о России.

В один из дней дивизия двинулась в поход. Они много прошли, потом загрузились в поезд, потом снова шли. Были бои, и Иса уже знал, что такое самолёт, он понемногу привык к грохоту артиллерии. Теперь он был близко знаком с одним из жесточайших изобретений человечества – пулемётом. Вроде бы небольшой механизм, но он менял всё. Оборона, для которой раньше требовались десятки и сотни стрелков, теперь держалась одним человеком. Пулемётчику достаточно было окопаться, запастись патронами, а для того, чтобы приблизиться к нему, теперь требовалось положить десятки прекрасно обученных всадников. А если пулемётчиков двое? Или ещё больше?.. Точно так же, как изобретение арбалета положило конец рыцарству, а артиллерия сделала бесполезными крепости и замки, так и пулемёт расправился с конницей…

Вскоре в одном из боёв погиб полковник Святополк-Мирский (его заменил персидский принц Фейзулла Мирза Каджар). Тогда погибло много отважных ребят.

А потом наступил тот самый день. Двадцать четвертое мая тысяча девятьсот шестнадцатого года.

Сидя за завтраком, Иса смотрел то на небо, затянутое плотной пеленой дыма от непрерывного многочасового артиллерийского огня, то на Ивана Фролова, с которым они крепко сдружились за последние годы. Они не разговаривали уже несколько дней, потому что непрерывный обстрел создавал такой грохот, что услышать собеседника можно было только, если он кричит прямо в ухо. Иногда артиллерия всё же делала передышку, чтобы враг решил, что русские перешли в атаку и выскочил к первой полосе укреплений; и тогда неприятеля накрывало новой волной огня. Артиллерия работала ещё несколько часов, потом снова проделывала тот же трюк с прекращением огня, и это повторялось раз за разом.

Из траншеи выходили усталые бойцы. Они работали всю ночь, прокопав ходы к самым позициям противника. Ближе было невозможно – накрывало огнём своих пушек. Всё было готово к наступлению.

Иса подошёл к своему коню. Тот выглядел неважно – в окопе и в окружении вечного, казалось, грохота. Иса обнял его, чувствуя стук огромного сердца, и на какое-то время ему почудилось, что он выпал из временного потока, словно заснул, и в этом сне он прощался со своим любимым другом, убеждал его, что не может взять с собой, что скоро вернётся, что никогда, ни на мгновение не забудет его.

А потом пробил час, и дивизия выступила, рассредоточилась, и все побежали. Без криков «ура», без речей и команд, – всё равно ничего не было слышно. Бежали, как волки, – молча и быстро. Впереди земля вздыбилась от артиллерийского обстрела, и люди бежали прямо в этот смерч, первые ряды размололо в пыль, в один момент, но никто не остановился, не повернул назад, даже не замедлил бега. Не моргнув, Иса бросился вперёд, нырнув в дымную стену. И там – он оказался в другом мире. Кругом были камни, арматура, вырванные, перековерканные груды земли, металла и мяса. Это был мир оглушающей тишины. Потому что в этот момент бомбардировка прекратилась. А Иса уже перепрыгнул через насыпь и нырнул в полуразрушенные подземные переходы. Немцы уже не выскакивали навстречу, думая, что это очередная приманка. Этих минут было достаточно, чтобы забросать гранатами их укрытия. Бой толком не завязывался нигде, только позади Исы глухо раздавались подземные взрывы. После зачистки отряд собрался в одном месте. Переглянувшись, солдаты засели. Над их головами уже бежала вторая волна, направленная на вторую линию укреплений. Отряд чеченцев залёг на захваченной территории, обеспечивая огневую поддержку. И теперь уже она была нужна – застрекотали пулеметы. И слева, и справа, и вдали, и совсем близко, везде, куда хватало взгляда, – шли люди. Такие же отряды, десятки и сотни, растянувшись на многокилометровые участки фронта, шли разом, одной волной. И тут же всё это словно обрезало, снова забила артиллерия, не позволяя врагам подвести новые силы, и весь мир сузился до единого коридора, Исе казалось, будто он сидит на дне океана, только вместо воды были дым и огонь, грохот и смерть.

И было уже не до раздумий. Полковник дал сигнал. Опять побежали. Через вторую, уже захваченную линию обороны, к третьей, самой глубокой, самой укреплённой и важной. И когда Иса пересекал вторую, он видел, как под его ногами в переходах идет бой. Здесь уже всё было по-другому, тут бились за каждое помещение, каждый метр, а отряд бежал дальше. И только невероятный грохот не позволял услышать, как свистят вокруг пули, и нельзя было остановиться, нужно было бежать прямо грудью на вспышки. И когда Иса добежал, он кинул гранату, прыгнул, смял и ткнул что-то бьющееся, оглянулся, и понял, что он один. Он не мог отбиваться здесь, не мог отступать, поэтому начал просто срывать с пояса оставшиеся гранаты и разбрасывать их вокруг, в надежде, что выиграет минуту-другую, пока подойдёт подкрепление. Но никто не подходил, гранаты кончились, и вот уже Иса с кем-то сцепился, кого-то резал, стрелял, отступал, падал, и кто-то наваливался и душил, и тогда снова прогремели взрывы. Кто-то стащил с него немца, протянул руку, и Иса разглядел Ивана. Тот был ранен, но всё равно дополз на помощь товарищу. Гранаты Ивана позволили выиграть ещё минуту, но и они закончились. «Притворись мёртвым, – заорал он на ухо Исе. – Я их отвлеку, а ты ударь в спину». Не было времени спорить, Иван просто толкнул товарища на землю, где и так уже всё было засыпано трупами, а сам вскочил, неизвестно откуда набравшись сил, и полез вверх. Манёвр удался, немцы бросились на приманку, они лезли прямо по Исе, наступали на него, перебирались. Исе оставалось только дождаться, встать, пристрелить в спину пулеметчика, взять пулемет и открыть огонь по всем, не разбирая, потому что уже невозможно было ничего разобрать.

В тот день фронт был прорван сразу на десятке участков, линия фронта была отброшена далеко. Позже это назвали Брусиловским прорывом, во время которого враг просто не смог сориентироваться и понять, как следует перемещать основные войска. В этот день изменился ход войны, Антанта перешла в наступление. Этот день изменил ход мировой истории.

Масштаб Брусиловского прорыва сложно было вообразить. Атакующая линия растянулась на сотни километров. В составе русской армии в прорыве участвовало почти два миллиона человек. Почти треть из них в эти дни погибла, фронт разом продвинулся вглубь более чем на сто километров, и, что важнее всего, империя продемонстрировала всему миру свою решимость, силу, организованность, ум и смекалку. Ни одна армия, ни одна сила на планете уже не могла её остановить.

Прошёл год.

Иса Даргов и двое его друзей – Шамиль и Муслим – сидели в крошечном трактире где-то в переплетении каналов Петрограда. Хотя Исе шел всего лишь двадцать первый год, а Шамилю и Муслиму было за тридцать, со стороны могло показаться, что они ровесники. Годы непрерывной войны оставили на этих людях особый отпечаток. Потяжелели и притупились (и одновременно, как ни парадоксально, стали поразительно острыми) их взгляды. Это были матёрые волки. Все трое молчали, уткнувшись взглядами в пустой стол. Тем временем, где-то за стенами, в отдалении, зазвучали громовые раскаты. Доносился приглушённый рокот людского моря, смутный многоголосый говор.

Все трое молчали. Поскрипывали, сжимаясь, кулаки, вздувались синие вены. Они понимали, что империя – уничтожена. И уже ничего нельзя сделать. Непобедимая, справедливая, нерушимая. Империя, за которую умирали их друзья и близкие, империя, которой они посвятили свои жизни. Империя, последними паладинами которой они были. Они подвели её, они не справились. Не взяли Петроград. Теперь их начальство было арестовано, силы разбиты. Теперь эта империя будет разорвана алчными Англией и Германией, и никто уже никогда о ней не вспомнит. Никто не вспомнит, что были люди, сильные, смелые, которые хотели мира между странами, просто мира – и ничего больше. Они умирали за этот мир, не моргнув, и они держали его, век за веком, поколение за поколением, они гнали всех, каждую тварь, каждого жадного проходимца, каждого сумасшедшего интригана, каждого бандита, огнём и мечом, правдой и справедливостью.

И вот теперь они не смогли. Всё было кончено. Дикая дивизия, последний полк, самый преданный, самый сильный – пал. Они могли победить кого угодно, но они не смогли победить свой народ. А народ был безумен. Народ забыл свою историю, своё прошлое. Поддался призывам агитаторов, купился на идеи о коммунистическом рае. И теперь этот народ давили, рвали, членили, усыпляя лозунгами и речами. И усыплённый народ не видел, что он умирает, и не хотел спасения. У него больше не было необходимости в истинных патриотах.

Иса, Шамиль, Муслим понимали, что они не нужны. И идеалы, за которые они жили и умирали, – тоже никому не нужны. Их предали люди, за которых они годами, день за днём рвали смерти глотку.

И что у них теперь оставалось?..

Первым же поездом они отправились на Кавказ. Домой.

Добраться без приключений не удалось. Не доезжая до Ставрополя, поезд остановился где-то посреди поля. Троицу вывели, и их окружил вооружённый отряд. Изъяли оружие. Всё это без объяснений, короткими приказами, под дулом винтовок. Впрочем, таким людям, какими были Иса, Шамиль и Муслим, – объяснения и не требовались. Они видели следы от сорванных погон, видели, как они слабо организованы. Перед тем, как поезд тронулся, из вагонов вывалились люди с мешками, – состав грабили. Нападавшие были обычными бандитами, пытающимися воспользоваться хаосом. Они понимали, куда едут эти три суровых горца и на чьей стороне выступят. Не было смысла взывать к совести этих головорезов, объяснять, что все они, и в том числе народ в поезде, подданные одной страны. Потому что у них не было страны. У них была только жадность, и поэтому их следовало просто уничтожить, подобно тому, как расправляются с крысами, которые водятся в полуразвалившихся домах.

Щелкнули затовры винтовок, и тогда заговорил Муслим, как старший.

– Ты в каком полку служил? – обратился он к главарю, чуть выступив вперёд. Вопрос был, конечно, риторическим.

Тот пробурчал что-то неразборчивое, но на других бандитов этот вопрос произвёл именно то действие, на которое и был рассчитан.

– А ты сам? – выкрикнул кто-то.

– Вторая бригада Кавказской туземной конной дивизии, – сказал Муслим.

По толпе прошел шёпот: «Дикая дивизия…». Они знали многих, кто уходил туда. Но тех, кто вышел из этой дивизии живым, – не знали. Выжить в Дикой дивизии было почти невозможно, к тому же, все знали, что она шла на Петроград – захватить власть и остановилась, так и не получив приказа стрелять по своим, и была арестована. Говорили, что дивизия была расстреляна полностью. Много чего говорили…

Но отпускать таких людей было нельзя. Это было почти так же опасно, как и брать их в плен.

Главарь направил револьвер на Муслима.

Тогда Муслим пошёл прямо на него. Главарь не хотел терять лица перед подчинёнными, слишком важны были в банде смелость, наглость и удаль. И Муслим почувствовал это. Он подошёл вплотную, взял револьвер за дуло и направил его себе в сердце.

– Так вернее будет, – сказал он.

Все замерли. Главарь ухмыльнулся. Его глаза словно говорили: «Что же ты, пройдя через огонь, воду и медные трубы, просто помрёшь в чистом поле, даже не зная, от чьих рук?».

«Я уже мёртв, – отвечал ему холодный и пристальный взгляд Муслима. – Моя жизнь не принадлежала мне. Она принадлежала Всевышнему и Родине, и я каждый день отдавал им свою жизнь. Я отдал её всю».

Раздался выстрел.

…Муслим умер мгновенно. А когда главарь обернулся к Исе и Шамилю, – тех уже след простыл. Пропали, растворились, как призраки, в чистом поле. Только трава шумела в ответ. «Куда они делись? – закричал главарь, только сейчас осознав, что это и был план Муслима. – Найти их! Быстро!»

В толпе забегали, заволновались, и вдруг главарь почувствовал, каким пробирающим и холодным вдруг стал ветер. По спине побежали мурашки, а на лбу выступила испарина. Он понял, что только что прикоснулся к чему-то потустороннему и недоброму, и бездна коснулась его в ответ, оставила на нём чёрную метку и теперь наблюдает за ним. И пути назад уже не было.

В толпе вдруг что-то взорвалось, поднялась паника, затрещали выстрелы, опять взорвалось, люди закричали, кто-то указывал в одну сторону, кто-то в другую. Главарь смотрел на своих бойцов и чувствовал себя беспомощным, его взгляд безуспешно метался по сторонам, пытаясь увидеть, откуда исходит опасность, он даже не пытался кричать, потому что вокруг стоял такой ор, что его всё равно бы не услышали. Кричали живые, выли раненые, всё перемешалось.

И тогда за спиной главаря вырос Иса. В мгновение ока он оказался с ним лицом к лицу, так что тот непроизвольно взвизгнул, будто свинья, неестественным, нечеловеческим голосом. Больше он ничего не успел. Иса ударил его в кадык, и бандит рухнул наземь, хрипя и обливаясь кровавой пеной.

От банды не осталось ничего. Лишь чёрные гниющие тела рядом с железной дорогой. Непохороненные, разорванные, растоптанные взрывами, будто бы карой Всевышнего. И ещё долго пассажиры проезжающих поездов видели чёрную копошащуюся стаю воронья и понимали, что они проезжают мимо чего-то страшного, о чём лучше просто не знать и забыть.

А Иса с Шамилем забрали тело своего товарища и уже на следующий день были в Чечне. Кавказ защищался, организовав Союз наций Северного Кавказа. Жить своим умом для горцев было не ново, и такие люди, как Иса, им были нужны как никогда. Очень скоро друзья уже командовали боевыми частями. Одно только их присутствие придавало людям силы. Они оказались прекрасными полевыми командирами, и, более того, в них, как ни в ком другом, жила чёрная холодная ярость. Вся горечь от потраченной впустую жизни, вся боль. Когда-то они воевали за весь мир, всё человечество, и теперь, когда у них осталась лишь Чечня, они чувствовали себя как родители, у которых убили всех детей, кроме одного, последнего, самого маленького и теперь самого дорогого. И тем бандам, которые теперь покушались на жизнь этого ребёнка, – не было никакой пощады. Они не вели переговоров, не брали пленных, не отступали. Они просто шли вперёд, оставляя после себя только трупы, а ужасные слухи бежали далеко впереди них.

Так продолжалось ещё почти год, и бои немного затихли только с началом зимы. За сотню лет жизни под «крышей» единой страны разные нации Кавказа успели уже сильно перемешаться, и все разногласия между ними, которые ранее выглядели скорее как причина для удивления или, возможно, недопонимания, – теперь выливались в резню. На всех границах находились виноватые и пострадавшие, каждый считал, что у него несправедливо отняли землю, а земля ценилась в горах на вес золота. Она была важнее жизни. Даже нефть никогда не будет цениться так же. Ценнее её всегда оставалась лишь высшая драгоценность джигита – честь.

Война с бандитами переросла в межнациональную, и к какому-то моменту стало уже неясно, кто здесь нападает, а кто защищается. Ису с Шамилем и их отряды это не остановило. Они продолжали наступление, не сбавляя напора и ярости, и одним зимним днём восемнадцатого года, когда пришли сообщения о нападении на очередное село, отряды выдвинулись немедля.

Нападение было наглым, вероломным и неожиданным, хотя, казалось, бандитам уже пора было уяснить, что ничего хорошего от своих набегов они не добьются. И тем удивительнее оказалось, когда отряд понял, что села нет. Оно не была уничтожено, его просто не существовало. Они стали жертвами дезинформации. И, конечно же, прежде чем они успели отступить, – ударила артиллерия. Выбираться из-под бомбёжек для друзей было более или менее обычным делом. Но, как оказалось, одновременно, в те же самые часы по всей линии обороны артиллерией накрыло и другие отряды. Потери были существенными. Такой операции ни банды, ни даже объединённая армия казаков провести не могла. Это были большевики. Те самые, о которых ходило столько слухов, будто бы они объединили армию, будто бы жёстко и энергично давили любое сопротивление. Кто-то рассказывал, что он видел красные флаги, и всем было понятно одно – воевать с ними самостоятельно было самоубийством. Нужно было отступать, уводить людей в высокогорье, а самим – искать поддержки у турецкого султана. И делать это нужно было срочно. На счету был каждый день.

Во все концы разослали вести. Собирая с границ разрозненные отряды, спешно собирались.

И тогда, собрав весь свой отряд, людей, с которыми воевал этот год, Иса сказал: «Воевать за Турцию я не буду. А ещё я приносил присягу».

– Очнись, – покачал головой Шамиль. Они пришли захватить нашу землю, а тебя просто убьют.

– Может быть, – Иса опустил голову.

– Не совершай глупости. Они предали нас один раз, предадут и во второй.

– Ты хочешь мне помешать?

Их взгляды встретились. Затем Иса перевёл взгляд на остальных солдат отряда.

– Кто-нибудь здесь хочет мне помешать? – громко спросил он.

Вскоре отряд ушёл в сторону Турции, а Иса в одиночку вышел к красноармейцам.

Через несколько дней Ису под конвоем ввели в кабинет Шеридова – командующего силами Красной Армии. Казалось, что Исе снова четырнадцать, и перед ним опять следователь, обвинения, тюрьма. Но Исе было уже совсем не четырнадцать, и перед ним был уже совсем не следователь царской армии, и был он уже совсем не в той Чечне, не в той России, не в том мире. Не прошло и десяти лет, а как всё изменилось.

Казалось, этот кабинет только один на всём свете сохраняет ту былую атмосферу спокойствия и устроенности, разве что теперь в нём появилась странная девушка, веснушчатая и курчавая, отщёлкивающая что-то на печатной машинке. Иса заметил, что на девушке не было платка, но он был не в том положении, чтобы что-то говорить по этому поводу. Говорил тут Шеридов.

– Поправьте меня, если я неправильно понимаю, – аккуратно сказал он, не поднимая глаз от бумаг, и девушка защёлкала кнопками быстрее. – После провальной попытки военного захвата Петрограда вы вместе с товарищами около года действовали в составе объединённых сил Союза наций Северного Кавказа.

Шеридов замолчал. В такт ему замолчала пишущая машинка. Молчал и Иса.

Тогда Шеридов продолжил:

– После этого вы проникли в расположение передового отряда Красной Армии, где добровольно сдались в плен. Позвольте в таком случае узнать, что стало с вашими товарищами?

И снова всё замолкло. Иса не ответил. Шеридов поднял бровь, выждал паузу и продолжил:

– Полагаю, вы осознаёте, что ко мне вас направили только потому, что вы изъявили желание служить народу. Однако я хочу понять, осознаете ли вы, что это значит. Понимаете ли вы, что, в отличие от царя, советская власть не признает никаких «божественных сил» и никаких других сил, кроме непоколебимой объединённой воли крестьянства и пролетариата. Понимаете ли вы, что нашими врагами являются не только бандиты и любая шваль, но также недобитые остатки царского режима во главе с вашим бывшим командующим Деникиным и многими бывшими воинами «Дикой дивизии». Возможно, вашими друзьями. Понимаете ли вы, что Османская империя, разорванная после войны капиталистами, – сейчас наводнена шпионами и провокаторами Антанты, и теперь используется как плацдарм для самых радикальных и отвратительных сект? Понимаете ли вы, что вам предстоит противостоять этим самопровозглашенным «учителям веры»? Вы действительного этого хотите?

На этот раз Иса ответил:

– Я вступил в царскую армию не ради дружбы, признания или веры, – сказал он. – Я вступил в неё, чтобы нести справедливость. Чтобы стоять на страже порядка. Чтобы сделать мир лучше. С этой же целью я пришёл в Красную армию.

– И как же вы собираетесь нести мир и порядок у нас?

– Я собираюсь работать.

Шеридов встал. Было видно, что ответы его удовлетворили. Он сделал едва заметное движение рукой, и конвой удалился. Тогда он подошёл к карте, висящей на стене.

– Ваше родное селение Цугой, – он ткнул пальцем в карту. – Оно находится на важном участке, через который идут дороги, как в Грузию, так и в Дагестан. Нам нужен человек, который сможет организовать там Советы и поддержать порядок в неспокойные времена, до тех пор, пока не подойдут основные силы большевиков. С этого момента Наркомат Терской Советской Республики наделяет вас правом полной единоличной власти в указанном регионе. В роли консультанта по идеологическим вопросам вместе с вами поедет товарищ Черноева, – Шеридов сунул в руки Исе папку, а ещё одну передал девушке за печатной машинкой. После этого он вышел.

«Софи Черноева», – было написано на папке. Иса бросил взгляд на девушку, увидел, что она в замешательстве, и мгновенно понял, что написано на её папке: «Иса Даргов». Только сейчас он начал осознавать, что происходит.

Из документов, лежавших в папке, Иса узнал, что мать Софи вышла замуж за богатого промышленника турецкого происхождения и в 1890 году переехала с ним во Францию. Софи родилась и выросла в Марселе, стала там организатором нескольких социалистических ячеек, выучила не только чеченский язык, но и русский, а потом потратила огромные деньги, чтобы вернуться на родину и присоединиться к большевикам.

Софи встала из-за стола, вдруг оказавшись какой-то невероятно высокой, нескладной девушкой с большими руками и огромной копной рыжих волос. Она подошла к Исе, протянула ему руку и сказала с сильным французским акцентом, смотря сверху вниз: «Товарищ».

Руку он пожимать ей не стал и сказал:

– Здесь написано, что ваш брат погиб на румынском фронте в районе Сорок…

Она тут же поняла, что он имел в виду. Её брат служил в австро-венгерской армии на том же участке, где билась Дикая дивизия.

– Товарищ, – повторила она уже другим тоном. – Вы недавно сказали, что собираетесь работать. Вот и работайте. Или вы предлагаете сейчас разбираться во всём этом?! Начать расследование? – она была в ярости, и Исе даже показалось, что она сейчас накинется на него с кулаками. (Что делать в таком случае – он понятия не имел.) – Вы что, не видите, вокруг гражданская война полыхает! Брат на брата, сын на отца! Что вам важнее, порядок и жизнь людей в этом вашем селе, или какие-то глупости?!

Что ответить на это – Иса не знал.

Действительно, нужно было работать. Просто работать.

Переезд занял почти неделю. Дома Ису встретили радушно и с уважением смотрели на его многочисленные медали. Иса уезжал, чтобы выбиться в люди, и вот он выбился, честно, своими собственными руками проложил себе дорогу. На Софи все смотрели с удивлением, поражались её говору, отмечали аристократичные манеры и порывистость. Она настолько отличалась от всех людей, которых когда-либо видели в этом селе, что её воспринимали как иностранку, и то, что она легко (хотя и странно) говорила по-чеченски, сразу расположило к ней людей.

Однако в первый же день с Софи возникли сложности, – она потребовала, чтобы ей дали возможность выступить перед всеми на центральной площади. Возможность, конечно, дали, тем более что и так все хотели на неё поглазеть. Софи начала рассказывать о борьбе мирового пролетариата, о будущем человечества, о революции. Иса ещё по пути пытался отговорить её от этой затеи, но безуспешно, так что теперь он просто ждал, пока она выговорится. Что ж, если она так хочет прослыть сумасшедшей с первого же дня, пускай. Однако скоро ситуация осложнилась: людская толпа расступилась, и к Софи подошел старец с посохом.

– Как тебе не стыдно, – сказал он Софи. – Иди домой, расти детей. – Девушка покраснела. Она не решилась возразить старику, а он всё больше наседал: – Иди домой. Уходи.

Иса понял, что нужно вмешаться. Он вышел вперёд и сказал, обращаясь ко всем:

– Люди, послушайте меня. Вы меня знаете, разве могу я желать вам чего-то плохого? Я знаю, что есть только одна сила, которая может вернуть нам мир. И это советская власть. Разве вы хотите снова воевать друг с другом? Разве Всевышний хочет, чтобы мы здесь вымерли? Нет.

– Да что ты знаешь, мальчишка!.. – презрительно сказал старик.

– Я знаю, что такое война, – парировал Иса. – И я могу её остановить.

– Ты забыл, что такое вера, – старик плюнул.

– Может быть, – Иса не сдавался. – Может быть, я не так хорошо знаю, что такое вера…

– И как ты и эта твоя «советская власть», как вы – неверные – собираетесь спасать этих людей?! – старик снова пошёл в наступление, распаляясь всё больше.

– А вот так.

Иса сделал движение рукой, и толпа ахнула. Он давно и заранее планировал этот жест, и наотрез отказался уезжать из города, пока не добился всего необходимого. И его приготовления окупились сторицей.

Потому что своим эффектным движением Иса скинул с повозки покрывало. А под ним оказались пулемет и целый арсенал оружия и боеприпасов – наганы, гранаты, патроны.

На этом разговор был окончен. Далее начиналась тяжёлая ежедневная кропотливая работа. Иса обучал людей пользоваться оружием, рыть окопы, поставил часовых и наладил регулярную смену постов. Он учил людей драться, отступать, атаковать, а в свободное время – так же, как и все, не покладая рук работал – пахал, помогал по хозяйству, понимая, что в его лице сельчане видят воплощение образа большевика. К счастью, это понимала и Софи, поэтому она быстро влилась в жизнь селения, оказавшись умелой и аккуратной хозяйкой, а также в целом скромной и добродушной девушкой, что перевешивало в глазах окружающих все её странности.

Конечно, люди побаивались нового странного режима, но Иса напоминал им, что царская власть тоже ведь была не мусульманской, и ничего – школы построили, лекарства завезли. Разве дяде Сурхо кто-то помешал стать большим человеком? «Вот так и дальше будет», говорил он.

Но спокойствие не могло продолжаться долго, и в один из дней на холме поблизости от села показались всадники. Разведчики тут же доложили Исе, и он выглянул проверить. Всадников было много, больше сотни, Иса понимал, что, скорее всего, это только разведывательный отряд, потому что они сразу исчезли.

«Это армия», – говорило чутье Исы. А чутью своему он доверял.

И тогда он спросил себя, может ли Цугой противостоять регулярным частям? И тут же ответил себе: нет.

Тем временем по селу поползли слухи. Что обычно следовало делать в такой ситуации, – здесь хорошо знали:

Захватчикам никогда не нужны были такие маленькие аулы сами по себе. Нужна была дорога – и поэтому женщины и дети забирались в сторожевые башни, а мужчины уходили в леса. Оттуда они могли совершать вылазки или позвать на помощь жителей соседних селений. Эта тактика перестала работать только в девятнадцатом веке, когда появились взрывчатка и артиллерия, и сторожевые башни перестали хоть сколько-нибудь защищать людей. Но теперь ситуация была ещё хуже. Как и вся территория бывшей Российской империи, Кавказ стал объектом интереса всевозможных центров власти, и обратиться за помощью теперь было не к кому. Любой мог оказаться врагом, и даже внутри своего собственного тейпа было немало разногласий. Гражданская война добралась сюда не как обычная внешняя захватническая сила, а как импульс, рвущий изнутри самоё сердце.

И люди пришли к Исе.

– Красные близко, – сказал он, и это было правдой. Он регулярно посылал за новыми листовками, рассказывающими об успехах большевиков. И даже без листовок было понятно, что белые забрались в такую глубь Кавказа не просто так. Их теснили, и они пытались закрепиться. – Я уже отправил им депешу, – сказал Иса. – Помощь скоро будет.

Это было ложью. Иса старался решать проблемы по мере их важности, и успокоить людей было делом экстренной необходимости.

Тем временем ему доложили о человеке, приближающемся по основной дороге. Очевидно, это был переговорщик. Иса едва успел вернуться в импровизированный штаб (который он устроил у себя дома) и приказал Софи уйти в соседнюю комнату и ни в коем случае не высовываться оттуда.

Переговорщика звали Расул. Он тоже служил в составе Дикой дивизии, но не относился к числу тех, кто прошел через всю войну (таких в отряде было совсем немного).

– Сразу видна работа одного из «наших», – сказал Расул после обычных приветствий. – Ты прекрасно поработал над укреплениями.

Иса проигнорировал его похвалу.

– Вот как всё будет, – сказал он. – Вы обойдете Цугой стороной. При попытке зайти в селение – мы вас остановим, и тогда вам в спину ударят красные. Вам незачем терять людей и время. Но если вы попытаетесь к нам войти – вы их потеряете.

– Нет, будет совсем не так, – Расул наклонился и перешел на шепот, смотря собеседнику прямо в глаза. – Мы войдём, не сделав ни одного выстрела. А ты будешь к тому времени висеть на дереве. Мы такое проделывали уже не раз. Затем мы займём ваши укрепления, и село станет нашим форпостом на всю зиму. Месяц мы здесь продержимся, а потом подойдут турки и англичане.

Расул откинулся на спинку стула, и они несколько минут просидели молча. Конечно, он мог бы добавить что-то вроде того, что «я бы на твоем месте поберёг спину», или «тебе достаточно просто сбежать, и никто не пострадает», но Расул слишком хорошо понимал, что такого человека, как Иса, нельзя запугать, и тем более – задевать его гордость. В конечном счёте, он боялся Исы. Даже с армией за плечами, он знал, что в любое мгновение от этого человека можно ожидать чего угодно. И Иса чувствовал это.

Около дома уже столпились жители села. Обращаясь к ним, Расул сказал: «Послушайте, нам нужно только переночевать. Ваше селение окружено, но мы вам – не враги. Будьте благоразумны».

И ушёл.

А Ису уже ждала делегация под предводительством всё того же старца. Теперь Иса знал, что этот старик не был чужеземцем. Просто он так давно перебрался в Турцию, что, когда Иса был ребёнком, все считали, что его уже нет в живых. Старик приходился Исе троюродным дядей, что только усложняло общение между ними. Теперь положение и без того было критическим, и старик, конечно, знал это.

– Уходи, – сказал он. – Ради нас. И дуру свою забери.

Иса сдержался, понимая, что его хотят вывести из себя, и весь этот спектакль устроен для окружающих.

– Расул соврал вам, – спокойно сказал он. – Выбора нет. Мы либо будем защищаться, либо здесь устроят опорный пункт. И тогда мы все погибнем. – Он жестом подозвал ребят, которых учил все эти месяцы, затем, обращаясь к толпе, сказал:

– Разойдитесь. Сейчас нет времени на всё это.

– Нет. – Вперёд вышли несколько мужчин, вооружённых кинжалами. Они, конечно, не собирались его убивать, но понимали, что с голыми руками на него было идти бессмысленно. Тогда Иса вышел им навстречу без оружия. Мужчины загородили старика.

– Последнее предупреждение, – сказал Иса. – Расходитесь, иначе будете арестованы.

– А ты попробуй, – сказал кто-то задиристым тоном.

Звякнул о землю кинжал, а возразивший отлетел назад, где на него накинулись солдаты из ближайшего окружения Исы. Он и сам будто мгновенно переместился, оказавшись лицом к лицу со спорщиком. Это произвело должное впечатление. Толпа дрогнула, но было уже поздно, – один за другим люди полетели на землю. Конечно, Иса пользовался тем, что они мешали друг другу, загораживали вид, не могли толком ни размахнуться, ни маневрировать. Скоро все, кроме старика, были схвачены.

– Прошу тебя, – наклонился к нему Иса. – Не вынуждай меня.

– Это ты меня не заставляй, щенок!

Момент был переломным. Исе показалось, что внутри него что-то оборвалось, но в следующий момент он заломил старику руки за спину и повел его к сараю. Остальных повели следом.

– Неверный! Убери от меня свои руки! – кричал старик. Видно было, что, как ни старался Иса, положение становится всё хуже. – Безбожник! Как ты посмел! Люди! Вы что, не видите, что он продался Гацуевым и хочет теперь нас всех уничтожить?!

Последнее обвинение прозвучало почти нелепо. Иса вдруг подумал, насколько всё это осталось далеко – все эти Гацуевы, Баражой, какие-то разногласия между двумя маленькими селениями, какая-то свадьба, не случившаяся два века назад. Какой же мелочью теперь казались все эти застарелые проблемы. Неужели кто-то ещё помнил это? Неужели кто-то всё ещё обращал внимание на это?

Бунтовщиков заперли в сарае, поставили охрану. После этого Иса спешно вернулся в дом. Следовало немедленно отправить Софи к красным за помощью. Она была, без сомнения, худшим кандидатом для такого поручения. На лошади ездила плохо, была очень заметной, местность и горные тропы знала хуже всех. Но оставить её здесь Иса не мог. Защитить её тут было некому, никаких родных, никого. Страшно подумать, что с ней сделают, если селение возьмут. Прошли те времена, когда жители аула могли все как один погибнуть ради своего кунака. Сейчас многие готовы добровольно присоединиться к белым. И если не удастся отстоять селение, Софи несдобровать.

…Иса проводил девушку тяжёлым взглядом. Её могли схватить по дороге, она могла не успеть или не найти красных, или наткнуться на любую из многочисленных банд, которыми просто кишела округа. Но другого выхода не было.

И тут Иса услышал крики. Обернулся и увидел столб дыма. Он поднимался над складом боеприпасов. Взрыв мог произойти в любой момент, поэтому Иса бросился туда. Не сбавляя скорости, забежал внутрь. Иса не чувствовал страха за свою жизнь. К счастью, внутри огня почти не было. Было невозможно дышать из-за дыма, жар опалял кожу, но Иса вслепую добрался до ящиков и принялся выносить их наружу. Когда добрался до пулемёта, он даже не заметил, что на его раскалённой поверхности остаются лохмотья кожи с его ладоней. Сверху что-то рухнуло, на голову посыпались раскалённые угли, а Иса продолжал носить и носить, смутно различая вокруг себя тени бойцов, кинувшихся на помощь.

Последний ящик Иса уже волок по земле, оставляя за собой кровавый след. С трудом добравшись до бочки с водой, он погрузил обожжённые руки в её прохладу и спросил:

– Чьих рук дело?

Виновником оказался юноша, едва достигший двадцатилетия. Он был одним из тех, кого недавно заключили под стражу. Похоже, ему сообща устроили побег и велели совершить поджог. Иса нисколько не сомневался в том, кто именно отдал мальчишке приказ.

– Я хотел спасти нас всех! – сказал старик.

Все замолкли. «Что дальше?» – как ветер, гулял между ними невысказанный вопрос.

– Только что мы чуть не потеряли всё, – сказал Иса. – Мы могли остаться беззащитными перед грабителями и убийцами. Нас предали свои же.

И снова повисла тишина. Иса понимал, что нет смысла уговаривать этих людей, сажать под замок или изгонять. Выхода не было.

Он выхватил пистолет и выстрелил. Два раза, не целясь.

И когда тела упали, он сказал: «Так будет с каждым предателем».

Зрение понемногу возвращалось.

…Утром следующего дня рядом с селом показался отряд Шеридова. Сам Шеридов с холма наблюдал, как его бойцы входят в селение, смотрел на дымы, курящиеся над развалинами домов. К нему то и дело подбегали разведчики, сообщали об отступлении белых. Он направил коня вниз и принялся объезжать укрепления. Здесь было много убитых. Очевидно, что на дальних подступах врагу дали самый решительный отпор. Укрепления были сделаны на совесть. Были видны и места прорывов, вдали от пулеметных гнезд. Там мёртвые тела лежали вповалку. Видимо, была сделана попытка обойти с флангов, а жители селения попытались атаковать в ответ, но неудачно… Шеридов задержался в этом месте, пытаясь представить себе картину боя, и понял, что небольшой отряд ударил нападающим в тыл, воспользовавшись рощей. Дальше были заметны следы перегруппировок. Обе стороны окопались. Возможно, устроили переговоры? Шеридов пошарил глазами, пока не заметил растоптанный лошадьми кусок белой ткани. Так и есть. Не договорились. Он въехал в село, продолжая осматриваться, а вдалеке, за грядой, будто уходящий шторм, потрескивали выстрелы. Там передовые силы всё ещё гнали белых. Шеридов видел разбитые, спалённые до основания дворы, где держали оборону. Вот на флангах пулемётные точки. У ворот сидели, стояли, лежали люди. Некоторые поднимали головы, вглядываясь в проезжающего мимо офицера, но в их глазах не было радости. Была какая-то отрешённость, потому что они не понимали, что теперь, с утренним солнцем, пришло к ним в село: спасение или новая беда? Шеридов продолжил неспешный путь. Он добрался до центра села. Здесь, похоже, была последняя бойня. Людей окружили и расстреливали со всех сторон, а они стояли плечом к плечу. Отсюда до сих пор выносили раненых и убитых.

Шеридов сошёл с коня, снял фуражку в знак почтения и скорби, но никто, похоже, не обратил на это внимания.

Он направился к дому, куда несли тела, прошёл по двору, пробираясь между мёртвыми, завернутыми в белые простыни. Зайдя внутрь, увидел людей, сгрудившихся вокруг кровати, на которой лежала тёмная фигура человека – почерневшего, словно обуглившегося, ссохшегося и как-то необъяснимо, будто изнутри, разорванного. Это был Иса.

Люди расступились, и Шеридов подошёл к кровати. Он тяжело вздохнул, почувствовав, словно проглотил горсть песка, и развернулся к выходу, к свету.

– Задание выполнено, товарищ командир, – прилагая неимоверные усилия, Иса встал.

Они вышли во двор. Иса говорил глухо, и голос его звучал, как из бочки. – Силами народного ополчения село Цугой до подхода Красной армии успешно удержано.

…Чуть покачивась в седле, они неспешно следовали за войсками. Иса не стал ни с кем прощаться. Лишь обвёл односельчан взглядом, в котором сквозила боль, словно между ними теперь встала какая-то страшная тайна, хранить которую никто из них не хотел.

– Вам бы, наверное, хотелось остаться дома, а, Даргов? – попытался чуть разрядить обстановку Шеридов, когда село осталось позади.

– У меня больше нет дома, – тихо сказал Иса.

Шеридов вздохнул. Он хорошо понимал его. Гражданская война всех их лишила дома. И теперь у них ни семьи, ни земли, ни родины…

У многих людей случаются такие моменты, которые преследуют их потом всю жизнь, повторяясь вновь и вновь, будто вселенная хочет им что-то сказать, чему-то научить. В этих ситуациях меняются роли, люди и времена, но само ощущение движения жизни по спирали – остается. Для Исы такой ситуацией был разговор со следователем. Когда-то давным-давно, когда Иса ещё был подростком, этот разговор странным образом закрепился в его судьбе, каждый раз оказываясь предзнаменованием больших перемен.

Иса был уже немолодым человеком, когда ситуация повторилась вновь. Гражданская война давно закончилась, и Иса служил командиром полка на советской границе рядом с городком Перемышль. Поэтому на этот раз в роли «следователя» выступал он сам. А роль диковатого подростка досталась Гарси Гацуеву.

Увидев в списке прибывших в расположение части бойцов фамилию «Гацуев», Иса тут же вызвал его к себе. Фамилия «Гацуев» задела какие-то потаённые струны у него в душе. Всплывали в памяти рассказы о кровных врагах, об убийствах, предательстве.

Гарси оказался чуть полноватым, немного неряшливым парнем. Казалось, ещё немного, и он начнёт шмыгать носом. Он выглядел насторожённым, смотрел исподлобья, что выглядело скорее забавно, чем угрожающе (впрочем, угрожать Исе вообще мало бы кто решился, – о его прошлом знали все).

Войдя в кабинет, Гарси отдал честь.

– Фамилия, – спросил Иса, не поднимая глаз, и наблюдая за Гарси боковым зрением.

– Гацуев.

«Интересно, он знает, с кем говорит?» – подумал Иса.

– Возраст.

– Девятнадцать лет, – в голосе паренька прозвучало напряжённое удивление. Зачем ему задают все эти вопросы?

– Место жительства.

– Чечено-Ингушская Автономная Советская Социалистическая Республика. Село Баражой.

«Баражой» – сколько слухов, воспоминаний, историй хранило в себе это слово.

– Семейное положение.

– Женат.

Иса мгновенно заметил короткое инстинктивное движение – Гарси потянулся к карману гимнастёрки. Всё ясно, там у него портсигар.

– Дети?

– Сын. Только родился. Меньше месяца.

Иса поднял глаза. В нём возникло желание усадить этого солдата за стол, накормить его, расспросить о семье, о жизни. Ну и что, что кровный враг?.. Всё это осталось в далёком прошлом другого мира. Главное же – свой, почти родной парень. Мог бы быть сыном. Исе мучительно хотелось как-то исправить ошибки прошлого, попросить прощения. Но было непонятно, как и у кого.

– Рядовой Гацуев, если вам что-нибудь будет нужно, можете обращаться напрямую ко мне. Я помогу, – сказал Иса, чувствуя, как неловко и неестественно это прозвучало. – Я буду за вами наблюдать, – попытался он сгладить неловкость, но это прозвучало ещё более странно.

Гацуева же от услышанного словно перекосило. Как реагировать на такое – он не знал.

– Простите, но можно, ко мне будут относиться на общих основаниях? – спросил он, от неловкости грубо нарушая форму общения со старшим по званию, и добавил: – Командир Даргов.

Знакомство вышло неважным. Иса вздохнул, почесал в затылке.

– Вы свободны, – сказал он.

Гарси давно ушёл, а Иса всё сидел и думал, глядя в пустоту: «Только что родился сын… единственный ребёнок».

После этого Гацуев и Даргов почти не пересекались. Было до конца не понятно, то ли они избегают друг друга, то ли просто так складываются обстоятельства. Но, как бы там ни было, у Исы в подчинении были сотни солдат, и ему, разумеется, не было нужды общаться с каждым.

А потом началась война. Гарси не повезло, – двадцать второго июня он оказался на учениях в небольшом палаточном лагере. Тревога, которая поднялась в Перемышле, до его роты не дошла, а ведь именно Перемышль в тот день был одним из немногих участков границы, которые оперативно контратаковали немцев. Ночью по лагерю прошлись бомбёжкой, и очнулся Гарси уже в плену. Когда его, других солдат и жителей близлежащих деревень согнали в кучу, Гарси увидел, как мимо проезжает настоящая танковая армада. Он понял, что у пограничных районов просто не было шансов выстоять. Оставалось надеяться только на плен, но нацисты пленных брать не собирались. Советские люди были для них недочеловеками, и вопрос, кому жить, а кому умереть, решался исходя из экономических соображений. Окупается ли жизнь пленного (точнее говоря – раба) его работой? Жизнь Гарси – не окупалась. Тратить время и силы на то, чтобы следить за ним, кормить его в условиях блицкрига – было экономически неэффективно. Значительно дешевле было его пристрелить. А ещё дешевле – сжечь живьём. Так обычно и поступали, но в первые дни войны у фашистов не было времени даже на небольшие задержки. Они согнали людей к какому-то забору и рассредоточились, готовясь полосовать автоматами. А мимо всё шли и шли танки, бронемашины, летели самолёты, и было понятно, что никто не придёт, не спасёт, и бежать – некуда, будто бы сама история занесла над ними свой железный кулак. Гарси вглядывался в лица автоматчиков и не находил в них ненависти, только отвращение. «Совсем как Дарговы», – подумал он. Теперь они все казались ему Дарговыми, живыми и мёртвыми. Вон слева Адам со свастиками и орлами, жаждущий крови шестерых, а справа Сурхо, он держит автомат чуть неловко, как скальпель, а прямо впереди – Иса в полукруглой каске и с гранатами на поясе. Он смотрит прямо в глаза, целит точно в грудь своего кровного врага…

Немец выстрелил. Гарси упал, и на него начали падать другие. Не все были убиты сразу, они дергались и стонали, и Гарси показалось, что он попал в ад. Наверно, именно таким и должно быть наказание – гнить в груде живьем разлагающейся плоти. От тяжести навалившихся тел Гарси не мог даже пошевелиться, он чувствовал, как болит и немеет грудь в том месте, куда попала пуля. Он начал терять сознание, в голову полезли странные и бредовые мысли. И тут он увидел немца. Тот шёл по трупам и время от времени стрелял себе под ноги. «Это конец», – подумал Гарси, увидев направленное на него дуло…

Кто-то рванул его кверху, затем уложил на землю, горло чем-то обожгло. Гарси закашлялся, он никогда в жизни не пробовал водку. Но вскоре начали отходить затёкшие руки, вернулось ощущение своего тела. Гарси вгляделся – его придерживал тот самый немец, похожий на Ису… Так это же и есть Иса Даргов! В немецкой форме и с автоматом.

– Допивай до конца, – сказал Иса. – Иначе замёрзнешь. Нам нужно будет сделать большой ночной переход и переправиться через пару рек.

– Как… как вы…?! – спросил Гарси.

Иса не ответил, только продемонстрировал пареньку его пробитый пулей портсигар. Металл смягчил попадание, так что Гарси отделался лишь царапиной. Он задумался: получается, командир специально стрелял по его карману? И стрелял в него первого, чтобы Гарси засыпало телами? Но как он сюда попал? Откуда у него форма?

Только теперь Гарси огляделся. Кроме них двоих, вокруг никого не было.

– А что с остальными? Что с нашим лагерем? – спросил Гарси.

Иса опять ничего не ответил. Он вообще не чувствовал желания разговаривать. Вместо этого он беспокойно осматривал лес. Потом коротко бросил:

– За мной.

– Куда? – спросил Гарси.

– За мной.

Они шли долго, пока не стемнело, и потом шли уже во тьме, в которой Иса каким-то непостижимым образом ориентировался. Остановились где-то в лесной чаще. Иса повёл головой, будто принюхиваясь, шагнул в одну сторону, в другую, а потом наклонился и приподнял доски, освобождая проход. Они спустились в убежище. Гарси увидел, что там припасены еда, вода, оружие, одежда, в том числе и немецкая форма.

– Жди здесь, – сказал Иса, покопался во тьме, что-то прихватил и ушёл в ночь.

Его не было несколько часов, а потом он вернулся, приведя с собой пленного немца. Что происходило дальше, Гарси не видел – было уже слишком темно. Он слышал, как Иса что-то сказал на немецком, и пленный в ответ крикнул – зло и коротко. Тогда Иса снова что-то сказал, очень тихо и спокойно. Немец ответил, и Иса ударил его, резко, почти без звука. Послышался стук упавшего тела, и Гарси почему-то сразу понял, что немец умер. Он даже представить не мог, как надо ударить человека, чтобы он умер. Но, во всяком случае, теперь было ясно, как Иса оказался среди немцев. Но один вопрос терзал Гарси до сих пор:

– Почему именно я? Почему вы спасли меня?

– Ради твоего сына, – ответил Иса. – Как ты думаешь, почему мы лучше них? За что мы сражаемся? Почему умираем? Потому что здесь наши дети, наш дом. Наша земля.

Они снова продолжили свой путь, и на рассвете добрались до места. Их цель была приметна издалека, – всю ночь там гремели взрывы, стрекотали пулемётные очереди. Но даже без этого, по одним только очертаниям каменных стен Гарси понял – они подошли к Брестской крепости.

Засев в кустах, они выждали несколько часов, пока канонада не стихла. Убедившись, что немцы перегруппировались и отступили, они поползли к крепости.

Внутри их встретили без воодушевления. После двух дней непрерывных обстрелов люди были измотаны. Новости поступали одна хуже другой. В районе Бреста сорвалась единственная попытка Советской армии контратаковать. По всему остальному фронту немцы наступали. Будто эхо звучали в стенах цитадели слова Молотова из его недавнего обращения: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Уже сейчас было понятно, что прорываться из крепости некуда. Вокруг – сплошной глубокий тыл врага, с каждым днём увеличивающийся на десятки километров.

«Неужели это значит, что мы проиграли?» – подумал Гарси, хотя чувство собственного достоинства не позволило высказать эту мысль вслух. Впрочем, Иса угадал его мысли.

– Фашисты просто не понимают, – он улыбнулся.

– Чего?

– Того, что они не могут нас победить.

– Почему?

– Потому что у нас есть такие люди, как я, – он подмигнул Гарси.

В первое мгновение это показалось неуместной бравадой, но потом Гарси услышал глубинный смысл этой фразы, и задумался над тем, что хотел этим сказать Иса.

Сам Иса тем временем развил аккуратную и почти незаметную, но от того не менее бурную деятельность. Он обходил крепость, оценивая положение, осматривал солдат, слушал разговоры. Он ни во что не вмешивался, и Гарси только сейчас сообразил, что даже форма на нём самая обычная – солдатская. Сразу было понятно, что у Исы какой-то план. Впрочем, а когда у него не было плана?

Так прошли сутки. За это время случилось несколько скоротечных боев, между которыми шли часы сплошного артиллерийского обстрела. А когда не гремели бомбы – взывал громкоговоритель, убеждая советских бойцов сдаться. В те первые дни войны многие не знали, с кем они имеют дело. Многие думали, что сдаться – не самое худшее. Какой смысл сидеть под бомбёжками на краю страны? Не все понимали, что эта война не за передел власти между современными европейскими странами. Это война за жизнь, война с абсолютным злом, которое пришло с единственной целью – уничтожить тебя, твоих родных и близких, всех, кого ты знаешь. Стереть твой род, твою нацию, твой народ со страниц истории, а потом переписать её. Сделать так, чтобы от тебя не осталось не только пыли, а даже памяти. Чтобы не было даже такого слова «русский», «белорус», «украинец», «чеченец», «грузин». А вместо этого было слово – унтерменш. Недочеловек. Насекомое. Бактерия.

Именно в этом был, есть и будет ужас нацизма. И в этом же всегда будет его слабость. Потому что всегда и везде перед теми, кто ожидает увидеть перед собой насекомых, – предстанут такие люди, как Иса…

Следующим вечером Иса собрал пятерых человек, включая Гарси. Среди них были двое белорусов, один русский и ингуш. Всё ещё сильные, достаточно ловкие и опытные бойцы. Иса поговорил с ними заранее, понимая, что другого шанса не будет. Крепость могла выдержать ещё два дня, может, три. Или даже пять. Можно было спастись от бомбёжек, но без пищи и воды тут было не выстоять. Значит, нужно было прорываться.

– Я не смогу вывести всех, – сказал Иса. – Но пятерых смогу.

Ещё в лесу Иса оставил шифровку своему человеку по ту сторону границы с указанием, где оставить машину. С началом войны пограничная агентура уже не требовалась Исе, и это было фактически последним заданием, которое он мог дать. Конечно, тот мог не добраться до тайника, или не суметь раздобыть машину, или её могли найти. Многое могло произойти, но лучше какой-то шанс, чем никакого. Иса заранее знал, что придётся пережидать в Брестской крепости. Машина была идеальным способом прорваться до белорусских лесов, чтобы присоединиться там к партизанам. Немцы вряд ли ожидали такой прорыв с тыла, так что полсотни километров по просёлочной дороге должны были стать несложным рывком. Учитывая, что основные силы врага передвигались по радиальным трассам, столкнуться с ними было маловероятно.

Но сначала нужно было добраться до машины.

Ползли долго. Передвигались на десять метров, двадцать. Время от времени Иса отдавал команду замереть. Он действовал интуитивно, повинуясь чутью. Останавливались иногда на пять минут, иногда – на полчаса, час. Бывало – десять метров, час паузы, ещё десять, ещё час. При этом немцев они так и не увидели.

Машина оказалась на месте, небольшая, на пять человек. Гарси посмотрел на Ису, и тот, как всегда, прочёл его мысли:

– Я выберусь сам, – соврал он.

В это мгновение Исе многое хотелось сказать своему кровному врагу. Он хотел объяснить, почему так оберегал именно его жизнь. Он чувствовал свою вину перед родными и необходимость как-то вернуть долг. Хотел сказать, что почувствовал в Гацуеве «своего» человека: судьбы их семей настолько переплелись за прошедшие столетия, что, как ни парадоксально, они стали похожими, одинаково ненавидящими друг друга, одинаково думающими, рассказывающими одинаковые истории, в которых можно было бы заменить «Гацуев» на «Даргов» и наоборот, – и ничего бы не изменилось. И в какой-то момент уже можно было запутаться: кем был Адам? Гацуевым или Дарговым? А Лом-Али? А Лорс? И поэтому, выросшие на одинаковых сказках, в обеих семьях появлялись одинаковые люди. Кровные враги, – но и кровные братья. Братья по ненависти. Братья по вере.

И Исе казалось: ещё один небольшой шаг, и ненависть окончательно сблизит два рода, и они, сами того не заметив, вдруг поймут, что стали одной семьёй.

Поэтому Иса видел в Гацуеве брата.

Но сейчас он ничего не сказал. Иса всю жизнь шёл сквозь людей, не задерживаясь. Кого-то уносили войны, кого-то судьба, кого-то случай. Исе казалось, будто он прожил уже тысячу лет, столько раз у него появлялись и исчезали друзья.

Двигатель с шумом завёлся. Машина уехала.

А Иса, как всегда, остался один.

Кто-то на его место ощутил бы грусть, опустошённость, потерянность. Он же, наоборот, снова почувствовал себя на своём месте. Всё было так, как было предназначено Всевышним.

Иса обернулся на искромсанные бомбёжками стены крепости, чувствуя глубокую притягательную силу этого места. По всем правилам войны, крепость не должна была столько продержаться. Как и он, эта крепость бросала вызов всему разумному и логичному, бросала торжественно и естественно.

«По всем правилам, я тоже не должен был столько прожить, – подумал Иса, возвращаясь. – Что ж, посмотрим, кто кого».

Брестская крепость держалась ещё неделю. Уже началась эвакуация Москвы, шли бои за Минск, а она всё держалась единственным клочком незавоёванной земли у самой границы. В конце концов, немцы были вынуждены затопить её водой из близлежащей реки.

Но даже после этого ещё долго ходили слухи, что в чёрных затопленных глубинах каменных переходов кто-то остался в живых. И крепость всё ещё несёт смерть оккупантам.

***

Через три года после этих событий высокий статный чеченец по имени Мутуш пробирался через недра тёмного товарного вагона. Каждый шаг давался ему с трудом, потому что дорогу постоянно преграждали неясные тёмные фигуры. Широкая грудь Мутуша рассекала эти фигуры, как ледокол льдины. Там, где в вагон пробивались солнечные лучи, можно было заметить, что эти фигуры – человеческие. Сотни людей: женщины, дети, старики, плотно сбитые в единую людскую массу. Где-то кричал голодный младенец, стонали больные и раненые. А вагон куда-то нёсся.

Мутуш не мог оставаться на месте, он знал, что нужно что-то делать, как-то двигаться, что-то изменить, исправить… Он чувствовал, что если сейчас остановится, то не выдержит и начнёт колотить своими пудовыми кулаками по стенам, и будет бить, до костей, до мяса, пока не размозжит руки, а после этого будет бить ногами, а потом головой, и, возможно, тогда случится чудо, он пробьёт дыру и выберется. Чудеса ведь случаются?.. Мутуш знал, что они бывают. Но он также понимал, что надеяться на чудеса нельзя. Аллах хочет от людей благоразумия, выдержки, ума, а не ожидания чудес. И всегда есть возможность сделать что-то хорошее своими руками, прямо сейчас, сию минуту. Не обязательно это должно быть какое-то великое дело, – не все рождены, чтобы топить армии фараонов, но каждый рождён для своего маленького рукотворного чуда, нужно просто понять, где оно.

И тут Мутуш увидел старушку. Маленькую, чем-то похожую на птицу. Она забилась в самый дальний угол, так что Мутуш только сейчас её заметил, впервые за два дня пути. Старушка смотрела умными добрыми глазами, и Мутуш сразу понял – у неё нет с собой вещей, только простая крестьянская одежда, что на ней, да и та не тёплая, а ведь стоял февраль. Еды у неё с собой, конечно, тоже не было, и Мутуш знал, что она скоро погибнет от голода и холода – незаметно и быстро, с доброй улыбкой на лице, будто произошло что-то само собой разумеющееся. У парня и у самого было немного одежды, но была куртка, а это уже что-то… Продукты он давно раздал, зная, что сам может обойтись без этого некоторое время… Мутуш развернулся и пошёл назад по вагону, пытаясь уговорить людей поделиться едой для старушки. Запасов тут почти ни у кого не было, но какие-то крохи всё же нашлись. Кусочек хлеба, немного воды, но и за это малое Мутуш был благодарен. Все делились с готовностью, словно тоже только сейчас заметив старушку. Когда он возвращался, сжимая в руках кулёк с едой, пот лил с него градом.

Старушка попыталась отказаться от даров, замахала руками и от этого стала ещё больше походить на птицу. Мутуш почти насильно накрыл её своей курткой и вложил еду в её тонкие пальцы. Понимая, что силы не равны, старушка, наконец, сдалась, благодарно закивала.

И тогда случилось нечто непредвиденное: у старушки из-за пазухи вылез кот. Холёный и наглый, он подошёл к кульку, брезгливо разворошил лапой, выбросив несколько недостойных его светлости кусочков, и принялся есть. Мутуш оторопел. Он попытался отогнать животное, но старушка вдруг встрепенулась, и по её отчаянным глазам Мутуш понял, что за этого кота она готова отдать жизнь. Кроме кота у неё не было ничего.

Мутуш отступил, и кот проводил его взглядом победителя.

Делать было нечего. Только ходить.

И Мутуш продолжил ходить.

А вагоны всё неслись и неслись. Их было много – тысячи бурых товарных вагонов, один за другим чудовищной громыхающей вереницей устремившихся в бездну…