Руслан, знаешь, как бы странно это ни звучало, но, оказавшись перед лицом смерти, ты обнаруживаешь в себе способности стать хорошим рассказчиком. Можно позволить себе отступления и переходы любой длины, и тебя всё равно будут внимательно слушать до конца. Не нужно заботиться о том, чтобы повествование всегда было интересным и связным, и, что важнее, больше не нужно оправдывать ни себя, ни своих родных, никого, потому что никто больше не осудит тебя за слова. Теперь тебя будут судить только за дела, и совсем не здесь.

Пользуясь этим правом, я сделаю очередной прыжок по времени и расскажу про одного семилетнего мальчика. Его звали Тимуром Дадиевым, и он был твоим, Руслан, отцом. А для тебя, Микаил, он был дедом.

Тимур был одним из множества депортированных чеченских детей, которые совсем не помнили гор Кавказа, и обживавшихся уже в далёких казахстанских степях. Он рассказывал, что его лучшим другом в то время был немец по имени Герхард – один из потомков тех старых «поволжских немцев», что жили в России ещё с екатерининских времён.

Мы все хотим думать, что наши предки были смелыми, отважными людьми, никогда не предававшими, не трусившими. В конечном итоге, так ли важно, были ли они такими на самом деле? Важно, чтобы мы восхищались ими, хотели быть достойными их. Важно, чтобы память о них делала нас лучше.

Один мудрый человек сказал, что любое событие в жизни – это урок, придуманный для нас Всевышним, и в этом смысле – не столь существенно, какие именно события происходят. Имеет значение то, зачем они были нам даны. И чему они нас научили. И как это может сделать нас лучше.

Именно в детском возрасте Тимур впервые услышал рассказы о древней вражде Дарговых и Гацуевых. Он ещё не знал тогда, как эти истории повлияют на его жизнь в будущем, да и не запомнил их. Но он видел фотографию, глубоко запавшую ему в душу. Черно-белое довоенное фото с множеством людей в странной одежде, среди них молодой парень – на вид не намного старше самого Тимура. Ему было, может, лет шестнадцать-восемнадцать. Кто он – Тимур не знал. Фотография хранилась в сундуке у старой Марет, которая вырастила Тимура как приёмного сына (среди чеченцев такая забота о детях, после войны и депортации оставшихся без родителей, была повсеместной). Именно Марет рассказывала истории о Дарговых и Гацуевых, а потом она умерла и унесла с собой тайну происхождения Тимура. Он не знал даже её фамилии, потому что в спешке переезда старушка не взяла документов и жила в Казахстане под вымышленной фамилией. Но она прихватила ворох фотографий, и, глядя на них, Тимур чувствовал, что он видит что-то смутно знакомое. Может, это был кто-то из его друзей из детства? Или кто-то из тех, кто помог ему перенести депортацию в Казахстан? Думаю, прошлое виделось Тимуру смутно, вспышками, ассоциациями, вдруг выныривающими отдельными ощущениями, мазками, несвязными цветами.

Он мне рассказывал как о своём первом, самом ярком событии, оставшемся в его памяти вплоть до малейших деталей, эпизод, когда они вместе с Герхардом решили своровать барана у какого-то казаха. И всё бы ничего, но за этим занятием их застала дочь хозяйки. Неизвестно, промазала ли она из своей берданки случайно или всё-таки решила дать предупредительный выстрел, но было бы совершенно не удивительно, если бы она даже кого-нибудь убила: в то время казахи ещё не привыкли к чеченцам. Многие казахи думали, что к ним приехали какие-то дикие люди, чуть ли не звери. Однако скоро казахи привыкли к чеченцам, и настороженность уступила место обычному для этих людей добродушию и гостеприимству. Многие вайнахи ни за что не пережили бы самые тяжёлые первые годы депортации, если бы не местные жители.

Тимур смотрел на девушку и понимал, что теперь не сможет побежать: гордость не позволит. Ему уже было шестнадцать лет, и он достиг того возраста, когда молодые люди ещё не чувствуют ценности собственной жизни, но уже рады потерять её по первой глупости. Так что он, ухмыляясь, пошёл девушке навстречу, и, наверное, погиб бы быстро и бессмысленно, как и многие другие герои нашей истории, но далее произошло неожиданное…

Тимур подошёл к девушке. «Так ты собираешься стрелять или нет?» – сказал он, уже почти упёршись грудью в ствол, за мгновение до того, что его так поразило.

…Он потом ещё долго вспоминал этот момент, – когда очнулся в одиночестве и нащупал у себя на лбу след от приклада. Он даже представить себе не мог, что кому-то, и тем более девушке, удастся так основательно врезать ему.

Этот случай настолько сильно его впечатлил, что по достижении двадцати трех лет Тимур пришёл к отцу девушки (её звали Гаухар) и твёрдо заявил на казахском языке, что собирается на ней жениться. Большого калыма за невесту он предложить не мог, однако к тому времени он уже был талантливым инженером с блестящим будущим. Шли шестидесятые. Советская система могла гарантировать образованному человеку хороший стабильный доход в течение всей жизни. Отец Гаухар подумал и объявил, что даже разговаривать об этом не желает, но, если молодой человек хочет, чтобы над его предложением хотя бы задумались, – пускай покажет, как он управляется с конём. Сравнится ли он хотя бы с девушкой? И если сравнится, тогда, может быть, есть о чём говорить. Тут же назначили гонку до сарая и обратно. Тимур уже хорошо знал обычаи казахов, – казалось, эти степняки даже рождались на лошадях. Он не первый год в свободное от работы время с неимоверным упорством тренировался ездить верхом. Однако, несмотря на всё его упорство и рвение, гонку он целиком и полностью проиграл.

Молодая девушка легко обскакала Тимура и даже нашла время высказать ему всё, что думает о его ездовых способностях. Тимур встретил поражение с честью. Он не стал горячиться и ругаться, ничем не выразив своего расстройства, только вернул коня и вежливо извинился за то, что потратил чужое время. Но стоило ему отвернуться, как ему в спину ударил поток ругани на смеси русского и казахского языков. Тимур аж оторопел. И, наверное, было бы даже не так удивительно, если бы эти слова предназначались ему, но нет, это отец ругал свою дочь. Он кричал, что она его в могилу сведёт, что она так до старости в девках будет ходить, что пора бы уже взяться за ум, и где это видано – такие хорошие предложения отклонять. «Посмотри, он даже казахский выучил! А тебе, дурочке, только бы выделываться!» – закончил тираду отец Гаухар, схватил Тимура за плечо, толкнул его к дочери и прокричал: «Всё, я благословляю вас! Сейчас же пошлю за муллой».

Скоро и свадьбу сыграли.

Ты можешь спросить, что же связывало Тимура с Баражоем? Что связывало его, да и вас с Микаилом, с Дарговыми и Гацуевыми? Что связывало его с довоенной фотографией мальчика-подростка? Поверь, его занимали эти вопросы не меньше, чем вас, поэтому, уже будучи взрослым мужчиной, он приехал на Кавказ за ответами.

Я знаю о его поисках не так уж и много. Что-то осталось в памяти из его записей, что-то из рассказов, так что моя история будет похожа на лоскутное одеяло из догадок, фактов, домыслов и размышлений.

Тимур начал своё расследование с того, что нашёл место, где покоился самый известный представитель одного из родов – Сурхо Даргов. Он решил начать с поисков потомков Сурхо. И они с Гаухар приехали в Баражой.

Тебе тогда было девять лет, мне – четырнадцать. Болезнь превратила меня в старика, но, как видишь, Руслан, мы с тобой почти ровесники. Тогда я впервые познакомился c Тимуром, потому что он остановился у нас дома.

Тимур много расспрашивал моего отца о Дарговых и Гацуевых, и вытянул из него бесчисленное множество историй. Я любил смотреть, как он сидит с блокнотом и делает пометки, записывая фамилии, даты, названия сёл. Он пытался связать всё воедино, составить полную картину, словно в ней содержался какой-то важный ключ, разрешение какой-то загадки. Я тогда не знал, что он ищет, потому что Тимур представился журналистом, собирающим фольклор вайнахов, однако ощущение чего-то таинственного, исходящего от него, захватывало меня.

Но самое интересное началось, когда Тимур начал показывать людям фотографию некоего подростка. Я не знал, кто на фотографии, и это было неудивительно, – я родился значительно позже, чем она была сделана. Зато мой отец знал этого юношу. Он честно сказал Тимуру, что знает его, а потом, выдержав паузу, добавил негромко и внушительно, чтобы собеседник понял важность и серьёзность его слов: «Но я ничего не могу сказать тебе о нём». Тимур сразу понял, что задавать вопросы о фотографии далее нет смысла. Эта тайна странным образом сблизила нас с Тимуром, и теперь мы уже вместе долго вглядывались в снимок и гадали, что в нём скрывалось. И тогда я вдруг понял, что какая-то деталь на этой фотографии кажется знакомой не только Тимуру, но и мне.

– А ты искал других Дадиевых? – спросил я тогда Тимура. – Возможно, они смогут что-то подсказать?

– Искал, – сказал он.

– И что?

– Не нашёл.

– А может, никаких Дадиевых и не было вовсе, – сказал я.

– Что значит «не было»?.. – он подумал, что я шучу.

И почему эта фотография не выходила у меня из головы? Что же такое знакомое в ней было?

Всплывало ещё множество бессмысленных вопросов, и только один важный: что делать дальше? Кого опрашивать? Что искать? Где расследовать?

На следующий день я застал Тимура обложившимся целой кипой бумаг, карт и справочников. Казалось, он возил в багажнике целую библиотеку. Тимур обрадовался моему появлению и сразу принялся рассказывать:

– Смотри, – сказал он. – Давай я соберу всё воедино. Всё началось в конце восемнадцатого века. Тогда был первый случай резни между Дарговыми и Гацуевыми…

– Не совсем так, – перебил я его. – Ты упускаешь предысторию. А именно – часть из рассказов Лом-Али.

– Хорошо. Полагаю, Лом-Али тогда было лет пятьдесят. Значит… – Тимур задумался, подсчитывая. – Тогда эту историю можно начать так: где-то в конце семнадцатого века в Сирии (в то время находившейся под властью Османской империи) жил один крайне непорядочный человек. Его имя до нас не дошло, но, по легенде, наказание за его грехи перешло на его детей и внуков и, в конечном итоге, вылилось в то, что его внук по имени Зиат потерял сына. Тогда Зиат обратился к Аллаху и сказал, что ради возвращения сына он готов потерять все свои богатства. Всевышний услышал его и сделал Лом-Али исполнителем своей воли. Таким образом, Лом-Али украл у Зиата мешок с золотом, лишив его всех денег, но зато после этого вернулся сын Зиата. Однако зло не могло остаться безнаказанным – и спустя десятилетия сам Лом-Али потерял своих детей.

Я не стал спорить с Тимуром, хотя и понимал, что он, как всегда, слишком концентрируется на фактах, пропуская суть истории, её поэтичность и многогранность, именно благодаря которым она дошла до нашего времени.

Тимур продолжал:

– Дарговы были родом торговцев. Гацуевы – богатым родом воинов и скотоводов. Война не была нужна ни одной из семей, поэтому старейшины сделали попытку остановить кровопролитие. Официально семьи примирились, перемирие продлилось пятнадцать лет, пока не было нарушено Адамом Дарговым. Следующие сорок лет ситуация ухудшалась до тех пор, пока в середине девятнадцатого века, ближе к концу кавказской войны, Дарговы не оказались вынуждены покинуть селение. С этого времени и до Второй мировой – Баражой стал домом Гацуевых, в то время как Дарговы постепенно перемещались в сторону новых кавказских столиц – Владикавказа, Ставрополя, Ростова и Грозного. И… это всё… – он выглядел несколько разочарованным, поскольку вся история уместилась всего в несколько предложений.

– Что из этого следует? – спросил я.

– На самом деле – достаточно много. Ну, во-первых, Адам, очевидно, личность мифическая.

– Что значит «мифическая»?

– Значит, что его, возможно, никогда не существовало. Подумай сам, молодой паренёк исчезает на десять лет, возвращается каким-то чудовищем и убивает десятки людей.

– Ну и что?

– А то, что всё это звучит как средневековое мифотворчество, – он не дал мне возразить. – Послушай, я не собираюсь сейчас спорить на эту тему. Я просто пытаюсь как-то понять, что мы, на самом деле, знаем? Чему можно доверять? И личность Адама – это даже не самое неправдоподобное во всей этой истории. В конечном итоге, так ли уж важно, кто именно нарушил перемирие. Всё, что до нас дошло, – это искажённые устные рассказы.

Я не нашёл, что возразить.

Через несколько дней Тимур вернулся. Я застал его спешно собирающим вещи. И он явно торопился.

– Вот что интересно, – сказал Тимур. – Когда я расспрашивал людей о прошлых событиях, я несколько раз слышал от них историю о сорванной свадьбе, когда представитель одной из семей устроил резню. Похоже, это достаточно популярная легенда в некоторых селах. Но в версиях, которые я слышал, не было ни Лорса, ни Азамата, ни Гацуевых, ни Дарговых. Героями и злодеями там были совершенно другие люди.

– Ты это к тому, что рассказы о нашем прошлом разошлись по краю и стали основой для других историй?

– Вряд ли. Как раз наоборот: я к тому, что всей этой истории с Лорсом и Азаматом вообще не было. Популярная история дошла до Баражоя, переплелась с рассказами о древней вражде и обросла местными деталями.

– С чего же тогда всё началось?

– Ты не понимаешь, Канта, – он вздохнул. – Не важно, с чего всё началось. Это не имеет значения. Не важно, кто кого убил три века назад. Не важно, кто на кого обижен, кто жаждет мести. Не важно, правдивы эти истории или нет. Мы слишком концентрируемся на прошлом, на памяти, на историях и забываем о том мире, который вокруг нас. Важно не то, что нам рассказали, – важно то, что мы видим своими глазами. Посмотри вокруг, Канта. Вокруг тебя люди. Эти люди – такие же, как ты. Они не чудовища, не монстры. И ты, вот прямо сейчас, в реальном времени, – можешь сделать жизнь этих людей лучше, ты можешь сделать их жизнь счастливее, удобнее, безопаснее. Или, вместо этого, ты можешь бегать за призраками прошлого, восстанавливая справедливость и честь людей, которых ты даже не видел никогда, решая проблемы, которые в настоящем реальном мире – никак тебя не касаются. Что для тебя важнее?

Я задумался. Тимур же продолжал собираться.

– Ты уезжаешь? – спросил я.

– Да, – по его тону я понял, что он хотел быстрее завершить этот разговор. – У меня появились срочные дела.

Я почувствовал, что он что-то недоговаривает. Сейчас-то я знаю, что во время своей поездки он каким-то образом догадался, как он – Тимур Дадиев – связан со всей этой враждой между Дарговыми и Гацуевыми. Он нашёл самую последнюю деталь, которая объяснила всё. Она объясняла и то, как связаны с этой историей вы оба. Теперь он хотел только уехать, как можно быстрее, и никогда не возвращаться.

– Кстати, я нашёл информацию о последнем Гацуеве, – сказал он. – Его звали Гарси. Между прочим, он участвовал в обороне Брестской крепости. Он был одним из немногих, кто спасся, вышел к партизанам, там был ранен и вернулся домой, в Чечено-Ингушскую АССР. И почти сразу был убит здесь, перед депортацией.

Он рассказал это явно для того, чтобы как-то отвлечь меня, переключить, чтобы я отвязался от него. Я же, наоборот, из-за какой-то подростковой упёртости не хотел его отпускать. Я чувствовал, словно в чём-то виноват, и поэтому продолжал наседать с вопросами.

И в какой-то момент я вдруг ощутил, что зря это делаю. То, что он скрывал, это была не какая-то там мелочь. И в этот момент я понял, что не давало мне покоя на фотографии, которую Тимур привез из Казахстана, – фотографии Гарси Гацуева. Встала на место последняя частичка мозаики, и всё стало понятно.

Со стороны это выглядело так, будто наш разговор прервался на полуслове, Тимур остановился, и мы, кажется, с минуту просто смотрели друг на друга. А потом мы попрощались, и они уехали…

Иса спас Гарси во время войны, и Гарси вернулся домой в Баражой. Он нашёл свою жену и сына, которому был тогда всего год. Но вскоре его жена умерла. Других Гацуевых здесь больше не было, он был последним. По воле злой судьбы у него произошла жестокая стычка с одним из Дарговых – с моим отцом, и мой отец непреднамеренно убил его.

Но судьба ни за что не желала завершить эту историю. Гарси не был другом Марет. Он просто жил рядом. Получилось так, что Марет вырастила мальчика, назвав его Тимуром Дадиевым. А следовало – Тимуром Гацуевым. Потому что Тимур был последним из рода Гацуевых. А теперь есть ты, Руслан, и ты, Микаил. Вы – последние Гацуевы. Мой отец убил вашего деда и прадеда. На вас двоих теперь долг кровной мести. А так как мой отец давно умер, то, согласно обычаю, вы должны убить меня…

Но давайте вернёмся к моей истории. Как вы знаете, с отъездом Тимура и Гаухар она не закончилась. Поняв, что он находится в окружении кровных врагов, убивших его отца, Тимур так торопился уехать, что его не остановила даже вьюга, и он рванул ночью по горному серпантину.

Вы можете спросить: почему он кинулся бежать? Почему не взялся за кинжал и не отомстил?

Но Тимур не был таким. Настоящий комсомолец-шестидесятник, он предполагал, что было совершено убийство. Улик не осталось. Он толком не знал, кто именно убил его отца, как и когда. У него были только предположения. Даже если бы убийца сознался – что дальше? Тимур верил, что каждому воздаст Аллах. Были ли Дарговы опасны? Нет. Они сделали то, что сделали. Бог им судья, а Тимур не считал себя божественной силой, направленной на Землю ради установления справедливости. Он считал себя просто человеком. Он верил, что он здесь ради того, чтобы сделать мир лучше, в меру сил, а кому станет лучше от очередного убийства?..

Ему было важно, что Дарговы больше никого убивать не собирались, и поэтому лучше было просто уехать и забыть про всё. Понимаете, иногда в справедливости нет смысла. Иногда она не нужна, потому что не приносит пользы и никому не помогает. Нельзя бороться за справедливость ради справедливости. Нельзя бороться за идею ради идеи. Идея сама по себе ничего не стоит. Не важно, как хорошо идея звучит, насколько она правильная и добрая. Важно – какому реальному физически существующему человеку она поможет в данном конкретном случае. Всё остальное – только напыщенные слова. Никогда не забывайте этого. Никогда. Никогда не позволяйте идее ослепить вас, скрыть от вас реальных людей, реальные последствия, которые несут ваши поступки. Всегда думайте, что вы делаете.

Хотел ли Тимур пожертвовать тобой, Руслан, и оставить тебя сиротой?

Нет, не хотел. Парадоксально, но те же самые мысли, которые когда-то заставили Сурхо пойти на верную смерть, позже остановили Тимура в схожей ситуации. И вдвойне парадоксально, что в результате, сам того не зная, Тимур именно на верную смерть и пошёл. На ночном горном серпантине в плохую погоду машина сорвалась в пропасть. Тимур с женой погибли. Я узнал об этом только через несколько дней. Кроме меня, в Чечне у него больше никого не было, я один читал дуа над его могилой и думал, что на этот раз всё точно закончилось. Я не знал, что у Тимура есть сын, не знал про тебя, Руслан. Почему-то о тебе у нас никогда не заходил разговор. И поэтому я сделал огромную глупость – рассказал о тайне Тимура своему младшему брату Саиду.

Саид внимательно выслушал мою историю и задал главный вопрос, которого я избегал всеми силами:

– А остались ли дети?

Я не знал ответа на этот вопрос, да и не хотел знать, а Саид докопался до правды. Он нашёл тебя, Руслан. Не знаю как, но нашёл. Возможно, когда ты приехал в Чечню, не знаю… Это уже были времена, когда ты сам, как сирота, оказался в детском доме. Мы с Саидом тогда страшно поругались.

– Все должны знать! – кричал Саид. – Ты что, хочешь, чтобы он первый узнал про нас? Хочешь, чтобы он кого-нибудь убил? Ты этого хочешь, да?!

– Не будет никто никого убивать! – кричал я. – Всё закончилось! Больше никаких убийств!

– Ничего не закончилось! Месть у него в крови! Он чеченец!

– Что за чушь ты несёшь?! У него, как и у нас, в крови лейкоциты и эритроциты! Точно такие же, как у всех людей! Нет там никакой мести! Мы люди, нами управляет не кровь, не инстинкт, а голова и сердце! Почему ты в это не веришь?

– А почему ты веришь какому-то Гацуеву, которого никогда в жизни не видел, но при этом не веришь в разум своих родных, которых всю жизнь знаешь?

…Решение по тебе не было принято, ты был ещё ребёнком и по закону не участвовал в кровной мести. А потом началась чеченская война. В поисках хоть какого-то пропитания многие переехали в Москву. Среди них был и я. Когда я узнал, что тебя поймали, – было уже поздно. Тебя держали в одном из подвалов боевиков, вместе с каким-то богатым евреем Яковом Гельдманом, ожидающим, пока родственники соберут за него выкуп.

Я сразу приехал и сделал последнюю попытку отговорить родственников.

– Что вы наделали?! – спросил тогда я. – Зачем вы его сюда притащили?!

– Он наш кровный враг, нужно с ним расправиться, – ответил Саид.

– В честном бою, а не так – устроив нападение из-за угла, как трусы!

– Ну, пускай дерётся, если хочет, – Саид тогда даже усмехнулся, в надежде, что его поддержат остальные, но все промолчали, стыдливо пряча глаза.

– Это после подвала ты с ним драться собираешься?! Вы забыли, что у него есть сын?

И тогда мне показали младенца. Тебя, Микаил. Это стало последней каплей.

– Вы что же, и ребёнка тоже решили убить?! – Никто не ответил. – Ну?! Кто из вас?! Кто притащил сюда ребёнка?! И кто возьмёт на себя грех за такое?!

Саид тогда взял меня за плечо и отвёл в сторону.

– Брат, – сказал он. – Ты не сможешь нас остановить. Поэтому просто забудь всё, что случилось здесь, и езжай своей дорогой.

Я не знал, что ответить. В этот момент я понял, насколько всё происходящее бессмысленно.

– Боже, – подумал я, – зачем ты тогда привёл Тимура в мой дом? Неужели ты хотел, чтобы с моей помощью были убиты невинные – молодой мужчина и ребёнок, даже не знающие, что происходит? Неужели я стал в твоих руках оружием возмездия? Я не верю! Ты Всепрощающий, Всезнающий, подскажи мне, в чём смысл этой казни?

Во всяком случае, моё появление вызвало разногласие между Дарговыми. Они не были убийцами, и сами начали сомневаться. А я не уезжал, пытаясь следить, чтобы пленников хотя бы не били. Я пытался хоть как-то облегчить твою, Руслан, участь, понимая, что во многом я сам виноват в том, что происходит.

В один из дней, когда уже стемнело, я прокрался к подвалу. Опасался, что там будет охрана и, честно говоря, даже не знал, что буду делать, но охраны не было.

Я надел маску, вытащил вас с Яковом и загрузил в машину. Вы были совершенно обессилены. Потом я выкрал младенца. Очень боялся, что он будет кричать, – но малыш молчал. «Это знак, – подумалось мне. – Значит, я всё делаю правильно».

И, только дойдя до машины, я столкнулся с Саидом.

Мы стояли напротив друг друга. В руках у Саида был автомат, а у меня – младенец. Ты, Микаил. Я знал, что я прав. Я был прав, когда отговаривал его когда-то, несколько лет назад. И теперь он не мог мне помешать. Просто не мог. Потому что это было бы неправильно.

Уверен, Саид и сам это понимал. Поэтому, не говоря не слова, он отошёл в сторону. Молча смотрел, как я сажусь в машину и отъезжаю.

Мы даже не попрощались, и это был последний раз, когда мы видели друг друга.

Я понимал, что тебя, Руслан, могут снова найти, защитить тебя я не мог, поэтому я просто высадил вас с Яковом в многолюдном месте, пока вы ещё не пришли в себя. После этого я мог только молиться за вас. Другое дело – младенец, Микаил. Его ещё можно было спасти, если действовать быстро. Я сразу же связался со своими старыми друзьями. Сказал, что у меня появились могущественные смертельные враги, от которых нужно срочно скрыться любым возможным способом. Лучше всего – покинуть страну.

Микаил, прости меня, я не хотел отнимать тебя у твоего отца. Я хотел спасти тебя, как мой предок Иса спас твоего прадеда – Гарси. Я хотел вырастить тебя порядочным человеком, хотел своей жертвой искупить хоть часть того зла, что моя семья принесла вашей. Только когда мне стало совсем плохо, осознав, что умираю, Руслан, я решил найти тебя.