Ветер гудел в штангах ворот, растягивал и надувал, как парус, сетку и нес со стороны трибун рокот болельщиков. В этом южном городе любили футбол. Играли давние и непримиримые соперники. Две лучшие команды города — обувной фабрики «Маяк» и автотранспортной конторы. Хотя счет равный, не исключено, что победят транспортники. Они активнее в нападении. В их команде радует игра молодого футболиста Букина. Еще в первом тайме он забил два гола в ворота обувщиков. Потом игра сравнялась. А теперь приняла новый накал.
— Не водись! Больше с коллективом играй! — поучает капитан Гриша молодого футболиста.
— Хорошо, я тебе пасну! — отвечает Букин. Сева уважает Гришу. Это он принял Букина во взрослую команду, опекает его. Да и сам умеет играть, дать хороший пас, чтобы Букин пробил по воротам.
Обыграв приземистого обувщика, Букин вел мяч. Как огромный яркий фейерверк, клубилась, шумела праздничная толпа болельщиков. Казалось, что это праздник в честь его, Букина, еще недавно известного только среди школяров и пэтэушников, а ныне взрослого игрока… И Букину было легко, словно исполнилась мечта его жизни. Букин резко перевел мяч к центру на Гришу. Капитан ловко срезал щечкой, подал, как на тарелочке, левому крайнему.
— Дави сапожников!
— Ва-а! А-а-авай!
— Врежь им, водила! — пробился истошный голос старика таксиста, ревностного болельщика. — Пусть знают наших!
Левый крайний, рыхлый сорокалетний дядечка, неловко проволочил мяч по траве. Широко взмахнул ногой. Но по мячу промазал.
— А-а-а! — негодовал стадион.
— Застрелиться и не встать! — возмущался таксист. — Это же верняк был…
Букин огорченно махнул рукой. Если бы ему так перевели мяч, игру бы начали сейчас с центра. Букин не понимал, почему этот пожилой дядечка надевал спортивную форму и бегал по полю с таким ожесточенным видом, будто пытался исправить какие-то тягостные неудачи своей жизни. Ну, перебирал бы моторы, учил бы ремонтному делу молодежь, пэтэушников, которых присылали ему на практику. Так нет — ему нужно футбольное поле.
Букин бывал в цехе, где работал этот дядечка. Там его уважали. Но на поле смеялись даже свои…
Мяч пошел в сторону команды транспортников. И Букину пришлось оттянуться. Он пробежал немного по травке, чувствуя, что весь стадион смотрит на него, любуется его движениями. И Букин побежал еще пружинистее и красивее. Мимо промчался капитан Гриша, сверкнув злой улыбкой.
— Бука! В пас играй! Гол нужно забить! — крикнул он. И Букину передали мяч.
— Бу-ка! Да-вай! — заходился стадион.
— Покажи им, пэтэушник! — кричал таксист.
И тогда защитник, приземистый крепыш, набежал спереди и упал, не рассчитав движений и обманувшись неожиданным финтом. И Букин пронес мяч между чужих футболистов… Вратарь неуверенно метнулся вслед мячу. Было видно, что вратарь и сам понимает, что такие мячи не берутся. Прыгнул для очистки совести. Мяч зашуршал по сетке и медленно спустился вдоль штанги.
Обувщики насели, пытаясь отквитать гол. Однако каждая атака была все судорожнее и безуспешнее. И когда после передачи Букина Гриша забил еще гол, стало ясно, что кубок достанется команде шоферов.
Букин шел по центральной улице, белея шелковой рубашкой. Рубашка мягко стесняла тугие мускулы, напоминая о здоровье и силе. Хотя было темно, его узнавали.
— Здравствуй, Бука! — кричали ему.
И Букину было приятно вплотную, как свою рубаху, ощущать внимание людей.
— Букин… тот самый! — шептались девчонки.
И ему хотелось кричать, и плакать, и раствориться в лицах горожан, а еще лучше забить гол под верхнюю штангу! Чтобы трибуны взвыли в дружном вопле! И аплодисменты поднялись бы над городом стаей и закружились бы над ним.
— Ага, уже зазнаваться стал! — Букин очутился в чьих-то объятиях, крутнул головой. И когда ему удалось хлебнуть воздуху, он узнал таксиста.
— Ага, уже друзей не узнаешь!
— Не надо! — отбивался Букин.
— Вот-вот! Зазнался, пэтэушник, а тебя учить и учить надо!
— Не зазнался я, — сопротивлялся Букин.
— Зазнался! — сказал таксист. — Это я знаю… Но ты скажи, кто тебя в люди вывел? Я тебя еще два года назад приметил, как ты пацаном футболил…
— Меня все замечали!
— Нет, не все… Я понял, что футболист растет экстр-р-ра класса! Только знаешь что — Гришке не верь… Думаешь, если он тебе помогает, ему верить можно? Гришка — жох. Скоро в Краснодар переберется. А работать не будет — какой из него работник! Хочет всю жизнь мяч ногой катать…
— Ну, это его дело, кажется, — сказал Букин.
— Его-его! — согласился таксист, удерживая Букина. — Но он за собой и тебя потащит… Вот какой у него план! А тебе еще учиться надо. Профессию приобретать. А он из тебя уже супермента делает — застрелиться и не встать!
— Кто делает? — забормотал Букин. — У меня своя голова.
— Вот и живи своей головой… Красиво живи! Спорт — работа, работа — спорт… это не каждый понимает. Вот я на Марухском перевале в футбол играл! Против нашего отряда «Эдельвейс» бросали… Отборные егеря… А у нас все спортсмены. Поиграем на снежку, да как начнем шкандыбать…
Старик явно хотел поделиться своими футбольными воспоминаниями.
— Честь героям! — сказал Букин, отрываясь от разошедшегося старика. — Я вас уважаю…
— Помни, что я тебе сказал! — кричал вдогонку таксист, и еще что-то восторженное и укоряющее, чего Букин не расслышал.
Букину было жалко таксиста. Потому что старик тоже, может быть, всю жизнь мечтал быть первым футболистом. Но у него ничего не получилось. Вот он и пристает ко всем со своими воспоминаниями… Букин спешил, едва успевая отвечать на приветствия, и думал о том, что эти знакомые и незнакомые люди, что приветствуют его — счастливый семьянин с белолицей женой и девочкой, державшей маму за подол, веселая компания курсантов, зубной врач, у которого Букин недавно лечил зубы, — все они мечтали быть таким, как он. Однако у них ничего не получилось.
А вот и левый крайний, коллега по команде. Мишей его, кажется, зовут. Как покровительственно улыбается он Букину.
— Как живешь, пэтэушник? — кричит он и шепчет на ухо что-то своей невесте. Букин вежливо раскланивается с Мишей и с его невестой. Наверное, она опять не пускала своего жениха на танцы. С тех пор, как Букин помнит себя, она всегда была невестой левого крайнего и не пускала его на танцы… Но Букину она улыбнулась. Вероятно, то, что сказал жених о Букине, было лестно и возвышало жениха в ее глазах. А ведь ее Миша тоже мечтал быть первым футболистом, а она невестой первого…
И, наверное, Севе нужно слегка презирать всю эту публику — несостоявшихся, неудачливых. Их жизнь заурядна и скучна. Да и без презрения не было бы полноты ощущения, что он первый…
На танцплощадке Букин увидел ребят из своего училища. Однако он к ним не подошел, а двинулся к своей команде.
— Бука явился! — заметил его Гриша, улыбаясь честной улыбкой местного сердцееда.
Рядом с ним стояла быстроглазая девушка. Она тоже смотрела на Букина ласково и с заинтересованностью. Вокруг Гриши всегда вертелись хорошенькие девочки.
— Вот он, наш знаменитый пэтэушник Сева! — представил он Букина девушке, которая мягко и безвольно пожала ему руку горячей ладошкой.
Потом Букин танцевал с ней. И футболисты степенно выдрючивались в брейк-дансе. Местные девчонки и приезжие, москвички и ленинградки, предпочитали танцевать с футболистами, в которых видели надежду и силу.
«У-У-у!» — стонала труба. Ей вторил тромбон. И тромбонист водил от себя и к себе какой-то загнутой штуковиной, похожей на спинку кровати.
«Да-вай! Да-вай!» — поддерживал другой инструмент. И Букину казалось, что он на футбольном поле. И это зрители кричат, подбадривают игроков.
— А сколько вам лет? — почтительно спросила девчушка.
— Шестнадцать! — сказал он. — Но я Букин!
А вокруг глазели на него, первого футболиста города. И над открытой танцплощадкой, которую называли «загоном», горели яркие южные звезды.
— А я тоже в ПТУ учусь, — сказала девчушка. — Только в обувном… У нас сейчас практика. Мы босоножки шьем…
— У нас тоже сейчас практика, — сказал Букин, — я буду автослесарем. Но в гараж сейчас не хожу… Гриша с мастером договорился, чтобы я тренировался… Я за взрослую команду играю…
— Я знаю, — сказала девчушка.
Через два дня была дружеская встреча с заводской командой соседнего города. Транспортники проиграли со счетом 1:3.
— Я тебе сколько раз внушал — играй с коллективом! — поучал Севу левый крайний Миша. Лоб у него горел, будто ошпаренный потом. Лицо перекосилось. — Пасуйся! Ты что, один на поле?
— Да ладно! — огрызнулся Букин. Единственный гол, забитый в чужие ворота, был его, букинский.
— Чего ладно? С ним как с человеком! — обиделся Миша. — Другие за него горбатятся в цеху. Так он теперь думает, что и на поле будут горбатится. А он будет голы забивать, как Пеле…
— Давайте, ребята, без скандалов! — вмешался капитан Гриша, дипломатично предупреждая те слова, которые может сказать команда.
— А поговорить надо! — все-таки прорвался голос. — Пацан действительно зазнается!
— Его как человека приняли во взрослую команду! Создали все условия, — сказал Миша.
И тут Букин разозлился:
— Тоже мне благодетели! В команду взяли! Условия создали! Да меня в любую команду возьмут… Я умею играть…
— Ну, в самом деле, ребята, — пытался утихомирить страсти капитан, — Сева — молодой игрок. А вы предъявляете к нему повышенные требования.
— Молодой, да ранний, — не унимался Миша. — Слышали — «я умею играть». А коллектив что? Уже не умеет? Наш коллектив только одних кубков семь штук завоевал… Заслуженным игрокам на пенсию уходить, раз Букин пришел?
Миша был обижен в лучших коллективистских чувствах. Весь горел от гнева и негодования…
Капитан догнал Букина у ворот стадиона. Обиженный Сева не обернулся.
— Ну что ты, в самом деле! Товарищеская встреча! Чего так волноваться? Проиграли, и бог с ним. Ты же забил… А с коллективом надо уметь жить…
— Кто твой коллектив? Этот Миша, который мяча боится? И он смеет меня учить? Меня? Букина!
Вечером Букин опять пошел в город. Огни парка светились ярко, приветствуя его, Букина… Вокруг сновал мелкий народ. Никому из них не стать первым. Никогда не ощутить под своей ногой тугой мяч, как свою судьбу…
— Привет, Сева, — заискивали они. Им льстило, когда Букин отвечал.
— А я тебя ищу, — громко сказал Гриша, отделившись от компании. — Ну, как? Поостыл немного? Ну и зол ты сегодня был!
— А с чего мне быть добрым? — ответил Букин.
— Да уж, конечно, с чего? Раз проиграли! — поспешно согласился Гриша. — Такая команда… Но тебе надо в какой-нибудь начинать? Пока заметят. Летом поедем в Краснодар. Выиграем, первые разряды обеспечены… А потом перейдем в другую команду… Думаешь, мне эта нравится? Мы с тобой рывок должны сделать. Футбол — игра профессионалов.
— Посмотрим! — сказал Букин.
— Условия пока подходящие, — сказал Гриша. — Тебе практику зачтут в училище… Я тоже устроился неплохо… Спортинструктором числюсь… А получаю как шофер первого класса. Потому что меня ценят… Пусть другие пашут, а я — футболист. Но мне мое отдай…
— Ага! — сказал Букин. — И я тоже футболист! Пусть и мне отдадут!
И Гриша решил, что Букин согласен с ним и с его планом жить легко и играючи.
Светку Букин нашел сразу. Она даже ни с кем не танцевала. Попробовала бы! Стояла в сторонке, смирно дожидаясь Букина. Нижняя губенка у нее оттопырилась, когда она увидела Севу. Он степенно поздоровался с ней, побеседовал и стал танцевать. Букин танцевал с достоинством, сохраняя величие первого футболиста. Светка же танцевала увлеченно. Самозабвенно притопывала белыми туфельками. Щекоча и волнуя, песенка клокотала в ее горле. А Букин, держа партнершу в крепких руках, размышлял, почему ему так приятна ее хрупкость.
— Отчего ты грустный? — спросила она заискивающе. И Букин решил, что проводит ее в общежитие.
А ударник барабанил и барабанил. Бил в литавры. И кларнет тоненько и печально выводил звездную мелодию о нем, Букине. О его любви к заурядной девчонке, которая даже не умеет играть в футбол.
Букин забил свой гол в ворота противника. Он старался теперь не водиться и часто пасовал своим игрокам, чтобы его не могли упрекнуть.
Во втором тайме случилась еще одна голевая ситуация. Букин передал мяч Мише, которому очень хотелось отличиться. Левый крайний остановил мяч и махнул ногой. И тут же по-заячьи вскрикнул — промазал!
Невеста Миши рыдала. Она кричала, что судья судить не умеет, если на поле происходят такие безобразия: игроков ни за что калечат. Миша вывихнул ногу. Его нога вывернулась и лежала на траве, будто чужая… Миша с отупелой ненавистью следил потемневшими от боли глазами за Букиным, как будто Сева был виноват в его несчастиях…
— Расходитесь, граждане, — оттесняли дружинники набежавших болельщиков.
— Имейте совесть, не напирайте.
Однако толпа продолжала напирать, завороженная красным цветом повязок. Невеста осторожно придерживала голову жениха на своих коленях. На ее лице неожиданно проявилась такая скорбная нежность, что Букин даже удивился. Никогда Сева не видел на ее лице такой нежности.
— Тебе не жалко его? — спросила Света. — Давай присядем, поговорим!
Рядом, темнея на белом фоне стены общежития, стояла скамья. Выше над скамьей желтела медаль — табличка с номером дома.
— Нет, — сказал решительно Букин, усаживаясь рядом со Светой. — Мне таких не жалко… Зачем ему играть, если и так ясно, что из него ничего не получится. Чего он может добиться? А потом жалость — не для футболистов. Футбол — игра сильных. Вот мы с Гришей получим первые разряды, сразу перейдем в другую команду. Он мне предлагал… Ему скучно в нашем городе. И я тоже начинаю скучать…
— А как ты себе свою жизнь представляешь? — спросила, вдруг задумавшись, Светка.
— Буду играть! — сказал Букин. — Что же мне карбюраторы чинить?
Издалека доносился мотив джазовой мелодии. Южная ночь была жаркая. У Букина кружилась голова. Ему хотелось взять Светку за руку, но он не решался.
— А я босоножки люблю шить… А скоро научусь и сапоги с молнией! У человека должна быть любимая профессия…
— Моя профессия — футбол! Так и Гриша говорит… — сказал Букин негодующе, потому что так и не посмел взять Светку за руку.
— Ох-хохонюшки, — сказала Светка. — Уж лучше бы ты о Грише мне ничего не говорил. Я-то его раскусила…
— Как раскусила?
— А так, — сказала Светка. — Теперь я знаю, как он с девчонками обращается…
— Как? — пересохшими губами спросил Букин, жалея, что не спросил об этом своего старшего друга.
— Грубиян, а притворяется благородным. Жалости ни к кому нет. Одно слово — футболист. Не сеют вас, не пашут… — сказала Светка.
— Что ты понимаешь в футболе? — вскипел Букин. — Все равно мы с Гришей первые…
— Первачи! — сказала Светка с издевкой. — Но уж лучше бы ты на практику вместе с товарищами ходил. А то развратит тебя Гришка. И пойдете вы по жизни с перекошенными мозгами…
И Светка решительно встала, чтобы уйти.
— Это у кого перекошены? — взвился Букин. — У меня, что ли?
— У тебя! — сказала Светка. — И у Гришки! Больше ко мне не подходи! Я тебе все сказала, головастик! Прощай!
— Чава-какава! — сказал Букин разгневанно и тоскливо посмотрел на медаль-табличку. Но когда Светка хлопнула дверью общежития, Сева сорвался со скамейки и побежал следом. Если бы Светка остановилась и пожелала выслушать, то он в этот момент пообещал бы, что бросит футбол на всю жизнь. Но она ушла. А Букин хотел ее видеть.
— Молодой человек! — сказала басом толстая и мускулистая вахтерша, приподнимаясь навстречу бегущему Севе. — Гостей уже не принимаем! Особенно опосля десяти часов! Завтра приходите с паспортом или удостоверением!
— Какой паспорт? Какое удостоверение? — возмутился Букин. — Меня все знают! Я — Букин! Мне надо!
— Меня тоже все знают. Я — тетя Поля. Могу и в милицию позвонить, раз надо…
— Пусти, тетя Поля, по-хорошему! — сказал Букин, осердясь на вахтершу. — А то хуже будет!
— Ах, так! — тоже не на шутку рассердилась тетя Поля и, ухватив Букина поперек, поволокла к выходу. — Я таких букиных по сто выталкиваю за дежурство… Сказала — нельзя, значит — нельзя девушек беспокоить опосля десяти…
С этими словами она выбросила Севу на крыльцо. Никогда Букина не оскорбляли таким образом.
За окном общежития послышался девичий смех. Южная ночь окружила Букина. Светлячок, как случайная ракета, протек в сыром воздухе. Букин сел на скамью. Скамья была жесткая и неуютная.
На танцплощадке музыка еще не кончилась. Ударник бил оглушительно, будто букинское сердце, пережившее позор и насилие.
Завтра весь город будет знать, что его вышвырнули из девичьего общежития. И зачем он туда рвался? Что хотел сказать?
— A-а, мой крестничек! — завопил над ухом знакомый голос таксиста… — Так вот я тебе в прошлый раз не показал, как надо головой играть… Ты мало головой играешь. Только ногами. А головой можно такие мячи резать…
Таксист подбросил свою шляпу наподобие мяча и нетвердо покачнулся под ней. Шляпа упала на плечо, скатилась на асфальт. Таксист не успел боднуть ее головой, имитируя удар.
— Застрелиться и не встать! — сказал он. — Это я от усталости. Смена трудная была… А раньше получалось. Я тебя научу! Ба-а-а! Что за вид у тебя? Со Светкой поссорился?
Вот такие и разнесут. Все будут знать, что Букина вышибли из общежития и что Светка с ним разговаривать не хочет. Ведь он такая знаменитость… Тоска охватила Букина. И Севе захотелось стать незаметным пэтэушником, который в свободные вечера счастливо гоняет мяч со сверстниками.
— Ты куда? Постой! Я не успеваю! — застонал старичок, силясь догнать Букина. — Я хочу, чтобы ты стал настоящим футболистом…
— Да отстаньте вы все от меня! — ответил Букин и так трахнул консервную банку, попавшую под ногу, что жестянка со свистом перелетела стадионовский забор. Это был коронный букинский удар.