Впервые Ана чувствовала себя чужой в своем собственном теле. Всю жизнь она была чужой — в империи, в стране между гор. Без родины. Она находила общий язык только с наемниками. Но она всегда была самой собой, непоколебимой. По крайней мере так она о себе думала, но это оказалось неправдой.

Натиоле смотрел на нее. На его лице было отчетливо заметно сочувствие. Он говорил что-то, но она не слышала его слов.

Все годы ее жизни Флорес была надежным бастионом. При ней Ана никогда не чувствовала себя чужой. Ее далекий отец любил ее, Ана была уверена в этом, и она знала, что будет печалиться и о нем. Но смерть Флорес была большим горем. Она затмевала все, словно мир Аны разбился, оставив ее ни с чем.

Ана не пролила и слезинки. Боль была слишком большой, чтобы пробиться на поверхность. Не было ничего, что могло бы сравниться с ней, — ни волнение, ни слезы, ни крики. Эта боль выедала ее, оставляя пустой оболочкой, куколкой ее самой, которая бесстрастно смотрела на кузена. Словно кто-то другой занял место в ее теле, кто-то чужой, которого все это не волновало.

— Ана?

Слова Натиоле доносились будто издалека. Она знала это состояние. После некоторых сражений она чувствовала себя похожим образом. Словно по ту сторону этой жизни, словно шаг рядом с миром, но не в мире, где-то за пределами времени и пространства.

— Нам нужно выбраться из этого подвала и Дирии и сразу же возвращаться во Влахкис, — торопил ее кузен. — Страна окружена врагами, а если мы не предупредим отца и других, то придет конец. Не согласишься ли ты… сопровождать нас?

Вопрос оказался неожиданным. Блуждающий далеко разум Аны был жестоко возвращен в настоящее время и место.

— Что, во Влахкис?

— Да. Ты можешь пригодиться нам. Ты и твои наемники. Будет война, и для Влахкиса на кону все, за что мы боролись.

В голосе Натиоле звучала тревога, но на лице было упрямое выражение. Он хотел противостоять всему, что угрожало его родине. Он черпал из этого силу и уверенность. Уверенность, за которую Ана завидовала ему, ведь ее мир потерял свой стержень.

— Я буду сопровождать вас некоторый участок пути. Но потом я должна вернуться и выполнять свои задачи. Это — не моя война.

— Естественно, она твоя, — взорвался Натиоле. — Флорес тоже вернулась, когда Цорпад выступил против Мардева. Она приняла титул воеводы, когда Влахкису грозила гибель. Она знала, откуда она родом!

— Не говори о ней так, словно знаешь ее, — накинулась на него Ана.

В ее душе разгорелась ярость.

Ее мать лежала в земле Ардолии. Она боролась и против, и за масридов, но все же погибла от ненависти, от которой всегда старалась убежать. Кто-то взял на себя такой грех. По густым лесам страны между гор бродили убийцы.

Мысль об убийцах еще больше разожгла гнев Аны. Этот огонь вытеснил холод из ее членов, и она была благодарна ему. Не важно, что произошло, виновные должны заплатить за свои злодеяния.

Невольно ее рука скользнула к короткому мечу на бедре. «Если кто-то и должен отомстить за Флорес, то это должна быть только я. Если кто-то и будет мстить за смерть Тамара, то только я. Кто бы ни скрывался за этим, я найду их, и они заплатят за все, что наделали».

Ана не могла печалиться. Но она могла ненавидеть.

— Я буду сопровождать вас, Натиоле.

Он хотел возразить что-то, но она подняла руку, заставив замолчать.

— Не для того, чтобы бороться за Влахкис, а для того, чтобы наказать убийц родителей. Даже если для этого мне придется перекопать всю страну между гор — они от меня не уйдут!