Ночь была трудной, утро не обещало быть лучше. После вчерашней сильной бури погода резко изменилась, и теперь на небе ярко светило солнце.

Бормоча что-то себе под нос, Флорес сал Дабран перевернулась на другой бок и накрылась одеялом с головой, когда один из лучей добрался до ее лица; от этого головная боль только усилилась. Ее нога соскользнула с кровати и зацепила глиняный кувшин, который опрокинулся с невыносимым грохотом. Ругаясь, влахака поднялась и глянула на черепки, при этом ей показалось, что в лоб ей вонзились раскаленные копья. По крайней мере, она себя так чувствовала.

Застонав, она закрыла глаза руками. «Никогда, — поклялась она себе, — никогда больше не буду пить свекольный самогон, который продает Лареа. Пусть он расхваливает его как особо популярный напиток, но никогда!» Флорес осторожно тронула куски кувшина и уже хотела опуститься на соломенный матрац, как раздался громкий стук в дверь. Каждый удар отдавался громом в ее ушах, посылая новую волну боли в голову. Девушка раздраженно закричала:

— Да! Да! Проклятье, я иду!

Она осторожно пересекла небольшую комнату, в которой жила уже несколько месяцев, и глянула на разбросанную одежду. Она не могла вспомнить, чтобы у нее была такая шляпа, и в панике глянула на кровать. Но там никого не было, она спала одна, хотя воспоминания о последней части вечера были очень размытыми. Вздохнув с облегчением, она открыла дверь и с трудом успела увернуться от кулака неуклюжего мужика. Удар сопровождался руганью:

— Потаскуха! Распутница! Шулерка! Я выбью тебе зубы, сверну шею, ты, проклятая баба!

Флорес в замешательстве увернулась от неумелого и медленного удара правой и блокировала левую, поспешно выставив руку. Однако здоровый как бык мужик не унимался. Он попытался схватить девушку за ворот рубахи, которую она, очевидно, не сняла вчера ночью. Или просто не в силах была снять, так вернее. Скорее автоматически, чем намеренно, Флорес отпрыгнула, оттолкнула руки нападающего и крикнула:

— О духи темноты, чего ты хочешь? Кто ты вообще?

— Кто я? Кто я? — ошарашенно закричал мужик. — Я — тот, кого ты вчера обманула! Ты украла все мои деньги, стерва!

— Деньги? — удивленно переспросила Флорес, в голове заплясали обрывки воспоминаний.

Она увидела себя в большой широкополой шляпе, с картами в руках, хлещущей стакан за стаканом этот треклятый самогон.

— Да, деньги! Всю оплату за двенадцать дней, ты, дрянь! Я сделаю из твоей милой мордашки кашу, тебя родная мать не узнает! — орал мужик, надвигаясь на нее.

На этот раз Флорес была готова. Вчерашняя попойка еще не выветрилась, но девушкой управляли инстинкты и годы тренировок. Она ухватила правую руку нападавшего, которую он неосторожно выбросил вперед, стараясь нанести удар, пригнулась и перекинула мужика через плечо. Мужик с криком полетел на пыльный деревянный пол. Прежде чем он смог снова подняться, Флорес оказалась над ним, врезала ему правым локтем в область желудка и зажала горло.

— Послушай, ты, остряк, я тебя не обманывала. Я этого не умею. Кроме того, вчера я была слишком пьяной, чтобы такое сделать, понятно? — прошипела Флорес ему прямо в ухо.

— Мои деньги, на что мне теперь жить? — жалобно простонал мужик, но Флорес была непреклонной.

— Карточный долг — долг чести, мой друг!

Неожиданно мужик взревел, взвился и ударил ее кулаком в лицо. Хотя девушка и выдержала удар, но перед глазами затанцевали звездочки, а ее головная боль стала просто невыносимой. Стиснув зубы, она почти вслепую с трудом успела увернуться от удара по коленям. Вконец рассвирепев, Флорес ринулась вперед, как только зрение восстановилось, и обрушила на нападающего череду беспощадных ударов. Мужику оставалось только защищать лицо.

Любую попытку нанести ответный удар она блокировала, пока мужик снова не грохнулся на пол. Она сразу же запрыгнула на него и продолжила сыпать ударами, пока не услышала, как он взмолился:

— Нет, пожалуйста, нет, нет!

Только тогда, тяжело дыша, Флорес остановилась, но коленом она все еще упиралась в его грудь. Когда она заметила, что мужик всхлипывает, девушка опустила руку и прикрикнула на него:

— Соберись, ты, тряпка!

— Моя жена, мои дети, на что нам жить?

— Об этом ты должен был спрашивать себя вчера, перед тем как все продул! А теперь выметайся, пока я не переломала тебе руки!

— Прекратите! — неожиданно из-за двери раздался низкий голос, и Флорес удивленно выглянула в коридор.

В проеме входной двери она разглядела чей-то силуэт. Стоявший был худ, лицо скрывал капюшон.

Флорес медленно поднялась и оглянулась в поисках оружия. Меч оказался за кроватью, да и к тому же в кожаных ножнах. «Правило первое: всегда знай, где твое оружие», — с горечью вспомнила она одно из правил.

— Что происходит? — спросил незнакомец.

Мужик невнятно залепетал:

— Она обманщица, господин! Она обокрала меня! Все мои деньги, господин!

— Действительно? Вот как! И сколько же их было?

— Проклятье, этот пьяница врет, — вырвалось у Флорес, и она была готова убить негодного мужика, однако незнакомец предостерегающе поднял руку:

— Итак, сколько?

— Три сребреника, господин, — поспешил заявить побитый мужик.

— Вот, — крикнул мужчина, все еще скрывавшийся в темноте, и бросил ему небольшой мешочек, который, звякнув, упал на пол.

— Смотри, не пропей и это!

— Да, господин. Спасибо, господин! — ответил тот, прижимая мешочек к груди и протискиваясь в дверь мимо незнакомца.

Бросив на Флорес язвительный взгляд из-под опухших век, мужик убежал. Девушка устало осматривала комнату в поисках своих штанов. Мужчина все еще стоял в дверях.

— Доволен, Нати? Снова сделал доброе дело?

— Тихо, проклятье, — ответил Натиоле, быстро оглянулся и зашел в комнату.

— Что? Путешествуешь инкогнито?

— Ин… что?

— Хочешь, чтобы тебя не узнали? — пояснила Флорес.

Натиоле кивнул, закрывая за собой дверь.

— Разве я тебя пригласила? — сердито спросила Флорес, обнаружившая наконец в хаосе вещей свои кожаные штаны.

Натиоле откинул капюшон и хмуро глянул на девушку. Влахак был на целую голову выше, но такой же худой, как и она. Очень много врагов купились на эту худобу…

Но Флорес знала силу Нати, его ловкость и выносливость. Ей потребовалось несколько месяцев упорных тренировок, прежде чем она смогла регулярно побеждать его в поединках. Даже сейчас, когда она стала зарабатывать себе на жизнь мечом, Флорес не была уверена в исходе возможной дуэли с мятежником. Нати был намного опытнее и хладнокровнее, чем она.

— Ладно. Заходи, — пригласила Флорес своего старого друга, приседая в шутливом поклоне.

Девушка смахнула с лица несколько черных прядей и обнаружила, что на некоторые налипла какая-то вязкая субстанция, исследовать которую ей совсем не хотелось.

— Не очень хорошо выглядишь, — сухо констатировал Натиоле.

Флорес в целом была согласна с другом: длинные волосы спутаны, и, принимая во внимание ощущения в желудке, цвет лица был соответствующий — зеленый, наверное.

— Вчера было много влаги, Нати.

— Определенно. Ты на самом деле сломала бы руку этому несчастному мужику?

— Не будь смешным! Конечно, нет. Но он заслужил взбучку. Он ни с того ни с сего кинулся на меня с кулаками, — возразила Флорес.

— Он здорово разозлился. Проиграть три сребреника! Это же целое состояние, — объяснил Натиоле, но Флорес отмахнулась.

— Если бы я выиграла три сребреника, то точно прекратила бы пить свекольную сивуху. И моей голове было бы полегче. Он обманул тебя!

— Я дал ему двадцать, — невозмутимо бросил Натиоле.

— Что? Ты с ума сошел? — в отчаянии простонала Флорес.

— Нет. Я только что продал лошадь, которая… не принадлежала мне. Давай поедим. Я приглашаю. Я ужасно голоден, — предложил Нати, и Флорес согласно кивнула.

Однако сначала нужно было одеться.

Чтобы добраться до пояса с ножнами, ей пришлось лезть за кровать, и когда она обнаружила свой клинок, то сразу вспомнила, почему она вчера начала пить. Девушка опустилась на матрац, застонала и закрыла руками лицо.

— Он мертв, Нати, — сдавленным голосом сказала она.

— Нет, он совершенно сбрендил, но он не мертв, — с улыбкой возразил Натиоле.

Флорес подняла голову и удивленно взглянула на него.

— Мне рассказали, что его арестовали! И Цорпад точно не оставит его в живых!

— Ты знаешь, что в таких случаях говорят: собаки лают — ветер носит, — с усмешкой заметил Натиоле.

— Ясно, не слушай болтовню людей, я знаю! Но…

— Я встретил его, свободного и на диво живого, — продолжил воин, однако Флорес прервала его гневной тирадой:

— Это так похоже на него! Дурак! Ну попадись он мне! Он пожалеет, что его не сцапали ищейки Цорпада! Глупый, дурацкий, непостижимый осел… — сказала Флорес, подыскивая слова, при этом на глаза наворачивались слезы.

— Да. Именно так подумал и я, — смеясь, ответил Натиоле. — Пойдем. Я расскажу все по порядку за завтраком. И надень штаны как следует, что люди подумают?

Флорес ошарашенно посмотрела на себя и обнаружила, что и в самом деле натянула их задом наперед. После того как девушка привела себя в порядок, они отправились в трактир Лареа. Здесь у Флорес возникли смутные подозрения, что часть обстановки не пережила ее вчерашнюю попойку.

Натиоле жадно глотал яичницу с беконом и горячий хлеб, словно неделю сидел на голодном пайке, Флорес ограничилась кружкой воды. Сердитый трактирщик потребовал с нее деньги на новый стол и три стула, которые были вчера разбиты. Натиоле с усмешкой оплатил все.

Флорес осторожно глотала воду, но даже воду желудок принимал неохотно и возмущался. В конце концов девушка отставила кружку. Она изо всех сил пыталась игнорировать запах яичницы с беконом. Натиоле жевал и при этом тихо рассказывал:

— Я встретил его чуть севернее Орволя. Я прятался там у знакомых крестьян, после того как ищейки Цорпада неожиданно нагрянули во все наши надежные места. Меня преследовали до самого леса, но перед Орволем я смог оторваться и спрятался. И что ты думаешь, кто там объявился?

— Стен?

— Правильно. Но не один. Он был… с друзьями.

— Друзьями? — с сомнением переспросила Флорес.

— С троллями, — прошептал Натиоле, окинув взглядом пустой в этот час трактир.

Казалось, что Нати боится, будто стены подслушивают его слова.

«Вот таким человек становится, когда вынужден постоянно скрываться», — сочувственно подумала Флорес. Прошло несколько мгновений, прежде чем до нее дошел смысл того, что она только что услышала.

— Тролли? Ты надо мной смеешься, Нати?

— Нет! Стал бы я такое говорить? Огромные монстры, темные, с вот такими клыками и когтями! — описывал влахак и при этом размахивал деревянной ложкой, видимо, чтобы усилить впечатление.

— Тролли? Настоящие тролли? Большие злые людоеды? — недоверчиво уточнила Флорес.

— Да! Они хотели съесть крестьян, но Стен остановил их.

— Если ты меня дуришь, Нати, то я не только руку тебе сломаю, — пригрозила Флорес, хотя была уверена, что в настоящий момент он легко бы справился с ней, учитывая ее похмелье.

— Ну, я же тебе говорю! Итак, Цорпад приказал отвезти Стена в лес… — снова начал Натиоле, но Флорес перебила его:

— Этот трижды проклятый чертов подлец, с него надо кожу содрать!

Затем она заметила взгляд Натиоле и успокоилась.

— Да, надо, — ответил ей друг. — Почему бы тебе не заняться на досуге?

— Прекрати, Нати, я не о мятеже. Я имела в виду Стена, этого глупца. Я сто раз говорила ему, что если он не возьмется за ум, то поплатится своей жизнью.

— Ум. Значит, позволить извести народ — это умно? — горько возразил Натиоле и показал на убогий, пустой трактир. Флорес подняла руку, как бы защищаясь.

— Я не имела в виду прекратить мятеж! Я имела в виду, что ты должен прекратить дурить меня!

Расстроенный Натиоле снова вернулся к своему завтраку, не удостаивая Флорес больше и взглядом. Ее решение не участвовать в борьбе брата-близнеца ни Натиоле, ни Стен принять не могли. А Флорес не понимала, чего они стремятся достичь своими глупыми вылазками в укрепления Цорпада.

Масриды правили страной более двухсот лет, их воины прекрасно обучены и вооружены. Ни одному влахаку не удавалось даже на шаг приблизиться к тому, чтобы пошатнуть их владычество. Даже великую, воспеваемую влахаками на каждом углу осеннюю битву едва ли можно считать победоносной. Влахаки, конечно, выиграли на поле сражения, но им все равно навязали мир на условиях Цорпада. А мятеж — это безнадежная борьба, которую ведут упрямые люди с перекрученными идеалами, и эти люди рано или поздно гибнут.

И Стен, который снова — уже в который раз! — заглянул смерти в глаза, из их числа. Флорес знала, что он не образумится. Нет, ее брат будет бороться, пока не будут изгнаны масриды либо пока не погибнет он, и Флорес не сомневалась, что последнее — гораздо более вероятный исход событий.

Она сердито уставилась на Натиоле, которого знала с тех пор, как они со Стеном прибыли в Дезу, и который уже тогда боролся за свободу влахаков. В отличие от своего брата, Флорес, повзрослев, рассталась с мечтами и иллюзиями Натиоле. Она быстро поняла, что дело влахакских мятежников проиграно изначально. Смерть родителей была хорошим доказательством того, насколько бесперспективна борьба. И девушка решила жить в стране под властью масридов, устроившись так хорошо, как это только возможно.

— Кровь — не вода. Вы — семья. Ты можешь убеждать себя, но не меня, что ненавидишь его, — Натиоле прервал ход ее мыслей.

Флорес угрюмо глянула на него и устало возразила:

— Кровь точно не вода, Нати! Она льется из ран. Вся, до капли. И наступает смерть. И так каждый день. Каждый день, каждую ночь. Если не умер сегодня, умрешь завтра или послезавтра. Я устала ждать вести о его смерти. Или о твоей.

Нати долго пристально смотрел ей в лицо, однако она выдержала взгляд. Он пробормотал, уткнувшись в тарелку:

— Мне жаль, Флорес.

— Ладно. Вы выбрали свою жизнь, а я свою. Рассказывай дальше.

— Итак, Стен был в той клетке… — продолжил мятежник, но Флорес снова прервала.

— Клетке?

— Да, они подвесили его в клетке в лесу, а тролли нашли нашу птичку и прихватили с собой. Видела бы ты его!

Флорес громко рассмеялась и попросила продолжать.

— Ну да. Но Стен днем освободился. Эти чудовища закрыли в подвале меня и всю семью, но днем они… как мертвые. Ты же знаешь, говорят, будто тролли на солнце превращаются в камень, — объяснил Натиоле, и Флорес кивнула.

— Но это не так. Они просто спят, только очень крепко, и их невозможно разбудить. Стен освободился из клетки и выпустил нас из подвала. А потом отослал меня и крестьян. Он захотел остаться и поговорить с троллями.

— Что? Поговорить с троллями? Так похоже на Стена! Что за очередное безумие?

— И я так сказал! Но разубедить его не смог. Как оказалось, что ни делается, все к лучшему. Когда я пришел в Орволь, один форбс узнал меня. Он натравил жителей деревни, и селяне не смогли сопротивляться священнику. Не успел я опомниться, как снова оказался в подвале, только на этот раз связанный.

— Столько усилий ради простых людей, которых вы хотите освободить! — язвительно вставила Флорес, но Натиоле покачал головой.

— Они боятся. И кто может винить их в этом? Я их не упрекаю. Это крестьяне, Флорес, не воины, у них семьи и земля. Ты хочешь поспорить?

— Нет, нет, рассказывай дальше.

— Форбс отправил гонца, и ночью за мной приехали солдаты. Они хотели забрать меня в Теремию, но, по счастливой случайности, снова появился Стен.

— Что, в Орволе?

— Да! Он и один тролль. Они напали на солдат в лесу и освободили меня. Я скакал как сумасшедший на лошади, к которой, кстати, был привязан. Стен меня перехватил, приказал уходить в лес. Я спрятался в подлеске и ждал.

— А Стен?

— Я точно не знаю. Когда я ускакал, в деревне оставались воины. Я следил за дорогой из Орволя в Теремию, но по ней никто не проезжал, кроме тех, кто преследовал меня. Если бы Стена поймали, то провезли бы мимо. Я прятался очень долго.

— То есть ты не знаешь, жив ли он? — разочарованно спросила Флорес.

— Точно не знаю, но я верю.

— Ты просто веришь?

— Вспомни историю в Дабране, тогда мы все тоже думали, что он мертв.

— И был бы мертв! Пробраться в замок! Он сумасшедший!

— Да, но он тогда почистил ползамка, не так ли? Забрал вещи — ваши, по праву наследования. А если бы Хази в тот день э-э-э… случайно не уехал в Теремию… То тогда бы он отомстил и за смерть ваших родителей!

— Возможно. Но все-таки это было чистое самоубийство, даже несмотря на то, что он хорошо ориентируется в крепости, — заявила Флорес.

— Наверное. Но цсиро Хази был вне себя от ярости, люди в Дабране смеялись над ним. Стен даже поднял проклятое знамя.

При воспоминании о том, как в первый раз она услыхала эту историю от странствующего поденщика, Флорес не удержалась от улыбки. Стену тогда удалось тайно проникнуть в замок Рабенштайн и украсть кое-что из того, что раньше принадлежало их семье, прямо из-под носа охраны. К тому же он взял часть денег и украшений и напоследок на флагштоке самой высокой башни вывесил старое знамя с их гербом, чтобы вся округа видела. Однако его обнаружили, когда он спускался с башни, и гонялись за ним по всей крепости. В конце концов охрана окружила его на крепостной стене, но ему удалось уйти, совершив отчаянный прыжок в ров.

Весть о его выходке и бегстве распространилась по стране с быстротой молнии, даже появилась песня, которую влахаки пели, когда поблизости не было масридов. А цсиро Хази стал объектом шуток, хотя баро жестоко отомстил своим подданным за потерянную честь.

Но Флорес также помнила о другом. О том, как ждала брата, а он все не появлялся после своего дикого прыжка в ров. Все считали его мертвым, потом выяснилось, что в это время он скрывался в лесах от преследователей. Стен раздал добычу крестьянам, своим соратникам и их семьям. Неудивительно, что простой люд любил Стена сал Дарбана. Он давал им надежду. Ложную надежду, считала Флорес, так как, за исключением маленьких неприятностей, мятежники не наносили масридам никакого особого вреда.

Это не удалось даже Ионне сал Сарес с ее войском.

Стен и Флорес не раз ссорились по этому поводу, даже их последняя встреча закончилась спором, и Стен ушел сердитым и оскорбленным. Ему вслед она произнесла слова, которые не имела права произносить. Наверное, у нее все-таки будет возможность попросить у брата прощения…

«Ну почему этот проклятый упрямый дурак направляется в Теремию? — мучилась Флорес. — Ведь ясно же, что для него это самое опасное в мире место!»

— Мне нужна твоя помощь, — неожиданно произнес Натиоле, и Флорес вопросительно посмотрела на него. — Здесь что-то происходит, но мы точно не знаем что. Надо связаться с некоторыми людьми, но я не представляю, какие тайники еще надежны.

— И ты сразу же подумал обо мне, своей старой подруге, которой снова можно нанести визит, — язвительно прокомментировала Флорес.

— Нет. Я не просил бы тебя, если бы это не было так важно. Вообще, я пришел, чтобы сказать, что вести о смерти твоего брата не соответствуют действительности.

Некоторое время Флорес смотрела в светлые глаза Нати, но не смогла разглядеть ничего, кроме искренней заботы. Поэтому девушка кивнула. Натиоле всегда был словно старший брат для близнецов, с тех пор как они прибыли в Дезу, одинокие и напуганные. Верные подданные их родителей помогли им тогда выскользнуть из Дабрана. О самом бегстве у Флорес сохранились лишь смутные воспоминания — длинный туннель, освещенный мерцающими факелами, и бешеный галоп по темному ночному лесу.

Зато она очень хорошо помнила отца, который, стоя перед ней и Стеном на коленях и прижимая их к себе, говорил, что теперь они должны быть сильными и храбрыми. Их мама готовилась к побегу, она послала слуг в город, чтобы достать лошадей; масриды были уже во дворе крепости, и ворота уже трещали от их ударов. Затем она со слезами на глазах попрощалась с ними, и Карайн, их старый майордом, вывел близнецов из замка через подземный ход.

Только после того, как дети прибыли в Дезу, они узнали всю правду. Как Хази, которого Цорпад отправил в Дабран в качестве гонца, сообщил масриду о крамольных планах влахака, Дабран должен был платить лен за свою верность и преданность масридскому властителю. Как их отец и мать сражались, чтобы позволить детям скрыться. Их мама, гордая и красивая Ана сал Дабран, погибла с мечом в руке на сторожевой башне крепости Рабенштайн, когда масриды взяли ворота и ворвались во внутренний двор, а отец был сильно ранен и на следующее утро казнен на рыночной площади как преступник.

Когда Флорес услышала о том, что ее отец погиб на костре, в ней что-то сломалось, а в сердце поселилась боль. Она чувствовала, что такая же боль живет в сердце брата.

По ночам близнецы спали обнявшись, напуганные тем, что оказались в незнакомой обстановке, а еще сильнее страшной потерей, свалившейся на них. Хотя к ним все окружающие были дружелюбны и щедры, особенно Ионна сал Сарес, правительница Дезы.

Многие влахаки, которые скрывались в Мардеве, потерявшие друзей и семьи в сражениях с масридами, также заботились о близнецах. Тем не менее поначалу Стен и Флорес чувствовали себя одинокими и потерянными, пока не познакомились с Натиоле Таргузи, его шутки всегда вызывали у них смех.

Хотя молодой человек и был всего на несколько лет старше близнецов, он вроде как усыновил их, стал их другом, примером для подражания.

Но если Стен восхищался своими кумирами — Ионной и Натиоле — и решительно заявил сестре, что однажды отомстит за родителей, Флорес считала, что это бессмысленное решение. Тайно она поклялась себе, что никогда не закончит так, как ее родители, не станет еще одной жертвой борьбы за свободу.

Стен, как только стал достаточно взрослым, чтобы сражаться, вместе с Натиоле и другими отправился бороться с масридами. Флорес же осталась в Мардеве, однако в какой-то момент двор в Дезе стал ей просто невыносим: гнетущая атмосфера осадного положения, отсутствие каких бы то ни было других тем, кроме обсуждения войны и достижения желанной свободы, тягостное ощущение смерти — постоянного спутника влахаков. Преисполненный ненависти к мятежникам, которые отчаянно сопротивлялись его господству, Цорпад устраивал каждый раз все более ужасные казни тех, кого удавалось поймать. Поэтому список молодых людей, которые больше никогда не увидят родину, неуклонно пополнялся.

Однажды Флорес молча собрала свои вещи и оставила Дезу, а значит, и войну за спиной. С тех пор она пробивалась в этой жизни самостоятельно, зарабатывая в качестве наемницы. Она неплохо жила: в смутные времена торговцы и богатые путешественники нуждались в охране.

Она отказалась от своего имени и происхождения, и единственными ниточками, связывающими ее с прошлым, были брат и Натиоле, которые периодически навещали ее, когда оказывались поблизости. В Мардев Флорес не возвращалась, как-то не тянуло…

Накануне, когда она от влахаков в таверне узнала об аресте Стена, то почувствовала даже что-то вроде облегчения: ужасное время ожидания смерти прошло, и она дико и необузданно, по старой традиции влахаков, отметила прощание со своим любимым братом-близнецом. Флорес заливала горе реками алкоголя и пела песни с незнакомцами, — песни, которые стоили бы ей головы, если бы их услышали масриды. Она знала, что Стену бы понравилось, если бы он узнал, что она ценит старые традиции, но в это мгновение она была скорее сердита на своего упрямого братца и всю компанию мятежников, которая его окружала.

— Ну как, ты поможешь мне? Ради старых добрых времен? — в отчаянии спросил Натиоле.

— Да, Нати, ради старых времен. Но не впутывай меня в свои истории.

— Нет, не беспокойся, это не долго. Мне нужно только найти того, кому я мог бы сообщить, а потом я снова исчезну, — заверил ее Нати, и Флорес вздохнула.

— Кто сможет сопротивляться таким прекрасным голубым глазам? — сказала она с наигранной серьезностью, и мятежник громко рассмеялся.

— Ха, и это говоришь ты! Боюсь, что во время всех наших похождений я всегда был на втором месте в том, что касается внешности! И неважно, был рядом Стен или ты, моя дорогая!

— Ты обходителен, как всегда, Нати, — ответила Флорес. — Особенно если учесть, что ты только что из лесу и выглядишь соответствующим образом. Пойдем.

Бросив последний взгляд на Лареа, который подошел, чтобы убрать посуду и вытереть стол, они покинули трактир.