Боль стала огнем, огонь — льдом, лед вернулся к боли. За болью, жаром и холодом я ощущала, как что-то корчится, что-то кричит.

А потом поняла, что это я.

Я выла в голове, но другие молчали. Я ощущала их. Отчаяние, боль, страх. Подчинение. Я плакала с ними, боль двигалась через нас снова и снова, заставляя сдаться.

Голос донесся сквозь боль.

— Ты — мой курок.

Я ненавидела этот голос. Я качала головой, но не чувствовала, чтобы тело двигалось. Я кричала «нет», но звука не было.

— Сэр, может, стоит дольше воздействовать на нее прибором. Она нужна нам подчиненной.

— У меня есть власть. Посмотри на нее.

— Лучше оставайтесь за защитной стеной.

Гнев поднялся выше боли, и мысли стали ясными. У меня уже не было тела, но был разум, хоть он боролся с приказом подчиниться, сделать то, что хотел герцог. Я собрала себя в тесной точке между сердцем и желудком, где я всегда носила собранную боль. Меня было немного, но это была я.

Я копила это.

Голос вернулся.

— Ты — мой курок.

Я молчала и ничего не выдавала. Хотела сказать «да» и раскрыть все. Нужно было согласиться, служить, это тянуло меня, словно боль, что тянула пальцы.

Я отгоняла боль. Я не подчинюсь. Они не сделают меня уступчивой. Мой разум был сильным.

Разум был моим.

— Ты — мой курок.

Я хотела согласиться, но гнев, который пробудил голос, затыкал меня.

— Почему она все еще борется?

— Сэр, я говорил, что потребуется время.

— Не так много. Мятеж ухудшается. Это идеальная возможность для полной проверки.

— Мы не можем давить на нее так сильно, пока не знаем…

— Ты — мой курок! Мой, слышишь? Мой!

Я подавила боль и улыбнулась.

Боль была постоянной, руки и ноги все время покалывало, но низкое пульсирование было новым. Оно было не сильным, не было связано с моментами тишины перед возвращением боли. Пульсирование было связано с криками.

Диск пытался поглотить меня. Стучался в мой разум и душу, требовал впустить.

Нет.

Я боролась, заставляла пальцы отпустить и вспыхнуть, остановить тех, кто просил меня делать то, чего я не хотела. На миг я ощутила движение.

Нет, не движение. Давление в плечах. Туда-сюда. Меня трясли.

— Ты — мой курок! Скажи это! Ты — мой курок! Ты. Мой. Курок.

Боль двигалась. Я боролась, но она пробралась внутрь, растеклась вокруг скрытой меня. Необходимость подчиниться подавила гнев, что оберегал меня. Не так долго я боролась. Моя воля угасала с каждым ударом боли, пока…

— Я… ваш… курок.

— Ура!

— Пусть постоит дольше, проникнется. Нам нужно, чтобы она была податливой.

Виннот. Герцог.

Картинки вспыхивали в голове, лица и места. Бледная Тали в комнате в башне. Айлин смотрела на меня из-за решетки. Забиратели, прикованные к металлу. Хрупкий герцог кричит, чтобы я была тем, чем не хотела.

— Глупости. Мы сделали это, у нас власть. Я хочу это проверить.

…я была ему призом…

Я никому не была призом.

Я пыталась соединить слова, но они не шли дальше мыслей. Они ускользали с волнами боли, пробивающей меня, уносящей всю защиту, что я начала строить. Я задержала дыхание. Снова и снова, по капле, боль копилась во мне, пока проходила сквозь меня.

Мне хотелось выстрелить ею. Уничтожить ее. Уничтожить его.

— Я…

Горло сдавило.

Испуганный вскрик:

— Она говорила?

— Невозможно, Виннот. У нее нет воли делать что-то, кроме того, что я скажу.

У меня была воля, но я не могла дотянуться до нее. Она была на дне реки боли. Я должна была нырнуть и схватить ее… я задержала дыхание и погрузилась.

— Не… курок.

— Она говорила!

— Не важно. Она сделает сказанное. Как и все они.

Я не буду делать то, что мне говорят.

— Я. Не. Курок.

Безумный шепот. Слова со страхом. Они боялись меня и того, что я найду на дне реки.

— Может, стоит уйти за стену.

— Боишься, Эркен?

Я вдохнула раз, другой, погрузилась в реку снова. Холодная тьма была за жаром. Я нащупала что-то пальцами.

Яркая искра, как солнце на воде.

Я копнула глубже, обхватила это пальцами и потащила с собой на поверхность.

Лиловая фиалка.

Тали. Дом.

Я должна бороться с герцогом, как все они боролись. Бороться как… Я посмотрела на Ланэль напротив меня. Она боролась со мной, когда я пыталась передать ей боль в Лиге. Отказывалась от боли, которую я толкала в нее. Могла ли я бороться?

Я закрыла глаза и представила боль, передающуюся от Забирателя к Забирателю. Я прищурилась, заставляя ее стать тоньше, когда она проходила через меня. Я собирала ее между сердцем и желудком, хотя она кричала и пыталась вырваться. Я ловила ее туда.

Она была моей.

— Проверим. Введите его.

Я открыла глаза. В комнату втащили мужчину, закованного в цепи.

Солдаты толкнули его на стул и приковали цепи к стене.

— Ты — мой курок, — сказал мне герцог. — Досчитай до десяти и стреляй в того мужчину.

Нет.

Мой голос не слушался разума.

— Раз, два, три…

Шаги спешили прочь, дверь захлопнулась. Нужно послушаться, вспыхнуть, это желание было на поверхности реки боли.

— …восемь, девять, десять, — боль заполняла пустоту.

Вжих!

Иглы жалили мою кожу, обжигали веки. Забиратели вокруг меня кричали, резкая нота поверх тихих стонов. Мужчина на стуле закричал и обмяк, его кожа была красной.

Нужно было вспыхнуть, это желание снова втекало в меня.

Дверь открылась.

— Впечатляет. Он еще жив?

Пауза.

— Да, сэр.

— Хмм. Она может управлять тем, сколько выпускает?

Управлять…

Я представила обруч из пинвиума, одуванчики утонули в реке боли. Она обрушилась на меня злым потоком.

ВЖИХ!

Мужчина на стуле закричал и попал в тумане, одуванчик ударился о камень. Другие голоса кричали близко и далеко, их было слишком много. Металл звенел о камень.

— Хватит! — хриплый голос был полон боли. — Хватит вспыхивать!

Пинвиум под моей рукой пылал. Боль билась об меня.

«Все дело в контроле, — говорил папа, придавая раскаленному голубому пинвиуму форму молотом. — Надавишь слишком сильно, выстрелишь раньше, чем будешь готова. Слишком слабо, и никогда не выстрелишь. Нужно найти баланс между этим. Попроси его делать то, что хочешь ты. Чары в работе с пинвиумом, а не против него».

— Нет.

— Ты — курок. Слушайся и перестань вспыхивать!

Я хотела взорвать все, я боялась, что желание разорвет меня. Это было хуже необходимости слушаться. Я потянула из диска боль, чтобы вспыхивать было нечем. Пинвиум скулил, кричал в моей голове. Он хотел мою боль. Хотел управлять мной.

Помоги мне, кусок голубого металла. Помоги, и мы оба победим.

Я не могла подчиниться. Мне нужен был компромисс, чтобы диск и боль получили желаемое и оставили меня в покое. Я представила, как вокруг оков растут маленькие одуванчики. Осторожно подуть, чтобы отлетела лишь часть семян.

Вжих.

Забиратели закричали. Пинвиум заскулил сильнее, пол дрожал под ногами.

— Сэр, держитесь, мы заберем вас отсюда!

Сапоги топали по камню. Тащили тела. Хлопали дверями.

Я прижала ладони к пинвиуму. Забиратели проснулись, их глаза были огромными и испуганными. Они боролись с оковами. Нужно было вспыхнуть. Я сосредоточилась на металле, приковывающем нас к диску.

Вжих.

Забиратели закричали и дернулись в оковах. Некоторые упали на пол, оковы сломались.

— Бегите, — процедила я, борясь с желанием вспыхнуть снова. Оно давило желание подчиниться герцогу, Винноту, даже себе. Забиратели отпрянули, выглядя растерянно. Некоторые пошли к двери. Другие шатались и падали.

Я прижала ладони к пинвиуму, диск сиял темно-синим под металлом, как письмена на печи. Воздух мерцал над ним, земля гудела под ним. Металл выглядел раскаленным, но пинвиум был не горячее камня летом. Теплый, но не обжигал.

Меня.

Боль полилась из диска, окружила меня, пытаясь подчинить меня. Я хотела вспыхнуть сильнее, но не все Забиратели вышли из комнаты. Кожу покалывало на всем теле. Пинвиум выл и просил освободить его. Боль двигалась по кругу, но попадала теперь только в меня.

Нужно было выпустить ее, хотя разум кричал мне остановиться.

ВЖИХ!

Моя изорванная окровавленная одежда исчезла. Крики затихли.

ВЖИХ!

Стены трескались. Камень под моими коленями крошился. Серебристо-голубой металл отлетал кусками. Песок пинвиума сыпался с оружия, нечистый металл рассеивался. Звук в голове — камень о камень, а потом что-то во мне… изменилось. Нет, не только во мне, но и в диске. Волна… чего-то… катилась между мной и диском, бурлила.

Я упала на колени среди песка пинвиума, еще падающего на меня. Я отползла, разбитый пол впивался в ладони и колени. Я ползла между брошенных мечей и красного тумана.

Меня мутило сильнее, чем раньше. Я заставила себя встать на колени. Оглянулась на то, что точно там было.

Пинвиум с письменами.

И больше ничего. Серебристо-голубой металл, нечистый пинвиум рассеялся, а это осталось. Я слышала его, ощущала. Письмена сияли голубым, были вырезаны глубоко и пульсировали, словно билось сердце.

Как мое сердце.

Письмена пульсировали. Моя кожа трескалась.

Боль. Там пульсировала боль, но…

Письмена вспыхнули снова, воздух покинул мои легкие.

Я ощущала слабость.

Письмена вспыхнули. Сердце трепетало, словно из меня высасывали жизнь.

Святые, что я наделала?