Весть о предстоящем ремонте железнодорожного моста через Мэлдон-Уэйр распространялась по Бенсонс-Вэлли, подобно слухам об открытии золотоносной жилы. Безработные стали надеяться, что кризис скоро кончится, по крайней мере в Бенсонс-Вэлли. Однако вышло не так. Из пятидесяти нанятых для ремонта безработных только шестеро были местные, а остальные из Мельбурна.

Наверно, управлению железных дорог обошлась бы дешевле постройка нового моста, чем ремонт старого. Да и быстрее двигалось бы дело.

Даже те парни, которые делали этот ремонт, признавались, что работа шла со скрипом. Сколько ни изощрялся Одноглазый Гарри Хоуган, десятник, он ничего не мог поделать с иногородними безработными: кому придет в голову ломать хребет за два фунта двенадцать шиллингов в полмесяца!

Нам, шестерым местным жителям, платили щедро по тем временам — четыре фунта в неделю. Но если говорить правду, мы работали еще хуже, чем мельбурнские безработные.

Мы не боялись тяжелого труда. Мы явились жертвами обстоятельств, вернее, не мы, а Одноглазый Гарри…

Мэлдон-Уэйр — это естественное водохранилище. В результате обильных дождей, выпадающих обычно в штате Виктория, уровень воды в этом водохранилище был очень высок почти круглый год. А что касается моста, то это был один из самых неуклюжих памятников железнодорожного строительства, которое началось вокруг Мельбурна еще в пятидесятые годы прошлого столетия.

Слов нет, в те далекие времена мост должен был выглядеть солидным сооружением. Пассажирские поезда и товарные составы спускались с холма от станции Мэлдон, потом с разгона брали подъем и опять неслись вниз, к пропасти, через которую был перекинут мост, затем поднимались на небольшой холм, в третий раз мчались вниз, огибая Локоть Дьявола, и наконец тормозили у вокзала Бенсонс-Вэлли. Сколько я помню себя, не только у пассажиров, но и у машиниста и кочегара мороз пробегал по коже, когда поезд гремел на всем ходу по этому скрипящему мосту, готовому каждую минуту развалиться.

И вот управление железных дорог решило начать ремонт моста. Деревянные фермы, источенные термитами, надо было укрепить стальными перекладинами, а на колее, проходящей по мосту, сменить все шпалы.

За четверть часа до перерыва на завтрак мы, ремонтники, уже слезали с лесов и неторопливо плелись к дальнему концу моста. Там каждый съедал захваченные из дому сэндвичи и выпивал кружку холодного чая. Потом так же медленно возвращались. Работали, что и говорить, спустя рукава, хотя и не сговаривались, — просто таковы были условия работы.

На двух выступах по обе стороны моста было слишком мало места, чтобы все мы могли уместиться там и переждать, когда проходил очередной поезд. И вот за целых полчаса до того, как вдали появлялся паровоз, все пятьдесят человек бросали работу и тащились на дальний или ближний конец — кому как нравилось.

Когда Одноглазый Гарри убедился, что ругательства и угрозы ни к чему не ведут, он затребовал из города дополнительный запас шпал и приказал соорудить из них еще несколько площадок. Шпалы доставлялись в вагонетках из Мэлдона, за три мили от моста. Грузили по дюжине шпал на каждую вагонетку — или меньше, если это было возможно.

В старину говорили: история тем смешнее, чем лучше знаешь ее героев. Поэтому давайте познакомимся с двумя почтенными мужчинами, которых все в нашем городке знали не столько по именам, сколько по кличкам, — с Фредди Живоглотом и Спарко Ругателем.

Спарко вполне заслужил свое прозвище: он отличался необыкновенным пристрастием к сквернословию. У него это была не просто дурная привычка, а подлинно высокое искусство. Слушать его ругательства было наслаждением. Мало того, что он вставлял крепкое словцо в каждую фразу, он ухитрялся размещать ругательства даже внутри слов! Мне говорили, что монахиня из соседнего монастыря, послушав однажды ругательства Спарко, сказала, что это лучше любой молитвы. Все, кто знал Спарко, согласились с этим. А если друзья к кличке «Ругатель» все-таки прибавляли имя «Спарко», то это потому, что знали его с детства, когда он еще не научился ругаться…

Фредди получил наименование Живоглот вот по какой причине: у него, как говорили, не было глотки, вернее, мягкого неба или как это там называется, — словом, той части глотки, которая не позволяет слишком быстро глотать пиво. Фредди мог выпить двенадцать кружек пива ровно в одну минуту. Сколько раз приезжие оказывались в дураках, когда бились об заклад, говоря, что это против науки! Я-то, правда, сам не видал, как он вливает в себя эту дюжину кружек в минуту, зато видел, как он выпил семь кружек за полминуты, но потом желудок у него взбунтовался и ему пришлось опорожниться в канаву возле «Королевского дуба». Мы были вынуждены тогда отдать последние три шиллинга заезжему коммивояжеру, которого мы уже считали заведомо битым.

Фредди мог также съесть в минуту одиннадцать порций мороженого — это я видел однажды вечером собственными глазами! Нас было четверо, и мы только что вернулись после упаковки яблок в ящики. Деньжат у каждого было вволю, мы сидели в «Королевском дубе» и предавались любимому занятию — потягивали пиво и рассказывали друг другу всякие небылицы. Уже стемнело, когда мы услышали чьи-то шаги на тротуаре.

Дан Уотсон, владелец трактира, который пил пиво вместе с нами и в то же время зорко поглядывал на подозрительных типов, чтобы в случае необходимости предупредить пьющих в «буфете», пошел навстречу шагам, говоря:

— Это не иначе, как Фредди Живоглот.

И в самом деле это был Фредди. Дарки решил, что сейчас можно будет повеселиться.

— Ставлю два боба. Фредди съест дюжину порций мороженого быстрей, чем пес отца Бейли! — крикнул он.

Все с готовностью приняли пари, ведь предстояла схватка двух чемпионов! Если и был кто-нибудь на свете, кто мог бы жрать мороженое быстрее, чем Фредди Живоглот, так это чистокровный кокер-спаньель нашего священника отца Бейли. Пес как раз сидел в машине своего хозяина, дожидаясь, когда тот выйдет из кинотеатра: отец Бейли смотрел картину каждую неделю…

Кто-то выскочил за дверь и принес собаку, которая цапнула-таки за палец нахала, посмевшего приблизиться к старой машине священника. Еще кто-то сбегал на угол в лавку и доставил на подносе две дюжины порций мороженого, по пенни каждая.

При виде любимого лакомства пес стал облизываться; пришлось придержать его за ошейник, чтобы он не набросился на поднос прежде, чем будут выработаны условия матча.

Все сделали ставки. Фаворитом оказался Фредди, за него надбавили по пенсу-другому. Он самолично поставил за себя два боба. Это означало, что он уверен в себе: говорили, будто он не рискнул бы и пенсом, если бы ему предложили поставить даже на восход солнца. Однако он выговорил следующее условие: мороженое должно было быть вынуто из бумажных стаканчиков; глотать их он отказывался — они были слишком сухие. Словом, все сделали ставки, за исключением собаки. Может быть, азартные игры были противны ее религиозному чувству.

Дарки поставил собаку по одну сторону подноса, а Фредди на четвереньках занял позицию напротив. И великое состязание началось.

Дан Уотсон кидал порцию собаке, Фредди хватал другую. Пес ловил пастью и глотал мороженое, громко чавкая и ворча; Фредди делал свое дело без единого звука. Это было довольно мрачное зрелище; при слабом свете уличного фонаря собака, рыча, ловила на лету шарики мороженого, а Фредди ртом хватал их с подноса, и они молниеносно исчезали в его глотке.

Возбуждение зрителей росло. Соперники шли вровень — каждый поглотил уже по шесть порций. Потом Фредди стал обходить противника, счет стал 10 : 9. Послышались восторженные крики: Фредди управлялся с двенадцатой порцией, а пес только еще доедал одиннадцатую! Пока шли расчеты по ставкам, Фредди — физиономия у него была бледно-зеленая — отправился к канаве, чтобы освободиться от лишнего груза в желудке…

Таковы два главных героя нашей истории, Фредди Живоглот и Спарко Ругатель. Казалось, они терпеть не могли друг друга, но вот поди же, по какой-то необъяснимой причине всю жизнь были неразлучны эти два дружка.

Единственное доброе слово, которое я услышал от Спарко о Фредди, звучало примерно так:

— Ежели он (так его и этак) родился с (такой-этакой) глоткой, так это потому, что его старая (далее невыразимо) мать забыла (непечатно) придушить этого без(трам-тарарам)дельника во время (тут следовало нечто непроизносимое) родов.

А Фредди в свою очередь выражался насчет Спарко так:

— Если бы Спарко не ругался, он был бы самым неразговорчивым человеком на свете.

Вы, может быть, спросите, кто ленивее всех работал на мосту, вам каждый ответит, не задумываясь: Спарко и Фредди! Боже упаси, у них не было ни малейших принципиальных возражений против работы, но за долгие годы безработицы у них сложилась неистребимая привычка бить баклуши и всячески отлынивать от дела.

Так вот, в одно прекрасное утро надо было кому-нибудь из ремонтников отправляться за новой порцией шпал. Одноглазый Гарри был не в духе и ругался не хуже, пожалуй, чем сам Спарко. Доведя себя до белого каления, он обратился к Спарко и Фредди, которые тихо и мирно сидели в холодке с видом людей, наслаждающихся заслуженным отдыхом.

— Эй вы, пара незаконнорожденных ублюдков! — прохрипел он. — Вы палец о палец не ударили с тех пор, как вы здесь! Я покажу вам, как волынить, вы у меня попляшете!

— Мы и не думаем (непечатно) во(трам-тарарам)лынить, — спокойно возразил Спарко. — Мы делаем нашу обычную (непроизносимую, такую-этакую) работу.

— О, знаю я вас! — бушевал Одноглазый Гарри. — Приказываю тебе и твоему долговязому дружку сейчас же бежать в Мэлдон и пригнать вагонетку шпал!

Спарко и Фредди потащились к восточному концу моста, подняли вагонетку, поставили ее на рельсы и медленно, с видом не щадящих себя тружеников покатили ее вверх по склону холма в направлении Мэлдона.

— Через час быть здесь, или я сверну вам ваши грязные шеи! — закричал им вслед десятник.

Мы, все оставшиеся, старались спрятать улыбку, видя, как Одноглазый Гарри озирается вокруг, ища, на ком бы еще сорвать злость. Мы готовы были побиться об заклад, что Спарко и Фредди не вернутся раньше обеда, как бы ни разорялся Одноглазый.

Уже было далеко за полдень, а наши дружки все не появлялись. Мы притворялись, что работаем, а Гарри клялся, что спустит шкуру «с этих ленивых ублюдков». В два часа десятник был готов — попадись ему кто под руку, он убил бы его на месте! В три часа он отправился на конец моста и, видно, собрался сесть в грузовик и гнать в Мэлдон, чтобы совершить двойное убийство. Но не сделал он и двадцати шагов, как кто-то закричал:

— Эй, берегись!

Все, включая Одноглазого Гарри, кинулись на ближайшие выступы или спрыгнули на недавно построенные площадки под мостом. Самые здравомыслящие стали второпях убирать с рельсов деревянные брусья, лопаты, ломы и швырять все это богатство в воду.

С холма со скоростью пятисот миль в час неслась вагонетка, на ней громоздилась куча шпал, а на шпалах восседали Фредди и Спарко (или их призраки, как мне показалось, когда я, не помня себя, мчался в укрытие). При таком крутом спуске к мосту можно было грузить на вагонетку самое большее два десятка шпал, но Фредди и Спарко сидели поверх добрых восьмидесяти.

Когда эта чудовищная ракета проносилась мимо нас, я сквозь грохот колес и скрежет рельсов уловил какой-то звук вроде короткого «би-и-ип» и, честное слово, понял, что это Спарко обкладывает трехэтажным ругательством Фредди.

После мы узнали, что злосчастная пара дружков добиралась до Мэлдона так медленно, что им могла позавидовать самая медлительная улитка. Ясно, что их стала одолевать нестерпимая жажда — ощущение, весьма часто посещавшее обоих. По иронии судьбы единственный кабачок в южном полушарии, где Спарко и Фредди еще могли рассчитывать выпить в кредит, был именно в городе Мэлдоне. Я не хочу этим сказать, что Спарко и Фредди особенно старались заслужить доверие, просто тамошний трактирщик Линч готов был отпускать пиво в кредит даже уголовнику Уолкоту Форбесу или любому, кому угодно было попросить об этом.

У Линча был простой расчет: если рабочие и фермеры его округи бедны, как церковные крысы, открывать им кредит стоит хотя бы потому, что любые случайные деньги, которые у них окажутся, все равно найдут пристанище в кассе его трактира. У Линча в баре была большая грифельная доска, на которую заносились имена должников и суммы долга, и он для острастки время от времени оглашал эти записи публично, в присутствии завсегдатаев.

В это почтенное учреждение и направили свои стопы Спарко с Фредди, как только очутились в Мэлдоне. Фредди позабавил заезжих фермеров своим обычным трюком, выпивая три кружки пива ровно в одиннадцать секунд. Спарко исполнил красочный сольный номер из ругательств, адресованных всем присутствующим, исключая супругу Линча. Она, надо сказать, была весьма религиозная женщина и не допускала со стороны посетителей никаких греховных действий, кроме, разумеется, потребления алкоголя. Не желая обижать таких уважаемых клиентов, как Спарко и Фредди, она ограничилась тем, что заткнула уши паклей и отправилась на кухню готовить мужу завтрак.

Наши герои сыграли с фермерами несколько партий в кости, перекинулись в картишки и за это время выпили по семь кружек пива на пустой желудок. И тут они вспомнили про кипучую натуру и увесистые кулаки Одноглазого Гарри.

Было уже два часа пополудни.

— Нам бы, пожалуй (трам-тарарам), пора подумать про эти (далее шло непечатное) шпалы, — сказал Спарко своему напарнику.

— Да, надо бы заняться этой чепухой, — согласился Фредди, опрокидывая в глотку кружку пива с быстротой, недоступной восприятию человеческого глаза.

Когда они выпили еще по три последних кружки на дорожку, Линч высказал мысль, что им пора подумать о своих работодателях, и предупредил, что, если они не явятся в день получки уплатить долг, он вынужден будет прибегнуть к помощи закона.

Ободренные этим любезным заявлением, приятели кликнули клич — не найдутся ли добровольцы помочь им грузить шпалы? Все присутствующие в баре, исключая какого-то старого хрыча, который предпочитал пить пиво в уголке в компании мух, высыпали на улицу, готовые показать, что такое подлинная дружба и братство. Спарко и Фредди тоже отряхнули прах кабачка со своих ног и, добравшись до станции Мэлдон, принялись командовать своими добровольными помощниками. Те с истинным энтузиазмом пьяных нагромоздили на вагонетку целую гору шпал — высота ее достигала десяти футов. Спарко с Фредди под громкие приветствия взобрались на шпалы.

Нетвердо стоя наверху, Спарко обратился к присутствующим с речью:

— Нам всыплют (непечатное) на всю нашу (такую-сякую) жизнь за то, что мы везем столь большой (растакой…) груз.

Восторженные слушатели дали вагонетке добрый толчок, и она взяла хорошую скорость.

Не знаю, доводилось ли вам гонять по рельсам такие ручные вагонетки. Там есть железная штанга, которую можно вставить в отверстие, и она начинает тормозить вращение колес.

Спарко, лихо наклонившись набок, орудовал тормозом, и они благополучно скатились с первого холма и с разбегу взлетели на вершину другого. А там начался головокружительный спуск к мосту. То, конечно, была не крутизна склонов Эвереста, но — с двумя тоннами груза на маленькой вагонетке — нечто близкое к этому.

Снабжаемый в изобилии советами своего перепуганного друга, Спарко делал что мог, чтобы затормозить ход вагонетки, но бешено вертящиеся колеса увлекли штангу, и она улетела куда-то назад, мелькнув, как болид. Теперь они были безоружны, а вагонетка летела прямо на мост со скоростью, готовой преодолеть звуковой барьер…

Когда вагонетка пронеслась с диким завыванием по мосту, мы стали вылезать из наших убежищ. Дьявольская колесница уже скрылась за ближним холмом, в западной стороне от моста.

И тут мы стали свидетелями невиданной картины: Одноглазый Гарри заплакал!

— Не надо было посылать этих слабоумных! — вопил он сквозь слезы. — Они убьются, как пить дать убьются! А ведь хорошие были парни!

Неприглядное это зрелище, когда плачет мужчина, да еще такой бессердечный грубиян, как Гарри. Кто-то стал его утешать, говоря, что это не его, мол, вина, по Одноглазый не успокаивался.

— Там, впереди, стрелки и семафоры станции Бенсонс-Вэлли, — всхлипывал он. — Если они даже проедут Локоть Дьявола, им все равно крышка!

И он стал судорожно рыдать. Но когда кто-то изо всей силы заорал снова: «Берегись! Она возвращается!» — Гарри проворнее всех кинулся на боковую площадку.

И ведь в самом деле — они возвращались! Вернее, бежала назад вагонетка. Когда она снова проскочила мимо нас — в обратном направлении, я увидел, что Спарко и Фредди на ней уже не было. Вагонетка пролетела через мост взад-вперед восемь раз, а затем остановилась на самой середине.

Все заговорили, перебивая друг друга, и каждый высказывал свое мнение о судьбе Спарко Ругателя и Фредди Живоглота. В конце концов решили, что они дождались, когда вагонетка потеряла скорость на подъеме перед Бенсонс-Вэлли и как-то ухитрились спрыгнуть. Одноглазый Гарри опомнился и стал грозить, что уволит их, сделает из них котлету, убьет на месте…

В это время зимнее солнце пробилось сквозь туман и осветило вершины холмов. Я посмотрел на запад и вдруг увидел на багровом фоне заходящего солнца два черных силуэта, — они двигались по железнодорожной колее, похожие на гигантских ощипанных петухов.

Они приближались. И было уже видно, что Спарко, поглядывая снизу на своего долговязого приятеля, что-то ему выговаривает. Жаль, нам не было слышно с такого расстояния, что он говорил. Мы явно упустили величайший образец сквернословия, какое ласкало когда-либо человеческое ухо.

После того как Одноглазый Гарри досыта наругался и уже устал стыдить и проклинать Фредди и Спарко, они рассказали, что действительно на подъеме соскочили с вагонетки и кубарем покатились куда-то в бездну через кусты, каменные россыпи и пни.

Нет, они не очень-то ушиблись, уверяли оба, и Спарко подтвердил это ругательством средней сложности.

Надеюсь, когда пассажиры, едущие в комфортабельных вагонах поезда, будут проноситься над Мэлдон-Уэйр, они вспомнят о поте и труде, затраченных бесстрашными людьми, которые ремонтировали этот мост.