Глава 29

Старший солдат оказался сержантом Коултером, а на дороге ждали еще шестеро. Солдаты шагали быстро, не обращая внимания на усталость Мейкпис, но и не окружили ее, как преступницу. Они вообще обращали на нее мало внимания. Это позволило ей доесть сырую рыбу и по-прежнему мысленно разговаривать с их мертвым товарищем.

– Почему ты дезертировал? – резко спросила она. История с церковью заинтриговала ее. Она была совершенно уверена, что знает имя «пропавшего» человека.

– Я был трусом, – механически ответил Ливуэлл, после чего надолго замолчал. – Сам не знаю, – со вздохом признался он наконец. – Уничтожив образ Христа в церкви, я не мог забыть, как эти разбитые глаза смотрели на меня. Такие блестящие и пустые, грустные… такое чувство, будто они скорбели обо мне. Неделю спустя я впервые убил первого человека, а когда стоял над ним, в его мертвых глазах стыло то же выражение. После этого у меня что-то случилось с головой. Когда я встречал врага, у всех были растрескавшиеся лица и глаза, которые грустили по мне. Не знаю почему, но страх не давал спать, а руки тряслись. Однажды я просто улизнул и пошел не знаю куда…

Что могла ответить на это Мейкпис? Только гадать, такой ли уж хорошей идеей было вернуть Ливуэлла в лагерь, полный его былых товарищей.

Пройдя несколько миль, они свернули на дорогу, вьющуюся вверх по лесистому холму. Миновали большую сторожку и оказались у величественного дома на самой вершине. Уайтхоллоу был квадратным особняком из красного кирпича, примерно вполовину меньше Гризхейза. Газон перед ним, должно быть, когда-то был хорошо ухоженным и служил для променадов. Но его давно не подстригали, мало того, теперь на нем паслось с полдюжины солдатских лошадей. На траве валялись несколько мраморных бюстов предков хозяев дома с разбитыми головами. Похоже, их просто расстреляли.

Каким бы ни был дом раньше, теперь он стал военной твердыней. Почти все здесь были солдатами, а не слугами. Мейкпис, сама когда-то служившая в Гризхейзе, вошла в дом, с болью отметив запустение и разгром. К дубовым панелям входной двери были приколочены бумаги: несколько новостных листков, трубивших о военных победах, религиозные трактаты, пылавшие фанатизмом. Камины давно не чистили как следует, а лестницы были покрыты толстым слоем грязи. Прекрасный резной стул порубили на дрова, несколько старых сундуков стояли открытыми, замки на них были выдраны с мясом. Очевидно, праведность не гнушалась обыкновенным воровством.

Однако пока что Мейкпис не встретила Саймонда. Что ей делать, если она столкнется с ним? Может, тайком подать знак и умолять не выдавать? Хотя разве он ее послушает?

Сержант отошел в сторону и вступил в тихую, но оживленную беседу с небольшой группой других людей, время от времени кивком показывая на Мейкпис. Она привлекала множество боязливых, испытующих, оценивающих взглядов, под которыми краснела, как свекла. Какая-то женщина в прежде дорогой, но поношенной одежде сверлила Мейкпис особенно пристальным взглядом. Изборожденное морщинами лицо почему-то напомнило Мейкпис исхлестанное дождем оконное стекло. На вид она была ровесницей мистрис Гоутли.

– Это леди Элинор, – пробормотал Ливуэлл, по голосу которого было понятно, что ему очень хочется выругаться.

«Кто она такая?» – поинтересовалась Мейкпис.

– Любимая пророчица генерала. Нажила себе множество врагов. Я надеялся, что к этому времени она уже убралась отсюда. Неоплаченные долги. Ссоры. Иногда она предсказывает людям смерть, что всегда заканчивается печально.

«Она оказывается права? – Мейкпис старалась не смотреть на женщину. – Люди действительно потом умирают?»

– Да, – неохотно признал Ливуэлл. – Как правило.

Сердце у Мейкпис учащенно забилось. Достаточно плохо уже то, что пришлось соврать насчет пророческих видений, так теперь оказалось, что здесь живет настоящая пророчица! И что подумает леди о какой-то молодой, оборванной сопернице-выскочке?

«Она гордячка?» – внезапно спросила Мейкпис.

– Гордячка? – растерялся Ливуэлл.

Мейкпис не стала дожидаться ответа. Вместо этого она смело приблизилась к компании и опустилась в низком почтительном реверансе перед леди Элинор.

– Миледи! – воскликнула она, придав голосу подобающее выражение благоговейного почтения. – Я встречала вас в своих видениях, где вы поднялись над миром, и широкий луч солнца падал на вас, благословляя и славя! В ваших руках была книга, исполненная света!

Коултер выглядел испуганным, но лицо леди Элинор расплылось в ликующей и великодушной улыбке. Мейкпис заподозрила, что теперь у нее куда меньше шансов быть обличенной сестрой-пророчицей, чем минуту назад. Если леди Элинор нажила столько врагов, вряд ли оттолкнет кого-то, кто обращается с ней, как с королевой.

Когда Мейкпис повели на разговор с офицерами более высокого ранга, леди Элинор решительно взяла ее под руку.

Следующие два часа Мейкпис не переставала радоваться союзнице, поскольку ее допрашивали с пристрастием. Три офицера вовсе не были грубы. Наоборот, смотрели на нее с настороженным уважением и подозрением, словно перед ними неожиданно появился лев. Но при этом они были непреклонны, неумолимы и придирались к любому противоречию в ответах.

Кто она? Откуда? В какой семье росла?

Она объяснила, что ее зовут Пейшенс Лотт. Что она дочь краснодеревщика по имени Джонас. Придумала изнуренную болезнью мать, младшую сестру и маленькую безымянную деревушку на краю вересковой пустоши. Все это могло быть проверено и опровергнуто, но не так скоро, и она сомневалась, что офицеры прямо сейчас пошлют кого-то в Стаффордшир.

Другой офицер засыпал ее трудными вопросами о ее религиозности: жила ли она добродетельной жизнью? Хорошо ли изучила Библию и молитвенник?

Измученная Мейкпис, голова у которой шла кругом, несколько раз запнулась в ответах, что было бы вполне естественным в Гризхейзе, но едва ли не преступным в Попларе. Но с помощью Ливуэлла сумела с честью выйти из затруднительного положения.

Потом Мейкпис с сильно бьющимся сердцем принялась описывать свои «видения». В комнате воцарилась мертвая тишина, если не считать скрипа перьев, записывавших каждое слово.

– Я видела короля, сидевшего на огромном троне. Но сам он был слишком мал для такого трона, – вещала она в надежде, что голос звучит достаточно напыщенно. – За его спиной стояла огромная собака, которую он не видел. Над головой летали шесть сов, с крыльями черными, как смерть. Он бросал им еду, но они поймали его тень и унесли в футляре для свитков.

Мейкпис не смела взглянуть в сторону леди Элинор, опасаясь, что лицо пророчицы ожесточилось и выражает подозрительность и презрение. Но никто ее не перебил.

– Продолжай, – приказал офицер. – Что еще ты видела?

Мейкпис со все возраставшей уверенностью продолжала придумывать еще более безумные сны. Усталость облегчала ей задачу. Все и без того происходило как во сне.

– Я видела огонь, падавший с неба, и там, куда он падал, сердца людей воспламенялись. Они бежали по свету, и огонь попадал в сердце каждого, кто встречался им на пути, пока не загорелись все…

Позже она не могла сказать, когда начала наслаждаться собственными речами. Только чувствовала, как преображается на глазах у солдат. Она больше не была просто грязной, покрытой синяками, оборванной бродяжкой. Когда она объявила себя пророчицей, изменилось все.

Твои синяки доказывали, что ты мученица. Лохмотья доказывали, как долго ты скиталась в дикой местности.

Она вошла в комнату под покровом небес.

– Теперь расскажи, что означают видения, – потребовал наконец самый старший офицер.

Мейкпис побледнела, внезапно осознав чудовищность того, что творит. Она поспешила заявить, что сам Господь говорил ее устами. Если эти люди обличат ее во лжи, что ожидает ту, которая посмела так богохульствовать? Но если они поверят, возможно, ее «видения» повлияют на планы их сражений. Ее беспечные невежественные речи могут послать людей на смерть. Армия Ливуэллов или Джеймсов, умирающих по ее слову. Это была власть. Истинная власть. Но Мейкпис она не нужна.

– Я… не знаю, – резко бросила она. – Я… пришла сюда, зная, что леди Элинор – единственный человек, который сумеет их понять.

К облегчению Мейкпис, леди Элинор была счастлива истолковать пророчества. Потрясенная, с пересохшим ртом, Мейкпис молча слушала, пока вторая пророчица впадала в поистине библейский экстаз.

В конце концов офицеры, казалось, удовлетворились и отпустили Мейкпис. Она покинула комнату вместе с леди Элинор, гадая, сколько бед успела натворить, но за дверью ее остановил сержант Коултер.

– Когда в твоих видениях представал Уайтхоллоу, встречала ли ты каких-нибудь людей, живших здесь? – тихо спросил он. – Возможно, молодого лорда с белыми волосами?

Мейкпис покачала головой, хотя сгорала от любопытства. Словесный портрет как две капли воды походил на Саймонда.

– Если в своих видениях заметишь кого-то в этом роде и он, как посчитаешь, замыслит что-то недоброе, дай мне знать.

Сержант обменялся понимающими взглядами следи Элинор. Та кивнула.

– О ком он это, миледи? – спросила Мейкпис, когда сержант отошел.

– Молодой лорд Фелмотт, – ответила леди Элинор, не заботясь о том, что их могли услышать.

Лорд Фелмотт, вот как!

Хотя Мейкпис больше не жила в доме Фелмоттов, но все же втайне ощетинилась. Какова дерзость! Предъявлять права на титул Фелмоттов! Впрочем, с точки зрения парламента, возможно, он и есть истинный лорд! Ведь они обвинили остальных Фелмоттов и пытались захватить их земли.

– Его милость сейчас в Уайтхоллоу? – спросила Мейкпис, пытаясь принять небрежный вид.

– Нет. Уехал по поручению генерала и вернется только завтра вечером. А если бы моему совету последовали, ему вообще не разрешили бы вернуться.

– Вы ему не доверяете? – спросила Мейкпис.

– Конечно, нет! – воскликнула пророчица. – Как и сержант Коултер! Лорд Фелмотт утверждает, что принял нашу сторону в войне, но мы считаем, что он по-прежнему один из злобных негодяев короля. Сержант время от времени приказывает обыскивать его сумки и карманы в поисках доказательств измены. Ты должна понять. Я изучаю тайны имен. Из букв имени «Саймонд Фелмотт» можно составить слово «демон». Конечно, такому человеку доверять не стоит!

Мейкпис постаралась изображать подобающую случаю почтительность, пока леди Элинор не удалилась.

– Эта женщина, – заявил доктор Квик, – совершенно безумна.

– Надеюсь, что так, – мрачно откликнулся Ливуэлл.

– Почему? – удивилась Мейкпис.

– Она твердит, что скоро настанет конец света.

В конце дня Мейкпис решила, что нет большей роскоши, чем живой огонь, миска с горячим супом и возможность спать на сухом матраце, даже если это просто соломенный тюфяк у изножия кровати леди Элинор. Хорошо еще, что удалось утихомирить медведя и он не вылизал миску из-под супа!

– Что ты намерена делать, когда этот Саймонд завтра вернется? – спросил доктор, когда огни были погашены и Мейкпис старалась уснуть. – Как предлагаешь помешать ему обличить тебя при первой же встрече?

Хороший вопрос. Мейкпис понимала, что необходимо поговорить с Саймондом с глазу на глаз, но на ее условиях. Нужна очень веская причина, чтобы он ее выслушал, и вряд ли имеет смысл взывать к его совести или родственным чувствам. Нужно получить какую-то власть над ним.

Необходимо найти грамоту. Носит ли он ее при себе? Вряд ли. Если верить леди Элинор, сержант Коултер приказал регулярно обыскивать карманы и вещи Саймонда. Нужно быть круглым дураком, чтобы рисковать, что кто-то найдет при нем бумагу с печатью короля.

В таком случае где он ее спрятал? Ему нужно, чтобы она была поблизости, чтобы при надобности быстро ее найти. Если повезет, то она где-то в Уайтхоллоу. Главное – найти грамоту до его возвращения. И тогда у нее будет вся власть, какая только потребуется.

 

Глава 30

На следующий день Мейкпис начала осторожные поиски грамоты.

Проснувшись рано, она увидела, что для нее приготовлена простая, чистая и скромная одежда. Поскольку теперь все считали, что она любимица и прихлебательница леди Элинор, Мейкпис решила играть эту роль как можно правдоподобнее и побежала на кухню готовить завтрак новой «хозяйке». Там она поговорила с кухарками и подружилась с тощим котом цвета меда, отзывавшимся на кличку Уилтеркин.

Кухня была меньше, чем в Гризхейзе, и притом ужасно жаркая. Мейкпис скоро решила, что никогда бы не спрятала здесь грамоту из опасения, что драгоценный воск растает.

Никто не останавливал бродившую по дому молодую пророчицу. Она полагала, что солдаты ее побаивались, но их одолевало еще и любопытство, так что они наверняка запомнят, если она сделает что-то странное. Если будет заметно, что она что-то ищет, они могут заподозрить, что Мейкпис шпионка.

Комната Саймонда оказалась на втором этаже. Трудно не узнать голубой камзол и герб на дорожной сумке. Ему отвели лучшую постель и дали возможность уединиться.

Поблизости никого не было, поэтому она рискнула и наспех обшарила комнату. Разумеется, грамоту не нашла, что совсем ее не удивило. Саймонд слишком умен, чтобы оставить такой документ на видном месте, а она, возможно, не первая, кто обыскивает комнату.

Мало того, Мейкпис быстро начинала понимать, что большая часть дома была перевернута вверх дном, обыскана и разорена. В некоторых местах деревянные панели были расколоты молотком – видимо, искали тайники. Матрацы были вспороты. Полы завалены мусором.

– Можно подумать, этот дом оскорбил ваших матерей или еще как-то вас обидел? – спросила она юного рядового, который чистил сапоги и скучал ровно настолько, чтобы снизойти до разговора.

– Дом нас одурачил, – признался парень и, оглянувшись, дабы убедиться, что никто не видит, как он сплетничает с провидицей, поманил ее к себе и толкнул ближайшую дверь. За ней оказалась громадная постель с четырьмя столбиками, с которой содрали почти все прекрасные вышитые занавески и балдахин. – Видишь вон там потайную дверь?

Мейкпис действительно различила дверь, обитую такой же коричневой тканью, как и стены. С правой стороны ткань содрали, обнажив светлое дерево, но было понятно, что когда-то она закрывала всю дверь, которую было почти невозможно заметить.

Молодой солдат пересек комнату и потянул за маленькое металлическое кольцо.

– Это потайная комната, видишь?

За дверью оказалась крошечная комнатка с простым матрацем, кувшином и стулом.

– Когда разразилась война, семейство де Велнесс, которое жило здесь, приняло сторону короля, – пояснил он, – а остальные, местные солдаты и охрана дома, выбрали парламент. Поэтому мы все отправились в Уайтхолллоу, чтобы арестовать рыцаря, владельца дома. Его жена открыла двери, поклялась, что он уже уехал, и пригласила весь наш отряд в гости. Оказалось, что муж прятался в этой комнате. Она подала обед, в который подсыпала сонного зелья, и в ту ночь ее муж осторожно прошел мимо людей, храпевших в соседней комнате, и вместе с женой сбежал с драгоценностями и посудой, какую только они могли унести.

Поэтому мы подумали, что, если дом приготовил нам сюрприз, почему бы не ждать новых? Может, они спрятали где-то сокровище, которое не успели забрать с собой. Мы не можем рассчитывать на жалованье, так почему бы не поискать заработанное, пока это возможно? А если для этого нужно разорить дом предателей, тем лучше!

Разговор был прерван появлением солдата постарше, окинувшего рядового неодобрительным взглядом. Мепйкпис удалилась, стараясь выглядеть высокомерной всезнайкой.

Она сумела найти еще несколько отставших досок пола. Но под ними ничего не было. Судя по свежим опилкам, оптимистично настроенные солдаты подняли их в надежде обнаружить тайник с деньгами.

– Они крадут все, кроме стен, – тихо пояснил Ливуэлл. Судя по всему, он несколько растерялся от такого погрома.

– Армии праведников состоят из людей, – заметила Мейкпис как можно добродушнее.

Ливуэлл не ответил. Наверно, он впервые увидел собратьев-крестоносцев в новом свете. А может, теперь ему было не так стыдно за кражу кур у Эйксуортов.

Утро уже перетекло в день, а Мейкпис отчаянно ломала голову. В Гризхейзе она без труда отыскивала тайники. Где она сама спрятала бы грамоту?

Она должна быть где-то в доме. Даже если ее тщательно завернуть, все равно существует опасность, что на воздухе она отсыреет. В одном из дымоходов? Нет, там, как и в кухне, чересчур жарко. В прачечной и леднике – чересчур сыро. Кроме того, Саймонд – лорд и, скорее всего, избегал мест, где постоянно суетятся слуги, поскольку знал их не так хорошо и не мог быть уверен, как часто все проверяется, используется или моется.

И что важнее всего, грамота должна быть там, где ее не заметит целый гарнизон солдат, помешанных на поисках и громящих дом в стремлении найти золото. Грамоту нельзя сунуть туда, где ее откроют, прочитают или украдут.

– Полдень уже миновал, – пробормотал доктор. – Саймонд Фелмотт может вернуться в любой момент.

– Знаю.

Солдаты отправлялись на обед, и некоторые комнаты ненадолго опустеют. Мейкпис понимала, что это ее последний шанс отыскать грамоту.

Мог ли Саймонд спрятать ее на виду, среди других бумаг? Нет, дорогой пергамент будет выделяться, и вполне вероятно, что его увидят и просмотрят. Если только…

Мейкпис снова выскользнула в большой зал. Бумаги, прибитые к двери, шелестели и трепетали на ветерке. Хитрец мог сунуть пергамент под эти листочки. Но когда она отогнула углы, оказалось, что грамоты там нет.

Гордость и возбуждение сменились разочарованием. Несколько секунд она действительно злилась на Саймонда за то, что он не догадался использовать столь идеальный тайник. Он не спрятал своего дерева в лесу других бумаг. Где тогда? Это должно быть место, куда никто не подумает заглянуть. Что, если они посчитали, что уже заглянули туда? Что это место уже выдало все секреты?

Поспешный обыск ничего не дал. Ни в одном разбитом сундуке не оказалось второго дна. А как насчет самой потайной комнаты?

Мейкпис поспешила назад в хозяйскую спальню и, потянув за металлическое кольцо, открыла дверь. Нет, скрывавшаяся за ней комната была тщательно обыскана до нее. Даже матрац был вспорот так, что набивка вылезла наружу.

Но тут в голову Мейкпис тихо прокралось вдохновение и улеглось там, как кот на колени хозяйки. Она повернулась и уставилась на дверь, которую так и держала открытой. Когда-то обитую тканью дверь, хотя теперь коричневые лохмотья свисали со светлого дерева.

Когда солдаты смотрели на нее, то видели дверь, за которой пряталась потайная комната. Им не пришло на ум, что у этой двери имелись собственные тайны.

Мейкпис очень осторожно сунула ладонь между деревом и коричневой обивкой. Повела рукой вниз, пошарила. Кончики пальцев коснулись пергамента.

Не прошло и получаса, как она, высунувшись из высокого окна, увидела только что спешившегося мужчину. Мейкпис узнала его сразу. Даже на расстоянии. Саймонд Фелмотт вернулся в Уайтхоллоу.

Сердце, казалось, колотилось по ребрам, но она поспешила в его комнату, стараясь, чтобы ее не заметили. Времени оставалось ровно столько, чтобы спрятаться за дверью, прежде чем она открылась.

Человек, вошедший в комнату, нагнулся, чтобы стащить сапоги для верховой езды. Его нельзя было не узнать, хотя тускнеющий свет приглушил блеск светлых волос и они стали невыразительного сероватого цвета, словно побитые дождем колосья. Когда Мейкпис закрыла за ним дверь, Саймонд резко обернулся, порывисто потянувшись к рукояти меча.

– Я пришла поговорить с тобой, – прошептала Мейкпис, протягивая перед собой руки, в которых ничего не было.

Саймонд застыл, уставясь на Мейкпис и успев наполовину вытащить шпагу из ножен.

– Мейкпис из кухни, – недоверчиво выдохнул он наконец.

– Если убьешь меня, никогда больше не увидишь своей драгоценной грамоты, – поспешно выпалила Мейкпис.

– Что? – С лица Саймонда сбежала краска.

– Я нашла ее в двери потайной комнаты и взяла. Теперь, мастер Саймонд, только я одна знаю, где она.

– Кто ты? – медленно выговорил он. – Ты не можешь быть Мейкпис.

– Могу, – твердо заверила девушка. – Фелмотты не заразили меня своими призраками, если боишься именно этого. Правда, пытались, и не однажды. За это я должна благодарить тебя.

Сказанное не было чистой правдой. Кое-кто из Фелмоттов все же проник в нее, но упоминать о Морган сейчас вряд ли было уместно.

– Я сбежала из Гризхейза. Это был единственный способ помешать им населить меня своими призраками.

– А Джеймс? – Саймонд тщательно оглядел комнату. – Он тоже здесь? Позволь поговорить с ним.

– Нет. Я пришла одна. И за это должна тоже благодарить тебя.

– Одна? – Похоже, Саймонд успел немного оправиться от шока. – Ты глупая маленькая ведьма! Пробираешься во вражеский гарнизон, полный моих хорошо вооруженных друзей, и говоришь, что обокрала меня! Скажи, где моя грамота, или я хорошенько отделаю тебя, а потом передам в руки офицеров как шпионку!

– Да неужели? – возразила Мейкпис, хотя ей не хватало воздуха. – И что скажут твои новые друзья, когда я расскажу им о грамоте? Ты не показал ее, иначе истории о колдовстве Фелмоттов струились бы со страниц всех новостных листков страны! И они вовсе тебе не друзья, так ведь? Многие считают тебя роялистским шпионом. Представь, что они скажут, узнав, как ты прятал документ с королевской печатью!

Лицо Саймонда на мгновение затуманилось, и Мейкпис поняла, что он действительно разозлен. По-настоящему. Она подумала, что он вполне может пронзить ее шпагой, даже несмотря на потерю грамоты. Но тут уголки его рта чуть шевельнулись, и он медленно вложил шпагу в ножны.

Кровь Мейкпис кипела от возбуждения, как в тот раз, когда пришлось провозить золото через вражеские кордоны.

– Почему ты здесь? – Саймонд, прищурившись, внимательно изучал ее. – Почему прибежала ко мне?

– У кого еще те же самые враги, которых он слишком хорошо знает? Кто еще поверил бы мне? – Мейкпис невесело усмехнулась. – Даже Джеймса больше нет со мной.

– Что случилось? – вскинулся Саймонд. – Он мертв?

– Жив, если это можно назвать жизнью. – Мейкпис прикусила язык, стараясь не выглядеть чересчур рассерженной или обозленной. – Твоя резьба кинжалом по сэру Энтони оставила кое-каких призраков бездомными… а Джеймс оказался рядом.

Саймонд поднял брови, но Мейкпис не могла сказать, удивлен он, раскаивается или просто переваривает новость.

– Ему следовало бежать, – тихо ответил он.

– Не все так легко бросают товарищей, – мрачно возразила Мейкпис, но тут же напомнила себе, что пытается заключить союз. – Не волнуйся, я здесь не для того, чтобы мстить, хотя, может, и следовало. Но я предпочитаю выжить. Взаимная любовь необязательна. Главное – быть друг другу полезными. – Кажется, она сейчас повторила слова доктора Квика.

– Так что тебе надо? – Теперь тон Саймонда почти располагал к разговору, но Мейкпис ощущала, что его гнев никуда не делся. – Это шантаж?

– Нет. Я предпочла бы стать твоим другом, мастер Саймонд. Но ты не всегда добр и честен по отношению к друзьям. Я взяла грамоту чтобы помешать тебе предать меня. Мне нужны союзник и укрытие. Но прежде всего мне необходимо узнать побольше о Фелмоттах и их призраках. Ты был наследником. Тебя готовили… Ты просто обязан знать больше меня. Наверняка должны быть способы защититься от них. Бороться с ними.

– Я борюсь с ними, – сухо заметил Саймонд, – только заставляю парламентскую армию делать это за меня.

– Этого недостаточно! – горячо возразила Мейкпис. – Мне нужно понять, как победить призраков, уже находящихся в теле. Необходимо спасти Джеймса.

– Спасти Джеймса? – Молодой Фелмотт покачал головой. – Слишком поздно. Если он унаследовал призраков, значит, все потеряно.

– Он унаследовал пятерых, а не семерых призраков, – объяснила Мейкпис. – Сэр Энтони потерял двоих после того, как ты поработал над ним кинжалом. Джеймс еще не мог превратиться в ничто!

– Его шансы малы, – вздохнул Саймонд, явно раздумывая над чем-то.

– Но разве игра того не стоит? – Мейкпис могла только надеяться, что у Саймонда сохранились крупицы истинной привязанности к Джеймсу. – Он был твоим товарищем по играм, вы росли вместе. Он доверял тебе. Был так предан, что помог украсть грамоту у Фелмоттов.

– Мне всегда нравилось его общество, – ответил Саймонд подчеркнуто бесстрастным тоном, напомнившим ей разговор с лордом Томасом в ночь принятия им наследия. – Разговаривая с ним, я мог притворяться, что мир совсем прост. Это все равно что снять доспехи. – Он вздохнул и снова покачал головой. – Ему следовало дезертировать вместе со мной. Я ему не опекун.

Мейкпис сдержала взрыв ярости и решила сменить тактику. Молодой аристократ больше не угрожал ей шпагой, но все же было бы неплохо убедить его в своей полезности. Пока что она всего лишь опасна Саймонду.

– Теперь поведай, мастер Саймонд, все, что знаешь о призраках, и позволь мне спасти его. Взамен я стану тебе другом. Здесь я не судомойка. Я Пейшенс Лотт, пророчица самого Господа. Даже леди Элинор готова за меня поручиться. Я услышу, когда твои так называемые друзья станут плести против тебя козни, и могу предупредить об опасности. У меня даже появятся «видения», в которых ты отважно сражаешься.

Недоверчивая улыбка мелькнула в уголках губ Саймонда.

– Пусть тебя и не преследуют духи Старших, – заметил он, – но ты изменилась. В жизни не подумал бы, что ты станешь такой безжалостной.

Мейкпис пристально смотрела на Саймонда. Она плохо знала его и теперь не могла отделаться от чувства, что ползет по поверхности его ледяного, непроницаемого фасада. Очевидно, и он никак не мог ее понять.

– Я не изменилась, – покачала головой Мейкпис. – Просто раньше ты никогда не интересовался мной. И никто не интересовался.

До нее только сейчас дошло, что она, возможно, тоже себя не знает.

 

Глава 31

Саймонд вытащил из-за кровати бутылку рома, а заодно и две чаши: деревянную и металлическую, с гравированным рисунком.

– Знай здешние обитатели, что у меня есть вино, все вытягивали бы шеи и шипели, как гуси, – холодно объяснил он. – Все они помешаны на молитвах. Кровь Господня, да у них начинаются истерики каждый раз, когда я ругаюсь. Что за радость быть солдатом, если не пьешь и не сквернословишь! Конечно, сержант знает, что я приношу сюда бутылки, но не может наказать меня, не признавшись, как часто обыскивает мою комнату.

Он плеснул немного рома в обе чаши и передал Мейкпис деревянную – вероятно, чтобы показать ей условия союза, который был готов предложить: Саймонд – покровитель и хозяин. Не ровня кухонной судомойке. Мейкпис взяла чашу, поколебалась, но все же пригубила. Ей показалось, что сейчас лучше польстить его гордости.

– Мою судьбу предсказали, когда мне исполнилось десять лет, – начал Саймонд, глядя в чашу. – Меня подвели к огромному генеалогическому древу, нарисованному на стене часовни, и рассказали о великих предках, которых я когда-нибудь хорошо узнаю. Я был «новым каналом, предназначенным удерживать в своих берегах полноводную реку прошлого». Именно тогда началось мое обучение. Наследники дома должны уметь сжимать разум и душу, чтобы освободить место для наших будущих гостей. Лазутчики регулярно проверяют нас. – Он уставился на кончик сапога. – Иногда они переделывают нашу… внутреннюю архитектуру. Очевидно, результаты более удовлетворительны, если проделывать это долгое время, все равно что постоянно подстригать живую изгородь. Гораздо лучше, чем в последнюю минуту освобождать место нужного размера.

– Они переделали твою душу? – ахнула возмущенная Мейкпис. – Разве это не изменило тебя?

– Откуда мне знать? – пожал плечами Саймонд. – Понятия не имею, каким бы человеком я стал, если бы не это.

– Чему еще они тебя научили?

Мейкпис задалась вопросом, не отделалась ли слишком легко, отдав всего три года тяжелой работе на кухне. Десятилетняя переделка мозга – чересчур высокая цена, даже за роскошь и титул.

– Но меня не учили бороться с призраками предков! Скорее наоборот. Учили поддаваться им. – В улыбке Саймонда сквозила легкая горечь. – В меня вбивали, что моя судьба – не только мой долг, но и мои величие и слава! Я глотал трескучие, рассчитанные на дешевый эффект фразы и не мог дождаться, когда приму своих предков. В конце концов, кем бы я был без «полноводной реки» этих древних душ? Всего лишь грязной канавой. Но постепенно я стал кое-что замечать. Понимать, почему Старшие в нас нуждаются.

– Бездомный призрак быстро тает, обращаясь в ничто, – тут же подсказала Мейкпис.

– Так и есть, – согласился Саймонд. – Наши тела защищают Старших, не давая им унестись по ветру. Но есть еще кое-что. Обычные призраки выгорают тем быстрее, чем больше двигаются, говорят или делают что-то. Ты это замечала?

Мейкпис кивнула, вспомнив медведя, набросившегося на своих мучителей. Тогда его сущность стала таять и расходиться дымом.

– Призраки в теле человека тоже изнашиваются, но умеют восстанавливаться. Сила переходит от живого человека к призраку. Они словно побеги омелы, выпивающие силу живого дерева. Мы не просто их убежище. Мы их пища.

При этой мысли Мейкпис вздрогнула, но сказанное имело смысл. Ее собственные гости иногда бывали активны, иногда дремали. Они одалживали ей умение и силу, которых у нее не было, но только теперь, после слов Саймонда, она поняла, что потом часто чувствовала усталость.

– Ты когда-нибудь наблюдала передачу наследия? – спросил он вдруг.

Мейкпис сжалась, но отрицательно покачала головой. Она не хотела признаваться в том, что видела в Двенадцатую ночь.

– Я видел, – обронил Саймонд, и его лицо на несколько минут потеряло всякое выражение. – Мой отец, – вздохнул он, помедлив, – был моим героем, моим учителем, моим примером в жизни.

– Я любила сэра Томаса, – сказала Мейкпис очень мягко.

Саймонд ответил озадаченным, рассеянным взглядом, и она поняла, что ее любовь или нелюбовь не имеют для него никакого значения.

– Ты никогда его не знала, – ответил он пренебрежительно. – Он мог быть веселым и добродушным с окружающими, но со мной был неизменно строг и требователен, потому что наши беседы всегда были крайне важны. Я боялся его, восхищался им, пытался угодить. Тебе не понять связи между лордом и его наследником. Делить такую судьбу – гораздо больше, чем делить одну кровь. Лордство – священная ответственность, долг опекунства: поместье и титул владеют нами так же, как мы владеем ими, и мы обязаны передавать их наследникам незапятнанными.

Саймонд внезапно заговорил чужими словами и тоном, и Мейкпис отчетливо представила сэра Томаса, произносившего эти слова.

– Он всегда побуждал меня быть лучшим во всем, а однажды объяснил почему. Фелмотты хранили души не всех предков. Только тех, кто был семье дороже всех. Поэтому я знал, что, когда Старшие придут за мной, меня станут взвешивать на невидимых весах. Мой собственный Судный день. Если меня одобрят, я вечно буду жить в кругу Старших. Если же нет, мое тело украдут, а душа будет раздавлена. Я мог получить все или потерять все, так что из кожи вон лез, пытаясь им угодить.

Потом настал Судный день моего отца. Мой отец. Я знал, как много он делал для семьи, как был предан семье, каким был великим ученым… – Саймонд покачал головой. Лицо по-прежнему сияло безмятежностью, вовсе не соответствующей его словам. – Все было впустую. Его посчитали недостойным. И раздавили. Я стоял там и наблюдал, как все происходило.

Мейкпис слушала, сама не понимая, что испытывала в эту минуту. В рассказе Саймонда было нечто, вызывающее к нему жалость. И все же сам он выказал весьма не много жалости в сражении у Хангердонского моста. Даже сейчас его реакция казалась немного странной.

– Хочешь, я опишу, как это было? – неожиданно спросил он раздражающе бесцеремонным тоном. – Мне отвели место в партере.

Мейкпис медленно наклонила голову. Она кое-что видела, но Саймонд находился ближе.

Он вновь налил себе рома.

– Первой из деда вышла лазутчица. Я видел, как она скользнула в рот отца. Остальные последовали один за другим. Думаю, в самом конце он сопротивлялся, но это ни к чему хорошему не привело.

Мейкпис ничего не сказала, но вспомнила искаженное мукой лицо сэра Томаса. Ее замутило от жалости.

– Хочешь, расскажу кое-что интересное? – продолжал Саймонд тем же холодным голосом. – Призраки неодинаковы. Лазутчица была меньше, но выглядела более здоровой, более цельной. Остальные были больше, но помяты. Почти бесформенны. Видела когда-нибудь два яблока на одном стебельке? Они растут слишком близко, давят друг друга боками и потому теряют форму.

– Хм… действительно интересно, – неслышно заметил доктор.

– А почему она была меньше? – спросила Мейкпис с любопытством.

– Ей приходится выходить из заточения чаще, чем другим призракам, – быстро ответил Саймонд. – Поэтому ее сущность время от времени утекает.

Мейкпис никогда не думала об этом раньше. Участь лазутчика настолько неприятна, что она никогда не задавалась вопросом, какие опасности могут ему грозить.

– Возможно, это также объясняет, почему она выглядит иначе, – продолжал Саймонд. – Лазутчик, в отличие от остальных Старших, должен уметь продержаться без тела. Наверное, постоянное пребывание в чужом теле… размягчает их.

– Что ты знаешь о лазутчице?

Интересно, слушает ли разговор вечно таящаяся Морган.

– Леди Морган Фелмотт, – немедленно ответил Саймонд. – По меркам Старших, она пехотинец. Всего лишь третья леди, которая присоединилась к их сообществу, и в ее жилах даже не течет кровь Фелмоттов. Это фамилия ее мужа. Она одна из самых молодых. Мертва всего тридцать лет. Почему ты спрашиваешь?

– Интересно, как Старшие выбирают своих лазутчиков, – пробормотала Мейкпис. – Тянут жребий?

– Полагаю, эта работа поручается призраку самого низкого ранга. Кто захочет выполнять такую? Лазутчики со временем изнашиваются и исчезают.

– Если Старшие так мягки, как им удается раздавить дух живых людей? – спросила Мейкпис. – Почему сэр Томас не мог им воспротивиться?

– Сам не знаю. У Старших есть преимущество в количестве и опыте. И у них никогда не бывает сомнений, которые могли бы их ослабить. Они могут быть чудовищами, но очень уверены в себе. И сами себе религия.

– Конечно, – прошептал доктор, – вполне возможно.

– Я знаю, что Фелмотты, скорее всего, собирались сохранить мой дух, – тихо добавил Саймонд. – Они одобряли меня. Но их милости непостоянны и эгоистичны. У меня не было уверенности в том, что, даже если меня и сохранят, я не окажусь в должности лазутчика. Поэтому я начал создавать собственные связи и планы.

– Почему же Старшие тебя не заподозрили? – спросила Мейкпис. – Они всегда узнают, когда мы лжем или что-то скрываем. Меня они не замечали, но ты был их драгоценным наследником! Годами ты замышлял зло против них, а они ни о чем не подозревали. Ты ударил сэра Энтони в бок кинжалом, а он не почувствовал надвигавшейся смерти. Почему?

– Старшие не могут читать наши мысли, хотя и делают вид, что видят нас насквозь. Просто они очень старые. Вот и все. По поведению и лицам людей можно читать, как по открытой книге, и у них было больше времени изучить это искусство. Все выдают свои чувства мелочами: блеск глаз, дрожь в голосе, трясущиеся руки.

– Но как ты помешал им читать свои чувства? – не унималась Мейкпис.

– О, это достаточно просто, – отмахнулся Саймонд. – Я могу заставить себя вообще ничего не чувствовать. Если захочу, конечно. Это не так сложно, как, похоже, считают люди.

Мейкпис медленно кивнула, пытаясь сохранить задумчивое выражение лица. Живые люди, как правило, не вызывали у нее нервного озноба, но Саймонд, очевидно, был исключением. Она не могла не задаться вопросом, уж не последствия ли это «переделки его внутренней архитектуры». И кое-что еще тревожило ее.

– Мастер Саймонд, а как же ты, ударив сэра Энтони ножом… избежал нашествия призраков?

Губы Саймонда раздвинулись в улыбке. Мейкпис заподозрила, что хотя она и не особенно ему нравилась, но, очевидно, была достаточно умна, чтобы его заинтересовать.

– Ты не совсем глупа, как погляжу, – заметил он. – И права к тому же. Два призрака выскочили из его тела и попытались обрести новый дом. Один пробрался в меня, прежде чем я успел воспротивиться.

При виде потрясенного лица Мейкпис Саймонд рассмеялся:

– Не падай в обморок. В моем теле всего лишь один дух. Мой.

– Значит, ты умеешь бороться с призраками Фелмоттов? – оживилась Мейкпис.

– В каком-то смысле. – Саймонд опрокинул в глотку оставшийся ром. – Со временем я нашел способы защиты. Призраки стали моим хобби и предметом изучения. Я стал настоящим ученым. Ты действительно хочешь знать, как я избавился от призрака?

Мейкпис кивнула.

– В таком случае я, возможно, покажу тебе завтра. Затеем что-то вроде поездки на охоту. Только когда охота будет в самом разгаре, держись поближе ко мне.

– Милорд, – осторожно спросила Мейкпис, – не будет ли проще, если все объяснить на словах?

– Нет, – покачал головой Саймонд, казалось наслаждавшийся понятной одному ему шуткой, – предпочту не готовить тебя заранее. Хочу видеть, что ты заметишь и как поступишь, когда придет время. Считай это испытанием характера.

Мейкпис стало не по себе, хотя она пыталась справиться с неприятным чувством. Несмотря на все препоны, она заключила нечто вроде союза. Многое узнала, и дело Джеймса больше не казалось абсолютно безнадежным. Однако пьянящее чувство, напоминавшее о власти над Саймондом, которое она испытывала в начале разговора, куда-то исчезло. Что бы ни происходило сейчас, верх взяла не она.

– Омерзительный злодей, – постановил доктор позже. – Самый отвратительный из всех, кого мне довелось видеть.

Мейкпис поспешила закончить разговор с Саймондом из страха, что ее хватятся. Если ее застанут пьющей ром в компании мужчины и в его спальне, это может испортить репутацию праведной пророчицы. Поэтому она удалилась в чулан для «благочестивых размышлений».

«Не думаю, что он заметил кого-то из вас, – подумала Мейкпис. – Хотя сама не знаю почему».

– Леди Морган за эти годы, похоже, отточила умение скрываться, – ответил доктор, – а медведь как раз дремлет, на случай если ты не заметила. Мы с пуританином решили, что будет лучше держаться тихо, и оставались неподвижными и спокойными, насколько это возможно.

– Так вы и мастер Тайлер теперь общаетесь? – Мейкпис не смогла сдержать легкой усмешки.

– Не больше необходимого, – буркнул доктор угрюмо. – Тайлер уверен, что попадет в ад. Я тоже так считаю. Это, похоже, единственное, в чем мы согласны. Однако прошлой ночью, пока ты спала, мы достигли практического понимания, в своем роде, конечно. Кстати, ты намерена рассказать о нас Саймонду Фелмотту? А главное, скажешь ли, что обозленная шпионка Фелмоттов подслушивала весь твой с ним разговор?

– Нет, – твердо ответила Мейкпис. – Пусть он полезен как союзник, но я ему не доверяю. Уж скорее суну руку в змеиное гнездо.

– В таком случае почему мы здесь?

– Потому что у меня нет змеиного гнезда, которое помогло бы спасти Джеймса, – вздохнула Мейкпис.

– Кстати, о змеях: леди Морган по-прежнему не показывается, – заметил доктор, – но это лишь вопрос времени, она, разумеется, что-то задумала.

– Вы правы. Но в нашу пользу говорит только одна вещь: леди Морган – идиотка.

– Но леди, может быть, все слышит, – осторожно напомнил доктор.

– Очень на это надеюсь! – воскликнула Мейкпис. – Только идиотка может всеми силами стараться услужить сборищу злобных стариков, которым плевать, если она в конце концов растратит себя и исчезнет! Что, если они решат присоединить призрак Саймонда к своей компании? Кого они вытолкнут, чтобы освободить место для него?

Если Морган и подслушивала, то ничем себя не выдала.

– В любом случае, – продолжал доктор, который, судя по тону, с трудом подавлял возбуждение, – поверь, что твой новый союзник прав в чем-то очень важном. Его теория объясняет замеченные мной странности.

Как только ты закрываешь глаза, мы, твои пассажиры-призраки, погружаемся в темноту. Сначала я думал, что причина в том, что мы пользуемся твоими глазами, чтобы видеть мир. Но если твой медведь тоже видит твоими – человеческими – глазами, почему он способен видеть в темноте, как всякий зверь?

– Значит, призраки таинственны, непостижимы и нарушают Господни законы, – ответила Мейкпис смущенно и довольно нетерпеливо. – Вы не можете понять таких вещей. С таким же успехом можно спрашивать, как летают ведьмы.

– О, брось, – отрезал доктор, – даже у самого кошмарного существования есть свои правила. Похоже, Саймонд Фелмотт открыл истину. Ключ ко всему – ожидание. Вера.

Думаю, призраки способны видеть не только глазами хозяина. Однако мы привыкли к телам, в которых жили когда-то. Твой медведь уверен, что может видеть только твоими глазами. И одновременно уверен в том, что может видеть в темноте. Если я прав, это объясняет, почему призраков так мало. Души мертвых становятся призраками, только если ожидают, что станут ими.

– Но медведь никогда этого не ожидал! – Мейкпис задумчиво нахмурилась. – Правда, он был очень зол, когда умирал. И вообще я не уверена, заметил ли он, что умер.

– Поэтому его дух и задержался на земле, – довольно ответил доктор. – Но есть те, кто умер в сомнениях и отчаянии, считая, что их души навеки прокляты, как у твоего друга-пуританина и избранных Фелмоттов, которые отходили в мир иной, зная, что их призраки получат новый дом…

– А вы… – пробормотала Мейкпис, чувствуя себя виноватой и окончательно пав духом. – Вы захотели стать призраком, поскольку я сказала, что вы вполне на это способны.

– Не важно, – бросил доктор энергично, но твердо. – Призраки Фелмоттов выживают из века в век, торжествуя над духами принявших их хозяев, потому что искренне верят в право и возможность поступать именно так. Их сила заключается в уверенности и безумной надменности. Если хочешь ослабить их дух, найди способ поколебать и разрушить эту уверенность. Разбить их веру. Заставить сомневаться.

 

Глава 32

На следующее утро Саймонд не обращал на Мейкпис внимания, что было вполне разумно. Будет лучше, если никто не заподозрит связи между ними, не заметит одинаковых ямочек на подбородках. Однако это означало, что она так и не сумела понять, что Саймонд подразумевал под «охотой». Собственно говоря, Уайтхоллоу вроде бы готовился к совершенно иному собранию.

Бальный зал прибрали, окна вымыли, столы и стулья расставили как для приема. На оловянные тарелки выложили угощения: язык, оленину, пирог с куропаткой, хлеб и сыр. Конечно, эти яства нельзя было сравнить с великолепными пирами в Гризхейзе, но все же их было вполне достаточно, если предположить, что ожидаются знатные гости.

– Что происходит? – спросила Мейкпис рядового, ставившего свечи в подсвечники. Такая роскошь предполагала, что грядет важное событие.

– Свадьба, мистрис Лотт, – вежливо объяснил солдат. – Племянник генерала женится на дочери члена парламента. Они приезжают сегодня днем вместе с друзьями и родными.

– Могли бы немного украсить бальный зал, – заметил доктор ледяным тоном.

Потолочные балки были голыми, и никто не догадался принести хотя бы цветок.

– Свадьба – дело Господне, – деловито напомнил Ливуэлл. – А Господу не нужны цветы и ленты!

Мейкпис была рада услышать его голос. Он довольно долго молчал. Она и предположить не могла, каково это – обнаружить себя среди солдат армии, из которой дезертировал. Она боялась, что он снова начнет терзаться муками совести.

Первыми гостями оказались трое мужчин сурового вида в черном. К удивлению Мейкпис, они удостоили сержанта и других офицеров кратчайшим, равнодушнейшим поклоном, а затем отвели Саймонда в сторонку и завели с ним тихий серьезный разговор. После беседы Саймонд выглядел вроде бы как обычно, держась с невозмутимым безразличием, но Мейкпис уловила некоторые признаки возбуждения. Улучив момент, он дернул ее за рукав:

– Помни: когда начнется охота, держись поближе ко мне.

– Когда она начнется? – спросила она. – После свадьбы? Я не смогу найти предлог присоединиться к ней, если не буду знать, когда начало.

Он тихо рассмеялся, прежде чем прошептать:

– Вся свадьба – своего рода охота. Семьи планировали отпраздновать ее в поместьях генерала через несколько месяцев, но пришлось перенести торжество на сегодня, что позволило им пригласить кое-каких гостей, которые не могли сказать «нет». Это… – Он обвел рукой просторный зал. – Это своего рода расставленный капкан.

– Капкан?

– Один из гостей тайно шпионит в пользу короля, – пояснил Саймонд с видимым наслаждением. – Теперь у нас есть доказательства, но шпион, к несчастью, принадлежит к мелкопоместному дворянству. Если мы постучимся в дверь, чтобы арестовать шпиона, родные, возможно, попытаются увезти его в безопасное место. Поэтому мы заманили шпиона сюда, подальше от его слуг и союзников.

Разговор оставил неприятный вкус во рту у Мейкпис. Союз с Саймондом означал, что придется прибить свой флаг к мачте парламентского корабля, но ее небольшой срок пребывания на тайной службе его величества позволял питать невольное сочувствие к ничего не подозревавшему шпиону.

После ланча сырой утренний туман сгустился в непроглядную пелену, скрыв очертания газонов и силуэты хозяйственных построек. Сержант дополнительно расставил солдат вдоль подъездной аллеи, велев встречать гостей и вести в дом. В середине дня прибыли родители жениха и невесты вместе с остальными приглашенными.

Генерал оказался мрачного вида человеком с ухоженной бородой. Племянник был более стройной, молодой и чисто выбритой копией дяди. Тихую, нервно улыбавшуюся невесту привела ее разговорчивая мать. Однако Мейкпис их почти не замечала. Ее внимание привлекла хорошо одетая пара, прискакавшая на одной лошади. Женщина сидела за спиной мужчины. Джентльмен спешился и помог спуститься жене с вежливостью, казавшейся не столько искренней, сколько формальной.

Жена могла похвастаться ярко-рыжими волосами, выбивавшимися из-под шляпы. Длинное дерзкое лицо было усеяно черными шелковыми мушками. Это была Хелен, шпионка роялистов, авантюристка, контрабандой перевозившая золото.

Мейкпис нырнула за угол, прежде чем Хелен успела ее увидеть. Из своего укрытия она видела, как муж Хелен тепло пожал руку генералу. Мужчины, похоже, были добрыми друзьями.

Что делала здесь Хелен? Может, она с самого начала была сторонницей парламента и работала на роялистов в качестве двойного агента? Нет, вряд ли. Ни один двойной агент, посланный парламентом, не провезет через все кордоны столько золота для короля.

Скорее всего, Хелен действительно была шпионкой короля, но в жизни играла роль сторонницы парламента. Саймонд сказал Мейкпис, что добыл доказательства, разоблачавшие роялистского шпиона. И что шпион принадлежал к мелкопоместному дворянству, имел собственное хозяйство… короче, кто-то вроде Хелен.

Сердце девушки стремительно покатилось вниз. Дружба с Хелен была фикцией, основанной на лжи Мейкпис, но ей нравилась эта женщина.

Что же теперь делать? Самый безопасный и наиболее логичный выход – не попадаться Хелен на глаза. Если та не узнает, что ее бывшая подруга сейчас тоже в Уайтхоллоу, то не сможет предать ее в случае разоблачения. И все же Мейкпис отшатнулась от этой мысли.

Что еще можно предпринять? Даже будь она настолько безумна, чтобы попробовать предупредить Хелен, как это осуществить? За Хелен наверняка наблюдают, так что шепнуть ей несколько слов на ухо, оставшись при этом незамеченной, просто невозможно. Вероятно, есть какие-то условные знаки, которыми роялистские шпионы предупреждают друг друга об опасности, но Мейкпис их не знала.

И тут ее осенило, что кое-кто, возможно, и знает. Она нашла тихий уголок, где могла бы сосредоточиться, закрыла глаза и глубоко вздохнула. «Леди Морган, – подумала она, – мне нужна ваша помощь. Я хочу объяснить Хелен, что она попала в ловушку. Есть ли какой-то способ предупредить ее?»

– Ты спятила?! – разозлился доктор. – Если эта женщина уйдет отсюда живой после того, как увидела тебя и Саймонда, она не станет молчать! Слух дойдет до Фелмоттов!

– Думаю, я действительно спятила, – откликнулась Мейкпис. – Я знаю, что Хелен никогда бы не рискнула провалить свою миссию ради меня, но считаю, что в крайнем случае она бы рискнула своей шеей. О, я не собираюсь приводить ей лошадь или выхватывать пистолет, чтобы защитить ее. Но хочу… дать ей шанс бороться.

Молчание тянулось бесконечно.

«Морган, – снова попыталась Мейкпис, – ты полна решимости оставаться моим врагом. Но Хелен не сделала тебе ничего плохого. Она твоя соратница. Ты тоже при жизни была шпионкой, верно? Можешь вспомнить, каково это – жить как она?»

После небольшой паузы из темного уголка сознания Мейкпис донесся знакомый жесткий голос:

– Найди бумагу, которую сумеешь передать ей без всяких слов. В пузырьке, украденном тобой у леди Эйприл, содержится сок артишока. Он может послужить невидимыми чернилами.

Мейкпис поспешила к входу, содрала с двери религиозные трактаты и быстро вернулась в свою комнату. Окунула перо в сок артишока и написала на полях трактата короткое послание:

«Свадьба – ловушка. Бегите, если можете».

Морган оказалась права. Сок только смочил бумагу и почти сразу высох, не оставив следов.

«Как она его прочитает?» – спросила Мейкпис.

– Буквы появятся, если поднести бумагу к пламени свечи, – пояснила шпионка. – Пометь ногтем нужный угол, чтобы она знала, где находится скрытое сообщение.

Руки Мейкпис тряслись нервной дрожью, но она притащила стопку трактатов в бальную комнату и стала их раздавать. Кое-кто из присутствующих бросал на нее странные взгляды. Но таких было мало. Религиозным пророкам пристало подобное необычное поведение.

Большая часть гостей разместилась на маленьких сиденьях-подоконниках спиной к белой пелене за окнами. Хелен восседала между невестой и незнакомой леди и, казалось, легко завладела беседой. Судя по тому, как собеседницы закрывали смеющиеся лица веерами, шутки ее не отличались пристойностью.

Мейкпис остановилась рядом, присела в неуклюжем реверансе и чуть ли не силком вложила трактаты в руки каждой леди. И тут Хелен мельком глянула на Мейкпис. На кратчайший миг глаза рыжеволосой женщины вспыхнули. Шок… Узнавание… Но выражение было таким мимолетным, что его заметила только Мейкпис. Хелен тут же откинула голову и рассмеялась над какими-то словами невесты, словно Мейкпис была совершенно невидима.

Мейкпис двинулась дальше, продолжая раздавать трактаты, и, заикаясь, бормотала что-то несвязное в ответ на шутливые попытки какого-то краснолицего джентльмена пофлиртовать с ней. Зато она прекрасно уловила минуту, когда Хелен беспечно извинилась перед собеседницами и покинула комнату.

Немного позже она вернулась. Теперь улыбка казалась приклеенной к лицу. Краснолицый джентльмен приветствовал ее как старую знакомую, осыпал веселыми комплиментами и попытался убедить отойти в сторонку и позволить почитать ей стихи. Однако Хелен отделалась от него и поспешно зашагала к мужу. Проходя мимо них, Мейкпис уловила обрывок тихого разговора:

– Я что-то не то съела, – сообщила Хелен. – Мне очень плохо. Дорогой… думаю, мне нужно вернуться домой.

– Можешь попробовать не позорить меня хотя бы раз? – отрезал муж. – Если ты достаточно здорова, чтобы скакать верхом, значит, достаточно здорова, чтобы остаться и говорить гостям любезности. А если возьмешь коня, как я буду возвращаться?

В комнату вошли мужчины сурового вида, одетые в черное. Мейкпис подумала, что в них было что-то воистину зловещее, как у мрачных жнецов, внезапно появившихся на веселом пикнике. Переглянувшись с Саймондом, они дружно кивнули. Хелен тоже заметила их и побледнела.

Время истекло.

Трое в черном молча, вежливо кланяясь, прошествовали к Хелен и ее мужу… и миновали их. Остановились перед румяным джентльменом, пытавшимся флиртовать с Мейкпис.

– Сэр, – объявил один, – надеюсь, вы спокойно пойдете с нами и не доставите неприятностей собравшимся.

Джентльмен уставился на них и уже открыл было рот, словно пытался выпалить слова протеста или изобразить непонимание. Но молча сжал губы, тяжело вздохнул и с извиняющимся видом улыбнулся гостям, наблюдавшим за ним со страхом, любопытством, смущением или подозрительностью.

Потом обличенный шпион тяжело поднялся, осушил кубок, швырнул его в физиономию ближайшего врага и ринулся к двери – неожиданно для всех. Мейкпис едва успела убраться с дороги, когда он пролетел мимо.

– Заприте входную дверь! – крикнул кто-то.

Раздался грохот.

– Он выскочил в окно, на передний газон!

Все военные бросились в коридор. За ними последовало большинство слуг и гостей. Входную дверь распахнули, и толпа высыпала во двор. Туман по-прежнему был так густ, что Мейкпис едва различала одинокую фигуру, бегущую под укрытие деревьев. Но шпион неожиданно остановился и побежал в другом направлении, потому что из-за деревьев выскочили другие смутные фигуры и погнались за ним. Очевидно, те, кто устроил ловушку, на всякий случай поставили засаду.

Оглянувшись, Мейкпис увидела, что почти все свадебные гости сгрудились перед домом. Хелен выглядела ошеломленной и пораженной ужасом.

Старший из одетых в черное мужчин, прикладывая салфетку к ране на лбу, нанесенной брошенным кубком, быстро двигался вперед в компании Саймонда.

– Вы были правы, – сказал он Саймонду. – Преступник действительно пытался сбежать. Я ожидал от него несколько большего достоинства.

– А я нет.

Саймонд чуть приотстал и, проходя мимо Мейкпис, поймал ее взгляд и расплылся в улыбке.

– Охота началась, – шепнул он. – Держись ближе ко мне.

Растерявшиеся люди ныряли в туман и тут же теряли друг друга из вида. Непроглядную пелену разрезали крики:

– Туда! Я вижу его! Стоять!

– Не позволяйте ему добраться до деревьев!

Послышался резкий треск. Еще один. Словно ломавшиеся в бурю сучья.

– Изменник валяется на земле!

– Доставьте хирурга!

Саймонд ринулся на последний вопль, и Мейкпис, облизнув пересохшие губы, бросилась за ним. Двое мужчин стояли над третьим, распростертым у их ног. Из дома выбежал мужчина с кожаным мешком, пересек газон и опустился на колени рядом с упавшим. Мейкпис предположила, что он, должно быть, и есть хирург.

– Можете зашить рану? – спросил один из офицеров. – Ему нужно ответить на кое-какие вопросы!

– Какой-то гений всадил ему в голову пулю с близкого расстояния, – огрызнулся хирург. – Мне понадобится половник, чтобы собрать его мозги!

Мейкпис ощущала запах пороха, совсем не похожий на сладкий, почти живой дымный аромат стряпни или лесных костров. Сейчас в воздухе плавал горьковатый металлический смрад, и ей вдруг пришло в голову, что, возможно, так пахнет адский огонь.

– Нам нужны носилки! – воскликнул один из солдат. Другой вытащил из кармана Библию и, хотя был почти ослеплен туманом, поднес ее поближе к глазам и попытался читать вслух.

Саймонд приблизился к телу, встал на колени и в этот момент напомнил Мейкпис кота у мышиной норки. Потом застыл, словно тот же кот, увидевший молниеносный взмах мышиного хвоста.

Мейкпис тоже кое-что увидела: полупрозрачную прядь над телом – не дым и не туман. Это оказался призрак, очень слабый и несчастный. Он почуял убежище в Саймонде и нерешительно потянулся к его лицу.

Только Мейкпис стояла достаточно близко, чтобы увидеть улыбку Саймонда. Когда призрак был почти у его рта, он вдруг ощерился и глубоко вдохнул, словно желая втянуть призрака в легкие. Глаза его блестели хищным возбуждением.

Призрак отпрянул. Несколько секунд он нерешительно колебался, а затем Мейкпис увидела, как он поплыл по газону, так невесомо, что травинки лишь слегка пригибались. Маленький кустик почти неразличимо шевельнулся, словно его толкнули. С листьев посыпались капельки влаги. Это заметили только Мейкпис и Саймонд. Остальные смотрели на тело.

Саймонд мгновенно вскочил и помчался за призраком. Мейкпис специально отстала на несколько ярдов, но не упускала его из вида. Он бежал петляя, и она предположила, что призрак шпиона виляет, пытаясь избавиться от погони, совсем как в предсмертные минуты. Теперь Саймонд мчался к деревьям. Возможно, призрак все еще льнул к последней прижизненной надежде на то, что окажется в безопасности, если доберется до леса.

Мейкпис последовала за родственником в лес. Листья папоротника цеплялись за ее колени. Иногда из тумана выплывали сучья деревьев, и она едва успевала увернуться. И все же не выпускала из вида светлые волосы и темный камзол Саймонда, по-прежнему петлявшего между деревьев.

Перебравшись через поваленное дерево, она наткнулась на маленькую поляну и увидела стоявшего на коленях Саймонда, руки которого сжимали охапку опавших листьев. Глаза его были закрыты.

Заслышав ее шаги, он открыл глаза. Лицо осветилось самодовольной улыбкой:

– Я его поймал.

На мимолетную долю секунды его лицо исказилось, и казалось, что кто-то другой смотрит из его глаз, мучимый ужасом и отчаянием. Но хищная ухмылка тут же вернулась, и он снова стал Саймондом.

– Что ты сделал? – выпалила Мейкпис, слишком испуганная, чтобы выбрать более почтительную форму вопроса.

– Схватил предателя, – пояснил Саймонд, и Мейкпис показалось, что он наслаждается ее реакцией.

– Призрак шпиона теперь в тебе?

Мейкпис заметила, что легкий спазм снова исказил его лицо.

– Зачем? Зачем ты это сделал?

– Видишь ли, мои «новые друзья» из армии парламента – люди требовательные. Они хотят, чтобы я постоянно снабжал их новыми сведениями, которые можно использовать против роялистов. Мне нужно ублажать их, если я хочу унаследовать принадлежащие мне по праву поместья. Они желают, чтобы я узнавал больше, став шпионом, но это будет означать, что я рискую головой. Я нашел более безопасный способ добывать информацию. Ты брезглива?

Мейкпис медленно покачала головой.

– Хорошо. Не хотелось бы, чтобы ты упала в обморок и отвлекла меня от допроса. Посмотрим, готов ли он выложить все.

Саймонд опустил глаза, а когда снова заговорил, слова его были обращены вовсе не к Мейкпис.

– Итак, мой добрый друг, почему бы тебе не облегчить душу и не дать мне список своих достижений? Потом можешь открыть, где спрятал свои бумаги, и помочь с парой расшифровок…

После паузы Саймонд пощелкал языком и рассмеялся:

– Теперь он запаниковал и требует сказать, где находится и почему так темно. Все как всегда. Но когда я начинаю понемногу выпивать их души, они становятся куда более сговорчивыми. Пока окончательно не теряют разум.

– О чем ты? – прохрипела Мейкпис.

– Говорю же, у меня была целая толпа призраков. Я также сказал, что призраки в наших телах пытаются вытянуть силу хозяина. Но я обнаружил нечто куда более интересное. Если мы сильнее призрака, все может сработать и наоборот. Обладающий моим даром – нашим даром – может вытянуть силу из одинокого призрака и сжечь его, как топливо.

Я долго тренировался, начав с самых слабых и потрепанных призраков, каких только мог найти. Бедлам – прекрасное место для таких. С тех пор я вбирал все более сильных духов, чтобы самому стать сильнее. Слава богу, все так и вышло, иначе тот раненый призрак Старшего от сэра Энтони сделал бы это за меня.

Понимаешь? Видишь, что предназначил для нас Господь? Мы охотники, кухарка Мейкпис. Мы хищники. И если будешь хорошо мне служить, я научу тебя всем тонкостям.

Саймонд отвел взгляд и, судя по улыбке, снова уделил внимание призраку. Его лицо то и дело искажали гримасы. И каждый раз мимолетное выражение было все более испуганным и измученным.

Мейкпис сказала, что не брезглива. На кухне она много раз снимала шкуру с предназначенных на обед животных. Но ее не тошнило так сильно даже тогда, когда по указаниям доктора она резала человеческую плоть, чтобы избавить пациента от гангрены.

У нее не было твердых понятий о добре и зле. Конечно, она знала, за какие грехи посылают в ад, и довольно часто слышала их перечень. Мейкпис очень не хотелось, чтобы с ней или с людьми, которых она любила, происходили такие ужасные вещи, но так уж устроен мир – в нем постоянно что-то случается. Добродетель – это роскошь, и у Господа не было для нее времени.

Но сейчас девушка с удивлением обнаружила, что ее нутро имеет собственное мнение. Оно знало, что в мире существует невыносимое зло, и прямо сейчас Мейкпис стала свидетельницей этого зла. И где-то глубоко в душе прокатился ответный раскат медвежьего рычания. Медведь понимал, что такое боль. Что такое пытки.

– Прекрати! – громко воскликнула Мейкпис. – Отпусти призрака!

Ее бросило в жар. Тело сотрясала крупная дрожь. Дыхание медведя отдавалось в ушах.

Саймонд взглянул на нее с легким презрением:

– Не разочаровывай меня. Я только-только начал надеяться, что и ты можешь быть полезной. И не отвлекай меня. Мой друг-изменник вот-вот признается…

Едва Саймонд отвернулся, Мейкпис схватила сломанный сук и замахнулась на него. На полувзмахе она почувствовала, как движение обрело дополнительную силу, рожденную медвежьим гневом. Это медведь ударил Саймонда по затылку, и тот ткнулся лицом в землю. Ей показалось, что в этот момент она увидела слабую, изуродованную полоску тени, выплывшую на волю. Пойманный призрак сбежал и растаял.

Мейкпис взревела. На миг перед глазами встала черная пелена. Она уже подняла руку, чтобы снова ударить Саймонда. Нет, нельзя. Иначе она убьет его.

Она отбросила сук и отступила. Он уже поднимался и сжимал рукоять шпаги.

– Ты, жалкая потаскушка!

Мейкпис повернулась и бросилась бежать, лавируя между окутанными туманом деревьями. За спиной слышались топот и шорох листьев. Она в любой момент ожидала ощутить холод острия шпаги, вонзающегося между лопаток.

Деревья неожиданно расступились. Папоротники под ногами сменились травой. Впереди замаячил гигантский туманный овал, и Мейкпис поняла, что снова вернулась на передний газон Уайтхоллоу.

Навстречу ей поспешно шагали три неясные фигуры. Когда они подошли ближе, она различила черные одежды и поняла, что это те трое, которые пытались арестовать шпиона.

– Ловите ее! – прогремел Саймонд. – Она одна их них! Одна из ведьм Фелмоттов.

Троица немедленно ринулась ей наперерез. Когда Мейкпис попыталась обогнуть их, самый высокий отвел руку. Она едва увидела, как его кулак полетел вперед и врезался ей в челюсть. Мир взорвался болью. Потом все заволокло тьмой.

 

Глава 33

Когда Мейкпис пришла в себя и приподняла голову, она не почувствовала ничего, кроме боли в подбородке, казавшейся большой, как солнце, пульсирующее красным и оранжевым. Дальнейшее знакомство с остальными частями тела отнюдь не было приятным. Голова раскалывалась. Сильно тошнило.

Открыв глаза, она поняла, что лежит на матраце в помещении, похожем на чулан. Она с трудом поднялась и подергала дверь. Заперта. На окне решетка. Мейкпис испытала неприятное чувство дежавю. Паника захлестывала ее. Она снова пленница.

«Все в порядке?» – спросила она мысленно, внезапно испугавшись за своих беспокойных спутников.

– По-моему, да, – ответил доктор тоном вымученного спокойствия. – Но после всех неприятностей и сложностей, которые пришлось пережить, чтобы найти Саймонда Фелмотта, ты посчитала возможным ударить его дубиной?

– Этот человек прямо напрашивался на хорошую оплеуху, – заявил Ливуэлл с чувством. – Очень жаль, что мы не могли ударить его целым деревом!

Несмотря на свое положение и ноющую челюсть, Мейкпис фыркнула от смеха. И тут же с облегчением поняла, что чувствует и теплую необъятность медведя.

«Морган! Ты все еще здесь?»

Ответа не последовало, что, впрочем, неудивительно.

– Где мы?

– Не знаю, – ответил Ливуэлл. – Я ничего не видел с той минуты, как этот парень ударил тебя в челюсть.

– Я думала, вы все можете двигать моим телом и открывать глаза, пока я нахожусь без сознания. – Мейкпис осторожно села и пощупала распухший подбородок.

– Только во время обычного сна, – объяснил доктор Квик. – Однако во время обморока мы, похоже, не способны манипулировать твоим телом. Любопытное открытие, хотя сейчас совершенно неуместное.

Мейкпис взобралась на кровать и выглянула в крохотное окно. Она увидела деревья, а за ними – дымовые трубы Уайтхоллоу. Очевидно, ее заперли в сторожке.

Она вздрогнула, когда открылась дверь и вошел слуга.

– Идем со мной, – велел он и вывел ее из чулана в пустую маленькую комнату.

Тот мужчина в черном, который ударил Мейкпис, сидел в кресле за письменным столом. Саймонд прислонился к стене, сохраняя привычную маску равнодушия.

Мужчине в черном было около тридцати лет, хотя темные волосы уже редели. Взгляд был пронзительным, но он слишком часто моргал, и Мейкпис живо представила его читающим в долгие ночные часы при свете свечи.

– Нам уже известно все самое важное, – заявил незнакомец, подняв глаза от бумаг. – Тебе осталось только признать правду, заполнить все пробелы и рассказать, кто еще замешан в этом гнусном заговоре. – Он откинулся на спинку кресла и всмотрелся в Мейкпис. – Еще есть время убедить нас, что с пути истинного тебя сбили другие. Ты молода и невежественна. Легкая добыча для проделок дьявола.

Мейкпис вспыхнула, вспомнив слово, которое прокричал Саймонд. «Ведьма».

– Какие проделки дьявола? – Возможно, Мейкпис еще удастся сыграть роль маленькой испуганной девочки. – Почему вы ударили меня? Кто вы? Почему я здесь?

– Зачем ты пришла в Уайтхоллоу? – спросил допрашивающий.

– Искала леди Элинор, – вызывающе ответила Мейкпис.

– У меня лежит рапорт рядового Уильяма Хорна. – Мужчина поворошил бумаги. – Он доложил, что однажды случайно наткнулся на тебя. Ты ползала на четвереньках почти голая, рычала, как зверь, и раздирала зубами живую рыбу.

– Я подняла юбки, чтобы вымыть ноги в ручье, и мне повезло выудить из воды рыбу. Я плюхнулась на четвереньки, чтобы помешать ей снова улизнуть в воду.

Все хуже, чем она ожидала. Ее враги явно собирали слухи среди обитателей дома.

– Он говорит также, что ты украла воспоминания из его головы и терзала его ими. Выведала сердечные чувства, фантазии и все, что творится у него в мозгу, чего не следовало делать.

– У меня было видение!

– Не все видения посылаются Всемогущим. Некоторые – просто наваждения слабого рассудка, а некоторые – обманы самого воплощенного Зла.

Сердце у Мейкпис упало. Оказалось, что между пророчицей и ведьмой очень тонкая грань.

– Я слышал, что у тебя необычная манера обращаться с животными, – продолжал допросчик. – В Уайтхоллоу есть желтый кот по кличке Уилтеркин. Говорят, он на всех шипит, царапает тех, кто пытается его погладить, но, встретив тебя, через пять минут облизал твое лицо и словно шептал на ухо.

– Я дала ему кусочек мяса. Это кот. Любовь любого кота можно купить за шкурку от бекона.

Невозможно поверить, что ее великая радость, общество животных, теперь считалась уликой против нее.

– Ты позволяла ему сосать твое ухо? – спросил мужчина тем же спокойным, суровым тоном.

– Что?!

– Ведьма будет сосать дьяволов и их приспешников, ей посланных. Иногда их титьки расположены в самых странных местах. Одну женщину посетила белая мышь с человеческим лицом, которая пила молоко из соска в мочке уха этой женщины.

Вот оно наконец. Слово «ведьма». Мейкпис ощущала, как кожу покалывают невидимые иголочки.

– Нет! – воскликнула она со всем мыслимым презрением, которое только могла изобразить. – Ни один кот не пил молоко из моего уха. Вы позволили кое-кому скормить вам целое блюдо лжи!

– Неужели? – холодно спросил допросчик. – Мы слышали тебя собственными ушами. Слышали, как дьявол внутри тебя ревел в лесу.

Так они слышали рев медведя в туманном лесу! Они уже убеждены, что она потустороннее создание. Допросчик только сейчас протянул веревку, чтобы она солгала и сама вынесла себе приговор.

Глаза его были суровыми и покраснели от бессонницы, но Мейкпис заметила в них какую-то искорку. Он не был красив, высок или дерзок: не из тех мужчин, кто способен привлечь внимание в обычных обстоятельствах. Но сейчас обстоятельства были необычными, и люди просто вынуждены обращать на него внимание. Он трудится во славу Божью.

Медведь был сонным и измотанным, но не спал и ощущал запах человека в черном, запах хорошего мыла и боли других людей. Немного похоже на запах Молодого Кроу.

– Мы знаем, что ты пыталась убить лорда Фелмотта, – продолжал человек в черном. – Он все рассказал о тебе. Теперь твоя очередь рассказать о Фелмоттах.

Саймонд все это время спокойно наблюдал со стороны. У него была кошачья манера улыбаться, не раздвигая губ. Но, в отличие от людей, даже кошки знают пределы жестокости. Вид Саймонда наполнил Мейкпис яростью.

– Фелмотты – дьяволы, – с чувством заявила она. – Я сбежала от них. Пришла к лорду Фелмотту в поисках безопасности. Но он хуже их всех! Я кричала, потому что боялась его!

– Мне известно, что он пытался практиковать экзорцизм, чтобы заклясть демона, – продолжал человек в черном.

– Экзорцизм? – Этого слова Мейкпис не знала.

– Прогнать его обратно в ад! Господь благословил его великим даром: способностью изгонять дьяволов и посылать неприкаянные души к вечному покою…

«Господь благословил…» Это уж слишком.

– Вы глупцы! Он всех вас водит за нос! И не посылает призраков к вечному покою! Он их ест! Я видела, как он это проделывал. Поэтому и кричала.

– Могла бы выказать ему немного благодарности, – строго заявил мужчина в черном. – Саймонд считает, что тебя можно спасти. – Он что-то черкнул на бумаге и со вздохом глянул на Саймонда: – Вы были правы! Абсолютно злой и неуправляемый язык. Если женщина ведьма, значит, обычно сварлива и к тому же драчунья. Уверены, что способны вернуть ее Богу?

– Дайте мне время, – попросил Саймонд серьезно. – Посмотрю, сумею ли изгнать дьявола.

– Нет! – взмолилась Мейкпис. – Не оставляйте меня с ним! Послушайте! Он ест призраков! Он пожирает души!

Но на нее уже не обращали внимания и оттащили обратно в каморку. Саймонд направился следом и попросил стражника подождать за дверью.

– С этими ведьмами Фелмотт нужно быть осторожнее, – сказал он. – Если она начнет сыпать проклятиями, я смогу защититься, но не сумею уберечь тебя.

Как только Саймонд и Мейкпис остались одни, он улыбнулся:

– Тебе бы следовало поблагодарить меня. Не замолви я за тебя словечко, эти парни применили бы самые жестокие средства, чтобы вернуть тебя на путь праведный.

Не успела она ответить, как он со смехом добавил:

– Заключим сделку. Ты скажешь, где спрятана грамота, а я сообщу самозваным инквизиторам, что изгнал из тебя демонов. Они усадят тебя, и сможешь во всем исповедаться. У них уже имеются весьма странные представления о том, что происходит в Гризхейзе. Скажешь, что все Фелмотты колдуны и летают по округе в яичной скорлупе и ступах. Скажешь, что семья заставила тебя резвиться на склоне холма в компании воплощенного зла. Скажешь, что мистрис Гоутли научила тебя варить яды и зелья, а кухонные собаки ходили на задних лапах и выполняли твои поручения.

Видишь ли, я попал в затруднительное положение. Мне удалось пробудить интерес этих парней и получить их защиту только потому, что я кое-что рассказал об обычаях Фелмоттов. Но я ничего не могу доказать, пока не представлю грамоту. Однако при этом у меня не останется ничего, чем я бы мог пригрозить семье. Ты и твоя исповедь послужат прекрасным доказательством.

– Никакой исповеди, – отрезала Мейкпис. – И я не скажу, куда спрятала грамоту, а то у тебя не будет причин сохранять мне жизнь. Так что я лучше придержу язык, мастер Саймонд.

Уничижительный тон взбесил его даже больше, чем отказ от сделки.

– В тебе сидит призрак, верно? – процедил он, прищурившись. – Безумный. Я слышал его рев. Полагаю, ты не умеешь поглотить его или, напротив, просто вышибить? Я мог бы помочь тебе с этим. Если бы ты прошла мое испытание. Но эти люди считают тебя одержимой, и они правы. Если тебя станут пытать, то рано или поздно докажут это.

– Эти люди хотят доказательств того, что Фелмотты – колдуны, – заметил Ливуэлл после ухода Саймонда. – Почему бы не дать им эти доказательства? Почему не сказать, где спрятана грамота? Почему мы по-прежнему им лжем? Ты сказала, что хочешь стать гибелью Фелмоттов.

– Да, но хотелось бы дожить до этого, – ответила Мейкпис, потирая распухший подбородок. – Мне нужно жить, чтобы спасти Джеймса. Если я отдам грамоту, они скоро поймут, что я – одна из получивших дар Фелмоттов. И что тогда со мной сделают? Я никогда не подписывала собственной кровью договор с дьяволом, и у меня нет никаких сосков в ушах… но я действительно якшаюсь с призраками, верно? Ты сам так сказал. Медведь и в самом деле следует за мной повсюду, как родной. И я действительно одержима. А если я отдам драгоценную грамоту, Саймонд сделает все, чтобы меня признали виновной. Думаешь, я когда-нибудь вдохну воздух свободы?

– Нет, – ответил доктор мрачно. – Повезет еще, если они тебя не повесят, а потом не поздравят себя со спасением твоей души.

– Грамота – единственный инструмент власти, которым я сейчас владею, – с горечью вздохнула Мейкпис, – и он выглядит достаточно ненадежным.

– Они хорошие люди, – настаивал Ливуэлл.

– Неужели? – возразила Мейкпис. – Их предводитель похож на человека, наслаждающегося небольшой праведной властью над людьми. Я видела этот взгляд раньше. И медведю не понравился его запах.

– Ты так доверяешь суждениям своего медведя? – очень серьезно спросил Ливуэлл.

– Да, – ответила Мейкпис, немного подумав. – Я учусь прислушиваться к нему. Он дикий зверь и потому многого не понимает. Но точно знает, когда что-то идет не так.

– В таком случае мы не должны доверять этим людям, – постановил Ливуэлл с удивительной решимостью. – Но что тогда делать?

– Может ли медведь силой проложить себе дорогу отсюда? – с надеждой поинтересовался доктор.

– Это не так просто, – ответила Мейкпис. – Я не могу натравить его на кого-то, как собаку. Иногда, когда мы оба разозлимся, нас трудно остановить. Но мы не можем кулаками пробить себе дорогу из этой комнаты и не сумеем отбить летящую по воздуху пулю. В лесах полно солдат, и всем им уже известно, что я арестована за колдовство.

– Значит, Хелен, твоя подруга-контрабандистка, тоже узнала, – оживился доктор. – Она станет нашей союзницей?

– Возможно, – протянула Мейкпис.

Она подозревала, что краснолицый шпион – один из тайных роялистских сообщников Хелен. Не предупреди ее Мейкпис, Хелен могла бы отойти в сторону, чтобы поговорить с ним, и тоже попала бы под подозрение. Собственно говоря, Хелен должна быть ей благодарна.

– Вот только у нас нет возможности попросить ее помощи.

Но действительно ли это так?

«О! – воскликнула Мейкпис про себя. – Я ошибаюсь. Есть один способ. Только очень опасный».

– Что-то мне не слишком нравится предисловие, – буркнул доктор.

– Мне тоже, – согласилась Мейкпис. Но другого пути не было. – Я должна поговорить с Морган.

– Разве это поможет? – удивился доктор Квик.

«Леди Морган! – подумала Мейкпис так громко, как только могла. – Я хочу потолковать с вами. Да, раньше я пыталась преследовать вас, но на этот раз не стану этого делать. Пожалуйста, я не причиню вам вреда».

Ответа не было.

– Вряд ли леди поверила, – со вздохом заметил доктор. – Она предпочитает появляться и исчезать по своему желанию, чтобы мы не могли проследить за ней, а сейчас, боюсь, скрывается в своем логове.

Мейкпис припомнила эмоции и воспоминания, нахлынувшие на нее, когда она пыталась следовать за Морган.

– Вы сказали, что она скрывается в той части моего сознания, которая словно отсечена от остальных. Думаю, теперь понятно, что это значит. Все эти годы в моих воспоминаниях существовала глава, которую я не хотела и не могла просматривать. Если это и есть логово, я знаю, где ее искать.

 

Глава 34

Мейкпис лежала с закрытыми глазами на своей узкой кровати, прислушиваясь к звукам собственного дыхания. Пытаясь утешить себя, она представляла, что покоится на брюхе гигантского медведя, который больше Уайтхоллоу, больше Гризхейза, его мех гуще летней травы, а вдохи и выдохи похожи на покачивание галеона.

Но невозможно оставаться здесь вечно. Ей предстоит путешествие в собственное сознание. Предстоит сразиться с бездной. Предстоит встреча с врагом.

«Можешь подождать меня здесь, – сказала она медведю. – Я скоро вернусь. Мне необходимо пережить это одной».

Но медведь плохо понял, о чем она, и собрался идти с ней. Ну конечно, он пойдет с ней. И Мейкпис в конце концов поняла, до чего она глупа. Такого понятия, как «одна», больше не существовало. Поэтому, когда Мейкпис с глубоким вздохом стала вспоминать Поплар, ее молодая сущность, которую она представляла в воображении, шла рядом с медведем. Она позволила себе утонуть в этом образе.

Это воспоминание. Это отзвук памяти, имевший силу и образность сна.

Вот он, Поплар, после стольких лет, с его шумом и запахами. Стуком и грохотом верфей, трепещущими на ветру тополиными ветвями, яркой зеленью болотистых пустошей, где паслись пятнистые бело-коричневые коровы. Образ был таким живым, что дым высек слезы из глаз. Воспоминания, как одежда, убранная в сундук подальше от дневного света, не выцвели. Их краски все еще были яркими.

И… Поплар был совсем невелик, она только сейчас это поняла. Куда меньше, чем Оксфорд или Лондон. Всего нескольких домишек, сгрудившихся у дороги, как семена травы – у стебля.

В своем воображении она, как и три года назад, шагала по дороге в Лондон. Никто не обращал внимания на двенадцатилетнюю Мейкпис. Никто не замечал топавшего рядом медведя.

Солнце почти село. Небо быстро темнело. Воздух с каждым шагом становился более гнетущим. Более душным. Но ей необходимо кое-кого найти.

Медведь по-прежнему был рядом. Она могла протянуть руку и коснуться его меха, хотя в ушах отдавался рев разъяренной толпы. А когда она побежала, он опустился на четвереньки и тоже побежал.

Теперь они были в самом центре восстания подмастерьев. Безумную, вопящую тьму разрывали выстрелы. Нависавшие над ней силуэты взрослых обращались в паническое бегство, толкая Мейкпис со всех сторон, пытаясь раздавить, и мешали рассмотреть происходившее.

Мейкпис огляделась, отчаянно желая увидеть одно знакомое лицо. Где она? Где она? Где она?

Здесь. Прямо здесь.

Мать.

Каждая черта лица ясно видна. Взъерошенные, как у ведьмы, волосы выбились из-под чепца. Глубоко посаженные глаза со светящимися в них звездами и загадками. Маргарет.

И дубинка, которой кто-то небрежно взмахнул, уже почти коснулась ее беззащитного лба.

Но Мейкпис и медведь могли помешать! Теперь они здесь! Они могут отбить дубинку! Удар лапой отвел оружие от цели.

Но вот где-то рядом разбилась бутылка, и осколок летел в лицо Маргарет. Мейкпис представила, как быстро поднимает руку и загораживает мать.

На этот раз кто-то выбил из руки подмастерья мотыгу, лезвие которой едва не раскроило лицо Маргарет. Брошенный камень срикошетил от стены прямо в Маргарет. Шальная пуля неумолимо летела к виску…

Мать завопила. И внезапно оказалась перед Мейкпис. По бледному лицу темными струйками стекала кровь. Мать смотрела на Мейкпис, словно ожившая Смерть. И тут ее лицо дернулось.

– Держись от меня подальше! – заорала она, ударив Мейкпис по лицу с силой, потрясшей мир. – Убирайся! Убирайся!

Мейкпис не успела опомниться, как получила сокрушительный удар в грудь. Пошатнулась и оказалась в другой тьме. Приземлилась среди кустиков чертополоха и долго смотрела на звезды. Она находилась на маленькой, заросшей сорняками полянке, словно огороженной шелестевшим на ветру тростником. Села и увидела неподалеку невысокий овальный холмик недавно вскопанной земли. Это была могила матери на краю попларских болот.

Медведь теперь стал маленьким медвежонком, и из крошечной пасти неслось тихое жалобное поскуливание. Он умер в этих болотах и теперь узнал их. Мейкпис взяла его на руки, ощущая, как сама дрожит от холода и страха.

За полянкой среди зарослей тростника виднелся дымный силуэт женщины. Она стояла неподвижно, если не считать буйных распущенных волос, которые разметались на ветру.

– Ма! – ахнула Мейкпис.

– Ты была моей смертью, – прошептал ветер. – Ты была моей смертью.

– Прости меня, ма! – всхлипнула Мейкпис. – Прости, что я спорила с тобой. Прости, что убежала.

Силуэт не двинулся, но почему-то стал гораздо ближе, по-прежнему безликий и неумолимый.

– Моя смерть, – выдохнули уединенные болота. – Моя смерть.

– Я пыталась спасти тебя, – оправдывалась Мейкпис, чувствуя, как слезы жгут глаза. – Но ты оттолкнула меня. А тот человек унес меня…

– Моя смерть.

Ветер усилился, и волосы женщины вздымались, как парус. Она вдруг оказалась на самом конце поляны, молчаливая и зловещая. Лицо по-прежнему было скрыто тенью. Скоро тень ринется на нее, и Мейкпис увидит ее ужасное, расплывающееся, как дым, лицо, услышит слова, сказанные заплетающимся языком, когда мать начнет когтить ее разум. И все же Мейкпис была наполнена тоской и желанием, перевесившими даже страх.

– Почему я не смогла спасти тебя? – крикнула Мейкпис фигуре. Она снова подумала о месте, которое только что покинула, о безнадежных попытках защитить мать от фатального удара. – Почему этому суждено было случиться? Почему я не смогла это остановить?

Оказалось, что в глубине души она уже знала ответ.

– Это было просто невезение, верно? – прошептала она, и по щекам заструились слезы. – Я ничего не сумела сделать.

Медведь у нее на руках был теплым и тяжелым. Ведомая защитным инстинктом, она нагнула голову и ощутила щекой грубый мех.

– Почему ты оттолкнула меня, ма? – с мукой выдавила она. – Я могла бы помочь тебе! Отвести домой!

Неужели мать ненавидела ее так сильно, что даже помощь дочери была ей невыносима? И тут Мейкпис наконец поняла.

– О ма! Ты боялась… боялась за меня… Это не… ненависть. Ты понимала, что все кончено, и боялась, что твой призрак может на меня наброситься! Ты пыталась защитить меня! Ты всегда, всегда пыталась защитить меня!

Только сейчас она начала понимать свою неукротимую, скрытную мать, которая ее воспитывала. Маргарет была чересчур несгибаемой, но разве могло быть иначе? Человек менее упрямый и не с такой твердой волей никогда бы не смог сбежать от Фелмоттов.

Но она любила Мейкпис. Пошла против них ради дочери. Скрылась, презрев надежный дом и очаг. Ради Мейкпис. Стирала пальцы до костей. Ради Мейкпис. Любила ее с жестокой непорочностью матери-птицы, которая выталкивает птенца из гнезда, чтобы испытать его едва оформившиеся крылышки. Мать сделала то, что считала самым правильным для дочери. Она была права, она была не права, но все равно никогда бы не извинилась.

– Ты любила меня, – с трудом выговорила наконец Мейкпис.

Ночь, казалось, издала долгий-долгий выдох. И голоса в колеблемом ветром тростнике смолкли. Теперь болота стали просто темным, холодным местом, не сочившимся злобой и болью. На краю поляны по-прежнему стояла фигура женщины, но теперь силуэт выглядел иначе. Глаза Мейкпис прояснились настолько, что теперь она видела, кем эта женщина является и кем – нет.

– Здравствуйте, леди Морган, – приветствовала она, медленно приближаясь к ней. Медведь на руках стал больше и тяжелее, и Мейкпис пришлось положить его на землю.

Морган была почти невидима – силуэт из дыма и серебристых искр, но, подойдя ближе, Мейкпис различила умное худощавое лицо с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, высоким лбом и тонкими изогнутыми губами. На женщине не было видимых ран, но все же она казалась несколько кособокой, как изображение на слегка помятой карте. Очевидно, еще не оправилась от первой схватки с медведем.

– Укрытие было хорошим, – признала Мейкпис. – Вы знали, что мне невыносимо воскрешать в памяти смерть матери. Хотя меня населяют призраки – ваш, медведя и остальных, – думаю, больше всего меня преследовала мать, а ведь она даже не была призраком. Верно?

Морган вздохнула.

– Возможно, нет, – прошелестела она невероятно скучающим тоном. – Лично я не думаю, что ее призрак нашел дорогу из Ламбета или с болот в твой дом, чтобы напасть на тебя. Это действительно был кошмар, глупышка. Дурной сон, не больше. – Лазутчица устало покачала головой. – Я не стану скучать по своей крепости у тебя в голове, – продолжала она. – Видишь ли, проблема в том, что, когда проводишь время в чьих-то воспоминаниях, они начинают казаться твоими собственными, а отсюда два шага до того, чтобы они стали тебе небезразличны.

Тучи расползлись, и в разрыве показался лунный ломтик. Свет отразился от серебряных глаз Морган, ее усыпанного жемчугом воротника, колец на пальцах.

– Довольно сплетен, – резко бросила она. – Ты, может, и нашла дорогу в одно из моих укрытий, но битва еще далеко не закончена. Я могу использовать еще несколько тайных мест. Люди обычно очень плохо знают собственный мозг, и у тебя имеется значительный запас белых пятен.

– Почему же в таком случае вы ждете меня здесь? Почему не бежите в новое логово? Думаю, вы блефуете. Вы ранены, одиноки, а у меня есть друзья, которые вас ищут.

– Я хотела поговорить с тобой с глазу на глаз, – призналась Морган. – Потребовать твоей безоговорочной капитуляции. Позволь поговорить с нашими тюремщиками, и я гарантирую, что смогу выторговать для нас выкуп. Как только я потолкую с нужными людьми, пуритане назначат цену, и семья Фелмоттов заплатит за то, чтобы благополучно нас вернуть.

– Нет, – отрезала Мейкпис.

– Почему же ты здесь? А… понимаю.

Морган взглянула на медведя, который тем временем вздыбился во весь свой рост.

– Ты привела своего зверя, чтобы прикончить меня.

– Нет. Я пришла просить вас встать на мою сторону.

– Почему? Ты действительно отчаялась. И тешишь себя иллюзиями. С чего я должна перейти на твою сторону против своей семьи?

– Потому что вы всю свою жизнь из кожи вон лезли, чтобы им услужить, а они обращались с вами, как с грязью под ногами. И даже сейчас они по-прежнему относятся к вам как к грязи. Лазутчик – тот, кому приходится рисковать всем, невзирая на опасность, потому что Старшие терпеть не могут рисковать. Вы должны выскальзывать из тела на разведку или подрезать сознание наследников, хотя это означает, что ваш собственный дух начинает растекаться. Должно быть, это чистая пытка. И они заставляют вас проделывать это снова и снова. После всего, что вы для них сделали, вы по-прежнему остаетесь разменной монетой. И это никогда не изменится.

Вам хотя бы нравятся остальные Старшие? Или нравились когда-нибудь? Потому что если нет, мне вовсе не кажется бессмертием перспектива пребывать день и ночь в одной голове вместе с чванливыми, эгоистичными, хладнокровными жабами. Скорее уж это чистый ад.

– Что заставляет тебя думать, будто я чем-то от них отличаюсь? – спросила Морган.

– Я точно не знаю, что вы собой представляете, – честно ответила Мейкпис. – Но вы помогли мне с Хелен. Может, только для того, чтобы Хелен выжила и доложила, что видела меня и Саймонда. Но, может быть, вы поняли, что сестре по профессии грозит опасность, и хотели защитить ее. И вы… все знали об этом. – Мейкпис обвела рукой могилу, болота и Поплар, таившийся где-то во мраке. – Знали мои самые мрачные тайны и горести. Вы могли бы использовать их, чтобы мучить меня, ослабить и разбить мое сердце. И все же не сделали этого… Вы – безжалостная гарпия, Морган, но умны и храбры. И знаете, что это такое, когда приходится зарабатывать. Уже одно это делает вас лучше и выше остальных Старших. Я не хочу вас уничтожать. Мне хотелось бы все узнать о вас, учиться у вас. Я не капитулирую перед вами, но если станете моей союзницей, для вас всегда найдется место.

– Ты так говоришь только потому, что чего-то хочешь от меня.

– Мне действительно необходима ваша помощь. Но я сказала правду, Морган. Вы прожили две жизни и можете отличить ложь от истины. И вы сидите в моем мозгу. Знаете, что я не лгу. Понимаю, что рискую, доверяя вам… Потому что вы действительно с легкостью можете меня предать. Но если так случится, полагаю, мое положение будет не хуже теперешнего.

– Фелмотты всегда выигрывают, – пробормотала Морган. Крошечные спазмы-молнии нерешительно пронизывали ее туманный силуэт. – Я могу служить им или все потерять. Таков мир, в котором мы живем.

– А что, если настал конец этого мира? – спросила Мейкпис. – Ведь что-то происходит, не так ли? Если завтра начнется всемирный пожар, обрадуетесь ли вы, что до самого конца были верной служанкой Фелмоттов? Или пожалеете, что не восстали против них, не рискнули всем, не воспользовались своей хитростью хотя бы однажды?

Умное лицо Морган было очень печальным…

– Я ничего не обещаю, – выдавила она. – Но ты можешь изложить мне свой план.

 

Глава 35

Саймонд оказался прав. Охотники за ведьмами больше не собирались быть добрыми. Маленькое окно закрыли куском мешковины, пропускавшей только слабый, рассеянный свет. Кровать вынесли.

Мейкпис оставили одну.

Как раз когда она задалась вопросом, уж не забыли ли о ней, в дверь трижды постучали. Звук показался ей оглушительным. От неожиданности она едва не выпрыгнула из собственной кожи. Кому придет в голову стучаться к узнице?

К ее великому смущению, дверь никто не открыл, а шаги вскоре стихли.

Некоторое время спустя все повторилось снова, а час спустя – еще раз. Странный стук стал ее единственными часами. Очень легко потерять представление о времени, если в комнате нет света.

Ни еды, ни питья ей не давали. Медведь не знал покоя, потому что сильно проголодался, и Мейкпис не могла уговорить его утихомириться и не бродить без устали.

Когда ночь поглотила маленькую тюрьму и тихие совиные крики взбудоражили прохладный воздух, Мейкпис устроилась в углу комнаты и попыталась заснуть. Правда, ее постоянно будил стук. Каждый раз Мейкпис просыпалась во тьме, не понимая, что происходит, пока ночное зрение медведя не подсказывало, где она сейчас.

Потом дверь с грохотом распахнулась, и Мейкпис заморгала от света яркого фонаря. Ее подняли и потащили в маленький кабинет, где ждал спокойный мужчина в черном. Как оказалось, у него были к ней вопросы. Налагают ли Фелмотты проклятия на своих врагов? Могут ли проходить сквозь каменные стены? Натираются ли мазью и летают ли? Она когда-нибудь летала?

Он продемонстрировал Мейкпис несколько рисунков. Гравюры с изображениями приспешников колдунов. Видела ли она что-то подобное в Гризхейзе?

Черный заяц в прыжке. Грубо намалеванная рыба с женским, перекошенным гримасой лицом. Корова со змееподобным, закрученным спиралью хвостом. Покрытая щетиной лягушка размером с ребенка, которую кормят кровью с ложки.

– Нет, – выдохнула Мейкпис. – Нет.

И все это время медведь, созданный из тени и ярости, шевелился в ее сознании, желая встать на задние лапы и посшибать головы врагов.

– Нет, – повторила она.

Люди в черном решили, что она говорит с ними.

«Еще рано, медведь».

Ее отвели в камеру и оставили в темноте. Но стук продолжался. Люди в черном намеревались лишить ее сна и отнять волю. Теперь она это понимала.

Жажда была еще хуже голода. Голова болела, а рот был словно набит глиной.

Когда закончилась эта бессонная ночь, когда птичья песня подсказала Мейкпис наступление утра, к ней пришел Саймонд.

Очевидно, он был доволен, увидев ее скорчившейся в углу комнаты – живую картину злосчастья. Он картинно поднес к лицу носовой платочек, чтобы не вдыхать спертый воздух чулана.

– Я думал, ты будешь готова говорить. Но ты явно наслаждаешься отдыхом. Возможно, мне следует уйти и вернуться через пару дней.

– Нет! – вскрикнула Мейкпис таким жалобным и пронзительным голосом, какой только могла изобразить. – Не уходи! Я скажу! Скажу, где спрятала…

– Тсс! – Саймонд быстро закрыл и запер дверь. – Говори потише!

Как и надеялась Мейкпис, он пересек комнату, чтобы слышать ее шепот. И только в последний момент заметил, как она напряглась. Но прежде чем успел среагировать, она уже вскочила. Медведь учуял запах Саймонда. Саймонд пах метко пущенными камнями, волочащимися цепями, кровью и жестокостью.

Мейкпис позволила медвежьему реву вырваться из глотки, зная, что он эхом пронесется по лесам. Она ударила Саймонда по лицу, опрокинув навзничь. Он ударился головой о стену и, оглушенный, сполз на пол. Мейкпис схватила Саймонда за воротник. Ей вдруг захотелось сломать ему шею. Но она вспомнила себя и свой план.

«Сейчас, Морган!»

На нее нахлынуло короткое ознобное ощущение, словно из ушей вынули кусок влажной марли. Дымчатая гибкая тень вилась по ее руке к лицу Саймонда.

Послышались приглушенные крики, кто-то попытался вышибить дверь. Призрак Морган достиг рта Саймонда и был втянут внутрь при вздохе за полсекунды до того, как дверь с треском и грохотом подалась.

Вновь прибывшие сумели оторвать Саймонда от Мейкпис и выволочь из комнаты. У них хватило ума не пытаться усмирить ее прямо сейчас. Только когда на подмогу примчались еще двое, они вчетвером вернулись в чулан, набросили ей на голову одеяло и связали веревками. Позже, решив, что она немного успокоилась, ее потащили к предводителю. Но оставили связанной, поскольку искренне питали суеверное почтение к силам зла.

– Ты не оставляешь мне выбора, – заявил человек в черном.

– Вы можете меня отпустить, – возразила Мейкпис с неожиданной дерзостью. – Я хотела одного: чтобы меня оставили в покое. Отпустите меня, и, клянусь, я никому не причиню зла.

– Сама знаешь, что этого я сделать не могу, – покачал он головой. – Такая сила, как твоя, может быть получена только из источника зла и приведет только ко злу. Мы должны спасти тебя и спасти от тебя других.

На твоих руках следы ожогов, – продолжал он, подавшись вперед и сцепив пальцы, – от горшков и котлов. Это такая боль, когда дюйм твоей кожи горит, пусть и секунду! Но представь, что твою руку приложат к раскаленному котлу на десять секунд. Не на одну. Представь ту муку, которую будешь терпеть не десять секунд, а минуту, когда не отодвинуться и ничего нельзя сделать, кроме как наблюдать постепенно чернеющую кожу.

Теперь представь жгучие страдания, пронизывающие каждый клочок тела, продолжающиеся неделю, год, жизнь, миллионы жизней. Представь отчаяние от осознания того, что эта и тысяча других пыток никогда, никогда не закончатся. Представь скорбь от осознания того, что ты могла узнать истинное счастье, но променяла его на вечность ужаса.

Это и есть ад.

На руках и плечах у Мейкпис выступили мурашки. Что-то в этом человеке напоминало ей попларского священника. Его вера была свирепой, как лезвие ножа. Но скорее ранила окружающих. Не его самого.

– Возможно, будет высшим проявлением доброты, – продолжал он, – если я подержу твою руку в пламени свечи, чтобы дать ощутить вкус страданий, которые ты можешь претерпеть, если не отторгнешь зла. Лучше потерять руку, чем душу.

– В Библии говорится, что мы узнаём дерево по плодам, которое оно приносит, – ответила Мейкпис чуть резче, чем намеревалась. – Если вы сожжете мою руку, что я буду о вас думать?

– Иногда страдание – величайшее благо, – спокойно ответил охотник за ведьмами. – Ребенка учит не только книга, но и розга. Скорби наших жизней наставят и очистят нас.

– Господь да пошлет вам много милостей, – пробормотала Мейкпис так тихо, что он не услышал.

– Видишь ли, тебя, пожалуй, можно спасти. Разве не хочешь снова быть чистой и свободной? Разве тогда твоя душа не будет петь?

Мейкпис долго молчала, делая вид, будто обдумывает его слова, после чего разразилась сдавленными всхлипами, которые, как она надеялась, были убедительными.

– Конечно, будет, – пролепетала она. – О, если бы только это было возможно! Во мне сидит демон – это правда, но я никогда не просила об этом! Думаю, Фелмотты наслали его, чтобы преследовать меня.

– Но зачем им это?

– Потому что я… – Мейкпис снова опустила глаза и позволила себе заикаться: – Я… ук-крала у них одну вещь, к-когда сбежала. Есть такой кусок п-пергамента, который для них ценнее золота. Поэтому я взяла его с собой, решив посмотреть, смогу ли продать. Но, когда заглянула в него, испугалась. В нем затейливыми буквами было написано о том, что семья якшается с призраками. Внизу стояли подпись короля и восковая печать величиной с конский каштан.

– Уверена?

Вся кровь отхлынула от лица допросчика. В глазах сверкало восторженное и одновременно паническое выражение рыбака, который подцепил на крючок целого кита вместо форели и теперь должен вытащить его на берег.

– Королевская подпись? Где сейчас этот пергамент?

– Я послала его подруге и попросила сохранить, – как ни в чем не бывало солгала Мейкпис.

– Куда?

– В Оксфордшир. Это недалеко от Брилла.

Лицо человека в черном мгновенно омрачилось. И Мейкпис прекрасно знала почему. Брилл находился в опасной зоне. Между двумя армиями. Но она по его лицу видела, что он взвешивает степень риска и решает, стоит ли игра свеч. Документ, доказывающий связь короля с колдунами!

– Где ее дом? – допытывался он. – Как его найти?

– О, она не отдаст пергамент никому, кроме меня, – твердо заверила Мейкпис. – Я сказала, что любой, кто придет за ним, возможно, шпион Фелмоттов, как бы он ни выглядел.

– В таком случае ты должна поехать с нами, – решил допросчик с мрачным видом. – Это может быть началом твоего наказания и доказательством твоего покаяния. Нельзя терять времени. Потому что Фелмотты тоже будут искать эту бумагу, и кто знает, каким образом их бесенята могут помочь им проследить, где она находится! Мы выезжаем сегодня, как только лорд Фелмотт почувствует себя достаточно хорошо, чтобы сесть на коня.

Несколько часов спустя Мейкпис, одетую потеплее, вывели из дома на дневной свет, казавшийся необычайно ярким.

«Что за странные животные мы, люди, – думала она. – Так быстро привыкаем ко всему. Возможно, мы могли бы привыкнуть даже к аду».

К своей досаде, она обнаружила, что должна сидеть на лошади вместе с Саймондом. Тот тоже не слишком этому обрадовался. На его подбородке темнел синяк цвета грозовой тучи, но, похоже, он уже светлел. Видимо, приправа в виде призраков помогала быстрее исцелиться.

Мейкпис усадили боком перед Саймондом и опять связали запястья и щиколотки. Очевидно, рисковать они не намеревались. Допросчик Мейкпис и два его коллеги сели каждый на свою лошадь.

– Насколько мы можем положиться на Морган? – спросил доктор.

«Я просила ее сказать Фелмоттам, что меня везут в Брилл, – пояснила Мейкпис про себя. – Полагаю, она сделает это независимо от того, решит нас предать или нет».

Если повезло, то хитроумная шпионка использовала Саймонда, чтобы тот во сне написал шифрованное послание и положил там, где Хелен могла бы его найти.

Мейкпис сдали плохие карты, и ее единственной надеждой было выбить хорошие из рук других игроков. Слово «хаос» звучит куда лучше, чем «безнадежность».

– Что бы ты ни задумала, ничего не получится. – Слова Саймонда неприятно врезались в мысли Мейкпис. – Рано или поздно я тебе все равно понадоблюсь. В качестве друга. Если отдашь мне грамоту, я тебя прощу. Но если она попадет в чьи-то руки, клянусь, сделаю все, чтобы тебя повесили как ведьму на самом высоком боярышнике. А потом я приду за твоим призраком. Высосу твой разум по капельке, буду терзать всю неделю, пока от тебя не останется одно хныканье. Вот его сохраню навеки, чтобы пугать других призраков, и повешу на стене как охотничий трофей.

Мейкпис ничего не ответила. Только постаралась сидеть на широкой конской спине так прямо, насколько могла.

Саймонд медленно поглощал ее дух, и это смахивало на ад даже больше, чем огненный котел.