Глава 36

В этой долгой поездке Мейкпис чувствовала себя выставленной напоказ: веревки, обмотанные вокруг запястий и щиколоток, привлекали всеобщее внимание. Редкий нервный дождик залетал ей за воротник, капли ползли по спине, путались в ресницах, а она даже не могла их смахнуть. Только и оставалось смотреть на затянутые в перчатки, сжимавшие поводья руки Саймонда и колышущуюся гриву лошади.

Но через некоторое время мерное движение стало ее убаюкивать. Медведь хотел спать, так что Мейкпис позволила ему делать что пожелает. Сейчас она ничего не могла предпринять, и, кроме того, позже придется бодрствовать. Так что она позволила векам опуститься и предоставила врагу удерживать ее на конской спине.

Проснулась она только в маленькой деревушке на речном берегу, до отказа забитой войсками, конями и шатрами, расставленными между деревьями на склоне холма. Ее допросчик беседовал с солдатами.

– Мы можем выделить несколько человек, но ни одного коня, – заявил офицер. – У нас и без того сплошные неприятности. Это перемирие истрепалось, как подол шлюхи. Король толкует о добром мире, но умные головы считают, что он специально тянет время, пока его королева собирает новые войска, чтобы разбить нас наголову. Его объяснения и плевка не стоят.

К их отряду присоединились четверо солдат. Двое несли мушкеты, повесив через плечо патронташи с нанизанными на них маленькими деревянными бутылочками с порохом. Мейкпис помогли слезть с коня и развязали ноги. Отсюда, как ей сказали, они пойдут пешком.

Маленькая компания держалась поближе к кустам живой изгороди. Одного солдата выслали вперед. Скорее всего, не хотели, чтобы их заметили. Наконец Мейкпис увидела коттедж, где жили Эйксуорты. Она обрадовалась, заметив, что кур нет, а это, возможно, означало, что маленькое семейство отсюда уехало. Тачка тоже исчезла вместе со скорбными останками, некогда лежавшими под ней.

– Это дом моей подруги, – пояснила Мейкпис.

– Он кажется слишком тихим.

Допросчик всматривался в коттедж и, похоже, решал, что делать.

– Давай подойдем к двери. Там поговоришь с подругой.

– В таком виде? – Мейкпис подняла связанные руки. – Она увидит, что я ваша пленница.

Мужчина с очевидной неохотой развязал ей руки. Они подошли к двери, и он постучал. Как и ожидала Мейкпис, ответа не было. Подождав немного, он снова постучал и наконец открыл дверь и вошел. За ним последовали два солдата. Минуты через две мужчина показался в дверях:

– Дом пуст!

– Она, наверное, вышла, – поспешно солгала Мейкпис. – Если мы подождем, она вернется.

Он взял ее за руку и повел в дом.

– Вернется? Это место выглядит заброшенным.

Маленький коттедж был совершенно пуст. Всю мебель, которую можно было унести, забрали с собой вместе с оловянной посудой, держателем для лучины, дровами и растопкой. Не было даже стула, на котором сидел пациент Мейкпис.

– Я не знаю, что случилось. – Девушка уставилась на допросчика с заранее отрепетированным выражением недоумевающей невинности. – Подруга сказала, что будет ждать меня здесь!

– Она спрятала грамоту в доме или взяла с собой? – нахмурился он.

– Откуда мне знать? – огрызнулась Морган.

– Обыщите дом, – приказал допросчик солдатам. – Поставьте часового у окна, а другой пусть влезет на дерево и доложит, если нам будет грозить опасность.

Солдаты стали поднимать доски пола, пробивать дыры в стенах и шарить палками в дымоходе.

– Не забудьте проверить потолочные балки и черепицу, – командовал допросчик.

Мейкпис осталась у двери, глядя на поля и пытаясь различить хоть какие-то признаки движения. За спиной слышался грохот, а иногда и ругательства. Судя по тону, допросчик, требовавший, чтобы солдаты придержали свои «биллинсгейтские языки», был раздражен не меньше солдат.

Мейкпис поняла, что гнев таится повсюду, причем под самой поверхностью. Она каким-то образом уже привыкла ощущать в воздухе его вкус.

– Скоро они поймут, что ты водишь их за нос, – прошептал Саймонд ей на ухо. – И как, по-твоему, они поступят, узнав, что ты попусту потратила их время? Приведи хоть одну вескую причину, которая помешает им расстрелять тебя во дворе.

Он был прав. Времени почти не осталось.

Далеко в полях она заметила парившую над землей пустельгу. Птица спустилась ниже и взмахнула крыльями над живой изгородью. И в тот же момент две маленькие птички вспорхнули с того же куста и полетели в противоположном направлении.

– Там кто-то есть, – выдохнула она.

– Что? – бросил Саймонд скептически. – О чем ты?

Послышался рассерженный грохот шагов, и Мейкпис, обернувшись, оказалась лицом к лицу с допросчиком.

– Мистрис, мы ободрали коттедж до самых костей…

– Там кто-то прячется, – повторила Мейкпис уже громче. – За дальним кустом. Рядом с таволгой.

– Не обращайте внимания на хитрую шлюшку, – презрительно бросил Саймонд. – Она снова лжет.

– Что ты видела? – нахмурился допросчик.

– Ничего. Зато видели птицы. Что-то их вспугнуло.

Она отлично видела, что осторожность борется в нем с сомнением и раздражением.

– Держите мушкеты наготове, – велел он солдатам, – и давайте зажжем фитили.

Один из мужчин высек огонь. Когда фитили уже тлели, их раздали мушкетерам.

– Я что-то вижу! – крикнул тот, кто сидел на дереве. – Вон там, у вяза…

Послышались глухой стук, а затем и грохот, когда часовой свалился на землю. Рядом плюхнулся тяжелый камень.

– Камень прилетел из-за дома! – крикнул кто-то.

– Вон там! – вторил другой.

Последовал громкий выстрел из мушкета, и комната наполнилась дымом. Однако за минуту до выстрела медведь унюхал что-то еще. Знакомый запах сверху…

– Крыша! – едва успела крикнуть Мейкпис. Часть ее спутников услышали и подняли глаза к потолку. Но только часть. У остальных просто не было шансов, когда Старший в теле Джеймса пробил крышу и оказался посреди комнаты со шпагой наготове, с быстротой ядовитой змеи насадил на острие мушкетера, который не успел выпалить, перерезал горло второму и изуродовал лицо одному из людей в черном.

Трое свалились как подкошенные. Изо ртов выползли тонкие извивающиеся призраки, которые поколебались и растаяли.

Но предупреждение Мейкпис испортило идеальную атаку Джеймса. Допросчик отшатнулся и упал на спину. Удар шпагой не ослепил его, а только сбил шляпу. Его собрату в черном удалось отчаянным выпадом отбить шпагу врага. Выживший мушкетер уронил шомпол, так и не зарядив мушкет, отскочил назад и схватился за дуло своего оружия, очевидно решив использовать его в качестве дубинки.

Саймонд тем временем быстро зашел за спину Мейкпис и, вытянув руку поверх ее плеча, выстрелил Джеймсу в голову с близкого расстояния. Но едва он спустил курок, Джеймс успел отпрыгнуть в сторону. Пуля пролетела мимо, ударилась в кирпич, но Джеймс зарычал, схватившись за красный ожог на коже рядом с правым глазом. Дым, струившийся из дула пистолета, на какое-то фатальное мгновение ослепил его. Мейкпис рванулась вперед и, схватившись за его правую руку, вырвала шпагу. Мушкетер ударил Джеймса в лицо прикладом и сбил на пол.

– Убей его! – завопил Саймонд, отступая.

– Нет! – крикнула Мейкпис.

Теперь началась главная игра. Она умоляюще взглянула на допросчика:

– Он нам нужен живым, поэтому его люди сдадутся. И… я знаю этого человека. Он не колдун. Просто проклят демонами, как и я. Нужно, чтобы лорд Фелмотт их изгнал.

– Не слушайте ее! – заорал Саймонд.

– Лорд Фелмотт! – взорвался допросчик, теряя терпение. – Изгоните демонов из пленника!

Саймонд окинул Мейкпис взглядом неприкрытой ненависти, но убрал шпагу и вытащил короткий кинжал. Подобрался ближе, стараясь, чтобы лезвие все время было направлено на пленника. Медленно и осторожно присел и положил руку на плечо Джеймса.

Но тут, к всеобщему изумлению, включая и Саймонда, его правая рука странно дернулась. Кинжал полетел через всю комнату. Старший Джеймс быстро схватил Саймонда за плечи, чтобы помешать отпрыгнуть, и широко раскрыл ему рот. Выдох Джеймса был скорее похож на прерывистое мычание, но лишь Мейкпис видела туманные силуэты призраков, ринувшихся из его горла к лицу Саймонда.

Тот издал короткий булькающий звук, но духи уже вливались в его глаза, уши, ноздри и рот. Его лицо, обычно бесстрастное, как маска, беспомощно дергалось в постоянно сменявшихся гримасах ужаса.

Мейкпис тихо прижалась к стене, чувствуя, как по спине ползет озноб. Призраки, получив возможность выбирать между полуслепым, захваченным в плен бастардом и хорошо натренированным наследником с кинжалом в руке, не упустили блестящей возможности сменить хозяина. Она надеялась на это, но зрелище было воистину тошнотворным.

Джеймс выпустил Саймонда и опрокинулся на спину с потрясенным и ошеломленным видом. Саймонда все еще трясло. Неровными шагами он пересек комнату. Руки по-прежнему дергались и дрожали.

– Милорд? – Допросчик рылся в кармане свободной рукой. Что он ищет? Библию? – Милорд… Вы здоровы?

Саймонд наклонился, чтобы поднять кинжал. Выпрямился. Покачнулся, и допросчик протянул руку, чтобы не дать ему упасть.

Тогда Саймонд с невероятной силой воткнул кинжал в живот допросчика. С неестественной скоростью выхватил шпагу и вогнал в шею мушкетера. И последний солдат едва успел вскрикнуть перед смертью.

На крыльце послышался беспорядочный топот, и входная дверь распахнулась. В комнату ворвался Белый Кроу в сопровождении молодого солдата с цветами герба Фелмоттов на рукаве. Оба сразу направили оружие на Саймонда.

– О, уберите это! – рявкнул Старший в теле Саймонда. – Неужели не видите, кто я…

Раздался треск, и Саймонд застыл, словно внимательно прислушиваясь. На лбу у него неожиданно появилась круглая темная дыра. Мейкпис ощутила знакомый запах. Запах металлического адского порохового дыма.

– О, я знаю, кто ты, – усмехнулся молодой роялистский солдат. – Ты предатель-жаболиз.

Дуло его пистолета еще дымилось. Саймонд рухнул на пол, все еще сохраняя чрезвычайно сосредоточенное выражение лица.

– Дурак! – заорал Белый Кроу. – Нам было велено захватить мастера Саймонда живым.

– Я скорее повисну в петле, чем пожалею об этом, – с чувством вымолвил молодой солдат. – Мой брат погиб в той битве. И все из-за него.

В комнату ввалились другие солдаты, обозрели сцену и прицелились в Мейкпис.

– Вы тяжело ранены, милорд? – спросил Белый Кроу, нагнувшись над Джеймом.

Тот ответил ошеломленным, измученным взглядом. И да, наконец перед ней был Джеймс, настоящий Джеймс. Увидев, как он протянул ей руку, она едва заметно, но настойчиво качнула головой, мысленно умоляя его понять. К ее облегчению, его лицо словно озарилось.

Еще не придя в себя как следует, он взглянул на Белого Кроу и тоже покачал головой.

– Пороховой ожог, не более, – выдохнул он. – Мелочь, скоро заживет. – Ему не удалось идеально подражать голосу Старшего, но, если не вслушиваться внимательно, сходство было. – Одному из них повезло… ненадолго.

– Милорд, позвольте мне помочь вам сесть в экипаж, – предложил Белый Кроу, кладя руку Джеймса себе на плечо, помогая ему встать и ведя к двери. – Приведите девчонку! – велел он не оборачиваясь.

Никто, кроме Мейкпис, не обращал внимания на труп Саймонда. Люди Белого Кроу не получили дара. Не слышали слабых криков призраков, ногтями царапавших сознание. И ничего не увидели, когда призраки полились из Саймонда, подобно грязной воде.

Но Мейкпис все подмечала, пока ее вели к двери. Они поднимались, смешивались друг с другом, извивались, бились и истекали дымом, словно кровью. Это и были «волки», бороться с которыми ее научила мать. Скоро они почуют новое убежище в ее сущности. И тогда придут за ней.

Но она не могла уйти без Морган.

Два ближайших призрака сплелись в драке, отрывая друг от друга пряди пара. Тот, что побольше, был уже сильно потрепан, а возможно, и изуродован хищным сознанием Саймонда. Тот, что поменьше, отличался от других призраков, был более быстрым и гибким, чем прочие.

Морган.

Мейкпис сделала вид, будто споткнулась, вырвалась из рук своих тюремщиков и упала на пол. Набралась храбрости, выбросила вперед руку, так что пальцы почти касались призрака лазутчицы. Призрак перестал бороться и быстро пополз по ее руке. Девушка глубоко вдохнула, втянув в себя воздух, а заодно и призрак шпионки, подавив при этом невольную дрожь.

Как только солдаты подняли Мейкпис и вытащили из коттеджа, остальные призраки устремились к ее голове. Она едва успела увидеть туманное, бесформенное лицо. Последовал страшный момент, когда свет словно стал гаснуть: это привидение попыталось проникнуть в нее через глаза. Но оно было охвачено паникой и уже начинало таять. И не было готово к яростной обороне, укрепленной визитами Мейкпис на кладбище. Не было готово к ангелам-хранителям ее сознания. И главное, не было готово к появлению медведя. Когда зрение Мейкпис вновь прояснилось, клочья нападавшего плавали в воздухе, как обрывки темной газовой ткани.

– Вы ранены? – поспешно спросила Мейкпис, пытаясь понять состояние Морган, пока похитители тащили ее по тропе вслед за Белым Кроу и Джеймсом.

– Ничего страшного, – откликнулся знакомый жесткий голос. – И подобного вопроса мне не задавали очень-очень давно.

Мейкпис с тревогой оглянулась на коттедж, пытаясь разглядеть призрачных преследователей.

– Духи станут нас искать, но они ранены, – пробормотала Морган, – и только что потеряли лазутчика.

– Если поспешим, – объявил Белый Кроу, – можем добраться до Гризхейза до того, как враги пришлют подкрепление, и в темноте проскользнуть мимо осады. Если повезет, окажется, что лорд Фелмотт еще жив, и у нас есть шанс вовремя доставить к нему девчонку.

Джеймс и Мейкпис обменялись мимолетным паническим взглядом, но что им оставалось делать?

– Ведите, – хрипло приказал Джеймс.

После всех планов, борьбы и побегов, похоже, она все-таки возвращается в Гризхейз. На секунду ей показалось, что он просто выжидал и наблюдал за ее усилиями перед тем, как вытянуть длинную, ленивую кошачью лапу и прижать к полу, как раненую птицу.

 

Глава 37

Только когда ее запихнули в экипаж Фелмоттов рядом с Джеймсом, Мейкпис осмелилась заговорить.

– Нас никто не слышит? – пробормотала она.

– Думаю, нет. Кучер на козлах, остальные верхом.

– Я не это имела в виду, – ответила Мейкпис и, встретившись с братом взглядом, вопросительно вскинула брови.

Джеймс не сразу понял, но, сообразив, о чем она, печально вздохнул и покачал головой:

– Теперь я остался один.

– Дай-ка я взгляну тебе в глаза, – прошептала Мейкпис.

Джеймс приблизил к ней лицо, и она заметила брызги ожогов на его щеке и болезненно покрасневший глаз.

– Я все еще плохо вижу, – пояснил Джеймс с достойным похвалы хладнокровием. – Все расплывается перед глазами.

Несколько секунд Мейкпис провела в консультациях с доктором.

– Глаз заживет, – сказала она вслух. – Через день-другой. Мой друг объяснил, что видел подобные случаи. И говорит, что если мы промоем и перевяжем ожог, через несколько недель ты перестанешь выглядеть как прокаженный.

– Друг? – Джеймс испуганно уставился на нее. – Мейкпис… Что ты натворила?

– Я?! По-моему, натворил ты! – Мейкпис, не устояв перед искушением, сильно ущипнула его за руку. – Ты использовал меня, чтобы спрятать грамоту! Убежал без меня! Я ждала целую вечность! Думала, что тебя поймали и повесили!

– Я всегда намеревался вернуться! Но все происходило так быстро! У Саймонда был план! Он сказал, что воспользуется грамотой, чтобы пригрозить семье и раньше времени получить часть поместий. Потом он выстроит свой дом, без призраков и чужого вмешательства, привезет нас, и мы заживем счастливо. Никто нас не побеспокоит, пока у Саймонда будет грамота!

– Ты должен был сказать мне!

– Он заставил меня поклясться, что буду молчать! – просто ответил Джеймс. – Мужчине, который не держит слово, лучше быть мертвым, чем живым.

– Да, но ты нарушил данное мне слово, когда очертя голову ринулся в улей, полный призраков Фелмоттов!

Мейкпис снова ущипнула его, совсем как в детстве. Была некая злобная радость в возможности высказывать свои обиды вслух.

– Прости, – прошептал Джеймс, и, похоже, искренне. – Если бы я мог все вернуть! Так и сделал бы! Будь ты там в тот день, все бы поняла! Когда я нашел сэра Энтони, истекающего кровью на земле, и он подозвал меня… казалось, само Провидение пришло на помощь! Словно звезда, под которой я родился, вела меня к этому моменту! Единственный шанс стать кем-то… великим!

И это и было величием, Мейкпис! Ты не представляешь, сколько всего я мог сделать, когда принял наследие! Иностранные языки, вливавшиеся в мою голову, фехтовальные приемы, которыми я внезапно овладел, и хитроумные придворные сплетения интриг, выложенные передо мной, словно яства на блюде! Подумать только, отдавать приказания и видеть, как все делается по одному твоему слову. Наблюдать, как перед тобой открываются двери, знать, что все возможно…

– Гоняться за родственницей через два с половиной графства, – резко перебила Мейкпис.

Джеймс обнял ее за плечи, крепко сжал и поцеловал в макушку.

– Знаю, – выдохнул он ей в чепец. – Я был лордом глупцов. Воображал, будто по-прежнему смогу быть собой и все изменить. Но был просто марионеткой. Боб в пироге – именно так ты сказала, помнишь? Отдать свою свободу за игру в лордство. И мне… мне было его жаль, – признался он смущенно. – Сэра Энтони. Он был одним из тех дьяволов, но, когда лежал в луже собственной крови, выглядел испуганным, как любой умирающий. Было трудно сказать «нет». Понимаю, это глупый довод.

– Да. – Мейкпис вспомнила собственное беспомощное желание спасти распадавшийся призрак Ливуэлла. – Глупый довод. Но не худший среди глупых доводов.

Она обняла его в ответ и вздохнула:

– Тебя еще ждет новая игра в лордство, когда мы доберемся до Гризхейза. Ты должен всерьез сыграть князя беспорядков, и сыграть хорошо. Иначе нам обоим грозит беда.

– А ты? – Джеймс встревоженно вгляделся в сестру. – Что ты с собой сделала?

– Не волнуйся. – Мейкпис стиснула его руку и попробовала найти нужные слова. – Я приняла призраков по собственной воле. Просто обзавелась новыми друзьями.

– Значит, в тебе призраки? – Джеймсу явно не понравилась эта мысль.

– Джеймс…

Настала очередь Мейкпис признаться в предательстве:

– Меня всегда преследовали призраки, сколько я себя помню. Я привела с собой в Гризхейз призрака, и никто об этом не догадался. Мне следовало рассказать тебе. Я хотела. Но ты прав – иногда я бываю трусихой. Доверие пугает меня больше боли. Он мой друг и брат по оружию. Мы сплелись друг с другом. Я хочу, чтобы ты понял его, тогда будет легче понять меня. Если хочешь, я расскажу тебе о нем.

Поездка была долгой и утомительной, экипаж время от времени останавливался, чтобы сменить коней, после чего путешествие продолжалось. Иногда слышались оклики и приглушенные голоса, иногда происходил обмен паролями, иногда – монетами или документами. Реже раздавались выстрелы.

Мейкпис наблюдала, как неотвратимо меняется и преображается местность. Зеленые поля уступали место пустошам. Мокрые ягнята следовали за черномордыми овцами, пробираясь между кочек. Все было до боли знакомо. Виды и цвета смыкались вокруг сознания Мейкпис, словно знакомые кандалы.

После заката остановились в маленькой роще. Кучер вместе с солдатом остались приглядеть за экипажем и лошадьми. Белый Кроу, Мейкпис и Джеймс продолжили путь пешком в сопровождении еще пяти солдат, носивших цвета Фелмоттов… Мейкпис узнала кое-кого из соседних деревень и даже была уверена, что покупала у одного из них половники. Но война всех переплавила. Теперь у них новые костюмы и новые роли.

Белый Кроу раздобыл для Джеймса повязку на глаз из черной ткани. К счастью, никто не ожидал, что Джеймс поведет солдат, тем более что сейчас он был полуслепым, иначе другие могли бы вскоре догадаться, что он больше не обладает умением и знанием Старших.

Вдали показался Гризхейз. Его характерные башни выделялись на фоне последнего фиолетового отблеска угасающего дня. Однако теперь он был не одинок. Вокруг в сгущающемся мраке, на когда-то плоской, нетронутой земле словно из самой почвы вырос ветхий, недолговечный город, состоявший из скопления желто-коричневых парусиновых шатров, среди которых, как разбросанные уголья, тлели костры. Лагерь имел форму полумесяца, обнимающего Гризхейз. Однако круг еще не замкнулся и широкое настороженное пространство между ближайшими шатрами и древними стенами пока существовало.

Значит, верно, что Гризхейз осажден.

Один солдат исчез в темноте, чтобы разведать путь, и скоро вернулся.

– Стражник на Вдовьей башне заметил наш сигнал фонарем и ответил тем же. Они знают, что мы здесь, так что готовы пропустить нас через заднюю калитку.

– Если враг увидит сигнал на башне, значит, поймет, что стража хочет известить кого-то за стенами дома, – покачал головой Белый Кроу. – Они будут нас поджидать. Всем вести себя тихо, как мертвецам. У них свои разведчики, подальше от костров, чтобы их глаза привыкли к мраку.

Следуя за Белым Кроу, они со всеми предосторожностями крались сквозь тьму, обволакивающую лагерь по краям, и едва не наткнулись на группу вражеских мушкетеров, но вовремя их заметили благодаря тихому позвякиванию патронташей и тлеющим концам фитилей.

Мейкпис всерьез подумывала схватить Джеймса за руку, подбежать к мушкетерам и сдаться. Это спасло бы ее от Гризхейза, но, к сожалению, оказалось бы превосходным средством поймать пулю.

Наконец компания пересекла кончик полумесяца, и теперь между ними и стенами оставалась полоска неровной земли, тонущая в темноте. Мейкпис уже различала очертания маленькой калитки наверху лестницы.

– Бегите, – приказал Белый Кроу, – и ни в коем случае не останавливайтесь.

Все дружно ринулись к двери. Из лагеря донеслись крики. Прогремел одиночный выстрел, но пуля была пущена наудачу и канула во тьму. Мейкпис осмелилась оглянуться, только когда вместе с остальными добралась до подъемной решетки. Несколько темных фигур бежали к ним от шатров, но остановились, когда с башни полетели камни.

Решетка тут же стала подниматься, и, едва открылся проем достаточной высоты, все быстро нырнули внутрь, в короткий неосвещенный тоннель. Позади со звоном опустилась решетка, а вскоре на дальнем конце тоннеля открылась дверь. В проеме стоял Молодой Кроу с фонарем.

– Добро пожаловать, милорд, – приветствовал он. – Ваше прибытие вместе с леди Мод как нельзя более своевременно.

– Его милость тонет, как камень, – сообщил Молодой Кроу, ведя вновь прибывших к часовне. – Эту ночь он не переживет. Сомневаюсь, если протянет еще час.

Мейкпис снова потащили к лорду Фелмотту, чтобы начинить ее призраками.

«Не знаю, что будет, – безмолвно сказала Мейкпис своим невидимым спутникам. – Понятия не имею, есть ли у Джеймса план. Кроу могут связать нас и наполнить призраками Фелмоттов. Возможно, придется сражаться».

– Что же, по крайней мере, наша практика борьбы друг с другом не пройдет даром, – заметил мистер Квик.

– Если мы оставим наших врагов более слабыми и больными, чем нашли их, значит, сегодня хороший день, – решил Ливуэлл.

Медведь не издал ни звука, но Мейкпис чувствовала его присутствие, и это придавало ей сил.

Морган тоже молчала. У Мейкпис появилась мысль, что такая битва даст шпионке шанс снова поменять стороны и соединиться с прежним кругом.

«Будь что будет, – сказала она себе, – а пока я не перестану ей доверять».

По пути Молодой Кроу наскоро рассказал, как идет осада:

– Армия стоит под стенами почти неделю. У осаждающих только три большие пушки: две мортиры, которые мечут большие камни и горящие бочонки со смолой, а также полукулеврина с большей дальностью полета. В Старую башню попало несколько камней, а некоторые башенки поменьше и вовсе выглядят так, словно у них выбиты зубы. Но пока что толстые стены Гризхейза неподвластны разрушениям. Конечно, они постоянно требовали сдаться. Обычные предложения: всем женщинам, детям и гражданским лицам будет позволено уйти, а потом начнется обсуждение условий капитуляции. Леди Эйприл, разумеется, слышать ничего не хотела.

Леди Эйприл в Гризхейзе. Это плохая новость. Мейкпис надеялась, что в большом доме нет других Старших.

– Как поживает леди Эйприл? – спросил Джеймс осторожно. Очевидно, он подумал о том же.

– О, все еще оправляется от увечий. – Молодой Кроу холодно глянул на Мейкпис и тут же отвернулся. – Она до сих пор лежит в постели. Если не считать тех случаев, когда ее присутствие необходимо.

– А остальные родственники? – спросил Джеймс.

– Сэр Мармадьюк надеется привести сюда войска, чтобы прорвать осаду, хотя одному богу известно, успеет ли он прибыть до появления подкреплений противника, – ответил Молодой Кроу. – Епископ на севере, склоняет сердца и умы на сторону нашего короля. Сэр Алан по-прежнему в Лондоне. Сражается в судах против конфискации.

Мейкпис слышала о могущественных членах семейства Фелмоттов. Слава богу, они очень заняты в других местах.

Она с некоторым облегчением слушала отчет Молодого Кроу. Если леди Эйприл не выходит из спальни, а других Старших в доме нет, возможно Джеймсу удастся не встретиться лицом к лицу с теми, кто может понять, что он больше не одержим.

– В наших подвалах большие запасы пороха и двухмесячный запас еды, а воды у нас сколько угодно. – Молодой Кроу еще больше похудел и уже не выглядел таким щеголеватым. – На башнях стоят местные обученные часовые и самые меткие стрелки из наших лучших охотников и егерей. Каждый раз, когда мятежники подходят к стенам, мы швыряем в них камни и льем сверху кипящее масло. Мятежники послали саперов рыть траншею от лагеря к западной стене. Возможно, собираются заложить пороховые заряды у подножия, но не доберутся до нас до прибытия сил сэра Мармадьюка. Гризхейз осаждали и раньше. Эти стены никогда не падут. С таким же успехом можно кидаться вишней в гору.

Мейкпис снова чувствовала тяжесть древнего дома, грозившего ее раздавить, сминавшего волю и мысли, как полевые цветы. Неужели она когда-то воображала, что это место может потерять над ней власть?

Дверь часовни распахнулась. Лорд Фелмотт по-прежнему ожидал Мод в троноподобном кресле, из которого, казалось, не поднимался с самого ее отъезда. Мейкпис невольно заметила, что к креслу рядом с лордом Фелмоттом прикреплены железные кандалы, чтобы заковать руки и ноги сидевшего в нем. Очевидно, слуги больше не хотели доверяться обычным веревке и дереву.

– Леди Эйприл просила, чтобы ее известили о нашем возвращении, – объявил Белый Кроу и, поспешно поклонившись, удалился.

Джеймс и Мейкпис панически переглянулись, но веских причин помешать ему не нашлось.

Старый Кроу был в часовне и хлопотал над лордом Фелмоттом, еще более седым и тощим, чем раньше. Его босые ноги покоились на мертвых голубях, лежавших в лужах собственной крови, – старое и отчаянное средство, последняя попытка вытянуть болезнь, когда смерть кажется неминуемой.

Заслышав их шаги, управитель поднял глаза и при виде Мейкпис и Джеймса едва не прослезился от радости.

– Милорд! О милорд, вы ее поймали! Я немедленно принесу зелье!

– Нет! – рявкнул Джеймс, подражая голосу Старшего. Стены часовни отразили его крик, добавив ему металлических нот. – Зелье не понадобится! Прикуйте ее к креслу!

– Но… – Управитель осекся и переглянулся с сыном. – В девушке сидит чудовище! В прошлый раз она…

– Ты меня слышал? – бросил Джеймс зловеще ледяным тоном.

Ему немедленно повиновались. Мейкпис поволокли к креслу, толкнули на сиденье. Холод кандалов, обвивших щиколотки и запястья, вызвал озноб ужаса, но она поборола его.

– Теперь уходите! – скомандовал Джеймс, выхватив ключ из пальцев Молодого Кроу. – Все вон!

Оба Кроу уставились на него с изумлением и тревогой. Мейкпис показалось, что в глазах Молодого Кроу промелькнуло подозрение.

– Немедленно! – прогремел Джеймс.

Потрясенные, все еще в сомнениях, Кроу, покинули комнату и увели с собой солдат. Джеймс быстро задвинул засов на двери, подбежал к Мейкпис и трясущимися от спешки руками разомкнул кандалы.

– Кроу поняли, что здесь что-то не так, – выдохнул он. – Они не могут воспротивиться Старшему, но, когда леди Эйприл появится здесь, побегут к ней. Дверь их сдержит, хотя и ненадолго.

– Джеймс, – прошептала Мейкпис, когда кандалы разомкнулись, – нам нельзя оставаться здесь! Лорд Фелмотт может умереть в любой момент.

Брат понимающе кивнул. Если Фелмотт умрет, семеро древних отчаявшихся призраков останутся без убежища и почуют… близость двух соблазнительных сосудов, запертых с ними в одном помещении. Призрачные друзья защитят Мейкпис и могут отпугнуть пришельцев. А вот брат беззащитен.

Джеймс пробурчал фразу, явно неподходящую для святого места:

– Что, во имя алого ада, нам теперь делать?

 

Глава 38

Брат и сестра смотрели на осунувшееся лицо больного, отвечавшего им злобным, враждебным взглядом.

– Нужно убираться отсюда, – решила Мейкпис.

Витражные окна были слишком малы. Мейкпис лихорадочно огляделась, и тут ее осенило:

– Джеймс, здесь есть другой выход! – Она показала на вознесенную под потолок галерею в глубине часовни. – Там в глубине есть дверь и коридор, ведущий в семейные покои. Можешь забраться туда и помочь мне подняться?

Она вспомнила, как ловко он залез на башню, чтобы познакомиться с ней в первый же вечер.

– Я не могу оставить тебя наедине с ним! – Джеймс показал на умирающего.

– Если они опять тобой завладеют, – резко бросила Мейкпис, – ты вновь станешь моим врагом. Тебе следует держаться подальше от него ради моей безопасности.

– Теперь ты намерена брать верх в каждом споре, рассуждая о том времени, когда я был «одержим», верно? – отозвался Джеймс, взбираясь на гробницу, после чего осторожно поставил ногу на выступающую из стены мраморную голову. Голова тут же отломилась и с грохотом упала на пол.

За дверью послышались смущенные голоса. Вступление в права наследства не предполагало порчу чужой собственности. Мейкпис услышала голос Старого Кроу, который о чем-то спрашивал Джеймса. За криком последовал долгий, настойчивый стук. Джеймс, все еще висевший на стене, выругался.

Взгляд Мейкпис снова упал на обмякшую фигуру в кресле-троне. Ей все еще было больно видеть доброе лицо сэра Томаса, казавшееся сейчас таким больным и бледным.

– Простите, сэр Томас, – прошептала она, сознавая, что говорит в пустоту, – я вас любила. Очень жаль, что у вас даже нет подобающего смертного ложа. И жаль, что я оставляю вас здесь. Знаю, что вы погибли ради семьи… но должна остановить их. Навсегда.

Она вдруг поняла, что в его лице что-то изменилось. Из него ушел свет. Мейкпис уже начала отступать, когда из уголка губ сэра Томаса, подобно дыму, вытек первый призрак.

– Джеймс! – вскрикнула она. – Они идут!

Брат как раз перескочил через перила и спрыгнул на галерею. Сорвал занавеску, украшавшую заднюю стену, привязал конец к перилам и перекинул вниз.

– Взбирайся!

Мейкпис подбежала, схватилась за ткань и стала карабкаться, используя впадины в стене. Воздух за спиной сгустился, наполненный шепотом. Она с трудом балансировала на узком карнизе, когда к ее голове устремилась тень. Что-то мотыльковыми крылышками пощекотало ей ухо: это призрак пытался проникнуть внутрь. Левая нога соскользнула, и только мертвая хватка, которой она держала ткань, помешала упасть.

– Позволь мне, – настойчиво прошептал Ливуэлл.

Он был прав. Мейкпис не могла одновременно отбиваться и взбираться наверх. Она доверила ему свои руки и ноги и приготовилась к драке.

Девочка не знала, кто из Старших продирается в ее сознание. Пока их рассудки наносили друг другу увечья, перед ней мелькали воспоминания: тысячи стрел, зачернивших небо, как грозовая туча, горящие корабли, коленопреклоненные епископы, библиотека величиной с собор.

Уверенность призрака била в нее тараном и на какой-то момент поколебала волю. Что она делает, отказываясь принять свою судьбу? Как может желать потери и пропажи стольких веков воспоминаний? Все равно что спилить вековое дерево!

Но корни этого дерева душили. Она убивала прошлое, обороняя себя!

«Прости, – мысленно сказала Мейкпис Старшему. – Надеюсь, ты найдешь милосердие там, куда отправится твоя душа. Но только не у меня».

Собрав силы, она набросилась на атакующего призрака всеми возможными ей средствами сознания. И почувствовала, как доктор добавил к ее воле свою. Ярость медведя была подобна раскаленной печи. Но этот призрак не был отчаявшимся лепестком тумана. Он был мощным и хитрым, и она ощущала, как он запускает когти в слабые места ее обороны.

И тут оказалось, что Морган выбрала ее сторону. Она неожиданно вылетела из укрытия и появилась сбоку от Старшего, смешав его силу со своей. Призрак узнал лазутчицу и обрадовался, но ликование тут же сменилось ужасом, когда шпионка разорвала его надвое.

– Это, – заметила Морган, когда вопящие фрагменты растаяли в воздухе, – трюк, который удается только раз.

Мейкпис добралась до перил, и Джеймс втянул ее на галерею. Они поспешно открыли дверь и помчались по коридору. Позади воздух дрожал тонким музыкальным присвистом – это призраки выходили из лорда Фелмотта и устремлялись в погоню. Брат и сестра бежали темными коридорами и наконец нырнули в комнату с картами, чтобы перевести дух.

– Нужно подумать. – Джеймс прижал костяшки пальцев к вискам и громко выдохнул. – Мы не можем выбраться из Гризхейза. Все заперто и охраняется. Но если будем бежать достаточно долго, освободившиеся призраки растают. Тогда, даже если нас поймают, мы не будем одержимыми.

– Зато нас могут убить, – заметила Мейкпис. – Мы позволили призракам лорда Фелмотта превратиться в туман. Думаешь, семья когда-нибудь это простит?

– Мы ценные запасные сосуды, и ты единственная, кто знает, где спрятана грамота, помнишь? – возразил Джеймс. – По крайней мере, у нас есть шанс поторговаться. Сейчас они нуждаются в союзниках, как, впрочем, и мы. Армия под стенами дома – большая угроза для всех нас. Нравится нам это или нет… мы все на одной стороне.

– Нет, Джеймс, – выразительно прошептала Мейкпис. – Не на одной.

– В таком случае каков твой план?

Мейкпис приготовилась к возражениям:

– Мы сделаем то, что хотят сделать вражеские саперы, – проделаем дыру во внешней стене. Вынудим Гризхейз сдаться.

Несколько секунд Джеймс смотрел на нее с ужасом и неверием.

– Нет! – отрезал он наконец. – Это измена! Предавая Фелмоттов, мы предаем короля!

– Мне все равно! – бросила Мейкпис. – Но мне небезразличны люди, живущие в этом графстве! – Прерывисто вздохнув, она постаралась облечь мысли в слова. – Может, сэр Мармадьюк появится вовремя и прорвет осаду. Но парламенту необходимо это графство. Ему придется послать другую армию, побольше.

– И что?! – воскликнул Джеймс. – Ты видела, как крепки наши стены!

В его голосе звучала нескрываемая гордость, и Мейкпис заметила это «наши».

– Значит, будет еще одна осада. Долгая. А еды в Гризхейзе немного. Люди начнут поедать собак, крыс и лошадей. Вражеская армия соберет все припасы в окрестных деревнях, поскольку иначе она тоже будет голодать. Идет зима, и голодно будет всем. Станут рубить деревья и драться из-за дров. Потом люди начнут умирать от тифа.

Прямо сейчас враг готов позволить Гризхейзу сдаться, а это означает, что все его жители останутся живы. Но что случится со всеми женщинами, детьми и стариками, если мы не капитулируем, а стены все равно падут?

– В таком случае… все может кончиться очень плохо, – хмурясь, признал Джеймс, но не стал вдаваться в детали.

– Фелмотты не сдадутся, – заверила Мейкпис. – И им нет дела до короля! Они пожертвуют всем, чтобы удержать при себе Гризхейз! Потому что, Джеймс, Гризхейз – их сердце. Я хочу ударить в это сердце.

К облегчению брата и сестры, ближайшая лестница не охранялась. Поэтому они спустились по ней так быстро и бесшумно, как только могли. В темных коридорах вокруг кухни все было тихо. В дровяной кладовой они нашли несколько многообещающих на вид бочонков.

– Уверена, что можешь это взорвать? – прошептал Джеймс, осторожно выкатывая бочонок из комнаты.

– Я наблюдал, как саперы их готовили, – вмешался Ливуэлл. – Мейкпис, тут нет ничего сложного. Самое трудное – подобраться ближе к стене и не получить пулю от врага.

Мейкпис кивнула.

– Ничего сложного, – повторила она Джеймсу.

– Эти небольшие паузы, когда ты прислушиваешься к голосам, мне не слышным, все больше меня тревожат.

Они закатили бочонок в винный подвал и положили у основания западной стены. Следуя совету Ливуэлла, Мейкпис вытащила затычку из боковины бочонка и вставила короткий фитиль.

– Нужно положить на него груз, – повторила она слова солдата. – Землю, камни или что-то тяжелое.

Они поставили вокруг первого бочонка остальные и прокрались в кухню – найти что-нибудь потяжелее.

Как странно было вновь вернуться на кухню, увидеть все, что занимало ее дни и покрывало руки мозолями. Собаки сгрудились у ног Мейкпис, словно она никуда не уезжала. Медведь насторожился, почуяв, что кухня пахнет иначе, чем когда-то, и захотел потереться о стол – оставить запах в знак того, что мебель снова принадлежит ему.

«Не сейчас, медведь».

Джеймс и Мейкпис перетащили вниз тяжелые кастрюли, мешки с зерном и ведра с солью из мясной кладовой. Все это нагромоздили на маленький бочонок, так что он совсем скрылся под грузом. Если не считать торчащего фитиля.

Мейкпис дрожащей рукой зажгла конец, начавший тлеть красным глазком.

Гризхейз должен пасть.

Единственный способ нанести удар жуткой уверенности Фелмоттов. Гризхейз – каменный символ их надменности. Доказательство векового существования. Подтверждение того, что они вечны.

– Теперь давай выбираться отсюда, – шепотом велел Джеймс.

Они поспешно поднялись из подвала, но остановились, заметив людей на верхней площадке лестницы. Белый Кроу и Молодой Кроу обнажили шпаги. Вокруг стояли трое слуг Гризхейза, тоже вооруженные. Сзади ядовитой луной блестело металлически-белое лицо леди Эйприл.

– Как они нас нашли? – удивилась Мейкпис.

Слишком поздно она вспомнила беспокойство медведя. Кухня и особенно стол пахли по-другому. В запахе явно ощущался страх. Ну конечно! Когда Мейкпис исчезла, на кухню послали новую судомойку или поваренка, чтобы следил по ночам за огнем. Какой-то ребенок перепугался до полусмерти, когда незваные гости шарили по кухне, рассуждая о порохе, и при первой возможности ускользнул наверх с докладом…

«Прости, медведь. Я забыла прислушаться к тебе».

Джеймс не колеблясь резко выпрямился и надменно задрал подбородок.

– Что за дурачество? – вопросил он раздраженно, впечатляюще имитируя голос Старшего.

– Если вам угодно… Если вы согласны пойти с нами… – пролепетал Молодой Кроу тоном, в котором, как ни странно, сочетались подобострастие и агрессивность.

– Что означают эти шпаги? – не унимался Джеймс, злобно глядя на Кроу. – Как вы смеете размахивать обнаженным оружием перед лордом Фелмоттом?

Он показал на Мейкпис.

– Это не лорд Фелмотт, – холодно отчеканила леди Эйприл.

– Ты мне доверяешь? – спросила Морган.

– Да, – поспешно ответила Мейкпис.

Она не впервые чувствовала, как Морган завладевает ее горлом и использует голос, но на этот раз та попросила позволения, и не похоже было, что она собирается ее удушить.

– Галамия Кроу, – процедила Морган знакомым жестким голосом, – если у тебя не хватает ума узнать собственного лорда, значит, мы даром потратили деньги, отданные твоему отцу на твое образование. Неужели совет, услышанный от него на твой двенадцатый день рождения, тоже пропал зря?

Мейкпис чувствовала, что язык ее тела тоже меняется, как и осанка. Она даже ссутулилась, как это делал Овадия. И выражение лица тоже менялось. Брови сошлись на лбу, губы двигались в какой-то непривычной манере.

– Это точно его милость! – воскликнул Молодой Кроу, опуская шпагу.

– А ты, Майлз Кроу, – снова заговорила Морган губами Мейкпис, – неужели забыл тот день, когда мы поручились за тебя в Гледдон-Биконе?

Белый Кроу стал поднимать шпагу, но замер, не спуская глаз с маленького пса, который поворачивал вертел на кухне, а теперь подбежал к ногам Мейкпис. Та не задумываясь подняла ногу, чтобы пощекотать шею песика. Это давно вошло у нее в привычку. Но не в привычку лорда. Белый Кроу смотрел на нее. Глаза туманились нерешительностью и сомнением.

– Схватить их! – скомандовала леди Эйприл.

– Нет! – Молодой Кроу встал перед Джеймсом и Мейкпис. – Простите, леди Эйприл, – сказал он дрожащим голосом. – Я бы никогда не посмел ослушаться вас, но моя верность прежде всего принадлежит лорду Фелмотту.

– Защищайте лестничную площадку! – крикнул Джеймс.

Двое слуг покорно встали рядом с Молодым Кроу. Белый Кроу не двинулся с места. Мужчина рядом с леди Эйприл попытался отбить шпагу Молодого Кроу, и тут же на маленьком пространстве началась схватка. Шпаги скрещивались и звенели, высекая искры из каменных стен.

Воспользовавшись общим смятением, Джеймс схватил Мейкпис за руку и потянул вниз, в подвал. Это был единственный путь к спасению. Они спрятались в лабиринте бочонков.

– Сколько у нас времени? – прошептал Джеймс.

Мейкпис поняла, что он говорит о тлеющем фитиле.

– Не знаю, – вздохнула она. – Возможно, несколько минут.

Они намеревались оказаться как можно дальше от подвала, когда взорвется порох. Может, им еще удастся погасить фитиль. Но что ждет их потом, кроме плена?

– Не знаю, насколько силен будет взрыв, – признался Ливуэлл, – и нас вполне может поднять на воздух. Но, думаю, мы все равно это сделаем.

– Я достаточно навидался в этой адской дыре, чтобы согласиться, – выпалил доктор, к собственному удивлению.

Морган рассмеялась, очень тихо и мрачно.

– Давайте сгорим, – высказалась она.

– Давайте разрушим Гризхейз, – вторила Мейкпис.

– Ладно, – ухмыльнулся Джеймс. – С таким же успехом можно взлететь на воздух, плюнув этим самым в их око зла.

Крики и звон оружия на верхней площадке лестницы смолкли. Был слышен только голос леди Эйприл, отдающей приказы. Очевидно, она восторжествовала над Молодым Кроу и его сторонниками – силой воли или оружием, неизвестно.

– Сейчас за нами придут, – буркнул Джеймс.

– И пусть! – прошипела Мейкпис. – Чем больше, тем веселее, особенно когда взорвется порох!

Она потушила фонарь, погрузив окружающее во мрак. Судя по широко раскрытым глазам Джеймса, он ничего не видел.

– Доверься нам, – попросила Мейкпис.

– Вы нас слышите? – крикнула леди Эйприл с верхней ступеньки. – Выходите и сдавайтесь, или мы натравим на вас собак!

Брат и сестра застыли. Опять на них спустят псов! Но теперь у них нет пустошей, по которым можно бежать. Они – загнанная в угол добыча. Тем не менее ни брат, ни сестра не проронили ни слова. И не подумали сдаваться.

Секунды тянулись и тянулись… потом Мейкпис услышала со стороны лестницы тихое клацанье когтей. Громкое басовитое пыхтение. Мейкпис узнавала их по запаху. Неповоротливые мастифы с огромными пастями и ужасающими зубами, укус которых может быть смертелен. Волкодав с длинными ногами и жаждой большой добычи. Борзые, быстрые и смертоносные, как ястребы. Ищейки, чуявшие ее страх, как запах вина. Она, в свою очередь, чуяла их горячую кровь и жажду охоты.

Первый пес, клацая когтями, приблизился к их укрытию. Громкий лай долго вибрировал в темноте, прежде чем какофония откликов пронеслась по подвалу.

– Ш-ш-ш-ш! – Мейкпис поднялась из укрытия и, хотя сердце колотилось от страха, а кожа зудела, готовясь встретить зубы, позвала: – Ниро! Стар! Кэтчер! Калибан! Вы меня знаете.

Она увидела, как неясные силуэты напряглись и замерли. Потом одна большая тень подвинулась к ней. Мокрый нос ткнулся в руку, длинный язык лизнул ладонь. Они знали ее запах. Она – раздаватель подливки. Возможно, одна из их стаи. И кроме того, она была зверем, чей крутой нрав нельзя испытывать слишком долго.

– Вам все равно придется подняться! – крикнула леди Эйприл.

– Зачем? – откликнулся Джеймс, громко стуча зубами. – Здесь у нас полно друзей и достаточно вина, чтобы повеселиться. Мы даже можем спеть пару песен.

– А может, и продержимся до того, пока завтра ваши враги не возьмут Гризхейз, – вторила Мейкпис.

– Вздор, – отрезала леди Эйприл. – Если понадобится, мы вполне способны продержаться в осаде до конца войны. У нас достаточно припасов и пороха на целых два месяца.

– Воображаете, что война закончится через два месяца?

– Королева вернулась в страну с деньгами, оружием и войсками, готовыми помочь делу короля, – заявила леди Эйприл. – Лондон скоро сдастся. Мятежники уже разбегаются.

Ее уверенность была подобна мрамору: так же холодна и монументальна.

– Вовсе нет! – воскликнула Мейкпис. – И Лондон бурлит яростью, миледи. Это склочный, вонючий сумасшедший дом. Но он обладает собственными мужеством и волей. Мне все равно, насколько вы стары и умны. Если считаете, что война заканчивается, значит, вы слепы.

– Как ты смеешь? – рассердилась леди Эйприл, но Мейкпис показалось, что помимо злобы в голосе слышатся и какие-то иные нотки.

– Я наблюдала, как двое Старших умерли сегодня! – громко объявила Мейкпис.

Потрясенное молчание росло подобно луже разливающейся крови.

– Призраки сэра Энтони населили Саймонда. Но один из ваших солдат убил его. А призраки, всезнающие призраки, не заметили надвигавшейся смерти. Они вообще не замечали этого солдата, знаете ли. Им было плевать на то, что он потерял брата в битве у Хангердонского моста. Поэтому он и пустил пулю в лоб Саймонду.

Вы пропускали события и вещи, важные вещи. Потому что есть люди, которых вы не замечаете. Эта война не похожа на те, которые вы вели раньше. Ваши умы и вековой опыт на этот раз не помогут. Это новое явление. Это конец мира, леди Эйприл.

– Довольно! – прорычала леди Эйприл. – Мое терпение иссякло!

По лестнице осторожно спускались люди. Двое несли свечи, освещавшие их лица снизу. В арьергарде следовала леди Эйприл, вооруженная парой устрашающего вида ножей.

Джеймс неспешно поднял бочонок поменьше, взвалил на плечо, но тут же передумал и швырнул его в одного из свеченосцев, угодив ему в руку. Свеча отлетела к стене и погасла. Другой свеченосец чересчур быстро повернулся посмотреть, что стряслось, и резкое движение затушило пламя. Сразу же началось всеобщее замешательство, поднялась суматоха, страх разлился в воздухе.

– Кто-то прыгнул на меня!

– Я что-то видел до того, как свеча потухла! Красный свет отразился в десятке глаз… и не думаю, что все они были собачьи.

– Там в темноте что-то есть! Я слышу, как оно растет!

– Если способны слышать, – прохрипела леди Эйприл, – значит, знаете, где это.

Но тот, кто рос, не стоял на месте. Мейкпис положилась на медведя. Опустилась на четвереньки, и это показалось совершенно естественным. Его нос стал ее носом, ее глаза стали его глазами. Горло вибрировало низким, зловещим рычанием.

«Медведь – не ребенок, которого я обязана ублажать. Он не фурия, которую следует держать на цепи. Мне не нужно стыдиться его или бояться. Он – это я».

Первый мужчина, сшибленный на пол огромной лапой, потерял сознание. Второй взмахнул шпагой в направлении рычания и полетел спиной вперед под натиском мастифа и борзой. Третий попытался взбежать вверх по лестнице, где было больше места, но врезался в груду бочонков.

– Парень у меня! – неожиданно завопил Кроу.

Послышался шум борьбы. Мейкпис метнулась на шум, но тут чьи-то тонкие сильные пальцы сжали ее голову и вцепились в волосы.

– Дворняжка! – прошипел ей на ухо жесткий голос леди Эйприл. – Неблагодарная!

Мейкпис пронзительно завопила, и тут откуда-то вылетел призрак и подобно топору врубился в оборону ее сознания. Он застал ее врасплох, и у нее не было времени подготовиться.

Призраки и раньше атаковали Мейкпис, правда всегда намереваясь при этом устроить жилище у нее в голове. Но это другое. Это штурм крепости, и леди Эйприл было все равно, что уничтожать. Мейкпис ожесточенно сражалась, чувствуя, что тайные союзники следуют ее примеру.

«Это все мы. В конце мы научились драться заодно».

Хотя девушка сознавала, что в твердой скорлупе рассудка появляются болезненные трещины, в этом ощущении было печальное торжество. И в то же время она чувствовала раздражение Старшей. Мейкпис проигрывала, но куда медленнее, чем та ожидала.

– Миледи! – с беспокойством окликнул Белый Кроу. – Здесь что-то есть. Похоже на красную звезду. Как будто зажженный фитиль…

Нападки на сознание Мейкпис резко прекратились. Мало того, ее просто отбросили в сторону, как пушинку.

– Глупцы! – заорала леди Эйприл. – Это порох!

Мейкпис успела заметить, как старуха с резвостью гончей устремилась сквозь тьму к тлеющей красной звезде зажженного фитиля…

Это ярко-красное пятнышко стало эпицентром гибели мира. Взрыв был оглушительным, и Мейкпис отшвырнуло назад, словно чья-то невидимая рука небрежно смела карточный домик. В лицо ударила волна жара, и на голову обрушился шквал самых разных вещей. В дымном воздухе клубилась мука. Мейкпис, надсадно закашлявшись, села как раз вовремя, чтобы увидеть, как большой острый кусок стены и потолка качнулся и рухнул на плиты.

Пепельное изумленное небо глазело в пробоину. Джеймс пробрался к сестре через гору мусора и помог встать. Неподалеку сидел оглушенный, покрытый пылью Белый Кроу. То, что осталось от леди Эйприл, сейчас лежало под огромной упавшей грудой каменной кладки.

Джеймс что-то бормотал, но в ушах у Мейкпис звенело, а его голос был слаб, как у призрака, но она, кажется, поняла.

Они поспешно поднялись по лестнице, осторожно обошли бесчувственное тело Молодого Кроу и потрясенно уставились на медленно расходившуюся стену. Трещина была достаточно широка, чтобы в нее проскользнули двое молодых людей. Оба без сил повалились на траву. За ними выскочили собаки.

 

Глава 39

Много часов спустя, в начале дня, Мейкпис и Джеймс остановились отдохнуть у рощицы на вершине холма. В древние времена тут стоял старый форт, но теперь осталось всего лишь бесформенное возвышение, откуда открывался вид на окружающий ландшафт.

Оба были вымотаны и устали до последней степени, и это наконец сказалось. Джеймс все еще не мог оправиться от роли хозяина пятерых чванливых призраков Фелмоттов и постоянного пребывания в углу собственного сознания, куда его загнали гости. Сражения Мейкпис с призраками Старших измучили ее и ввергли в легкую меланхолию. Призраки легкой пылью осели на воспоминаниях, подобно пеплу сгоревших мотыльков, и какое-то время придавали свой вкус и запах всему, что она видела.

Брат и сестра приобрели впечатляющую коллекцию синяков всех цветов радуги. Кроме того, руки у Мейкпис болели, потому что маленького песика, крутившего вертел, приходилось нести на руках: его короткие лапки уставали быстрее, чем у других собак.

– Что это? – спросил Джеймс.

Вдалеке стоял высокий столб коричневато-серого дыма, слишком большой, чтобы исходить из дымохода или от костра. Да и у дыма лесных пожаров цвет другой, к тому же в это время их не бывает.

Мейкпис вытащила двойной циферблат и глянула на компас, пытаясь припомнить карты, которые так старательно собирала. Но в душе она уже знала источник дыма.

– Гризхейз, – оцепенев, потрясенно прошептал Джеймс. Мейкпис не сомневалась, что выглядит точно так же.

Гризхейз, неуязвимый Гризхейз, вечная твердыня с вплавленными в стены веками, неприступная скала в мировой реке. Их тюрьма. Их враг. Их убежище. Их дом.

Гризхейз горел.

– Значит, мир гибнет? – хрипло выдавил Джеймс.

Мейкпис подошла ближе, обняла его покрытой синяками рукой и крепко сжала.

– Да, – кивнула она.

– Что мы будем делать?

– Пойдем куда глаза глядят. Отыщем еду и ночлег, а завтра проделаем то же самое. Мы выживем.

Миры иногда умирают. Мейкпис давно это знала. Знала с ночи восстания и смерти матери, когда ее собственный мир тихо и окончательно превратился в пыль.

Один из псов зарычал на кого-то в глубине рощицы. Мейкпис вскочила и тут же увидела маленький силуэт, пробиравшийся через подлесок, и яркие белые полосы на острой мордочке. Барсук направлялся по своим делам, словно в мире вовсе не было войн.

Мейкпис зачарованно наблюдала за зверьком, вспоминая все, что узнала о барсуках в книге о животных из библиотеки Гризхейза. Барсук, передние ноги которого длиннее задних, чтобы легче было ходить по косогорам…

… Но на самом деле это не так. Когда зверь попал в полоску солнечного света, Мейкпис ясно увидела, что его короткие крепкие лапки были одинаковой длины.

Возможно, ни одна из старых истин теперь истиной не является. Мир должен быть абсолютно новым, со своими правилами. Мир, в котором у барсуков одинаковые ноги, пеликаны не кормят птенцов собственной кровью, в голове у жаб не бывает драгоценных камней, а медвежата при рождении уже имеют форму тела. Мир, в котором замки могут гореть, а короли – умирать и ни одно правило не может быть нерушимым.

– Мы выживем, – повторила Мейкпис уже тверже. – И попытаемся придать форму новому миру, пока он еще мягок. Если же не мы, значит, это сделают другие.

Гораздо позже один из листков новостей рассказал им историю падения Гризхейза.

Взрыв посреди ночи объяснили небрежным хранением пороха слишком близко к стенам. Когда настал рассвет, с укреплений Гризхейза уже свисали белые полотнища, сигналя о готовности вести переговоры. Из ворот вышел человек по имени Кроу, которому было поручено обсудить условия капитуляции. Командир осаждавших позволил всем гражданским лицам покинуть дом и даже взять с собой провизию и вещи. В мирные времена он слыл человеком добрым, а осада была сравнительно недолгой. Его военное рвение еще не успело перерасти в ненависть к врагу.

Парламентские силы, взявшие Гризхейз, едва успели обшарить дом, прежде чем пришло известие, что большая армия роялистов во главе с сэром Мармадьюком находится меньше чем в дне пути от дома. Командиру предстояло принять тяжелое решение, и сделать это надо быстро. В этом случае было лучше поджечь дом, чтобы никто больше не смог им пользоваться, чем рисковать, что войска короля снова засядут в крепости, пусть и частично взорванной.

В листке говорилось, что при виде дома предков, охваченного пламенем, сердце сэра Мармадьюка «разбилось». Он отказался надеть защитную куртку из бычьей кожи, повел в бой кавалерию и сражался как безумный.

Потом обе стороны высоко отзывались о его храбрости. Впрочем, мертвых восхвалять легче, чем живых…

Не обо всех битвах рассказывалось в листках, и не во всех участвовали целые армии, командиры с орлиными взглядами не вели в них выстроенные по ранжиру полки. Шли месяцы, а мира все не было. Иногда происходили великие сражения, которые, по мнению всех, решили бы исход войны. Но почему-то ничего не решалось.

Люди – странные, умеющие приспособиться ко всему животные и рано или поздно привыкают к чему угодно, даже к невозможному или невыносимому. Немыслимое со временем становится нормальным.

Обитатели лесной деревушки очень обрадовались появлению человека, умеющего перевязывать раны. На них напал вооруженный отряд, солдаты которого носили кушаки. Гремели выстрелы, кое-где шла рукопашная. Наконец жители деревни спрятались в церкви и швыряли булыжники в незваных гостей, пока те безуспешно пытались поджечь здание. После их ухода все дружно гадали, были это наемники, разбойники или шайка дезертиров-мародеров.

Селяне могли отплатить Мейкпис и Джеймсу только тем, что предложили крышу над головой, еду и кости для собак, и это было принято с благодарностью. Говорил в основном Джеймс. Он был достаточно представителен даже в роли бродяги.

– Как подумаю о гонорарах, которые когда-то получал… – пробормотал доктор Квик, когда последний пациент Мейкпис вышел из комнаты с чистой полотняной повязкой на голове.

И все же жалобы доктора по этому поводу слышались все реже. Возможно, богатые пациенты были не так благодарны, как бедные жители бедной деревушки.

– Ты, как всегда, сентиментальна, – буркнул доктор.

– Это не сантименты, а здравый смысл, – ответила Мейкпис, отмывая руки. – Нам нужно где-то остановиться на несколько ночей.

– Ну да. У тебя есть хорошие, веские причины помогать этим людям. Как всегда, – съязвил доктор. – Кстати, я рассказывал тебе о хирурге, которого знал еще до войны? Он был восходящей звездой, а гонорары ему платили большие, выше, чем у многих опытных врачей. Но однажды под его ножом умер ребенок – маленькая дочь его лучшего друга. После этого с ним что-то произошло. Он не мог никому отказать.

Доводил себя до изнеможения, лечил всех подряд. Даже когда надежды получить плату не было. И он всегда приводил логичные, разумные причины, почему в его интересах лечить бесплатно. Так и не признался, что пытался спасти всех, чтобы унять боль от этой потери.

– Он когда-нибудь обретет покой? – спросила Мейкпис, прекрасно понимая, на что намекал доктор.

– Кто знает? Насколько мне известно, он по-прежнему жив. Возможно, когда-нибудь обретет. Ну а пока что глупец спас уже множество жизней.

– Будете сегодня вести записи? – спросила Мейкпис.

– Если найдутся время и бумага.

Всякий раз, когда представлялась возможность, Мейкпис выменивала бумагу. Зачастую она обходилась дешево и была исписана только с одной стороны, но это позволяло доктору записывать свои открытия и теорию военной хирургии.

Вскоре после падения Гризхейза Мейкпис тоже написала два письма. Первое было отослано Чарити Тайлер в Норвич. В пакет был вложен молитвенник ее брата, в письме сообщалась печальная весть о его смерти. Там говорилось, что он хотел помириться с кузеном и положить конец вражде и что он всем сердцем любил сестру. Мейкпис сочла нужным рассказать, что Ливуэлл помог взорвать стены роялистской крепости и покончить с осадой, которая могла стоить многих жизней. Она не упомянула лишь о том, что все это произошло после его смерти.

Мейкпис была уверена, что Ливуэлл скоро исчезнет. Он стал гораздо спокойнее. Иногда она просыпалась и обнаруживала дыру в сознании, подобную выпавшему зубу.

– Я отполировал душу так чисто, как только мог, – признался он недавно, – и если останусь подольше, она снова покроется зазубринами.

Второе письмо было написано с помощью Морган и адресовано Хелен: невыносимо скучное послание о детях, заболевших корью. На обратной стороне было второе письмо, написанное соком артишока:

«Хелен, к этому времени вы уже наслушались обо мне самых странных вещей. Но правда оказалась еще более странной. Когда мы встретились, я не была на службе у Фелмоттов, но и не работала на ваших врагов. Я ваш друг и намерена это доказать.

Грамота, которую вы ищете, находится в Уайтхоллоу. Саймонд Фелмотт спрятал ее в обивке потайной двери в хозяйской спальне. Я переместила ее в другое место, но не слишком далеко. Она по-прежнему под той же обивкой, но в верхнем углу и закреплена там булавкой. Я сказала Саймонду, что спрятала ее в новом тайнике, и посчитала, что он, возможно, сунет руку вниз, к основанию двери, чтобы понять, там ли она, но увидит, что грамоты нет.

Полагаю, он не стал шарить по всей двери, а свел себя с ума, обыскивая весь дом. Люди ищут потерянное где угодно, только не в непосредственной близости от тайника.

Если Господь пожелает, мы снова встретимся, и я очень надеюсь, что останемся друзьями.

Бывшая Джудит».

Мейкпис вспомнила, как заблестели глаза охотника на ведьм, когда тот услышал о королевской грамоте. Будет лучше, если шпионы короля найдут ее и без лишнего шума уничтожат. Она не могла избавить мир от охотников на ведьм, но и снабжать их сведениями не желала. Слишком уж алчный народ.

Кроме того, ей доставляло удовольствие представлять, как Хелен обменивается холодными любезностями с ничего не подозревавшим мужем-парламентаристом и одновременно прячет в перчатке записку Мейкпис, а потом тайком убегает по ночам в поисках приключений и снова выполняет секретные поручения короля.

– Я хотел бы также записать свои исследования призраков, – продолжал доктор, – но, думаю, прочитав это, люди сожгут нас как еретиков. Иногда я гадаю, не совершила ли твоя семья колоссальную ошибку. Чем больше призраков я вижу, тем менее уверен, что мы – те же самые души, какими были, когда жили на земле. Насколько мне известно, настоящие души сразу переходят к Создателю, оставляя нас за спиной. Порой мне кажется, что мы, призраки, – просто воспоминания. Эхо. Впечатления. Да, мы способны думать и чувствовать. Можем сожалеть о прошлом, бояться будущего. Но действительно ли мы те люди, какими себя считаем?

– Но что это меняет? – Слишком поздно. Теперь Мейкпис считает призрачных союзников только друзьями. И никак иначе.

– Не знаю, – задумчиво протянул доктор Квик, – ударит ли по моему тщеславию мнение, что я не что иное, как комок мыслей, чувств и воспоминаний, которым дал жизнь чей-то чужой разум. Но ведь то же самое можно сказать о книге. Где мое перо?

Мейкпис позволила ему воспользоваться своей правой рукой для письма. И не впервые подумала о том, что и доктор тоже может уйти, когда почувствует, что до некоторой степени прожил жизнь после жизни.

Но только не медведь. Медведь никогда с ней не расстанется.

Мейкпис не могла найти ту точку, то место, где кончалась она и начинался медведь. В том первом неуклюжем объятии душ они безнадежно переплелись друг с другом. Что бы ни случилось, куда бы она ни пошла, медведь будет рядом. Тому, кто будет знать ее, симпатизировать или любить, придется принять медведя. Теперь Мейкпис могла даже немного полюбить себя, зная что она – медведь.

Добрых несколько дней после смерти Ханна была совершенно сбита с толку. На линию фронта ее привели в равной мере любовь и отчаяние. Хорошо Тому говорить о необходимости идти в поход с войском графа, но если он оставит ее одну с будущим ребенком в животе, что она будет есть и куда пойдет?

Поэтому Ханна собрала вещи и отправилась на войну, хотя живот уже стал набухать.

Она была не единственной. В войсковом обозе было полно других женщин: жен, любовниц и просто шлюх, занятых стряпней, кормлением новорожденных и добыванием провизии. Они ей нравились, то есть нравились почти все. Дни проходили в утомительной ходьбе по пыли и грязи. Но она была молода, и иногда все приключение оставляло ощущение безумно возбуждающего праздника. Ее прекрасный голос, которым всегда восхищались в церкви, звучал даже лучше у лагерного костра.

Но Том погиб при взрыве груженной порохом телеги. От потрясения с Ханной начался припадок, и она потеряла ребенка. У нее не осталось живота, с которым она могла бы вернуться домой без Тома. Да и дома у нее больше не было. Но куда ей идти? И что есть, если солдатского жалованья Тома ей больше не выдавали?

Другие женщины нашептали, что если одеться мужчиной и согласиться стоять «худшие» вахты, то она может завербоваться и получать солдатское жалованье. В лагере было несколько таких женщин, и офицер смотрел на это сквозь пальцы.

Так Ханна стала Харолдом. Она была слишком тощей, чтобы встать в строй вместе с копейщиками, поэтому ее научили зажигать фитиль и послали к мушкетерам.

Во время великой битвы, когда строй мушкетеров прорвали и рассеяли, она услышала, как женщины голосят, что враг напал на обозы. Ханна побежала в конец лагеря сквозь хаос и пелену порохового дыма, и увидела, как всадники гоняются за женщинами, протыкая их шпагами. В одного она всадила пулю, другого ранила шпагой, но удар в спину оборвал ее жизнь.

«Нет, – думала она, умирая. – Нет! Нет! Слишком скоро! Я только что нашла новую жизнь и свое место в ней!»

Эта мысль была единственным, что не покидало ее следующие несколько дней. Она была во мраке. Теплом странном мраке. Ей казалось, что она не одинока. Время от времени кто-то пытался заговорить с ней. Голос принадлежал молодому человеку, и сначала она решила, что это Том призывает ее на небеса, но голос был не его, да и акцент какой-то странный.

Наконец к ней вернулось зрение. Видеть голубое небо было так радостно, что хотелось плакать. Однако оказалось, что плакать она не может. Похоже, она куда-то шла, но при этом не владела собственным телом, а когда глянула вниз, оказалось, что это вообще не ее тело. Она по-прежнему была в мужской одежде, но теперь и тело было мужское!

– Ты можешь видеть? – слегка настороженно спросил все тот же настойчивый голос. – Можешь слышать? Меня зовут Джеймс.

– Что случилось? – допытывалась Ханна. – Где я?

– Ты в безопасности… Собственно говоря, ты мертва, но зато в безопасности… в каком-то смысле. Мейкпис! Ты можешь потолковать с ней? Я к такому не привык.

Человек, глазами которого теперь взирала на мир Ханна, повернулся к своей спутнице, девушке на пару лет моложе Ханны. Она выглядела обычной рыночной торговкой, в выцветшем шерстяном платье и полотняном чепце, но взгляд был понимающим. Серьезным. Словно перед ней разворачивалась вся жизнь Ханны.

Ханна заметила на ее щеке две крошечные оспинки, такие маленькие, что их можно было принять за капельки дождя. Эти оспинки напомнили ей о двух больших веснушках, сидевших на щеке Тома почти в том же месте. Ханна приняла это за хороший знак. Она настолько отчаялась, что ей годился любой знак, который только можно найти.

– Ты не обязана оставаться, если не хочешь, – заверила девушка по имени Мейкпис. – Но мы тебе рады, и ты можешь путешествовать с нами сколько пожелаешь. Мы верим во вторые шансы, потому что люди, как правило, их не получают.

Ты среди друзей, Ханна. Ты дома.

КОНЕЦ