На добрые слова Мошка ответила полным отчаяния скрипом несмазанной двери.

— Добрый господин, сами посмотрите на это робкое, забитое создание, — продолжала госпожа Бессел, весьма красноречиво глядя Мошке в глаза. — Понимаете, почему мне нужно поговорить с ней наедине?

Тюремщик нахмурился. Ремешок от повязки перечеркнул глубокие морщины на лбу.

— Госпожа, у нас есть отдельные камеры, мы держим их для особых гостей. Для тех, кто готов оплатить привилегию…

— Годится, — решительно перебила его госпожа Бессел. — Я оплачу отдельную камеру. Ту, что называется Адское Гнездо. И нам надо полчаса побеседовать с глазу на глаз.

Перспектива остаться наедине с госпожой Бессел разогнала остальные Мошкины страхи, как кошка — стаю голубей. Однако панический вопль лишь убедил тюремщика, что перед ним запуганная трусиха. Он благосклонно улыбнулся госпоже Бессел, благосклонно улыбнулся монеткам в руке и благосклонно улыбнулся Мошке, отчего та затрепетала в ужасе.

— Дамы, прошу сюда. — Тюремщик вдруг заговорил как гостеприимный хозяин, показывающий щедрым постояльцам лучший номер в гостинице. Он снял с Мошки ножные кандалы и под завистливое шипение обитателей Дыры увел девочку прочь.

Наверх они поднимались мимо других камер. Через окошки в дверях было видно, что по убогости Дыра вне конкуренции. В долговой камере сидели семьями и поодиночке, кучковались, курили, грустили. В женской камере бледные девушки кашляли в передники. В мужской камере царил мрак и копошение, как в ящике, набитом хорьками.

— Вот ваши покои. — Тюремщик указал на дубовую дверцу, почерневшую от времени.

Мошка отметила, что лестница поднимается выше. Заскрипели многочисленные засовы, проржавевшие в пазах. Зазвенели в замках громадные ключи. С громким скрипом открылась дверь.

Комната по форме напоминала кусок пирога. В закругленной стене было зарешеченное окошко. Под ним стоял крошечный камин, странным образом тщательно вычищенный. Ни кровати, ни мебели. Железная цепь на стене, с ножными кандалами на свободном конце.

— Лучшая комната в нашем заведении, — с подлинной гордостью заявил тюремщик. — Из окошка в ясную погоду можно разглядеть море. И даже пики Любимой Кувалды. В Гражданскую войну в этом самом углу спал Хедри Делампли, взбунтовавшийся граф Лабиринта.

Здесь не воняло ни гнильем, ни сортиром. На то, что здесь бывают люди, намекал только чистый камин. Тюремщик перехватил взгляд Мошки.

— Выброси эту мысль из головы, — рыкнул он ей на ухо. — Ты не первая додумалась вылезти через трубу. На прошлой неделе поймали паренька на краже, добрые люди проявили милосердие и оплатили ему эту камеру. Быстрый, как понос, он нырнул в трубу, долез до верха… и уткнулся в стальную решетку. Попробовал ее выломать, сорвался и вышиб себе мозги. Три недели назад было то же самое. Девчонка. Тоже не повезло. Надоело уже драить этот камин…

Осмыслив эти сведения, Мошка сглотнула. Тем временем госпожа Бессел договаривалась с тюремщиком насчет «излишеств». Да, она оплатит отсидку без кандалов. Нет, за еду платить не будет. Да, она возьмет одеяло. Нет, дров для камина не надо.

— Ну что, дамочки, общайтесь, я пока вас оставлю.

Тюремщик ушел, не обращая внимания на немую мольбу девочки. Едва закрылась дверь, госпожа Бессел заговорила.

— Ах, бедняжка, настрадалась. — В голосе звучала ледяная ненависть. — Я принесла тебе маффины.

Лязгнул замок. Мошка отползла в дальний угол.

— Как ты заявила в прошлый раз? Перед тем, как натравить на меня пернатую сатану? — Госпожа Бессел поправила перчатки. — «Тьфу на ваши игры»?

Мошка сразу вспомнила их последнюю встречу и те «игры», на которые она плюнула, — план госпожи Бессел, по которому Мошку должны арестовать и запереть в Часовой башне. Чтобы она ночью выбралась из камеры… и украла Удачу Побора.

— Ну что, пирожочек, ты все-таки сыграешь в мою игру. И ставкой будет твоя жизнь.

Повисла тишина. Мошка хлюпнула носом и вытерла сопли рукой.

— У вас в корзинке правда маффины? — спросила она тихо, но решительно.

Госпожа Бессел поджала губы, а потом сделала верный вывод, что Мошка сдается, и расплылась в милой улыбке.

— Ты как будто выросла с волками. — Дородная тетушка присела рядом с Мошкой, наблюдая, как девочка набивает смородиновыми маффинами рот и передник. — Характер мерзкий, зубы острые, брюхо бездонное.

С набитым ртом ответить Мошка не могла. Она просто помычала сквозь маффиновый кляп.

— Слушай внимательно. Мне донесли, что Удача Побора лежит в комнате над соседней камерой. Туда можно подняться по лестнице… и упереться в тяжелые двери, где замков больше, чем ложек у скопидома. Заодно там днем и ночью стоит охрана. Так что идти по лестнице смысла нет. Надо лезть через дымоход.

Мошка через непрожеванный маффин выдавила писк протеста. Камин был крошечный, труба вообще мизерная, и девочка приняла к сведению явный намек тюремщика.

— Не бойся, под тобой никто огонь не разведет, — сказала госпожа Бессел без всякого сочувствия. — На крыше башни торчат две трубы. Северный дымоход ведет в казарму стражи, а южный — только в эту камеру и, возможно, в помещение сбоку. Даже не возможно, а наверняка. Каждый день в обед оттуда идет дымок, а камера всю неделю стояла свободной. Следовательно, дымоходы сообщаются. Ты можешь подняться по одному и спуститься по второму. Нам уже донесли, что труба перекрыта решеткой, так что на свободу тебе не выбраться… но им даже в голову не пришло, что кто-то захочет перебраться из камеры в камеру.

Прикрыв рот, Мошка проглотила часть приманки и смогла заговорить.

— Вот уж чудо! — взорвалась она. — Все, кто ползал по трубе, разбились насмерть! А вы предлагаете мне лезть вверх, потом вниз, а потом еще обратно?

— Точно, — подтвердила госпожа Бессел.

У Мошки на языке крутились сотни возражений, но ей нечего было противопоставить этому железному слову.

— Ну, положим, я залезу туда. А вдруг Удачу охраняет стражник? Если из трубы идет дым, значит огонь разжигают для кого-то?

Госпожа Бессел пожала монументальными плечами.

— Ну тогда, моя вишенка, надейся, что он будет спать крепко, а ты — ходить тихо.

— А если я не узнаю Удачу? А если она заперта или прикована к стене?

— Если не помогут ловкие, пронырливые пальчики, используй глаза. — Госпожа Бессел встала с пустой корзинкой. — Завтра одну испорченную девчонку ждет новая порция маффинов и добрых советов. Если к тому времени ты добудешь Удачу, вам с Эпонимием хватит денег оплатить выходную пошлину и пережить зиму. Если нет… опишешь помещение в мельчайших подробностях, чтобы я придумала новый план. Так или иначе, сделаешь свою часть работы, и Дженнифер Бессел выведет тебя из тюрьмы.

Мошка насторожилась — уж больно сладко звучали посулы.

— Как? Меня швырнули в Дыру по личному распоряжению мэра. Он злой как собака и вряд ли меня отпустит.

— Поверь мне, в этом городе знают Дженнифер Бессел. Если я замолвлю словечко, ты окажешься на свободе быстрее, чем хлопнешь в ладоши. Что же до мэра… — На луноподобном лице появилась лукавая улыбка. — Мне не впервой беседовать с сердитым джентльменом. Но если завтра я приду, а Удачи у тебя не будет… считай, в этой жизни тебе не повезло. Башмаки и пуговицы ты проешь моментально. Потом тебе дадут спокойно помереть с голоду. Причем твой труп так и будет валяться тут, пока кто-нибудь не заплатит за вынос.

Крошечное окошко не пропускало внутрь ни свет, ни надежду. В эту щель пролезал только сквозняк, уносящий последние крохи тепла. Мошка дрожащим клубочком свернулась на деревянном полу, укрылась тощим одеялом, а на замерзший кончик носа натянула передник.

Если лезть в трубу, то лучше ночью. Ночью к Мошке не припрется тюремщик, чтобы выжать еще пару монет. Если Удачу охраняют, ночью стража будет спать. Угли в камине успеют остыть, так что меньше шансов задохнуться в дыму или заработать ожоги.

Часы медленно тянулись. Мошка грызла ногти и представляла, как проходят дни, тюремщик теряет учтивость и снимает дубинку с пояса. Никто ей не поможет. Крыса в ловушке.

Она услышала в дымоходе мягкий посвист воздуха и почуяла еле уловимый запах дыма.

Раздался первый горн, и даже вкус у воздуха изменился, стал более ночным. Прозвучал второй горн. Принять решение оказалось Мошке не по силам. Любой план вызывал ужас. Изо всех сил стараясь не думать, что ждет ее впереди, она бесшумно стянула башмаки, стащила чулки и перевязала волосы. Потом сняла платье, оставшись в сорочке и штанишках. Эта деталь одежды сохранилась еще с родной полузатопленной деревни, где девушки все время поднимают юбки, переходя вброд ручьи.

Мошка залезла в камин и осторожно выпрямилась. Верх тела оказался в кромешном мраке дымохода. Паника корсетом стянула грудь. Мошка рефлекторно нырнула вниз, больно ударившись головой. Потом заставила себя выпрямиться и пошарила вокруг. Пушистая сажа щекотала пальцы.

Труба очень тесная, застрять — раз плюнуть. Можно ли залезть по ней? Будет неприятно, грязно, но… вполне реально. Морщась, она подняла ногу, голой ступней нащупала опору и полезла вверх.

Взобравшись на три ярда, Мошка решила, что сажа — это воплощенное зло. Стоило поднять голову, и сажа сыпалась на лицо. Глаза жгло немилосердно. При этом руки были заняты, а при попытке утереться о плечо стало только хуже. Мягкий пух, похожий на мех горностая, нарос на каждом выступе. Он щекотал, сыпался в рукава и за воротник, набивался в уши и рот, душил ее, а кашель только поднимал в воздух новые облака сажи.

Пока детишки из приличных семей росли на сказках и легендах, Мошка поглощала бульварное чтиво и криминальные хроники. Чувствуя, как мозг накрывает паника, превращая ее в мечущуюся крысу, Мошка принималась вспоминать подробности дерзких побегов из-под стражи. Как Зануда Минкем спустился с крыши по веревке из одеял. Как Обмотка Феррен по кличке Мот прямо в наручниках завалился в любимую таверну.

«Почему вечно получается, что лезть в узкие щели и тонкие трубы выпадает мне? Если бы я нормально питалась, застряла бы тут наглухо».

Сажа и застывшие кусочки смолы сыпались вниз, в камин. Шорох длился все дольше, а удары снизу звучали все тише. Мошка, прижав колени к груди, упиралась локтями и ступнями в тесные стены. Стоит ей на миг потерять опору, и она полетит вслед за сажей.

Рассчитывать не на кого. Вокруг тьма, теснота, стены смыкаются, а неба не видно. Ребенок в душе Мошки потянулся к Почтенным. Здесь и сейчас ей так нужна их поддержка. Девочка до крови прикусила губу и выкинула из головы молитвы.

Дымоход становился все уже. Когда Мошка уже решила, что застрянет, как пробка, труба пошла чуть вбок. Через ярд наклонного подъема пальцы нащупали пустоту вместо правой стены. Вскоре уже она сунула в провал голову.

Сверху падал тусклый свет. Мошка увидела, что здесь два дымохода сливаются в широкую квадратную трубу. Усевшись на каменную переборку меж дымоходов, она посмотрела вверх, на темный квадрат, перечеркнутый черными прутьями. Все, как сказала госпожа Бессел. Два дымохода объединяются в общую трубу, забранную решеткой, чтобы узники не вздумали бежать.

У Мошки в животе свернулся тугой узел. Только сейчас она поняла, что в глубине души надеялась выбраться на крышу. Похоже, деваться некуда. Она будет действовать по указке госпожи Бессел.

Спускаться по второй трубе оказалось труднее. В воздухе еще висел дымок. Из-за него Мошка давилась и чихала, с ужасом представляя, что ее услышат. Камни хранили эдакое животное тепло. Руки то и дело натыкались на перья горячей сажи.

Осталось недалеко. Быстренько сцапать Удачу. Чем она окажется? Как там говорил Клент? Обычно это чаша, череп предка или стая павлинов…

— Лишь бы не павлины, — буркнула Мошка себе под нос. — Вот бы не хотелось лезть по раскаленной трубе с полудюжиной птиц под мышкой.

С этими словами она наступила на камень, где притаилась россыпь красных углей. Выругавшись, девочка отдернула ногу, скрюченными пальцами отчаянно вцепилась в стену, но тут вторая ступня потеряла опору. Вздымая облака золы, Мошка полетела вниз, отбивая себе все что можно. Ее попа с размаху ударилась о каменное дно, прошив тело раскатом боли. В первые мгновения она могла только лежать ногами вверх и стенать от боли. Наконец она открыла глаза и замерла.

Помещение было раза в два больше, чем ее камера. На стенах висели красивые, хоть и выцветшие, гобелены. Пол был устлан пыльными коврами и заставлен деревянными фигурками Почтенных. В углу стояла кроватка, рядом пристроился щербатый ночной горшок. К низенькому столику прилепили на расплавленный воск несколько свечей. Одна горела, тускло освещая комнату.

Прямо перед собой Мошка увидела изрядно удивленного юношу лет пятнадцати с безвольным подбородком. Его бледный вид напоминал о жителях Ночного Побора. С другой стороны, юноша носил роскошные одежды, хоть и пошитые на мальчика помладше. Из зеленых рукавов бархатного сюртука торчали костлявые руки. Камзол украшала богатая вышивка, потерявшая много нитей. Длинные темные волосы давно не видели расчески. Густые черные брови сошлись на переносице.

Мошку будто парализовало. Но юноша не стал звать на помощь, не бросился к дверям. Похоже, он удивился и перепугался сильнее, чем она.

Прижав палец к губам, грязная каминная гостья грозно шикнула, обдав паренька золой изо рта. Потом кое-как встала на ноги.

— Кто?.. — Голос мальчика дал петуха.

— Я это… Вестница Бед! — зашипела Мошка. — Меня послали Почтенные, чтобы… чтобы наказать всех… потому что молятся мало.

Повисла тишина. Юноша смерил черную, исцарапанную фигуру Мошки водянистыми глазами, потом обратил взор к лицу.

— Каких таких бед? — шепнул он.

— Пожар, — быстро ответила Мошка, ощущая, как сердце молотит в ребра. — И… голод. И преступления. И паршивое настроение. Так что захлопни поганую пасть, или я тебе тоже напророчу всякого.

Юноша уставился на Мошку, потом поднял дрожащую руку и сосредоточенно ткнул в лицо. Девочка вскрикнула и шлепнула его по руке. Глянув на сажу на пальце, юноша разразился хохотом. Он некрасиво всхлипывал и подвывал, как младенец или деревенский дурачок. Мошка забилась в камин, ожидая, что сейчас прибежит стража, но на ослиные вопли никто не пришел.

— Ты не Вестница Бед, у тебя щека мягкая. — Паренек говорил странно, вроде бы правильно, но с детскими интонациями. Он напоминал малыша, выучившего слова для утренника. Вообще в его поведении было много детского: отвисшая челюсть, громкое дыхание, привычка теребить пуговицы, чесаться в таких местах, куда взрослый человек при посторонних руку не сунет.

Итак, его приставили сторожить Удачу. У какой-нибудь важной птицы из дневного города родился идиот, и ему нашли занятие. Он дурачок… а значит, не все потеряно. Если повезет, ему не хватит мозгов запомнить ее. Может, он даже не заметит, что она стащила Удачу…

Несмотря на колотящееся сердце, Мошка заставила себя думать. Где Удача? Может, это серебряный поднос, где лежит изюм? Стеклянный графин с красными следами вина? Щипцы для свечей с рукоятью из слоновой кости?

Паренек изучал ее с новым, острым интересом. Он ел глазами ее штанишки и сорочку.

— Где твой значок?

Мошка рефлекторно ухватилась за то место, где он должен быть, но вспомнила, что значок остался на платье.

— Я… — сглотнула она, — вроде потеряла… Не смотри на меня так!

— Но у каждого должен быть значок! Ходить без значка — это против… — Паренек вдруг замолчал и впервые с тревожным видом оглянулся на дверь. Вместо того чтобы бежать за подмогой, он развернулся к Мошке и неуклюже закрыл ей рот.

— Говори тише, или тебя заберут.

Взяв девочку за руку, он отвел ее в темный угол подальше от двери. Там он сел на пол, ощетинившись кольями рук и ног. Мошка села на корточки в ярде от него, готовая в любой момент сорваться с места и нырнуть в камин. Мало ли что творится в его больном мозгу, вдруг он опасен?

— Что ты здесь делаешь? — набравшись решимости, спросила она.

— Удача, — отстраненно буркнул он в ответ.

Мошка вперилась в него, рассчитывая, что он бросит взгляд на эту загадочную Удачу. Тщетно. Паренек дрожащими руками встряхнул коврик в клеточку и начал расставлять на нем фигурки Почтенных.

— Удача? Родители отправили тебя сюда, потому что… — Мошка задумалась.

«…Потому что у тебя не все дома и они надеялись, что Удача исцелит…»

— Держи. — Парень сунул Мошке кучку Почтенных. — Давай сыграем. Тебе ночь, мне день. Попробуем новые правила.

Когда странный хозяин комнаты показал Мошке, как расставить ее Почтенных на клетчатом коврике, она поняла идею. Для игры он поделил статуи на тех, в честь кого дают дневные и ночные имена. Играть Почтенными? Священники найдут, что сказать по этому поводу…

Паренек объяснил правила, от возбуждения глотая слова. Мошка, прищурившись, следила за ним и крутила в руках фигурку Мухобойщика. Мысли в голове водили хороводы.

— Будем играть? — Мошка пожевала щеку. — В игре должен быть приз. Что здесь самое ценное?

Ага! Наконец! Выразительный жест. Паренек поднял руку к горлу.

— Что это? — продолжала давить Мошка. — Медальон?

Он распахнул глаза, покачал головой, а потом лучезарно похлопал себя по груди.

— Что? Где? О чем речь? Ой. — Мошка осела и утерла руками лицо, оставив полосы грязи на лбу. — Ешки-орешки, это ты? Ты и есть Удача?!

— «Защитник стен, отводящий беду», — блаженно улыбнулся мальчик. — Я родился в час Добряка Лилифлая, несущего совершенство в мир. Мое имя означает все самое правильное и хорошее. Самое светлое, красивое, счастливое имя в Поборе.

— Могла бы догадаться, — горько вздохнула Мошка. — Естественно, разве могла мне достаться чаша или череп? — Она оценила размеры озадаченной Удачи, прикинула ширину дымохода и устало покачала головой. — Стая павлинов и то была бы лучше. Ну и как же вас зовут, господин Удача?

— Парагон, — раздался ответ, преисполненный тихой гордости.

Слово показалось Мошке смутно знакомым.

— Парагон — это как гексагон?

— Нет! — Мальчик смутился и разозлился. — Парагон — это совершенный образчик. Это идеал.

Мошка оценила идеал на вкус. Он показался ей совершенно безжизненным.

— Забавное имя.

— Лучшее имя в городе! — Парагон аж побелел. — Поэтому меня и выбрали. Родили меня ночью, но ради светлых дел мне досталось самое яркое из полуденных имен. Я живу здесь, берегу город, отгоняю болезни, удерживаю мост, чтобы он не упал в Длиннопер. — У мальчика в глазах вспыхнул лихорадочный огонек. — Ты же пришла снаружи? Видела мой мост? Что скажешь? Красивый и грандиозный, как о нем говорят?

— Чего? А ты сам его не видел? — Мошка свежим взглядом посмотрела на кроватку и щербатый горшок. — Давно ты здесь?

— Мне было три года, когда умерла прежняя Удача. Я живу здесь двенадцать лет, три месяца и два дня.

— Двенадцать лет! — Мошка позабыла, что надо говорить шепотом. К счастью, слова застряли у нее в горле.

— Ночь ходит первой. — Удача вспомнил про игру. — Твой ход, пепельная девочка.

Он посмотрел на нее, лицо ожило, разрумянилось, а в глазах застыла неприкрытая мольба. Переваривая информацию, Мошка взяла Добрячку Жабку и передвинула на соседнюю клетку. Мальчик расплылся в блаженной улыбке.

Двенадцать лет. Двенадцать лет он сидел здесь, жевал кончики собственных волос да придумывал игры с такими сложными правилами, что Мошка из всех его объяснений ничего не запомнила. По мере игры он говорил все быстрее и чище, объяснял ее ошибки, подсказывал толковые ходы.

Мошка быстро поняла страшную правду. Удача — не дурачок и не безумец. Он умен, просто его уму не хватает пищи.

— Ты вообще не выходишь наружу? — не выдержав, спросила она.

— Нет, — поник мальчик. — Я слишком ценный. Но мне иногда присылают учителей или бумаги, чтобы я расписался. А когда работают часы, я должен менять Почтенных, вовремя ставить нужную фигурку на колесо, потому что у меня великолепная память, больше никто с этой задачей не справится.

— Как же получается? — У Мошки никак не укладывалось в голове. — Ты не гуляешь по траве? Не резвишься? Что за безумный город! Это просто гигантская тюрьма. Только одни камеры получше, другие похуже. Ценен? Ты узник, как и все прочие. Защищаешь город? Хранишь его жителей? Так взмахни волшебной палочкой да наколдуй-ка жизнь получше.

Удача уставился в пол. Его рука гладила фигурку Почтенного, как кошку. Нашла на кого орать, подумала Мошка и вздохнула.

— Ты не виноват, ты просто дурачок. — По ее меркам она так извинилась. — Откуда ж тебе знать, как живется людям, как они боятся, как голодают, как готовы продать собственные души, лишь бы выбраться из этого вонючего города. Но тебе-то каково? Неужели сам не хочешь выйти наружу? Побегать по ручьям, посмотреть на звезды?

На лице Удачи проступило страстное желание, густо замешанное на страхе. Может, каменные стены не сумели перемолоть его способность мечтать? Он долго молчал, теребя пуговицу, а потом поник головой.

— Не могу. Я нужен. Я… я спаситель. Защитник города. — Он свел ладони и переплел пальцы. — Я везунчик, — пропел он, страдающий и непокорный.

Мошка оглядела камеру без окон, силуэт мальчика, выдавленный в матрасе, ящик с одеждой, которая ему давно мала.

— Что-то, на мой взгляд, не похож ты на везунчика, — буркнула она.

Лезть по дымоходу обратно было не только тяжело, но и тягостно. Когда она собралась уходить, Удача чуть не завыл от горя. Чтобы его успокоить, она пообещала вернуться или прислать друга. Причем отлично сознавала, что это обещание ей не выполнить. Оно жгло ей язык хуже пепла.

Когда раздался рассветный горн, Мошка уже сидела у себя в камере. Она как могла обтерла сажу с лица, волос и рук. Платье прикрыло темные пятна на сорочке и штанишках. Парой взмахов она разогнала сажу и пепел, насыпавшиеся в камин.

Очередная ночь без сна и без толку. Скоро придет госпожа Бессел, и Мошка скажет, что Удачу не добыла. Что ее невозможно сунуть в карман или в рукав. Что Удача — это бесконечно одинокий юноша, почти мужчина, который с детских лет рос взаперти, в комнате, похожей на ублиетту.

Госпоже Бессел это не понравится. Впрочем, Мошке это тоже не нравится.