Хатин и оглушенного Феррота тащили по ночным улицам Города Зависти, и Хатин невольно вспоминала слова Джейза: «Твоя задача – не попасться и не быть убитой…»

Что будет, когда пеплоход сообразит, кто их поймал, и заявится в дом градоначальника с лицензией на руках? Вдруг она завела Феррота в ловушку, из которой нет выхода? Она с тревогой наблюдала, как ловчие осматривают его.

Затем пара охотников подняла Феррота с земли и, закинув его руки себе на шеи, поволокла прочь. Остальные факелоносцы повели Хатин; за плечи ее взяли тяжелые руки. Когда она случайно встретилась взглядом с одним из конвоиров, уголки ее губ невольно поползли вверх. Она слишком устала, чтобы сдерживать улыбку, а он вздрогнул и поспешил отвернуться, будто коснулся неприятного склизкого существа.

Хатин провели через массивные ворота и дальше по площади до́ма правосудия, где повсюду на темной лужайке спали белые самки павлинов.

Лишь когда Хатин втащили в освещенный свечами коридор, она поняла, что это не больно-то похоже на тюрьму.

Ее провели по мозаичному полу, между двумя комплектами золоченых доспехов – в комнату с высоким потолком и нарисованными на каждой стене картами. Остров Чаек, очертаниями напоминающий Когтистую Птицу; вулканы, изображенные в веселых вишневых тонах; синее-синее море пестрело пятнышками прибитых жуков и мух.

Под картой сидел маленький лысеющий человечек с длинными красивыми усами каштанового цвета, намотанными на витую металлическую проволоку. На нем был камзол, пошитый, казалось, на человека телосложением намного крупнее. Когда стража ввела Хатин, он поднял на нее усталый замученный взгляд.

Стоило одному из стражей приблизиться и шепнуть ему что-то на ухо, как по лицу коротышки проскользнуло выражение чуть ли не выстраданной надежды.

– О! Понимаю. Ах, да! Конечно, вы молодцы. Не подождете ли снаружи? – Говор у него был быстрый, с отчетливым акцентом.

Когда стражники вышли, Хатин тревожно ощупала синяки на руках. В голову пришло сразу несколько причин, по которым этот коротышка мог быть рад ее видеть, и ни одна из них не сулила добра.

– Покажи-ка зубы, юноша.

Хатин не сразу вспомнила, что одета, как мальчик, и, оказывается, обращались к ней. Тогда она послушно обнажила зубы; коротышка взглянул на них через очки в проволочной оправе, а после с облегченным вздохом откинулся на спинку кресла.

– Так ты и правда хитроплет?

Хатин кивнула.

– Ясно. – Коротышка решительно сдвинул нефритовое пресс-папье, так что свиток, который оно удерживало, свернулся и щелкнул его по носу. Оба сделали вид, что ничего не произошло. – Полагаю, ты знаешь, кто я такой?

– Вы – градоначальник?

Коротышка удостоил ее слабой, хрупкой улыбки.

– Совершенно точно, юноша. Градоначальник Петрон Сун-Седролло. Ты наверняка слышал о герцогах Седролло. – Он махнул рукой, и Хатин только сейчас заметила на стене сотни небольших камей с изображением мужчин: воротники с оборками, раздвоенные бороды, – а среди них кое-где и женщин: волосы, стоявшие дыбом, сдерживали только усыпанные блестками сеточки. – А еще ты мог слышать о графах Сун. – На противоположной стене висела точно такая же галерея портретов.

Хатин начала понимать, отчего этот коротышка так мал ростом. Кто угодно усохнет, сидя под такими пытливыми взглядами.

– Ты, должно быть, гадаешь, отчего тебя представили мне. – Губернатор взглянул на Хатин, и нечто, что он увидел в ее лице, похоже, придало ему уверенности. – Ты, наверное, слишком молод, чтобы понять такое, но мне приходится управлять двумя крупными городами. Вот Город Зависти – это город живых, и ты его, думаю, уже видел, и население его насчитывает четыре сотни живых душ. А дальше, у подножия Камнелома, за лиловыми озерами лежит город еще крупнее, и в нем томится четыре тысячи душ – невидимый город, население которого постоянно растет.

Хатин вспомнила Земли Праха недалеко от своей деревни, этот лес домиков для духов.

– Господин градоначальник… так все эти души – герцоги Седролло и графы Сун?

– Да, – протянул градоначальник с ноткой опустошенности в голосе. – Все до единого. И их кузены, их жены и жены их кузенов, и кузены жен кузенов их жен, и многие, многие другие прихлебатели. Их пепел привезли сюда еще во время первых высадок. – Он судорожно улыбнулся. – Само собой, тогда еще Земли Праха не находились по ту сторону озер. Мои предшественники выбрали самые лучшие и тучные земли, поближе к городу… но ты же знаешь, каков из себя Камнелом. Каждые полсотни лет или около того – ба-бах! трах! тара-рах! А потом мы узнаем, что всюду на подножии горы – прожаренные фермеры, старые озера вдруг превратились в ямы с сухой грязью, а новые, горячие, кипят уже где-то совершенно в ином месте.

Он вздохнул.

– Как бы там ни было, своим положением я обязан присутствию тут моих предков. Кто бы еще мог стать губернатором, как не единственный потомок всех этих отпрысков благородных родов? И где бы еще я мог служить, как не здесь, чтобы приглядывать за могилами предков?

– Но… – Хатин помялась. – Выказывать почтение вам наверняка должна помогать семья: дети, братья, сестры…

– У меня никого нет! – Бедный градоначальник Сун-Седролло махнул руками в сторону лиц на стенах. – Где мне найти время на жену и детей? Где найти время на братьев и сестер? Удивляюсь, как я еще нашел время самому родиться! – Усталый ум Хатин попытался переварить эту мысль и сдался. – Конечно же, в Городе Зависти много тех, у кого предки покоятся на горе, и они отдают пращурам почести, но никто, похоже, не мыслит так глубоко, как я.

Когда я сменил отца на посту градоначальника, то обнаружил, что годами бесчисленные подношения пищи сжигались в жертву предкам, но никто при этом не думал о столовых приборах. – В отчаянии он покачал головой. – Можешь себе представить? Более века герцогам Седролло и графам Сун приходилось есть руками.

Хатин начинала понимать, что никогда прежде не задумывалась о подобных вещах по-настоящему, и в то же время не могла отделаться от ощущения, что градоначальник задумывается о них слишком уж глубоко.

– В последние двадцать лет все, само собой, стало намного хуже, – продолжил он, – теперь все сжигают на камнях «векселя мертвых», не пытаясь даже выяснить, что действительно нужно предкам.

– Но… разве это не значит, что они смогут купить все, что им нужно после смерти? – Хатин видела несколько таких «векселей», каждый из которых был украшен яркими изображениями знаменитых предков и обещал покойному в загробной жизни сто тысяч монет золотом.

– Как же они это сделают? Сам подумай. У обитателей города мертвых карманы должны уже лопаться от этих бумаг. А с кем торговать-то? Что им купить, если у всех кругом только деньги?

Что ж, теперь хотя бы есть исчерпывающие записи обо всех подношениях, можно оценить размеры города и понять, что его обитателям требуется. Однако не проходит и года, чтобы я не обнаружил какое-нибудь важное упущение. И вот тут мы подходим к сути дела и пытке всей моей жизни. – Градоначальник поправил очки и долгое время неотрывно смотрел на Хатин. – Мыло, – промолвил он наконец.

– Мыло?

– Мыло. Я сам, став градоначальником, не задумывался о нем целых четыре года. Четыре года! Вообрази только сообщество четырех тысяч, которые более сотни лет живут в таком тесном соседстве друг с другом и совершенно без мыла! Это же антисанитария! Грязь! Засаленные воротники!

Он рассеяно раскидал по столу набор пресс-папье.

– А самое страшное – я никак не могу дать им его. Даже возлюбленному брату подарить мыло значит указать на его нечистоплотность. Как можно поднести мешок мыла первому герцогу Антоду Седролло, командовавшему Имперским флотом?

Хатин поняла, в чем трудность, и сообщила о том градоначальнику.

– Вот тут мне поможете ты и твой друг. Давным-давно телохранитель хитроплет отдал жизнь, спасая градоначальника, и стал единственным, кто удостоился могилы на Земле Праха моих предков. Очевидным решением было бы пожертвовать мыло ему, чтобы он мог продать его остальным. Ныне хитроплеты редко ходят по улицам моего города, однако в прошлом году я отыскал двух братьев, которые с готовностью вызвались отнести мыло к могиле телохранителя. Правда, э-э, случилось так, э-э, что вечером, когда они совершали жертвоприношение, начался Белый Прилив.

При упоминании одной из гибельных волн белого пепла и раскаленного дыма, которая в считанные мгновения могла накрыть и уничтожить целые деревни, Хатин побледнела.

– Проблема, э-э… так и осталась нерешенной, и с тех пор мне пришлось снова искать хитроплетов.

Хатин все еще не оправилась после упоминания о Белом Приливе и потому не сразу заметила, что градоначальник смотрит на нее с нежным блеском в глазах.

– Рад видеть, что дух у тебя твердый, – сказал он. – Жаль, что мы не можем просто нагрузить вас изображениями мыла… Кто бы нарисовал его? Мы пытались, но было непонятно, что выходит: не то сало, не то картошка. Зато в тебе четыре фута храбрости, и это – главное.

Сама Хатин ощущала в себе четыре фута усталости, мозолей, синяков и грязи из канавы. Она, конечно, собиралась подняться во владения Камнелома, но не ожидала, что придется тащить вековой запас мыла на склон не в меру активного вулкана.

– Я бы не отправил тебя одного, но найти кого-нибудь, кто согласился бы сбегать к Камнелому, с тех пор как он повадился плевать в людей раскаленными камнями, стало чертовски непросто. Две недели назад явилась группа парней, которые сыграли на моих надеждах, пообещав отнести на гору все, что угодно, если я только предоставлю проводника до школы Маяка, где у них было какое-то дело. Помочь я им, конечно же, не мог, и потому, думаю, они отправились на склон сами по себе… и больше не вернулись. Я огорчился чрезвычайно.

Градоначальник умолк и снова внимательно присмотрелся к Хатин, затем удовлетворенно кивнул, как будто разглядел в ней нечто искомое.

– Однако, я вижу, убедить тебя не так-то просто. Поэтому ты и твой друг окажете мне эту небольшую услугу… и я взамен постараюсь устроить так, чтобы вы не попали в руки к тем, другим ловчим.

Градоначальник снова откинулся на спинку кресла и, улыбаясь, отослал Хатин взмахом пера.

Направляясь на подгибающихся ногах к двери, Хатин слышала, как он бормочет:

– Очаровательное дитя, такое понятливое и готовое сотрудничать. Совсем не то, чего прочие ожидают от таких…

Как это она умудрилась произвести столь приятное впечатление? И как она, сама того не ведая, согласилась выполнить столь опасное поручение? Ответ мог быть лишь один. Она, должно быть, улыбалась во время разговора.

Хатин как раз хотела выйти в дверь, когда в кабинет мягким и бесшумным бегом влетел другой стражник. Он передал градоначальнику письмо, на котором сохранились отпечатки синих пальцев. На лице коротышки, сменяя друг друга, отразилась целая череда чувств, пока он читал его: от изумления до боли, схожей с зубной.

– Стража… вон! Я хочу еще раз переговорить наедине с этим мальчиком.

Дверь затворилась, и под взглядом коротышки Хатин побагровела.

– У моих врат пеплоход, – сообщил он, вглядываясь в ее лицо. – Скажи-ка, юноша… ты, случаем, не девушка?

Помедлив нерешительно, Хатин наконец кивнула.

– Вот что этот пеплоход дал понять моим людям. У него задание, ордер на поимку беглянки, известной как леди Арилоу, и ее спутников, подозреваемых в соучастии убийству Скитальцев. И я правда не могу взять в толк, что вы находите смешным, барышня.

Хатин прикусила изнутри губы и уставилась на его руки, отчаянно пытаясь подавить полную ужаса улыбку. У нее, должно быть, получилось, потому что когда градоначальник заговорил снова, голос его звучал уже мягче:

– Значит… ты та самая… Арилоу?

– Нет… она… я шла с ней. Но я… я потеряла ее. – На глазах Хатин против воли выступили слезы усталости и отчаяния. – Я потеряла ее. Не знаю, где она сейчас. Я знаю, господин, что говорят люди, но мы никого не убивали, клянусь…

Градоначальник смотрел, как Хатин тихо всхлипывает, а на лице его читалась смесь раздражения, смущения и замешательства.

– Неудивительно. Первые хитроплеты, которых я нашел за несколько месяцев – месяцев! – и те настолько неразумны, что бегут от правосудия. Неужели они не догадываются, в какое положение меня ставит?

Некоторое время губернатор сидел, нерешительно теребя письмо в синих пятнах, а после раздраженно вздохнул:

– Что ж… ты не больно-то соответствуешь моим представлениям о том, как должен выглядеть мародер и убийца. И мне очень не по нраву, когда к моим вратам являются синие люди в вонючих одеждах и требуют отдать пленников. Ты готова поклясться… всем, что твой народ считает святым, что ни ты, ни человек, которого поймали вместе с тобой, не замешаны в этих убийствах?

Чуть дрожа, Хатин кивнула.

– Что ж, замечательно. Я не могу ввязываться в это дело, но пока будем считать, что эта твоя небольшая маскировка ввела в заблуждение моих людей. Пеплоход ищет девочку, и мы ответим, что никого, подходящего под это описание, не ловили. Более того, мы могли бы сказать, что похожий подозреваемый направлялся… скажем, на север? Вверх, к Колючему Холму?

* * *

Хатин проводили в небольшую комнатку, где стояла непривычно мягкая кровать, а на стенах висели гобелены с символами, которые она не могла прочесть.

Какое-то время она сидела, скорчившись, у небольшого зарешеченного окошка. Сложив ладони у рта рупором, она ухала по-совиному – звала Арилоу: «Арилоу, Арилоу, я здесь, приди». И перестала лишь тогда, когда выглянула в окошко и увидела за городскими воротами сидящую на камне одинокую фигуру. Пятно полуночной синевы.

Однако час спустя, когда Хатин набралась смелости и выглянула снова, фигуры уже не было.