Прокс еще никогда не был так счастлив.

Это походило на приступ лихорадки, в том смысле, что ни о чем другом Прокс не думал. Блестящие стрелки часов вращались, сливаясь в золотистые диски. Прокс ел и пил все, что приносили, но вкуса не чувствовал.

Лишь проработав за столом четырнадцать часов кряду, он порой ощущал хруст в спине и железные тиски, сдавившие глаза. Тогда он вставал и прохаживался по комнате, инстинктивно задерживаясь перед зеркалом. Проводя пальцами по онемевшей коже лица, он больше не видел себя да и не помнил, что полагалось видеть в отражении. Отвернувшись, он замечал, как по небу за окном кто-то небрежно рассыпал звезды, и ему страстно хотелось выровнять их строгими рядами.

Это дело ждало его всю жизнь. И секунды нельзя было тратить на колебания. Туго свернутые пергаментные свитки на столе походили на волшебные палочки, взмахом которых он мог перетаскивать города через долины, валить лес, возводить мосты. Но голову кружила вовсе не власть. Боевым пылом его наполнял размах проблемы и беспорядков, с которыми приходилось иметь дело.

Берешь проблему и видишь, что с нею связана другая. Теперь, когда Скитальцы мертвы, дела устраивались медленнее обычного. Новости шли черепашьим шагом. Волшебным исключением стал, конечно же, Камбер. Спокойный и сдержанный, он неким образом всегда умудрялся получать сведения первым.

Гибель Скитальцев ввергла купцов в хаос. Никто не знал, как торговать с отдаленными городами. Пока в амбарах гнил урожай, где-то голодали люди. Прокс начинал понимать, как же на самом деле мало еды на Острове Чаек.

– Нас ждет тяжелая зима. – Он говорил сам с собой, но не удивился, услышав ответ:

– Трудности намечались еще до гибели Скитальцев.

Проксу больше не казалось странным, что Камбер стоит прямо у него за спиной. Камбер словно проник в его разум, и его голос звучал, как продолжение собственных мыслей Прокса.

– Новый лагерь станет настоящей дырой для припасов, – продолжал Прокс. Это была его новейшая выдумка: крупный и постоянный острог, куда предстояло свезти хитроплетов из разбросанных по острову временных узилищ.

– Не обязательно. – Карта лагеря выскользнула из-под рук Прокса, и на смену ей легла другая – карта Копьеглава. – Все зависит от того, где строить.

С этой непокорной задачей Прокс сражался в уме, и вот она, подобно детали, с щелчком встала на место, и все заработало. Незанятые зеленые верхние склоны Копьеглава так и манили. Прореди джунгли – чем не поля под фермы или будущая плантация? Там не водились орлы – не то что на вершине Повелителя Облаков, не случалось оползней и не было так пустынно – как на склонах Скорбеллы, не случались землетрясения и не били гейзеры – как в окрестностях Камнелома. И все же эти земли оставались не заняты. Почему?.. О, ну конечно же, старое суеверие, будто Копьеглав готовит возмездие. Не использовать эти земли – преступление, а если работникам не оставить иного выбора, кроме как возделывать землю…

– Это единственный способ прокормить лагерь, – шепотом произнес Прокс. – Нельзя же морить хитроплетов голодом.

– Это единственный способ накормить всех, – произнес еще один голос, вплетаясь в его мысли. – Нас слишком много, и живых, и мертвых. У мертвых и вулканов – лучшие земли. Мертвых грабить нельзя, значит, остаются вулканы. Некоторые фермеры уже начали возделывать нижние склоны, а с помощью хитроплетов мы освоим и верхние.

– Но… не могут же они все работать на плантации. Как быть старикам, калекам, детям?

– Им можно подыскать другие задания, полегче. – Длинный тонкий палец постучал по карте ниже по склону, указывая на большое затушеванное пятно, подписанное «Земли Праха». – Нужно очищать домики для духов, совершать подношения, зажигать свечи. А если разделить семьи, у взрослых это отобьет охоту бунтовать – из страха за детей и стариков. Меньше будет кровопролитий. К тому же так куда человечнее.

– Да… да, – бормотал Прокс, едва ли понимая, что говорит. В уме он уже строил заграждения, составлял расписания и назначал переклички.

Звезды устали ждать, что он их упорядочит: Прокс был занят делами, а они гасли одна за другой. Он работал, пока солнце не встало, поднялось в зенит и начало садиться. Когда оно отвлекло Прокса, заглянув к нему в комнату, тот подошел к окну и увидел, как в сторону далекого Копьеглава вдоль кромки холма с трудом бредет колонна крохотных фигурок.

Прокс сильно сощурился, пока не стал различать маленькие руки и ноги, тяжелые корзины со свечами и благовониями на спинах, щетки, тяпки и метлы.

– Господин Камбер, откуда на том холме дети? Разве я распоряжался на их счет?

Нужно поспать, сообразил он. Это стало ясно по тому, как менялись цвета, когда он моргал, и по тому, как плыло, подобно пару, лицо Камбера, хотя оно и оставалось на месте. Не стихающее голубиное воркование на чердаке по соседству как-то неровно дрожало, и Проксу отчего-то мерещились в нем голоса.

– Они лишь часть проекта «Хитроплеты», господин Прокс. Помните? В трудные времена крайне важно заручиться поддержкой предков, а потому надо воздать должные почести мертвым. Преимущество рабочей силы, которую можно полностью посвятить заботе о могилах…

– О да, все так. Господин Камбер, у меня глаза кровью не налиты? Куда ни взгляну – всюду пятна, а эти детки почему-то такие… крохотные.

– Дети хитроплетов зачастую такие и есть, – спокойно заметил Камбер, пока Прокс таращился в зеркало. Камбер закрыл ставни, и картина детей, бредущих по холму, сначала ужалась до щелочки, а потом и вовсе исчезла.

– Вам надо отдохнуть, господин Прокс. Ступайте и спите сном праведника.

* * *

И все же, пока Минхард Прокс спал, по всему острову творились такие дела, о которых он, перекраивая мир с карандашом в руке, не ведал.

Что ему снилось? Вовсе не хитроплет с холодной улыбкой на губах и черными бархатными бровями, пробиравшийся тайными лесными тропами с помеченной картой в кармане. Прокс не видел, как этот человек показывает свою татуировку в узкой полоске света у приоткрытой двери и как его впускают за порог и проводят в дальнюю комнату, где его ждала великанша с дредами и вдовьими лентами на руке, такая огромная и очень даже живая. Не видел, как они засиделись до рассвета за составлением планов: понизив голоса и сверкая взглядами, точно клинками ножей.

Он совсем не видел гонцов на спинах птиц, мчащих сквозь джунгли и топи, не видел, как мелькают в пятнышках лунного света похожие на ходули ноги, а вести долетали до каждого члена «Возмездия», где бы он ни находился. В следующие ночи проявятся последствия, но в сравнении с великим планом, поглотившим Минхарда Прокса, это будут дела мелкие, и он их не заметит.

* * *

А вот Камбер не пропустил ничего.

В доме правосудия Порта Палача внезапно случился пожар, в котором, как думали, погиб главный чиновник.

Судья города Силохляба, любивший до рассвета пострелять куропаток в лесу, похоже, пал добычей ягуара – если судить по оставшимся от него клочкам плаща.

Осмелевшие грабители вломились в дом к купцу в Бурликамне и вынесли все ценное. Пропал и сам купец, и все подозревали наихудшее.

Верховный смотритель Земель Праха из Студеной Капели, похоже, скрылся, прихватив выделенную на поддержание погоста казну.

За четыре ночи – четыре исчезновения. Четверо связных Камбера. Совпадений он в этом не видел.

Хуже всего было то, что показала семилетняя дочка домоправительницы, работавшей у пропавшего купца.

…а потом я услышала скрип, как будто дверь отворилась, и вот я спустилась закрыть ее, чтобы крысы не пробрались в дом, и увидела великаншу, у которой вместо волос были змеи, а в руках дубина, но она сказала, что она просто кошмар, и что мне надо вернуться в кровать и проснуться…

Местные власти из показаний выводов не сделали и, судя по всему, поверили, что девочке и правда привиделся кошмар. Однако Камбер смекнул, что к чему.

Плясунья. Это дело рук Плясуньи, а значит, «Возмездия». Но как они узнали, куда бить?

«Кто-то где-то меня видел. Все же мой палец оставил отпечаток, моя нога – оставила след.

Меня заметили».

Прокатившись по разуму Камбера, эта мысль принесла с собой чувство, что надвигается нечто знакомое и неотвратимое.

То же самое он испытал, узнав, что леди Арилоу, которую Джимболи назвала кашеголовой Скиталицей, сбежала из бухты Плетеных Зверей. Это же чувство пронзило его, когда он обнаружил, что бежала она не вдоль Обманного Берега, а осмелилась идти по вулканам и позже внезапно объявилась в Гиблом Городе. Чувство, будто ударился о стену чужой воли.

Камберу стоило огромных трудов внушить Острову Чаек жуткую мысль о коварном заговоре хитроплетов. Он представил леди Арилоу как расчетливого лидера, а после и «Возмездие» – как ее скорпионий хвост, которым она без предупреждения бьет из тьмы. И вот он столкнулся с пугающей возможностью того, что все и в самом деле обстоит так.

Были и еще тревожные сообщения. Целые деревни хитроплетов исчезали чуть ли не в одночасье – до того, как туда успевали добраться ловчие. Ходили слухи о тайной тропе, по которой хитроплеты, не дрогнувшие перед грозными вулканами и джунглями, незамеченными покидали Обманный Берег и шли на восток. Если так, то хитроплеты, похоже, подыскали себе крепость, где леди Арилоу собирает сторонников.

Хитроплеты. Пытаться ловить их – все равно, что стараться ухватить клубок угрей. Скользкие, непостижимые, невероятно увертливые. Даже их имена не передаются на бумаге, ведь они – лишь напевное подражание естественным звукам, которые не полагалось записывать: нельзя было переживать тех, при ком их называли.

Что же делать? Ударить в ответ. Сильно. Избавиться навсегда от этого чувства, что, возможно, за ним – даже за ним, Камбером, – наблюдают, что его видели.

Камбер наскоро набросал письмо, а на следующий день на чердак влетел голубь с ответом. Написанное небрежно, в потеках чернил, письмо было покрыто отпечатками лапок мерцунки.

Господин!

Я сделала, как вы велели, сказала синему человеку отыскать след хитроплетов, идти за ними на восток до тайного укрытия. Нашли семью, что пробиралась джунглями, спешить и стараться не пришлось. Было просто – как устрицу из раковины высосать. Они нас даже не заметили. Привели прямиком назад в Город Зависти. Одно словечко – и мы с Риттербитом займемся уборкой. Жду приказаний в Пальмах на дороге в Город Зависти.

Он еще дочитывал первое письмо, когда на жердочку рядом с голубем сел второй. Послание он тоже принес неподписанное, однако и эту руку Камбер хорошо знал.

Достопочтенный господин!

Вы пообещали, что от меня более ничего в будущем не потребуется и что никто из моих знакомых не останется при своем имени. И то, и другое оказалось неправдой. Вновь вы просите стать вашим соглядатаем и найти следы присутствия хитроплетов в Городе Зависти. И вот, взявшись за дело, я обнаруживаю односельчанина – живой и невредимый, он бродит по кварталу ремесленников на пару с мальчишкой, который носит печатный перстень самого губернатора.

До меня дошли слухи, будто бы они поднимались на склон Камнелома и говорили там с кисляками. Более того, внезапно все прознали о забвенчиках в школе Маяка.

Что еще хуже, поговаривают, будто градоначальник собирает под боком хитроплетов. Якобы готовит из них личную гвардию. Если кто-нибудь догадается о моем происхождении, меня тоже вовлекут в этот Резерв. Переведите меня в другое место. Взываю к вашей чести и слову.

Выходит, в Городе Зависти хитроплеты и нашли опору. А самое страшное, что его градоначальник вступил в игру и оказался на стороне хитроплетов. Вот это удар.

Как такое могло произойти? Что такого рассказали градоначальнику, раз он занял сторону хитроплетов? Камбер мог бы донести на градоначальника, который мешает пеплоходу, игнорируя официальные эдикты, выпущенные Минхардом Проксом, но если леди Арилоу и правда открыла ему нечто изобличающее убийц, то и губернатор обратится к властям, выдвинув против Камбера собственные ошеломляющие обвинения.

Камбер со вздохом одолжил у Прокса немного бумаги и написал ответ на первое письмо.

Затем прошел к карте острова и некоторое время внимательно в нее вглядывался. Большим пальцем заслонил Город Зависти, прикидывая, как будет смотреться карта без этого города.

«Все делается из строгой необходимости, – напомнил он себе, – ради блага нашего острова». Повинуясь привычке, он принялся протирать перья, раскладывая бумаги в том же порядке, в каком их оставил Прокс, уничтожая малейшие следы своего присутствия.

Возможно, у хитроплетов все же есть, чему поучиться. Разве они не стараются не оставлять следов, чтобы потомки их не запомнили? Какие-то подвиги жили в легендах, но имена самих героев забывались. У Камбера имелась своя теория о том, что со временем все такие легенды превращаются в мифы о Когтистой Птице. Когтистая Птица – никто, он – тысяча мужей, он – последнее пристанище всех легенд. Но ведь и он, Камбер, занимается чем-то очень похожим.

Остров Чаек изменится, – уже меняется – и Камбер решил, что вся слава достанется Минхарду Проксу. Камбер сам себя удивил, проникнувшись к молодому человеку искренней симпатией. Есть такое величие, размышлял он, которое приходит лишь к тем, кто видит не все. Разум Прокса цеплялся за порядок, за мир аккуратно уложенных салфеток, регистров и должных титулований при встрече с герцогинями. Его прислужники – бумаги, по его приказу они встают на задние лапы и кружатся.

Манипулировать его разумом было одно удовольствие – такое странное сочетание огня и утонченности, логики и безумия.

«Я не должен оставаться в истории», – подумал Камбер, и эта мысль наполнила его тоскливым спокойствием.

* * *

Этой ночью луна застала изможденного наездника по дороге в Город Зависти. Его круглое и обычно светлое лицо было отмечено пятнами сходящих синяков и следами усталости.

Томки проезжал мимо одной халупы, когда его внимание привлек хор воркующих голубей. Внутри хижины, сообразил Томки, сидело множество птиц, клевавших деревянную решетку фасада. Стоило мельком подумать о жареном голубе, как вдруг раздался долгий свист, и Томки понял, что не один. К нему по склону спускалась неряшливая и очень гибкая женщина, с листом пергамента в руке.

– Привет, брат Когтистая Птица! – весело окликнула она на просторечи. Ездок взглянул на свою длинную тень и рассмеялся. Очертания скакуна и наездника, сливаясь, здорово напоминали гигантскую птицу с человеческими руками, совсем как у легендарного бога. – Добро-будь, искра фонарь дать. Огниво сырей.

Томки ухмыльнулся и, достав собственное огниво, зажег фитилек внутри фонарика. При свете бандана женщины сделалась красной; от ночи оторвался кусочек и запорхал у нее над головой, то и дело веером раскрывая хвостик.

– Дари-благо, брат Когтистая Птица. – Улыбка оголила металл и гранат. – Куда-путь?

– Город Зависти, – ответил Томки, тяжело вздохнув.

– А, тоже путь-Зависть. Но, брат Когтистая Птица, Зависть доберись-нет. Ты тащись медленно, дождь-сезон успей кончайся. – Женщина уронила голову на грудь и прошла пару шагов, подражая усталой походке эпиорниса. – Резон так еле-едь? Город палач жди, петля?

– Почти. – Томки горько улыбнулся. – Девочка. Надо прости-скажи. Когда прощайся, она ударь.

– А… – Женщина приподняла фонарь и посветила на покрытое синяками лицо Томки. – Лицо-синяк, злой девка. Послушай, любовь думай-нет сейчас, твой птах ползи-пади. Мал-мал стой. Пусть птица отдыхай. Присядь-мы, говори мал-мал. Путь пустой, беседа скрась.

– Ты путь-одна? – Томки спешился и повел ослабевшую птицу к обочине.

– Путь-одна? Нет. Попутчик нет. Нет-кто говори, нет-кто улыбка, нет-кто смех.

Два незнакомца уселись, скрестив ноги, во мраке ночи, при свете звезд, болтая, как давние приятели. Лишь когда юноша встал, собираясь продолжить путь, долговязая женщина развернула письмо и при свете фонаря перечитала последний абзац.

«Прилагаю письмо от нашего друга хитроплета, который поддался страху. В страхе люди порой совершают ошибки. Убереги нашего друга от ошибок любым доступным способом. А Город Зависти меж тем… остается на тебе».

Улыбка Джимболи расширилась подобно пропасти.