Пока не пришло последнее письмо, неделя для Джимболи тянулась тягостно. С одной стороны, ее покрытый синей краской попутчик был не очень-то настроен поддерживать разговоры, а раз Джимболи совсем не собиралась оставлять все щебетанье птицам, ей приходилось болтать за двоих. Она пыталась рассердить пеплохода, чтобы тот ответил, – пища́ за него на разные лады. Тот почти не обращал внимания, лишь время от времени беззлобно поглядывая на Джимболи и словно прикидывая, стоит ли содрать с нее кожу и натянуть на барабан.

– Я тут всерьез подумываю испортить тебе праздник, дорогуша. – Улыбка Джимболи сверкала. Выжившие Плетеные Звери обосновались в Городе Зависти, и чтобы выследить их, пеплоход был не нужен. Однако в следующий миг ее лицо приняло задумчивое выражение. Возможно, пеплоход еще пригодится. – Что скажешь, Риттербит, нужен нам синячок?

Она улыбнулась – лапки Риттербита щекотали ключицу.

– Ты бы его и расклевал, да? Хорошо будет его по ниточкам размотать. Ну ладно, Ритти-битти, мы его склюем.

Утро принесло добрый сильный бриз, и Джимболи ничего не стоило отыскать по запаху дыру, в которой Брендрил устроил себе походную опочивальню.

Обычно ничто так не нравилось Джимболи, как подкрадываться к спящим людям, однако пеплоход, похоже, навострился спать с открытыми глазами, а это убивало почти все удовольствие. Джимболи не боялась подходить ни к живым, ни к мертвым, но с его стороны было нечестно заставлять ее гадать, к кому из них он относится.

Она подобрала веточку и стегнула ею пеплохода по лицу.

– Проснись, небо уже синее и красивое – совсем как ты.

Ветка сломалась о висок Брендрила. Он быстро сел, не выказывая и капли гнева, затем встал и собрал сумку. Как обычно, он старательно следил за тем, чтобы стоящая рядом Джимболи с Риттербитом оставались на солнечной стороне – так у мерцунки не было бы шанса расклевать его тень.

– Я принесла тебе кое-что вкусненькое! – Босая длинноногая Джимболи поравнялась с ним. – Куда вкуснее хлеба. Даже лучше крысиного пирога. Я принесла новости. Послушай. Градоначальник Города Зависти отослал тебя прочь. Хочешь знать почему?

Брендрил сперва замедлил шаг, потом остановился. Развернулся к Джимболи. К лицу и ресницам его липли комочки земли, но он этого, похоже, не замечал. Впервые за два дня он заговорил:

– Да.

Джимболи осклабилась.

– Он прячет от тебя добычу. Вот почему все эти оборванцы хитроплеты сползаются в Город Зависти. Набиваются в его собственный маленький лагерь. А по городу шатается еще парочка хитроплетов, с его перстнем-печаткой. Говорят, они из племени Плетеных Зверей.

И вновь размашистой походкой, не зная устали, Брендрил направился к Городу Зависти. Он не оборачивался, но Джимболи знала, что пеплоход еще слушает.

– Совсем обнаглели. Ничего не боятся, как будто их опекают. Во всяком случае, мне так кажется, но кто я такая, чтобы знать наверняка, ведь это ты у нас… – Джим-боли вприпрыжку пришлось догонять пеплохода. – …Это ведь ты у нас гончая, вот и скажи, на что это все похоже.

Брендрил перешел на бег, без видимых усилий совершая длинные скачки, и вскоре даже Джимболи с трудом поспевала за ним.

– Заказ у тебя в кармане! – задыхаясь, напомнила Джимболи. – Он дает право прирезать всякого, кто встанет между тобой и ней, так ведь? – Запыхавшись, Джим-боли остановилась и уперлась ладонями в колени, тогда как клочок ночного неба продолжал могучими рывками уноситься по неровной тропе в сторону города.

– О, да мы камень вниз со склона столкнули. Теперь его ничто не остановит.

Джимболи двинулась дальше, но уже более умеренным шагом. Она все же не обладала неуемной энергией пеплохода. Несколько часов кряду дорога петляла под ее пружинистым шагом, и лишь когда тропа пошла под гору, а впереди показался Город Зависти, Джимболи понеслась, поскакала, будто сама превратилась в мерцунку. Когда она оказалась на окраине города, взгляд ее черных глаз заметался, выискивая ниточки, ниточки – чтобы тянуть их и связывать.

Ватага семилеток, играют. Вот, уже ниточка.

Одинокий позолоченный флюгер на улице голых соломенных крыш. Еще одна.

Группа скучающих, покрытых шрамами мужчин. Их взгляды липнут к прохожим, точно горячая смола. Харчевня горькуна. Лавка, набитая амулетами на удачу. И все это – ниточки.

Походка Джимболи замедлилась и изменилась. Она запрыгала. Прыг – влево-вперед, прыг – вправо-вперед, туда-сюда, без остановки, оставляя змейку следов. Вскоре дети, которых она приметила вначале, оставили игру в земляные шашки и уставились на нее.

– Лодыжка-лом? – спросил на просторечи самый смелый из них.

– Нет. – Джимболи рассмеялась и указала на свои следы. – Хоти все думай я два левый-нога. – Ее смех был заразителен, и ватага ребятишек тут же подхватила его. Вскоре улица опустела, и остались только следы женщины с двумя левыми ногами и шести ее ребятишек, точно таких же увечных.

В яме под покосившимся амбаром, ставшей их тайным логовом, дети показали Джимболи свою сокровищницу: украденные и подобранные безделушки, птичьи черепа, корсетные заколки и разбитые кубки. Ловкими пальцами Джимболи перебрала прочий хлам, предложенный ей ребятишками, – обтрепанные клочки подслушанных разговоров, сверкающие осколки сплетен, подгнившие кусочки слухов.

Вон из норы, с соломой в волосах и вставляя в бандану новые бронзовые заколки. Прыг-скок, прыг-скок – вдоль по улице, а Риттербит хвостиком – вжик-вжик.

Остановилась у лавки с амулетами, стала рассматривать их. Кончиками пальцев провела по деревянным колокольчикам, расписанным спиралями и глазами, с сожалением присвистнула сквозь зубы, заметив пузырьки в слое краски.

– Это от жара, – поспешила заверить торговка. Джимболи улыбнулась, заслышав ее косноязычный язык знати, – верный признак деловой женщины, которая пытается набить цену. – Глядите, пузырьки не лопнули, они так и держат удачу в себе.

– Это не просто жар. – Джимболи потыкала в них. – Ты взяла добрую краску, и простой жар не вспузырил бы ее. – Торговка раскрыла было рот и снова захлопнула, не желая спорить. – Это дыхание вулкана, вот что. Я и прежде такое встречала, на западе. Когда вулкану наскучит просто так клокотать, он обращает взор на город, наклоняется и дышит на него. Сперва это видно по тому, как желтеют края листьев, как куры несутся вареными яйцами, а амулеты в печи идут пузырями. Но вот когда вулкан наклоняется ближе, чтобы присмотреться получше… – Джимболи мрачно рассмеялась. – Тогда уж это всем становится ясно.

– Постой! – Торговка заметно расстроилась. – Ты что же, не купишь ничего? Куда собираешься?

– Думаешь, я останусь в этом городишке, когда на него владыка Камнелом дышит? Если у тебя есть хоть капля мозгов, ты и сама побежишь, причем скоро.

Покидая лавку, Джимболи заметила, как беспокойно косится торговка на вулкан и принимается заталкивать добро в корзину на коромысле. Казалось, стоит горе хоть чуть-чуть шевельнуться, и она, бренча товаром, побежит прочь из города.

Джимболи задержалась немного, чтобы вогнать одну из заколок в дверь дома с позолоченным флюгером, и после двинулась дальше, поигрывая в пальцах колокольчиком, который взволнованная торговка забыла потребовать назад. Она приблизилась к скучающим бездельникам и поприветствовала их так весело, будто знала, что те ее ждут.

Минут за пять убедила их, что они должны ей выпивку, и вот уже ей несут кружку рома и кусочки ананаса. Улыбка Джимболи исчезла в угощении, а после она мотнула головой в сторону лавки с амулетами.

– Удача город покидай. Вы что делать?

О чем это она?

– Удача-лавка. Та сторона. Торговка дар-имей. Она видь. Чутье, зло видь, заранее. Теперь спасайся, город-прочь. Говори вулкан гневайся.

– Гнев? Какой резон гора гневайся? – В сторону Камнелома устремилось семь укоризненных взглядов; люди с вызовом – но и не без почтения – перекрестились.

Джимболи пожала плечами и прищурилась.

– Запад люди знай, гора гневайся – знак. Знак хитроплеты дело затевай. Хитроплеты гора зажги. Но Город Зависти далеко восток. Хитроплеты здесь нет, а?

Последовало сбивчивое описание Резерва, и Джим-боли выпучила глаза, будто прежде ни о чем таком слыхом не слыхивала.

– Градоначальник хитроплеты опека-бери? – Она тихонько присвистнула. – Удивляй-нет гора гневайся. Хитроплеты большой друг получи. Спорь, они срок-долгий тут. Спорь, они число-большой, много-большой. Гляди-круг. Ищи люди странный говор. Ищи люди много-много денег имей, мера-нет-много. Гляди дом дверь заколка-торчи – знак хитроплет-спаси-дом. Труд-нет найти такой…

Джимболи пошла дальше, усмехаясь и прихлебывая из кружки, время от времени останавливаясь, чтобы вогнать в какую-нибудь дверь заколку. У харчевни она остановилась, и улыбка сошла с ее лица, уступив место го́рю и неуверенности.

– Слыхали, тут драка неподалеку? – Она перешла на диалект горькунов, заговорила быстро и горячо. – Тут ловчие поговаривают, будто хитроплеты рядятся горькунами. Сущий бардак творится: охотники теперь вытаскивают людей из домов, громят лавки. Соседи послали меня за стражей, но я не знаю, где их искать…

Лавочник побледнел и, оставив харчевню на попечение детей, умчался вниз по улице. «О, так вот где караулка», – подумала Джимболи, отправляясь дальше.

Возле кузницы она увидела привязанную к торчащему из стены крюку обезьянку. Стоило показать на протянутой ладони кусочки ананаса, и животное запрыгало, упираясь костяшками кулаков в землю. Красноватыми пальцами обезьянка осторожно сгребла себе мякоть в рот. Опьяненная ромом, она не заметила, как Джимболи перерезала веревку и накинула ей на хвост петельку.

Люди высыпали на улицу, когда визжащий и рычащий комок рыжей шерсти пронесся по стенам и лавкам, сбивая на землю горшки, миски и разгоняя уток.

– Резон шум? Резон обезьяна шали?

– Гляди, хвост колокольчик виси!

Обезьяна быстро ускакала прочь, а Джимболи двинулась по внезапно заполнившейся людьми улице, спрашивая каждого встречного, из-за чего шум-гам. Краем глаза она заметила, как с других улиц сбегаются, вливаясь в общую суматоху, привлеченные криком люди. Тут подоспели ее давешние собутыльники и быстро оказались в эпицентре яростного спора.

– …заколки в дверях… дыхание вулкана… хитроплеты… хитроплеты…

Джимболи подергала за рукав одного горожанина.

– Я тут недавно, что это за сборище? Правда, что сейчас все пойдут ко дворцу градоначальника?

– Чего?

– Что-то такое я слышал, – подтвердили другие.

– Ну да, а вы не знали? – отозвались третьи. – Вы с нами?

– Да я чужая здесь, – сказала Джимболи. – Но если надо, пойду.

Она неспешно вошла в самую гущу толпы, потирая руки как у жарко растопленного огня. «Ах, – думала Джимболи, когда дорога стала шире, и она увидела впереди дом с остроконечной крышей и белеными стенами, – так вот где живет градоначальник».

Джимболи осмотрелась, потом глянула на крыши, и наконец среди соломы цвета пыли заметила похожую на чернильно-синее пятно фигуру.

– Давно пора, чтобы он сам за нами побегал, да, Риттербит, кулдышка ты мой? – Джимболи отстала от толпы и взобралась на пьедестал статуи первого герцога Седролло. Устроилась между огромными каменными туфлями с пряжками. С боковых улочек набежали люди градоначальника, внося еще больше сумятицы.

Со своего места на крыше Брендрил видел, как Джимболи машет ему рукой и указывает на дворец. Он не воспринимал ее как женщину. Для него она была особенно крупной и прожорливой мерцункой с инкрустированным самоцветами клювом, которая выпускает из душ ниточки и спутывает их. Он уважал ее, как уважал бы скорпиона или бездну.

Однако мысли Брендрила занимал дворец, украшенный глазурью мраморных павлинов и лепными солнцами. Он не знал, отыщет ли внутри леди Арилоу, однако ему наверняка известно другое: где-то в этих стенах сидит человек – человек, совершивший ошибку. Человек, который встал между беглецом и пеплоходом. Человек, решивший, будто у него бьется сердце. Человек, не понимающий, что он – лишь прах.