Стоило Хатин проговорить идею вслух, и та зажила собственной жизнью, словно Хатин и впрямь выпустила на волю детеныша дракона. Не прошло и часа, как он вырос во взрослого ящера; в лицах окружающих отражалось разгорающееся пламя возбуждения. Даже градоначальник, качнувшись пару раз маятником от бравады к панике и обратно, в конце концов одобрил план.

Когда посланник Минхарда Прокса получил письмо с ответом, Хатин как раз была в большой приемной зале.

«Город Зависти рад содействовать в это неспокойное время, – сообщалось в письме. – Наши хитроплеты незамедлительно будут под конвоем отправлены на Ферму-убежище при Копьеглаве. Мы были бы благодарны, если бы в пути конвой не встретил препятствий».

Когда посланник отложил письмо, у Хатин засосало под ложечкой. Градоначальник, «Возмездие», Резерв – все поставили на ее план, и вот кости брошены.

Хатин томилась в нетерпении. Пока собирали провиант, она непрестанно думала об Арилоу, Арилоу, Арилоу… Она была как крохотная шестеренка в часовом механизме, которая пытается вращаться вдвое быстрее и заставляет поторапливаться остальные детали, но тем лишь расшатывает саму себя и путается у всех под ногами.

В конце концов она сдалась и, прихватив клетку с Риттербитом, отправилась во внутренний дворик – упражняться в метании ножей.

Лоулосс сплела клетку и она же, когда Хатин взяла маленькую кроткую пташку в ладони и просунула ее внутрь, предупредила держаться от нее подальше. Лоулосс велела остерегаться Риттербита, а когда Хатин обещала не подпускать его к своей тени, покачала головой.

– Я не о том говорю. По-моему, ты ему нравишься.

Целясь и кидая нож в полено, подходя за ним и возвращаясь на позицию, Хатин все думала об этом.

– У тебя получается все лучше. – Обернувшись, Ха-тин увидела усевшегося на бортик фонтана Феррота. Голос его звучал странно: в нем слышались одновременно угрызения совести и укор.

– Да. – И то правда. Сегодня было куда проще. Прежде Хатин воображала, что встретится лицом к лицу с врагом, и под щекочущими затылок взглядами друзей ей придется нанести смертельный удар. Теперь же оставались нож, мишень, едва заметное движение рукой и холодный гладкий шарик в животе, который не велел думать о лишнем.

Откуда взялся этот холодный шарик обсидиана? Она вдруг вспомнила, как дралась с Джимболи в мастерской Ларша, как не глядя била ножом, пытаясь достать лицо или шею Джимболи. Было не трудно. Даже думать ни о чем не пришлось. Может, Хатин тогда и стала настоящим мстителем?

– Самое время, да? – Она выдернула нож и вернулась на позицию.

– Сестренка… – Едва это слово слетело с его губ, Феррот вздрогнул, как бы готовясь к взрыву ее гнева. Однако запала у Хатин и не было. С глубоким чувством потери осознала она, что холодный шарик в животе не даст прогневаться на Феррота, как не даст и полюбить. Она испытывала только усталость и нетерпение.

– Я тебе не сестренка, – как можно мягче ответила она. – Твоя сестренка мертва. – Она прицелилась, метнула нож, и тот вонзился точно в центр годичных колец.

– Ты говоришь, как Джейз, – ошеломленно заметил Феррот.

– Я знаю, ты хочешь объяснить, почему сбежал с Арилоу. Знаю, что на душе у тебя тяжеленный камень, и ты не почувствуешь облегчения, пока не поговоришь со мной… Но если ты все расскажешь, то камень ляжет на душу мне. И раздавит меня. Голова и так забита, Феррот, поэтому не надо, прошу тебя. – Она могла сохранять спокойствие и доброту, но прогнать его… Как? – Мне надо… ко многому готовиться. Многое усвоить, чтобы стать мстителем, которого ты так хотел во мне видеть.

«…Если гнева хватит, тобой овладеет безумие. Спокойное, холодное безумие. И все пройдет легко».

– Мне нужно поднатореть. Чтобы, когда придет время, быть готовой.

– Нет, не нужно, – тихо возразил Феррот. – Ты и так хороша, какая есть. Хатин… забудь все, чему я пытался учить тебя. Ты не убийца вроде нас… вроде меня.

Застыв, она посмотрела на нож в руке, а потом украдкой взглянула на Феррота: поздно, тот уже уходил. По непонятной причине она вдруг вспомнила момент, когда не успела помахать рукой Лоану, а он уже умчался прочь из ее мира – на пляж, навстречу року. Если бы не твердый камешек в животе, не успокаивающий взгляд глаз-бусин Риттербита, Хатин, наверное, расплакалась бы.

* * *

Повезло, что Город Зависти лежал у ног Камнелома. Горожане верили, что безумие – это нечто вроде икоты, которая нападает, если вдохнуть, когда Камнелом выдыхает. И если ты вел себя странно, окружающие лишь цокали языками в ожидании, пока все пройдет.

Поэтому, когда дворцовая стража пошла по городу, изымая всех до единого голубей, горожане лишь бормотали: «Дыхание Камнелома», – и возвращались к своим делам.

Если не удается найти Джимболи, то можно хотя бы не дать ей связаться с хозяевами и рассказать о поимке Арилоу и о предательстве Ларша. Голубятню, у которой Томки первый раз повстречал Джимболи, уже разорили, но никто не знал, где еще зубодерша могла припрятать маленьких вестников. Посему стража обыскивала чердаки, лачуги и даже колокольню коренастой часовой башни.

Всюду и у всех стражники выспрашивали о ведьме-мерцунке, но Джимболи нигде встречали.

* * *

Тем временем в укрытии под амбаром на сваях раскаленный докрасна разум воображал, как тупой и улыбающийся клювик Риттербита принимает зерно из рук нового, юного хозяина.

Джимболи представляла, как Хатин и Риттербит беззаботно бродят по дворцу и улочкам города, а паутинка ее души цепляется за ветви деревьев, ударяется о двери домов, путается в длинных ногах эпиорнисов, и с каждым шагом вьючные птицы выдирают еще по клочку.

Джимболи прямо чувствовала, как распускается нитка за ниткой, нитка за ниткой. Лежа на животе, она глядела из укрытия на дворец.

– Я сверну твою милую тонкую шейку, – бормотала она. Со стороны нельзя было понять, о ком она: о Хатин или Риттербите. – Давно стоило так поступить.

Она жила в страхе, что наемники догадаются, кто такая Арилоу. Если этой кашеголовой причинят малейший вред, ее прелестная сестричка возьмет да и отпустит Риттербита на волю. А он, совсем позабыв Джимболи, улетит себе в рычащий, окутанный паром лес Клык-Горы, где, кроме птиц, никто не живет, где ни разу не сверкало лезвие топора и не свистели пращи.

Что же ей остается? Она ведь не может отправиться за наемниками и забрать Арилоу. Удаляясь от Риттербита, она лишь сильнее распустит свой дух.

– Ну что ж, шею так шею, – прошептала она себе под нос, выползла из норы и пошла вдоль ограды, ища, где бы взобраться на нее. Жилистыми загорелыми руками Джимболи, легко цепляясь за цветущую лозу, вскоре уже забралась на стену и, злобно сверкая глазами, осмотрела двор.

Ах, вон там стражники, стражники у входа во дворец – они точно заметят Джимболи, попытайся она забраться во двор. Она уже хотела спрыгнуть обратно, но тут в окне на верхнем этаже отдернули занавесь, и Джимболи заметила коротышку. Он стоял, разведя руки в стороны, и вокруг него хлопотали портные, наживляя куски будущего походного костюма из богатой ткани. Кто-то из них и отдернул занавесь, чтобы впустить в комнату свет.

– Это почему же мне нельзя ехать? – долетел из окна дрожащий голос коротышки, в котором, как ни странно, слышались нотки бравады. – Я и живым-то дальше, чем на двадцать миль от Города Зависти не отъезжал. Какой прок от меня здесь? Притворяясь мертвым, я вряд ли смогу править городом. К тому же сюда может снова нагрянуть убийца – а я сижу тут, без моего хитроплетского телохранителя и половины гвардии. Нет, героически возглавить конвой – единственный, на мой взгляд, благоразумный и безопасный ход.

Губы Джимболи разошлись в улыбке, и она скользнула вниз.

– О, да тут забавляются и в игры играют! – бормотала она, спеша назад в укрытие. – Призраку шьют новое платье? Ах ты хитрая старая жаба! Но тебя-то я обезврежу. Ты прост. Ты – ниточка, старик, за которую я потяну.

* * *

Камнелом, похоже, заметил, что в Городе Зависти бурлит безумие, и пробудился, желая хорошенько присмотреться. Разом пыхнули все его гейзеры, так высоко подбросив камешки, что те посыпались на город, грохоча по крышам, словно птицы в деревянных башмаках. И наконец вулкан до того расхохотался, что дрожь его обрушила деревеньку кисляков, и те тайком, но спешно, помчались, улепетывая, вниз по склону. Свой драгоценный флаг они свернули в трубочку и взвалили на плечи трех дюжих юношей.

Кисляки не сомневались, что флаг по-прежнему делает их невидимыми для Камнелома, но что толку от невидимости, если он и дальше будет так сотрясаться. Оставалось только спуститься вниз и примкнуть к Ледирилоу в долине.

Объяснять им, куда и почему делась Арилоу, взялся Феррот. Вернулся он с синяком под глазом и в сопровождении Джелджех. Хмурая, как грозовая туча, она крепко держала Феррота за рукав – чтобы не сбежал.

– Джелджех услышала, что с Арилоу, и… врезала мне пестиком. Потом они устроили собрание деревни, и решили, видно, что Арилоу – одна из них, и вот они хотят вернуть свою Скиталицу. В общем, Джелджех говорит, что идет с нами спасать Арилоу. А еще она твердит, что своим смехом Камнелом перебудит остальные вулканы, и что времени осталось совсем мало.

* * *

Ближе к вечеру градоначальник осмотрел собравшийся у него поддельный Резерв. Скрыть внушительное телосложение Плясуньи не удалось, и потому ее одели мужчиной; грязные лохмотья скрывали лицо и дреды. Некоторых мстителей узнали бы несмотря ни на что, и решено было, что они останутся в Городе Зависти с настоящим Резервом.

И все же мнимых беженцев собралось внушительное количество. Из-за гонений «Возмездие» очень быстро выросло. Из каждой сожженной деревушки несколько селян обязательно хотели получить метку. За каждого потерянного ребенка или родителя кто-нибудь вставал на путь мщения. Минхард Прокс содрогнулся бы, увидев, как его указы расширяют ряды «Возмездия», как заново распаляют огонь их страсти и придают им сил.

«Резерв» учился принимать горестный вид, облачаясь в лохмотья и сутулясь.

– Но как под этими жалкими тряпками прятать оружие? – поинтересовался градоначальник, когда закончил осмотр.

– Вообще-то, господин, они уже при оружии. – Послышались щелчки, шипение и бряцанье, когда из ножен на запястьях показались ножи, браслеты стали удавками, а из чехлов на спинах выползли мечи и мачете.

– Ах… это славно, – промямлил губернатор, озираясь на портреты предков и как бы ища у них поддержки.

* * *

С приходом вечера Хатин беспокойно бродила среди настоящего Резерва. Им хотя и не рассказали, что задумало «Возмездие», однако люди все равно уловили царившее во дворце возбуждение и тревогу, на их лицах читались любопытство и страх.

Секретарь градоначальника – должно быть, по поручению господина – взялся их переписывать. Занятие это, похоже, заполнило чашу его терпения до краев.

– Любезный, мне лишь надо знать, как произносится ваше имя.

Пожилой хитроплет нахмурился немного и покачал головой.

– Послушайте, сойдет и пиктограмма. Ваш знак. Да что угодно. Как вы подписываетесь?

– Он и не подписывается. – За плечом у секретаря возник Джейз. – Мы вообще свои имена не записываем. Они для этого не предназначены. Их надлежит забыть, когда не останется никого, кто бы нас помнил, поэтому их не записывают. У бумаги, знаете ли, память чересчур долгая.

– И как прикажете вести записи? Как уследить за вами и убедиться, что никто не пропал?

«Записи»? «Пропал»?

Хатин прижала к губам руку и, робко дернув Джейза за рукав, отвела в сторонку.

– Он все верно говорит, – прошептала она. – Мы ведь так и поступаем. Так у нас, хитроплетов, заведено: мы исчезаем. Джейз, у тебя сохранились страницы из дневника инспектора Скейна?

Достав бумаги из сумки, Джейз по просьбе Хатин сверился со списком. Нашел упоминание своей деревни. «Улыбка Моря. Два – орлы, три – буря, один – ушел в В., один – контрабандисты».

Джейз вопросительно взглянул на Хатин.

– А слова, идущие следом, – которые не слова вовсе – можешь их произнести? Пожалуйста.

Джейз попытался прочесть незнакомые слоги. Даже когда он произнес последнее, короткое имя, даже Хатин узнала его не сразу. Это был искаженный вариант собственного имени Джейза.

– Неудивительно, что ты не мог прочесть их, – выдохнула Хатин. – Их вообще нельзя было записывать. Это имена. Наши имена. Инспектор Скейн попытался записать их буквами языка знати. Джейз, по-моему, тебя внесли в этот список, потому что ты пропал и примкнул к «Возмездию». «Один – ушел в В.» – это про тебя.

Унесены орлами, утонули в шторм, убиты контрабандистами, примкнули к «Возмездию» – это о внезапно пропавших селянах. В письме Лорду-Наставнику Фейну бедняга инспектор Скейн писал о том, как погибли и куда делись люди с Обманного Берега. Это-то инспектор и расследовал. Смерти хитроплетов, куда они пропадают. Он странствовал от деревни к деревне, составляя список без вести пропавших и даже отмечая причины исчезновений… со слов селян.

– То есть, – тихо произнес Джейз, – ты хочешь сказать, что есть иная причина? Что все это время за исчезновениями стояли наши враги, а инспектор Скейн шел по их следу?

– Я думаю, пора поговорить с дядюшкой Ларшем, – сказала Хатин.

* * *

Мастера Ларша держали запертым в кладовой – отчасти для его же блага, ибо в «Возмездии» нашлось много тех, кто считал, что он порядком задержался на этом свете. Когда Джейз и Хатин вошли, Ларш поднял взгляд старых и усталых глаз.

– Исчезновения, – в лоб спросил Джейз. – Исчезновения на Обманном Берегу, за последние несколько лет.

Ларш со вздохом опустил взгляд в пол.

– В этом я не больно замешан, – устало проговорил он. Его пальцы суетливо отщипывали от хлеба кусочки и лепили из мякиша какую-то фигурку. – Порой они являлись ночью, шли мимо деревни Плетеных Зверей, вели конвоем пленных хитроплетов. Порой я укрывал их в гротах. Однажды, когда бушевали дикие бури, пришлось вести конвой по берегу, но только до причала на Ледяном Мысе. Куда они отправлялись дальше, я не знаю.

Ледяной Мыс – место, куда Скитальцы отправляли свой разум, чтобы оценить силу ветра – по тому, как колышется дымное полотнище над жерлом Клык-Горы. На берегу это ближайший к вулкану выступ…

– Я знаю, куда их уводят, – выдохнула Хатин. – Остров Клык-Горы. – Мысленно она взглянула на карту вулкана, которую нарисовал Объездчик, вспомнила странные прямоугольные тени. Не камни и не озера; нет, эти тени – дело рук человека. Неудивительно, что карты Ферм-убежищ так сильно напомнили о них.

– Плясунья говорила, что голубятники отправляют на берег шахтерские инструменты. Тени на карте Клык-Горы – это, по-моему, шахты. – Клык-Гора была куда опаснее и несдержаннее Камнелома. Никто не селился близ нее, не говоря уж о том, чтобы своей же охотой зарываться в ее неспокойные недра. Но что если горняки идут туда не по своей воле? Что если их похищали из родных деревень, по одному, по двое? Что если горняки – хитроплеты, которых считают без вести пропавшими и которых не станут искать? Как долго это продолжалось, прежде чем человек по имени Скейн заподозрил неладное и взялся вести заметки? Не это ли открытие стало причиной убийства Скитальцев?

Взглянув на лицо Джейза, Хатин представила обнаженный клинок; видно, он думал о том же, о чем и она. Какое тогда выражение было на ее лице?

Она посмотрела на Ларша и ощутила пустоту. Он усох, стал прозрачным, за спиной у него Хатин видела врагов покрупнее.

– Ты не отследишь их, – вздохнул ремесленник. – Приказы мне приходили из Шквальной Гавани, а уж если попытаешься найти след, ведущий туда, с ума сойдешь. Человек, которому я писал в Гиблый Город, – и тот никто. Гавань – это гора бумаг, законов и приказов, полная безликих людей.

Безликие люди.

Безликие. Все это затеял человек без лица.

Подумав о Минхарде Проксе, Хатин сумела вспомнить только рубцы и то, как одним росчерком карандаша он убирает деревушки на карте. Лица у него не осталось. В пустой душе у Хатин шевельнулось некое чувство. Наконец она познала холодное безумие мстителя.