Секунду или две Хатин казалось, что ее больше нет, и не осталось мира, который надо спасать, однако крики привели ее в чувство. Отскочив, что-то ударило ее в плечо, которое почти сразу начало жечь. Хатин задыхалась, легкие горели; она рукой прикрывала рот и слезящиеся глаза. Кругом царил непроглядный мрак.
– Не стойте! Не стойте! Идите на мой голос! – Кричал Прокс. Так ей показалось. Голос был высокий, хрипел, и определить было трудно. – Лезьте наверх!
Зажмурившись, продираясь через завал невидимых упавших деревьев, Хатин ринулась дальше. Кругом раздавались крики, грозя заглушить голос Прокса.
– Кто-нибудь, помогите, прошу… моя нога, у меня на ноге что-то…
– Альен, ты где? Альен! Я выпустил ее руку, выпустил…
– Не могу дышать…
Донесшийся откуда-то отчаянный детский крик впился зазубренным лезвием в душу. Возможно, призрак Камбер прав, и этим людям было бы безопаснее остаться в своих жилищах…
– Тихо! – чуть не срываясь на визг, проорал Прокс. – Молчите! Все! – Он сделал несколько неровных вдохов и снова закричал, напряженным и срывающимся голосом: – Семья Джелвин? Хорошо. Крэйфулы? Хорошо. Блэкмайры? Ладно, ладно, оставайтесь на месте, просто говорите, и я найду вас.
Однако из удушливой тьмы свистящей мелодией стали раздаваться новые крики, со всех сторон сразу. Эти странные голоса на испуганных беженцев действовали точно так же, как запах лисы – на кур.
– Отцы, защитите нас! – закричала какая-то женщина. – Мы окружены! Они идут за нами! Хитроплеты! В лесу хитроплеты!
Зашипела сталь, а значит, кто-то из беженцев все-таки схватился за клинок. Они понимали только, что оказались в кольце шипящих и напевных голосов. Хатин, однако, понимала, что эти приближающиеся голоса говорят.
– Хатин! Плясунья! Вы тут? – послышался голос Феррота.
– Вот, хватай меня за пояс, чтобы мы не потерялись! – отозвался Томки.
– Ты это слышал? Они взялись за ножи! – Голос Джейза был озерцом спокойствия в бушующем хаосе. – Пусть только нападут на Хатин или Плясунью…
– Все хорошо! – закричала Хатин на хитроплетском, пока Джейз сам не схватился за ножи. – Я здесь! Плясунья здесь! Мы целы! Эти люди нас не тронут!
И словно в возражение ей, беженцы вокруг взорвались бессвязными испуганными и враждебными криками. Стоило ли удивляться, раз кто-то среди них закричал на хитроплетском?
– Господин Прокс! – Она снова перешла на язык знати.
– Господин Прокс, прошу, скажите людям, чтобы они убрали оружие, не то мои друзья решат, что на них нападают! Они проведут нас к храмам, они нужны нам. Доверьтесь им, господин Прокс!
– Ну хорошо. – Прокс о чем-то невнятно забормотал. Потом, уже громче, добавил: – Тихо, все молчите! Уберите оружие! Эти хитроплеты – проводники, они отведут нас в безопасное место. Если кто-то сильно ранен или застрял, дайте знать о себе…
* * *
Одного человека все же забыли, и вот он сидел, благодаря за это всех своих безымянных предков. Он освоил мастерство ускользания из чужих умов, и сейчас, когда другие оставили город, он практически чувствовал, как мысли о нем покидают их головы. Он тоже видел, как из кратера вулкана хлынуло разъяренное нечто, но стены и крыша старого каменного склада защищали его от клубов пепла и едких газов, от дождя из камня и угля. Он был в безопасности.
Из брошенных домов он прихватил все, что было нужно, дабы выдержать осаду стихии. Свечи, дрова, вода, одеяла – согреться в холод, лопата – на случай, если дверь снаружи засыплет щебенкой, даже пара голубей – если вдруг придется звать кого-нибудь на помощь. На складе хранились городские запасы – кувшин на кувшине – оливки, изюм, мука и вино.
Камбер жалел, что Прокс выскользнул из рук. Чувство было такое, как если бы он месяцами трудился над картиной, шедевром, а потом кто-то неосторожно схватил полотно своими кривыми руками, размазав не подсохшие краски – прежде чем он успел крикнуть: «Нет, не трогай! Пока не готово!» Еще бы месяц-другой, и разум Прокса, подобно ребенку или чьему-нибудь детенышу, отлученному от всего лишнего, зачерствел бы достаточно, чтобы усваивать горькую правду. Однако с подобными катастрофами справиться можно лишь с холодным рассудком. Внезапное вторжение этой странной девчонки испортило Прокса, и если бы он выжил, то стал бы настоящей угрозой.
Камбер очистил разум от неприятных мыслей и решил представить, как вулкан снаружи уже начал избавляться от всего неприятного. Как исполинская рука сметает Прокса, хитроплетунью, «Возмездие» и всех, кому они могли раскрыть правду. Уже скоро он сможет заново взяться за полезное дело.
«Ничего личного, – убеждал он свою память. – У меня же нет личности».
Однако он был не один. На складе таился еще кое-кто, высокий, но незаметный. Камбер прищурился и присмотрелся: призрачная фигура оказалась клубящимся потоком пепла, который сыпался сквозь неприметное отверстие в крыше. Выходит, он все же в опасности. Вулкан и до него добрался.
Стащив несколько ящиков и поставив их друг на друга, он взобрался на них и отыскал небольшой люк с задвижкой, который оставили открытым – чтобы сено «дышало». И пока он балансировал на стопке ящиков, вулкан зарычал как-то иначе. Камбер не удержался и высунулся в люк. Сейчас глянет одним глазком и тут же юркнет обратно, закроется.
Он выпрямился, посмотрел на гору с высоты городских крыш и увидел, как Оно приближается. Вниз он не спрыгнул. Не стал искать, за что бы ухватиться, и не накрыл руками голову. Какой в этом был прок? Он лишь смотрел, как из ложных сумерек пепельных облаков, с боевым ревом несется на него нечто огромное, оглушительное и серое. Стена тусклой, клубящейся пены высотой с дом, пожирающая дорогу к городу так быстро, что чистому его разуму хватило времени лишь на одну-единственную мысль, прежде чем этот потоп размолотил дома.
«Я – покойник».
Мертвые не думают. Смерть стала очередной катастрофой, которую следовало встретить хладнокровно, глядя ей прямо в глаза, пусть даже кругом бесновались ветры, а в голове стоял шум.
«История меня не запомнит. Никто не любил меня и не будет искать».
* * *
Деревья первыми услышали грохот в долине и задрожали. Затем низкий гулкий звук различили и беженцы, а он становился все громче и громче, пока не утопил в себе все прочие.
Ветры снова сменились, пепельные облака, обтрепываясь, летели вниз, и сквозь долину к городу понеслось нечто огромное, гладкое, серо-бурое и мускулистое, словно гигантский змей: спину его усеивали деревья и бревна, а он и не замечал. Не пламя, но вода, дракон из кипящей, мутной и жуткой воды. Куски склона исчезали у всех на глазах, будто откушенные огромной невидимой пастью. Один за другим, выше и выше…
Когда облака снова сомкнулись, Хатин отвернулась от ужасного зрелища и, поскользнувшись, рухнула на колени. Хотела встать, но земля уходила из-под ног, осыпаясь в ущелье. Хатин упала на живот, хватаясь за пучки травы, в ушах стоял рев, из-за которого она не слышала собственных криков.
Ее схватили за руки, втащили на склон и рывком поставили на ноги. Она едва устояла, когда ее повели сквозь темноту. Горячим и упорным снегом падал с неба пепел, коварно и неспешно набирая вес, грозя раздавить Хатин.
Потом ей дали прислониться к деревянной стенке, и Хатин съехала на землю. Однако вот ее провели в дверь, которая потом закрылась, приглушив звук, и тьма сгустилась окончательно. Пепел больше не сыпался на Хатин.
Затеплился крохотный огонек, и загорелся фонарь. Его держала дрожащая рука, свет выхватил лицо – желто-розовую карту разоренных земель. Хатин узнала изуродованное шрамами лицо Минхарда Прокса. Она различила скукожившиеся от жара бумаги и грубые, глинисто-красные пиктограммы на стенах, поняла, что они в сорочьей хижине.
Оба, как по молчаливому согласию, рухнули на пол. Прокс осторожно ощупал кровоточащий висок, а Хатин принялась откашливаться от пепла.
Долгое время они сидели молча, пока рев снаружи не стих настолько, что стало слышно, как протестующе скрипят стропила.
– Долго эти стены не выдержат, – с натугой произнес Прокс, будто его горло было полно опилок. – Дело не в камнях, дело в пепле, в его весе.
С равным успехом он мог бы сказать: «Она убьет нас». Последовала пауза.
– Другие хорошо, – тихо сказала Хатин на просторечи. Не тот был момент, чтобы говорить на языке знати. – Остальные беги храм. Прячься ночь-утро.
Прокс поднял на нее взгляд и кивнул.
– Мы побеждай, – сказала Хатин. – Мы спасай город. Мы побеждай гора.
Снова пауза, а потом Прокс опять кивнул и улыбнулся. Черты его страшного лица смягчились и сделались округлее, а глаза просияли и как будто снова стали прежними. Последнее, что увидела Хатин, прежде чем крыша обвалилась, разбив фонарь, была его слабая улыбка.