Они остановились около заброшенного лодочного сарая. Вайолет закатила мотоцикл внутрь, девочки охотно помогали, подставив плечи и толкая коляску. Крышу сарая давно не ремонтировали, и сквозь трещины просвечивало яркое небо. Бетонный пол был скользким от постоянных луж. Вдоль одной стены стояло несколько ящиков, почти сухих и вполне пригодных, чтобы заменить стулья. Вайолет упала на один из них, вытирая грязное лицо носовым платком и оставляя красные полосы на щеках.

— Не беспокойся, никто сюда не придет, — сказала она, обратив внимание на тревогу в глазах Не-Трисс. — Во всяком случае, днем точно. Здесь слишком сыро, чтобы хранить что бы то ни было, и никто не придет за этим. — Она похлопала рукой по ящикам. — Это просто игрушки, отправленные из Германии несколько лет назад, ручная работа, часть компенсации за военные действия. Вода просочилась в ящики, так что… Пен! А ну прекрати!

— Я не делаю ничего плохого! — запротестовала Пен, засунув руки по локоть в только что открытый ящик. — Ты сказала, никто за этим не придет!

— Только потому, что здесь все ржавое и гнилое, — объяснила Вайолет. — Что ж… потом не приходи ко мне в слезах, если у тебя начнется гангрена и придется отпилить тебе руку.

Пен улыбнулась Не-Трисс, схватив заводной оловянный дирижабль, его причальная мачта жужжала и крутилась. Не-Трисс зачарованно взглянула на него, и ее сердце сжалось. Военные репарации. «Извините, что ваши сыновья умерли. Вот вам несколько игрушечных дирижаблей взамен». Потом она подумала, каково пришлось немецким семьям, которые потеряли сыновей, но вынуждены были делать игрушки для британских детей в качестве извинений. Не-Трисс устроилась на коробке рядом с Вайолет. Ее пульс замедлился до нормального, и зубы на ощупь снова стали обычными, когда она провела по ним языком. Вайолет обняла обеих девочек.

— Ну, рассказывайте, — тихо и выжидательно сказала она.

Пен и Не-Трисс посмотрели друга на друга и неловко заговорили. Это был сбивчивый рассказ, полный многозначительных взглядов друг на друга, когда девочки решали, что говорить. Иногда их слова перемежались чередой путаных восклицаний, противоречий и повторов, большая часть которых излагалась в обратном порядке. Вайолет молча слушала, как Пен заключила договор с Архитектором, о похищении Трисс, появлении Не-Трисс, странностях кукол и ножниц, встрече с мистером Грейсом и неестественном голоде Не-Трисс. Только когда Не-Трисс описала свою стычку с женщиной-птицей и поведала о содержании таинственного письма, принесенного той, Вайолет бросила на нее острый взгляд.

— Это письмо было от Себастиана? — резко уточнила она.

Не-Трисс умолкла, опасаясь, что ее новая союзница не поверит ей. Через несколько секунд Вайолет, кажется, поняла, что слишком настойчиво смотрит на Не-Трисс, и отвела глаза.

— Ты уверена? — уже спокойнее переспросила она.

— Да, — робко ответила Не-Трисс. — Это был его почерк. И… дата стояла того дня.

Вайолет уставилась в дверной проем и на косой прямоугольник яркой воды за ним. Несколько секунд она сидела, втягивая щеки, словно сосала карамельку.

— Расскажи мне, — попросила она, — о чем оно?

Не-Трисс передала содержание письма, максимально точно вспоминая слова.

— В снегу, — наконец произнесла Вайолет почти неслышно. — Он в снегу. — Она поколебалась, а потом едва заметно качнула головой. — Но этого не может быть, — добавила она с мягкой категоричностью. — Его нет. Пришло письмо. Он умер.

— Но мы все узнали! — воскликнула Пен. — Он… он… — Она резко остановилась и втянула полные легкие воздуха. Уставилась на Не-Трисс, и краска отхлынула от ее щек.

— Пен! — одернула ее Не-Трисс. — Помни, нам нельзя рассказывать о том, что мы узнали в…

Тут Не-Трисс уяснила, что секунду назад испытала Пен. Только она собралась произнести слово «Подбрюшье», как ощутила тошнотворное головокружение и предчувствие неминуемой беды. Как будто она одной ногой стоит на самом краю бездны, а второй уже сделала шаг вперед, в смертоносную пустоту. Как и Пен, она вздрогнула и умолкла, задохнувшись от шока. Они обе пообещали не раскрывать существование Подбрюшья и все то, что они там узнали. Впервые Не-Трисс поняла силу этого обещания. Если бы она сказала еще хоть слово, с ней случилось бы что-то ужасное, по сравнению с чем все ее теперешние несчастья показались бы чепухой. Ощущение угрозы было настолько мощным, что она решила про себя: никогда больше не нарушать слово.

— Что такое? — Вайолет растерянно смотрела на девочек.

— Есть вещи, о которых нам нельзя рассказывать, — объяснила Не-Трисс. — Только что мы попытались… и не смогли.

— Мы дали волшебное обещание, а теперь оно не дает нам говорить! — с покрасневшим от расстройства лицом добавила Пен.

— Волшебные обещания, — пробормотала Вайолет. — Подменыши, сделанные из листьев. Письма… от людей, которые не могли их написать. Если мне когда-нибудь придется объясняться с полицией… — Она издала сухой кашляющий смешок. Но этот смешок не был направлен в их адрес.

— Вайолет, — импульсивно спросила Не-Трисс, — ты… тоже волшебная?

— Нет. — Вайолет коротко фыркнула и потерла покрасневшие от пыли глаза. — Однажды медиум сказала мне, что у меня душа как глина, потому что я над ней посмеялась. Нет, я не волшебная.

— Тогда… почему в тех местах, где ты остаешься надолго, становится холодно?

На какой-то миг выражение лица Вайолет сделалось изумленным и встревоженным. Потом она опустила лицо в ладони и покачала головой.

— О боже! — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Хотела бы я знать!

Она подняла голову, и в ее темных серых глазах Не-Трисс прочитала боль, непонимание и какое-то облегчение. Когда Вайолет снова заговорила, ее слова полились потоком, наскакивая одно на другое — как люди, выбегающие из горящего дома.

— Раньше ничего такого не было! Когда-то я могла оставаться на одном месте сколь угодно долго, и градусник не опускался. Потом однажды пришла новость о Себастиане… о его смерти. Его командир прислал письмо, и один из его однополчан тоже. Они не многое сказали. Все, о чем там шла речь… все, что они написали, — что он… умер в снегу. Тогда, мне кажется, это и началось. Была зима, так что я не сразу заметила. Я сидела дома, падал снег, сугробы намело высотой в ярд, словно снег хотел похоронить все вокруг, но мне было все равно. Я едва замечала, моя голова была полна собственного снега, и когда я открыла глаза и выглянула в окно, увидела, что снега стало еще больше… Но это казалось понятным: это была самая суровая зима в Элчестере, которую могли припомнить.

Но потом пришла весна, а зима не ушла. Или, по крайней мере, она не ушла от меня. Я жила в доме родителей и через какое-то время начала замечать, что вокруг него всегда лежит свежий снег, но больше нигде на улице его не было. Гости дрожали от холода, стоило им войти, и снова надевали пальто. Окна изнутри постоянно покрывал лед. Сначала я решила, что с домом что-то не так. Но когда я начала наносить визиты, выходить из дома… я поняла, что дело во мне. Зима шла за мной по пятам.

Если я слишком долго остаюсь на одном месте, там становится холодно. И если я не уйду, начинает идти снег. Сначала несколько снежинок, потом больше, потом снежная буря… К этому моменту я всегда сдаюсь и убегаю. Я просто… бегу и бегу. Я не хочу, чтобы люди поняли, что происходит, и подумали, будто я чудовище, но это лишь половина дела. Я боюсь, что меня преследует зима Себастиана. Я боюсь, что если я позволю ей догнать меня, то потеряюсь в этой буре и окажусь там, в том месте, где проволока, оружейные выстрелы и кровь на снегу, и никогда не смогу вернуться назад.

Она сделала короткий вдох, и если бы Не-Трисс не знала Вайолет, она подумала бы, что та плачет.

— Ты что делаешь, Пен? — спросила Вайолет почти обычным голосом.

Пен обняла ее вокруг талии, насколько хватало ее ручек.

— Грею тебя. — Голос Пен приглушало пальто.

— О боже, — утомленно промолвила Вайолет. — Проблема решена.

Она грубовато, но с любовью взъерошила спутанные волосы Пен.

— Значит, Себастиан тебя преследует? — Пен взглянула вверх на Вайолет. — Поэтому ты продала вещи, которые он тебе оставил? Чтобы его призрак ушел?

Не-Трисс поморщилась. И пожелала на миг, чтобы можно было каким-то образом заткнуть Пен, когда она произносит нечто подобное, и отменить ее слова до того, как они кого-нибудь ранят. На секунду показалось, будто Вайолет рассердится. Но она лишь утомленно выдохнула и показалась утомленной, потом ненадолго сжала Пен в объятиях.

— Нет, — ответила она, — я продала их, потому что мне были нужны деньги. Это просто вещи, Пен. Это не он. И знаешь что? Он бы не возражал. Ни капли.